Кружевное белье

 Мы лежали на ярких многоцветных простынях, которые покрывали матрас. Кровати у нас не было. У нас не было ничего, кроме красочного постельного белья Вики, винилового проигрывателя, десятка пластинок и нескольких десятков книг, которые я собрал в течение своего странствия по этим каменным дебрям чужого и безумного города. Даже матрас был не наш. С Викой я познакомился в баре. Мы переспали, а через время решили съехаться и поиграть в молодую нищую семью. Наша комнатка соответствовала всем канонам киников, к чему я и стремился. Вика же была больше гедонисткой и постоянно пыталась свести меня с удовольствиями. Может, именно разношерстность нашей пары как раз и была тем, что поддерживало в нас интерес  друг к другу. Ведь большинство людей нашего возраста, которые решали вступить в брак, разбегались довольно быстро. А мы ничего, держимся. Нас ещё многое устраивает друг в друге. Об этом я думал, лежа на матрасе без кровати, касаясь обнаженной ноги Вики и чувствуя запах её волос. Она лежала на моей груди и молчала. Эта была одна из самых говенных коммуналок, которые мне только попадались. Бочек в туалете не работал, свое дерьмо приходилось смывать водой из ведра, которое набиралось в ванной, где почти весь потолок покрывала плесень, а сама ванна протекала, затапливая алкашей снизу. Они уже не раз поднимались с претензиями. Нет ничего хуже, чем жить в подобном месте в одиночестве, - решил я, слушая меланхоличный голос Кёртиса из проигрывателя. Из-за стен продолжали слышаться крики и обоюдные упреки одной из тех молодых семей, которые вот-вот разбегутся. Они уже часа полтора так орут, а им до сих пор не надоело. В этом доме было наиболее дешевое жилье в городе. Этот район был один из самых неблагополучных, безработица в стране росла, и нас с Викой со всех сторон окружали пьянчуги, наркоманы, преступные шайки, гопники и другие маргиналы. Они были везде; сверху, снизу, через стену слева, через стену справа. Иногда казалось, что во всем этой районе мы с Викой самые не свихнувшиеся. А ведь мы с ней были ещё теми психами. Под нашими окнами послышался невнятный пронзительный женский крик. Вика вздрогнула. Через несколько секунд крик повторился, но слов по-прежнему было не разобрать.
- Может, там что-то случилось? – спросила Вика.
- Конечно, беспричинно так кричать не станут.
Я встал и закрыл форточку. Захватив пачку сигарет, лежавшую на подоконнике, я лёг обратно и закурил, шаря рукой возле матраса в поисках пустой банки кофе, что служила пепельницей. Крик повторился снова.
- Может, мы сможем помочь? – спросила Вика, приподняв голову и смотря на меня своими светящимися воодушевлением глазами.
Потрясающие глаза. Темно-темно-карие. Словно смотришь в манящую бездну, стоя на краю. Вика напоминала какую-нибудь арабскую принцессу с такими глазами, черными блестящими волосами и с постоянной грацией в движениях.
- Эй, Саш, давай узнаем, что там случилось?
- Это не наше дело, дорогая.
- Ты постоянно так. Всё не твоё дело.
- Это правда, своего дела я так и не нашел.
- А что, если человека там убивают? Что, если только мы и можем ему сейчас помочь? Если бы тебя прибивали, ты захотел бы, чтобы кто-то пришёл на помощь.
- Может, и не захотел бы, - я струсил пепел в банку.
Вика обижено отодвинулась. Она всегда старалась влезть в чужие дела. Для неё это было круче секса, алкоголя, кино, травы, амфетамина, книг. Все парни, с которыми она встречалась, как она утверждала, имели глубокие или же не совсем, но явные психические проблемы. У неё всегда была уйма занятных историй, которые были и вправду занятными, если не думать о них, как о рассказах про бывших. А наша духовная близость была не настолько сильной, чтобы возникала ревность, поэтому те истории мне нравились. Одна из них, например, была о том, как Вика встретила в выпускном классе своего первого сумасшедшего. У него была паранойя, радио в голове, весь набор. В конце концов, этот роман дошёл до того, что Вику чуть не прирезали в одном из пригородных отелей, а того парня упекли в дурку. Ещё одна история была про поэта, одержимого смертью. Он пил по меньшей мере бутылку водки в день. Вика добилась, чтобы он вернулся в трезвость, сейчас он учится на юриста и вполне счастлив. Эта девушка считала своим долгом пытаться спасти тех, кто подходит к краю. Возможно, поэтому мы с ней сейчас и живём вместе. На улице снова послышался крик. Через закрытую форточку он был уже не таким ужасным.
Я встал и выглянул в окно. Бесполезно. В такой темноте нельзя ничего рассмотреть. Все фонари были либо разбиты, либо далеко.
- Ладно, - сказал я, натягивая джинсы, - спущусь и посмотрю, что там.
- Я с тобой, - Вика встала и тоже начала одеваться.
Через минуту мы услышали полицейскую сирену.
- Мы там уже не нужны, - сказал я, разделся и снова увалился на простыни.
- Хочешь сходить в кино? – спросила Вика, ложась ко мне.
- Нет.
- Чего?
- Мы не так богаты, чтобы позволять себе смотреть на искусственную часть жизни чужих людей.
- О, Господи, да что ты всё бубнишь, как старик. Искусственная жизнь, чужих людей, бла, бла… И потом, иногда можно тратиться и делать себе приятное.
Я не ответил.
- Ты сам не хочешь быть счастливым, вот.
- Да, это так.
Вика злилась всё больше. Девушки всегда злятся, если им перечат. Но, по-моему, если с ними соглашаться, они всё равно будут стервами, может, даже ещё большими, чем при споре. Тут не в словах дело, а в самих девушках. Или же в парнях. Или - в общем, во всей нашей породе.
- Ты сам лишаешь себя возможных радостей. Тебе бы только валяться в постели, трахаться, напиваться несколько раз в неделю и всё. Больше ничего тебе не надо.
- Никому ничего больше не надо, но не все могут признать это. Да и это, собственно, не такое уж необходимое для меня или кого другого. Хочешь, я кое-что скажу тебе?
Вика сидела на матрасе, облокачиваясь на стенку, и смотрела на меня, немного прищуриваясь от злости. Челка немного прикрывала её лицо. Вика была в черной тесноватой футболке, её груди то поднимались, то опускались, словно они парили на волнах в свободном плавании. Она всегда дышит тяжело, когда начинает психовать даже самую малость.
- Никому ничего не надо. Вообще. Кино, музыка, вкусная пища, охота, рыбалка, пьянство, это всё херня. Человеку нужна лишь еда. И возможность срать и ссасть.
- Я считаю, человеку нужно больше, чем его естественные потребности. Ты, кстати, о продолжении рода забыл упомянуть.
- Это биологический, социальный и религиозный предрассудок. Не нужно никакое продолжение рода никому. Просто все думают, что оно нужно. Идёт перенаселение глобальное, подумай, какие дети, скоро в мире и так еда закончится. Возможность просто перепехнуться, конечно, почти необходима, но и то, не так, как, например, выпустить из себя пару кило говна.
- Ты мерзкий.
- Зато честный, - ответил я, - и, может, почти настоящий.
- Ты скучный, в тебе нет огня, который бы вёл тебя. Такое ощущение, что ты думаешь, будто в жизни всё закончилось и остается только лечь и тихо ждать смерть.
- Может, так оно и есть.
- Это глупо.
- Или же наоборот - умно.   
Я привстал и попытался поцеловать Вику. Надо было что-то делать, чтобы её болтовня прекратилась. Но она отстранилась, гневно отталкивая моё лицо. Вика обожала послесексовые полемики. До чего же странными иногда бывают беседы после соитий…
- Ну, и что в этом умного?
Меньше всего хотелось сводить эту ночь к недоинтеллектуальной чуши. А к этому всё и шло.
- Нахватался всякой херни из своих книг, потерял интерес к жизни, и что дальше? – не унималась Вика.
- Ничего.
- Всё твое отречение от нормальных, человеческих удовольствий, таких как дни рождения друзей, вечеринки, клубы, кафе, кино, боулинг, всё это явный признак твоей неполноценности, которую ты стараешься прятать.
- Нет, просто я уверен, что подобного рода удовольствия не принесут мне ощутимой радости, а забвение рассеется быстро, будто его и не было. Так что в этом всём нет никакого смысла. Это всё фальшиво, понимаешь?
«Айзелейшан» – послышалось три раза из колонок.
- Молодец, - язвительно ответила Вика, - порть свою жизнь дальше, отказываясь от неё.
- У меня были хорошие учителя.
Мы некоторое время помолчали.
- Всё равно я не понимаю, почему ты считаешь свою позицию умной?
- Потому что глупой позиции люди не придерживаются. Все считают, что живут правильно. Я не говорю, что мои взгляды должны быть безоговорочно приняты всеми остальными. Хотя это было бы неплохо. У Сократа, когда настал день его казни, друзья спросили, почему он так спокоен перед смертью. Он объяснил это тем, что вся жизнь истинного философа сводится к тому, чтобы подготовиться к смерти, потому что только там можно получить истину, ответы. А во время жизни мы лишь приближаемся к ответам, но никогда их не находим. Сократ сказал, что глупо всю жизнь желать смерти, надеясь, что за чертой всё объяснится, а когда время умирать придет, вдруг испугаться и запаниковать из-за потери тела и возможности получать плотские и приземленные блага. Главное задание нашей жизни – это подготовка к смерти.
- Ты не философ.
- Как знать. Свою жизнь я тоже больше созерцаю, нежели участвую в ней. А смерть для меня и является самой большой надеждой.
- Цитировать мёртвых рок-н-ролльщиков начинаешь? Мне кажется, - сказала Вика, уже почти успокоившись, - все эти твои праздные пустословия лишь напускной туман. Если бы тебе пришлось увидеть свою смерть впритык, если бы ты понял, что можешь через минуту умереть, ты бы кричал, что хочешь жить.
- Да, такое тоже может быть. Видимо, это инстинкт. Подсознательное чувство вины и беспокойства, что здесь ты сделал ещё не всё, что следовало.
- Ты безнадежный.
- Да, - согласился я и закурил.
Крики за стеной незаметно утихли. Им, очевидно, надоело. В подобных квартирках волей не волей начинаешь разыгрывать драму. Неспроста ведь приходится жить в ареале социального дна.
- Всё равно завтра мы идём в кино.
- Ладно, - сдался я.
Невротические принципы порой нужно опускать, иначе можно разогнать всех, кому ты небезразличен. Я делал уже так, больше оставаться совершенно одному мне не хочется.   
- Выкинешь мусор? – спросила Вика, переворачивая пластинку «Джой Дивижн».
- Сейчас?
- Воняет сильно. Это раздражает.
- Согласен.
Я надел джинсы, куртку на голый торс, и выйдя на улицу, закурил. Мусорные контейнеры были за домом. Когда я выкидывал, в баках ковырялись бездомные. На своей площадке я встретил парня, закрывавшего соседнюю квартиру. Это он скандалил сегодня со своей женой. Сейчас он выглядел довольно подавленным. Что называется: вот-вот и под поезд. Я остановился:
- Всё в порядке, чувак? Хочешь сигарету?
Это было всё, что я мог предложить.
- Чего? – переспросил он, разъяренно кинув на меня совсем не дружелюбный взгляд.
- Говорю, всё нормально, друг?
Через секунду он заехал мне в морду. После странноватых вспышек в глазах я почувствовал, что падаю. Ударившись спиной о перилла, я некоторое время приходил в себя. Дождавшись пока это произойдёт, я понял, что в подъезде остался уже один. Я ощупал место, куда меня ударили. Моя бровь была рассечена совсем немного, но кровь шла довольно сильно. Что ж, поделом, - подумал я, - нечего соваться, куда не просят. Я же говорил, что в этой округе все ещё более сдвинутые. Я, например, не стал бы бить первого встречного из-за бытовой ссоры. Но это же я, я в принципе гуманист. Зайдя в квартирку, я умылся, но кровь не останавливалась. Поразительно, сколько же крови от такого маленького рассечения. Я пошёл в комнату. Вика через минут пять вышла из ванной.
- Смотри… - сказала она, заходя.
Увидев моё потерянное лицо, с зажатой в губах сигаретой и немного окровавленное, она, молча, стояла на месте секунд пять. Кровь уже дотекла с брови до бороды и время от времени скапывала вниз.
- Ого, что случилось? - выйдя из оцепенения, - проговорила Вика и подошла ко мне.
- Просто чуть бровь разбита, всё нормально.
- И как это случилось?
- Встретил нашего соседа, - я кивнул в сторону стены, из-за которой мы так долго слушали ругань
- И?
- И спросил, в порядке ли он.
- И что?
Я ткнул пальцем в разбитую бровь.
Вика нашла где-то кусочек пластыря и заклеила мою напрасно пострадавшую бровь.
- Что ты хотела показать, когда вышла из ванной? – спросил я, вновь сидя на разноцветных простынях в позе лотоса.
- Я купила новые трусики… - улыбаясь, сказала Вика.
Я не знал, что мне следует ответить. Знал лишь, что не стоит говорить, что мне по большому счету насрать. А то начнется опять: «на что тебе не насрать» и всё прочее в подобном духе. Вика подошла ко мне совсем близко. Я приподнял черную футболку и увидел её новое белье. Оно было белого цвета, совсем как маленькие шортики, только все в дырочках и кружевные. Я стянул их, затем снял с Вики футболку и стянул трусы с себя. Да к чёрту этого Сократа с его самоотречением, - подумал я. Завтра пойду в кино.