Тени

 SILENTIUM

 Он сидел на парапете Волжской набережной, оглушенный, потерянный. Он смотрел то на черную воду, в которой отражались огоньки громадного моста: то на купающихся молодых людей. Они разговаривали с ним: но он их едва слышал. Что-то сместилось в его сознании, что-то сместилось во времени. На воде дрожали огни, молодые смеялись, выпивали и купались. Им было весело. Он постоянно чувствовал на себе их взгляды, слегка настороженные, непонимающие. Он для них был чужим, и ясно осознавал это. Когда они окликали его по имени, он вынужденно улыбался и с трудом отвечал на их вопросы.
- Эй, очнись, что ты там все сидишь? Вода просто чудо! Теплая. Давай искупаемся!
- Я не могу, - улыбался он, - потому что не умею плавать.
Он говорил правду. Вода вызывала в нем тревожные воспоминания и обжигала его нервы чувством бездны. Впрочем, страх к воде был для него не так уж велик, поскольку мысль, терзавшая его в последнее время, была намного ужаснее всего прочего. Он специально пошел с молодыми людьми на реку для того, чтобы хоть немного отвлечься от парализующего ужаса. Однако ничего не помогало.
Он снова поймал на себе изучающие взгляды подвыпившей компании, и ему стало  хуже.
- О Господи! Неужели они знают! Не может быть!
Его глаза судорожно пытались поймать хоть что-нибудь: блики на воде, колебание темных волн, острые паруса яхт, качающихся где-то вдали - но все было тщетно. Ничто не могло заставить его сознание успокоиться, и от этого внутри  все дрожало. Но он по-прежнему не подавал вида.
Его фигура сливалась с вечностью, кроме которой, он был почти уверен,  ничего не было.
Пустота, полная пустота. Безмолвие.
Скорчившись, он сидел на каменном парапете, сливаясь с черно-лаковыми волнами, окаймленными шипящей пеной.

Он вздрогнул от резких возгласов и посмотрел в сторону молодых людей, которые допили вино, оделись и уже собирались домой.
- Вот это да! Никогда не видели такой большой луны!
Он взглянул в ту сторону, куда смотрели молодые люди, и увидел оранжевый осколок ночного светила, повисшего над мостом. Он глядел на него как зачарованный, чувствуя при этом гулкое эхо своего сердца.
- Хватит, - сказал кто-то из молодых людей, - вставай и пошли, уже поздно.
- Что? Поздно? Конечно, я сейчас.
Компания его знакомых, пошатываясь, стала подниматься по ступеням, ведущим на асфальтированную дорогу Набережной.
Он остался сидеть на месте, словно загипнотизированный черными волнами реки и огромным оранжевым осколком  Селены.

Когда он встал на парапет и двинулся по нему, тело его на секунду свело судорогой, но это была всего лишь секунда.

ОНА НАБЛЮДАЛА

Она наблюдала за пушистым большим шмелем. Стояла осень, шмель торопился, гудел, собирая нектар пурпурных осенних цветов, сильный аромат которых усыплял сердце.
Шмель сделал плавный круг и растворился в огромном синем небе. Тело ее наполнилось какой-то тяжестью, тяжестью ушедшего лета, но она по-прежнему была очень маленькой девочкой, которая каталась на воздушных качелях и осень вплетала в ее косы прозрачные желтые ленты. Качели качались, и душа ее была далеко-далеко, там, за пределами падающей осенней листвы.

ЗА ОКНОМ

За окном прохладная пасмурная погода. Серые дождевые тучи, застилающие небо, заставляют мое сердце биться ровнее, мысли мои погружаются в какой-то спокойный сонный мир. Господи, как мне хочется в такие минуты забыться, закрыться от внешнего мира. Мне хочется заснуть, заснуть и не проснуться…

Вот и пошел дождь. Он швыряет в мои окна пригоршни сверкающего покоя. Наверное, если я усну и не проснусь, мне будут сниться удивительные сказочные города, залитые матовым библейским светом, сочные плоды Эдемского сада, величественные пирамиды, бархатные бескрайние пустыни, плещущиеся соленые моря, прекрасные женщины, лениво протягивающие руки к мягким солнечным лучам. Мне будут сниться пустынные древние города: Вавилон, Медина, Бенарес. Мне будут сниться склонившие головы покорные животные, идущие, словно паломники, к священным водам, а высоко в прозрачном небе - парящие птицы, оглашающие пространство тонкими хрустальными трелями…
И я растворюсь во всем этом и стану самой крохотной капелькой безмолвия.

ОН БЫЛ

Он был на самом высоком пике блаженства, о котором не мог и мечтать человеческий разум. Он находился на вершине неприступной снежной горы, обрамленной мягкими пушистыми облаками. Сердце его билось от восторга; душа, расправив крылья, словно чайка, купалась  в мягком огне эмпирея. Он видел далеко внизу изумрудные горные долины, хрустальные озера, подернутые мягкой дымкой. Воздушные водопады времени поднимались вверх, к его босым ступням, и тут же с гулом и воем низвергались вниз, разбиваясь о скалы тысячами разноцветных брызг. Он видел, как прекрасные дьяволицы пролетали, поклоняясь ему, потому что он был их повелителем. Он был повелителем мира. Сгущался туман, вечерние сумерки опускались на него и на неприступную снежную вершину. Он видел, как пурпурные метеоры рассекали небо, ослепительные перья ангелов кружились и исчезали в фиолетовой тьме. Он был на самом высоком пике блаженства, там, где не было страха и не было времени, но было все, абсолютно все, о чем только могла мечтать его душа…

В клинике, где на окнах были решетки, где стоял удушливо-кислый запах пота и болезней, на кровати лежал привязанный к ней человек с пустым взглядом и окаменевшим лицом. Его сознание было полностью отрезано от внешнего мира. Молодая медсестра, делающая пометки в журнале, взглянула на него и подумала:
" Господи,  и зачем это еще живет и, дышит?"
Холодные льдинки страха пробежали по ее спине.