Было. Чувствую

Чайка пролетела над озером с  характерным пиликаньем.  Села в  двух метрах от неё, склонила голову на бок, оценивая возможную опасность. И начала чистить пёрышки.
Розовая полоска обнажила   отсвет заходящего солнца. Была душная  тишина над озером, как будто перед грозой, и  неподвижная гладь воды озера казалась серым зеркалом.
Она сидела на пенёчке и смотрела в озеро.
Озеро смотрело на неё.
Конфетка, которую   папа принёс ей с работы. Ей тогда было три годика, но этот момент волновал память.
Барак.  Свадьба  Сташевского,  тогда свинью зарезали и жарили на дворе шашлык из неё.
Свинку звали Машкой, при жизни она резво бегала и забавно хрюкала.  Тогда некоторые  соседи держали свиней,  генеральная линия  партия разрешила.  И кроликов держали.  А по осени во дворе стоял поросячий визг, это всей артелью  забивали свиней и кроликов. Но скоро этот праздник канул. Генеральная линия партии опять изменилась, и всякую придворную живность обложили поголовным налогом.   
А потом, однажды, пьяный  дядя Гриша  топором отрубил ухо  этому Сташевскому. И, ведь, как аккуратно отрубил, будто срезал, наточив свой топор на наждачном круге до острия  опасной бритвы…
 Сташевский думал, что он художник. Ходил в коричневом берете, и курил трубку. И,  в отличие от всех, нигде не работал и не пил.  Шуму тогда было… 
Потом дядю   Гришу посадили.  Он опять, спьяну, зарубил свою жену  всё тем же топором. А за Сташевским однажды пришли четверо, и больше его никто не видел.
Однажды примус взорвался у соседей, его распаляла тётя Катя. У неё сгорели все волосы, и лицо, когда она вышла из больницы, было похоже на половую тряпку, лишь глаза  остались такими же нежно голыми, голубыми . Тогда едва весь барак не сгорел.  Спасибо  мужчинам, что  были в пересменке, это они  смяли пламя водой из оврага.
У Евдокии было трое детей. Говорили, что они все от разных  петушков. А она всё наливалась и беременела.  Врачи запретили ей делать аборты.  Да и генеральная линия тогда  запрещала их.  С целью повышения рождаемости  населения.  А  сожитель Женька её опять надул.  И решила она сделать аборт себе сама.  Тётя Клава  пришла попросить у неё соли. Но дверь никто не открыл.  Клава подошла к её окошку, заглянула.  И увидела  её искажёненое   лицо, откинутое на спинку стула, за листьями стоящего перед окном фикуса.
Помойное ведро стояло возле каждой двери в комнату. А по праздникам, когда мужики,  отметят, эти вёдра гремели по коридору. Некоторые опрокидывались.
Водопровод был. Туалет на дворе. На дверях зёленой краской было намазано «М» и «Ж».
Кабинки разделяла дощатая перегородка, в которой  коловоротом были наверчены дырочки, для пущей вентиляции.
Три барака стояло возле железной дороги.  Станция «Дубровка».  Это жильё предоставлял деревообрабатывающий  Комбинат. На нём работали и заключённые, но лагерь их с опоясывающей его ржавой колючей проволокой был отдельно,  метрах в пятидесяти от ближнего барака. По железной дороге  привозили брёвна.  ДОК  помимо пиломатериалов  в качестве товаров народного   потребления изготовлял  спички, не в коробках а в пластиночках, плоские. И палочки для мороженного. И для Эскимо на палочках.  Они отрезались прессом. Однажды мамин мизинец попал под пресс….. Она вышла на работу через два дня с перевязанным запястьем. И ещё долго получала пособие за производственную травму.
Вспомнилось, как однажды в погоне за мухой синица влетела в окно,  и хотела поймать муху на клейкой ленте, но сама крыльями прилипла к ней, истошно пищала и цапала её клювом за пальцы, когда она отдирала её  трепетное тельце  от  липкого покрытия.
Шинный завод, сгоревший в 90-х годах. За ним первый ГПЗ…..
Синица вспорхнула и улетела тогда.  А…..
…………………………..    
Чайка выщипнула пёрышко, и вновь скосила головку, оценивая её своим птичьим взглядом. И не улетала.
Лицо её суженого выплыло  из серого зеркала озера. Гордым  Соколом  в жизнь её вошёл и так и летал в поднебесье  соколом  ясным, пока не врезался  с поднебесья в землю.  Давно заросли синяки, которые появлялись на её теле тогда, когда не был он в небе. Да и не стоили они того, чтобы о них помнить.  Хорошая крыша  всё-таки   держит влагу  дождливого неба.
……………………………………………………………………………….
Чайка  не обращала на неё внимания.  Она сосредоточенно смотрела куда-то вправо. Там сосны нависали над серой водой. Темнело, но было всё-таки душно.
   Не то что воздуха не хватало,  она не могла сопоставить этот   новый барак с другим, в котором сейчас жила. С горячей и холодной водой.  Сейчас баня, необходимая раз в неделю стала предметом экзотики.  Без соседей,  которые ходили с топорами. Сейчас тоже были соседи, но они жили где-то за стенкой, вне её жизни. И ходили они уже не с топорами  а пистолетами.
Чайка вспорхнула и понеслась над серым зеркалом   озера, выискивая смелую рыбку, подплывшую близко к поверхности.  Села  на воду.  Интересно, села на самый купол колокольни, отражённой в озере. А колокольня и храм рябью заколыхались по поверхности воды.   
И, при всём Уважении к Владимиру Семеновичу,  блики колокольни под чайкой кажутся естественнее его "Баллады о детстве". 
Детство пройдёт.
Колокольню разрушат.
Песня во времени истлет.
А блики купола сгинувшей колокольни на воде в душах останутся.