Два Скрипача

На его концерты билеты раскупались за несколько минут. Считается, что в шестьдесят все чувства притупляются и ум начинает медленно затухать, здоровье волнует больше материального или духовного благополучия. Но Алексий не обращал внимания на жуткие боли в сердце, которые давно бы приковали обычного человека к постели. Он жил своей музыкой, она давала ему возможность дышать. Концерты, что он писал, имели невероятный успех, а если Алексий сам брал в руки скрипку... Сегодня в это воскресенье, он собрался представить миру свое последнее произведение и уйти на покой. Многое мучило его душу, это давало ему вдохновение, но и это же убивало его. Он вышел на сцену и вновь к нему пришел страх этой огромной аудитории, которые ждут от него чего-то сверхъестественного. Он делает глубокий вдох, кладет скрипку на плечо и проводит смычком по струнам. В начале его соло. Нежные звуки, которые появляются из-под смычка, завораживают и захватывают. В глазах зрителей появляются искорки любви и безмерная нежность. Эта мелодия как вечерняя прогулка  босиком по берегу моря, она вселяет безмятежность и радость к жизни. Хочется любить. Эта мелодия простая, легкая и этим она цепляет. К Алексию присоединяются  виолончели, и мелодия уже теряет свою легкость, она возвращает с обыденной жизни, которая звучит тяжело, хоть в ее основу и положена легкость и безмятежность. А потом дирижер взмахивает палочкой – и весь оркестр уже играет эту мелодию. Она все еще символизирует жизнь сложную и многогранную, со всеми ее поворотами, падениями, подъемами, предательствами, разочарованиями, дружбой, любовью, радостью, страхом, смехом, со всем, что пережил композитор. В мелодии появилась тревога, и она медленно переросла в другую. Новая мелодия уже точно передавала лишь одно – волнение. Оркестр не играл, он шумел, создавал иллюзию перестрелок и бомбёжек, слышалось, как горели деревни, плакали женщины и дети, как отдавались приказы о расстрелах, как стонали народы под тяжестью войны. Среди этой смеси ужаса, страха и паники был один путеводный маятник. Это Алексий и его скрипка. Он играл какой-то народный мотив,  вплетенный в волнующую мелодию оркестра, мотив разлетался на осколки и собирался вновь, как надежды людей во время войны.  В мотиве слышались голоса людей. Два голоса. Мужчины и женщины. Нельзя было разобрать, что они говорят, но их чувства были понятны всем в зале. Это была любовь, забота и желание увидеть друг друга вновь. Скрипка утихает на мужской партии, а оркестр  уже играет спокойнее. Среди той мелодии появляется звон колокола и многие в зале не выдерживают. Слезы льются из их глаз. Воспоминания  жгут их душу изнутри, а слезы обжигают лицо снаружи. Знакомая горечь утраты. Прошел 31 год с окончания войны, но это лишь одна песчинка в часах памяти и лишь когда они перевернуться можно будет забыть о воне, но это лишь песчинка.   Оркестр утихает и остается лишь один звон колокола. Когда звучит последний удар, Алексий вновь берет скрипку и доигрывает женскую партию полную слез и боли. В конце она превращается в первую, самую первую мелодию, но она уже не несет ту легкость. Она кажется заплаткой на сердце безутешной женщины, которой нужно воспитывать детей и как-то жить дальше.

Алексий кланяется и уходит со сцены. Зал еще в трансе и многие вытирают слезы. Лишь когда Алексий заходит за кулисы, зрители встают и начинают аплодировать, как безумные. На сцене растет гора цветов, но композитор не видит этого. Он сидит в своей гримерной и смотрит на  медальоном, который снял с шеи. Раздается стук в дверь. Заходит женщина, здоровается. Алексий не может поверить своим глазам, а потом слезы радости застилают его глаза и он падает к ногам женщины.
– Лена! Леночка! Как я молил Бога еще раз тебя увидеть. Я так счастлив!
– Леша, встань с колен прошу тебя.
Он встает и смотрит на нее, будто на икону. И вновь ему кажется, что он молод, что только поступил в консерваторию и познакомился с Семеном. Что увидел Лену и Катерину впервые в жизни.
– Ты… Как ты? Ты одна приехала? Как Катенька? Как Семен? Как ваши дети?
– Ты ведь не знаешь ничего? Семен не вернулся. Ты был признан без вести пропавшим. Катя вышла замуж за какого-то офицера и я не смогла её простить такого предательства. Хотя растить сына одной было тяжело, я не смогла предать Семена. А ей с двумя сыновьями пришлось так поступить. Не осуждай её. Я уверена, она до сих пор тебя любит и надеется, что ты вернешься. Дети… дети выросли и разлетелись кто куда. Как ты спасся? От Семена пришло письмо, что ты погиб тебя подстрелили.
– А я и погиб. Меня действительно подстрелили. Когда я уже хотел всадить себе пулю в лоб, меня нашли польские солдаты. Так я перешел к ним в полк, меня подлатали, а потом я понял, чем мне это чревато на родине и остался в Польше. Пришлось менять имя и забыть всю прежнюю жизнь. Я старался перечислять какие-нибудь деньги Катюше, но не знаю, доходили они или нет. Не знаю, правильно ли поступил, до сих пор не знаю. И до сих пор с ужасом вспоминаю день, когда последний раз видел Семена. Я такого ему тогда наговорил. Я так боялся, что он отвернется от вас. Я ему наврал, а он все равно не спасся. Дурак.

Композитор больше не сказал ни слова. Он захлебывался отчаянием, грустью и чувством вины. Сегодня он плакал второй раз в жизни. Слезы. Лишь слезы выражали все, что он хотел передать. И она его понимала.
***
Два скрипача. Через поле военных действий. Бегут в непонятное завтра. Выстрел. Один из них падает. Второй начинает его тянуть.
– Семен, Бог с тобой! Но меня он уже давно бросил. Так и ты брось меня и беги сам.
Из ноги сочиться кровь. Боль разъедает сознание.
– Семен, брось! Вдвоем у нас шансов ноль. Спасайся сам, пусть хоть один заботится о наших семьях.
Со лба на глаза Семена стекает пот, но он не может его вытереть, ведь одной рукой он поддерживает товарища, а во второй тянет мешок с добытой в деревне едой.
 – Что ты мычишь, дурак! Брось. Оставь меня тут.
Семен не отвечает. Лихорадка мыслей разъедает его. Он хочет помочь своему другу, но не знает как.
– Раз уж хочешь меня спасать так, тащи правильно!..
Раненый понимает, что вдвоем они далеко не уйдут. И к нему в голову приходит глупая, но как ему тогда казалось, умная мысль.
– Ты же хочешь выступать сольно, как я. Ну так брось я единственный тебе конкурент.
Семен казалось, не слышит.
– Да всем насрать как мне болит, есть я или нет. Я не военный. Меня там не ждут, брось меня! Я только жру их еду.
Все еще глух и к его словам и его боли. А он все не унимается. И готов пойти на ложь
– Твоя жена изменяла тебе со мной, а ты тянешь меня? Даже после этого не бросишь. Ты уже совсем не мужик! И гордости у тебя нет. Ты даже смычок не правильно держишь, что уж говорить о другом твоем инструменте, вот она и пришла ко мне. Ты же дохлый. Спасешь меня, и она вновь ко мне прибежит.
– Сволочь.
– Брось меня ради наших детей. Брось меня, тебе же лучше.
…
– Дурак, – кричал через слезы Алексий Семену вслед.