Белый

Одной из причин «недовоплощённости» таланта А. Белого А.В. Гончарук (Поэтические книги А. Белого 1900-1910-х годов и итоговые «стихотворения» (1923 г.) как художественный феномен: своеобразие мифопоэтики - дис. к. ф. н. - Воронеж - 2011 - С. 23) считает его «эпохальность».
По меткому наблюдению Ф. Степуна (Встречи - Мюнхен - 1962 - С. 176), творчество Белого есть «воплощение небытия «рубежа двух столетий», (…) художественная конструкция всех тех деструкций, что совершались в нем и вокруг него». Эту точку зрения разделял и Н. Бердяев.
А. Белый «свой» почти всем течениям начала века, потому что не мог оставаться в чистой литературе и в эстетическом сознании. Его символизм мистического, оккультического характера отражает чуть ли не все духовные настроения и искания периода.
Кроме приведенных высказываний современников, очень важное наблюдение делает В. Сапогов (Фоменко И. В. О поэтике лирического цикла: Учебное пособие - Калинин - 1984 - С. 22):  «незаконченность» является «принципиальной чертой целого ряда эпохальных произведений» («Евгений Онегин» А.С. Пушкина, «Поэма без героя» А. Ахматовой), сверхзадача которых, изображение всесторонней картины русской жизни определенного переходного периода, была невыполнима в принципе.
Первой вехой на творческом пути А. Белого, обозначившей ярчайшую стадию его мифотворчества, стала поэтическая книга «Золото в лазури» (1904), явившаяся, по выражению К. Мочульского (А. Белый - Томск. - 1997 - С. 59), «лирическим отражением того ослепительного света, который на мгновение запылал в душе Белого». Построенная по «симфоническому» принципу, книга объединяет несколько сквозных мотивов. Сложный образ золота-солнца, вынесенный в заглавие, здесь ключевой. Его первое, самое очевидное значение: солнце, сияющее в небе. Однако вместо прямого именования солнца и неба поэт применяет их символическое обозначение через название металла, соответствующее в таблице Менделеева солнцу, и краски, традиционно обозначающей небо.  Между прочим, перифраз далеко не случаен. Объекты действительности замещаются у А. Белого своими символами, позволяющими увидеть и первый, внешний слой действительности, и ее глубокие сокровенные измерения, раскрывающиеся посредством спектра скрытых смыслов и ассоциаций.
Джонатан Стоун (Stone J. Symbolist Palette: The Aesthetics of Andrei Bely`s Zoloto v lazury // Newsleter of the Institute of Slavic, East European, and Eurasian Studies - University of California, Berkeley - P. 9-10, 21) отметил, что превращение солнца в золото у А. Белого служит знаком перехода от физически воспринимаемого мира к иной, мистической реальности. Эту тенденцию в творчестве А. Белого впервые охарактеризовал один из первых рецензентов поэта Э. Метнер, писавший в статье о цикле «Призывы» (Э. Приднепровский край (Екатеринослав). 1903. - 9 июня - № 1840 - Цит. по: Белый А. Золото в лазури - М. - 2004. - С. 275-276): «Видимый мир, в особенности со стороны красочной, привлечен поэтом в качестве явления, символа мира невидимого. (…) Белый видит за внешним миром иной, который однако отчасти в своих отношениях поддается приблизительной передаче путем условного и утонченного языка видимостей».
А.П. Авраменко (Сборники «Золото в лазури» и «Пепел» А. Белого (К вопросу о традиционности и новаторстве в поэзии символизма) // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. - 1969. - № 5. - С. 17) отмечает, что Белый пытается обозначить «существо предметов и явлений, присутствие в них божественного начала, не имеющего на языке людей точного названия».
Лазурь, согласно словарю Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона (Том XVII - СПб. - 1896. - С. 252), «геральдическая финифть (эмаль) (…) в средние века считалась эмблемой величия, мягкости, бдительности и, по объяснению первых геральдиков, обозначала в гербе небо».
Золото  в качестве металла, обозначающего солнце, является также символом роскоши и великолепия, высшего совершенства. В этом контексте становятся актуальными и другие качества, символически приписываемые солнцу. Ведь солнце - «олицетворение жизни, света, силы, энергии, высшего космического принципа, символ верховного божества, сердце космоса, слава, величие, благородство, царственность» (Энциклопедия символов, знаков, эмблем - М. - 2006. - С. 513).
В стихотворении «Солнце» из первого раздела, дублирующего название всей книги, явление природы предстает как животворящее начало, «зажигающее» сердце поэта и отражающееся, как в зеркалах, в человеческих душах:
Наши души - зеркала,
Отражающие золото.
Характерно, что в подавляющем большинстве стихотворений книги Белый изображает заходящее солнце. Созданные в период, названный им самим «эпохой зорь», стихи «Золота в лазури» наполнены яркими красками заката. Воспеваемое солнце «пламезарно», темно-красно, пурпурно. «Золотой пир» парадоксальным образом становится одновременно знаком увядания и смерти:
Душа смирись: средь пира золотого
скончался день... («Закаты»).
Солнце оказывается для поэта ускользающим счастьем, «золотым руном», исчезновение которого вызывает в душе лирического героя глубокую грусть. В «Золотом руне» альбатросы скорбят об ушедшем солнце:
Дети солнца, вновь холод бесстрастья!
Закатилось оно -
золотое, старинное счастье -
золотое руно!
Скорбь весьма показательна для характеристики мироощущения поэта, однако А.В. Гончарук (С. 35) подчеркивает, что в этот период Андрей Белый, несмотря на первые ноты разочарования, все еще верил в осуществимость символистской утопии: корабль Арго в процитированном стихотворении мистическим образом догоняет  ускользающее солнце. Стихотворение «Золотое руно» стало гимном ранних московских символистов, поскольку выражало и их чаяния.
Ощущение собственной избранности, а затем и разочарование в ней, отчуждает лирического героя А. Белого от других людей, приводя к тому, что в итоге «пирным» оказывается всего лишь «восторг одиночества».
Поэт, - ты непонят людьми.
В глазах не сияет беспечность.
Глаза к небесам подними:
С тобой бирюзовая Вечность. 
В полный радостных мистических предчувствий художественный мир «Золота в лазури» постепенно входят и набирают силу трагические ноты, достигающие апогея в заключительной (по мнению Эллиса, наиболее удачной, названной им «сокровенным ядром всего сборника» (Эллис (Кобылинский Л.Л.) Русские символисты - Томск - 1996 - С. 224) части книги, «Багрянице в терниях».
Таким образом, лирический герой «Золота в лазури» - непонятый пророк, полный радостных предчувствий, но уже начинающий разочаровываться в них. Столкновение с реальностью несовершенного мира впоследствии обратило его мечты в «Пепел».

Конечно, романы А. Белого «Петербург» и «Москва» не только о России. Их проблематика универсальна, говорит обо всем человечестве и в плане исторического развития, и с точки зрения изображения «одиссеи сознания».
Истинное бытие субъекта, с точки зрения писателя, есть бытие духовное (астральное), оформленное совершенным (эфирным и физическим) телом, выступающим в роли проводника абсолюта (от идей Штайнера). Формирование образа индивида в «Петербурге» происходит под непосредственным влиянием увлечения антропософией. Источником появления описания «второго пространства» сенатора в тексте явились пережитые писателем через  медитации особые состояния сознания. Им придается особая знаковость. Образы-символы инореальности: «раскрывшийся череп», «луч», мотивы «светлого рыцарства», расширения физического пространства за счет исчезновения границ возникают в «Петербурге» под влиянием личных впечатлений.
В «Петербурге» показана трансформация традиционной концепции человека: душа, ум, тело, представлявшиеся имманентным иерархизированным единством, отчуждаются от него, действуют по неподвластной индивиду логике. Сознание разлагается на множество универсально-безличных элементов, как высшая инстанция устраняется. Мышление предстает самодовлеющим процессом, вовлекающим в себя одинаково пассивных перед ним персонажей и неотделимый от их телесно-физиологических процессов и материи мира (что эксплицируется в определении «мозговая игра»). Этим размывается основополагающая для европейской культуры оппозиция духовного и материального, а также  противопоставление мыслящего субъекта миру-объекту, что соответствует тенденциям развития философии. Тело освобождается от культурных коннотаций и выступает совокупностью работающих органов, что исключает критерий красоты. Происходит разрушение персональной целостности субъекта, характерное для литературы ХХ века.