Старое колдовство

Марина гуляла по заброшенному участку. Дикие заросли бурьяна, кривые стволы дряхлых деревьев и чувство родного дома.

Прабабушкин дом. В углу одичавшего сада под сенью старых грецких орехов — летняя кухня.

“Ворожу — ворожу, тобою дорожу. Пусть тебе встретится твоя половина, и будете вы одно целое”, - бормотала прабабка, убаюкивая девочку, - “морскую русалочку”, - как она называла ее.

Нет больше прабабушки — уже десять лет прошло со дня ее смерти, некому больше смотреть за ее садом, за маленьким домиком и летней кухонькой, где она лечила душевные хвори и телесные недуги. Марина почувствовала, как ёкнуло сердце, как обида и горечь заполнили душу. Какой красивый сад был — и все равно: развалили, растащили, забросили многочисленные родственники-наследники...

“Вот вырастешь и будешь белой, доброй то бишь колдуньей. Гарной такой, как я в молодости”, - шептала восьмидесятилетняя старушка Маринке. Родители девочки каждый год, прихватив свое единственное рыжее сокровище, преодолевали тысячи километров на старом «Жигулёнке», чтобы увидеться с прабабкой. И прабабка не могла наглядеться-надышаться на свою правнучку с волосами пламенного цвета.

Прабабушка была знахаркой на хуторе, знала травы и выращивала в углу участка зеленые лекарства. Марина до сих пор помнит этот несравнимый ни с чем аромат пряных трав — шалфея, мяты, мелиссы, календулы, пустырника. Помнит, как в кустах валерьянки валялась черная кошка Марька, а на чердаке дома была настоящая фитоаптека. Под потолком парили пучки и связки укропа, кинзы, тысячелистника, ромашки, липового цвета, острого перца и еще чего-то, чего Маринка не знала. Вязанки лука и чеснока на стенах; ягоды калины и рябины, сушеные тёрн и черемуха на столе; корешки петрушки, лопуха и кровохлебки на полу; в корзинках — засушенные на зиму грибы: опята и боровики...

“Морская песенка моя, ты не грусти. Я не умру — я всегда буду жить. Вырастешь — поймешь старуху”.

Девушка задумалась. Что значит “поймешь”? Ветер, вывернувшись из густой кроны деревьев, расплел ее косу, и по воздуху заструилось живое пламя волос. “А может быть?..” - оглушенная внезапной догадкой, девушка побежала в угол огорода (копна полыхающих рыжих волос среди серо-зеленых зарослей сорняка надолго запомнилась жителям хуторка, тайком наблюдавших за нею тогда). Тропинка, тут еще надо перескочить через крапиву и...

...Сквозь запах сырости  Марина уловила ароматы трав. Руками раздвинула частокол сухого борщевика, вымерзшего от лютых январских морозов, и замерла. Перед нею пылал костер цветов, зажжённый её прабабкой много лет назад. Он не сдавался армии сорной травы, по крупицам отвоёвывая себе пространство. Пустырник, чабрец, тысячелистник и валериана разрослись плотным ковров, а в середине, как в укрытии, гнездились куртинки мяты и мелиссы, цвели шалфей и календула. Девушка долго смотрела на это буйство зеленых лекарств, и в голове прояснялось: прабабушка жива в ней — она в крови, в стуке сердце. “Пусть родственники растащили вещи, мне же осталась душа этого сада. Я заберу старое, как мир, колдовство,” - подумала Марина. Потом аккуратно, вдумчиво, не спеша, собрала семена с каждого растения...

“Мариночка! Соберёшь ты семена и посеешь их у себя дома, взойдут травки — и буду жить я”.

Хуторяне видели, как девушка тихо вышла из сада, закрыла плотно калитку и ушла. Больше они никогда не видели огненноволосую «песню морскую», а лекарственные травы все еще растут там, оберегаемые непролазными дебрями никому не нужного сада...