Встреча на крыше

Ей институт казался штабом,
Что вёл прямой тропой чудес,
От лаборантки до завлаба,
Почти немыслимый прогресс.

А в объективе – клеток спазмы,
Где заключён природный сглаз,
Где скверна раковой миазмы,
В защите клеток перелаз.

Но смерть Кощея, как известно,
В яйце,  на кончике иглы,
И этот хвостик интересный,
Они у клеточки нашли.

В желанный день больших событий,
До Тони медленно дошло,
Ей ровно сорок, победитель,
Забывший женщин ремесло.

В биохимической телеге,
В среде учёных и врачей,
И все друзья – одни коллеги,
На чьём поплакаться плече?

Да и открытие – лишь метка–
Как символ, будто невзначай,
Что  размножению всех клеток
Звучит командой «Выключай!»

Росла детдомовкой, одной,
Со всеми вместе, одиночкой,
Жизнь из сияющей, родной
Мгновенно стала чёрной ночкой.

И с этих пор начался кризис,
Ну, а затем опять успех,
Как говорил знакомый физик,
Жизнь есть волнение помех.

Но если их построить умно,
Чтобы звучали как струна,
Тогда спокойно сквозь буруны
Несёт вас радости волна.


Неоперабельный больной,
Он подвернулся как раз впору,
Когда помучив мышек свору
И заражённых обезьян,
Их хвостик был готов к отпору -
Гнать человечьих окаян.

Сам Коля -- тоже окаяшка,
Уже при смерти, а буян,
Жил с медсестрою бывшей, Машкой
И часто был и много пьян...

Всегда вопрос: чинить иль портить,
Болезни внутренних систем,
Рак лез упрямцем по аорте,
Но прекратил он рост совсем,
Когда ввели вакцину дротик
Антисмертин иль антиген...

Больной! Больной!
                Скажи на милость,
Когда истёк болезни зной,
Жизнь снова сделалась цветной.
Кричала Тоня: «Получилось!»
И поцелуйчик был смешной,
И шёпот, что она влюбилась.

И вскоре после выздоровленья,
В тот самый час, когда спала,
Больной как воздуха сгущенье,
Как лёгкий дым, как  полумгла,
Повис над нею в восхищеньи,
Когда в чём мама родила,
Она лежала без движенья.

И сон покрасил алым щёки,
Мозги скрутились набекрень,
И оттого немножко в шоке,
Истолковала: "Хренотень".

Потом записку в пластилине
Шутник забросил на балкон,
Её виденье било клинья,
И было ясно: это он.

В записке было: "Буду к часу"
А кто, зачем и почему,
Кружились тропки, стёжки, трассы,
Едва доступные уму.

И пали все перегородки,
И ясность сердце обожгла,
Ей тяжело одной на лодке,
Нет ни мотора, ни весла.
 

Но так ли это или нет,
А в полдень - к шефу в кабинет.

И шеф с внезапным откровеньем,
Изобличил пустой бюджет,
Что как ни ценит Тони рвенье,
А на животных – денег нет.

Но деньги будут для успеха,
А до него остался шаг,
Не надо нам мышей и смеха:
На обезьянок ни гроша!

Но рядом сколько хочешь принцев,
Те, у которых ничего,
На чердаке седьмой больницы,
Как Карлсон, Коля у него.

Пусть будет Коля доброволец,
Пусть стоит он семи горилл,
Но этот ценный алкоголик –
Большой прорыв в среде могил.

Чего генетика искала,
В среде иных совсем структур
Теперь отмерят по лекалу
Для самых  избранных натур.

Он перенёс  злой рак аорты,
Теперь желудок, пищевод,
Он только раз воскрес из мёртвых,
Но он и в третьих оживёт.

Пускай он просит, сколько хочет,
И даже, скажем так, кого,
Пусть зимним днём иль летней ночью,
Всегда достигнет своего.

А как же личная свобода?
Не мне вас, Тонечка, учить,
Когда из клеточки урода,
Растёт такой же индивид.

Он только внутренностями стоит,
Пускай откинет он нытьё,
Мы гонорар ему утроим,
Квартиру купим, словом, всё.

Я предложил, он:"Думать нужно!",
Ты, Тоня, --  тонкий дипломат,
Он жил скандально и безумно,
А здесь героем может стать.


Так высоко ни лазала ни разу,
Последним был технический этаж,
Дремал топчан огрызками экстаза,
Кого-то приводил на абордаж.

Каких-то сумасшедших искал что ли,
А может быть, совсем наоборот,
От смерти убежавший алкоголик,
Достоин был и счастья. и щедрот.

Он тихо жил, хлебал заразу,
Бутылки, тряпки, зеркала,
Он подписал бумаги сразу,
Как только Тоня подала.

И был торжественно спокоен
Среди всего  кавардака,
На крышу вылез  онко-воин,
Через окошко чердака.

И Тоня шасть за ним на крышу,
Вокруг сияла алотишь,
И шёпот был его услышан:
«А ты со мною переспишь?»