Свяда и Друцкие

ОТ  ДИНАБУРГА –  К УШАЧАМ

Дороти торопила мужа. Ей не терпелось поскорее добраться до имения и своими глазами увидеть  место будущего пребывания. Они ехали в Свяду, чтобы осмотреть новое приобретение.

- А часовня там есть? - выспрашивала Дороти мужа.

- И часовня, и погреба, и конюшня – все есть, - успокаивал супругу Валерьян.

Это была их первая  совместная поездка по краям Лепельщины, входившей в состав Великого княжества литовского.

Жабы давно присматривались  к землям, одаренным щедрой природой  юго-западнее Полоцка, где находился Лепель. Многочисленные реки и озера, сплетаясь в единый «клубок», выполняли здесь связующую роль между Севером и Югом. Отец Валерьяна – Иероним (Ян), полковник гусарской хоругви, направлял детей сюда, указывая им поле деятельности. А сам первым «застолбил» присутствие в крае. Его внимание привлекли Zawolucie (Заволочье) – так по-другому называли Ушачи, куда он вместе с женой вложил свой капитал, основав костел и доминиканский монастырь на одноименной речке Ушаче.

Корни предков Валерьяна уходили в глубь веков, их происхождение указывало на бояр –смоленских.  В княжестве Литовском они состояли на королевской службе, участвовали в военных баталиях. 

Крутой перелом  произошел в 16 веке при  Борисе Жабе.  Когда в семейном кругу разговор заходил об этом имени, отец Валерьяна гордо заявлял:

- Дед Борис брал Динабург.

Все замолкали, каждый по-своему представляя известный случай.

...Русский царь Иван Грозный со своим войском вступил в Ливонию, чтобы проучить засевших там баронов. А дед Борис служил в литовском войске - ротмистром казачьей хоругви, под знаменем гетмана Ходкевича. Царь брал города один за другим - «точно птиц ловил на клей». И замок Динабург, что на Двине, тоже быстро пал.

Царь приказал на его месте отстроить каменную крепость – такую, чтобы стойко  защищала западные рубежи Русского государства, а также дорогу на Полоцк.

Однако неожиданно Динабург вновь перешел в руки ливонцев.

Комендантом крепости был полковник Плятер, потомок одного из  немецких рыцарей, которые осели в Прибалтике. Плятер решил переметнуться к противнику. Подпоив русский отряд, он ночью впустил казачью хоругвь...

На «скользком» характере победоносного происшествия никто внимания не заострял: ни рассказчик, ни слушатели, однако в головах и тех, и других, знал Валерьян, засело главное: «Дед Борис брал Динабург». Главное состояло в том, что опорный пункт  Литовского государства – мощная крепость на большом торговом пути «из варяг в греки» была возвращена, и в благодарность сейм выделил ротмистру Жабе  поместье Обабье в Браславском воеводстве. А его знакомство с Плятером  переросло затем в крепкую  дружбу.

Жабы становились не только крупными землевладельцами, но также вплетались в сеть государственных предприятий. Власть стала впускать Жаб в свою иерархическую лестницу. Так, бочки с вином, доставленные в Динабург, сыграли дальнейшую роль в судьбе отца Валерьяна – Иеронима (Яна). Ему предложили почетную должность чашника: заведовать всеми винными погребами Полоцкого воеводства.

А Валерьян уже двигался дальше, по более высокой ступени карьеры, включаясь в разрешение непростых отношений Речи Посполитой со своим восточным соседом.

Это было время Петра Первого, который искал союзников в западном мире, и Валерьяна начали вовлекать в сферу дипломатических отношений. Так, его подпись, наряду с другими высшими сановными чиновниками  княжества, стояла на договоре 1707 года о союзе «против общего неприятеля» - Швеции.

...Все еще находясь под впечатлением Ушач, которые считались любимым местом отца  и где супружеская пара воспользовалась возможностью посетить костел, Валерьян смотрел из окон кареты на тянущиеся вдоль дороги обшары  и  постепенно переключался на цель своей поездки. Осмысление прошлого перетекало в практическую плоскость. Фраза, которую не раз ему озвучивал отец: «В летописное время здесь начиналась ушацко-друцкая волока – одна из составляющих частей экономического могущества Полоцкого княжества», теперь приобретала реальную значимость. Он проезжал по этой волоке, по дороге Ольгерда...

Свядское имение, куда они держали путь, было местом, чтобы «застолбить» свое присутствие в озерном крае, переплетенном, словно венами, сетью рек. Используя их возможности, можно было  приумножить родовое состояние.

А продавали имение Друцкие. Друцкие-Соколинские.


ОТ  ДРУЦКА  К  ВЕЛЯТИЧУ

...Извозчик резко повернул упряжку вправо, объезжая выбоину на дороге, и в глаза ударил свет полуденного солнца. Валерьян непроизвольно отвел взгляд в сторону. Где-то там, на юго-востоке, где набирало обороты жаркое солнце, было когда-то Друцкое княжество.

«Ничего нет в мире вечного», - подумал Валерьян.

Друцкое княжество закатилось – точно так же, как небесное светило, прочертив путь по эллипсу, зашло, оставив след: в виде обогретых земель.

Наивысшего расцвета Друцк достиг в XIII веке, до формирования Литовской государственности. Находясь на реке Друть - притоке Днепра, древний белорусский город  стал  форпостом на рубеже востока с западом.  Впереди было Вильно, а сзади Москва. Отсюда веером расходились пути во все стороны. По Днепру можно было спуститься к Черному морю, а по Усвейке, правому притоку Уллы - уплыть на север, в Двину. Лучшего места для контроля за торговыми потоками-пересечениями трудно было представить.

Но времена изменились. С образованием Литвы центр перекрещивающихся путей сместился в западном направлении, в глубину княжества, под защиту дремучих лесов и обширных низменностей.

«Почему? – думал Валерьян, проводя мысленно пунктир от Друцка к Свяде. – Подальше от России, поближе к центру Великого княжества Литовского?»

... Шел 1720 год. Не прекращавшиеся на протяжении столетий войны за господство над торговым сходом в Черное море закончились поражением Швеции. Под Полтавой шведские войска были окончательно разбиты, а русский флот утвердился на Балтике.

Валерьян ощущал признаки устойчивой  перемены, наступившей в ходе перелома.

... Извозчик взмахнул кнутом, и кони рванули вперед. Карета въезжала  в село Белье-Юрковцы. Слева раскинулось Лепельское озеро – белело многочисленными кувшинками, словно подчеркивая неоспоримость названия. «Может, оттого и Белье...» - подумал Валерьян.

А на южном берегу, за проездом-переправой через узкий створ примкнувшего озера, красовалось, вытягивая «лебединую шею», белокаменное сооружение. Это был храм лепельских бернардинок, подаренный католическому приходу Львом Сапегой, основателем нового Лепеля. Храм обрастал жилищами прихожан-крестьян, превращаясь в красивый город. Первые поселенцы уже придумали ему название – «Лепей», что означало: лучше, краше.

Солнце согревало прибрежный плес у озера, а камушки блестели отшлифованными  поверхностями – волны делали их изящнее. Жена Дороти плотнее прижалась к мужу, ощущая прилив душевного благолепия. Поездка приносила удовлетворение.

Кони помчались быстрее, выскочив на Борисовский тракт, а он напрямую выводил к Свяде.

- Кто нас будет встречать? – спрашивала Дороти мужа, разглядывая подступающие к дороге вересковые поляны – они, словно искусственные ковры, были разбросаны вдоль пути. Ей казалось, она слышала, как гудели вихрем пчелы, собирая лесной нектар...

- Друцкие. Ты наслышана о них. Барбара Друцкая-Соколинская...

Дороти ревностно взглянула на мужа. Она была, конечно, наслышана о князях Друцких, потомках Рюриковичей, их полоцкой ветви. В двадцатом колене от Рюрика внук Ивана  Друцкого  «Бабы» князь Семен Федорович совместно с братом по прозвищу Конопля стали владеть деревней Соколино недалеко от Друцка, и к роду «приклеилось» - Соколинские. Друцк был завоеван литовцами, однако сохранял особый удел до 1508 года, пока часть князей не отъехала в  Москву. С тех пор княжеский дом разделился на две линии.

Но Дороти не приходилось бывать ни в Соколино, ни в Друцке. Знала, что это юго-восточнее Свяды, примерно в 80 километрах, если по прямой, – через Лукомское озеро. Бывая в Полоцке, слышала, как там высказывались по поводу ярких чудесных явлений: «се же знаменье поча быти от Дрьютьска». Величие особого удельного образования надолго «въелось» в сознание полочан.

Словно размышляя в унисон с мужем,  Дороти промолвила:

- Но о выходцах из великого княжеского рода  давно не слышно было...

- Ты же знаешь, те Друцкие, что остались на белорусской земле, признали вассальную зависимость от великого князя литовского, и перестали играть самостоятельную роль, - ответил Валерьян.

Соколинские искали свое место в литовской государственности, приобретая владения западнее Друцка. В поле их зрения попала Свяда. Возможно, еще дед Барбары Друцкой-Соколинской – Михал-Леон  «приписал» Свяду, занимая высокое положение в иерархической лестнице.

Справка из «Славянской энциклопедии. ХУII век»:

«Михал-Леон – князь, польский вельможа, единственный сын земского писаря Оршанского князя И.-О.Друцкого-Соколинского. Дважды (1667 и 1674 гг.) сейм посылал его с жалованьем в войска, действовавшие на территории Малороссиии. В 1683 г. отправлен королем Яном III Собеским в качестве комиссара для подписания  2-го (Варшавского) протокола к Андрусовскому перемирию (1667г.) с Россией. В дальнейшем состоял депутатом при короле... Был трижды женат... По воспоминаниям современников, был весьма красноречив и имел удивительную память».

Михал-Леон – дед Барбары - был, пожалуй, последним «из могикан» в княжеской ветви. Наградив древний род известностью, Бог словно забыл о продолжении, не давая мужского потомства в наследственной линии.  У деда был единственный сын – Карол, отец Барбары.

Валерьян знал Карола – по служебным делам. Тот, в отличие от отца, занимал скромную  должность старосты велятичского (в Оршанском повете – авт.)

Велятичи находились  в глухом, малодоступном месте, хотя, под стать Друцку,  считались древнейшим поселением в земле кривичей. В сохранившихся преданиях упоминалось о татарских битвах и курганах при Велятичах – волотоках, которые заменяли некогда у славян верстовые столбы. А местную церковь украшала когда-то чудотворная икона Божьей матери, явившаяся, по преданию, на горе, где ее увидели иноки, пришедшие из Киева в Велятич. Но было это очень давно.

Теперь Киев снова был на слуху – после разгрома шведских войск в полтавской битве.

…Валерьян отвлекся. История княжеских уделов была интересной, но шли новые времена, складывались новые государственные отношения, и Валерьян  мысленно прокладывал «свой» маршрут в этой перспективе: как на север, в Ригу, так и к Черному морю, через Киев. Сверкавшая на солнце водная гладь Эссы, ее поток, устремившийся вдаль, уносил воспоминания, вызывая смутные ассоциации с «дорогой» Ольгерда в эпоху викингов.

«Теперь мы будем хозяевами на старых торговых  путях», - с оптимизмом и здоровым прагматизмом думал Валерьян Жаба.

Посвящать жену в коммерческие планы он не был намерен, и снова перевел разговор на тему Друцких:

- Сейчас  Барбара замужем за Антоном Скорульским, хорунжим ковенским.

- Сколько они просят за имение? – поинтересовалась Дороти, откладывая в уме: «княгиня все-таки».

- Шесть тысяч талеров, - ответил Валерьян и добавил: - Битых, - что означало «настоящих», отбитых на монетном дворе из чистого серебра.

- Шесть тысяч... – протянула Дороти, желая высказать свое мнение о сделке, но отвлеклась.

Справа сверкнула в густых зарослях, словно лезвие меча, быстрая Эсса. Дороти вздрогнула от неожиданности. К берегу подступали вековые деревья – настоящие рослые парубки. Завидев крутой берег и широкое препятствие, они в нерешительности  «топтались» на берегу, протягивая вперед ветвистые лапы. «Будто хотят вволю надышаться живительной влагой», - неожиданно подумала Дороти. 

Деревья и река, пронизанные солнцем, сливались в одну магическую картину. Дороти истомно взглянула на мужа: остановиться бы на минутку, раздеться догола –  место безлюдное - да плюхнуться в водную прохладу.

Словно улавливая желание супруги, Валерьян крепче обнял жену и обвел рукой прилегающие к дороге угодья:

- Здесь уже наши владения будут.

Дороти оглядывала окрестности, пытаясь понять – что привлекло сюда в свое время Друцких: земля? леса? люди? Ей начинало нравиться новое приобретение мужа. Природа была настолько чарующа, богата нетронутой чистотой,  и струилась святостью и умиротворенностью, что она  уже мысленно видела себя в роли хозяйки.


В  УСАДЬБЕ

...У ворот встречала сама Барбара. Расспросив о здоровье и дорожных впечатлениях, Барбара пригласила гостей в дом.

- А заодно ознакомитесь с расположением комнат, – сказала она доброжелательно.

Дороти  ступила, приподняв подол широкой юбки, на крыльцо и скользнула взглядом по окнам. Вставленные в свинец, они были похожи на глазища огромных битюгов. «В подобных хоромах раньше русские цари житействовали», - мысленно отметила она.

Она шагнула за Барбарой в просторную избу. Из прихожей вели две двери. Барбара широко распахнула одну из них и прокомментировала:

- Помещение для хранения мяса и других продуктов, - и показала на спуск в подвал: - Там соления...

Гости прошли в следующую комнату с предизбком, где стояла широкая русская печь, а к потолку вытягивался кирпичный дымоход. Два окна освещали помещение, а с противоположной стороны были устроены еще две двери. «В столовую», - показала Барбара на одну из них.

Другая  вела в часовню. Дороти перекрестилась, увидев образа.

- Да благословит вас Бог, - сказала Барбара.

Они вышли на улицу.

За часовней располагались пекарня и кухня. Там гудел самовар, а служанка бренчала посудой, протирая чашки для чая.

Вокруг здания раскинулись административные постройки, пивоварня, сараи для просушивания и хранения зерна. Четверо ворот вели в большой сарай.  Он был настолько просторный, что там свободно помещалась лошадиная упряжь с телегой, легко въезжала и разворачивалась. А на правой стороне двора находились конюшня и два свинарника.

- На зиму засеяли двадцать пять бочек ржи... - рассказывала Барбара.

Вслед за хозяйкой молодожены прошли в столовую, расселись за крепким дубовым столом, и служанка обслужила всех, разливая травяной чай.

- А теперь обсудим некоторые детали, - сказала Барбара, обращаясь к гостям. – Мы жили в согласии с окружающими, и мне хотелось бы, чтобы эта добрая традиция продолжилась.

Валерьян согласно кивнул.

- Война натворила много бед,- Барбара внимательно следила за реакцией гостей, - поэтому мы благосклонно относились к крестьянам, желающим  переселиться из нашего имения в другие, более доходные места.

- И много крестьян ушло? – перебил хозяйку Валерьян.

- Много. – Барбара начала перечислять  фамилии, а Валерьян считал в уме: выходило, что более 60 человек.

Кто же остался?

«...Платят дань двору, - донеслось до Валерьяна, - Амельян Корнило, Максим Мельчианин, Николай Боровко, все Пыцко, Ермак и Сильвестр Градзянины, Сергей Судник с сыновьями Тимошкой, Степаном и Гришкой...»

Выходило, что только незначительная часть подданных поддерживала связь с хозяевами, выплачивая своего рода дань. Остальные ушли навсегда.

- Поэтому у нас долги образовались, - подытожила Барбара.

Дороти с беспокойством взглянула на хозяйку и поближе придвинулась к столу, чтобы выслушать ее.

- Долги немалые, - продолжала Барбара, – не знаю, как вы воспримите, но я должна сказать: долг составляет более двух тысяч талеров.

Дороти не хотела слышать о долге. Из рук ускользало пойманное счастье. Она тяжело дышала.

- Откуда же столько? Кому? За что? – восклицала Дороти, с беспокойством заглядывая в глаза Валерьяна: как он воспримет  шокирующую весть. Две тысячи талеров – это одна треть всей стоимости имения. Теперь судьба покупки зависела от мужа. 

«Валерьян, придумай же что-нибудь, я хочу здесь жить», - Дороти умоляла мужа, вторгаясь в его сознание. Она уже жила в этом особнячке и мысленно расставляла мебель по своему вкусу.

- Не будем торопиться, - спокойно сказал Валерьян и обратился к хозяйке:
- Мы бы хотели ознакомиться с владениями, посмотреть, что входит в их состав.

Барбара вынула из ящичка комода карту, нарисованную от руки, и расстелила на столе.

Все склонились над картой.


ПО  ГРАНИЦАМ  ИМЕНИЯ

- Смотрите, - сказала Барбара и ткнула пальцем в центр схемы:

- Мы здесь находимся. Это - Свяда Городок, а по-другому, Слобода Свядская. Наши подданные здесь... - Барбара раскрыла свод мелко исписанных листков и продиктовала: - Янка Ермаков, Юрко Стельмах, Наум и Юрко Драки, Йозеф и Василь Пузины – все с сыновьями.

Барбара слегка переместила палец:

- Рядом, практически здесь же – деревня Свяда. Тут живут Головины, Козилы, Карнишовы, Стодобеды, Саханы, Земки, Драки, Сароки, Сычки. И, - Барбара надавила на  интонацию: - Стрелец с сыновьями и внуками, их семейство - настоящие мастера, все они гонтари, кладут деревянные крыши.

- Не путайте Свяду со Свядицей, - продолжала Барбара, взглянув на гостей и поясняя: - Свядица – другая деревня, хотя и недалеко отсюда. В ней «прописались» Покарицкие, Затеклясские, Кузьмичи, Прудниковы, Максимовичи, Семен Мельник – у всех сыны, а Данила Кузьмич уже внуков воспитывает.

Перечень ничего не значащих фамилий  мало о чем говорил Дороти, она безучастно слушала и думала о своем: как у них с Валерьяном сложатся отношения здесь, и какой будет жизнь, когда пойдут дети, и что надо перепланировать, чтобы окружал настоящий семейный уют. Она отвлеклась, но вдруг встрепенулась, когда слетело с уст Барбары необычное слово – «Велимбор».

- Красивое название, - перебил хозяйку Валерьян.

- Да, деревня Велимбор, - повторила Барбара, подняв взгляд на гостей. - Вы ее проезжали, она на Борисовском пути, на берегу Эссы. В этой деревне живут Мильчианины, Курасёнки, Ушаковы, Пыцко, Паша Гаровый и Судники. Есть еще застенок Вирембля, там  один Аношка остался. Сыновья его – Иван, да Степан, да Яско, ушли...

- Самая отдаленная наша точка, - продолжала Барбара, – на западе, это Охонно. Там живут рыбаки Крицкие: Данило, Никифор и Матей.

Есть еще застенок Веребки, там наши подданные братья Калмаковы. И обратите внимание на Рудню, что расположена между Свядой и Веребками, на берегу Эссы. Там издревле добывали железо, а потому жители наречены двойным именем: например, к фамилии Пшонко добавлено слово Рудник.

- Вот и все наше величие, - улыбнулась Барбара, заканчивая. – Не особо великое, но и не скажешь, что маленькое, – она смотрела на Дороти, словно ожидая от нее положительного утверждения.

За супругу ответил Валерьян:

- Я вижу, в хозяйстве много мастеровитых людей: и гонтари, и мельники, и кузнецы, и даже рудокопы...

- Да, это так. Грядут новые времена, уклад меняется...  А у нас, к сожалению, пропал интерес заниматься новшествами, что-либо менять...

Валерьян не унывал. Он уже прикидывал в уме, за счет чего можно наверстать упущенное. Из окон господского дома открывалась темная стена высокого леса – пуща Свядская. Согласно карте, она простиралась на многие километры, до самых березинских болот. К  массиву вплотную примыкала Эсса. «Идеальное место для лесосплава, - успокаивал себя Валерьян. - Продажей леса можно будет укрепить хозяйство, построить его доходную часть».

Глядя на взволнованную Дороти, он уверенно сказал:

- Хорошо, Барбара, будем искать деньги – всю нужную сумму для покупки имения...


НОВЫЕ  ПЕРСПЕКТИВЫ

История о покупке имения – не придуманная. Я лишь привнес в нее элемент художественности, представив, как могло выглядеть деловое путешествие супружеской пары. А сухая суть перехода поместья из одних рук в другие изложена в архивном  «Инвентаре имения Свяда 1720 года августа 30 дня». Согласно ему, трибунал Великого княжества Литовского зафиксировал в Вильнюсе, что «Антон Скорульский, ковенский хорунжий, и вельможная Барбара из Соколинских, они будут супруги, устно сказали, что в Оршанском повете имеют к продаже имение для Валерьяна Жабы, старосты бельского, и его жены Дороти Жабиной...»,  и представили «инвентарь вечистого имения Свяда Городок, или иначе Слобода Свядская».

В инвентаре приведен весь состав имения, и даже фамилии подданных. Я почти всех их перечислил. Почему? Многие лепельчане найдут в них следы своих предков: фамилии легко узнаются по корням.

Словно пожелтевшие листья на древе познания – знакомые названия мест. Радует, что некоторые из них остались на протяжении веков неизменными, как, например, Веребки или Свядица. Но некоторые – словно «пришельцы», заглянувшие «на огонек»: появились и исчезли.

Таковы Virembla и Velimbor – застенок и деревня. Какого они происхождения? «Vir» в переводе с финско-норвежского – «вир», «поток», а «embla» – «эмблема». Ярко выраженный вир на реке? Интуитивно чувствую, что это нынешние Вилы на Эссе. Если так, то очень старое название, «посеянное», очевидно, в период варяжского прохождения.

А «Velimbor»? Основное значение несет, видимо, вторая часть - «bor», у варяжских народностей  «bor» означал «жить». А «Velim» по-исландски - «утешить», по-латыни –«пожалуйста». Что-то связанное с развлечениями, с питейным заведением? Что-то типа корчмы на длинном пути «из варягов в греки»? Совершенно не представляю, где это могло быть. Может, переименованный позже Иван-бор, позднее он тоже входил в состав Свядского имения. А может, ныне известная деревня Аношки: судя по тому, что проживал  там в указанный период некий  Аношко. Или местечко на мысе – при впадении Берещи в Эссу? Сейчас трудно сказать.

Некоторые названия лишь слегка видоизменились, но воспринимаются совершенно в другом  значении. Так, «Оконо» я рассматривал  раньше  как производное от  «окно», «глубина» - по аналогии с одноименным озером. Но в документе встречается несколько иная транскрипция этого названия- «Ohonno» («Охонно»), что указывает на неславянское происхождение. В переводе с финского, датского, английского, голландского «oh no» – это «ой нет». Что оно могло обозначать?
Фантазия снова рисует «варяжский след» – древние путешественники старались обойти это место, а, услышав про него, восклицали отчаянно: «ой, нет!» Только не тем путем? Не столь смешное умозаключение, если вспомнить, что неподалеку, на западном берегу озера Береща, было древнее городище, а окружало его таинственное урочище с не менее загадочным названием Кронштадт.

А  Свяда? Удивительно красивое название.

- Скорее всего, название привязано к реке, - прокомментировал  кандидат филологических наук, ученый секретарь «Института языка и литературы имени Якуба Коласа и Янки Купалы» И.Копылов. – Очень древнее название, его корни в финно-угорских произношениях.

И действительно, неподалеку протекает Свядица, к которой близки по произношению и созвучны  шведское «svedica», финское  «sadica», норвежское «svadika».

Свядица  что-то связывала? Однако, если присмотреться к сегодняшнему руслу реки, то мы не заметим ни устремившегося далеко вдаль водного потока, ни многочисленных, разбросанных на широком пространстве, ее рукавов. Принимает она, по сути, одну Старобинку, которая берет начало у озера Турицкое. А сама, как известно, впадает в Эссу. Может быть, в очень далеком прошлом Свядица, наполненная большой водой, намного дальше простирала  свои «щупальца»?

Что же мы сегодня знаем о Свяде?


В  ЗОНЕ  ВОЛОКА

Первые сведения о ней представлены глазами «московских писцов  в 1563 г.» и приведены в сборнике «Память. Лепельский район»: «...Упоминается граница села Свяда, что шла от озера Берешча  по одноименной речке до р. Эссы. Естественной межой этого села на западе было огромное болото в водоразделе Эссы и Сергуча...» Ничего себе, «граница» села! Ясно, что граница обозначала не само село, а некий удел, раскинувшийся на огромном пространстве – если не княжеский, то шляхетский.

Поразмышляем, какую роль могла играть Свяда в отдаленные времена. Однозначно – она так же, как Ушачи на дороге Ольгерда, была промежуточным звеном на пути с севера на юг, принимала на отдых торговцев и миссионеров. Известно, что в ХIII веке, когда утвердился Ливонский орден, быстро развивающиеся немецкие города получили непосредственный доступ к русскому рынку. Вот как описывали В.П.Семенов –Тян-Шанский и другие русские исследователи в 1905 года в издании «Верхнее Приднепровье и Белоруссия»  условия доступа к рынку: «Преимущество имел немецкий купец, когда со своими товарами подъезжал на судах к волоку между притоками Двины и Днепра, по торговому пути. Заведующий этим волоком должен был доставить необходимое количество подвод  купцам...»

Это о речном торговом  пути. Свядское имение находилось как раз в зоне волока, на перевалочном участке из одного речного бассейна в другой.

«Путь сушей, - писали исследователи далее, - тянулся параллельно берегу Днепра, пересекал Припять, Березину, затем по левому берегу последней до водораздела между Сергучом и Ессой, откуда принимал северное направление». Знаток  местности сразу скажет, что «северное направление» - это дорога Борисов – Лепель, которая проходила через Свяду.

Ясно, что селение не было маленьким. Наряду с деревней Свяда, отдельно упоминается Свяда Городок, которая, видимо, выросла из глубины веков и, возможно, была окружена крепостной стеной. В подтверждение сказанного можно привести городище Батарея, обнаруженное археологами по соседству, в урочище Гоголь.

С  лепельской Свядой перекликается деревенька Святск близ Гродно. Описанная мною усадьба, с которой знакомила гостей Барбара, взята оттуда. Ее по ошибке архивисты присовокупили к документам Жаб. Историк В.Носевич назвал  ошибку «забавным совпадением».  На самом деле Святский двор никакого отношения к нашей Свяде не имел.

«Вам попался инвентарь двора Святск в Преломском старостве, - своевременно прокомментировал  В.Носевич, - Жаба мог владеть частью Преломского староства со Святском, Василевичами, Ковнянами и пр. - как временный держатель».

Конечно,  центральная усадьба нашей Свяды могла выглядеть совсем иначе. Хотя не обязательно.

Суть  в  другом.

Мы заполнили пробел в истории нашего селения: теперь известно, когда в нем «прописались» Жабы.

Трибунал в Вильнюсе заседал несколько дней кряду, таковы были правила, и 31 августа 1720 года «перед судьями... со всех поветов и воеводств Валерьян Антонов Жаба и Регина (другое имя Дороти-авт.) из Бальцевичевых Жабина» заявили: «делаем всем известным, что Антон Скорульский, хорунжий ковенский, с женой Барбарой, кастелянкой смоленской... свое имение, называемое Свяда, в Оршанском повете находящееся, нам, Жабам,... на вечность продали».

Если раньше петровские времена  ассоциировались у меня  с чем-то очень далеким и туманным, то теперь, изучив каждое слово документа, я увидел, как говорится, историю воочию - в преломлении на родной край, и ощутил невероятную близость старины. 

Приоткрылась малоизученная страница, и пролегла дорожка в более глубокий период.


КРЕДИТОРЫ  ПЕТКЕВИЧА

К Друцким-Соколинским имение, судя по всему, перешло от Петкевичей, о которых упоминает тот же В.Носевич в статье «Лукомль и Лукомльская волость»: «В 1558 году домжерицкий урядник незаконно въехал в сумежную Свядскую пушчу и побил там зверей, за что тогдашние владельцы Свяды Станислав Петкевич и княгиня Лукомская-Шчидуцкая судились с его паном Василем Тышкевичем».

«Тогдашний владелец Станислав Петкевич...». И Жабы ссылаются на некоего Петкевича - Кристафора, лидского стражника, отмечая : мы не сразу «владеть этим имением можем, потому что лежат на нем долги».

Основной  долг сложился как раз Кристафору Петкевичу, засвидетельствовано в покупных документах. Скорее всего, «лидский стражник Кристофор Петкевич» и есть отпрыск тех самых Петкевичей, которых зафиксировали  московские писцы.

А долг ему образовался по закладной.

Справка В.Носевича:

"Залог (в документах - "застава") применялся в то время очень широко. Если владельцу были нужны наличные, он отдавал одно из своих имений или его часть кредитору во временное владение - до тех пор, пока не вернет одолженную сумму. Порой должник не выкупал имение до конца жизни. Тогда наследственное право переходило к его детям, а фактически имением продолжал пользоваться кредитор, а затем его дети, и даже внуки".

Видимо, Петкевичу нужны были деньги, и Друцкие стали его кредиторами. Но сразу выплатить всю сумму не сумели. А пока не было полного расчета, Кристофор продолжал жить в родовом поместье, занимаясь его благоустройством. Еще одну интересную деталь отмечали Жабы: что «из имения Долгиново Ошмянского повета были поселены в имение Свяда столяры...».

Интересно, что Долгиново тоже принадлежало Друцким-Соколинским, хотя находилось в Вилейском повете, на почтовом гостинце из Вилейки в Дисну. Знаменито тем, что в 1661 году там произошла битва между русскими и литовскими войсками, а в 1704 году именно отец Барбары – Карол-Михал возвел там костел Святого Станислава.

Возможно, столяры понадобились Петкевичу, чтобы отремонтировать усадьбу, а возможно, – в связи с его коммерческой деятельностью, взамен денежного кредита.

Но однозначно – эти люди были золотых рук мастера, иначе Жабы не стали бы акцентировать на них внимание трибунала, занося в документ:  «Михалка Захаревич с женой и детьми, с скотом рогатым и нерогатым, с рожью, овощами и всем движимым имуществом, дворовыми постройками остается в им.Свяда на вечность. Авдокия Задоровича с сыном Федьком... выдать в имение Долгиново». И особый акцент на имени Васьки Столяра, которого Петкевич «не вернул».

Валерьян Жаба прекрасно сознавал ценность даровитых крестьянских рук, а потому требовал, чтобы им гарантировали свядскую «прописку».

Жабы были настроены на безусловное приобретение Свяды – даже с долгами, и немалыми. В их глазах Свяда приобретала особое значение. Для сравнения приведу пару примеров. Ушачи, проданные примерно в этот же период, составляли в три раза меньшую стоимость. А латвийская Краслава – целый городишко на Двине – была всего лишь в два с половиной раза дороже. Из этого можно сделать вывод, насколько ценилась Свяда. Жабы подписывались погасить  все суммы, которые «повисли» на бывших владельцах. В том числе «пану Рагоже и его жене за фольварк Далки» (нынешние Далики? – авт.) Долг Евы Саломей Швариновой - тому же Петкевичу выделяли особо, указывая, что она «заплатит нужную сумму до 1721 года праздника  Св.Георгия по новому римско-католическому календарю». И ручались своими четырьмястами талерами, подчеркивая: «это наша добровольная запись».

Кто эта Ева, которая  должна была Петкевичу 205 талеров? Какое отношение имела она к Друцким?

Отец Барбары был женат дважды, первый раз – на жмудянке. Так вот жмудянкой и являлась та самая Ева Саломей, из чего можно сделать вывод, что Друцкие стали кредиторами Петкевичей еще при жизни Карола, при его первом браке.  Его дочь Барбара унаследовала залоговые обязательства, но, вместо погашения долгов, выйдя замуж за хорунжего Скорульского, приумножила их.


ВАЛЕРЬЯН  ЖАБА  -  КОМИССАР?

Жабы по-иному смотрели на судьбу приобретения. Валерьян  был уже «битый калач», занимая должность бельского старосты. Где эта Бель?

«Сразу не скажешь, - пояснил историк В.Носевич, - это могли быть Бельск, Бель, Белая, Белый в разных концах страны».

Действительно, подобных названий сотни. Можно добавить также близкие к Свяде селения - Белье-Юрковцы при Лепельском озере и  Bielsk - центр гмины на конец 19 столетия по дороге на Полоцк, при озере Бельском.

«Скорее всего, это город Белый на Смоленщине», - уточнил В.Носевич.

Получается, что Валерьян со Смоленщины, из-за пределов нынешней Беларуси, тянулся к западным землям, накапливая опыт использования речных артерий. Из истории его фамилии видно, что еще раньше он стал хозяином Лужков на Мнюте, которая впадает в Дисну, а та несет свои воды в Западную Двину. Лужки, как и Лепель, ранее принадлежали Сапегам - в течение двухсот лет. Приобретя их, Валерьян очень быстро превратил Лужки в ремесленнический и ярмарочный центр, что свидетельствовало о его предпринимательской жилке.

Что же могло являться конкретной причиной  неподдельного интереса Жаб к Лепельщине, к Свяде?

Столбовую дорогу прокладывал, конечно, отец, имевший четкое представление о выгодах края, и посвятивший силы продвижению своих идей, избрав резиденцией Ушачи.  В 1721 году Ушачи полностью отошли под юрисдикцию Жаб, позднее они добились для него Магдебурского права, что освобождало жителей от феодальных повинностей и власти воевод.

Вторая причина, видимо, коренилась в перспективной плоскости. В исследовании В.П. Семенова - Тян-Шанского и других русских географов отмечалось, что «еще в конце царствования короля Сигизмунда III существовал проект соединения бассейна Днепра с бассейном Немана. Варшавским сеймом 1631 г. назначены были комиссары для осмотра местности и составления сметы...» Не был ли кто-то из Жаб в числе этих комиссаров?

Во всяком случае, Валерьяну Жабе, брату минского воеводы Яна Казимира, скорее всего, было известно о проекте канала. Наверное, исходя из этих соображений, его влекло  в Свядское поместье, границы которого охватывали место предполагаемого строительства. 

Не мог не рассчитывать он и на барыши от  сплава леса.

Валерьян Жаба был в расцвете сил. Двадцатые-тридцатые годы XYIII столетия – это годы стремительного  роста его карьеры. Посол на соймы, маршалок скарбового трибунала ВКЛ, каштелян берестейский, каштелян полоцкий – вот некоторые вехи в его движении по служебной лестнице.

Сам он занимался  Свядой, после приобретения, или его супруга (а может, управляющий?), сказать сложно. Но имение пошло в гору. Если посмотреть на карту  Минского наместничества за более поздний период, за 1796 год, то увидим по соседству со Свядой  название Роспаш, что означало - «вспаханная целина», то есть, земля выкорчеванная и обработанная. Можно предположить, что велась интенсивная землеобработка местности.

Известно, что Свядой активно занимались также последующие поколения Жаб. В частности, Тадеуш Жаба, воевода полоцкий и кавалер ордена Белого Орла, к которому перешло имение, будучи подкоморием виленским (судьей по спорам о границах имений – авт.), за свой счет углубил устье Эссы и добился на сейме 1775 года права брать плату за сплав леса.

К 1779 году свядские владения простирались уже до Полсвижа на северо-востоке и включали ряд новых деревень по всему периметру. Способствовало расширению и расцвету поместья слияние имени Жаба с графским родом Плятеров. Давняя дружба двух кланов, начавшаяся, как мы помним, с подпойки русского гарнизона в Динабурге, переросла в родственные отношения. Сначала дочь Тадеуша Жабы -  Аполлинария вышла замуж за Казимира Броэль-Плятера. А в 1836 году уже внучка - Алина стала графиней, выйдя замуж за Эмерика Стефана Леонарда Броэль – Плятера. Это была уже единая магнатская семья, владевшая землями не только на территории нынешней Беларуси, но и в латвийской стороне.

На снимке: Эсса в районе слияния с Берещей.
30.07/13