Мужчинам не читать 2

Начало http://www.proza.ru/2013/07/27/56

Водитель, как потом рассказывали, погиб на месте. Меня выбросило в открывшуюся дверь в сугроб.  Должно быть, мой Ангел Хранитель оказался самым проворным. Я отделалась легкой контузией, синяками и царапинами.  Но тогда, на зимней ночной дороге, оглушенная и контуженная, я ползала на четвереньках вокруг  разбитой вдрызг машины, пыталась открыть смятые в гармошку двери и бормотала: «Просыпайтесь, просыпайтесь, он ошибся!»  Меня пытались оттащить в сторону, а я вырывалась и снова ползла к машине,  где в нелепых, изломанных позах застыли окровавленные тела моего  неверного возлюбленного и его подружки.  И пока Алекса и Лену не увезли в больницу, я все пыталась прорваться к ним, кусалась, отбивалась и кричала совсем охрипшим голосом: «Просыпайтесь! Он ошибся!» Мои нелепые вопли списали на контузию. Но я-то знала, что контузия ни при чем.

Все долгие месяцы после аварии я задавала себе вопрос, почему Господь  сделал такой выбор? Почему он спас меня и Алекса?  Я и верила, и не верила, что  моя отчаянная мольба возымела действие.   Алекс  отделался сравнительно легко.  Переломы срослись,  осталась ерунда – легкая хромота.  Не повезло Лене и водителю. Водителю, конечно, больше. Но его смерть как-то не тронула меня. Я совсем не знала его. Чужой человек.  Хотя, если причина аварии я, то смерть этого безвестного водителя на моей совести.  И Лена  - тоже на моей совести.   

Алекс давно уже ходил без костылей, с  палочкой, а Лена оставалась прикованной к постели.  Никого не узнавала, молчала,  отстраненный взгляд  рассеян.  Не понять, куда она смотрит и что ей видится.  Неужели  это мое страстное желание увидеть ее мертвой  сыграло свою жуткую роль? 

Тогда, в машине, терзаемая ревностью, я  отчаянно  призывала смерть на ее голову. Потом просила Бога убить меня.  Получается,  Всевышний  услышал меня, но внял только  первой просьбе,   как говорится, по мере поступления.  Да и внял как-то наполовину.  Лена не умерла.  Что же тогда замыслил Творец? И почему из миллионов молящих и просящих он выбрал именно меня? Господи, да на мне грехов больше, чем блох на барбоске!  Почему Он услышал меня? Эта мысль не давала мне покоя, изводила и мучила.  И еще мне  до дрожи хотелось еще раз проверить свои возможности, и я боялась, панически боялась этой проверки. Я не знала, что  буду делать, если  вдруг выяснится, что  мои желания доходят к Творцу, как по факсу.

В один из таких мучительных дней я стояла на автобусной остановке. Вместе со мной, покуривая, коротали время двое прыщавых подростков.  Мелкий осенний дождичек незаметно перешел в  затяжной дождь.  Грязная лужица у остановки  разливалась на глазах в нечто бесформенное и безобразное .  Какой-то  урод  на крутой тачке   с разгону ворвался  в лужу, заложил вираж,  окатил  меня грязью  по самую маковку  и покатил дальше, как ни в чем не бывало.  Еще и рассмеялся.

- Чтоб у тебя колеса отпали! – в сердцах  рявкнула  я, глядя вслед охамевшему уроду.  В ту же минуту   какая-то неведомая сила подбросила джип вверх,  все четыре колеса, как по команде, отвалились в стороны и замерли на асфальте,   а то, что осталось, со страшным грохотом рухнуло на дорогу.

- Ни фига себе! – услышала я за спиной потрясенный голос.

Я обернулась.  Подростки  ошарашено таращились на меня. Думаю, мой взгляд был еще выразительней. Они попятились, развернулись и бросились бежать. Не знаю уж, что им почудилось. Мне было не до них. Я доплелась до лавочки, упала на нее и закрыла глаза. Я боялась смотреть в сторону джипа, где уже собралась толпа, откуда доносились возбужденные голоса. Я вообще боялась смотреть и думать боялась. Одна мысль билась в голове: «Он слышит и исполняет».  Меня затрясло  в жутком ознобе от этой простой мысли.  Я сидела и тряслась  до тех пор, пока джип не увезли на эвакуаторе,  зеваки разошлись, я осталась одна. 

Стемнело.  Я сидела, скорчившись,  на пустой остановке и не могла сдвинуться с места.  Только что мое желание наглядно исполнилось. Куда уж наглядней! Но я все еще сомневалась. Может, это какое-то невероятное совпадение. Ну, бывают же такие дикие случаи!  Надо еще раз проверить, причем,  немедленно.  Надо пожелать что-нибудь для себя.  Только  для того, чтобы  убедиться окончательно.  Я задумалась и робко пролепетала: « Хочу апельсин!»  Вслед сказанному мелькнула, как тень, не мысль, а мыслишка, что  только дура могла попросить апельсин, когда надо было просить что-нибудь посущественнее, например, кольцо с бриллиантом. И я  добавила: «И кольцо хочу!» Никакой реакции.  Ни кольца, ни апельсина.  Наверное, я не правильно прошу. Надо  переставить слова. Я встала и попробовала иначе:  «Хочу кольцо!»  Не сработало. Я глубоко вздохнула и, топнув ногой, рявкнула: «Чтоб у меня было кольцо!» Никакого результата. Я разозлилась и заорала во весь голос: « Кольцо хочу! Кольцо!»

А сзади чей-то насмешливый  голос: « А сала в шоколаде не хочешь?»

От неожиданности я  взвизгнула и отпрыгнула.  Я же была уверена, что на остановке никого нет. Обернулась – стоит парень,  руки - в карманах куртки. Смеется.

- Чтобы ты этим салом подавился! -  пробормотала  я в сердцах. 

Насмешливую улыбку  на красивом лице парня  мгновенно  стерла неведомая рука, он вытаращил глаза, схватился за воротник, будто ему стало нечем дышать, и закашлялся.  Лицо побагровело,  мучительно исказилось. Он  судорожно пытался вздохнуть, махал руками,  и снова заходился в кашле.  Слезы градом катились по щекам.

- Помоги! – прохрипел он и  упал на колени. 

Не знаю, почему я сделала именно так,  состояние у меня было предобморочное.  Но я размахнулась и изо всех сил стукнула его сумкой по спине. Парень хрюкнул и ткнулся лицом в асфальт.

-Эй, ты жив? – голос у меня дрожал и прерывался, слезы закипали на глазах. 

Парень не шевелился и не отвечал. Сказать, что я испугалась, значит, ничего не сказать. Меня охватил панический ужас.  И в этом состоянии я бросилась бежать, не разбирая дороги.
Только дома, заперев дверь на все замки, я, не раздеваясь,  села на диван и попробовала обдумать случившееся. Мысли метались в голове, как  одуревшие от  дихлофоса  тараканы. « Я убила этого парня! Я его убила! Я убийца! Я убила водителя такси, я  искалечила Лену. И теперь вот я убила незнакомого парня. Значит, исполняются  только  злые желания, сказанные в гневе. Но я же не хотела, чтобы парень умер. Я просто брякнула  в сердцах. Боже! Какой ужас! Что же теперь делать? Я не хочу, я боюсь! И я его бросила там, на остановке. Какой кошмар!»

Я  метнулась  к бару,  схватила бутылку коньяка и сделала несколько глотков прямо из горлышка.  Руки тряслись, бутылка стучала по зубам. Я сразу же захлебнулась и закашлялась, как тот несчастный парень с  остановки.  Как ни странно  коньяк помог, во всяком случае, я перестала трястись и смогла уже более спокойно обдумывать случившееся.  «Все, больше никаких экспериментов! Кто я такая, чтобы  обременять своими  дурацкими просьбами Творца?   «Господи! -  взмолилась я. - Прошу тебя, не обращай внимания на мои просьбы, а если только я еще когда-нибудь кому-нибудь пожелаю зла, пусть меня  гром разразит!»

Ночь я промучилась  без сна.  Перед глазами маячил  смеющийся парень с остановки.  Я погубила человека. Походя. Неосторожным словом. Про Лену я старалась не думать.  С Леной все не так просто. Она — соперница. Она увела у меня Алекса.  И как бы виновата передо мной. А дальше следовал логический вывод: виновата — получи. Но где-то под  утро,  когда  маленькая стрелка настенных  часов наползла на цифру четыре, и наступил самый таинственный, самый загадочный час: то ли ночи, то ли утра,  - час  рождения и нечаянной смерти, -  меня вдруг осенило.  Лена не виновата. Откуда ей было знать, что я влюблена в Алекса, если даже сам Алекс об этом не знает.  От этого осознания мне стало совсем хреново. 

Если совсем честно,  водителя джипа я не жалела.  В конце концов,  он потерял только машину.  Но остальных-то я погубила!  И еще одна мысль осенила меня.  Я посмела  желать смерти другому человеку и тем самым поставила себя вне Божьего закона.  Вне закона.  Я выжила в аварии не потому, что Господь спас меня. Самонадеянная дура! Я выжила, потому что он НАКАЗАЛ меня. Наказал жизнью. Меня охватил ужас. Я не знала, чего мне теперь ждать.

Не могу сказать, что я  очень  верующий человек. В церкви бываю редко, от случая к случаю, свечку там поставить, куличи на Пасху освятить. И все.  Молитв не знаю.  Но в эту ночь я молилась, как умела: «Почему именно я, Господи?  Прости меня, дуру набитую! Я же не знала, как это страшно! Прости меня, Господи!» По-хорошему надо было сходить в церковь, но я боялась. Мне казалось, что Господь осерчал на меня, как сердилась когда-то бабушка, если я разбивала чашку или пачкала  одежду.

Утро не принесло облегчения. Я чувствовала себя  черепахой без панциря. Такой же ранимой и беззащитной. Никто не мог мне помочь.Идти мне было некуда. И я, как только начался рабочий день, потащилась в больницу, к Лене.  Присев на хлипкий стул у вешалки, я   глядела на обтянутые желтой кожей косточки, тусклые глаза, проваленные щеки своей соперницы. Меня терзало чувство вины.

Теперь я приходила к Лене каждый день и сидела часами. Это был какой-то изощренный мазохизм. Я помнила, как за столом и в такси желала ей смерти.  Но я помнила и другое:  как ползала вокруг машины, заваливаясь в грязный снег, как  хрипела из последних сил: «Просыпайтесь!», как  непослушными руками тянула из искореженного металла окровавленную, потерявшую человеческие очертания плоть. Руки соскальзывали, пахли кровью и сладкими цветочными духами.

Иногда я  сталкивалась с ее родителями, они утирали слезы и гладили меня по плечу влажными, ослабевшими  от горя  ладошками. Они  выплаканными голосами шелестели какие-то ненужные слова благодарности. Мне не нужна была их благодарность.  От их участливой доброты мне хотелось повеситься. Я что-то невнятно бормотала и убегала. Мне надо было разобраться в себе.  Но у меня не получалось. 

Незаметно для себя я стала рассказывать Лене про Алекса и мою несчастную любовь к нему, про цистерну слез, про мое желание стать стервой, чтобы избавиться от страданий. Лена была идеальным слушателем. Не перебивала, не задавала вопросов, не подшучивала. И я потихоньку выплакала свою боль до самого донышка. И даже почувствовала облегчение. Но ненадолго.  Моя жуткая способность все еще оставалась  при мне. Где-то я прочитала или услышала: «Бойтесь своих желаний, они могут исполниться».  Никогда раньше не понимала я смысла этой фразы. Зато теперь прониклась…  Я стала  бояться  не только желать – думать.  Я изнывала от тягостной   ответственности за то, что может  случиться в любую минуту с любым человеком из-за меня.  Вспышка гнева,  мимолетное настроение  могли обернуться  неслыханными несчастьями и бедами. Я не знала, что делать. Я потерялась.

Алекс приходил все реже и реже. Хмуро косился на меня, и явно тяготился своим присутствием в этой унылой палате.  В тот день он  опять пришел раздраженным. Буркнул  мне  сердито: «Привет!», - положил на тумбочку два апельсина и присел на подоконник. Зачем он таскал эти апельсины, если Лена все равно не могла их есть? И куда девались предыдущие апельсины, которые он приносил с упертым постоянством?  Алекс молчал, погрузившись в свои мысли, и только машинально барабанил по стеклу пальцами. Этот монотонный звук раздражал меня. 

Алекс изменился. Похудел, осунулся. Короткая стрижка открыла уши, они сиротливо торчали на стриженой голове. Словно чужие.  Я вздохнула. А ведь еще полгода назад  он заполнял мою жизнь целиком, без остатка. Я не представляла себя без него, я минуты считала, не говоря уже о часах и днях, дожидаясь его звонка. Я с ума сходила. Я была чумачечая влюбленная.  И куда все делось? Это мрачное лицо. Эти оттопыренные уши. Почему я не замечала их раньше?

И пока я, сидя у вешалки,  вяло перебирала эти унылые  мысли, словно пережевывала их, Алекс сказал в никуда:

- Как мне все надоело. Этот запах, этот тупой взгляд. Она не вернется. Лучше бы она умерла.

Буднично так сказал. Спокойно.
 
За окном моросил мелкий осенний дождь, серый, нескончаемый.  В палате было холодно,  пахло хлоркой и еще чем-то очень больничным.  И я помню, как вдруг подумала, услышав его слова: "Вот так выглядит предательство - серый дождь, холодная больничная палата и тошнотный запах хлорки".

Окно с  кривыми дорожками дождя, тумбочка с апельсинами,  грязные ботинки Алекса – все вдруг поплыло, утратило четкие границы,  и я поняла, что реву.  Уткнувшись в байковый халат на вешалке, я захлебывалась слезами и не могла остановиться.

- Что? Что случилось? –  Алекс даже не пытался скрыть раздражения.

- У тебя  такие одинокие  уши, - пробормотала я, судорожно всхлипывая и сморкаясь в застиранную байку. Ну, не могла же я объяснить ему,  как я виновата перед ним и Леной, и эта моя тяжелая вина совсем  извела мою чумачечую любовь к нему.

- Идиотка! – Алекс сдернул  наброшенный на плечи белый халат, швырнул его в угол и широким мужским шагом  решительно пошел к выходу, чуть припадая на левую ногу.

- Не уходи! - я все еще всхлипывала. -  Ты не можешь уйти.

Алекс резко развернулся:

- И что прикажешь? Сидеть  рядом с ней всю жизнь?  Она же овощ! Понимаешь? Овощ! А ты такая вся из себя милосердная мать Тереза. Ты чего сюда таскаешься? Она тебе кто? Никто! Ты чего? Хочешь казаться лучше, чем ты есть? Ты же по жизни стерва. А теперь в благородство решила поиграть?  Ну, поиграй! А я не хочу. Я живой человек, понимаешь? Живой!

Он уже кричал. Я невольно оглянулась на Лену. Вдруг она  слышит эти страшные слова?  Но ее бесстрастный взгляд все так же был устремлен в потолок.

То, что говорил Алекс, не укладывалось в моей голове никак.  Ладно, меня он никогда не любил. Но Лену! Он же любил ее! А как же тогда: и в радости, и в горести?  Вот сейчас он уйдет, а она останется.  Господи, куда же ты смотришь? Где же справедливость?

Волна холодного гнева обожгла меня, смела все преграды и заборчики, которые я сама для себя нагородила. Я забыла про то, что мне нельзя злиться, что мне нельзя желать, потому что мои желания могут исполниться. Я забыла обо всем. Видимо, страдания последних дней, тяжелые мысли, чувство вины – все это сплелось в какой-то взрывоопасный клубок, и хватило одной капли, чтобы взорвалось.

- Значит, я, по-твоему, стерва? А Лена – овощ?  Ладно,  тогда держись, дружок!  Сейчас ты узнаешь, что такое настоящая стерва.

Я вскочила со стула и пинком отбросила его прочь.  Алекс не подозревал, что его ждет и с брезгливым любопытством смотрел на меня. Он не знал, на что я его сейчас обрекаю.

- Слушай меня внимательно, братец! Слушай и запоминай! – я набрала в грудь побольше воздуха и заорала. -  Чтоб ты любил ее всю жизнь! До самой своей смерти! Чтоб ты жить без нее не мог!  Прости меня, Господи, что не сдержала слова. Можешь разразить меня громом, но пусть и он свое получит!

Выпалив все это, я с жгучим интересом уставилась на Алекса, боясь пропустить признаки пробуждения  горячей любви к Лене. Опять же Господь мог наказать меня раньше, чем наградить Алекса горячим верным чувством. А мне так хотелось увидеть наказание любовью.

Алекс покачал головой:

- Ты, Ленка,  после аварии совсем свихнулась. Дура контуженная.

И ушел, хлопнув дверью.  Я бросилась к окну. Алекс, сгорбившись под дождем, пересек двор, сел в машину и уехал.

Не сработало! Но почему? Почему не сработало? Я отошла от окна и буквально наткнулась на внимательный взгляд Лены. Измученное  личико соперницы казалось еще более измученным. Но глаза! Бездонные. Как у  Богоматери на иконах.

- Ты все слышала? – спросила я, чтобы что-нибудь сказать.

- Слышала.

- А чего молчала. Давно ты можешь говорить?

Лена устремила на меня страдающий взгляд и сказала мертвым, без интонации голосом:

- Он прав. Я не хочу жить. Мне не надо жить.

Неожиданно для себя  я склонилась над Леной и неловко погладила ее  по голове.  По этим жидким, слипшимся волосикам. Мелькнула в памяти и исчезла картинка бушующего моря, и голова, похожая на буек. Мелькнула и исчезла.

Я не знала, что говорят в таких случаях, как утешают. И подумала, что весь мой прежний жизненный опыт ироничной стервы для этой ситуации не годится. А другого опыта у меня не было, я еще только набиралась его.  Надо было срочно что-то сказать. Что-то значительное и важное.  И я сказала:

- А уши у него дурацкие. Лопоухие.  Просто глазу не за что зацепиться.

Помолчала и еще сказала:

- Пожалуйста, не говори больше о смерти. Нас теперь двое. Ты не бойся. А знаешь, я бы тоже молчала, если бы со мною такое случилось.

И верите, впервые за долгое время я не стала ковыряться в себе и ломать голову, почему Господь перестал меня слышать. Наверное, Он все сделал правильно. Можно наказать человека жизнью, но нельзя наказать человека любовью. Даже если этот человек трус и предатель.   

Я перестала мучиться неразрешимыми вопросами и просто пошла в соседний магазин, купила  отвратительные  цветочные духи, которые так нравились Лене,  и две футболки с Брэдом Питтом. Я никогда не была его горячей поклонницей, но я чувствовала, что так надо.
 Я выдраила пол в палате, и залила его цветочными духами. Надо было выжечь или хотя бы заглушить  запах предательства.  Лена настороженно наблюдала за мной.  Но когда я достала из пакета Брэда Питта, робкая  улыбка осветила ее изможденное личико.  А уж как улыбался сам Брэд! Одну футболку я натянула на себя, вторую –  на Лену.  Ах, да! Забыла сказать. Еще я купила плеер и любимые диски. Один наушник я пристроила Лене, другой себе  и врубила  Земфиру:
 
Пожалуйста, не умирай
Или мне придется тоже,
Ты конечно сразу в рай,
А я не думаю, что тоже.
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?
Хочешь -  я взорву все звезды,
Что мешают спать?

Пожалуйста, только живи,
Ты же видишь, я живу тобою,
Моей огромной любви
Хватит нам двоим с головою.
Хочешь в море с парусами?
Хочешь музык новых самых?
Хочешь  - я убью соседей,
Что мешают спать?

Хочешь солнце вместо лампы?
Хочешь за окошком Альпы?
Хочешь, я отдам все песни,
Про тебя отдам все песни?

Первый раз я слушала эту песню, вслушиваясь в слова. И верите, они звучали для меня, как молитва. Несуразная  молитва для таких, как я, которые никогда не умели молиться.  Такая неумелая молитва городских дикарей, которым вдруг до смерти захотелось стать человеками.

- А про соседей мы не слышим, - сказала я Лене, - слушаем, но не слышим.  Соседей мы убивать не будем. И предателей и трусов – тоже. Мы  вообще никого не будем убивать.  Даже в  мыслях, даже в песнях.

Поздним вечером я шла на остановку и улыбалась. Давно мне уже не было так спокойно на душе. Дождь прекратился, в лужах отражались фонари.  Они плавали в маслянистой темной воде, как большие рыжие апельсины. И я подумала, что завтра притащу Лене целую сумку апельсинов, разложу их по всей палате, как маленькие рыжие солнца.

Остановка в этот поздний час была безлюдна. Только один мужчина сидел на лавочке, засунув руки в карманы куртки.  Я остановилась у фонаря, решив, что так будет безопаснее.

- Не бойтесь, я не буду предлагать вам сало в шоколаде, - услышала я.

- Вы?  Вы живы? – я не верила своим глазам.

- Жив. Я вас искал, - парень поднялся.

- Не подходите! Стойте там! Зачем вы меня искали? – я прикидывала, в какую сторону лучше бежать, а то, что бежать придется, я не сомневалась.

- А зачем вы меня сумкой огрели? – парень улыбнулся.

- Ну, когда человек кашляет, надо постучать ему по спине. Меня бабушка так учила.

- Я так и подумал, - парень рассмеялся, - даже не знаю, что со мной тогда случилось. Но вы мне помогли. Правда! Вы меня, можно сказать, спасли. Меня Сашей зовут, а друзья – Алексом. Хотите апельсин?

- Хочу!- сказала я и подумала, что жизнь совсем не такая уж плохая штука, особенно если Бог где-то рядом и дает тебе еще один шанс.



Картинка отсюда http://prikol.bigmir.net/view/…