Самый счастливый 12

                Самый счастливый 12


     Когда Али обещал мне самый счастливый год моей жизни, он не знал, что с первыми мимозами на Гавелак* вернется Надежда Елинкова. Мало того, что мы всегда пили душа в душу. Надя, воспитанница детдома, умела отдавать последнюю рубаху.
     Вот и тут: малосольный огурчик, одноразовые стаканчики, армянский семизвездочный коньяк "Эрибуни", простите, теперь уже бренди, но для нас-то все равно коньяк, за встречу, на станке у Елинковой, наполовину разбаленной**, и подходят французы, молодые парни, разумеется, про коньяк ни слова, спрашивают:
     - Сколько стоит эта акварель?
     А там акварелище, раза в три больше той, что мы называем большой акварелью, всю подлажку*** покрыла, у кого как - семьсот, шестьсот, в крайнем случае, пятьсот крон за большой формат, а тут форматище, а Надя, не моргнув глазом, отвечает:
     - Четыреста крон.
     Французы покупают работу, и, довольные, сваливают. Я в изумлении.
     - А что, - говорит Надя, - сто тысяч вложили в тираж, уже валяется три года. Хоть бы деньги свои вернуть. Хочешь, поговори с Димой (это ее сын, любимый и единственный), он скоро придет, я тебя позову. Только он не работает на комиссию. Только под наличку. Да не дрейфь ты. Отдаст по сто крон за штуку.
     Дима пришел и отдал по пятьдесят. Обычного большого формата, у кого как - двести, двести пятьдесят, в крайнем случае, триста крон комиссии. Тут как раз крутилась Миракян, она пришла к Диме за магнитами, услышала весь разговор и сказала:
     - Я тоже хочу.
     - Дима, - попыталась я протестовать, - должен быть эксклюзив, иначе грош цена!
     - Да какой нынче эксклюзив, Ира, - сказал Дима, - свои бы деньги вернуть!
     И так получилось, что мы с Миракян взяли каждая по коллекции больших работ, двадцать четыре штуки, за тысячу двести корон. Договорились, что поставим одинаковую цену - четыреста крон, минимальную. Как у Значка. На этот формат.
     Я стояла по другую сторону от Элинковой. Я продала за один день три Димы. Одного за четыреста. И два за семьсот. Миракян призналась, что продала тоже три, но по двести пятьдесят каждую. Потому что, сказала, я стояла на той же стороне, что Элинкова, только ближе на пару станков. Если б я их пропустила, покупателей, они бы дошли до Элинковой и купили бы то же самое за двести крон, сказала она.  В общем, я за день окупила тремя работами, фактически, всю коллекцию. У меня осталось целых двадцать одна. Моих. Впервые в жизни.

     - Что-о?! - на следующее же утро влетела ко мне на станек Люся (ей, разумеется, обо всем доложил Серебряный, который тоже крутился рядом и слышал весь разговор), - Чтобы я лежала рядом с этим говном?! Немедленно верни все работы этому отморозку, иначе я заберу свои!!!
      - Поздно,  Люся, - сказала я, - эти работы уже мои. Я за них заплатила свои деньги.
     - Ты за них заплатила мои деньги! - завизжала подруга, - и я требую расчета, немедленно!!!
    - Дай мне три дня. Я для того их и купила, чтоб рассчитаться с тобой.
    - Никаких три. Завтра! - рявкнула королева, - Приготовься!!! Полный расчет!!!
     Расчет вышел на пятнадцать тысяч.
     Денег мне дал Али.
     Сказал:
     - Да сколько же можно терпеть эту корову?! Она спит и видит, что отберет у тебя станек за долги! Не бойся, Ира, я рядом. Ты за три месяца вернешь эти деньги благодаря Диминому говну. А потом уже будем разбираться, кто был говном на самом деле.
 
     Кто был говном на самом деле?!
     Через три дня я купила у Димы коллекцию среднего формата, тридцать две штуки, за восемьсот крон, по двадцать пять крон за штуку, у кого как - сто, сто двадцать, в крайнем случае, сто пятьдесят крон комиссии, и коллекцию маленьких работ, сорок шесть штук, вы не поверите, по короне за штуку, у кого как - десять, пятнадцать, в крайнем случае, двадцать пять крон комиссии, за пятьсот крон за пятьсот штук. Дима мне еще придал пять  как бонус и сказал:
     - Да пусть они все подавятся, художники. Мы что с тобой, не художники, что ли? Вечность рассудит.

     Уж не знаю, как вечность, а художники со мной перестали здороваться. Даже Маришка. Зато через три месяца я вернула Али долг.

     Но до того, как я это сделала, на Гавелак пришла работать моя Наташа. Моя Наташа.
     Услышала, что Значку на станек продавец нужен, от меня же и услышала, я же все ей по вечерам выбалтываю, позвонила ему и нагласилась****
     - Ура, - завопил Значек, - зная тебя долгие годы, Ира, я убедился, что ты честный и порядочный человек, каких мало...
     - Ты тоже честный, - пискнула я.
     - И у тебя не может быть никакой другой дочери, кроме как воспитанной тобой. Я беру ее с легкой душой, мало того, десять лет назад, кажется, она уже начинала у меня девятнадцатилетней девчонкой?
     - Двадцатилетней, Саша, и ушла от тебя год спустя только потому что была на сносях Франтиком... Нынче Франтику исполняется одиннадцать...