Глава 1. Длинный коридор, белый ковер, диван и...

Маки. Красные, яркие, как солнце. Их до тошноты много и они режут взгляд. Но я не могу оторваться от созерцания красных, как кровь, цветков. Они завораживают. В них, как и в её глазах, дьявольский огонь.

На её шее кулон с пауком, расставившим лапы, мерзким, опасным, с огромными глазами. Он смотрит прямо в душу. И я буквально чувствую его прикосновение. Он живой. Он всегда будет жить. Паучьи лапки касаются сердца, и я вижу яркие краски.

Наконец-то...

______________________



Мы всей семьей ждали её появления. Мама сияла от счастья, отец покупал нам подарки, целовал мамин живот и всегда говорил:

- Там бьется сердце нашей малышки.

Я тоже ждал сестру. И я был очень рад видеть, какими счастливыми были тогда родители. Вечерами мама рассказывала, с каким нетерпением она ждала меня, как хотела, чтобы я родился. У меня никогда не возникало зависти по поводу скорого появления сестрёнки.

Мама выглядела даже симпатичнее с животиком, а папа целовал её по утрам, возил нас в парки, в кино, на пикники.

Мы долго выбирали для неё имя. Папа предлагал версии типа: Ольга, Мария, Анна. Мама же останавливалась на более экстравагантных именах таких как: Эмма, Жанна, Анжелина. А мне нравилось имя Лера. На том и порешили. Мои родители с нетерпением ждали появления Леры, впрочем, как и я сам. Я уже любил её.

В тот день я находился на какой-то экскурсии с классом. Чуть позже раздался звонок, и папа радостно известил меня, что у мамы начались роды.

Я сразу же собрался и поехал в больницу, куда, по словам отца её отвезли. Но так как я был на другом конце города, то добрался до неё только через час. Приехав, я встретил сияющее лицо отца, полное ожидания. Мы просидели в больнице около шести часов. У мамы вышли какие-то проблемы.

А потом она умерла...

Врач вышел и объявил нам, что удалось спасти только девочку.

Я отчетливо помню, как радостная улыбка отца сменилась тенью, болью, а затем и слезами. А я в тот момент вообще не знал, как реагировать. Я не верил. Я не мог поверить, что мамы больше нет. Мне было всего четырнадцать лет, тогда я ещё не мог отчётливо представить, что такое смерть. Поэтому я удивлялся, от чего же папа так плачет? Ведь скоро мама поправится, и мы все, уже вчетвером, будем счастливы.

Даже на похоронах я не мог до конца поверить, что нас осталось опять трое. Я, папа и маленькая сестрёнка. Даже странно было, я не чувствовал к ней ненависти за смерть мамы. Я считал Леру продолжением матери, поэтому безумно любил её, впрочем, как и отец, который после похорон совсем ослаб. Он начал курить, выпивать, и долго смотрел на её фотографии, иногда плакал.

Все следующие годы нашей жизни мы посвящали маленькой девочке. Мне казалось, что мама и не умирала, потому что улыбка сестрёнки и её были очень похожи. Хотя, девочка была не похожа на родителей. Её волосы были прямыми и чёрными, в нашей семье ни у кого таких не было. И глаза её были зелёными, слишком яркими. У мамы были не такие, она была блондинкой с голубыми глазами, а папа шатен с карими. Я пошел в папу, те же черты лица, волосы, правда, чуть светлее – русые, но глаза папины, даже прищур тот же. Чем старше Лера становилась, тем я больше думал, что мама наверно загуляла с кем-то, но я не мог на неё сердиться, она так хотела ещё одного ребёнка.

Отец тоже заметил странную внешность девочки и стал чаще пить, все больше уделяя внимание бутылке. Единственным нашим утешением была Лера. Несмотря даже на то, что отец подозревал маму в измене.

У нас не осталось больше никаких родственников. Бабушка умерла, когда мне исполнилось пять лет, дедушку своего я не помню, а родственники по папиной линии вообще никогда не давали о себе знать.

В семнадцать я влюбился. К нам в подъезд заселилась новая семья. Интеллигенты. Жили в соседней квартире. Стройный высокий мужчина, такая же стройная хрупкая женщина и дочка.

Рыженькая шестнадцатилетняя Аня. Я влюбился, как только её увидел. И она тоже отвечала мне взаимностью. Я водил её на свидания, в кино и покупал мороженное. Делал всё, что когда-то мы делали с папой и мамой, ожидая Леру.

Тогда же, в семнадцать лет, у меня случился первый сексуальный опыт, с той самой Аней.

Тогда же, в семнадцать лет, я потерял её...

_________________

Я сидел и слушал музыку у себя в комнате, представляя, как поведу сегодня Аню в парк, где мы будем целоваться, и кормить голубей.

- Ярослав! – крикнул отец, снимая с меня наушники. – Кричу уже пять минут.

- Извини, - я отложил в сторону плеер. – Ты что-то хотел? – я сел на кровати.

- Поднимайся, - проговорил он сухим голосом, - идем к соседям, - он направился в кухню.

- Да что случилось-то? – я подскочил, поправляя джинсы и рубашку.

- Аня мертва, - он выпил воды прямо из графина.

- Что? – я ничего не понял поначалу, но наткнулся на серьезный взгляд отца.

Аня. Мертва.

Честно говоря, я опять не мог поверить, как тогда с мамой. Такого не бывает. Просто не может быть. Ане же только исполнилось семнадцать. Она же не девяностолетняя старушка.

- Ты шутишь? – я нервно захихикал, отбирая у него графин и тоже выпивая воды, чуть ли не захлебываясь.

- Нас хотят допросить, - отец устало уставился в одну точку.

- Этого не может быть...

Я стоял и глупо хлопал ресницами. Мой мозг отказывался верить, разум отказывался думать, а сердце не хотело терять.

Не знаю, как я добрел до соседской квартиры. И как я не услышал и не заметил, что там столько людей? Ах, да, я же слушал музыку.

Железная дверь ещё совсем новая. Тихий уютный коридор. Зеркало, цветы, ковёр, бежевые обои, деревянный пол, люстра. Впереди и слева дверь.

«Этого не может быть... Этого не может быть...» - повторял я как заклинание, когда мы заходили в знакомую, до боли, квартиру. Там были какие-то лица, люди, родители, милиция. Кто-то плакал, кто-то кого-то успокаивал. Меня отвели на кухню, и я краем глаза увидел в зале около дивана, того самого, где я когда-то лишился своей девственности, чёрный мешок для трупов, накрывающий...

- Аня! – я бросился туда, но какой-то неотёсанный жирный мужик меня остановил.

- Тихо, сынок, тебе нельзя это видеть, и там могут быть улики, - мужик силком оттащил меня от входа в зал и усадил на кухне.

Меня долго отпаивали валерьянкой.

Сознание накрыло, как после легкой травки, которой мы баловались в школе. Мозг не хотел ничего воспринимать, кухня вдруг обрела странные очертания, лица искажались, мне казалось, я пьян.

- Все кости... - словно через толщу воды, я услышал чей-то голос. – Поломаны... Все...

Её мать, Екатерина Анатольевна, с огромными синяками под глазами сидела и раскачивалась, повторяя одно и то же:

- Все кости... Все... Полностью.

Я сидел, и, не мигая, смотрел на родителей своей девушки. Мёртвой девушки. И я опять думал, почему они все плачут? Ведь Аня выздоровеет и все будут счастливы. Ведь её могут спасти...

- Молодой человек, - передо мной присел на корточки какой-то мужчина, я поднял на него невидящие глаза. – Ярослав? Парень девушки? - я кивнул, он посмотрел в мои глаза и спросил: - Могу я задать Вам пару вопросов? – я опять кивнул. – Вы можете сказать, кто мог сделать это?

- Что сделать? – шёпотом произнес я.

- Кто мог убить Вашу девушку? - он вздохнул, я отрицательно покачал головой. – У неё были враги?

И снова отрицательно.

- Какие-либо проблемы? Наркотики?

Отрицательно.

- Долги?

Отрицательно.

- Завистливые подруги?

Опять отрицательно.

- Её все любили, - прошептал я.

- Не было ли у нее каких-либо странных знакомств в последнее время?

- Нет, она в основном проводила время со мной, в школе или на курсах, - пробормотал я, как робот.

Всё это не укладывалось в голове. Моё сознание ещё находилось там. В мечтах о походе в парк и поцелуях. Я почему-то думал, что меня разыгрывают, и сейчас из шкафа выпрыгнут счастливые приятели с конфетти и с шариками в руках и крикнут: "Сюрприз!"

Но никто не выпрыгивал. Я по-прежнему сидел на кухне. А на кухне вообще не было шкафов, только навесные. Я по-прежнему слышал плач и голоса. И я по-прежнему не мог до конца осознать, что моя девушка мертва. Моё небо вновь рухнуло с гулким стуком, отдаваясь эхом по всей округе.

- Она ничего не говорила вам? Не вела себя как-нибудь странно?

Я покачал головой и посмотрел на шкаф, висящий у раковины, надеясь всеми силами, что всё-таки случится чудо. Сейчас, ещё несколько секунд, они поймут, что я оценил их шутку, и выпрыгнут из этого ненавистного шкафа.

И мне было всё равно, что в таком маленьком шкафчике даже акробат не поместится. Я хотел верить. Я хотел знать, что хотя бы на этот раз любимая мной женщина жива. Как тогда с мамой.

- Хорошо, я не буду больше Вас беспокоить, но если что-то вспомните, дайте знать, - он встал, вытащил из нагрудного кармана визитку и протянул мне.

- Что с ней произошло? – проговорил я, останавливая его.

Мужчина молчал. Не хотел ранить мою психику?

- Скажите, я хочу знать, - истерические нотки в моём голосе.

- У девочки сломаны все кости, кроме, конечно, черепных, и ни одной раны или ушиба при этом, никаких следов, - произнёс он медленно, а потом вышел

Я хотел знать. И вот, я узнал. И, что дальше?

Сломаны.

Кости.

Я взглянул на Екатерину Анатольевну. Вот, что она имела в виду. Но как? Как такое может быть? Все кости. Невозможно. Нереально. Вы шутите?!

- Братик, братик! – сквозь пелену своих мыслей, услышал я.

- Лера, - шёпот, и я обнял свою сестрёнку, заплакав.

- Братик, ты плачешь? – она попыталась отстраниться.

Я ревел долго. Помню, что в тот момент я вспомнил, в который раз о маме, и подумал о том, что все, кого я так сильно любил – умирают. Но я не хотел такой участи для своей маленькой сестрёнки.

- Лера, - я отстранился, вытирая слёзы о рубашку и, заглядывая сестре в глаза, сказал: - Пообещай, что ты никогда не умрёшь.

- Братик, - она удивилась, ребенок ещё. - О чём ты, братик?

- Просто пообещай, - я опять обнял её.

После того случая я ни с кем не встречался, а если у меня и были девушки, то только для секса на один раз. Я боялся привязываться. Боялся, что мне опять будет так же больно, как с потерей Ани. Я ведь действительно её любил. Это была та самая любовь, с первого взгляда, взаимно, и, казалось, навсегда. Мне уже хотелось и семьи, и ребёнка, и свадьбы, и называть Аню женой, и планировать выходные для всей семьи.

***

- Яр, - Лера подбежала ко мне.

Я улыбнулся. Сестрёнка очень милая, когда ее выражение лица так озабочено и заинтересовано.

С тех пор прошло четыре года. Мои раны больше не кровоточат. Мы переехали в частный дом с маленьким огородом, где я обычно курил по вечерам, чтобы не накатывали воспоминания. Вот здесь меня и нашла маленькая проныра.

- Что такое? – я непонимающе взглянул на её грустное личико, бросая в сторону сигарету.

- Я нашла птичку, - она протянула мне руку и на её ладошке лежала птица. Не знаю, какая именно, я в них не разбираюсь, но она была мёртвая.

- Господи, Лера, зачем ты её подобрала? Выкинь!

- Она умерла, да? – Лера грустно посмотрела на свою ладонь.

- Да, видимо, пришел её час, такое бывает.

- И все умирают, потому что приходит их час? – семилетнее чудо взглянуло на меня своими глазами, цвета молодой зелени.

- Не всегда, - я вздохнул. – Бывает и так, что у них забирают жизнь.

- А зачем?

- Я не знаю, Лер, пойдём, похороним птичку, - мне не хотелось говорить о смерти.

Мы закопали птицу в самом дальнем месте огорода, около забора. А потом я разлёгся на траве, рядом с малиной, где можно было лежать и смотреть на звёзды.

- Ты не хочешь, что бы я умирала? – спросила Лера, устраиваясь рядом и положив свою голову мне на плечо.

- Конечно, не хочу! Ты же моя сестра! – я даже думать об этом не мог, я не хотел терять последнего дорого мне человека, не считая отца.

- И я тоже не хочу, что бы ты умирал, - она как-то странно вздохнула.

- Я не умру, - я закрыл глаза.

В последнее время Лера как-то странно себя вела. Вот только я не мог понять, в чём заключалась эта странность. В движениях, в словах, в отношении, в общении. Всё было как-то... Я не мог сформулировать правильно, и полностью собрать в один мешок свои мысли, но меня тревожило это. Очень сильно тревожило.

- Братик, я люблю тебя, - Лера потёрлась носом о моё плечо.

- Угу, я тоже, - я смотрел в небо и думал о том, как давно всё это было.

Семь лет назад я потерял свою мать, до конца так и не осознав, что же случилось. Четыре года назад я потерял девушку, и моя жизнь превратилась в существование. Я, как робот, вставал, шёл на работу. Как робот ел, спал, учился. Я жил как робот. Никакие психологи не могли извлечь меня из того кокона, в который я забрался после смерти Ани.

Её убийцу так и не нашли. Никаких улик, никаких подозреваемых, ничего. Только тело девушки с поломанными костями, накрытое полиэтиленовым мешком, которое навсегда запечатлелось в памяти.

Каждая кость, которая была на её теле, была сломана, делая её похожей на ткань, игрушку, набитую тряпками, из-за которых она не может находиться в устойчивом положении. Каким же жестоким надо быть, что бы так изуродовать человека?

Я долго не мог примириться со смертью Ани. И я никак не мог поверить, что дело об этом убийстве закрыли, а убийцу так и не нашли. Родители девушки уехали, а через несколько дней я узнал, что её отец скончался. Сел на машину в гараже и нажал на педаль газа.

Аню любили все. И я даже не мог предположить, кто мог так её ненавидеть, чтобы дойти до такого зверства.

Ни капли крови, ни царапин, ни следов убийцы. Как будто сама смерть решила забрать её жизнь, но сперва искалечила тело.

Кто её так ненавидел?

Я задавал себе этот вопрос на протяжении всех четырёх лет, но так и не нашел ответа. Постепенно, я выходил из депрессии, спасибо психологам и сестрёнке. Лера больше всех поддерживала меня, как будто это я был младшим в семье.

1.

- Эй, Ярик, - ко мне подбегает Паша, работающий в нашем офисе.

Весёлый и добрый парень, друг, так сказать. Он всегда открыт для людей; всегда взлохмаченные кудряшки золотистых волос и голубые глаза, девчонки бегают за ним. Правда, в росте он мне уступает. Да и вообще, полная противоположность меня. Я мало улыбаюсь, душу никому не раскрываю, да и не провожу выходные с коллегами по работе.

- М? – я медленно оборачиваюсь. После всего, что случилось, я стал не очень разговорчив.

- Говорят, у тебя день рождения скоро? – Пашка лучезарно улыбается.

- Ну, и?

- Пригласишь меня на свою вечеринку?

- Я не устраиваю вечеринок, - собираюсь уходить.

- За тебя уже всё устроили, - Павел опять улыбается.

Ну, вот, это его знаменитая черта: «Я всё устрою, не беспокойся». Меня о вечеринке известить, наверно, хотели во время самой вечеринки.

- И, когда же ты хотел меня обрадовать этой информацией? – я упираю руки в бока, как гневный царь, честное слово.

- Я уже радую, ты не беспокойся, и вообще, надо же когда-нибудь развеяться, а то цвет лица у тебя зелёный и рассыплешься скоро.

- Не нужны мне никакие вечеринки, - отстранено думаю, что неплохо бы вообще жить в отшельничестве, где-нибудь в горах.

- Господи, но это же твой день рожденья! Не будь букой, люди хотят поздравить тебя и отпраздновать, - Паша дружески хлопает меня по плечу.

- Было бы лучше, если бы они оставили меня в покое.

- Ярослав Андреевич! – гневный голос Паши. – Побудьте с коллективом хоть немного!

- Ладно, - бормочу я недовольно, - но, запомни, Скворцов, не ждите от меня весёлой физиономии и шуток.

- О’кей, - Пашка преображается и тащит меня по коридору. – Мы вот с Юлькой думали, у кого устроить сие грандиозное пиршество, ты как?

***

«Ненавижу дни рожденья. Вообще ненавижу праздники. Всё ненавижу» - это не весь перечень моих мыслей на двадцатишестилетнее день рождения. Из него коллеги устроили, чуть ли не день Святого Патрика и Новый Год одновременно.

Мне ещё предстоит думать, кто убирать будет это всё, кто будет мыть посуду, и самое главное, кто будет развозить пьяных друзей-приятелей по домам? Заманчиво, ничего не скажешь.

Я за вечер выпил всего пару стаканов сока, поэтому трезв, как стёклышко. А наблюдать за пьяным сборищем веселящихся коллег, не из приятных зрелищ. Не люблю я пьяных.

- Ярослав Андреевич, - хихикнула Юля, пробираясь ко мне через танцующую толпу. – С днём рождения Вас, - она целует меня, да и не куда-нибудь, а в губы, размазывая свою кроваво-красную помаду.

- Спасибо, - я скептически осматриваю её состояние.

А состояние оставляет желать лучшего. Вообще, у меня смутное подозрение, что моим коллегам нужен был просто повод для того, чтобы хорошенько напиться и отпраздновать.

- Юля, тебе не пора домой? - я подхватываю девушку под руки и иду искать её сумку.

- Ну что Вы, Ярослав Андреевич. Я смогу и сама дойти, - девушка смешно краснеет и прижимается к моему плечу.

Наконец я нахожу её сумочку, прощаюсь с друзьями, попадающимися по дороге. Оставаться и помогать убирать всё это, нет никакого желания.

- У Вас есть девушка? - мурлычет Юля, прижимаясь ко мне в такси и чуть ли не целуя мои уши.

- Нет, - я попытался отодвинуться. - У тебя есть кто-нибудь дома? – шарю по своим карманам в поисках зажигалки.

- Нет, - она нервно хихикает. - Вся моя квартира в нашем полном распоряжении.

- Ах, ну, конечно, - достаю сигареты.

Вообще я сомневаюсь, что она дойдет до своей постели, она даже сидя умудряется упасть. Волшебное действие алкоголя.

- Ярослав Андреевич, Вы такой ми-и-илый, - томно пробормочет она, положив свою ладонь мне на коленку.

- Ещё бы, - я убираю её руку, тоже мне, горе-соблазнительница.

- Но Вы такой холодный, - она надула свои накрашенные губы и отвернулась к окну.

Вот и славно, я, наконец, смогу закурить. Вредная привычка, зато спасает нервы, ну, или мне так кажется.

- Приехали, - объявляет таксист, останавливая свою чёрную волгу у комплекса многоэтажных домов.

- Спасибо, - я затягиваюсь в последний раз, выкидываю сигарету за окно, и, расплатившись, вытаскиваю свою спутницу из машины.

- Ярослав Андреевич, куда Вы меня ведёте? - произносит девушка устало.

- Домой к тебе, - я чуть не спотыкаюсь у входа в подъезд. - Какой у тебя этаж?

- Седьмой, - она полностью висит на моей руке, мне приходится тащить её самостоятельно.

Кое-как запихав, а иначе это никак не назовёшь, свою спутницу в лифт, я, наконец, устало опираюсь о стенку злосчастной коробки, смотря в потолок с мигающим светом.

- Ярослав Андреевич, почему Вы меня не замечаете? – Юля подходит ко мне вплотную.

- О чём ты? – я смотрю на неё, думая о том, где в этот час можно купить сигареты.

- О чём Вы думаете? – она прижимается ко мне.

Что за пыл? Как проститутка, ей богу, готова продаться каждому.

- О том, что тебе нужно спать, а мне домой, - я пытаюсь отодвинуть её, но как же, Юлька вцепилась в меня, как клещ.

- Я не отпущу Вас домой, - и она меня целует, в лифте, как глупая школьница.

Надо же. И почему они ко мне лезут? Чувствуют, что у меня давно секса не было, мёдом намазано, стараются утешить бедного, несчастного Ярика?

Нет, я не настолько распущенный или в полном отчаянье, что бы спать с первой, кто мне предложит. Юля мне не нравится, зато она нравится Паше, а я как-то не хочу предавать друга. Но девушка так просит, что, как говорится, грех отказаться. Да, я такая сволочь, давным-давно во мне умерло всё святое. Подарим коллеге ночь счастья и исчезнем из её жизни.

Так всегда и было. Я никогда не останавливался на какой-то особенной девушке. И мне уж точно не хотелось никаких отношений и семьи, хотя нет, отношений мне, может, и хотелось. Всё же лучше когда рядом родной, понимающий человек. Но привязываться я боялся.

В свои двадцать с небольшим, я какой-то мерзкий ублюдок с потухшим взглядом. Те полтора года, что я приходил в себя, были временем инстинктов и рефлексов, временем гибели моей души.

После смерти мамы я так сильно не впадал в депрессию, но когда у меня забрали любовь всей жизни, я хотел сброситься с крыши. И я почти сделал это, если бы не социальный работник, психолог и плачущая сестрёнка, что уговаривала меня вернуться.

Глупая, она не понимала, что её брат вернётся пустым и мёртвым. Весь мир стал чёрно-белым, потух и потерял все краски. Как поэтично. Как в женских бестселлерах на холодной витрине книжного киоска.

Но это так, и даже в минуты оргазма мой мир не вспыхивает, не разлетается фейерверком, и я не вижу тысячу солнц, как в знаменитой эротике на бумажных страницах. Мой мир просто тает, но даже это медленное угасание лучше, чем пустота, которую, кажется, не заполнить, ни сексом, ни сигаретами, ни выпивкой.

Юля уснула. Я бы с радостью нарисовал её голой и спящей на голубых простынях, но я давно не рисую и даже не уверен, что получится.

Я просто сижу на кухне и опять курю, возвращаясь в воспоминаниях в тот день, в тот злополучный день. К длинному коридору, белому ковру, дивану и трупу на полу. Почему я так сильно цепляюсь за эту картину у себя в памяти? Что было не так?

Ни крови, ни следов, всё тихо, мирно, как будто Аня просто уснула, но я не видел её лица. Мне казалось, что если подойти, сдернуть полиэтилен, взглянуть в её лицо, рассмотреть её эмоции перед смертью, то я увижу удивление. Такое же, как на лице моей сестрёнки, когда я плакал. Аня не ожидала, что этот человек убьёт её? Она доверяла ему?

А Лера не ожидала, что я буду плакать? Она не ожидала, что я так люблю нашу соседку?

Я так и не смог уснуть, даже когда лёг в постель под бок моей милой коллеги. Я смотрел в потолок и видел длинный коридор, белый ковёр, диван и труп на полу.


2.

Я не собирался оставаться у Юли ещё и утром. Поэтому, как глупый, стыдливый любовник исчез, когда только-только начало рассветать. Хоть я и не пил вчера, но голова, почему-то, всё равно болит. Наверное, это от бессонной ночи и болезненных воспоминаний.

Светлые, весенние улицы ожили, воспаряли духом. Всё засуетилось, как в муравейнике, и распустилось, как маки у нас на клумбе в огороде.

Я не люблю маки, но моя сестра их обожает. Ей нравится их форма, их цвет. Сестра - единственный человек, ради которого я ещё жив. Хочу, чтобы она подросла, а дальше я ей буду уже не нужен, и тогда уж можно гордо отступить.

Я часто думал и думаю о самоубийстве. Затянуть петлю на шее, прыгнуть с крыши, попасть под машину, порезать вены, не поперек, как глупые девочки-школьницы, а вдоль, чтобы прочувствовать боль и почувствовать, что сознание расплавляется, как тогда, когда папа пришёл и сказал:

- Аня мертва.

Я не думаю, что отец после моей смерти будет горевать, ему сейчас не до этого, у него есть верная подруга - бутылка, а мы с сестрой ему безразличны. Он будет рад, если кто-то из нас исчезнет.

Лерку будет жалко, она любит меня, я забочусь о ней, делаю ей уроки и рассказываю ей сказки на ночь, надеясь, что может быть, и в моей жизни случится чудо, как в этих самых сказках.

Вообще, в свои юные года я рассуждаю, как старик на пенсии, но я даже и не предполагаю, что можно рассуждать по-другому. Меня заставили так рассуждать. Меня заставил врач, который объявил, что удалось спасти только сестрёнку. Заставил отец, который сказал, что Аня мертва. Заставили менты, не давшие увидеть лицо моей мёртвой девушки. МОЕЙ мёртвой девушки. Психологи, врачи и следователи - все они заставили меня думать иначе и не верить в сказки.

Меня вырвали пинцетом, как клеща, из моих мечтаний о счастливом будущем, из детства на футбольной площадке. Меня выкинули во взрослую жизнь, как рыбу на берег и оставили задыхаться. Как будто это был эксперимент, и все ждали, что же получится. Так вот, я дышу. Ну и что, что сквозь сигаретный дым? Ну и что, что я хочу передавить запас кислорода галстуком или бельевой верёвкой, привязанной к люстре или батарее у потолка? Но я дышу, и их эксперимент провалился.

Без оправданий, ни сожаления ни о чем. Легко и просто, как говорится. Закончить свою жизнь, чтобы, наконец, закончились эти воспоминания. Чтобы закончились эти сны, от которых я просыпаюсь в холодном поту, с расширенными зрачками.

***

- Привет, сестрёнка, - я вошёл в дом.

- Яр! – ко мне подбегает Лерка. – Ты почему бросил меня? – зелёные глаза полны слез.

- Я не бросал тебя, - я кое-как скидываю куртку с кроссовками и иду на кухню, рефлекторно ставя на плиту чайник. – У меня не получилось приехать домой.

- Врёшь! У тебя был день рождения, а тебя даже не было дома! - Лера подбегает ко мне и хватается за рубашку, останавливая.

- Прости, - сажусь перед ней. – Мои друзья устроили для меня вечеринку, а мне пришлось пойти туда.

- А меня взять ты не мог? – она гневно топает ножкой.

- Прости, но там все были взрослые и не очень трезвые, - я встаю и подхожу к холодильнику, вытаскивая продукты и соображая, что можно приготовить. – Отца не было?

- Он спит, - Лера садится за стол. – Я хочу бутерброд с колбасой.

- Есть, капитан, - я, наконец, отыскал на полках колбасу. – Он был пьян?

- Нет, он пришёл, поцеловал меня в лоб. Потом сказал, что устал, и пошёл спать.

- Прости, что я не вернулся, - я ставлю перед ней кружку с чаем и бутерброды.

- Ничего, - грустно говорит Лера, - ты, наверное, был у девушки.

- Нет, - вру. - Я ночевал у друга, помнишь Пашу? – она кивает. – Вот у него, помог ему убрать после праздника квартиру.

- Он хороший, - бормочет Лерка и всё-таки принимается за свой завтрак.

- Угу, - я направился в отцовскую спальню. - Пап, - зову я, но слышу в ответ лишь тишину.

Приоткрываю деревянную, крашенную в бронзовый цвет дверь, и окунаюсь в полумрак спальни.

Окна плотно завешены шторами, посередине комнаты двуспальная кровать с синим тяжёлым одеялом. Рядом стол, телевизор, шкаф. Темно и как-то пресно, воздух пропитан перегаром и потом.

Замечательно. Усмехаюсь сарказму.

- Пап, завтрак, - я подхожу к окну, отодвигая шторы, и открываю форточку. - Господи, воздух застоялся, будто кто-то умер. Пап, вставай, мне некогда.

- Яр, хватит орать, - отец натягивает одеяло до самого носа.

- Мне на работу пора, я уже и так опаздываю, - собираю с пола грязное бельё и выхожу в ванну.

- Мог обо мне и не беспокоиться, - кричит мне вслед отец.

- Ну, конечно, - я запихиваю бельё в корзину и смотрю на своё лицо в зеркале.

Да, моё отражение оставляет желать лучшего. Тёмные круги и мешки под глазами, впрочем, как обычно, сами глаза красные. Бессонница явно плохо влияет на моё лицо.

По-быстрому приняв душ, и позавтракав, я кое-как нахожу нужные документы на работу и одеваюсь поприличнее. После дня рожденья мой костюм выглядит не лучшим образом.

- Лер, ты идёшь? – я пытаюсь затянуть нормально галстук.

- Сейчас, - сестрёнка подбегает ко мне, чуть не споткнувшись о мой дипломат.

- И почему тебе не ко второму уроку? – бормочу и застёгиваю ей куртку.

- Ты придёшь на концерт? – Лерка увлечённо ищет что-то в своей сумке.

- Сегодня, в шесть? – открываю дверь и выхожу. – Пап, мы пошли.

- Да, вот, держи, - она протягивает мне открытку.

- Что это?

- Пригласительный, я хотела сделать ещё и для папы, но он наверно не придёт, - говорит обиженно она.

- Спасибо, - я чмокаю её в лоб. - Уж я-то точно приду.

***

Прихожу на работу в приподнятом настроении, а как же? У любимой сестренки праздник, её первый концерт. Она у меня талантище. Поёт и танцует. И всё, как говорится, от бога. У неё замечательный голос, вот подрастет, и можно будет выступать, и не только в школе. В отличие от меня, простого, но как мне говорят - «талантливого» фотографа и художника, мне кажется, что сестра намного талантливее меня, потому что у неё есть желание заниматься любимым делом, а вот у меня как-то не очень.

С фотографией проще, это не то, чем я хотел когда-либо заниматься. И когда меня просят что-либо нарисовать для прибыльного контракта, я отказываюсь. Потому что я рисую только с вдохновением, а оно пропало девять лет назад.

Да, уже девять.

Вспомнился вчерашний праздник. После такой пьянки буквально все мои коллеги мучаются от похмелья, но зато Паша как огурчик. Ему вообще, похоже, всё нипочём.

- Ну, как ты? – радостно улыбаясь, Пашка хлопает меня по плечу.

- Это я тебя спрашивать должен, я, в отличие от тебя, не пил, - скептически поднимаю бровь.

- Да ладно тебе, в кои-то веки наш знаменитый угрюмый Ярослав Волков присутствовал на вечеринке.

- На попойке, - поправляю я. - Мне пришлось довозить твою возлюбленную до дома.

- Кого? – Скворцов немного опешил.

- Юлю, - произношу вкрадчиво. - И мне кажется, она плохая ставка.

- А тебе-то откуда знать? – Пашка вдруг ощетинивается.

Что касается вещей или людей, которых он любит или хотя бы они ему нравятся, он всегда приписывает им чуть ли не мистические свойства. Эдакий мечтатель современности. Всегда идеализирует людей и предметы. Для него жизнь прекрасна и удивительна, все люди добрые, а кризиса в стране вообще нет.

- Поверь мне, - разворачиваюсь, чтобы направиться в свой кабинет.

- Нет, постой, - он дёргает меня за руку. - У вас что-то было, да? – ещё чуть-чуть и он расплачется, мне его даже жалко. И почему этому светлому сентиментальному человеку, всегда нравятся такие стервы, как наша коллега?

- Паш, она сама этого хотела.

- А ты, конечно же, не мог ей отказать, - в глазах друга боль и осуждение.

- Я хочу сделать для тебя как лучше, послушай меня... - я склоняюсь к его лицу.

- Ага, послушай его. Ты... ты же друг мне.

- Послушай меня, - чуть громче произношу я, уверенно смотря в его глаза. – Этот человек не стоит такого, как ты, - я поправляю его галстук. – Тебе нужен кто-то другой, кто будет ценить тебя, а не спать на стороне.

- Угу, и где же этот кто-то? - Паша совсем сник.

- Этот человек появится, вот увидишь, - я улыбаюсь, пытаясь придать улыбке надежду, любовь, заботу, ну и всю ту сентиментально-романтическую чушь, что бы подбодрить друга. – А сейчас, - я поправляю его пиджак, - нам надо приступить к работе.

Никогда не считал себя психологом, вообще не думаю, что у меня есть хоть капля проницательности, да этого и не нужно, когда у большинства людей их эмоции на лбу написаны крупными буквами. Вот и у Паши огромной неоновой надписью высвечивается: «Меня никто не любит, я никому не нужен, лучший друг предал меня». Глупо и слезливо как-то. Если его возлюбленная сама затащила меня в постель, то это только подтверждает то, что она ему не пара. Такого человека легко обмануть, поэтому ему нужен кто-то верный. Хотя бы преданный.

- Ярослав Андреевич, - послышался тихий голос за спиной.

Оборачиваюсь.

Юля.

- О, привет, - улыбаюсь, стараясь показать, как я «безумно счастлив» от встречи с ней.

- Я хотела извиниться, - она виновато опускает голову.

- За что? – я складываю руки на груди.

- Ну... за то, что случилось вчера, - она смущённо прикрывает глаза с накрашенными ресницами.

- А что же такого случилось? Ты хотела этого, я тебе помог, всё, - я подхожу ближе, - только, мне кажется, тебе не место в сердце Павла Скворцова.

- М? – она удивленно поднимает голову. – А он здесь причем?

- Ты ещё и слепая, - фыркаю. - У меня нет времени, ты всё сказала?

- А... ? Да... - девушка заметно растеряна.

- Я прощаю тебя, - проповеднически произношу я, положив руки ей на плечи. – И мне пора идти, - разворачиваюсь и иду в свою студию.

Любимое кресло, я даже закрываю глаза и устало вздыхаю, опускаясь на кожаную поверхность. Что-то мне заметно подпортили настроение, как и всегда, впрочем.

На работе я, конечно, не начальник, но очень влиятельный, так как главный фотограф и оформитель. И хоть я и не могу никого уволить, почему-то все новички меня боятся, как первоклассники боятся директора. Смотрят с восхищением, уважением и боязливым ожиданием.

Ненавижу, когда они так делают, как будто я сверхчеловек какой-то. Я обыкновенный, с тем же набором органов и почти тем же набором интеллектуальных способностей, как и у них. Но они делают из меня какого-то идола. Неужели, я выгляжу так сурово? Или строго? И вообще, как я выгляжу?

Я подхожу к зеркалу в своей студии.

Так-с, волосы немного растрепались, но мне так больше нравится, костюм безупречен, обувь безупречна.

Так, я сноб.

Какие подробности узнаёшь о себе.

Быстро скидываю пиджак, развесив на спинке кресла, снова смотрю в зеркало. Ну, вот, так лучше, я даже рукава закатал. Теперь я не такой чопорный и холодный, что определенно пугает моих коллег. Отлично, и почему я раньше не замечал, что из меня выходит интеллигент?

- Ярослав? – дверь в студию открывает начальник, Георгий Николаевич.

Маленький, толстенький, как Карлсон, только без пропеллера. С жидкими волосами, и заметной лысиной, с полагающимся для таких начальников пивным животиком и часами, стоящими кучу денег.

- Разбери эти фотографии и выбери самые подходящие для нынешнего заказа, максимум десять снимков, - Николаевич кладёт фотографии на длинный стол, заваленный всяческими бумагами, пленками, фото-принадлежностями, альбомами и красками. – Отлично выглядишь, - добро усмехается он, окинув меня взглядом.

- Спасибо, - я улыбаюсь уголком губ.

Его смех хрипловатый, как лай у простывшей собаки, но вместе с его внешностью это выглядит по-доброму и мило.

Люблю я оценивать людей, сравнивать, анализировать. Вот Паша. Милый, солнечный парень, который быстро влюбляется, сильно горюет и никогда не унывает. Всегда с улыбкой на лице и с добрым советом.

Юля, глупая девушка, блондинка с пухлыми губами и густо накрашенными ресницами. Хотя, странно, что она не носит мини-юбки, с её-то внешностью... Обычно, она ходит в строгих костюмах. Всегда льстит, но добивается своего, может, наверное, получить повышение и через постель.

Юрка - мой помощник, студент-практикант. Боится меня, как огня. В его глазах начальник не Георгий Николаевич, а я. Немного робкий, но, что касается дела, то довольно уверенный, даже иногда нагловатый. Тощий, долговязый, как будто его не кормят, за версту видно, что студент. Младше меня на пять лет, хотя, кажется что разница намного больше.

Георгий Николаевич - начальник. Ну, я уже говорил, что это прототип доброго мультипликационного героя Карлсона. Немного сентиментальный, но с крепкой хваткой. Хорошо знает своё дело, вот только со здоровьем немного проблем, ему уже не семнадцать, чтобы вести бизнес и быть бодрым, как школьник. Часто устает и перенапрягается. Но фирма, благодаря ему, поднялась на более благоприятный уровень.

Алёна - художник в нашем отделе, крашенная в чёрный цвет, с двумя синими прядями слева. Немного стервозная и развязная, хватка - что надо, да и за словом в карман не лезет. Отчитывает всех и каждого, как будто это она начальник. Гордая, немного заносчивая, но не злая. Творческий человек как-никак, таким всё прощается.

Себя я к творческим людям не отношу. Я больше не могу рисовать, а поэтому моё дело только фотографии, от которых я не получаю никого морального и психологического удовольствия. Но начальство довольно, все счастливы, мир спасён.

***

- Юр, - я, с карандашом в зубах, подхожу к помощнику. Тот от моего голоса аж вздрагивает. Господи, и почему они все меня боятся?

- Да, Ярослав Андреевич, - мальчишка робко смотрит на меня.

- Какая из двух фотографий больше подходит для проекта? - я протягиваю ему снимки.

- А почему я? – он испуганно глядит на фотографии.

- Блин, - махаю неопределенно рукой, - хватит зажиматься. Я спрашиваю твоего мнения, это твой шанс, покажи себя, - я хлопаю его несильно по плечу, а то ещё развалиться.

- Ну, - медленно произносит он, потом переводит дух и продолжает, - думаю вот эта, - он протягивает снимок, который в правой руке. - Здесь более контрастная игра теней, да и нет никаких лишних деталей.

- Ну вот, - забираю снимки, - можешь, когда захочешь.

- Простите, - тихо бормочет парень.

- Что ты себя, как девочка-школьница на выпускном вечере ведёшь?

- Просто, не думал, что Вас интересует моё мнение. Я же только студент, - уже чуть громче говорит Юрка.

- Что за бред? – задумчиво рассматриваю фотографию, выбранную практикантом. – Если я спрашиваю твоё мнение, то это значит, что оно мне интересно. Не так ли? – я смотрю на него.

- Так, наверно, - он робко улыбается и принимается завершать чертеж.

Вот, и что это такое было? Почему они не понимают, что если я спрашиваю их мнения, то значит, оно меня интересует. И когда это я стал таким серьёзным? Требовательным? И бла-бла-бла.

Неужели, именно из-за этого новички меня и боятся? Одна Алёна может себе позволить отчитывать меня. И у неё есть огромное поле для деятельности, в связи с моей неспособностью рисовать. У неё колкие замечания, иногда бьют прямо в сердце.

Всё-таки меня задевает напоминание о том, что я перестал рисовать, потому что я вспоминаю, из-за чего это произошло. И, следовательно, я начинаю вспоминать длинный коридор, белый ковёр, диван и труп на полу в полиэтилене.

Закрываю глаза.

Почему эта картина преследует меня? Почему я не могу забыть тот момент, когда это увидел?

Мысленно, я всегда проходил в гостиную, срывал полиэтилен и смотрел на её лицо и в глаза, выражающие удивление. Почему я так уверен, что она удивлена? Может, потому что подсознательно я чувствовал, что Аня была знакома с преступником?

Она открыла этому Некто дверь и улыбнулась, так как этот человек ей нравился. Она доверяла ему. Некто тоже улыбнулся и вошёл в квартиру. Они беседовали и пили чай. А так как Аня любила чистоту, она обязательно сходила на кухню и вымыла кружки, а потом вернулась в зал. А там, на диване сидел Некто, он посмотрел на неё, щёлкнул пальцами, и Аня умерла. Мгновенно.

Я не знаю, как убийца смог сломать все кости без следов. Но я уверен, ему это ничего не стоило. Для него это было легко, стоит только щёлкнуть тонкими белыми пальцами. Почему я уверен, что у Некто такие пальцы? Потому что я просто знаю, чувствую, подсознание рождает мне эту картину постоянно.

У Некто нет лица, оно в тени и покрыто мраком. Но я уверен, у него яркие глаза, только не знаю, какого именно цвета.

***

Обычно, после работы я иду в бар или просто гуляю в парке. Домой мне всегда не хочется, но там сестрёнка, поэтому, волей-неволей, приходится возвращаться. Не могу оставлять Лерку одну с отцом. Радует то, что папа почти не приходит домой, а если приходит, то он обычно трезв.

Он не алкаш, нет, он просто любит выпить. А когда выпьет, начинает учить жизни и жаловаться, и если ему скажешь что-то не то – лезет в драку.

Он очень устал. Я вижу, как потухли его глаза, как он осунулся. После смерти мамы у него было мало женщин, наверное, это тоже сыграло на его психическом здоровье.

***

На этот раз, после работы я отправляюсь в школу к Лерке. Когда-то здесь учился и я. Прямоугольное четырехэтажное здание с новыми пластиковыми окнами. Во дворе много деревьев и цветов. Всё цветет и благоухает, при мне здесь было не так красочно.

Кое-как успеваю к шести. Забегаю в огромный зал, украшенный шариками, лентами и прочим, и сразу же ищу глазами сестрёнку.
Лерка стоит в кругу одноклассников, беззаботно смеясь и болтая о чем-то.

Беззаботность. Как давно я потерял эту способность?

Лерка, вся искрящаяся, весёлая и довольная, махает мне рукой и направляется ко мне.

- Братик, ты всё-таки пришёл, - она улыбнулась.

- Ты бы меня съела, если бы не пришёл, - усмехаюсь и чмокаю её в щёку.

Лерка почему-то краснеет, ей-богу краснеет, чего это она? Впервые что ли? Или издали закон, который запрещает старшим братьям целовать своих сестёр в щёку, а я по неосмотрительности его нарушил?

- Ты чего? – я вопросительно поднимаю бровь.

- Ничего, - она улыбается. - Скоро концерт начнётся, - она стукает меня не больно в живот и убегает к друзьям.

Вот же ребёнок, и попробуй пойми, что означает то или иное её действие.

Оглядываюсь и ищу себе место. Странно, хоть это и обычное школьное представление, народа много. При мне такого не наблюдалось.

Наконец, сажусь в конце зала на последнем сиденье.

Чуть позже гасится свет, и освещение остается только там, где будут выступать. Сцена в свою очередь тоже изменилась с моих времён, хотя прошло всего восемь лет.

Представление начинается как обычно с официальной части. Куда ж без неё? Директору, учителю или завучу необходимо сказать свою пламенную речь, протяжённостью от десяти минут до получаса.

Дальше читают стихи, потом какая-то сценка, типа миниатюры. Как я понял, это конкурс, поэтому здесь очень насыщенная программа.

Лерка выходит где-то седьмой по счёту. Тёмно-синее лёгкое платье ей очень идёт. Да и вообще, на сцене сестрёнка выглядит намного старше, и она очень красива. Нет, я и раньше не сомневался в этом факте, но сейчас она выглядит как-то... по-другому что ли. Как будто она перепрыгнула по возрасту года четыре.

Волосы распущенны и покрыты каким-то лаком, похоже, тем, что с блестками. Ей идёт. Ага, значит, вкус у Лерки есть. Если ей со стилем конечно не помогали.

И она запела.

Что-то на английском. Красивое и грустное. Почему я раньше не замечал, что у неё такое отличное произношение? И почему я никогда не замечал, какой у неё красивый голос?

Она поёт и смотрит прямо на меня. Всю песню. Не сводит взгляд. Я конечно знаю, что когда на сцене, то лучше смотреть куда-нибудь, на окно, шторы или противоположную стену, но не в глаза же кому-то. Это выглядит так, как будто она поет только для меня, и от её взгляда мне как-то не по себе.

Аплодирую я стоя. Зал тоже заполняется овациями, похоже, победитель определён.

После Лерки выступают ещё дети, они по-своему хороши и талантливы, но я под впечатлением. Никогда не знал, что моя сестрёнка так красиво поёт. И я точно знаю, что она выиграет этот конкурс. Нет, не потому что она моя сестра, а потому что она действительно хорошо пела. Прекрасно. Гениально.

Наконец, судьи начинают своё долгое и секретнейшее совещание.

Лерка сидит со своими одноклассниками, а её классный руководитель, как знатный тренер, ходит вокруг и даёт советы.

Со своего места поднимается директор и идёт на сцену. Наконец-то.

Помните фразу «гробовое молчание»? Так вот, зал замолчал, так же, как в этой фразе. Стало тихо до невозможности. Все ждут, как ждут вынесение вердикта на суде.

Директор – полноватая, но подтянутая женщина с крашенными в тёмно-рыжий цвет волосами – не может, конечно же, ограничится просто объявлением победителей. Она долго и нудно рассказывает о том, как важен данный конкурс для определения и развития способностей учеников, много всякой официальной чуши.

Победителей называют с конца, то есть с третьего призового места. Его занимает какой-то мальчик, который, кажется, читал стихи.

Второе место достаётся девочке, которая пела под гитару, она старше Лерки на два года, красивая и очень грустная.

Победителей почётно награждают, вручая грамоты и что-то в подарочных коробках.

Перед тем как произнести имя ученика, который занял первое место, директор, чтобы потрепать всем нервы, рассказывает, как они с родительским советом организовывали этот конкурс и что было на прошлых мероприятиях. И уж потом только, она подводит речь к объявлению победителя.

Я уже готов встать и аплодировать, так как знаю, что победит сестрёнка. Но вместо Валерия Волкова, с уст директора слетают имена какой-то Насти Смирновой и Кости Демидова. Пара, что танцевала вальс.

А я стою в ступоре и никак не могу поверить, что первое место заняла не Лерка. Ведь все были просто уверены, что приз у неё в кармане.

Я стою и тупо смотрю, как в Леркиных глазах появляются: недоумение, удивление, обида, злость и слёзы.

Наконец, я выхожу из транса и бросаюсь её утешать. Лера прижимается ко мне и плачет.

- Ну, тише, тише... - я глажу её по голове. - Ты пела просто прекрасно.

- Я хотела победить, - сквозь слёзы бормочет она.

- Ты и так победила, они просто не увидели этого.

- Я хотела победить для тебя... - всхлипывает она, прижимаясь крепче.

- Зачем? Лерочка, прекрати реветь, для меня ты же всё равно победительница, - я отпрянул и смотрю ей в глаза, присев.

- Я хотела для тебя... это был подарок, - Лерка размазала слёзы по лицу, всхлипывает. - Потому что я люблю тебя.

- Глупая, - я вытираю её слёзы, - я тоже тебя люблю. Но для этого не нужны победы, потому что это же и так ясно, - я целую её в лоб. – А теперь улыбнись, всё же хорошо.

- Нет! Я хотела, чтобы ты понял, - в её голосе истеричные нотки, она опять расплакалась и прижалась ко мне.

Лерка ревёт долго, а я даже не знаю, как её утешить.

- Ну, всё, хватит, - целую её в макушку. - Я вот сейчас тоже плакать начну.

- Не надо, - она всхлипывает. - Всё хорошо, - сестрёнка отпрянула и вытерла слёзы. – Ты ведь даже без победы мной гордишься?

- Конечно, - я улыбаюсь и чмокаю её в лоб. - Я всегда тобой горжусь.

- Тогда я не буду плакать, - и она тоже улыбается.

3.

Наши спонсоры и заказчики довольны, заказ сделан в срок и качественно. Все счастливы и рады, а в моём кошельке прибавилось купюр.

Я, на радостях, (что очень странно для меня) приглашаю Юрку что-нибудь выпить и просто обсудить проделанную работу.

Практикант буквально сияет (то ли из-за того, что я снизошёл до его общества, то ли из-за денег, которые облегчили ему жизнь). Конечно же, студент соглашается пойти куда-нибудь выпить.

Юрка оказывается очень умным в разных областях, начиная автомобилями и заканчивая последними новинками кинопроката. И мой подопечный очень весёлый и разговорчивый, на работе бы так.

Юра потащил меня в какой-то, не то бар, не то кафе, усадил за столик и пошёл делать заказ, ещё бы пылинки с меня сдувал.

Я оглядываюсь, народа в зале не много, в основном разношёрстная молодёжь. От такого количества оттенков и красок, причёсок, одежд и стилей мне срочно хочется к окулисту.

- Ярослав Андреевич, - подходит Юрка с двумя бокалами с чем-то тёмно и кроваво-красным. - Держите.

- Просто, Ярик, - я забираю бокал. - Что это?

- Вино, - Юрка даже краснеет. - Я хотел, что бы Вы попробовали, это моё любимое.

- Напоить меня решил? – я вопросительно поднимаю бровь. – Я не люблю вино.

- Просто попробуйте, Вам понравится.

- Как змей искуситель, - усмехаюсь я. – Просто пива было бы достаточно.

Вино оказывается очень даже вкусным, и Юрка меня действительно не отпаивал, просто дал попробовать. Дальше мы пьём всё, что хотим. Разве что только водку с пивом не мешаем.

- Вы живёте с отцом? – Юрка даже в какой-то прострации, от шока или от алкоголя.

- Да, - улыбаюсь, оказанному эффекту. – Хватит мне «выкать», я не настолько стар, мне всего двадцать шесть. Да и не могу я оставить отца, он может тогда с собой что-нибудь сделать, и сестра только в шестом классе.

- Я просто думал, что ты, - он выделяет голосом последнее слово, - живёшь в шикарном доме с не менее шикарным видом из окна. У тебя же такие заказы.

- Но я не настолько богат, - улыбаюсь. – Да, и сам знаешь, как деньги летят, ты же студент, в конце концов.

- Ну, да, - Юрка стушевался и молчит.

- Да и тем более, у меня сестра и отец, которых тоже нужно содержать, - я принимаюсь рассматривать его.

Милый, довольно симпатичный, глаза голубые, светлые, с бликами, в обрамлении рыжеватых ресниц. Волосы тоже рыжие, правда, тёмные, из-за чего его и за шатена принять можно. Высокий, но чуть ниже меня, ростом я не маленький; с лёгким загаром, наверно отдыхал где-то летом, если только в солярий не ходит.

Юрка тем временем поглощает последний бокал виски и заметно хмелеет.

- У тебя девушка есть? – спрашиваю я, рассматривая его лицо.

Он довольно красив, такому грех сидеть без девушки, тем более молодость, энтузиазм.

- Нет... - он переводит на меня рассеянный хмельной взгляд.

- По-моему тебе хватит пить, - отодвигаю от него стакан.

-... но я хочу, чтобы у меня был парень... - Юрка хватает мою ладонь, которая держит стакан.

- Что-то я смотрю, ты действительно много выпил, - я встаю. – Пойдём, я тебя отвезу домой.

- Нет, - упирается практикант.

- Пойдём, говорю.

- Нет. Вы, что, не замечали никогда? Как я смотрю на Вас, как я хочу Вас.

- О, - театрально закатываю глаза, - конечно, замечал. Пошли уже.

Вот же настырный ребёнок, напился уже до состояния, когда морозишь всякую чушь.

Гея из себя корчит, когда девушка в общаге ждёт.

- Вы всегда такой холодный, - он смотрит мне в глаза. – Всегда такой серьёзный, никогда не замечали моих взглядов.

Чёрт, он серьёзно. Это видно по его глазам, совершенно трезвым. Ещё и влюбленного парня мне не хватает, для полного счастья.

- Так, Юра, - я начинаю раздражаться, - ты сейчас встаёшь, и мы уходим. Потом ты садишься в такси и едешь домой.

- Нет. Я не поеду, - он уже чуть ли не за столешницу держится, когда я пытаюсь вытащить его из-за стола.

- Вот же настырный, что за детский сад? – я шумно вздыхаю. – Пошли, говорю, - тяну его за воротник рубашки как ребёнка. – Ну, что мне сделать?

- Поцелуйте меня, - его взгляд быстро скользит по моим губам.

- Господи, - смотрю с надеждой в потолок. - Ладно, - и чмокаю его в лоб.

- Не так, - он морщится. – Мне не десять лет, Ярослав Андреевич, я уже взрослый мальчик для таких поцелуев.

И вот тут мой мозг виснет.

Я подумал: «Ну ладно, он признался мне, что хочет меня, ну это можно понять, молодость и всё такое. Парни часто хотят что-то такое попробовать. Когда он попросил его поцеловать, я, не задумываясь, запечатлел на его лбу целомудренный чмок, как привык с сестрой, но сейчас….»

Что сейчас? Он просит поцеловать его, как говорится, по-взрослому. Он просит. Студент. Мой подопечный.

- Ты хочешь поцелуй в губы? – совершенно идиотский вопрос с моей стороны, он кивает.

- Неужели Вы, Ярослав Андреевич, забыли, что такое взрослый поцелуй? Это именно в губы и желательно с языком, - на его лице ухмылка.

И вот тут я вообще выпадаю в осадок. И больше всего меня убивает последняя фраза.

Я целовался раньше с парнем, всего раз, в тринадцать лет, ради эксперимента и мне не очень понравилось. Может, потому что мы были неопытными детьми, не знаю, но повторять мне больше не хотелось. Мне не было противно, по сути то, какая разница мальчик – девочка? Просто я решил, что это не для меня.

А сейчас холёный студентик просит засосать его, причём просит на полном серьёзе.

- Юр, это не смешно, - признаюсь честно, мне даже немного страшно, отчего голос дрожит.

- А я и не шучу, - он пригибает меня ближе к себе за воротник рубашки.

- Ты будешь жалеть наутро, когда протрезвеешь, - говорю я, почти касаясь его губ.

Я только сейчас замечаю, что его губы немного пухлые, розовые, почти мальчишеские.

- Не буду, - и он, наконец, целует меня.

С девушками не так. Они нежные, податливые, как пластилин. А с парнем – это борьба с переменным успехом, которая может иногда сменяться покорностью.

Вот и Юрка, то ли нежный, то ли напористый. Коварный мальчишка, он с первых же минут понимает, что мне нравится.

От него пахнет чем-то экзотически-вкусным, а рот вкуса виски. Убойная смесь.

Да, целуется он сногсшибательно.

- Всегда мечтал это сделать, - говорит он, отпрянув.

- Целуешься неплохо, - я восстанавливаю немного сбившиеся дыхание.

- Ты хотел сказать, отлично, - строго смотрит он, облизнувшись.

- Не знаю, не распробовал, - я опять притягиваю его к себе.

Была, ни была. Если это так хорошо, то зачем отказываться? Давно не было так спокойно, давно мне не было так наплевать на всё.

И не успеваю я оглянуться, как мы уже целуемся в его квартире, стягивая одежду, друг у друга.

Я не против секса с парнями, я вообще равнодушен к ним (впрочем, как и к девушкам). И если не кривить душой, то мне даже нравится. Ещё бы не понравится... опытные губы, опытные руки, я чувствую себя намного младше его, но недолго. И впервые за долгое время, мой мир разлетается фейерверком и яркими звёздами во время оргазма.

Если это какая-то терапия после затяжной депрессии, то я согласен это повторить. Даже могу попробовать себя в роли пассива.

Пусть общество думает, что хочет, и оставит себе свои нравоучения. Это не так страшно, как об этом говорят.

Я никогда не был фанатиком или гомофобом, мне всё равно кто с кем спит. А удовольствие, оно и в Африке удовольствие. И какая разница, как его получать? И какая разница, снизу ты или сверху (по Юрке видно, что ему не хуже моего)? Неважно, с девушкой ты или с парнем, или с обоими сразу, лишь бы по взаимному согласию, без преступности и всеобщего обозрения.

Общество. Люди. Окружение. Все они сочувствовали мне после смерти мамы, все они жалели меня после смерти Ани. Но всё равно оставались безразличны к чужому горю.

Я сжёг все фотографии своей девушки, чтобы не сойти с ума, чтобы крыша не поехала окончательно. Если этого уже не случилось.

И, как обычно, все мои рассуждения возвращаются к одному. К тому злосчастному дню. К трупу моей девушки.

4.

Он просчитался, приведя Её домой. На кухне их встретила его жена и покормила. Мужчина был расстроен, почти кусая губы от разочарования и сверкая своими карими глазами.

Зато Она была довольна. В комнате его жены Она нашла то, чем убьёт его.

***

«Я знаю, что ты замышляешь», - девочка присела на диван.

Мужчина садится рядом. Он позвал Её посмотреть красивые фотографии тех мест, где он побывал с семьёй. Но Она знала, зачем на самом деле он привел Её сюда и, ни капли не боялась.

- Это водопады, - мужчина обнял Её, придвигая к себе.

- Красивые места, - девочке не нравились чужие прикосновения.

- Ты тоже красивая, - хрипло произнес мужчина.

- Вы льстите, - девочка уже держала оружие в ладони.

- Нет, - мужчина погладил Её спину, спустился ладонью к пояснице. - Хоть ты и маленькая, но уже очень хорошая.

Ей не нравилась эта фраза, как будто говорилось о куске мяса.

- Очень-очень хорошая, - его рука дотронулась до резинки Её трусиков и спустилась ниже.

- Что вы делаете? – спросила Она на полном серьёзе.

- Тихо, - он поцеловал Её шею. - Ничего не будет, просто мне хорошо, - он погладил Её ягодицы.

- А мне - нет, - девочка отодвинулась.

- Ну, что ты, - проникновенно произнёс мужчина. - Как это может не нравиться?

- Есть только один человек, которому позволено меня касаться, - девочка схватила оружие убийства поудобнее и сверкнула глазами. - И это не вы.

И его зрачки окрасились в страх.

Кровь. Красная, как Её любимый цвет.

Она улыбнулась, довольно сощурившись, и бросила оружие к ногам убитого мужчины.

Обыкновенному человеку не хватило бы сил для такого убийства, но Она всё равно не человек. Она не любила убивать, не хотела видеть Его слёз, но этот мужчина заслуживал смерти.