потолок

позвонил домашний медиум и сказал, что следует опасаться обрушения потолка. но не уточнил, какого именно.

может быть, подумал Собака, он имел в виду, что я достиг определённого потолка в своём развитии и мне следует приостановиться? иначе все мои знания и умения задавят меня или просто напробьют во мне ощутимых и не совместимых с жизнью дыр?

Собака сел в кресло и стал внимательно разглядывать потолок. здесь подвесной. тонкая мембрана какого-нибудь винила или из чего там делают подвесные потолки. если этот обрушится, если он вообще может именно обрушиться, то разве что укутает, обовьёт, изобразит саван, а на этот случай у нас в кармане острый нож. кесарево сечение изнутри внезапной утробы. а! а! и а! и вышел наружу.

нет, речь была об обрушении. значит, может тот, который там, за плёнкой. тот, который страшный, щербатый, со ступенькой - строители не отважились за него взяться и выровнять. легче закрыть плёночкой. сделать вид.

плёнка неприятно напоминает чей-то бледный живот, такой же податливый, но натянутый. как будто живёшь под брюхом невидимой лысой собаки, а лампочки эти круглые, крохотные светильнички, вмонтированные в белёсую плоть, - соски.

и вот когда-нибудь псина, под которой проходит вся моя маленькая жизнь, думал Собака, забеременеет. и потолок провиснет под весом маленьких новых собак, а после они посреди ночи, например, с грохотом выкатятся из стены и примутся зябко скулить, а ты, думал Собака, перепуганный, будешь сидеть в одеяле, как в домике, высунув нос и глаза в окошко, и не знать, что делать, как топить этих гигантских щенков, пока они сами не утопили тебя в слюне и прочих скользких отходах жизнедеятельности.

Собака ещё раз глянул на потолок и представил себе уродливо отвисшие соски-светильники, в которые неприятно врезаешься головой, а они обливают тебя терпким, молочным светом.

тьфу, плюнул Собака не совсем фигурально и попал себе на штаны. расстроился. подумал о салфетках и о том, что никаких салфеток дома нет. есть туалетная бумага. но за ней нужно идти в туалет, а это долго и вставать из кресла утомительно и как-то даже дождливо -

так ты выходишь из дома в октябре, поленившись взять зонт, стоишь на остановке, с которой ремонта для сняли крышу, в тебя со всех сторон, думал Собака, бодается дождище, а куртка у тебя совсем говно, ветровка, промокла сразу же, а в ней телефон, который приходится прикрывать рукой - и хочется проверить, а нельзя, потому что...

тут Собака случайно вытер плевок ладонью и потому выпал из развёрнутой метафоры, неловко споткнувшись умом и чувствуя, как обидно клацнула этого самого ума челюсть.

чёрт с ним, с подвесным. никакое не брюхо.

по потолку, как будто бы назло, с медицинским хрустом прокатилось нехорошо похожее на гигантскую блоху насекомое. Собака представил, как сейчас из стены высунется белая голая лапа и почешет потолок.

нет, нет, помотал головой Собака, я рассредоточился, это не дело. ситуация серьёзная - потенциальное обрушение. тоже своего рода беременность и потом роды. родится беда. возможно. а возможно, и нет.

кто он такой, вообще, этот медиум? - подумал Собака, но тут же убоялся собственного сомнения.

всякая плоть - трава, не совсем ясно напомнил он себе о чём-то из прошлого, очертания чего уже почти стёрлись, и вывалился из кресла на ковёр. кресло было живое, напоминало чрезмерную жёлтую грушу и любило отнюдь не всех в этом доме. Собаку так точно нет.

на ковре, под которым струился на месте косыми плитками ламината пол, было хорошо и уютно. ковёр тоже был чьим-то брюхом, какой-то другой собаки, навсегда в жесте окончательного доверия оставшейся лежать на спине с открытым всем ветрам брюхом.

Собака, насколько мог, обнял пол и блаженно застыл.

но вдруг затылок Собаки в приступе кромешного ужаса пошёл складками: а ведь пол - это же чей-то потолок!

внизу кто-то, закрепляя истинность догадки, приглушённо чихнул. потом ещё раз, но уже в другом месте. и контрольный, где-то совсем далеко, может, на кухне, в реальность которой Собака не очень и верил.

ужас прокатился по телу Собаки от затылка до поясницы, после устал и перестал быть ужасом, трансформировавшись в привычную тревогу. так, привычно тревожась, Собака не заметил как уснул.

во сне он был человеком из другой жизни, который ехал куда-то в хрупком вагоне метро, а вагон катился на цыпочках по высокому, очень высокому мосту из тонких металлических веточек, у вагона не было крыши, и в небе аскетичного осеннего цвета Собака наблюдал крохотный, сделанный из стекла и света самолётик.

за самолётиком делился надвое напухающий белым след.

неба становилось всё меньше, белого следа - всё больше, а на стекле в дверях вагона серые буквы складывались в устойчивое наставление: "не опасаться".

Собака подумал чуть-чуть и весело кивнул, согласившись.