О, человек!

Сегодня я немного опоздал на работу. Точных деталей вчерашнего вечера я не помню, но хотя бы просто за то, что я вообще пришел, мне можно было дать "пурпурное сердце". 
   Пока персонал уже вовсю бегал занимаясь пациентами и раздачей лекарств, я закрылся в санитарной комнате и набирал воду для уборки. Я старался настроить струю послабее, чтобы дольше посидеть в уютной коморке, пока наберется полное ведро. Меня мутило. Оглядывая убранства комнатки я заметил, насколько символична сейчас надпись на тазиках "для рвотных масс". Хотя скорее это был не символизм, а издевка. Блевать хотелось на все и вся, лишь бы стало немного легче.
   А ведро-то тем временем уже полное.
   Вылезая из комнатки, как зверь из берлоги, я пытался контролировать мозжечок, но с физиологией не поспоришь, так что по походке я напоминал больше пациента этого учреждения, чем младшего медицинского сотрудника.
   "Господи! Ну хоть немного, хоть немножечко! Сделай так, чтобы меня отпустило! Дай повод в тебя поверить!"
- СВЕТА! В ДЕСЯТОЙ ЗАСТЕЛИ! - кричала медсестра санитарке, не отвлекаясь от своей писанины.
- ДА ПЕРЕСТЕЛИЛА УЖЕ! - раздался не менее громкий ответ санитарки из инвентарной.
   Эхом в моей черепной коробке блуждали их выкрики, и я решил начать убираться с последней палаты, подальше от горловиц, иначе, чувствую, чтобы отмыть мою взорвавшуюся голову, придется даже воду в ведре поменять.
   Я прошел в последнюю, десятую, палату. Бултыхающаяся в ведре тряпка плохо влияла на мое мутное состояния, поэтому взгляд мой был устремлен только внутрь палату.
   И правда перестелили.
   В палате было четыре койки, трое пациентов мирно лежали на своих местах, но одна была пустая.
- А где дед-то с этой кровати? - спросил я удивленно.
   Откладывая газету, мне ответил один из пациентов.
- Дед-то? А вон там,- он показал пальцем наверх. - С ночи уже как там.
  Хотелось бы верить, что старика перевили на верхний этаж, но на самом деле он уже был намного выше.
- В реанимацию ночью повезли, а оттуда уже ногами вперед.
   Стоп.
   Это было странно. Смерть в пределах больницы - дело обычное, но сейчас мне она показалась слишком скоропостижной. Она показалась необычной. Больница - это ведь практически чистилище для некоторых, преддверье рая или ада  - кому как -, последний пункт - называйте как хотите, но уход этого старика показался мне  невероятным. Он не был мне ни другом, ни родственником, ни каким бы то ни было близким человеком, но он был человеком. Он был единственным человеком в этом месте. У него было лицо.
   Старик был худощавым и обросшим - я не буду даже говорить о его социальном положении - лицо словно состояло из морщин, как канат состоит из более нитей, но главное в нем были его глаза.
    Серые и полупрозрачные глаза. Взгляд, как у побитой собаки. Старик уже не разговаривал - ему удалили гортань -, и слышал плохо, но глаза - это, наверное, единственное, что у него осталось. Именно они привлекли меня.
   Я не хочу сказать, что лишь обликом своим он человек. Нет. Он единственный, кто обращал внимание, на остальных. Когда санитар входит в палату, никто не смотрит в сторону двери. Пациенты принимает их как должное. Как лампочка начинает загораться, после переключения тумблера, так и санитар появляется, когда им что-нибудь нужно. Так же появляется и медсестра или врач. Старик видел в нас людей. Его глаза провидца всегда были устремлены в наши глаза. Глаза слепого оракула. У меня нет метафор описать их. Наши глаза не такие. Наши глаза похожи на зерна, на гнилые оливки, на переспелые виноградины, на речную гальку, на грязь. Два комочка грязи. Ничего.
   Палаты полны бракованным материалом. Пока некому потеть в цехах, некому раздавать конфеты и презервативы в магазинах, некому задерживать очереди в государственных бумажных цитаделях. Винтики в ремонте: читают газеты, пачкают простыни и пьют таблетки. Шарниры работников смазывают, а их маленькие моторчики заливают микстурами. Человек не смог выжить в этом шиномонтаже.
   О, народ! Сегодня умер человек! О, человек! Покидая землю помните, что вы, народ, - не люди! Люди видят мир, а не просто смотрят на него!
   Пора было кончать комедию... Я не помню, как домыл все палаты, но ближе к вечеру меня не похмелило.
   Летний вечер дышал пылью и влага окутывала фигуры в темноте. Завтра меня снова ждет отходняк, ибо сегодня я увижу глаза человека на дне бутылки.