Запись 5 Марат русской революции

       Запись  5  МАРАТ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ.         


В качестве дополнения или подстрочного примечания ко всему  вышеописанному, может быть, здесь будет уместно сказать несколько слов о Керенском, который будто бы не хотел быть русским Маратом. Конечно, я заранее отказываюсь от малейшей попытки дать не только историческую характеристику, а и сколько-нибудь законченный «силуэт». Но  несколько слов о Керенском мне не представляются здесь весьма небесполезными, просто как такой комментарий к изложению, без которого многое и многое , по-моему, проиграет в своей ясности или в своей яркости.               
В дни революционного триумфа Александра Фёдоровича, бывало, прославляли в таких вот виршах: «Ты вышел из гущи народной, из сердца среды трудовой. Это было неправдой, хотя и аристократическим происхождением Керенский похвастаться не мог. Его дед был потомственным  дъяконом из села Керенки, и только его отец свернул с проторенной дорожки «духовного ведомства», который начал с простых учителей русского языка, а дослужился верой и правдой до директора Симбирской классической гимназии и чина статского советника , получил потомственное дворянство. Фёдор Михайлович был женат на дочери подполковника Адлера, постдамского немца. По материнской же линии Надежда Александровна вела свою родословную от крепостных крестьян.               
В Симбирске Керенские близко сошлись с семьёй Ульяновых. Директор народных училищ всей  губернии, Илья Николаевич, приходился старшему Керенскому прежде всего коллегой, а у потом начальником. А жёны их – Мария Александровна Ульянова и  Надежда Александровна Керенская – сошлись на том, что обе любили музицировать на рояле.  Судьбе было угодно, что Саша Керенский и Володя Ульянов родились не просто в одном городе – в одном кругу и в одном месяце. Но ни в детстве, ни в юности эти двое не познакомились: слишком велика была разница в возрасте – 11 лет.            
Когда Илья Николаевич Ульянов умер, Фёдор Михайлович сбился с ног, хлопоча о пансионе для вдовы друга. А через год в семье случилось новое несчастье: за неудачное покушение на императора Александра Второго арестовали и казнили старшего сына Ульяновых, Александра. И тут снова старший Керенский подставил семье дружеское плечо. Владимир и Ольга как раз сдавали выпускные экзамены на аттестат зрелости, а клеймо родства с государственным преступником могло перекрыть все дороги в жизнь. Так вот, стараниями Фёдора Михайловича  и брат, и сестра получили не только аттестаты, но и по золотой медали. ( для чего, к месту сказать, у Володи даже баллов не хватало). Мало того, именно директор гимназии дал недужному головой Володе положительную характеристику для поступления в Казанский университет. Когда же юного Ульянова  исключили оттуда по причине душевного недуга, то у его попечителя из-за той характеристики начались неприятности.  Именно из-за неё добряка Фёдора Керенского перевели в далёкий Ташкент – хоть и с повышением до главного инспектора Туркестанского края, а всё же ссылка.       
Из Симбирска  Саша уезжал 8-летним ребёнком. В гимназию пошёл уже в Ташкенте, тоже  заслужив в ней при выпуске золотую медаль. Хотел было поступить в Петербургский императорский театр – у него был талант, темперамент, роскошный голос, изящество. Отец отговорил. Решено было хоть и ехать в Северную Пальмиру, но поступать не на сцену, а в университет, на юридический факультет. На последних месяцах студенчества Саша женился на Ольге Барановой – внучке знаменитого китаеведа и дочке полковника Генштаба.  Вскоре у них появилось два прелестных сыночка по имени  Олег и Глеб.               
Одно было плохо: по адвокатской этике гонораров по политическим делам брать не полагалось – лишь скромные суточные расходы. Жена огорчалась: у них двое маленьких детей, отчего бы мужу ради разнообразия не взяться за выгодное уголовное дело?  Александр был непреклонен. Мало того, он не дрогнув забрал из семейного бюджета 500 рублей, когда понадобилось внести залог за очередного бунтовщика. Дома Александр Фёдорович  стал появляться всё реже и реже. Чуть что – переходил на истерический фальцет, кричал  жене, что принадлежит не Ольге, а всей России. Воскресным утром 9 января 1905 года молодой адвокат Керенский стал свидетелем безжалостного расстрела царскими солдатами мирного шествия рабочих с петицией к Зимнему дворцу, организованного попом Гапоном. Александра этот кошмар поразил в самое сердце. Поэтому, как только двоюродный брат жены эсер Васильев к нему с просьбой написать статью для подпольного бюллетеня «Буревестник», Александр не отказал. Через несколько дней он оказался в «Крестах» по обвинению в причастности к подготовке вооружённого восстания. Из знаменитой на всю Россию тюрьмы автора статьи выпустили через три месяца. С тех пор он сделался защитником всех гонимых по политическим делам.       
Кого только не защищал успешный адвокат: ревельских крестьян, разграбивших усадьбу местного барона; армянских националистов, собиравших деньги на освобождение соотечественников в Турции; южно-уральских социал-демократов, ограбивших казначейство для нужд своей партии; целую думскую фракцию РСДРП, ставившую целью свержение монархии. Адвокатский талант Керенского был несокрушим!   Его вдохновенные речи производили магическое действие на господ присяжных заседателей.          
Осенью 1910 года политическая партия «трудовиков» предложила ему баллотироваться в Государственную думу. В 1912 году Александр Фёдорович проявил себя при расследовании Ленских событий, во время которых в городке Бодайбо Восточной Сибири  жандармы стреляли трёхтысячную демонстрацию рабочих «Ленского золотопромышленного общества» и убили 270 человек. Наш «правдолюбец» Николай Второй  отправил на прииски свою комиссию во главе с министром  внутренних дел, Дума – свою, во главе с Керенским. После сравнили результаты. Министр, оправдывая расстрел, сказал: «Так было и так будет!»  Керенский мгновенно отреагировал: «Так было, но так не будет!»  Эта фраза стала крылатой.  Дело адвоката в департаменте полиции пухло с каждым днём. Он поддерживал связи с эсерами-террористами и даже предлагал им убить царя Николая Второго. Однако руководитель Боевой организации социал -революционеров, Евно Азеф, отклонил это опасное предложение. Филеры, неотступно следившие за ним, дали ему кличку «Скорый». Он в самом деле был скор, особенно на слово. Не раз задиру Керенского проклинали в Зимнем дворце. Например из-за дела Менделя Бейлиса, обвинённого в ритуальном убийстве христианского младенца, кровь которого якобы понадобилась для иудейской пасхальной мацы. Дело было шито белыми нитками, вопреки давлению на суд черносотенного «Союза русского народа», в котором состоял сам государь. Керенский поднял в Думе большой шум, обвиняя правительство в намеренном разжигании межнациональной розни. И сам угодил под статью об оскорблении высших лиц – спасла только депутатская неприкосновенность. В другой раз Александр Фёдорович прямо заявил с думской трибуны, что единственное спасение Российского государства – революция. После этой выходки императрица Алиса Романова в раздражении кричала: «Этого Керенского нужно повесить!»  В Думу стали специально посылать двух приставов, чтобы стояли рядом со скорым на слово оратором на трибуне и не допускали оскорблений царской семьи. (После революции появилось немало ложных утверждений о сердечной будто бы дружбе между  отрёкшимся императором и премьер-министром Временного правительства. Так вот со всей ответственностью заявляю, не верьте этим лживым писакам.)            
Керенского я знаю уже довольно давно, со времени моего возвращения из архангельской ссылки, после которой я переселился из Москвы в Петербург, в самом начале 1913 года. Начиная с этого времени мои сношения с ним – и на почве общественно-деловой, и на почве личного знакомства – представляли собой если не очень плотную, то, во всяком случае, непрерывную цепь. Я видел Керенского в самой различной обстановке, во всевозможных одеждах, начиная с адвокатского фрака в суде, продолжая думской визиткой или пиджаком в больших и малых собраниях и кончая его ослепительно-пёстрым туркестанским халатом, который он вывез со своей второй родины.       
Я был свидетелем десятков его больших и малых выступлений в качестве думского оратора, политического референта, информационного докладчика, интимного рассказчика, - собеседника в тесных кружках, не превышающих 3-5-7 человек, и, наконец, я видел его в качестве  отца семейства – с женой и двумя его мальчиками. Видел я его и за деловой, будничной, кропотливой работой во фракции №Трудовой группы», председателем которой он состоял.         
Во время моего нелегального положения я много-много раз у него на Загородном проспекте, дом 23, и нередко после того, как он устраивал для меня постель в своём кабинете, начинались длиннейшие, истинно русские разговоры один на один, до глубокой ночи. В одну из них я поведал внимательному собеседнику печальную историю своих родителей и причину смены фамилии «живого трупа Гиммера» на партийный псевдоним «Суханов». Не могу не сказать и о том, что я нисколько не сожалею о своей откровенности перед умным и ярким человеком, моложе  меня на 6 лет. И Александр не раз являлся ко мне в «Современник», по обыкновению как буря врывался в переднюю, оставив неотлучную пару царских «шпиков» караулить у подъезда редакции  и заставляя меня потом удваивать все меры «предосторожности»…  Начиналось всегда с информации, с рассказов депутата, варившегося в самом котле, в самом пекле новостей и тогдашней убогой общественности. Но эти рассказы немедленно и постоянно переходили в самую язвительную полемику,  в самый отчаянный спор. Эти споры как будто никогда не кончались озлоблением, они оставались без влияния на личные отношения. Но никакое наше взаимное «признание» и никакая интимная обстановка не могла ни на минуту заглушить сознания, что мы не сходимся ни в чём, что  к каждому  партийному (или, точнее, межпартийному) и  к каждому общественно-политическому вопросу мы подходим с разных концов, что мы мыслим о нём в разных плоскостях, что мы в результате люди из двух лагерей в политике, из двух миров – по умонастроениям…
Я уже упоминал, что мой собеседник фигурировал в царской охранке под кличкой «Скорый». Действительно он стремглав бегал по улицам, прыгая в трамвай и выпрыгивая из него на ходу. Филеры не поспевали за ним пешком, и, кроме двух пеших, при Керенском состоял извозчик. Слежка за будущим премьером стоило империи недёшево. Из окон редакции «Современника», потушив огни, мы наблюдали, как шпики, завидев подъезде выбегающего Керенского, спешно усаживались на извозчика и катили за ним… Я же по большей части оставался в редакции ночевать, подвергая огромному риску юридического хозяина квартиры, издателя П. И. Певина, и безмерно радушную фактическую хозяйку, заведующую нашей конторой Е. П. Катаеву, незаменимую помощницу и верного друга чуть ли не во всех предприятиях, где я с тех пор участвовал.            

Да, тяжёлое бремя история возложила на слабые плечи!.. У Керенского, как говаривал я, золотые руки, разумея под этим его сверхъестественную энергию, изумительную работоспособность, неистощимы темперамент. Но у него не было ни надлежащей государственной головы, ни настоящей политической школы. Без этих элементарно необходимых атрибутов  незаменимый Керенский издыхающего царизма, монопольный Керенский февральско - мартовских дней  никоим образом не мог шлёпнуться со всего размаха  и  не завязнуть в своём июльско – сентябрьском состоянии, а затем не мог не погрузиться в послеоктябрьское небытие, увы, прихватив с собой огромную долю всего завоёванного нами в мартовскую революцию.      
Сегодня, в конце лета 1917 года, не только дела, но и слова революции ликвидировались быстро и дружно кабинетом Керенского, Однако было бы несправедливо умолчать и о его деятельности в пользу  рабочего класса: 8 августа было принято постановление об ограничении ночной работы женщин и детей – между 10 вечера  и  4 часам ночи. Вы слышите?..  Это постановление должно было войти в силу с 1 октября.      
О, Керенский – это был известный демократ и социалист!..  В непрерывных своих работах о торжестве и преуспевании революции он совершил в эти дни  ещё один сенсационный подвиг. В очень таинственной обстановке 1 августа из Царского Села был вывезен лично премьером бывший царь Николай, с семьёй, с приближёнными и челядью, в числе 40 душ. Керенский довёз Романовых до поезда, помог бывшему самодержцу взобраться на ступеньку вагона и отправил неизвестно куда. В тот же день заботливый провожатый бывшего императора  обменялся правительственными телеграммами с королём Британской империи Георгом Пятым  о ведении Россией войны с кайзером до победного конца. Через недельку было сообщено, что Романовых перевели в Тобольск. Никаких других подробностей не знаю. Совета эти дела не касались. К месту сказать о том, что в 1760 году в этот город приезжал из Франции для астрономических наблюдений 17-летний Жан - Поль Марат. Да, да, тот самый Марат, благодаря стараниям которого в Париже был казнён король Людовик ХУ1. Но знаток мировой истории так и не признался мне в том, что именно это роковое для Романовых обстоятельство перетянуло чашу весов при выборе им места ссылки для царской семьи. Не признался Александр Фёдорович в своём тайном умысле даже колчаковскому следователю Н. А. Соколову во время своего многодневного допроса 1-3 августа 1920 г. в Париже. «Было решено в секретном заседании в середине июня, - рассказал один эмигрант другому, - изыскать для переселения царской семьи какое-либо другое место, и всё разрешение этого вопроса было поручено мне. Я стал выяснять эту возможность. Предполагал я увезти их куда-нибудь в центр России, останавливаясь на имениях Михаила Александровича и Николая Михайловича Романовых. Выяснилась абсолютная невозможность сделать это. Просто немыслим был сам факт перевоза царя в эти мечта через рабоче-крестьянскую Россию. Немыслимо было увезти их и на Юг. Там уже проживали некоторые из Великих князей и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, и по этому поводу там уже шли недоразумения. В конце концов я остановился на Тобольске. Отдалённость Тобольска и его особое географическое положение, ввиду его отдалённости от центра, не позволяло думать, что там возможны будут какие-либо стихийные эксцессы. Я, кроме того, знал, что там удобный губернаторский дом. На нём я и остановился. Первоначально, как я припоминаю,, я посылал в Тобольск комиссию, в которую, кажется входили Вершинин и Макаров, выяснить обстановку в Тобольске. Они привезли хорошие сведения».          
В дореволюционных справочниках для путешественников сказано: Тобольск – губернский город на правом берегу Иртыша близ впадения в него реки Тобол. Основан в 1587 году казачьим головою Данилой Чулковым.  С  1708 до 1824 годов – центр административного и духовного управления Сибирью. К 1917 году Тобольск уже утратил своё былое значение. Население составляло 22 тысячи душ обоего пола. Главные занятия  тобольчан – рыболовство и ремесла. Есть 25 церквей. Есть предприятия с 600 рабочих и ремесленников, производящих изделий на 250 тысяч рублей в год.  Имеется большая пристань, бани музей, памятник Ермаку, пожарная команда, богадельня, сиротский дом  для подкидышей, общество трезвости и общество спасения на водах.   В упомянутом музее со времён Бориса Годунова хранится набатный колокол с вырванным языком, высланный из Углича за участие звоном в злодеянии черни по убийству царевича Димитрия. Уроженцами этого провинциального городка были выдающиеся люди Российской империи. Знаменитый на весь мир Д. И. Менделеев родился здесь и числится почётным его гражданином. В нём родились художник В.Г. Перов и композитор А.А. Алябьев. Здесь жили и творили художник В.И. Суриков,  автор стихотворной сказки поэт П.П. Ершов. По Никольскому взвозу поднимались когда-то к пересыльной тюрьме  А.Н. Радищев, В.К. Кюхельбекер, А.П. Баратинский, Ф.М. Достоевский, Н.Г. Чернышевский, В.Г. Короленко и многие другие замечательные деятели России. Через Тобольск прошли тысячи политических и уголовных каторжан и ссыльных в Сибирь.             Из более 2-х тысяч  жилых домов только 50 – каменные. Двум из них – губернаторскому  дворцу и дому купца Корнилову в противоположном конце главной площади  – досталась сомнительная честь прикоснуться к 3-х вековой истории Дома Романовых. Ближайшая железнодорожная станция – Тюмень – почти за 240 вёрст. Летом город связан с ней по реке пароходом, зимой – санным путём. Среди обширного угрюмого простора тайги и болот город кажется отрешённым от страны, отгороженным от внешнего мира. На самом же деле, если приглядеться, из него ведёт прямой водный путь по Иртышу и Оби к Северному Ледовитому океану, а зимой – хорошо наезженные санные тракты к главным сибирским городам… И жить в Тобольске можно спокойно и чувствовать себя в безопасности, а уж если бог даст, что  высокородные ссыльные задумают бежать, то и убегут без особого труда и риска.  Коль удастся Керенскому  свалить Ленина с большевиками тогда семью Романовых  не в тайне, а в открытую можно будет отправить отсюда  и в Англию, и в Японию, и в тот же Крым. Не свалит- весь российский народ похвалит премьер-министра за ссылку  царя с семьёй и верными царедворцами  в сибирскую ссылку!