Первый блюз зимы

 Сегодня началась зима. Четыре часа назад. И, очевидно, большинство нормальных людей это начало встретили, нежась в пучине снов. Не спали разве что подростки, изучающие какой-нибудь очередной открывшийся новый мир, психопаты и те, кто иногда считает себя психопатами. Думаю, мы с Аней как раз из последних.
- Будешь чай?
- Черный?
- Да, – Аня вздохнула.
- Буду.
После того, как Аня встала и пошла ставить чайник, я ещё раз вдохнул запах её простыней, затем надел трусы, джинсы и тоже отправился на кухню.
- Сахара одну ложку, правильно?
- Да.
Пока Аня наливала кипяток в кружки, я сидел за столом и рассматривал её спину, волосы, ноги. Это была, наверно, вторая часть моего ритуала прощания, продолжение вдыхания запаха подушек и постели, где недавно была эта девушка. Я всегда был слишком сентиментален, как и многие невротики. На Ане была красная обтягивающая майка, сделанная из очень мягкой ткани и красные спортивные штаны, тоже довольно прилегающие к телу.
- Что так смотришь? – Аня сразу же отвернулась после вопроса.
- Думаю.
- Скажешь, о чем? – Аня размешивала чай, с уже наверняка растворившимся сахаром.
- Какое сейчас нелепое клише… - сказал я, обжигая язык чаем.
Ненавижу горячий чай.
- В смысле? – темные глаза блеснули и уставились на меня.
- Я чувствую себя в какой-то дешевой мелодраме. Всё, что происходит - слишком затаскано. Не только этот разговор, а вообще, вся жизнь. Словно мы все блуждаем по одним и тем же рядам кладбища, где покоятся наши надежды, амбиции, мечты, идеалы… Это напоминает какой-то ****ый коуб, закольцованный ролик, который никогда не кончится…   
Теперь уже отвернулся я. Мне стало неловко за всё, что меня связывало с этой девушкой. Но ещё я был зол, зол на себя и на свою глупую наивность, что этот раз точно будет спасительным. Но нет, эта была лишь ветка на пути падения, ветка, идущая из скалы, которая только слегка замедлила полет и поцарапала, что, впрочем, безразлично. И постоянно эта идиотская наивность приводит к мыслям о безысходности падения, будучи в таких вот штамповых кухонных театрах.
- Мы ведь пытались…
- Да, конечно, - подхватил я, - мы хотели этого, просто нам снова не повезло.
Мы замолчали. Я курил и допивал оставшийся со вчера ром. Так мы просидели на кухне до полного рассвета. Меня бросило в пот, такое бывает. Дрожат руки, мне становится тесно на этой кухне, в этой квартире. Сердце начинает биться всё более учащенно. Скорее всего, очень скоро начнется паническая атака. Нужно убраться отсюда как можно тактичней.
- Знаешь, - заговорил я, Аня стояла и смотрела в окно, – Я очень рад, что познакомился с тобой.
- Приятно слышать, - ответила Аня, не оборачиваясь.
После снова наступило молчание. Долгое, неприятное. Мы оба ощущали неизбежность расставания. Я выйду из этой квартиры, Аня останется. И мы оба продолжим жить друг без друга. Потому что мы так хотим, потому что мы так решили.
- Как ты думаешь, было бы лучше, если бы мы не знали, что сегодняшняя встреча последняя? – Спросил я, уже надевая пальто и обвязывая шею шарфом.
- Не знаю. Зачем думать об этом? Это была лишь очередная потеря, в длинной череде потерь.
- Только без всяких рыжих(1), - усмехнулся я.
Я стоял уже обутый и готовый уходить, но впавший в обездвиженность, в какой-то меланхоличный транс. Это потеря, это была потеря не меня, эта была потеря возможного покоя. Это было как всегда заблуждение, после которых так и тянет к отчаянию, принятию бессилия, смирению. Буддисты даже считают это благом, свободой. Это отличная идея, сделать потерю всего лишь началом пути к высшему, совершеннейшему бытию. Я понимал эту потерю так же, как и Аня. Мы были в некоторых мелочах схожи. И одиночество, которое наполняет нас, в конце концов, придавит нас окончательно. Но пока мы с Аней будем искать новый обрыв, как и наставлял Брэдбери.
- Всего хорошего тебе, - я протянул руку.
Аня улыбнулась и демонстративно протянула руку в ответ, я наклонил голову и поцеловал её. Её кожа пахла кокосовым маслом. Или гелем с кокосовым маслом.
- Спасибо, - проговорил я, будучи уже на лестнице, – мне было приятно проводить с тобой неприятную часть моей жизни.
- А разве бывает приятная? – ухмыльнулась Аня, уже почти закрыв дверь.
- Если верить Шопенгауэру - то нет, - тихо ответил я, скорее, уже самому себе.
Дверь Ани захлопнулась. Я спустился по лестнице и закурил. Небо было серым, а весь вчерашний день лили дожди. Лавируя между луж, я отправился в сторону центра. С Аней мы больше не увидимся, не почитаем друг другу Есенина или Буковски, а в день космонавтики, на подоконнике окна кухни, не погрузимся в похоть, так часто путаемую с покоем. Когда мы встретились, Аня постоянно слушала «Стену» «Пинк Флойд» и читала про ту же стену у Сартра. Мы оба понимали, что мы ещё слишком молоды, чтобы отчаиваться, но нам это внушало ещё большую тоску, напоминая, что это и есть лучшие годы жизни. И чем мы занимаемся в наше лучшее время? Мы безжалостно разбиваем свои головы о ту проклятую стену, пытаясь вырваться из отрешенности, слиться с остальным миром, почувствовать, что мы тоже составляем его часть. 
Шаурма возле подземного перехода уже работала. Я прошёл мимо, представляя, как убивали всех тех зверей, прежде чем подать их под соусом из аджики. Убеждения отлично помогают преодолеть голод, особенно, если в кармане нет денег даже на проезд. С Аней мы не смогли бы быть счастливыми. Ни я, ни она. Потому что не могут два осколка восстановить друг друга. Или могут, если понимать процесс их распада? Случайна встреча сгоревших спичек, на дне темно-хрустальной пепельницы. Пепельницы цвета глаз Ани, которые тоже полны остатков когда-то горевшего. Это был первый день зимы, машин на дороге становилось всё больше, все больше было и людей на остановках. Город просыпался. Бледное, мрачноватое и совсем унылое утро привело в жизнь всех этих двуногих существ. Всех, кроме меня, хотя я даже и не спал эту ночь, то есть, в отличие от них, не уходил из этого мира в бессознательное или что там. Грязь, лужи, слабый туман, и я, человек, идущий без высшей цели и даже без низшей. Я не знаю, куда иду.
Мне становилось всё страшнее за свое будущее, я чувствовал напряженность, внутреннюю дрожь и страх, что я могу эмоционально сорваться. Наверное - это и был сейчас самый настоящий блюз. Вернее, его суть, и не хватало лишь гитары. Это было прощание; с девушкой, другом, надеждами. Я снова был на дороге, человек, идущий наугад и почему-то верящий, что там, в конечной точке, есть какой-то смысл. Я услышал сигнальный вопль и скрипящий звук тормозов. Ещё самую малость - и меня сбил бы этот желтый микроавтобус. Я рассеянно посмотрел на водителя. Его заспанное кругловатое лицо дергалось в нервических конвульсиях. Спустя несколько секунд я молча пошагал на тротуар, не обращая внимания на матерные крики из кабины микроавтобуса. Интересно, если бы меня сейчас сбили, в этом мире и в его будущем хоть что-то бы могло измениться? Но мне уже давно не пятнадцать лет, чтобы всерьез поверить, что ответ может быть - «да».


1 - отсылка на стихотворение Буковски "Меланхолия"