Звезды

Громоздкая железная дверь неприятно лязгнула, заскрипела, -- и на палубе плывущего полным ходом судна, оказался какой-то человек. Теплый, но резкий и порывистый морской ветер -- то завывая, то шепча -- раз за разом ударял ему в лицо, невидимое в густой темени поздней летней ночи.

Вслепую шагнув вперед, он замер на месте. Наверно, этот человек, как обычно, вышел подышать свежим воздухом и поглядеть на звезды, горевшие в ту ночь особенно ярко. Сколько раз уже ему приходилось вот так, как сейчас, созерцать это завораживающее зрелище над головой, а до сих пор не привык к их столь недостижимо-далекому, но одновременно и такому близкому и понятному сердцу сиянию!

Звезды. Всегда, когда он на них глядел (и особенно, когда их было так много), окружающий мир казался ему не более чем разноцветной узорчатой тряпкой, которой накрыта эта клетка, где мы все вынужденно живем, живем, живем, а потом вдруг, -- неожиданно для себя и других -- умираем. Точно также накрывают попугая, чтобы тот не шумел, думая, что наступила ночь. Так и с нами. Нас тоже кто-то накрывает, чтобы мы не мешали ему. А звезды… звезды -- это затертые старостью дыры, сквозь которые к нам вовнутрь, в нашу космическую темницу, просачивается свет другой, нездешней, потусторонней жизни, о которой мы ничего не знаем. Дальней жизни. И чем старее мир, тем больше изнашивается, затирается эта тряпка, -- тряпка, на которую мы все время смотрим, ошибочно полагая, что она и есть настоящая жизнь, -- и тем больше в ней появляется новых дыр, новых звезд, и тем шире и ярче становятся старые, а потому тем больше божественного света попадает к нам в ладони.

Человек тяжело вздохнул, -- всегда от созерцания звезд в нем живо обострялось чувство трагичности человеческой жизни и судьбы. Он с бесспорной ясностью осознавал -- насколько это тяжело, быть и оставаться человеком, неся на плечах груз собственных и чужих ошибок; насколько это тяжело -- вытравить из сердца всю злобу и никому -- ни обидчику, ни предателю -- не желать зла -- пусть даже бессознательно; и, главное, насколько это тяжело -- самому не сделаться таким же точно обидчиком и предателем для других, не искривиться под натиском полученных боли и обид, остаться прямодушным, искренним, незакрытым от окружающего мира и всех его разнообразных влияний, с благодарностью и верой в добро одинаково впуская в себя все, что ни встретится на жизненном пути. Ему казалось, будто звезды сочувствуют -- даже не столько сочувствуют, сколько соболезнуют, -- и не ему одному, а всем, всем живым и нерожденным сразу! Соболезнуют, что нам -- таким маленьким и слабым -- выпало такое тяжелое испытание -- быть человеками.

Звезды зовут! Зовут всех тех, у кого болят души и рыдают сердца; тех, кому нечем дышать и кто ищет свежести и кому такой поиск дороже сиюминутной сытости. Зов их -- неземное пение, и поют они так тихо, что услышать его может только тот, кто внутри самого себя не создает никакого лишнего шума; они поют вечно одну и ту же песню, слова которой могут быть поняты только сердцем. И для тех, кто хоть однажды слышал это пение, кто осмелился вслушаться в него, -- для тех оно уже не прекратится никогда -- звезды продолжают петь, даже когда их не видно; они зажигаются и горят у человека в груди, он весь сочится, как спелый фрукт, их загадочным светом. Такой человек сам становится звездой. Он никогда больше не поверит в никчемность и бессмысленность Жизни, не пойдет на поводу у уныния, не станет малодушно уклоняться от ударов судьбы, от слез и от потерь, а будет звать, искать и копить их в себе, как сокровища; в нем навсегда поселится крепкое убеждение, вера в то, что каждый -- каждый! -- человек прирожден для бессмертных подвигов, для самопожертвенного горения, и что эта -- ближняя, человеческая -- жизнь -- просто затяжной сон, одно большое заблуждение, цветастая расписная тряпка, всего лишь правдоподобный 3D рисунок, спроецированный на стены темницы, заложниками которой все мы до срока являемся.

Разница между нами только в том, что одни хотят освободиться, а другие -- нет.