Свидание с Суомми

                СВИДАНИЕ  С   СУОМИ               
                очерк

– Скажите, пожалуйста, где посадка  на Тампере?
По-моему, абсолютно вежливый и культурный вопрос. Я ведь несколько раз его про себя пробубнила, прежде  чем задать спине человека, стоящего передо мной. Именно спине, потому что я не видела лица, скрытого капюшоном, и человек упорно не хотел повернуться ко передом, а стоял всё время задом, так что была видна серо-бежевая  спина длинной куртки и натянутый на голову капюшон.  А спросить больше было не у кого. Станция, где мне сказали  сделать пересадку –  Тиккурила – представляла собой неширокую платформу, перед ней несколько железнодорожных путей,  на одном конце платформы  какое-то  закрытое строение, на другом – серо-бежевая  неприступная спина. Не станция, а полустанок какой-то.
Могли бы меня и встретить из Тампере, вот ведь тащусь со своим хромоногим чемоданом (колёсико отвалилось); когда придёт поезд, где он остановится и сколько минут простоит – сие  было мне не ведомо. Особенно, конечно, я не удивилась тому, что полагаться  приходилось на собственные силы: пригасили меня писательские объединения  русскоязычных авторов,  то есть  русские люди или, как их тогда называли и уделяли им большое внимание,  – «наши зарубежные соотечественники».  Некто Тамара  (фамилия финская, очень сложная) по телефону мне быстренько сообщила,  кто приглашает,  на каких основаниях (только проезд – за мой счёт, а проживание и передвижение по стране они берут на себя),  выпалила (как оказалось потом, она всегда быстро говорила), как можно добраться – с двумя пересадками или с одной –  через Хельсинки, а потом  электричкой или маршруткой –  или через замечательную мою Тиккурилу. Я, конечно, выбрала именно её, потому что это означало одну пересадку, а я, к сожалению, с детства страдаю, как выражаются медики, «пространственным идиотизмом», то есть плохо ориентируюсь на местности. То ли из-за идиотизма, то ли потому, что слово понравилось – какое-то сигаретное – Тиккурила! – но я  отправилась именно сюда. Да, ещё соотечественники очень просили меня приехать… Ну. как тут откажешь.
Итак, я стою перед спиной, и чувствуя, что она – моё спасение, начинаю своё архивежливое  «скажите, пожалуйста… ». Спина долго не поворачивалась. Эх, надо мне было по-английски! И чего я вдруг на русском? Всё-таки Финляндия… Запад… Европейский союз… Шенген.. и  т.д,, и т.п. Ведь уже подготовила в уме: «Вуд ю би соу каинд…», но дойдя  до  пересадки и железнодорожного пути, я вдруг передумала: «Ничего! (О, наше универсальное словечко-антидепрессант!). Мы  когда-то жили в одном  государстве, вон, как они любят нашего правителя  (правда, это был ещё Александр II, в Хельсинки памятник ему прекрасный стоит, у меня есть открытка), так что уж ответить-то по-русски любому здесь элементарно легко (это я так рассуждала). И действительно: спина повернулась, и на моё «скажите, пожалуйста…»  последовал ответ: «Вон там!» и сопровождающий  это исчерпывающее объяснение  жест. Человек оказался женщиной средних лет, а когда она откинула  капюшон, то я и лицо её успела рассмотреть, ничего, правда, не выражающую  сердитую физиономию.
О, как я возрадовалась, получив такую действенную поддержку!  И, на крыльях счастья от успеха, тут же решила закрепить знакомство (чёрт  меня дёрнул, что ли?).  «Вот спасибо так спасибо! –  начала я  свой монолог. –  Мне страшно повезло! А у вас  все так  прекрасно говорят по-русски, или мне это показалось?» И тут из-под капюшона донеслось: – «Вам это по-ка-за-лось!». Потом я привыкла к произношению финнов – чётко и как бы раздельно по слогам, а тогда подумалось, что меня за что-то отчитывают.
Уже потом, дома, вспоминая поездку и этот эпизод в самом её начале, я сообразила, что, обращаясь к  незнакомке, сделала несколько ошибок. 1. Финны, оказывается, начинают разговор с улыбки, а я этого тогда не знала; 2. Обращаться надо: госпожа, господин, барышня – но я ведь не видела со спины, кто она такая! Вот у нас хорошо: скажи  девушка, не ошибёшься, даже если попадётся мужик – они ведь тоже многие с косичкой ходят. Дома я выписала в блокнот финские обращения: herra, rouva, neiti, но разве вспомнишь их вот так, с ходу? 3. Вовсе не надо было мне вылезать со своим русским языком –  тут к нам отношение разное, есть и недоброжелательное; это не то, что в Болгарии («братушки») или в Черногории («нас  и русских двести миллионов»), или в Сербии,  Македонии… Очень уж мы привыкли, что нас  любят, ласково к нам  относятся… Потом мне не раз пришлось  в Финляндии убедиться в том, что здесь это далеко не так.
В Тампере  меня встретила Тамара, выпалила, что машины нет, на ней уехал её муж, и, не дав мне и слова сказать, поволокла мой чемодан за  несколько кварталов на остановку автобуса. По главной улице большого города, обходя прохожих!  Но раз она не чувствовала никакого неудобства – значит, так и надо.
Приехали мы в современный район, застроенный  однотипными домами. Зелени мало, очень чисто, сауна в подвале каждого дома, посещают её жильцы по списку (мы тоже с Тамарой однажды посетили; сауна представляла собой обычную помывочную, с двумя душами, с лавками в прихожей; пар можно было напустить, но мы не стали). Квартира Тамары, где я прожила в отдельной комнате всю свою финскую неделю,  оказалась просторной,  мебель –  какая-то сборная, на стенах – картины современных  местных художников, довольно скучные пейзажи в простых рамах.
Семья Тамары состояла из  мужа и сына, десятилетнего тихого мальчика. Поскольку мужская часть семьи по-русски не говорила, то  контактов с ними не получилось. Тамара работала в городском Союзе соотечественников бухгалтером, но всю неделю провела со мной, была на всех литературных встречах и, хотя до моего приезда не интересовалась ни поэзией, ни прозой, потом, когда я уезжала,  попросила разрешения прислать мне по почте рассказ, который она напишет  (не прислала).
Литературные встречи, а их было пять или шесть, проходили однотипно:  за отдельными  столами сидели  участники  русскоязычных объединений или кружков, они просили меня почитать  стихи, потом  кто-то из них читал, они дарили мне свои книжки, задавали вопросы. Большинство вопросов касалось моего творчества, поэтического и прозаического,  спрашивали также о Союзе писателей России,  об отдельных литераторах, не улучшилась ли у нас  жизнь (в материальном плане).  Некоторые вопросы удивляли наивностью. Спросили, например, какие слова мы сейчас употребляем? Я еле сдержалась, так хотелось ответить, что всё те же, исконно русские, фольклорные. Но нет, они имели в виду не мат, а нечто типа  круто, блин, легко, как бы,  и т.д. Нет уж, забивать их  головы  ерундой я не стала, отделалась тем, что говорим мы сейчас сплошь компьютерной  терминологией. Поразил вопрос  какой-то пожилой женщины: «А вы не будете отнимать у нас хлеб?» Я ушам своим не поверила…
Стихи, которые читали коллеги,  были самые  разные, на слух трудно уловить детали, но поскольку сразу чувствуется,  хорошие они или плохие, бедные рифмы или есть ничего, то можно и слушать вполуха. Один раз я только вздрогнула: в  зал вошёл  запоздавший  стихотворец; он был, как видно, только что с работы, в рубашке какой-то перемазанной побелкой (среди участников наших встреч было много рабочих), но парень мне показался таким красивым,  и звали его  Иван, и сразу же, как стал читать,  мы услышали настоящую поэзию, такие прекрасные стихи, что я не удержалась и пересела со своего президиума  поближе  к нему, что-то стала ему говорить за его спиной, какие-то предложения по сотрудничеству  высказывала. Увы, парень никак не прореагировал, не подошёл ко мне после окончания встречи… Ничего не поделаешь; может, он так к нашей стране относится… бывает.
Постепенно у нас образовалась неплохая компания: Тамара, её подруги Галя и Светлана, ещё одна женщина-композитор Нина, она нам свои вещи играла на рояле в  Музыкальной гостиной, когда  разошлась публика. Вот таким коллективом мы и проводили все дни. И в Хельсинки ездили вместе на электричке, и по Тампере бродили, посещали музеи, картинную  галерею, выставки. Девочки (они себя так называли, хотя  были далеко не юными) предложили мне посетить музей Ленина – достопримечательность города; как сказали мне подруги, «единственный в мире  действующий  музей Владимира Ильича, созданный в благодарность за то, что он даровал Финляндии независимость». Было неловко, но я всё-таки уклонилась от посещения этого музея, сославшись на то, что очень хочу посмотреть выставку двух современных финских художников. «Ваши вообще не ходят туда, только иностранцы, – комментировали ситуацию девочки. – Финны посещают, школьники. Там хорошая коллекция советского дизайна, плакаты интересные..»
 Я тут же вспомнила, как наша делегация в 1983 году прилетела в Лондон и, когда стали обсуждать программу пребывания,  принимающая сторона первым пунктом назвала посещение Хайгетского  кладбища, где на могиле Карла Маркса установлен бюст. «Все приезжающие из СССР  первым пунктом повестки дня просят поставить поездку  в Хайгет», - сказали нам.  Тут же мы стали собирать  между собой деньги на цветы, но поскольку суточных нам выдали по 13 фунтов (а на что сувениры покупать?), то букет к подножию  классика марксизма-ленинизма получился не очень пышным  (предложение экскурсовода оплатить  цветы мы отвергли: бедные, но гордые!).
Ещё финны любят нашего Александра  II. При нём и по его приказу было начато строительство железной дороги Хельсинки, тогда Гельсингфорс, – Санкт-Петербург, Затем было налажено сообщение автономии со столицей империи, ширину колеи в Финляндии сделали, как в России. – 1,524 м, а не  сузили, как в Европе, до 1,435 м. Кстати,  Тампере тоже называлось по-шведски Таммерфорс – всё-таки было основано шведским королём Густавом III. И вообще Финляндии двуязычная страна, здесь говорят и по-фински, и по-шведски.  Александр II приезжал освидетельствовать строительство в Хельсинки железнодорожного вокзала. Этим зданием гордятся финны,  действительно оригинальным и красивым (автор  Элиель Сааринен), оно из розового гранита,  на фасаде тяжёлая башня.  Особенно впечатляют четыре  могучих  каменных стража (полуколонны) при входе, держащие огромные фонари над  улицей, в пасмурные дни лампы горят по 18 часов в сутки.  Вокзальные стражи вспомнились во время посещения редакции русскоязычной газеты, где мне показали рубрику «Горячие финские парни». Да, такие вот парни-богатыри.
В Хельсинки мы пошли обедать  в  народный ресторан, заговорились, развеселились. Вдруг Галина вспомнила: «А где моя сумка?» Там у неё были обратные билеты на электричку, документы, деньги – всё! Ужас! караул! Перед рестораном мы бродили по огромному универсаму, расположенному напротив вокзала, Галя положила сумочку на стол при входе – и… Понятна моя реакция; девочки, правда, хранили спокойствие. Вернулись в универсам, сумочка преспокойно нас ждала. Вот такие там люди.
А товары в универсаме мне не понравились: всё какое-то старушечье; у нас значительно лучше, ярче, элегантнее.
В Хельсинки нас пригласила в гости Елена Лапина-Балк, поэтесса, жена богатого то ли шведа, то ли голландца. Их особняк в центре города расположен на холме, поэтому  приусадебный участок, очень ухоженный, идёт террасами. Дом убран в национальном стиле, много вышивки. Елена подарила мне свой поэтический двухтомник, оригинально изданный: две книжки в ярких обложках помещены в плотный открытый футляр. Нам  с ней хотелось поговорить о творчестве, но девочки, зная, что хозяйка –  специалист по входящему тогда в моду фэн-шую, засыпали её вопросами: а как кровать ставить, а как  рабочий стол и т.д. Пришлось слушать про фэн-шуй,  Потом читали стихи.
Ещё одно приглашение ожидало в Тампере. Оно пришло по почте от некоей Вероники. «Очень прошу посетить меня тогда-то… нужно посоветоваться по творческим вопросам… угощу хорошим борщом… уже закупила продукты… пришлю машину». Борща хотелось очень, Тамара готовила отвратительно, всё в последнюю минуту, недоваренное. Но я колебалась: что за человек  Вероника – кто знает? Девочки сказали, что это знаменитость в их землячестве и что мне будет у неё интересно. Я согласилась. Перевесил не борщ, а то, что надо посоветоваться по творческим вопросам. 
Вечером приехал  лимузин, за рулём, как он представился, друг Вероники.  Квартира её оказалась в двухэтажном красивом доме, классом повыше, чем у Тамары. Большая зала, так роскошно обставленная и разукрашенная, что  все мы поразились. Особенно богато выглядели многочисленные картины маслом на стенах в тяжёлых золочёных рамах, пейзажи и натюрморты. Хозяйка  оказалась стройной женщиной не первой молодости, ень приветливой. Она сразу же стала вводить нас в курс дела: когда купила ту или иную вазу, картину, ковёр, сколько это стоило, особенно привлекала наше внимание к рамам:  «Просили  шестьсот евро, но отдали за четыреста», ну и так далее. Кто  автор,  финский ли художник – этого мы так и не поняли. 
Посредине комнаты бросилась в глаза боксёрская груша, над дверью –  гимнастическая перекладина. Как сказала Вероника, она занимается на снарядах по часу каждый день; тут же хотела подтянуться на турнике, но  мы не дали: кипит, мол, в кухне что-то.  Пока накрывала на стол, хозяйка начала «за жизнь»: как попала в Финляндию без гроша в кармане, как постепенно-постепенно стал собираться достаток. Каким путём? Ведь никакого образования у неё не было. Ответ нам уже стал ясен... Теперь вот нездоровье: у Вероники базедова болезнь, она нам продемонстрировала зоб… Тихо вошла её дочь, совершенно забитое существо, прошмыгнула в другую  комнату. А когда приходят посетители, куда девочка девается? – вертелось в голове.
Никакой книги, конечно, Вероника ещё не написала, только  хотела узнать, как лучше ей рассказать о своей судьбе, будут ли это печатать. Что-то я ей говорила, советовала, ведь сейчас печатают и не такое.
Вероника стала разливать борщ, но почему-то есть совсем не хотелось…
На следующий день было воскресение, и мы пошли в православный собор на литургию. Там  собрались все  русскоязычные жители Тампере.  Бросилась в глаза стройная  нарядная фигура в центре собора – ба, да это Вероника! «Бабочка». Многие взгляды обращались к ней; впрочем,  без особой злости – привыкли…
Что же касается моих девочек, то они мне тоже рассказали свои истории, как оказались в Финляндии: кто-то вышел замуж за финна,  у кого-то родители жили тут ещё с дореволюционных времён. Все они своим положением довольны, прижились. Галя  вспомнила, как поехала  навестить родных в Кемеровскую область, а обратно  её не хотели пропускать –  что-то было напутано с  паспортом. Ей предложили вернуться в Россию или пережидать, когда уладят с паспортом в приграничном городе Светогорске. «Я так  голосила, –  рассказывала Галя, –  так ревела, грозилась  ползком через границу в Финляндию ползти, так что они быстренько мне всё устроили…».

Когда меня провожали, посадили в поезд, вагон тронулся…. Я вдруг бросилась к окну, чтобы ещё раз всех увидеть. И так мне жалко их стало, так жалко…

За окном поезда потянулись безлюдные места, болота, озёра, и я вспомнила свой первый визит в Суоми, как называют свою страну финны, что означает «страна болот». Тогда, в 1985 году, здесь, в городе Рованиеми, проводилась Международная конференция «Северная калота». На очередную встречу собрались представители государств, расположенных на Крайнем Севере, у Полярного круга. «Калота» – значит шапочка,  это символ сотрудничества стран, лежащих вокруг Северного полюса, шапочка земли. На конференции обсуждались вопросы экологии, экономики и культурного взаимодействия, заслушивались доклады (в том числе мой),  проводились дискуссии.
Я готовилась к поездке основательно, книг о Финляндии в библиотеке набрала, карту страны изучала по своему старенькому Малому атласу мира. Поразило огромное количество на территории рек и особенно озёр, непонятные названия: Кристиманкаунпунки,  Усикаупунки,  Пиексямяки… Разве можно их  выговорить и запомнить?
Пока наша делегация ехала на автобусе из Мурманска в северный город Рованиеми, мы рассматривали окрестности, но ничего радующего глаз не видели, только озёра,.болота, поваленные ряды  тонких сосен. Когда мы выступили с докладами, ответили на вопросы (задано было много), перезнакомились со шведами, норвежцами, исландцами (здорово, что Россия – страна не только Европы, Азии, но и Севера!), нас пригласили на концерт художественной самодеятельности. От Советского Союза выступил ансамбль песни и пляски, с могучим хором и  развесёлым танцевальным коллективом, просто профессиональные артисты, от других стран – по три-четыре исполнителя в национальной одежде, которые сами играли на народных музыкальных инструментах и пели – в общем, настоящая самодеятельность.
В перерыве концерта со мной поделилась впечатлением одна из наших переводчиц: «Вон, смотрите, стоят трое финнов, спорят, когда вставлять  третью раму в окна – сейчас или попозже?» Тогда такие планы нас поражали: времена  дома  были трудные...
И снова в гостях. Мы сидели в особняке пригласивших нас финнов, грелись у камина, было очень уютно, разговор шёл дружеский.  Привезла нас – меня и ещё двух делегатов – дочка хозяина на своей машине, которую разогнала на прекрасной дороге до дикой скорости. Пришлось даже   попросить девушку ехать помедленнее: я недавно попала в  аварию в Ташкенте и ещё боялась быстрой езды. Конечно, поехали помедленнее.
Проезжая мимо какой-то площади, мы видели, как десятка два машин медленно ездят по кругу. «Это молодёжь, они так знакомятся, разговоры разговаривают», - пояснили потом финны.
…На обратном пути в Мурманске мы, в ожидании самолёта на Москву, прошлись по продуктовым магазинам в надежде купить рыбки для дома (ну, как с Севера не привезти вкусненького!). Но на прилавках лежала такая мороженная-перемороженная и невзрачная рыбёшка, что мы эту мысль – насчёт привезти домой – оставили. Выручил обком партии. Нам доверительно сказали, что нас хорошо отоварят.
Вечером, часу в седьмом, то есть после работы, всю нашу делегацию повели в подвал большого обкомовского дома. Подвал тянулся длинным тёмным коридором так долго, что мы уж и терпение потеряли. Наконец, пришли к какой-то комнате с открытой дверью. У порога стоял стол, на котором лежали деревянные счёты (такие в качестве сувенира мечтал приобрести в Рованиеми один норвежец). Нам сказали, чтобы мы ждали бухгалтера. Мы выстроились в очередь и долго ждали. Пришла бухгалтерща и выдала нам талоны, которые мы пошли  отоваривать, т.е. плутали дальше по подвалу. Получили по 1,5 кг копчёной трески. Рыба была вкусная, хорошо её всей семьёй съели.
Вот такие разные эпизоды, связанные с Суоми, выпали  в жизни одному человеку.