Или

Раннее сиротство.
Отца убили, отравили за званным обедом. Перед тем  побратавшись с ним, чтобы  не заподозрил отец.  Чтобы завороженный завереньями в дружбе, пустыми, как дно опрокинутого  казана, он испил эту чашу до дна. Чтобы - умер.

Потом гонялись за ним по степи, как за зайцем. И он, словно заяц,  бежал - прыткий, юркий, а выбиваясь из сил, укрывался  в норе. 
Он сам эти норы рыл, не располагая временем присмотреть себе готовое лежбище, оставленное зверем или притесняя в нем зверя - те, что преследовали его, были страшнее волка. Вгрызаясь в землю зубами, загребая её руками, вслушиваясь колотящимся сердцем: далеко ли погоня?
А погоня - вот-вот!

Годы скитался от кочевья к кочевью, грелся у чужого огня, хлебал безмолвно поднесенный кумыс: милость нищих гостеприимцев чванлива! - канул в ночь, не простившись, не отблагодарив.  Знал, что жизнь его не стоила и  дохи, которая не стоила ничего. Что нельзя открывать свою душу,  дабы  предательство - оно всегда начеку - не  нашло себе  легкой поживы.

То его и спасло, что жизнь не стоила ничего - ни сожалений, ни плача. Род его был рассеян, а он сам, со спины,  врагам казался беззубым: у тигра на хвосте нет клыков. Оцени враги  его жизнь хотя бы в баранью шкуру – не сносить бы головы Тэмучжину.

Кто преследует - верит в силу, кто убегает - в судьбу. Впереди Тэмучжина подстерегал всего-навсего плен, каких-нибудь десять лет сидения скрючившись и в колодках.

Судьба - как женщина, в конце концов и она уступает.
Судьба, как женщина, сдается, чтобы повелевать.

Лишения покрыли его душу коростой. Настолько плотной, что он стал несгибаемым.
К силе льнут, на курултае монголы избрали его вождем. Те, кто избирали, ошиблись - Тэмучжин уже не мог быть вождем.
Они выбрали хана.

Для начала - главаря разбойничей вольницы. Предводителя рыщущих по белому свету шаек, озабоченных,   где бы чем поживиться - и больше ничем, почитающих за доблесть воровать у иноплеменников, а за недоступностью оных, скот и девушек друг у друга, сбивающихся на случай опасности в стаю. Или чтоб сподручнее грабить.
Из них, голодных и ярых создать орду-монолит - он решил.
Спаять  монголов  целью – завоеванием мира.
Сковать  монголов  цепью –  законом.

Закон сильнее человеческой воли: воля никнет под напором толпы.
Закон - аркан: не трепыхайся - удушит.

Но как объяснить, что такое закон необъезженному коню? Коня не убедить в пользе седла словами, не уговорить нести на себе седока, повиноваться узде.

Тэмучжин очертил в чистом поле круг. Слушайте, монголы, меня. Кто войдет в этот круг – будет тотчас казнен.
Ты с ума сошел, Тэмучжин! Люди, он опился бузы!

Таков закон, глазом не повел Тэмучжин. Закон может быть неразумен и несправедлив, может быть глупостью или прихотью. Но он есть то, что не поддается сомнению. Закону  - следуют.
 
И меня казнишь? – не поверил Джамуха, нукер, названный брат, Тэмучжин ему  жизнью обязан.
Рассмеялся, встал в очерченный круг.

Тэмучжин, как  брата, его любил. Сломав Джамухе хребет, почтили нукера честью. Прочих, последовавших примеру, изрубили в куски и скормили собакам.
Закону следуют, сообразили монголы.
Тэмучжин стал Чингис-ханом.

И ещё прошло двадцать  лет. В кои годы орда  сокрушала великие царства, орошала  материк  кровью, озаряла пламенем пожарищ, прорываясь к последнему морю, вожделенному краю земли.
Край, ускользая, отодвигался, а Чингис-хан дряхлел.
Ему надоело воевать. Он пресытился.

-- Я стер с лица земли гнильё, расчистил место. Прежний мир погребен, -  сказал однажды Хан своему писцу, невольнику из китайской добычи. – Настала пора строить новый.

-- Ничего у тебя не выйдет, старый хрыч,  – зевнув, возразил  писец. – Ты научил своих людей не переходить черту. Этого умения достаточно для войны. Но чтобы созидать, ты должен был их научить прыгать через огонь.