Джамбул. Целовал руки дочери Махно...

              В 80-е годы участие коллективов предприятий и организаций в демонстрациях 7 ноября – День Великой Октябрьской Социалистической революции – было обязательным… Хотя, честно говоря, люди шли на них и без особого принуждения… С одной стороны – уже привыкли с детства ходить с родителями на демонстрации, крича: «Ура-а…! Слава Октябрю…!», - во время объявления по громкоговорителю: «А сейчас на плошадь выходит колонна завода, фабрики, предприятия… Во главе колонны идут… Да здравствует…!»… А с другой – после демонстраци обязательно шли к кому-то в гости, где продолжали праздновать этот день… Это укрепляло и взаимоотношение коллег по работе, многие из которых дружили семьями, а в итоге - поддерживали друг друга по жизни…

              В 1978-1985 годах мне довелось трудиться в Джамбулском авиаотряде… В те времена никого особо не спрашивали, где бы ты хотел работать, а направляли «на ответственные участки»… Так происходило и со мной… После окончания ВУЗа в 71-м – отправили служить в войсковую часть, которая должна была получать «изделия нового поколения»… А так, как ты получил специальность, связанную с электроникой, то вот тебе лейтенантские погоны и вперёд… И после возвращения «на гражданку», тут же нашёлся другой «участок» – Всесоюзная ударная стройка НДФЗ… Расшифровывается – Ново-Джамбулский фосфорный завод… В армии командовать тебя научили…? Научили… Значит, будешь начальником штаба Всесоюзной стройки – туда как раз 2,5 тысячи молодёжи со всех концов СССР прибыло… Вот тебе флаг в руки – и вперёд…

              Потом «ответучастками» были Джамбулский район с 14,5 тысячами молодых строителей коммунизма, Джамбулское производственное объединение (ДПО) «Химпром» с 30 тысячами человек… В общем, не спрашивая, дёргали с места на место… А виной всему была журналистика… Ещё в школе я ходил в Дом пионеров заниматься в кружке юнкоров – юных корреспондентов… В 61-м мою фотографию, сделанную на демонстрации по случаю празднования 44-й годовщины Октябрьской революции, признали лучшей и разместили на первых полосах двух областных газет… Да ещё и в репортаже с мест – в республиканской… Ну, и выдали мне «корочки» внештатного корреспондента всех этих трёх органов печати… Вот, после этого, я постоянно и прославлял в прессе всех, с кем работал на «ответственных участках»… А в результате попадал на всё более и более «ответственные»…

              Но это всё лирика… Короче, в 1983 году, после парада 7 ноября, наши авиаторы позвали меня продолжить праздник у заслуженного авиатехника …… (написал фамилию, потом убрал, потом поймёте – почему…)… Жена отмечала, естественно, со своим коллективом, детишек забрали к себе мои родители, поэтому отрываться от своих я не стал… Поехали на квартиру в 5-й микрорайон… Пришли, расселись за стол, расставили всё, а «у нас с собой было», ну, и так далее… Тосты, разговоры, рассказы о всяких-разных смешных случаях, танцы, перекуры на балконе… Всё, как обычно… Супруга хозяина, Елена Несторовна, от радости аж вся светится… Чувствуется, что она гостям ни только рада, а просто счастлива… Причём, я сразу заметил, что она не русская, так как говорила с небольшим акцентом… И выглядела как-то изысканно-благородно, не по-нашему… Я ещё подумал – или эстонка, или полька… Иностранка, в общем… У меня тоже жена польских и литовских кровей – так они в чём-то даже схожи… Видимо, у них генетика сказывается…

              После очередных танцев, а я пару раз приглашал хозяйку, мы с одним пилотом вышли на балкон покурить… В смысле, я его позвал, с целью попросить, чтобы он пару рюмок пропустил - слишком уж он красный… Я знал, что он «не замечен» - лётчик всё-таки, но, видимо, когда компания хорошая, то трудно себя сдерживать… Поговорили, он согласился, что «да, чувствую, что уже хватит», покурили… И тут он говорит:

              - Василич, а ты знаешь, кто наша Елена Несторовна…?
              - Ну, как кто, жена ………
              - А ты чё не в курсе, что она родная дочь Махно…?
              - Какого Махно…?
              - Ну, ты даёшь… Нестора Ивановича Махно – кино, что-ли, не видел…?
              - Да иди ты…
              - Клянусь… У нас все знают… Я думал – и ты… Сюда же все бздят ходить… Как же – дочь врага, осужденная, сосланная под надзор КГБ… Щукина (командира авиаотряда), и ……. в "контору" вызывали, беседу проводили, чтобы ……..... каждую неделю информацию на жену писал… Он всех послал, так требовали его уволить, лишить званий, наград… Тогда уже и Александр Спиридонович Щукин их послал… Командир у нас молоток… А чего ему боятся – у него дочка за какого-то сынка кремлёвского выскочила… Отстали…

              Вот это не фига себе… Я уже полдня тут общаюсь и танцую с дочерью самого Махно, а сам ни сном, ни духом… От возбуждения выкурил ещё две сигареты и пошёл ко всем… Хмель, как рукой сняло… Вообще-то, я не любитель, и выпиваю исключительно по необходимости… Как раз стали помогать хозяйке убирать лишнее со стола, так как пора уже чай пить… Я тоже схватил стопку тарелок и потащил на кухню… И когда ставил их на кухонный столик, то с вниманием стал вглядываться в лицо Елены Несторовны… Она подняла голову, посмотрела на меня, сразу всё поняла и улыбнулась… И тогда я как-то сразу решился:

              - Елена Несторовна, простите, Вы будете не против, если я Вам руку поцелую…
              - Да, Вы что, Валерий, с чего бы это, не надо…
              - Дорогая Елена Несторовна, я Вас прошу, ну, пожалуйста…
              - А Вы не боитесь, что если узнают, то что с Вами сделают…?
              - Я никогда ничего не боялся… Ну, разрешите…

              Она вытерла руки полотенцем и протянула мне сразу обе… Я поцеловал их раз, ещё раз, ещё, и ещё… Не могу объяснить то чувство, которое я тогда испытывал, но ясно понимал, что этот момент я буду помнить всю жизнь… И ещё внукам своим рассказывать… Знаете, как уже достаточно близкий к журналистике человек, я иногда участвовал в не совсем патриотичных по тем временам разговорах в редакциях… И с удовольствием слушал анекдоты про шамкающего вставной челюстью Генерального Секретаря, Председателя Президиума, который сам себя наградил пятью звёздами Героя… Елена Несторовна потянула руки к себе, и я поднял голову… У неё на глазах были слёзы…

              - Простите, если я Вас обидел… Я не хотел…
              - Не обращайте внимания… Просто мне очень давно никто не целовал руки…
              - Извините, а где Ваша мама…?
              - Мама умерла пять лет назад… Здесь, в Джамбуле… Последние годы мы жили вместе…
              - А папу Вы помните…?
              - Он умер во Франции ещё в 34-м…
              - Тут фильм гоняли про комиссара Пархоменко… Так, там Вашего папу показали просто ужасным человеком… Представляю, как Вам было неприятно…
              - Папа был очень красивым человеком… А не таким уродом, как в кино… В Париже его очень уважали, вокруг всегда было много людей… Между прочим, на его похоронах было более 500 человек… И проводить его в последний путь приехали из Испании, Польши, Германии, других стран… Мне сказали, что Вы ещё и журналист…?
              - Да, я пишу в газеты по заданиям редакций…
              - Тогда я Вам дам одно стихотворение… Его написал мой отец… Потом, когда будем расходиться…
              - Спасибо Вам большое, Елена Несторовна…

              И уже без спроса я взял её руку и поцеловал её… Тут зашёл супруг-авиатехник и стал деланно возмущаться, что он там гостей развлекает, а тут его жену молодые охмуряют… Безобразие… Дуэль… Оружие выбирает он, как пострадавшая сторона… А он выбирает чай… В том смысле, что будем пить его, пока один из нас не лопнет… Елена Несторовна весело смеялась, гладила его по голове и говорила, что, насколько она знает его способности, то у меня шансов нет… Дуэль прошла нормально, почаёвничали все на славу, никто не лопнул… И уже на выходе, хозяйка сунула мне в карман листок бумаги…

              А через три дня меня вызвали в «контору» на «беседу»… И повели разговор о том, как я попал в квартиру к дочери Махно по адресу: 5-й микрорайон, д. 8, кв. 31, кто меня привёл, о чем говорили, какие анекдоты рассказывали, что мы с Еленой Несторовной обсуждали наедине на кухне, что я у неё брал, когда собираемся встретиться ещё и т.д. Кто донёс – не знаю, вроде были все свои… Я сразу заявил, что стукачём никогда не был, и не буду… Молодой симпатичный парень крутил так и эдак, но… В конце-концов, пришёл Иван Тимофеевич - мы были соседями через забор, и сказал, что он меня знает с детства… И что, если я упёрся – то всё… Белорусы – они же все упёртые… И отец у него такой же, и брат… Короче, отпустили меня с миром, и больше не вызывали… Позже ко мне подошёл муж Елены Несторовны – мы же вместе в авиаотряде  работали, и сказал, что их предупредили, если они ещё будут собирать у себя компании, то оба пойдут по статье за подрывную деятельность против Советской власти… Так что, извини, Василич, но давай рисковать не будем… После этого разговора я пришёл домой, переписал стихотворение, написанное рукой Елены Несторовны, а её листок уничтожил… Теперь, конечно, рву на себе волосы, но тогда, если бы его у меня нашли, то в первую очередь пострадала бы она… Вот оно, это стихотворение Нестора Ивановича Махно:

               Проклинайте меня, проклинайте,
               Если я вам хоть слово солгал,
               Вспоминайте меня, вспоминайте,
               Я за правду, за вас воевал.
               За тебя, угнетенное братство,
               За обманутый властью народ.
               Ненавидел я барство и чванство,
               Был со мной заодно пулемет.
               И тачанка, летящая пулей,
               Сабли блеск ошалелый подвысь.
               Почему ж от меня отвернулись,
               Вы, кому я отдал свою жизнь?
               В моей песне ни слова упрека,
               Я не смею народ упрекать.
               От чего же мне так одиноко,
               Не могу рассказать и понять.
               Вы простите меня, кто в атаку
               Шел со мною, и пулей сражен,
               Мне б о вас полагалось заплакать,
               Но я вижу глаза ваших жен.
               Вот они вас отвоют, отплачут
               И лампады не станут гасить...
               Ну, а батько не может иначе,
               Он умеет не плакать, а мстить.
               Вспоминайте меня, вспоминайте,
               Я за правду, за вас воевал... 1921 г.

               А теперь только подтверждаемая документально информация: 

               В субботу вечером, 16 января 1993 года, по телепрограмме «Новости» прошло сообщение, что в городе Джамбуле, в Казахстане, 26 декабря 1992 года умерла Елена Нестеровна Михненко, Люси Махно — последний прямой потомок Нестора Ивановича Махно… Ей было 70 лет – она родилась в польской тюрьме 30 октября 1922 года…
               Сейчас на джамбулском местном кладбище "Зелёный ковёр", номер захоронения — №6069, стоит памятник, на котором начертано: «Михненко Галина Андреевна и Кузьменко Елена Нестеровна»... За их могилами, кстати, кто-то бережно ухаживает - и там часто можно видеть живые цветы...
               Нестор Иванович Махно умер 25 июля 1934 года в возрасте 45 лет в парижской больнице от костного туберкулёза… Урна с его прахом 28 июля замурована в стене колумбария кладбища Пер-Лашез, в ячейке под номером 6686...

 
               Автобиография. Написано рукой Г.А. Кузьменко. Штамп: «По возвращении для ОВИРа». Даты и подписи нет.

               «Родилась я, Галина Андреевна Кузьменко, в городе Киеве 28 декабря 1896 года. Отец мой, крестьянин Андрей Иванович Кузьменко, служил тогда на железной дороге. Мать, Доминикия Михайловна Ткаченко, по происхождению крестьянка. Когда мне было лет десять, отец бросил службу и переехал с семьей в родное село Песчаный Брод *censored*сонской губернии, Елисаветградского уезда, взял у братьев свой надел земли, шесть десятин, и стал заниматься земледелием. По окончании двухклассной школы я поступила в Добровеличковскую учительскую семинарию, которую и окончила в 1916 году. Первое учительское место получила в селе Гуляйполе Екатеринославской губернии в двухклассной школе. Учительствовала здесь один учебный год 1916 – 1917. На следующий учебный год уехала в Киев и поступила в Университет св. Владимира. Одновременно работала в Министерстве труда в качестве заведующей столом личного состава Министерства. Через год вернулась снова в Гуляйполе и стала преподавать украинский язык, физику и естествознание в гимназиях мужской и женской. Весной 1919 года сошлась с Нестором Ивановичем Михненко – Махно, который в то время был командиром Повстанческой армии и держал фронт белых под командованием Деникина.
              В августе 1921 года вместе с мужем в составе небольшого отряда перешла через Днестр в районе Бельцы и попала в Румынию. Весной 1922 года из Румынии перебралась вместе с мужем и десятью (наверху слово – "несколько") сотоварищами в Польшу, где была посажена в лагерь Щалково. Я снеслась с советской миссией в Варшаве. Здесь вскоре польские власти меня, мужа и еще двух товарищей обвинили в подготовке вооруженного восстания в Восточной Галиции с целью оторвания таковой (Галиции) от Польши и присоединения к Советской Украине и посадили в тюрьму в городе Варшаве. В тюрьме мы просидели 14 месяцев, после суда были все освобождены. В тюрьме я родила дочь Елену 30 октября 1922 года.
              По освобождении из тюрьмы мы с мужем переехали из Варшавы в город Торн (в Восточной Пруссии). Через несколько месяцев, в 1924 году, из Торна выехали в город Данциг с намерением через Берлин переехать в Париж. В Данциге мы были арестованы. Немцы выразили недовольство тем, что Махно с 1918 года со своими отрядами изгонял немцев-«колонистов» из Украины. Мужа заключили в крепость, а меня в тюрьму. Через несколько дней я с ребенком была освобождена и уехала через Берлин в Париж. Через год приблизительно муж бежал из данцигской крепости и тоже прибыл в Париж. В Париже он понемногу работал на разных работах, то декоратором на киностудии, то сапожником, то в редакции анархистской антимилитаристской газеты, то занимался плетением туфель, то оставался без работы. Сотрудничал в анархистском журнале «Дело труда» и писал свои мемуары. Много и подолгу болел, он был болен туберкулезом еще с царской каторги, и в июне 1934 года умер от туберкулеза.
              Я в Париже также работала то на фабрике, то в швейных мастерских, то поваром, то репетитором. Работала также в 1927 – 28 году в одной советской организации «СУГУФ» (Союз украинских громадян у Франции) в качестве экспедитора газеты «Українськи Вісти», заместителя секретаря «СУГУФА», пока газета не была прикрыта и всем главным участникам организации не было предложено покинуть пределы Франции. Прожила я в Париже до 1943 года, оставаясь последние годы безработной. В 1943 году, во время второй мировой войны, я переехала из Парижа в Берлин, где жила и работала в то время моя дочь. После занятия Берлина русскими, 14 августа месяца 1945 года я с дочерью были задержаны и в конце 1945 отправлены в киевскую тюрьму. В августе 46 года я была осуждена ОСО по ст. 54, пункту 13 на восемь лет ИТЛ, которые и отбывала в Дубравлаге. По окончании срока 15 августа 1953 года меня задержали еще около девяти месяцев и освободили только 7 мая 1954 г., после чего я прибыла в г. Джамбул».

              Письмо Елены Несторовны своей маме от 25 апреля 1950 года (орфография сохранена):

              «Дорогая мамочка
              Письмо от 7 февраля получила. Пиши теперь на следующий адрес Каз. ССР – Джамбульск… об. – ст. Луговая (Село Луговое) Октябрьская ул. № 17 Швейный цех. Е. Н. Михненко. На Розу Котлер не пиши, она уехала, только указывай мою фамилию и все. Вот кратко как я жила с мая м-ц 1948 г. я поступила через один м-ц в райпотреб-союз, буфетчицей. Работала один месяц и закрыли столовую, и через месяц была снова без работы, тут меня поддержал сапожник, я в скоре заболела тифом и лежала два м-ца в больнице (август-сентябрь 48 г.). Пока я лежала в больнице мне этот сапожник носил кушать, а когда я вышла из больницы я узнала что это все он носил мне за деньги приобретены продажей моих вещей, я осталась без ничего и он скоро уехал оправдываясь тем что у него денег не было а видал что мне глодно, иму было жалко меня и он решил распорядится и мне сказать правду только когда я выздоровлю. Он рассуждал так: лиж бе здоровье, а остальное все будет, и по неволе мне пришлось мериться незная до сех пор сердиться или нет. Когда я вышла из больницы у меня было осложнение на печень и уши. Сейчас печень нормально а слух средний.
              В октябре 48 г. я поступила на железнодорожный ресторан посудомойкой. (Если бы я хотела быть официанткой в этот момент я бы не могла из-за одежды) работала сутками и двое отдыхала. Жила в чеченской семьи. В декабре я была уволена по сокращению штата, в январе я поступила посудомойкой в ОРС железнодорожная организация, работала в паровозном депо. В марте бела уволена из-за документов. Если бы не это то во всех организациях можно быстро продвинутся посылают на курсы поваров и т. д. в каждой отрасли можно продвинутся но не мне с моей фамилией и происхождением. При каждой перемены работы у меня была перемена с квартирами. Единственные друзья фотографы уехали на Украину. В период моей работе в ресторане зимой 48 г. я побрила голову, волосы выросли через 6 месяц, кудрявые, а теперь эти кудри отходят, прямо жалко.
              Но я продолжаю насчет работы. Перед отъездом фотографы в марте м-це меня устроили домработницей о одной врачихи, одинокая с девочкой. Я у ней поработала до мая м-ц 49 г. И вот как прожила эту зиму с 48 на 49 г. раздетая и босая с переменами каждые три м-ца. Это самое жуткое воспоминание моей жизни. И когда я еду с села на станцию у меня остается тяжелые впечатления от этой станции. Даже как на зло развалился дом где жили фотографы и если я хочу припомнить несколько приятных минут в этой семьи то только смотреш на кучи кирпичей. В эту зиму 48 г. на 49 г. я лазела по поровозам и тендерам и выпрашивала у машинистов уголь. Таскала его, грязная, потная. Я с дрожу вспоминаю эту зиму. Весной я в мае 49 г. поступила на сырзавод, меня взяли на пробу один месяц. Потомучто работа тяжелая физическая, и мне сказали что я врядле справлюсь. Но я старалась и кое как выдержала меня оставили. Через три м-ца в августе завода разделили и дня часть перекочевала со скотом в горы 20 км от района. Я тоже перекочевала в горы – я принимала молоко, топила, мыла и таскала фляги и кроме этого я была свинаркой, была на двух окладов у меня было шесть казенных свиней – огромные до двух годичных. Ездила в район три раза в месяц, возила сливки на быках. Работала все лето, поступила в члены профсоюза, добилась трудовой книжки. К осени я уже искала себе работу каждый раз как ездила со сливками, бегала по организациям и мне в Потребсоюзе обещали работу на официантку, я предупредила своего майора на отметки что осеню я останус без работы потому, что сезон молока кончаеться и всех увольняют. Майор обещал меня устроить. Работа была тяжелая на заводе, к осени я уволелась потомучто работа зимняя мне не по силам, хоть меня оставляли но надо была перейти на хозяйственные работы как копать мазать, белит, лед заготовлять, ледник копать, это не в моих силах, и я так летом ели выдержала, а в холод раздетой никак невозможно. Вот так я жила до октября 1949 г. В следующем письме дальше напишу. Пока крепко при крепко целую Люся».

              Письмо начальнику УМГБ Джамбульской области города Джамбула от 11 марта 1953 года:

              «Из Дубравлага МВД подлежит освобождению по отбытии срока наказания заключенная Кузьменко Галина Андреевна. В соответствии с распоряжением МГБ СССР Кузьменко может быть освобождена только по получении от ее дочери Михненко Елены Нестеровны заявления о том, что она согласна взять под опеку на иждивение освобождающуюся Кузьменко. Просим дать указание вызвать гражданку Михненко, проживающую по адресу Джамбул, ул. Малая Карабакирская, дом 43, и при ее согласии получить от нее заявление по прилагаемой форме, заверенное печатью местных органов власти и ее подписью, и выслать нам. Срок предоставления материала в 9-е управление МГБ СССР истекает 20 марта 53 года, а потому просим высылку этого заявления не задерживать».

              Заключение:

              «Рассмотрев поступившие из Управления Дубравного лагеря МВД материалы с заключением лагеря и прокуратуры о передаче под опеку родственникам Кузьменко, уроженки г. Киева, из семьи жандарма царской охранки, со средним образованием, нашел, что она была осуждена на 8 лет ИТЛ за участие в анархической банде в борьбе против советской власти и брак с Махно, после разгрома контрреволюции Кузьменко вместе с Махно сбежала за границу. По решению центральной комиссии МВД, МГБ и Прокуратуры СССР Кузьменко отнесена в категорию особо опасных государственных преступников и содержится в особом лагере МВД. В соответствии с указом ПВ СССР от 21 февраля 1948 года подлежит высылке на поселение, но так как она медкомиссией признана стойким инвалидом не могущей себя обеспечить средствами существования, а дочь Михненко Елена Нестеровна, проживающая в городе Джамбуле, изъявила согласие взять ее под свою опеку, полагал бы Кузьменко по отбытии срока наказания в ссылку не направлять, а передать под опеку дочери и надзор органов МВД... Инспектор 5-го отделения Отдела "П" МВД СССР подполковник Волков».


              Письмо от 20 июля 1953 года:

              «Дорогая мамочка!
              Письмо твое получила. В июне я тебе послала маленькую посылку, в основном лекарства, которые ты просила. Я посадила зерна, но только вырастила дикий мак. С экзаменами я покончила благополучно. Теперь у меня на руках свидетельство об окончании семилетки. Я жду твоего приезда с нетерпением, я уже сказала, что беру старушку мать на иждивение. При твоем выезде телеграфируй, каким поездом ты приедешь. Я тебя встречу на перроне, если все выйдут на вокзале и меня по какой-нибудь причине не будет, то садись на автобус, который едет в «город», и выходи до станции «Гостиница», и дойдешь до Малой Корабожурской, 43.
              Еще осталось месяц ждать. Надеюсь, что к 1-му сентября увидимся.
              В начале августа вышлю денег.
              Жду с нетерпением и крепко целую. Люся».

              Во время хрущевской "оттепели", Галина Андреевна Кузьменко обратилась в Правительство СССР с просьбой о реабилитации.  Из Прокуратуры Украинской ССР 30 июня 1960 года пришел ответ:

              "По Вашему заявлению Прокуратура УССР изучила дело, по которому Вы были осуждены. Материалами дела виновность Ваша доказана, и оснований для реабилитации не усматривается. 3ам. начальника отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности Г.Малый".
              Другими словами, 72-летняя старушка-инвалид продолжала оставаться опасной контр-революционеркой...

              Елена Несторовна окончила Ташкентский строительный техникум, а затем Джамбульский гидромелиоративно-строительный институт. Работала прорабом… Из беседы с журналистом Сергеем Семановым – 1969 год:

              – Ненавижу политику с детства. Хорошо помню отца. У нас дома всегда было полно народу, масса газет. И я тогда уже поклялась себе, что никогда не стану интересоваться политикой и газет не читать. У меня нет родины. Францию я родной не считаю, Россию тоже. Да, я говорю с сильным французским акцентом, когда я говорю по-немецки, то тоже считают, что я француженка. Да, тут очень многие мужчины мною увлекались, но когда узнавали, чья я дочь, шарахались в сторону. Одни это делали корректно, другие трусливо или даже грубо. Люди при этом хорошо раскрывались. Детей я не хотела. Плодить нищих? И чтобы у них была моя судьба? О роли своего отца в вашей истории я во Франции совсем не знала. Когда меня поместили в киевскую тюрьму, одна сокамерница, узнав, чья я дочь, спросила – того самого бандита? Я оскорбилась и ударила ее.

              Е.Т.Михненко – получила 28 ноября 1989 года, роспись:

              «Прокуратура Украинской Советской Социалистической республики. Михненко Елене Несторовне.
              Сообщаем, что на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года уголовное дело, по которому вы были репрессированы, прекращено, и в настоящее время вы реабилитированы. Член коллегии Прокуратуры УССР В. И. Лесной.   13.09.89 г.»…

              Точно такое же известие, слово в слово, пришло и на имя её матери Галины Андреевны Кузьменко, скончавшейся в Джамбуле ещё 22 марта 1978 года...