Новогодняя ёлка

               
               
…Женька, ты знаешь какое сегодня число?
- А то! С утра было тридцатое.
- А ещё?
- Чего ещё?
- Месяц-то, какой?
- Какой, какой…. Декабрь месяц…. А чо?
- Здрасьте-подвиньтесь! На носу Новый год, а ты спрашиваешь. Чего у нас в доме не хватает по такому случаю?
Братишка пожал плечами, повернул голову направо, затем налево, потом медленно поднял глаза к потолку, словно пытаясь найти ответ там. Наморщив лоб, постоял так некоторое время, подумал немного, и выдал: «У нас не хватает праздника, вот чего!».
- Догадался наконец-то. А в Новогоднюю ночь, что должно стоять в доме? - с тонким намёком спросил я.
- Что?  Что… должно стоять…
Он ещё немного подумал.
 - Ёлка, вот что! Ёлка и игрушки! Ёлка и подарки! Ёлка и торт! – и радостно захлопал в ладоши.
- Мо-ло-дец!
- А я и сам знаю, что молодец. И мама тоже говорит, что я молодец, и папа…
- Ага, ты молодец, когда спишь, - решил я прервать его похвальбушки.
Женька обиженно надул губы и пробормотал: «Вечно ты мне праздник испортишь. А ещё старшим братом называешься».
- Женька, праздник люди сами себе делают, и родителям тоже, между прочим. Нет, ты только подумай, приходят папа и мама с работы, а у нас в комнате ёлка…
- Серёж, какая ёлка? – и он покрутил, как мама, у виска пальцем.
 Наверно он у неё перенял. Мама тоже так делает, когда не согласна по какому-нибудь во-просу с папой. Это я давно заметил. А вот, когда Женька перенял у неё, это самое кручение, для меня остаётся сплошной загадкой. Вроде бы раньше за ним такого не замечалось, а тут на тебе, выдал!
Хоть и брат он мне, правда, младший, но «Чужая душа, чужие потёмки». То есть, не так вроде бы говорят, но как-то, похоже…
Как это тётенька, которая нам молоко продаёт, говорит, когда рассказывает маме о каком-нибудь случае в нашем посёлке?  Ааа…, вспомнил! – «Чужая душа – потёмки» - вот как она говорит. Или я опять ошибаюсь?
- Ёлка, которую мы с тобой принесём из тайги, - решил я уточнить свой ответ.
- Ага, ты знаешь, что с нами мама сделает! – губы его мелко задрожали, и он даже испуганно округлил глаза. - Она нас выпорет как…, как…, как «Сидоровых коз», или ещё чего пострашнее с нами сделает.
Он ещё больше округлил глаза, потом крепко зажмурил, и с придыханием договорил:
- Она нас в угол поставит! Вот!
- А ты и испугался. Тоже мне! А говоришь – я большой, я большой!
- Большой! А всё же мне в угол не хочется.
- Ты трус и девчонка! Я сам пойду, без тебя, и ёлку самую-самую лучшую принесу…. Ни у кого такой не будет. Папа с мамой придут с работы, увидят мою ёлку-красавицу, и знаешь, что скажут?
- Что скажут? – Женька приоткрыл один любопытный глаз.
- Скажут: «Серый, ты молодец!» Вот, что они скажут, и ещё, может быть, добавят…
Женька разом распахнул оба глаза, и с ехидцей закончил за меня: «Снимай, Серый, штаны, благодарить будем!»  А папа, вытаскивая ремень из штанов, добавит: «Здравствуй, попа  Новый год!»
После Женькиных слов мой праздничный энтузиазм несколько подувял, стал как-бы  помягче, стал такой мягкий, как малосольный огур…, нет, как солёный огурец. Но я всё же решил не сдаваться. Я решил доказать этому…, этому… огольцу, что никакие препятствия (в виде поротого зада) не смогут меня остановить перед выполнением такого серьёзного…
В мои умственные рассуждения насчёт ёлок, поротых задов и прочего, ворвался голос брата:
- Я пойду с тобой! Я тоже хочу ёлку! А папе с мамой мы скажем, что решили им помочь с праздником.
 При последних словах голос его сначала перешёл на шёпот, а потом он и вовсе куда-то пропал.
- Правильно Женька! Решили и постановили! Мы же братья. Куда один, туда и другой, так ведь?
- Даа…. Если бы….
Женька потрогал рукой свой тощий зад.
- Ааа, была, не была. Пошли! Только, чур, я несу топор, а ты ёлку.
- Ты ещё маленький топор нести. Я понесу топор.
- А я, что, ёлку что ли? Она же вон какая тяжеленная, я её даже не подниму, - и Женька обиженно надул губы.
- Не боись! Я уже всё решил ещё вчера. Я понесу топор, а ты потащишь санки.
- С ёлкой что ли? Так опять же…
- Ну, ты и тупой! Санки ты потащишь без ёлки, а с ёлкой мы потащим вдвоём.
- Ааа.
- Я же тебе сказал – я всё продумал, осталось только пойти в тайгу, найти ёлку подходящую, и срубить.
- Серый…, ааа… как же…?
  Женька посмотрел на меня, и в глазах его я прочёл какую-то невысказанную тревожную мысль. Но я не дал ему её высказать. Я бодро хлопнул его по плечу, и ещё, чтобы вселить в него больше уверенности в моей правоте, добавил: «Всё в порядке, ответственность я беру на себя!»
- Ну-у…, тогда…
Не закончив говорить, Женька пошёл одеваться.
Я тоже не стал медлить. Время-то шло, а нам надо было добраться до леса, хотя до него было рукой подать, найти ёлку, а потом её доставить целёхонькой домой.

                *    *    *
На улице – расчудесно! Ни одного облачка на небе, и оно такое синее-синее, как-будто его специально кто-то краской раскрасил.
Папа, уходя утром на работу, сказал: «День сегодня будет замечательный». И я ему верю. А как не поверить, он всё-всё знает, не то, что мы с Женькой, или даже мама.
- Серый, может зазря мы пошли сегодня, - как-то неуверенно произнёс Женька. Посмотри вон туда, - и он ткнул пальцем в небо.
Я ещё раз окинул пытливо-умным взглядом синий  небосвод над головой. Ничего такого, чтобы беспокоиться, я не заметил. Да и откуда? Подумаешь, на Западе, почти у самой встречи неба с верхушкой тайги, висело тёмное пёрышко похожее на тучку. Я тут же вспомнил сказку про Винни-пуха, и даже попытался продекламировать несколько строчек вслух, чтобы удивить брата своей памятью:
                Я тучка, тучка, тучка,
                А вовсе не медведь.
Я бы может и ещё что-нибудь сказал, но Женька перебил мои мысли. Он закричал: «Не догонишь меня! Не догонишь!» И пустился бежать, волоча за собой санки.
Они заболтались на верёвке из стороны в сторону, и даже догнали его, а догнав, лихо ударили под зад - Женька, хохоча, упал на них.
Я испугался за него, но всё обошлось. Так, смеясь, и поталкивая локтями друг друга, мы продолжили наш путь к «празднику».
Кра-со-та вокруг неимоверная! Честное-пречестное слово.
Недавно выпавший снег своей белизной спорил с мамиными простынями.
Он был такой рыхлый-рыхлый и такой пушистый. И он искрился под лучами солнца все-ми цветами радуги. У меня даже глаза зарезало, как-будто в них песку насыпали, и слёзы потекли.
Я, испугавшись сначала за себя, а потом и за брата, сказал:
- Ты на снег здорово-то не пялься, а то глаза резать будет.
- Ты сам не пялься! Я про это уже давно знаю. Меня Генка Карташов, когда ещё предупредил.
А впереди, всё приближаясь с каждым нашим шагом, раскинулась тайга – дремучая, какая-то чуточку задумчивая, и сказочно-загадочная.
Мне, честно говоря, стало как-то страшновато и, чтобы не показать этого брату, я принял независимый вид, и даже стал что-то насвистывать.
- Не свисти! – прервал мои соловьиные рулады Женька, - буран призовёшь.
Нет, вы посмотрите на этого умника-огольца! Три вершка от горшка, а туда же, старшему брату замечания делать! Я хотел было его «поставить на место», но передумал.
Ещё пару раз что-то просвистел, и замолчал. А вдруг он прав?
В тайге, в буран, страшно!
 Взрослые рассказывают много такого, что случается в глуши с людьми, когда вокруг метёт снег, воет всё вокруг, и деревья раскачиваются. Говорят, в такую погоду лучше дома сидеть, нос за двери не высовывать. А бывало, говорят, что в буран люди бесследно в тайге исчезают – уйдут, а потом и вовсе не возвращаются…
Ладно уж, поостерегусь на всякий случай свистеть, решил я, а то…
А вокруг была «Божья благодать»!
Это не мои слова, а бабушкины. Это она так говорит, когда за окнами светит яркое солнце, на небе ни тучки, и с соседкой она не поругалась из-за чего-нибудь…, вроде несовпадения мнений о просмотренном сериале.
Тайга всё приближалась, и я стал различать отдельные большие ели с налепленными на ветвях белоснежными сахарными головами.
Женька тоже, с приближением леса, бодрее зашагал.
Ну, вот, ещё немного и мы добудем долгожданную ёлку, подумал я, и ещё шире стал переставлять ноги, то есть, ускорил шаг.
 Держа топор в руках, я, как древний воин, гордо поднял голову и направился к ближайшей огромной ели. Сзади, чуть поотстав, тащил санки Женька, а ещё задее, петляли наши глубокие следы.
Они очень хорошо выделялись на снегу, и показывали весь наш путь от посёлка. Возвращаться по проторенному следу будет намного легче, подумал я, и решительно взмахнул топором.
- Стой! Ты, что, собрался эту ёлку рубить?! – закричал Женька чуть запыхавшимся голосом. Посмотри, какая она большая, мы же её не дотащим вовсе.
- Я её срублю, а когда она упадёт, мы у неё отрубим верхушку, - резонно заметил я, но топор всё же опустил.
- Да ты посмотри своими гляделками, верхушка-то вовсе редкая! - задрал палец к небу он.
Я отошёл от ёлки подальше, и тоже посмотрел на верхушку дерева.
Точно, редковатая она какая-то. Почему я сразу этого не заметил. Вот бы притащили! Позор на всю Европу! Молодец брательник! Ну, что ж, поищем другую ёлку, покрасивее и погуще.
Оглядывая стоящие вокруг ели, я стал более внимательно присматриваться к ним и, наконец-то, одна из них показалась мне самой лучшей, самой густой, самой высокой, и… самой-самой - именно той, что нам не хватало для Новогоднего праздника и полного нашего счастья-удовольствия.
Приступим, сказал я брату, и мой топор, блеснув лезвием, вонзился в дерево.
После первого же удара на нас ухнула целая куча снега. Такая огромная, что будь мы поменьше ростом, нас бы точно с головой засыпало.
Когда дерево упало, разочарование захлестнуло меня, а Женька даже, кажется, хотел за-плакать. Вершина дерева оказалась такой редкой, такой кривой и какой-то узловатой, что…, в общем – дрянь, а не ёлка!
Мне стало как-то даже обидно – то ли за неё, то ли за потраченные мною два часа напрасного труда. В общем, обидно и всё!
- Давай, зайдём поглубже в лес и там, может быть, получше что-нибудь найдём, а? Не воз-вращаться же обратно без ёлки, - как-то неуверенно предложил Женька и, шмыгнув носом, по-тащил санки в тёмную глубину тайги.
Я ещё раз посмотрел на свой напрасный труд и, вздохнув, последовал за братом.
Мы всё шли и шли, смотрели и смотрели, а елки попадались всё сплошь никудышние. То вершинка была редкая, то она казалась издалека какой-то кривой, то….
Ну, в общем, мы не могли никак подобрать хорошую ёлку. Издалека они казались такими красивыми, стройными и густыми, а вблизи – сплошные горькие слёзы.
Брат стал отставать, наверно от усталости. Да и во мне сил поубавилось. Каждый шаг в глубоком снегу давался с трудом. Лица наши покрылись потом, захотелось поесть борща и попить чаю сладкого, с сахаром.
А вскоре сзади, за спиной, раздалось хныканье и упрёки, типа – «Завёл нас куда-то; я устал, и мои ноги больше не хотят идти; давай посидим, отдохнём. А лучше, давай я топор понесу, а ты меня на санках… повези».
Господи, кто б меня на санках повёз, раздражённо подумал я, но брату этого не сказал! Я только сказал: «Держись казак, атаманом будешь!». На большее у меня уже не было сил. Пришлось присесть под очередной, забракованной мною ели.
Странно, день, казавшийся таким длинным-длинным, оказался очень коротким.
Солнце куда-то спряталось.
Между деревьями быстро потемнело и стало страшно.
Мне казалось, что повсюду из-за деревьев светятся жадные волчьи глаза, и чтобы совсем не испугаться, я мысленно стал говорить себе: «Мне это только кажется. Никаких волков нет – это во мне разыгралось воображение».
Женька сидел, крепко прижавшись ко мне, и молчал. Мне даже показалось, что он уснул от усталости. Я бы тоже поспал, но надо было выбираться из леса. Прощай наша Новогодняя ёлка, подумал я устало, и мои глаза на мгновение закрылись. А ещё я подумал – ох, и попадёт мне от родителей - и за поход без разрешения в тайгу, и за то, что потащил за собой брата, и за…

                *    *    *
Глаза мои открылись, но я ничего не увидел. Было так темно и жутко вокруг, что я замер от страха, и даже побоялся шевельнуться.
Верхушки деревьев покачивались и покряхтывали, а иногда, как-то жалобно постанывали.
Сыпался мелкий снежок, и мы были им присыпаны почти с головой.
Иногда проносился ветер, тогда всё вокруг начинало как-то странно гудеть.
Женька, прижавшись ко мне, тихо посапывая носом, спал.
Я, на удивление, быстро сообразил - начинается буран (насвистал я его на нашу голову, идиот!), и если сейчас же мы не выберемся из тайги, то всё…
Что обозначало это моё «Всё» я не стал заморачиваться, я стал будить брата, то есть, попросту, трясти его и кричать: «Женька, просыпайся скорее! Буран начинается, нам надо быстро бежать домой!»
А он…. До его сонного сознания не доходили мои слова, они не вызывали у него никаких эмоций. Он лишь стал отталкивать меня и сонно бормотать: «Отстань. Я спать хочу. Я маме пожалуюсь и расскажу ей, как ты надо мной издеваешься, потому что я маленький и слабый, а ты большой».
Ну, что ты с ним будешь делать? Если я его не разбужу…
 И я, не долго размышляя о том, что он младший братишка, и я должен его жалеть и защищать, а может это у меня сработал какой-то инстинкт, влепил ему пощёчину сначала по одной щеке, потом по другой.
Он проснулся! Он вскочил и полез давать мне сдачи!
- Молодец братишка! Молодец! – в душе закричал я.
- Серый, ты чего дерёшься, а?! Я не посмотрю, что ты мой старший брат! Я тебе, как дам!
 И он вновь замахал руками, пытаясь попасть мне по носу. Пришлось обхватить его руками и прижать к себе. А когда он немного поуспокоился, я сказал:
- Пурга началась, нам быстрее надо выбираться отсюда, а то заблудимся и замёрзнем.
Он непонимающим взглядом посмотрел на меня, потом вокруг. Но, что он мог увидеть в такой кромешной темноте?
- А наша ёлка где? - всё ещё, наверное, не до конца проснувшись, спросил он.
- Нет ёлки, не нашли мы подходящую ёлку. Давай, пошли отсюда.
- А почему так темно, ночь что ли?
- Ночь, ночь. Давай, топай за мной.
При первых же шагах я почувствовал, что у меня всё болит: руки, ноги, спина. Они совершенно не хотели двигаться. Они просили, они кричали – нам больно! Нам нужен отдых! Но я не мог им этого позволить. Я должен был спасти брата, и самому спастись. Мы должны были выбраться из тайги и попасть домой – в тепло, укрыться от бурана за толстыми стенами дома, а потом спать, спать…

                *    *    *
Медленно-медленно, пробивая тоннель в снегу, мы продвигались вперёд. Ноги не хотели слушаться, глаза сами собой закрывались.
Женька, держась за полу моего пальто, тащился сзади. Сколько мы так шли, вернее, даже не шли, а продвигались, я не знаю. Мне казалось, что целую вечность и ещё чуть-чуть. Я окончательно устал, и в моей голове стала настойчиво появляться слабая мысль – всё, хватит! Я больше не могу! Надо лечь и поспать…
А вокруг бушевал настоящий буран.
Иногда, среди воя и рёва разыгравшейся стихии, раздавался как-бы пушечный выстрел, а потом треск. Это сломалось очередное дерево под напором ураганного ветра, сообразил я. 
Вьюга не только крушила всё подряд, она мешала нам идти. Пришлось продвигаться повернувшись к ней спиной.
Хоть и совсем медленно, но мы всё же шли. Давно пора было показаться нашему посёлку, но его всё не было, и я понял – мы заблудились в тайге.
Мы заблудились!
 Когда это произошло, в какой момент, я не знаю. Может тогда, когда мы вынужденно повернулись к ветру спиной, а может в самом начале, после отдыха под деревом неправильно выбрали, вернее, я неправильно выбрал направление. А может мы, просто делали круги? Не знаю, но то, что мы заблудились было вернее верного.
От усталости, слабости и напряжения, у меня кружилась голова. А Женька шёл за мной с закрытыми глазами. Наверно спал на ходу. Ну и хорошо, что спал. А то бы…
Окончательно выбившись из сил, я сел под дерево и облокотившись на ствол спиной, прикрыл глаза.
Женька комочком завалился рядом со мной и, положив голову мне на колени, опять уснул. Если просыпался, конечно.
Буран не утихал.
Я понял – всё, пора ставить точку в нашей жизни! Я же читал в книжках о приключениях, что в буран, да ещё в сильный мороз, если человек уснёт, то уже не проснётся, он умрёт.
Последним усилием воли я приоткрыл один глаз, а второй, второй сам неожиданно открылся.
Что-то мне показалось что ли, или это мой замерзающий, засыпающий разум сыграл со мной последнюю шутку на прощание? Мне показалось, да, наверное, это так: между деревьями промелькнул слабенький шевелящийся огонёк.
Это волк! – испуганно промелькнула мысль в голове, и я закрыл в страхе глаза. И ещё я подумал, хорошо, что брат спит. Он даже не почувствует…
Сжавшись комочком, я ждал конца своей жизни, но волк не нападал.
Стесняется что ли? – не к месту возникла мысль. А может это и вовсе не волк, а какая-нибудь гниющая щепка светится в ночи или нечаянно заблудившийся светлячок…?
Я вновь осторожно приоткрыл глаза – нет, огонёк продолжал так же колебаться, и он был на том же месте. Костёр?! – обожгла меня шальная мысль. Люди?!
- Люди!!! – закричал я. Помогите!!!

                *    *    *
Между деревьями показалась какая-то фигура. Приближаясь к нам, она всё больше приобретала облик человека, правда странного. Но мне было не до того, я был несказанно рад, что в эту страшную ночь в тайге нашёлся человек, и он поможет нам. Он спасёт нас от смерти… Он…
- Эй, кто тут? – раздался у меня в ушах хриплый, грубый голос. А потом меня кто-то потряс за плечи. А ещё через мгновение, тот же голос произнёс: «Смотри-ка ты, да тут не один, а два пацана в тайге замерзают. Во дела, мать твою!»
Затем меня подняли на руки и понесли в глубину тайги, туда, где всё ярче и ярче разгорался огонь.
Это был небольшой костерок, разожжённый между двух стволов сросшегося дерева. Возле костерка, на лапнике, сидела ещё одна человеческая фигура.
Принёсший меня человек, посадил меня поближе к огню и, пробормотав другому: «Я щас, там ещё один оголец замерзает» - исчез за стеной пурги.
Тепло костерка отогрело меня, и я стал присматриваться и прислушиваться к двум разговаривающим человекам. Женька спал. Его даже не разбудило перемещение из одного места в другое. Умаялся он, подумал я, и решил его не будить, хотя…
Что-то странное было в этих двух, сидящих у костерка мужчинах - странное в их разговоре, в их одежде, и вообще.
 Особенно я заволновался, когда, тот, второй, что всё время оставался у огня, бросил на меня исподлобья какой-то странный, злобно-холодный взгляд.  В этом взгляде было что-то злобное, волчье-беспощадное. Это был взгляд безжалостного убийцы.
Поймав его взгляд, я содрогнулся от страха, а он, показав крепкие, прокуренные до желтизны зубы, лишь криво усмехнулся. Он понял – я испугался до смерти, я боюсь его, и от страха за себя и за брата у меня похолодело внутри живота.
Потом меня накрыл сон. Потом я проснулся и хотел почесать лоб под шапкой, но почему-то не смог даже двинуть рукой.
Кое-как пошевелив пальцами, я сообразил, мои руки заломлены за спину и связаны.
Так вот почему я проснулся! У меня затекли руки от неудобного положения, и их стало ломить от боли. Так вот почему…
Я осторожно скосил глаза на Женьку.
Он не спал. В глазах его сквозили сплошной испуг и непонимание. Он не понимал, почему я связан, и почему рядом с нами у костра сидят какие-то обросшие многодневной, неопрятной  щетиной дядьки. И почему на них грязные телогрейки, а на головах с облезлым мехом шапки. И почему шапки подвязаны какими-то старыми изодранными платками.
Все эти «почему» так ясно отражались в его глазах, в лице, что будь я трижды не физиономистом и то бы сразу догадался.
Не шевелясь, я одними губами прошептал:
- Женька, не разговаривай и не шевелись – это беглые заключённые, бандиты.
Слава богу, он услышал меня, он понял меня, и не стал, по всегдашней своей привычке «выяснять отношения».
Всё-таки замечательно, когда у тебя есть, хоть и младший, но такой понятливо-сообразительный брат.
В ответ он закрыл оба глаза, а для пущей убедительности, ещё и слегка кивнул головой.
- Ничего братик, мы прорвёмся! Я постараюсь выпутаться из этого дерьма, в которое мы с тобой попали, и обязательно вытащу тебя, ты только чуточку помоги мне, - опять прошептал я.
А двое у костра вели между собой «задушевный разговор», и этот разговор, насколько я понял по обрывкам долетающих до нас слов, был о нас, о нашей дальнейшей участи.
Пока ничего хорошего этот разговор нам не сулил: «Они же ещё пацаны» - говорил спасший нас, а в ответ раздавалось злобное – «При первой же возможности они продадут нас охранникам, и тогда нам кирдык».
После ещё нескольких не понятых мною фраз, опять я разобрал: «Укажем им дорогу до солдатиков и отпустим. Всё равно собаки нас не найдут, буран все следы заметёт…»; «Нет! Конец им! Свидетелей в живых оставлять нельзя!»; «Так ведь дети же они ещё»; «Добренький, да? Детишек ему жалко! Ты себя пожалей, а то я тебя пожалею, так пожалею…. Сам знаешь, ножи-чек у меня острый, Кирьян…; Ша, больше разговоров не будет».
Потом они замолчали, наверно решили подремать до рассвета.
 А буран всё продолжал бушевать.
Ветер перемежался со снегом, а скрип раскачиваемых деревьев нет-нет да заканчивался очередным пушечным выстрелом.
Сколько же ёлок поломает этот буран? И откуда только он налетел? Из-за него, проклятого, мы заблудились и попали в руки беглых.  Эх, пропал Новый год, и подарков нам не видать…. Ждёт нас хорошая взбучка…, и тяжёлый вздох вырвался из моей израненной, правда, не бандитскими пулями, груди.

                *    *    *
- Жень, у тебя руки не связаны? - опять шёпотом спросил я у брата.
- Нет, а чо?
- Развяжи мои.
- Давай.
Я осторожно повернулся на бок и подставил руки Женьке. Он что-то долго возился у меня за спиной, но мои руки как были, так и остались связанными.
- Не получается у меня, - чуть не плача прошептал он, - сильно затянуты узлы.
- Женька, ты не падай духом, ты ещё раз попробуй, зубами.
- Щас.
Постепенно верёвки ослабли, и я смог пошевелить руками. Ну, Слава богу!
Осторожно скосив глаза на спящих, или дремлющих урок, я прошептал Женьке в самое ухо:
- Теперь давай, потихоньку ползи в лес подальше от этих. А я следом за тобой. Понял?
- Ага. А они не проснутся? Не поймают они нас?
- Ты поменьше болтай, а то и, правда, дождёмся.
- Ладно.
 И Женька неуклюжей ящерицей пополз в бушующую непогодой темноту.
Я ещё раз оглянулся на дремлющих бандитов и, убедившись, что наша возня не потревожила их покой, пополз  вслед за братом.
Мы ползли долго, и я думаю, отползли достаточно далеко.
Я догнал брата, и мы, вскочив, помчались прочь!
Помчались прочь! – это образно. Толщина снега была почти в метр, в нём мы тонули, барахтались, но, хотя и медленно, удалялись от стоянки бандитов…
А следом за нами буран заметал следы.
Сколько времени мы провели на свободе в бушующей бураном тайге, не знаю. Неожиданно мы выбрались на простор, и тут же были ослеплены надвигающимся на нас светом двух огней.
Всё, пропали! – решил я. Это беглые заключённые нас ищут, и нашли! Мы сами пришли к ним в руки.
И я, а следом за мной и Женька, остановились. Больше сил бороться у нас не было. Мы оказались во власти злобных, безжалостных бандитов. 

                *    *    *
Слёзы, а может таявший на щеках снег, потёк по моему лицу.
 Мы неподвижно стояли. Дыхание с хрипом вырывалось из моих лёгких, а свет всё приближался и приближался. Затем, сквозь завывание ветра до меня донеслось:
- Стойте, стойте! Это они, пропавшие ребята!
И вслед за произнесёнными словами мы оказались в объятиях людей!
 Нас окружили человек пять военных. Они быстро посадили нас в газик, в его тёплое нутро, и мы поехали. Куда? Конечно же, домой.
По дороге, перебивая друг друга и захлёбываясь словами, мы рассказали военным о наших приключениях, и о двух прячущихся в тайге бандитах. Офицер, кажется лейтенант, сразу, по рации кому-то доложил о нашей встрече с беглецами, а потом добавил: «Ну, молодцы, ну герои! Надо же, сумели сбежать от злобных уголовников.
Затем, я заметил, как он подмигнул сидевшим напротив нас солдатам, и сказал:
- Не иначе, как ждёт вас «Великая награда, может даже Правительственная».
Произнеся такие приятные для меня слова, он вновь хитровато прищурил глаз, и, улыбнувшись, досказал: «Молодцы!».

                *    *    *
К концу школьных каникул, в середине дня воскресенья, к нам прибыли двое военных. Один, судя по большим звёздочкам на погонах, был полковником, а второй, знакомый нам лейтенант.
О чём они говорили с родителями, мы не сумели подслушать, но по окончанию разговора нас пригласили в залу.
Робко вступили мы в большую комнату. Папа и мама стояли чуть в стороне от военных и улыбались. Ну, раз улыбаются, то ругаться не будут, догадливо решил я, и чтобы показать, что мы с братом не какие-то там девчонки, гордо поднял голову.
И тут нас прямо таки огорошили военные. Они встали по стойке «смирно», и полковник громким, командирским голосом сказал:
- Уважаемые Сергей и Евгений…
При слове «Уважаемые» Женька задрал свой курносый нос и ткнул меня локтем в бок.
Я тоже при этих словах ещё больше задрал подбородок (думаю, все согласятся со мной, что не каждый день, а может и год, к пацанам обращаются на Вы и называют их «уважаемые»).
А полковник продолжил:
…За оказанную помощь в поимке опасных преступников, решением командира части Вы, Сергей, награждаетесь именными часами «Слава», а Вас, Евгений, командир решил наградить коробкой шоколадных конфет и коробкой любимого Вами «Зефира».
В то же мгновение лейтенант открыл свой кейс и, как по мановению волшебной палочки, в руках у полковника материализовались наручные часы с блестящим браслетом.
Он протянул их мне, пожал мою мужественную руку своей мужественной рукой, и произнёс: «Благодарю за службу!»
Такая же процедура постигла и моего брата, Женьку.
Вот так-то! Оказывается, иногда полезно перед Новым годом сходить в тайгу за ёлкой. Глядишь, Дед Мороз и Вам часы подарит или коробку шоколадных конфет.
 Шучу, шучу! Нам с братом просто очень повезло, что мы не замёрзли в тайге или не погибли от рук озверевших бандитов.

                ---<<<>>>---