Октава человеческого бытия

 рис. автора   

«Неизвестно, как далеко находится конец пути,
    но все, что я знаю, это музыка,
   издалека приходящая к моим ушам»
                Хафиз


     Мне посчастливилось в составе небольшой кыргызской делегации принять участие в международном симпозиуме и фестивале  «Шашмаком», который проходил в древнем таджикском городе Исфаре под патронажем областного руководства Согдийской области. В этом  грандиозном по своему масштабу мероприятии приняли участие ведущие музыковеды, искусствоведы, исполнители и другие деятели культуры и искусства Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана, и других стран мира.
    На симпозиуме обсуждались такие проблемы, как «Историко-теоретические аспекты возникновения и формирования цикла «Шашмаком»; «Взаимодействие и взаимовлияние профессиональных музыкальных традиций оседло-земледельческих и степных культур Центральной Азии»; «Сохранение и преемственность традиционного профессионального музыкального искусства»; «Создание и развитие новых направлений в традиционном профессиональном искусстве Центральной Азии»; «Традиционные музыкальные каноны в творчестве композиторов Центральной Азии» и ряд других.
   Хафиз, великий древний персоязычный поэт, сказал: «Многие говорят, что жизнь вошла в человеческое тело с помощью музыки, но истина заключается в том, что жизнь сама есть музыка».
   По мнению древних мыслителей Востока существует пять различных «опьянений»: опьянение красотой, молодостью и силой; опьянение благосостоянием; опьянение властью, приказами, силой управления; опьянение обучением, знаниями. Но все эти четыре вида «опьянения» меркнут перед опьянением музыкой.
   Исфаринский фестиваль доказал правоту древних мыслителей. Каждый день после полудня и до глубокой ночи в центре Исфары на высокий помост один за другим  поднимались таджикские, узбекские, кыргызские и казахские исполнители традиционных песнопений; начиная с нижней ноты они восходили, как по ступеням бытия, к высокому слиянию с божественной нотой озарения… Вся Исфара, вместе с гостями «Шашмакома», затаив дыхание, растворялась в песнопениях, встречая на ногах первые часы каждого нового дня фестиваля (многочисленных зрительных мест просто не хватало на всех желающих приобщиться  к древнему искусству).  В ночном чистом воздухе, освеженном короткими дневными ливнями, пропахшем терпким запахом цветущих исфаринских роз, перекрывая соловьиное пение, доносящееся из садов, человеческие голоса выводили музыкальные узоры, канвой которым служили стихи Руми, Саади, Хафиза, Джами, Хайяма, Бедиля…  И такой же древней классикой прозвучал в шашмакоме фрагмент из знаменитой поэмы Лоика Шерали "Рустам и Сухраб", еще раз доказав, что истинная поэзия имеет только одно время своего пребывания на земле – вечность…
     Между выступлениями звучали классические и современные стихи персоязычных поэтов. Благодаря нашим таджикским коллегам, кыргызская делегация не страдала от незнания языка фарси – наши добровольные переводчики не заставляли себя упрашивать о любезности.  Меня поразило стихотворение Гулрухсор Сафи, прочитанное конферансье: оно настолько точно отражало мое внутреннее состояние в этот момент, что я даже – молча, для себя – переложила его на русский язык:

             …Я себя растеряла в манящей дорогами жизни.
                Я себя обретала сквозь муки в своей же Отчизне,
                В Самарканде искала, себя в Бухаре я искала –
                Среди праздников пьяных, как в темных ущельях и скалах…
                Я познала себя – обрела в Исфаре, в шашмакоме:
                В этих древних стенаньях, что сердцу до боли знакомы…

     В основе шашмакома, сформировавшегося в 18 веке,  лежит древнейшая форма  «маком» (на разных языках она звучит как «мугам», «макам», «мукам», «дастгах»), которая зародилась в результате синтеза совершенно разных начал. Это произошло в седьмом веке, во время возникновения ислама и создания халифата, когда арабская пассионарность столкнулась с древней рафинированной культурой Ирана. Изначально соперничали два стиля: классический, более аскетичный и строгий, и новый – с обилием украшений, называемый также персидским. В скором времени единая музыкальная традиция уже распространилась от юга Иберийского полуострова на западе, до границ Китая на востоке, от Кавказского хребта на севере, до Сахары на юге – в мире, где доминировал ислам.
   В музыке макомов присутствует страсть, экстаз высочайшего накала. «Маком» (в переводе с арабского – «место») означает еще и ступень духовного совершенствования, приближающая к созерцанию Божества (последняя, седьмая нота октавы, наверное, недостижима для простых смертных. Видимо, отсюда и «шашмаком» – «шесть макомов», ибо седьмая нота – это уже полное слияние с Творцом…).
  На симпозиуме, которому отводилась утренняя и послеобеденная часть каждого дня фестиваля, продолжался духовный пир. Сюда съехались светила профессионального музыковедения практически всей Центральной Азии, и каждое выступление, и вся дискуссия  поражала глубиной мысли и широтой охвата тематики симпозиума, сложной самой по себе. Несколько выступлений особо врезались в память. Гость из Франции профессор Жан Дюринг не только прочел на чистейшем фарси свой доклад  "Размышления о развитии "Шашмаком" в теоретических работах западных исследований", но и мастерски сыграл на сато несколько вариаций музыкальных рисунков шашмакома, свойственных  разным народам стран Центральной Азии. Его жена Лайли Аташкар, которая позже, уже на высоте сцены продемонстрировала свои незаурядные исполнительские способности, прочитала изящный и увлекательный доклад "Относительно иранских дастгахов и "Шашмаком". Не менее удивило своей глубиной и выступление итальянского музыковеда Валентино Руссо "Исследования по таджикской музыке в Италии".
   С огромным удовольствием слушались доклады узбекских ученых. Среди них лично для себя я особо отметила доклад Отаназара Матякубова "Шашмаком в контексте макомата" и Александра Джумаева "Исторические проблемы Бухарского Шашмакома: происхождение, формы бытования, эстетические принципы". Доклад А.Джумаева затрагивал как раз те проблемы, с которыми я столкнулась, вплотную занимаясь переводами суфийской поэзии, пытаясь интуитивно "слышать музыку Молчания в Вечности". 
   Исследуя  поэтику суфизма, которая способна привести человека к спокойствию и миру, увести от событий внешней жизни, от шума толпы – но без необходимости покинуть этот мир, – постепенно  я невольно вторгалась в сферу исследований  традиционной персидской музыки, в историю макомата, о которой даже такие известные современные исследователи суфизма, как Е.Э.Бертельс, И.П.Петрушевский, М.Т.Степанянц, Л.И.Климович и многие другие говорят противоречиво и скупо. Вот почему свое участие в этом симпозиуме я восприняла, как подарок судьбы, и это был поистине щедрый подарок! Хотя, если честно признаться, чем больше я узнавала на симпозиуме, тем больше вопросов возникало в моей душе.
  Таджикский ученый из Душанбе Абдували Абдурашидов, словно услышав эти молчаливые вопросы,  свое теоретическое выступление на тему "Шашмаком в контексте музыкально-поэтического творчества"  подкрепил практическим примером, выведя на обозрение всего Круглого стола своих учеников, начинающих макомистов. Ученый продемонстрировал истоки возникновения мастерства, "азбуку шашмакома", так сказать, "скелет"  классического исполнения традиционной музыки. И этот "скелет" состоял из медленного речитативного исполнения …стихотворения Саади, любимого мною "Каравана"!  На глазах творилось чудо: стихотворные строки постепенно преобразовывались в мелодию шашмакома, музыка которого так удивительно вписывается в центрально-азиатскую культуру. Утонченность мелодических и ритмических украшений напоминает растительные узоры ковров, цветной орнамент мечетей, выписанные до мельчайших деталей средневековые персидские миниатюры, россыпь метафор в поэзии древнего Востока… Сам ритм и размер макомов тесно связан с нормами аруза – поэтическими правилами сочетания долгих и кратких гласных звуков, – что на глазах участников симпозиума старательно доказывали юные макомисты… Ну, как было не возникнуть вновь старому, как мир, вопросу: а что же было раньше – курица или яйцо?
    Другой душанбинский музыковед  Аскарали Раджабов в своем докладе "Об исторических корнях исполнительской практики таджиков" попытался провести четкую разделительную линию между автором музыки и текста шашмакома и его исполнителем – музыкантом, не участвующим в создании произведения, но приводимые им примеры лично у меня вызвали противоречивые чувства и породили новые вопросы. Несколько вечеров подряд слушая исполнение шашмакома, волей-неволей приходишь к согласию с древним суфийским постулатом, что и макомист, и поэт-суфий, сам – инструмент в руках Создателя, и то, что он порождает, – песня, исполняемая небесным Музыкантом,  слышимая внутри его бытия. Мир – тоже песня, сотканная из гармоничных звуков, составляющих мелодию. Когда исполнитель, забывая о себе, сливается со своим изначальным состоянием и первичной природой, он становится мелодией, которую создает всем своим бытием, поскольку является послушным инструментом в руках Бога.
   Саади сказал: "Роза сломлена утренним ветерком, но не бревно – только топор сможет расколоть его. Мир живет музыкой, опьянением, рвением. Но что может увидеть в зеркале слепой?" Развивая мысль Саади, можно сказать, что музыкант, исполняющий музыку, созданную людьми, достигшими определенных духовных высот, которые были свободны от самих себя в состоянии озарения, может, не исказив, донести ее до слушателя, только если он сам так же забывает о себе.
   Поэты-суфисты считали, что человек находится между двумя мирами, наполненными молчанием: время до рождения и время после смерти. Помещенная между ними человеческая жизнь, как внезапный крик, на мгновение нарушает бесконечное молчание, только затем, чтобы снова слиться с ним. И жизнь этого мира обретает смысл, только если превращает внешние шумы и волнения в прекрасную музыку, достойную влиться в это вечное Молчание. Говоря словами Джалаладдина Руми, традиционная музыка под покровом мелодии выражает таинства нетленного завета, заключенного между Богом и человеком. Дух всегда сохраняет память об изначальном доме, и все усилия человека достичь совершенства, даже ограниченные миром материи, имеют корни в этом воспоминании. В том, другом, мире человеческий дух был вечным слушателем и участником непрекращающегося концерта, чья красота и гармония насыщали его.  Кстати сказать, сольное исполнение шашмакома затрагивает самые глубины души, и совсем по-другому воспринимается хоровое пение, когда просто отмечаешь красоту мелодии и мастерство исполнения. Наверное, не случайно исповедуются перед Богом только в одиночку…
    Интересно, что одним и тем же словом – «хал» – музыканты обозначают вдохновение, а поэты-суфисты – внезапное, даруемое свыше озарение, сравнимое с ударом молнии прямо в сердце, когда душа очищается от всего земного и способна принять небесные дары. Еще более интересно то, что и слушатели рано или поздно начинают ощущать нечто подобное. Такое случилось в Исфаре. И музыканты, и певцы, и толпы зрителей, заполнившие центральную площадь города, в какой-то момент становились одним единым существом, устремленным ввысь, и это чувствовалось настолько явственно, что биение собственного сердца было уже само мелодией, а взгляд и после смолкшего шашмакома не воспринимал как отдельные цветовые пятна многочисленные тюбетейки и яркие платки (мы, гости, сидели на небольшом возвышении).
   Духовный подъем, достигаемый с помощью шашмакома, может идти разными путями. Один путь лежит через мелодию, которая шаг за шагом ведет человека от одного духовного состояния к другому, чтобы завершить путь состоянием духовной радости и озарения. Система построена так, что за основу взята одна определенная нота: ею начинается мелодия и к ней постоянно возвращается. Но музыка в процессе исполнения как бы не оставляет Центра, всегда возвращаясь к нему. Таков музыкальный аналог духовного подъема. Другой путь к халу – через ритм и метр музыки. В шашмакоме есть очень быстрые и правильные ритмы, а также мгновения тишины, не заполненной никакими ударами или иными формами отсчета времени. Сердечный ритм словно сливается с пульсирующим ритмом космоса, человек внезапно оказывается отрезанным от временного мира и чувствует, что стоит лицом к лицу с Бесконечным.
   Слушая шашмаком, я невольно вспоминала, что суфии позволяли слушать подобную музыку лишь тем, кто духовно подготовлен, кто ускользнул от ловушек материального мира. Суфизм сделал музыку средством, помогающим духу достичь Бога, но помогающим только тем, кто принял на себя все тяготы аскетизма и духовной дисциплины. Иначе, если даже душа человека и будет вознесена небесной музыкой на несколько мгновений, она испытает падение, когда музыка перестанет звучать, и бездна окажется еще более мрачной и темной. Но тут же в голову приходила и другая мысль: эти тысячи слушателей, часами безмолвно сидящие и стоящие толпой под высоким помостом, на котором творится мистическая музыка, за минувшие десять лет вкусили аскезу экономического развала, гражданской войны, познали истину Настоящего, научились смирению и терпению и, самое главное, сберегли надежду Возрождения, чему первый свидетель – этот международный фестиваль, – так разве эти люди теперь не знают цены ловушкам материального мира? И было радостно оттого, что я тоже – частица этой единой толпы…
      Нашу  кыргызскую делегацию представляли музыковед, профессор Кыргызской национальной консерватории Камчибек Душалиев, выступивший с серьезным докладом "Проблемы изучения музыкальной культуры народов Центральной Азии"; его ученица – студентка консерватории, талантливая комузистка и певица Кундуз Таштаналиева, своей красотой ранившая не одно сердце  восхищенных слушателей, координатор программ "Восток-Восток" Фонда "Сорос-Кыргызстан" Алмакан Найзабекова, подготовившая к симпозиуму обстоятельный рассказ о проведенном ею летом прошлого года в Прииссыккулье и южном Кыргызстане большом международном фестивале традиционной народной музыки "Великий Шелковый Путь", и я – со своими наболевшими вопросами, жаждущими разрешения. В своем докладе "Влияние суфийской поэзии на шашмаком" я и задала ученым мужам, профессиональным музыковедам, все свои вопросы. И – была вознаграждена за храбрость! Дискуссия плавно перелилась в русло поэзии, зазвучали стихи Руми и Хафиза, Саади и Бедиля, Джами и Хайяма, Унсури и Хосрова, Низами и Фирдоуси… Особенно таджикские и узбекские ученые, дополняя друг друга, отдавали дань первым служителям божественной "музыки сфер". Хотелось воскликнуть словами Хафиза: "О виночерпий, наполни наш кубок светом вина! О певец, спой еще раз о том, как мир побежден нашим стремленьем! Мы увидели в чаше отражение – и это было лицо Друга!.."
    На официальном закрытии фестиваля "Шашмаком", в заключительном концерте, который тоже закончился заполночь, блистали такие звезды музыкальной культуры стран Центральной Азии –  Народный артист СССР Джурабек Муродов, народные артисты Таджикистана Мастона Эргашева, Абдували Абдурашидов, Боймухаммад Ниязов, народный артист Узбекистана Джурабек Набиев и многие другие, –  что время будто исчезло, человеческое существование вышло за собственные пределы, и каждый мог сказать о себе, как Саади: "Я радуюсь в мире, потому что мир радуется в Нем".
   Фестиваль закончился, но он изменил нас. Возвращаясь из Исфары в Ош, мы светились таким спокойствием и миром, что недоверчивые стражи многочисленных постов пропускали нас, не задерживая, лишь пограничники уже нашего, кыргызского, поста, молодые безусые парнишки, спросили, откуда мы едем и, узнав про фестиваль, замялись. Мы все, не сговариваясь, оглянулись на Кундуз, которая уже доставала из чехла свой комуз. Пограничники сбегали за магнитофоном, и начался небольшой концерт классической музыки – прямо у пятнистого вагончика, в знойной дымке  разгоревшегося утра…
   Фестиваль закончился, но мистическая музыка шашмакома продолжается в сердце, каждую минуту спрашивающего у самого себя, на какой ноте человеческого бытия совершается то, ради чего и проживается этот миг…