Она молилась

Сидя на кухне, она пила портвейн и молилась. Молилась о чем-то своем, неведомом. За окном стояла весна во всей своей серой красе: отвратительное тусклое небо давало свет, схожий с люминесцентным, дабы хоть как-то осветить уже черный от выхлопных газов снег, и все ещё голые деревья. В голове не было ни единой мысли – ни о будущем, ни о прошлом, ни даже о странном настоящем. Глоток за глотком она осушала бутылку, не морщась, что совершенно не свойственно таких хрупким как она женщинам, уж тем более, когда они пьют такие неблагородные напитки.
Чуть захмелев, она выключила порнофильм, который все это время разворачивался на экране телевизора со своими вздохами и всхлипами, создавая иллюзию присутствия.
Интерьер кухни был выполнен в минималистичском стиле – ничего лишнего. Покосившись в окно, она увидела детей, играющих в «войну» на улице, и улыбнулась. Первые грачи, вернувшиеся с зимовки, уже сидели на крышах соседних домов, представляя собой большое черное пятно. Портвейн заканчивался, но желание пить не исчезало; она закурила, для пущего эффекта, ей очень хотелось быть пьяной именно в это воскресное утро.
В её голове возникали причудливые картины, сменяя друг друга калейдоскопом разнообразных форм. Здесь были и плачущие дети, и мертвые животные, и вредно смеющиеся злые клоуны, которые так и рады плеснуть в вас водой или ударить током.

Раздался будоражащий кровь звонок во входную дверь, она привстала, и, миновав коридор, открыла. Санитары действовали быстро: накинув на нее ремни и заломив руки, выволокли на лестничную клетку. Она не сопротивлялась, лишь тихо плакала и что-то шептала себе под нос. Оказавшись на улице, они в два счета посадили её в машину и захлопнули дверь. Ей ничего не оставалось, кроме того, как рыдать во весь голос и  истошно кричать одну единственную фразу – «Но я же молилась!».