Квартермейстры

Брату Альберту...

КВАРТЕРМЕЙСТРЫ


Квартермейстер – командир абордажной команды пиратского или каперского судна. Как правило, первым в бою касался палубы захватываемого корабля.
От автора


Действие первое. Велимир I


На Млечный путь сворачивай, ездок,
других по округу дорог нет…
А.Мариенгоф


Действующие лица:
ВЕЛИМИР – Хлебников, поэт;
СЕРГЕЙ – Есенин, поэт;
АНАТОЛЬ – Мариенгоф, поэт;
БОРИС – Глубоковский, актёр.
Лишь часть событий пьесы является додуманной, реальная часть - больше первой.

I.

Апрель 1920 года. Харьков. В обшарпанной мастерской  из мебели имеется лишь табурет и железная кровать без матраса. В углу валяется наволочка, под завязку набитая рукописями. ВЕЛИМИР, после тифа обритый «под машинку» и по сутулым повадкам похожий на рассеянную птицу, облачен в поношенный чёрный сюртук и брюки, сшитые из старых парусиновых занавесок.

Сидя на полу перед табуретом, он сапожным ножом починяет на нём подошвы своих штиблет.

СЕРГЕЙ (издалека). Какого ляда мы туда идём?!

К дверям мастерской приближается СЕРГЕЙ, облачённый в щегольскую меховую куртку. Он возбуждён и, видимо, чем-то недоволен. АНАТОЛЬ в пальто из английского драпа лондонским денди шагает рядом. Сквозь его сдержанность и рафинированность мелькает лукавый задор. Сергей делает вид, что хочет уйти, но Анатоль удерживает его за руку.

АНАТОЛЬ. Почему нет, Сергун?!
СЕРГЕЙ. Он – блаженный, Толя… Он всё равно ничего не поймёт.
АНАТОЛЬ. Вятка! Вя-точ-ка! Ты вспомни, как тебя футуристы в журнале своём чехвостили.
СЕРГЕЙ. Вспомнил.
АНАТОЛЬ. Как измывались над тобой, болезным…
СЕРГЕЙ. Совсем вспомнил.
АНАТОЛЬ. А надо мной? Да пусть «надо мной» - над има-жи-низмом они изголялись!
  СЕРГЕЙ. Георгий Гаер… 
АНАТОЛЬ. Видишь… Сколько ярлыков на тебя налепили, ты вспомни!
СЕРГЕЙ. Я и слов-то таких не знал.
АНАТОЛЬ. А тут - невиннейшее дело! На их зло нашим добром ответить, и всё... Ему это даже поможет, взбодрит как-то. А то ведь он здесь гниёт, в этом Харькове… Серж…
СЕРГЕЙ (в шутку жёстко). За большевизм агитируешь? Я сам тебя агитну сейчас!
АНАТОЛЬ. Ты лучше Хлебникова агитни! Как был футуристом – так футуристом и помре. А зачем?
СЕРГЕЙ. Никогда! Ты слышишь? Никогда не называй Велимира «футуристом»! Этим бессовестным… бессмысленным латинизмом! Для того ли он внове словеса вылуплял, на светило глядючи?! «Будетлялин» он! Бу-де-тля-нин. Сколько тебе повторять?!
АНАТОЛЬ (изображая испуг). Я понял, понял. Будетлялин.
СЕРГЕЙ. А иначе, Толя, гляди…
АНАТОЛЬ. Только не в расход, Сергун! Не надо… У меня две поэмы не дописаны!
СЕРГЕЙ. Гляди, Толя! Ещё один только раз… На Семёновском плацу шпицрутенов у меня хлебнёшь!
         
Обнявшись, распахивают без стука дверь и входят в мастерскую.

СЕРГЕЙ. Скажите, а не здесь ли обитает товарищ Хлебников?
АНАТОЛЬ. Здравствуйте, Велимир! Помните Мариенгофа? А Есенина?

Растеряно поднявшись навстречу гостям, Хлебников протягивает для пожатия правую руку, к запястью которой прикреплена разбитая подошва, Мариенгоф жмёт её вместо руки Велимира.

СЕРГЕЙ. Вы, Велимир Викторович, башмак с перчаткой перепутали… Или это, может, мода новая какая?
ВЕЛИМИР (конфузясь). Вот… штиблет починяю… на полу вот…
АНАТОЛЬ (лирично). А мы идём и думаем – в этом доме живёт поэт Хлебников…
ВЕЛИМИР. Дом вот чудесный у меня… здесь…
СЕРГЕЙ. М-да… (Осматривается, куда бы присесть.)
ВЕЛИМИР. Не люблю только… мебели много… ненужной вот… сбивает она…
АНАТОЛЬ. Куда как лучше совсем без мебели, полагаю. (Переглядывается с Есениным.) Мы постоим.
ВЕЛИМИР. Я бы на полу вот… честно… спал… но сидеть нужно… чтоб писать вот…
АНАТОЛЬ. На табуретке творите?
ВЕЛИМИР. На подоконнике я, вот… без керосина сейчас… в темноте… всю ночь писал сегодня… стих. (Показывает листки бумаги с каракулями.)
АНАТОЛЬ. Вы как это… здесь что-то различаете?
ВЕЛИМИР. Нет… совсем. Но вот поэму, думаю, за ночь написал уже… а утром рассвело, и вот оно…
АНАТОЛЬ. Утром часто рассветает.
ВЕЛИМИР (грустно). Да… Поэму жалко вот…
СЕРГЕЙ. А вы бы, Велимир Велимирович, в темноте писать научились.
ВЕЛИМИР. Научусь… честно… я научусь… (Разглядывает пальто Анатоля.) Мариенгоф… мне, знаете, ваш наряд… очень нравится, вот… я себе такой же справлю… скоро…
АНАТОЛЬ. Думаете, стоит? Ваш вам очень идёт.

Мариенгоф отворачивается, чтобы не расхохотаться. Есенин принимается источать вдохновение.
 
СЕРГЕЙ. Непременно в темноте! Вы, Велимир Владимирович… Вы ведь, сознайтесь, сбрасывали Пушкина с корабля современности? Ну, в молодые годы… Достоевского тоже. Было дело? Кого ещё? С Толстым что вы сделали, хоть помните?
ВЕЛИМИР (застенчиво). По закону времени… мы вот… мы должны были…
СЕРГЕЙ. Но до ума-то почему не довели?! Начали сбрасывать, так надо было сбрасывать… Чтобы ими сейчас и не пахло совсем! А так... Вон они, посмотрите в окно, куда ни взгляни! И Пушкин, и Толстой! А уж Достоевский, так тот везде… Вы выгляньте в окно! Выгляньте!
ВЕЛИМИР. Мы обязаны были… по закону…
СЕРГЕЙ. Да потому что ночью надо было сбрасывать с корабля! Ночью!
АНАТОЛЬ. Сергун…
СЕРГЕЙ (прохаживаясь, словно в запале). А вот не научились вовремя без света работать, и пожалуйста! Днём сбросили, а те взяли, да выкрутились. Что, Толя?! Только не говори, что ты не согласен! А если б футуристы заранее к темноте попривыкли, хорошенько! То ещё не известно, чем бы у них дело кончилось… Ну верно же?!
АНАТОЛЬ. Велимир Владимирович! А чья идея была с классиками так поступить? Ваша или Маяковского? Или что – Бурлюка может?!
СЕРГЕЙ. Да Велимир Велимирыча, конечно! Куда там Бурлюку до такого?! Ведь так?

Хлебников, краснея, не без приятности перебирает сапожные инструменты на табуретке.
 
АНАТОЛЬ. Вообще-то мы к вам по другому делу. Мы прибыли от имени и по поручению, собственно, собрания поэтов Московии и всея Руси.
СЕРГЕЙ. Да! Мы вот хотим в городском театре торжественно, при всём честном народе, провозгласить ваше избрание, Велимир Владимирович… Церемониально объявить, что отныне вы - окончательный Председатель земного шара, со всеми вытекающими из этого полномочиями…
АНАТОЛЬ. Неограниченными, к слову…
СЕРГЕЙ. Диктаторскими, можно сказать…

Хлебников с чувством жмёт обоим руки. Мариенгоф снова пожимает подошву.

АНАТОЛЬ. Уверен, вы это предчувствовали.
ВЕЛИМИР. Я башмаки вот дотачаю… и приду…
АНАТОЛЬ. Торопиться не надо. Дотачаете потом. Но перед торжеством мы вас оденем в подобающее случаю одеянье…
СЕРГЕЙ. Это очень важно, Велимир Владимирыч.
АНАТОЛЬ. Всё должно быть строго по ритуалу.
СЕРГЕЙ. Так и в резолюции протокола заседания поэтов отмечено.
АНАТОЛЬ. Да-с. И, пожалуйста, не забудьте свои стихи…

Велимира быстро отыскивает в углу наволочку со стихами. 

АНАТОЛЬ. Вы стихи здесь держите? Вы что же - спите на них?!
ВЕЛИМИР. Да вот… они на мне…
АНАТОЛЬ. Понимаю, понимаю… Прошу!
 
Идут в театр.

II.

Сцена Харьковского городского театра. Сергей и Анатоль, в качестве ведущих церемонии, выводят под локти Велимира, одетого в грубую рясу, босиком и с пресловутой наволочкой в руках. Бросив её в угол, он скрещивает руки на груди. Есенин и Мариенгоф, находясь в состоянии постоянно заглушаемого восторга, производят впечатление людей, которые, если сейчас засмеются, то могут уже не остановиться никогда. С краю сцены на стуле сосредоточился БОРИС, рядом с ним - фотоаппарат на треножнике.
 
АНАТОЛЬ (зрительному залу). Товарищи! Разрешите представить вам короля времени Велимира Первого!

Срывает аплодисменты. По ходу всего церемониала оба ведущих время от времени подсматривают в листки с речью и стихами. Ещё они постоянно, к месту и не к месту, помогают Велимиру оборачиваться вокруг своей оси, дабы он символизировал собой земной шар. 

СЕРГЕЙ. Его любимый регистрационный номер 317! Это число всех председателей земного шара! Мы в их перечень пока не входим, да – увы… А Велимир Владимирович – тот да! Входит как миленький… То бишь как первый и главный создатель общества председателей!
АНАТОЛЬ. И!
СЕРГЕЙ. То есть!
АНАТОЛЬ. Таким образом!
СЕРГЕЙ. Теперь он - председатель всех председателей Земли! Аплодисменты прошу!
АНАТОЛЬ. Кто-нибудь что-нибудь понял? Неужели?!
БОРИС (равнодушно). Мы волим это! Мы волим это!!
СЕРГЕЙ (вполголоса Анатолю). Главное, чтобы Велимир Хлебникович всё понимал… Слушайте все! Сейчас прозвучит его знаменитое «Воззвание Председателей земного шара»! Все готовы?! (Нараспев.)
Только мы, свернув ваши три года войны
в один свиток грозной трубы,
поём и кричим, поём и кричим…
АНАТОЛЬ. Пьяные прелестью той истины,
что Правительство земного шара
уже существует.
Оно – Мы!
БОРИС. Мы волим это! Мы волим!

Есенин и Анатоль показывают Велимиру знаками - надо высказаться.

ВЕЛИМИР (тихо). Верую…
СЕРГЕЙ. Велимир, давайте громче! Ни рожна ж не слышно!
ВЕЛИМИР (совсем тихо). Верую…
АНАТОЛИЙ. Только мы нацепили на свои лбы
дикие венки Правителей земного шара,
неумолимые в своей загорелой жестокости…
СЕРГЕЙ. Встав на глыбу захватного права,
поднимая прапор времени…
АНАТОЛЬ. Скликаем людские стада –
эго-э! Кто с нами?
Кто нам товарищ и друг?
СЕРГЕЙ. Эго-э! Кто за нами?
так пляшем мы, пастухи людей и
человечества, играя на волынке…

Смотрят на Предземшара.

ВЕЛИМИР. Верую?..
БОРИС. Мы волим это! Волим!!
СЕРГЕЙ и АНАТОЛЬ (в один голос). Эво-э! Кто больше?
Эво-э! Кто дальше?
СЕРГЕЙ. Только мы, встав на глыбу
себя и своих имён…
АНАТОЛЬ. Хотим среди моря ваших злобных зрачков,
пересеченных голодом виселиц
и искажённых предсмертным ужасом,
около прибоя людского воя,
назвать и впредь величать себя
председателями земного шара!

Обернув Велимира в очередной раз вокруг оси, ждут его реакции. Молчание.

БОРИС. Мы волим это! Мы волим это!!
СЕРГЕЙ. Какие наглецы – скажут некоторые,
нет, они святые, возразят другие.
Но мы улыбнёмся, как боги,
и покажем рукою на солнце.
ВЕЛИМИР. Ве… (У него перехватывает дыхание.)
АНАТОЛЬ. Велимир Первый - вечный узник созвучий! Одинокий лицедей!
СЕРГЕЙ. Сеятель очей!
АНАТОЛЬ. Других миров ребёнок!
СЕРГЕЙ. Шаман-монгол!
АНАТОЛЬ. Будетлянин!
СЕРГЕЙ. Звонкий вестник добра!

Дают «звонкому вестнику» понять - надо хоть что-нибудь сказать.

ВЕЛИМИР (хрипло). В общем… что-то… верую.

Аплодисменты.

БОРИС. Снимать на фотокарточку будем? Мы волим это! Мы волим!
АНАТОЛЬ. Чуточку позже… Да будет вам известно, дорогие зрители, что с именем Велимира Хлебникова связана бездна художественного вкуса. Пропасть! Просто прорва самого отъявленного вкуса!! Это и выставка картин «Ослиный хвост», и блестящий сборник поэзии «Дохлая луна», и манифест «Пощёчина общественному вкусу»… (Подглядывает в бумажку.) А сверхповесть «Дети выдры» какая у него замечательная! А драма о зимней, но там уже ближе к лету, любви - «Снежимочка»! Вы помните?! Сколько в ней, в «Снежимочке» этой… свежевыжатой снежной свежести и сжато-смаженной смоченной нежности! Прелесть… Да просто столько культурных событий случилось с королем времени Велимиром Первым, что неудобно здесь вам рассказать… Столько встреч было в обществе ревнителей художественного слова… столько сарти… э... картинных выставок… А публичных дебатов по вопросам науки, спиритизма и футуризма! (Велимиру.) Вы-то сами помните?!   

Хлебников реагирует на «футуризм» малозаметно, но остро.

СЕРГЕЙ (предостерегающе). Толя, Толя… Анатолий Борисович, мы попросили бы вас!
АНАТОЛИЙ. Простите, по вопросам будетлянства конечно!
БОРИС. Нам бы снимочек сделать… я тоже извиняюсь… (Возится с фотоаппаратом.)
АНАТОЛЬ. Ах да! Это новейший аппарат. Работает совершенно без всяких вспышек!
СЕРГЕЙ (вполголоса). И без всего остального…
АНАТОЛЬ. Ну Вятка… Только в руку надо бы рукопись взять. Туго скрученный свиток поэм.
СЕРГЕЙ. Да, Велимир Велимирыч. Для фотокарточки необходимо. Да и в летопись тоже не помешает… Захватили с собой?

Велимир берёт в руки наволочку со стихами. Есенин с Мариенгофом помогают ему позировать с ней.  Борис делает вид, что снимает всё это на фотоаппарат.

АНАТОЛЬ. Ещё снимочек, пожалуйста. В нём кинокамера встроена… Вот если бы вы нам стих какой-нибудь прочли яркий…   
СЕРГЕЙ. Будетлянский, Велимир Велиполкович! Такой, какой могли написать  только вы!
АНАТОЛЬ. И прочесть здесь тоже, только вы…
БОРИС. А я вас запечатлею в хронику!

Борис выносит на сцену табурет, Велимир взбирается на него. Борис делает вид, что снимает его на кинокамеру.
 
ВЕЛИМИР (по-детски монотонно). Сияющая вольза желаемых ресниц и ласковая дольза ласкающих десниц. Чезори голубые и нрови своенравия. О, мраво! Моя моролева, на озере синем – мороль. Ничтрусы – туда! Где плачет зороль…

В середине декламации Есенин убегает со сцены, а Мариенгоф, согнувшись, рыдает от смеха. Борис усмехается. Велимир посматривает то на них, то в зал.

ВЕЛИМИР. Вот…
АНАТОЛЬ (утирая слёзы). Хорошие… какие хорошие… стихи. О-о-о! Как меня пробрало. Прям сердце в жмых… В жмых! Сентиментален, каюсь…  Вечно я, как баба рыдаю над строчками…

Есенин возвращается. На его застывшем лице подозрительная скорбь.

АНАТОЛЬ. Сергу-ун… Ты пропустил у-удиви-ительные места…

Есенин снова бежит со сцены. Мариенгоф, постанывая от смеха, сморкается в платок.

АНАТОЛЬ. Что вы со мной делаете, Велимир… Опять сердце в жмых… в лоскуты просто… Это всё  ваша «моролева» наделала… и «ничтрусы» ваши тоже…

Есенин появляется на сцене, прикрывая лицо ладонями.

АНАТОЛЬ. Не плачь, Вятка, мы тоже когда-нибудь так напишем! Соберёмся с силами и напишем.
СЕРГЕЙ. А где им взяться, силам-то?..
АНАТОЛЬ. Ты прав, ты прав… (Велимиру). Но как вы смогли такой шедевр, а?..
ВЕЛИМИР. Я вот… в последнее время перешёл… к числовому стиху…
АНАТОЛЬ. Ну наконец-то…  Сергей!  Он всё-таки перешёл к числовому стиху!
СЕРГЕЙ. Я всегда говорил – Велимир, переходите к числовому. А вы мне что?
ВЕЛИМИР. И как… как художник числа… как вечной головы вселенной… хочу заменить все свои пушкиноты…
СЕРГЕЙ (порываясь с места). Так, достаточно!! Благодарю вас… Извините… Но «пушкиноты» я уже не вынесу… Ну никак… Анатоль, надо, наконец, всё-таки… даже… как это?
АНАТОЛЬ. Соблюсти ритуал.
СЕРГЕЙ. Именно! Соблюсти!
АНАТОЛЬ. Уважаемые зрители! Простите нас, но сейчас состоится вручение главного символа нашего церемониала.
СЕРГЕЙ. Символа божественной избранности власти ныне провозглашённого Предземшара! Вот он… знак этот… 

Есенин вынимает из кармана кольцо и церемонно надевает его Хлебникову на палец руки.

СЕРГЕЙ (подсказывая). Я владею миром… Я владею миром!

Велимир беззвучно повторяет эту фразу.

СЕРГЕЙ. Товарищи, он только что честно сознался - он владеет этим миром.

Аплодисменты.

АНАТОЛЬ. А теперь, Велимир Владимирович, после того, как мы упрочили ваше звание, вы, на правах почти что наркома по делам всего человечества, должны зачитать нам своё послание… Пожалуйста! Слушаем вас!
ВЕЛИМИР. Сегодня снова я пойду
туда, на жизнь, на торг, на рынок,
и войско песен поведу
с прибоем рынка в поединок! (Подумав.) Это всё…
АНАТОЛЬ. Конец первого отделения! Антракт, товарищи!

Спускается занавес, отделяющий сцену от харьковской публики. Борис направляется к Хлебникову, отчего Есенин с Мариенгофом приходят в странное оживление.

БОРИС. Сымай кольцо, Велимир…

Велимир, оглядываясь на Есенина и Мариенгофа, прячет руку за спину.

ВЕЛИМИР. Не надо… Мне… это…
БОРИС. Ну хватит дурака валять! Давай сюда кольцо! Я кому сказал?!
ВЕЛИМИР. Это… не кольцо, это шар… это знак земного шара… Я же председатель… меня вот… только что здесь… Есенин и Мариенгоф… упрочили…
БОРИС. С них и спрашивай! Я им кольцо на минуту дал - они его уже втюхали! Это мне память, ясно тебе?!

Борис силой стаскивает председателя с табуретки, затем -  кольцо с его пальца. Велимир почти плачет, то ли от боли, то ли ещё от чего. Анатоль шёпотом пытается вразумить Бориса.

БОРИС. А мне какое дело?! Не могли на барахолке председателю купить?! Это мне любовь моя подарила! Что вы, ей Богу?.. Дурака из меня лепите…

Громко выходит. Велимир снова влезает на табурет.

ВЕЛИМИР. Когда толпа шумит и веселится,
передо мной всегда казнённых лица!
Так и теперь: на небе ясном тучка –
я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!
СЕРГЕЙ (другим тоном). Слезайте, Велимир… Я всё объясню…
АНАТОЛЬ. Погоди, Сергун!
СЕРГЕЙ. Что «погоди»?!
АНАТОЛЬ. Он «Кучку» какую-то хочет… 
СЕРГЕЙ. Это всё был дурной розыгрыш, Велимир! Наплюйте-разотрите…   

Анатоль отводит Есенина в сторону.

АНАТОЛЬ. Вот зачем ты ему объясняешь? Его вчера из Сабурки выписали.
СЕРГЕЙ. Он сам туда лёг, чтоб за Деникина не ходить.
АНАТОЛЬ. Сам-то он сам... Но если бы за него не заступились… (Указывает вверх.) то держали бы его там ещё очень-очень долго. Я знаю, что говорю.
СЕРГЕЙ. Ты что, думаешь, Велик… того… по-настоящему?
АНАТОЛЬ. А что тут думать? Сергун!! Если бы ты не начал ему объяснять, он бы ничего не понял. Ну кольцо забрали… Ну Боря нагрубил… Ну и что? Звание-то осталось. А так… Вот ты взял - человека обидел, между прочим.
СЕРГЕЙ. Да по нам по всем тогда Сабурка плачет!
АНАТОЛЬ (с намёком). Ну не по всем… (Не сдержавшись, смеётся.)
СЕРГЕЙ. Я сейчас тебя тоже короную, Толя! Ох, короную… Председателем мирового квадрата сделаю! Хотя на председателя ты не тянешь… В подмастерья к Малевичу сдам! На подхвате будешь кисточки ему обтирать!
АНАТОЛЬ. Но, Сергуня! Только не кисточки!! Умоляю… Кисточки я уже не выдержу!

Есенин выталкивает хохочущего Мариенгофа со сцены и возвращается к Председателю.

СЕРГЕЙ. Пойдём, Велимир… Сейчас второе отделение начнётся. Оно без тебя уже...
ВЕЛИМИР. О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно. О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей! О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей! Смейево, смейево! Усмей, осмей, смешики, смешики! Смеюнчики, смеюнчики… 
СЕРГЕЙ (перебивая). Я смеюсь, Велимир, но я же плАчу… Ты-то поймёшь меня?
ВЕЛИМИР. О люди! Так разрешите вас называть?
Режьте меня, жгите меня!
Но так приятно целовать копыто у коня:
они на нас так не похожи,
они и строже и умней,
и белоснежный холод кожи… (Запинается.) И так далее там…
СЕРГЕЙ. Послушай… Мы с Мариенгофом… Ты только на него не обижайся! В жизни он хороший…  Я его таким первый раз вижу, честно... Так вот… мы здесь хотим издать имажинистский сборник. «Харчевня зорь» название. Давай и тебя в нём тиснем! Ты ведь не против имажинизма, а? Ну по сути! И в Москве издадим сборник… Или хочешь отдельное издание? Поэму какую-нибудь выбери свою, издадим в Москве, большим тиражом… Не сто штук, как тебя печатают все, а 10 тысяч сразу! Давай?! Сознайся, есть мечта такая? Ну есть же!!   
ВЕЛИМИР. Мне мало надо!
Краюшку хлеба и каплю молока.
Да это небо, да эти облака!
СЕРГЕЙ. Постой-постой! Ты мне лучше скажи… (Рассеяно.) Как ты это… заранее год начала мировой вычислил? И революцию в октябре, да? Вот за сколько ты 17-й предсказал?
ВЕЛИМИР. За пять лет… в 12-м…
СЕРГЕЙ. Как сделал - не спрашиваю. Сам, может, расскажешь?..

Хлебников пытается отвернуться, но Сергей везде.

ВЕЛИМИР. Я вычислил закон времени… всё.
СЕРГЕЙ. Вычислил... Нет, я понимаю – Пифагор… в основании мироздания лежит число, и так далее… А что за число в основании мира?
ВЕЛИМИР. 317… 365… 1383… разные степени чисел два и три… степени двух соединяют подобные события… усиливают их… А степени трёх - обратные события… победу и разгром, преступление и наказание… начало и конец вот… знаете, убийца умрёт через столько дней, сколько равно трём в энной степени вот… я устал…
СЕРГЕЙ. Спасибо, просветил. Правда, объясняешь ты ещё хуже, чем стихи читаешь… Только не в обиду!
ВЕЛИМИР. Голгофа Мариенгофа…
СЕРГЕЙ. Не в обиду, Велимир… Я ведь тебя люблю, чтоб ты знал... Нет, правда.
ВЕЛИМИР. …и воскресение Есенина.
СЕРГЕЙ. Но ты же артист, Велимир Владимирыч… Ох артист! Ещё какой!
ВЕЛИМИР. Розыгрыш… розыгрыша…
СЕРГЕЙ. Что?.. Вообще-то все мы - артисты, как заметил один англичанин. Но ты – из лучших, потому что не играешь совсем… Ты просто такой, какой есть, а так играют только самые-самые… Единицы, я знаю. Скажи что-нибудь человеческое… Ты не обиделся?
ВЕЛИМИР. Так это правда… Так?
СЕРГЕЙ. Что?.. Какая правда?
ВЕЛИМИР. Что… ну что это розыгрыш, что был розыгрыш...
СЕРГЕЙ. Не понял… Ты говори толком.
ВЕЛИМИР. Ну… что вы пошутили, что это была шутка… ну а на самом деле…
СЕРГЕЙ. А на самом деле?
ВЕЛИМИР. Ну что я… меня… в Москве… поэты вот… председателем шара, да?.. признали всё-таки… ведь так?
СЕРГЕЙ (устало). Слезай с табурета, Велимир… Я прошу тебя – слезь ты, наконец!

Пытается стащить его наземь. Тот не даётся.

СЕРГЕЙ. Да что с тобой за столбняк такой?! Ну да, да, признали… Председателем земного шара. И ещё… Признали, что ты - самый лучший, самый настоящий, самый космический поэт на Земле… Что ты – совершенно невероятный человек… (Думает о чём-то своём.) Цветок неповторимый… Что им всем очень и очень до тебя далеко… Что такие рождаются раз в сто лет… Что когда ты умрёшь, они все будут плакать, все будут жалеть, что мало тебя ценили, мало любили… почти не понимали совсем… Им всем тогда так захочется тебя вернуть… чтобы поговорить с тобой, послушать тебя… им так будет не хватать меня… тебя… Так захочется исправить что-то, что было не так… а уже нет… уже всё… Поздно. А ещё… Что ты - самый самый самый русский поэт! Был и будешь всегда!
ВЕЛИМИР. Вселенский.
СЕРГЕЙ. М?
ВЕЛИМИР. Самый вселенский…
СЕРГЕЙ. Ну да, вселенский… Они тоже это признают... Признали, то есть… Уже. (Вздыхает.) Чего тебе ещё, Велимир?..
ВЕЛИМИР. Всё… я умер и засмеялся. Вот…
СЕРГЕЙ (помолчав). Сейчас второе отделение начнётся. Там другие поэты... Пойдём, а то занавес откроют.

Появляется Анатоль, он жестами вызывает Сергея со сцены. Есенин уходит вслед за ним. Хлебников, выпрямляя сутулую спину, с царственной осанкой ждёт поднятия занавеса. От напряжения табурет под его ногами начинает ходить ходуном, ножка подламывается и Велимир падает на пол. Харьковский занавес поднимается. Звучат аплодисменты.

Занавес.


Действие второе. «Жди нас за гаражами, Сид!»
(почти документальная фантазия на тему рока)

В любом случае, я не тот, за кого вы меня принимаете…
Сид Барретт
Действующие лица:
РОДЖЕР – Уотерс, басист и лидер группы «Pink Floyd»;
НИК – Мейсон, ударник «PF»;
РИК – Райт, клавишник «PF»;
ДЭВИД – Гилмор, соло-гитарист «PF»;
ДЖУЛИ – помощник звукоинженера;
ТЕРА – сотрудница музыкального журнала «Memory Maker»;
СИД – Роджер Кит Барретт, 21 год, бывший лидер, соло-гитарист и автор песен «PF»;
ДВЕ ФАНАТКИ, ТОЛСТЫЙ – гости студии;
Лишь часть событий и персонажей пьесы являются вымышленными, другая часть – больше первой.

05.06.75 г. Лондон. Микшерская комната студии №3 «Эбби Роуд». В центре -  микшерский пульт, перед ним – на стульях, спиной к залу, сидят РИК и ДЭВИД. Они слушают в наушниках практически сведённую «Shine on you crazy diamond». За пультом перед их лицами – большое окно, сквозь которое видна основная комната студии. Справа от окна – дверь, ведущая в коридор; слева – дверь в студию.   

В правой части микшерской комнаты  – несколько стульев для посетителей, на них располагаются ДВЕ ФАНАТКИ. Они перешёптываются, хихикают; судя по строго-ироничным взглядам, которые время от времени на них бросает Дэвид – это его знакомые. Открывается правая дверь, заглядывает ДЖУЛИ.

ДЖУЛИ. Роджер ещё не пришёл?

Музыканты на неё ноль внимания - слушают запись. Фанатки ревниво рассматривают Джули. Она проходит в микшерскую и останавливается в нерешительности. В левую дверь, из студии, проходит НИК.

ДЖУЛИ (улыбаясь). Хэлло, Ник! Как тема получилась? Ломовик? (Осекается.) Я хотела извиниться… За тот случай и… Как мне вернуться в студию?
НИК. Вообще-то, с этим надо к Брайану... Он – ваш босс.

Из студии появляется РОДЖЕР.

ДЖУЛИ. О! Здравствуйте, Роджер…
НИК. Она просится назад. Её уволили за то дело… Извиняется.
РОДЖЕР. А…
НИК (Джули). Сейчас мы закончим звук и подумаем…
РОДЖЕР. Вообще-то, у нас Брайан операторами заведует.   
НИК. Он скоро придёт… (Джули.) Подожди пока здесь.
РОДЖЕР (Нику). Ну как вещь? Ломовик?
НИК (с явным преувеличением). Фирлесс… Таран!

Роджер включает «общий звук». Звучит «Shine on you crazy diamond». В дверь из коридора тихо просачивается ТОЛСТЫЙ. На нём белая рубашка, чёрные брюки и летнее пальто, типа шинели, на ногах – белые туфли, в руках белый полиэтиленовый пакет. Голова его брита наголо, у него также сбриты брови. Выглядит странно и даже комично, но ведёт себя непринуждённо, как на привычной прогулке.

Не сразу, но на него начинают все обращать внимание, при этом делают вид, что «собственно, ничего особенного». Только девушки-поклонницы открыто над ним смеются. Толстый, прогуливаясь, по ходу действия несколько раз выходит и возвращается в микшерскую.
 
Через правую дверь входит ТЕРА. У неё на ремешке через плечо магнитофон, в руках скрученный провод с микрофоном. Она заметно волнуется, но преисполнена отваги. 

ТЕРА. Привет! Извините, мне нужен Роджер. 
РОДЖЕР (оборачиваясь, в шутку). Он вышел… Я за него.
ТЕРА. Оу… Здравствуйте, Роджер! Я – Тера Бидз, корреспондент «Мемори Мейкер». Я…
РОДЖЕР. Сейчас не время.
ТЕРА (торопясь и перебивая). Я знаю, знаю… Но я хотела бы у вас… а лучше у всей группы «Пинк Флойд» похитить пять минут! Всего-то - пять! Ну ладно - двадцать…
РОДЖЕР. Знаете, если б не бизнес, вы бы у меня и полсекунды не похитили… Вы не обиделись?
ТЕРА. Нет.
РОДЖЕР. Жаль… Может, ещё раз попробуем?

Девушка в профессиональном восторге от шутки.

ТЕРА. Ну хотя бы два слова в поддержку вашего альбома, м? Он, слышала, будет называться «Жаль, что тебя нет с нами…»
ДЭВИД (галантно). Но мы не вас имели ввиду…
ТЕРА. Да, я понимаю… Вы пишете его в честь вашего друга, бывшего участника команды Сида Барретта. Верно?
РОДЖЕР. Ну, не только…
ДЭВИД. Заглавная тема посвящается ему.
ТЕРА. «Сияй, безумный брильянт», верно? Вы её сейчас сводите? Можно, я подожду? Я просто обязана задать вам пару вопросов!
ДЭВИД. В другой раз, угу?
ТЕРА. Извините, извините меня опять! Но я хочу поздравить вас, Дэвид, с бракосочетанием и пожелать вам долгой счастливой жизни!
ДЭВИД. Всё-то вы знаете… Благодарю.
ТЕРА. Я очень вас прошу!! это займёт совсем ничего! И обещаю – перед сдачей редактору, я принесу статью сюда… Вы вычитаете, если что-то не понравится – вместе скорректируем текст. Ну же!  Надо напомнить читателям о Сиде.
ДЭВИД (весело). Ух ты! Ну как, Родж? О Сиде, всё-таки… Рик?.. А ты, Ник? 
НИК. О Сиде всегда можно.
ДЭВИД (Тере). Подождите секунду, мы сейчас сделаем перерыв… Но двадцать минут, не больше.
НИК. Джули, будь добра… Принеси пять кофе, пожалуйста. Вы кофе, Тера?

Джулии, помедлив, нехотя отправляется выполнять поручение.
Роджер приглушает громкость «Shine on». Музыканты разворачивают стулья к Тере.

РОДЖЕР. Но вопросы только о Сиде, окей?
ТЕРА. Конечно. 

Ставит магнитофон на запись и протягивает микрофон к музыкантам.

ТЕРА. Пять-семь лет назад, после ухода Барретта из группы, ходили слухи, что… (Читает по записной.) Сид умер; сидит за решёткой; полностью разрушен наркотиками; работает на полставки на фабрике; пытается поступить в колледж на архитектурный; выращивает грибы в своём подвале; бродяжничает неизвестно где; поёт и пляшет на улицах Нью-Йорка; и… здесь у меня подчёркнуто… пытается стать гастрольным менеджером группы «Пинк Флойд».

Музыканты смеются.

НИК. Последнее похоже на правду…
РОДЖЕР. Да, зная деловую хватку Сида…
ТЕРА. А что сейчас с ним на самом деле? Кто-нибудь знает?

Заминка. Джули вносит кофе на подносе, передаёт музыкантам и Тере. Взяв один кофе себе, Джули присаживается рядом с фанатками.

РОДЖЕР. Спасибо. Ну, пару лет мы его не видели…
НИК. Но слухи доходят постоянно. Было тихо, а на днях… его видели в магазине Хэрроудз…
РОДЖЕР. Он легендарен.
ТЕРА. А как он?
РОДЖЕР. Я же говорю – давно не виделись…
ТЕРА. А, правда, он был младше всех в вашей группе?
РОДЖЕР. На пару лет… Но это не так важно, как кажется…
ТЕРА. Почему? Когда вам 20 лет, это, наверно, имеет значение. Я хочу сказать, он стал лидером группы, несмотря на то, что был… младше всех.
НИК. Нет. Несмотря на то, что уже был Роджер Уотерс.

Роджер показывает, что оценил шутку.

ТЕРА. Я к тому и веду… Роджер, поправьте меня, но насколько мне известно, вы всегда были лидером в жизни… Вот и сейчас тоже…
РОДЖЕР (с иронией). О, я пытаюсь, пытаюсь…
ТЕРА. Можете ответить, чем Сид вас покорил, что вы ему уступили на некоторое время лидерство?
РОДЖЕР. Чем… Талантом, чем же ещё?
РИК. Гениальностью. Сид был гений…
НИК. Вот заездили словцо… Сейчас, если вас называют гением, можете не сомневаться, это не значит вообще ничего! Но у Сида с этим был порядок…

Тера ждёт, что скажет Дэвид.

ДЭВИД. Что вы на меня так смотрите? (Улыбается.)
ТЕРА. Но вы ведь пришли на его место…
ДЭВИД. Ну и что? Согласен – Сид был… Послушайте, если кого и величать этим титулом, то только Сида. Правда. Он - исключение. Мы дружили с ним со школы, когда все ещё звали его Роджером… Я знаю, о чём говорю. Он был неподражаем…
РИК. Почему «был»?
ДЭВИД. Да, он есть.
ТЕРА. И вы посвящаете ему новый альбом… Скажите – вы, ваша группа… вы ведь очень многим обязаны Барретту?

Общая апатия. Никто не торопится с ответом.

РОДЖЕР. Смотря, что вы понимаете под словом «очень многим»?
НИК. И словом «обязаны»…
ТЕРА. Сегодняшней всемирной славой, например, успехом…
РОДЖЕР. Ну мы тоже приложили к этому руку.
ТЕРА. Да, но ведь это Сид сочинил почти весь материал для вашего первого диска? Для «Волынщика». С которого и началось восхождение «Пинка»…
РОДЖЕР (хмуро). В нём все понемногу участвовали… Кроме Дейва, конечно.
ДЭВИД. Да, я чуть позже подошёл… (Улыбается, чтоб разрядить ситуацию.)
РОДЖЕР. Но да, Сид был основным композитором на «Волынщике».  Спору нет.
ТЕРА. А как вам расставалось с ним?
РОДЖЕР. Знаете, мы можем долго рассусоливать эту тему… Конкретные вопросы задавайте. 

Тера смущённо ёрзает на стуле.

ТЕРА. Я к тому, что… Ведь это Сид создал «Пинк Флойд»! ну по сути… 
РОДЖЕР. Послушайте… как вас? 
ТЕРА (частя и заикаясь). Он и название группы придумал, и почти всю музыку писал, и стихи, и он соло-гитарист, и вокалист… и магнит для публики тоже он. Ну ведь так?

Роджер, отвернувшись к пульту, выключает музыку.

ТЕРА. Можно я зачту выдержку из интервью… (По записной.)  «Сид, находясь на сцене, казалось, гипнотизировал публику. Остальные еле-еле за ним поспевали… Он и выглядел обалденно, у него удивительное чувство стиля. Все что он надевал, выглядело потрясающим. Он носил рубашки из атласа со всевозможными украшениями и галстуки. Сид казался привлекательнее остальных в группе - похожий на греческого бога красавец… И в музыкальном плане Сид был на голову выше и гораздо важней остальных. «Пинк Флойд» был его группой…» Слово «его» - выделено.
РОДЖЕР. Вы так и будете цитировать всё подряд? 
ТЕРА. Но это супруги Дженнеры… Питер – ваш первый менеджер… (Пауза.) Не тот вопрос хотелось услышать?
РОДЖЕР. Я вообще вопрос не услышал. Что вы хотите? Только конкретно.
ТЕРА. Правду… Есть одно устойчивое мнение…
РОДЖЕР. Какое?
ТЕРА. Только не прекращайте интервью, пожалуйста.
РОДЖЕР. Ну-ну… Не прекращу.
ТЕРА (вздохнув). Скажите, Роджер, вы специально выдавили Сида, чтобы стать лидером команды?

Лёгкая оторопь. Молчание. В углу микшерской образуется СИД. На нём цветастая атласная рубашка, коричневые бархатные джинсы, в руках белый «Фендер Телекастер», он что-то наигрывает на нём, но на него пока не обращают внимания.

РОДЖЕР (с досадой). И ты, Брут, туда же…
ТЕРА. Ответьте. Вы же сами, наверно, слышали такое…
РОДЖЕР (поднимаясь). Да слышал, слышал… С вами разве не услышишь?!
НИК. Погодите, вот Родж выйдет - мы выложим вам всю подноготную…

Сдержанный смешок Дэвида, Рика и Ника.

РОДЖЕР. Нет уж, валяйте при мне. (Веско выходит.)
ТЕРА. Жаль как… Он вернётся?
ДЭВИД. Не знаю…
ТЕРА. Простите, может, я что-то не понимаю, но как можно было оставлять группу без её лидера, в ответственный момент, на взлёте? Ведь Сид был главным по идеям?
РИК. Он был сам - идея…
НИК. Но когда уходил… в феврале 68-го… он уже полгода не был лидером… Сид тогда на себя не походил. Вы не то сейчас сказали Роджеру...
ТЕРА. Но я ведь просто спросила! А что с Барреттом случилось, расскажите?

Уотерс возвращается. Он заметно раздражён. Никто не торопится с ответом.

ТЕРА. Трудный вопрос?
НИК. Да нет, нормальный… Просто вспомнил случай…
РОДЖЕР. Я тоже.
НИК. Помните концерт перед уходом Сида? Когда мы похромали на сцену, а у него никак не получалось сочинить себе нужную причёску. Мы ему: «Где ты там, Сид?! Давай быстрей!» А у него не выходит никак… И тогда он растолок чем-то в порошок все свои «колёса», любимые барбитураты свои… высыпал в баночку с бриолином, аккуратно перемешал так... И налепил чуть ли не кусками всю эту атомную смесь себе на голову, и так пошёл на сцену… (Видя, что все припоминают, улыбается.) И поначалу оно, вроде, загустело и причёска какая-то образовалась… скульптура на голове… А потом, помните?.. По ходу выступления, то ли от жары, то ли от софитов вся эта музыка у него на голове начала таять, стекать вниз, и… (Смех.) Посреди серьёзнейшей вещи, этакого гитарного запила, зрители вдруг видят, как волосы Сида, лоб и щёки начинают сползать куда-то в пол… И сам он, будто вот-вот туда же, за ними… стоит, застывший, беспомощный, с ужасом сморит в зал… А зал, тоже ведь под кайфом… в ужасе на него – только что, на их глазах, у чувака крыша съехала, в буквальном смысле… Думаете, мы могли играть? Да мы лежали на сцене.

Общий хохот. Даже Роджер усмехается.

НИК. Как считаете, можно быть лидером со съехавшей крышей?
ТЕРА. Вряд ли…
НИК. Ну вот…
ТЕРА. Можно ещё спросить?
НИК (актёрствуя). Родж, тебя спрашивают – можно?
РОДЖЕР. Я запрещаю? Спрашивайте…
ТЕРА. Я понимаю - с Сидом было трудно… (Замечает на лицах иронию.) Мягко сказано, да? Хорошо – очень трудно. Но ведь у него не сразу проблемы начались? Рик?
РИК. Не сразу. Постепенно.
РОДЖЕР. Как, знаете, лавина накапливается там где-то в горах. До определённого момента, пока кто-то не кашлянёт… Или не хлопнет в ладоши. И тогда всех как нахлобучит! Так и здесь…
НИК. Он ЛСД начал принимать… хотя тогда почти все его принимали… Ну где-то с 66-го… И сначала это особенно не мешало, скорее даже помогало, но… Сид меры не знал ни в чём. А потом… в 67-м мы записали «Волынщика» и сразу стали дико популярными, ну и… На каком концерте он вдруг полностью «улетел»?

Звучит гитарный риф из Interstellar Overdrive. Это Сид берёт его на гитаре.

НИК. По-моему, летом, того же 67-го… В Александер-пэлас. Да. Мы вышли на сцену, надо начинать, а Сид куда-то запропал… Двадцать минут назад видели - вменяемый, а тут кинулись – нигде нет… Но мы с Роджером всё-таки нашли его в гримёрке, совершенно уже «улетевшим»… Поднимаем на ноги, так… (Поднимает Сида.) Под руки выводим на сцену. На шею надеваем его белый «Фендер Телекастер», он делает два шага по сцене… только два, и публика взрывается от восторга… Просто, знаете, так: «А-а-а-а!»
РИК. Его тогда все любили…

Что-то словно ломается в руках Сида. Он опускает их.

НИК. Мы играем, а Сид просто стоит, на месте. «Телекастер» висит на шее, руки-плети болтаются по бокам… мы играем, а он стоит, смотрит куда-то в пространство… и всё. А люди сходят от него с ума.
РИК. На публику он действовал волшебно…
НИК. Да… Такой, знаете, бледный поэт эпохи декаданса. 
РИК. «Обречённая летающая сила», как его знакомый называл…
НИК. То есть, девочкам предлагалось спятить… Он так и не взял тогда ни одного аккорда… Просто стоял, смотрел поверх всех… И мы быстренько свернули программу.
Сид падает за микшерский пульт. Музыканты не обращают на это внимание.
НИК. Потом это случалось с ним регулярно.
РОДЖЕР. А по контракту у нас каждый день концерты, иногда по два, а Сид через раз в отключке! Тогда же, летом, я ему прямо сказал: «Сид, так больше нельзя!» А он…
  СИД. У меня есть идея… (Выглядывает из-за пульта.) Всё очень просто. Нужно ввести в состав двух стриптизёрок-саксофонисток и ситуация, я чувствую, выровняется. Всё сразу станет на места. Уверен, это решит проблему…
РОДЖЕР. Ещё он предлагал усилить бэнд двумя своими друзьями-«торчками», один из которых знал пару аккордов на банджо. Можете себе представить?

Все с интересом наблюдают, как Сид дурачится с гитарой.

ДЭВИД. Вообще-то, у Сида было классное чувство юмора, чисто британское...
РИК. А помните, в 66-м, в клубе «УФО» выступали… и посреди песни, он выпер на сцену походную печку и начал жарить на ней…
НИК. Яичницу! Мы играем, я долблю что есть силы в установку, а он спокойно так разбивает пару яиц, помешивает… сочиняет себе перекусить… Ну проголодался человек. Это сейчас скажут: да это же классный спецэффект! психоделический завёрт, часть шоу и так далее… А тогда нет. Тогда нам хотелось его убить прямо там, на сцене…
РИК. Я обалдел… Это не то, что никто делал, тогда никто даже не думал, что на концерте можно сделать что-то в этом роде…
НИК. Теперь, когда придумываем шоу - вспоминаем психоделическую яичницу Барретта… Да, Родж?
РОДЖЕР. Под кислотой он мог отколоть любой номер! Если честно, натерпелись мы от его пассажей… особенно на гастролях в Америке. Расскажешь?
НИК. Да что рассказывать… У нас контракт, раскрутка «Волынщика», концерты, всё такое… Завоевание Америки, в общем, обычное дело… И обязательно надо поучаствовать в популярном телешоу, чтоб всем понравится. Мы это никогда не любили, а Сид просто ненавидел. И вот привозят нас на слащавое шоу… главный канал… ведёт его известный певец Пэт Бун. И вот он… даже не взглянув на наши знаки, наши перекошенные физиономии, сразу к Сиду с вопросом. А Сид, мало того, что не выносил дурацких вопросов, так ещё был в тот момент… не на Земле. И Пэт спрашивает Сида, напичканного «кислотой» под завязку: «А скажите - что вам нравится в жизни?» И тут нам показалось – мир дышать перестал… Представляете? прямой эфир, мы в ужасе в уме перебираем все возможные дикие ответы, которые в подобных случаях мог брякнуть Сид. И А, и Бэ, и… нет, только не это… Цэ!! А он…

Все с напряжением всматриваются в Сида. Наконец, его прорывает.
 
СИД. Америка! (Заразительно смеётся.)
НИК. Представляете? Мы мёртво вцепились в него и поволокли от камеры, лишь бы от Пэта подальше!
РОДЖЕР. Это сейчас так… А тогда было не до смеха - проблемы могли быть серьёзные, Пинк вообще с гастролями в штатах висел на волоске. Тогда всё шло не так. И  мы их всё же свернули попозже, потому что Сид… уже ничего не мог. Он стал овощем…

Все смотрят на Сида, который всем своим видом показывает – «да нет, всё окей»

ТЕРА. Но всё же… были в нём хоть какие-то качества хорошие? человеческие?

Замешательство. Музыканты не знают, то ли засмеяться, то ли оправдываться.

РОДЖЕР. Ну вы опять не туда повели…
НИК. Чувствую, выставят нас ненавистниками Сида.
ДЭВИД. Конечно были. И много было! (Спохватывается.) И есть…
ТЕРА. Ну можете хоть что-то назвать? Пусть каждый скажет о Сиде слово, которое первое приходит на ум. Пожалуйста…
НИК (заметно с горечью). Ну что, парни, осилим по доброму словцу о Сиде?
ТЕРА. Можно Дэвид первый? Первое, что приходит на ум про Сида?… 
ДЭВИД. Обаяние…
ТЕРА. Нельзя было не влюбиться?
ДЭВИД. Что вы… Невозможно.
НИК. У него всегда было полно друзей. Его все обожали.
ДЭВИД. Около него постоянно вертелась какая-нибудь блондинка, модельной национальности… Талант в этом плане…
ТЕРА. А вы, Ник?
НИК. Я что скажу?! Оригинальность. Неподражаем был… Опять «был»!
ТЕРА. Роджер?
РОДЖЕР. Человек-экспромт. Неожиданный. Всегда. При чём именно с того бока, с которого меньше всего ожидаешь…

Тера смотрит на Рика.

РИК. Уязвимость. Обидеть его было проще простого.
ТЕРА. Правда?.. А, может, его ЛСД с этого начался? (Смотрит по записной.) Вообще-то, многие называют «кислоту» основной причиной, по которой он… как сказать… выпал из группы.
РИК. Знаете, Сиду с его даром поэта, ЛСД, мне кажется, был противопоказан категорически. У него от природы воображение художника, а в сочетании с «кислотой» получался… (Показывает знаком – «полная катастрофа».)
ТЕРА. А есть ещё мнение, что главной причиной были не наркотики, а слава, шоу-бизнес.
РОДЖЕР. Это конечно. Машина не таких перемалывает…
РИК. Вообще, Сид был… (Осекается на слове «был».) Сид - очень свободолюбивый человек.
РОДЖЕР. После контракта с ИЭмАЙ его здорово повело. Да и нас тоже… Стало давить: надо то, надо это… А сейчас нужен коммерческий хит! А тут надо выступить в телевизоре и улыбаться… А там вынь да полож 200 концертов за полгода. А его ведь все воспринимали как фронтмена, все вопросы первым делом к нему, а он… не готов.

Отгородившись от всех, Сид что-то тихо сочиняет на гитаре.

РИК. Сид просто хотел писать стихи и играть на гитаре… вот и всё.
НИК. А помните, как он послал всех с тем сиропским шоу? Фактически послал…
ТЕРА. Расскажите…
НИК. Ну, «Топ оф зе Попс», все знают… Напомаженное шоу, согласен. И выступают на нём только под «фанеру».
РОДЖЕР. Ты как мартышка открываешь рот и делаешь вид, что поёшь и играешь. 
НИК. А мы только набирали обороты, записали «Эмили» и она сразу стала хитом. Как отказаться?
РОДЖЕР. Но Сид только отмахнулся… Как сказал, не помнишь? (Оглядывается на Сида.)
СИД. Если Джон Леннон не выступает в нём, почему я должен?!
РОДЖЕР. Вообще, Сид был единственным из нас, кому было по-настоящему плевать на коммерцию! То есть, не то, чтобы плевать… а абсолютно плевать, понимаете?!
СИД. Хотя в «Топ оф зе Попс» я всё-таки повылуплялся…
НИК. Это тихо сказано! Выступлений должно быть ровно столько, сколько недель ваш хит в «топ тен» продержится.
СИД. А «Эмили» продержалась…
НИК. Дай я расскажу! Как сейчас вижу – на первое выступление Сид пришёл в каком-то немыслимо модном наряде… из атласа, бархата, картинка, короче, а не рок-н-ролльщик… он его купил в каком-то супер-пупер модном маркете на Кингз-роуд.

Сид, облачённый в вызывающе роскошный костюм, прохаживается по микшерской.

НИК. Думал отмучается разок, а дальше всё, песня вылетит из «десятки», и всё будет отлично… Куда там! Через неделю надо опять идти… Смотрю – уже небритый, неумытый, а его пижонский костюм… Ну как будто он в нём всю неделю гастролил по Шотландии, не снимая... Телевизионщики, ясно, не довольны… Но ничего – отыграли и в этот раз… Всё? А нет... Прошла неделя - «Эмили» стабильно в «десяточке» держится…
ДЭВИД (смеясь). Сид точно - локти кусал: «Зачем я написал такую классную вещь?! Ну кто меня просил?!»
НИК. И вот он появляется на съёмке в третий раз… Вид у этого костюма… Ну будто Сид в нём не то что неделю колесил где-то по холмам валлийским, а даже спал, ел, и всё остальное делал тоже в нём…

Из-за пульта возникает Сид, на нём тот самый костюм, но в бедственном состоянии. Тера смеётся.

НИК (комментируя Сида). «Ну да, я просто зашёл… чисто по телику выступить, чтоб от меня отвязались все…» А студия в ужасе: «Мы не будем его в этом снимать!» И тогда Сид хладнокровно проходит в гримёрку, отыскивает там самую грязную одежду… которая всё же чище этой была… и надевает на себя. И в ней выступает.
ТЕРА (отсмеявшись). А он протестный музыкант, смотрю…
НИК. А вы думали!
РИК. Совершенно нет. Неконфликтнее человека я не встречал… 
РОДЖЕР. Это, если не касалось его творчества. А если касалось - тут же отгораживался наглухо. Это его музыка, ясно вам?

Сид исполняет замысловатое соло на гитаре.

РОДЖЕР. Тогда мы толком не понимали, как он извлекает такие звуки. Он сам, наверно, тоже… У него не было продуманных ходов, как у Клэптона тогдашнего, или Пейджа… Дежурных приёмов, и всё такое… Сид играл, как Бог на душу положит… Каждый раз по-новому.
ТЕРА. А правда, что он один из первых начал экспериментировать с гитарой?
НИК. Ну да… в 66-м о Хендриксе ещё не слышали, а Сид уже вовсю пользовал фидбэки… эхо-примочки… слайд-гитару. Зажимал струны на грифе, то своей «Зиппо», то шарикоподшипником, и играл… Звук получался, понимаете, да?
РОДЖЕР. Он очень много чего придумал, просто импровизируя на своём «фендере». Многое тут же забывал… Мы у него спрашиваем, как ты только что сделал этот клёвый звук? Можешь повторить?

Сид смотрит то на Роджера, то на гитару, то на себя.

СИД. Откуда?
РОДЖЕР. Н-да… А потом, придумывал ещё лучше. Он, вообще, любил сочинять такую музыку, в которой непонятно что откуда взялось.
РИК. Как кто-то сказал… словно Сид упал с Луны и понятия не имеет, какая музыка была до него и как её полагается сочинять.
РОДЖЕР. А нам тогда, в 20 лет, композиторы казались небожителями. А Сид показал, что это ни фига не страшно… И получалось у него это легко, на раз-два-три!
РИК. И это вдохновляло…      
РОДЖЕР. Ну не всегда… Помню, перед уходом из «Пинка»… в январе, по-моему, 68-го… Сид пришёл ко мне с новой песней. Называлась она что-то вроде: «Как? ты ещё не врубился?!». Мы стали её разучивать… А Сид каждый раз играл по-новому, и я не мог ничего запомнить. Совсем ничего. Только я начинал подстраиваться под тему –  как он уже играл что-то совершенно другое и в другом темпе… Это было, знаете, безумие в духе абсурдных комедий братьев Маркс… Мы промучились так час. Пока он пел…
СИД (поёт и играет в очень быстром темпе). «Ты не врубился?! Ты не врубился?! Ты не врубился?!» 
РОДЖЕР. Мне хотелось выть… (Подстраиваясь под Сида.) «Я не врубился! Я не врубился! Я не врубился!»

Ник, Рик, Дэвид и Тера покатываются со смеху.

РОДЖЕР. И что самое интересное… хотя вы будете смеяться… но я, действительно, тогда ни капли не врубился совсем. И до сих пор тоже.
РИК (отсмеявшись). Сиду был противопоказан шоу-бизнес. Он не мог ничего делать, как от него требуют… Только по-своему.
НИК. Когда мы выступали, иногда не знали какую вещь он заиграет в следующую секунду… И вообще заиграет ли?..
ТЕРА. Извините, есть ещё мнение о причине его кризиса…
НИК. Мы виноваты, да?
ТЕРА. Не совсем… То, что Барретт был так психологически организован, изначально… что… ну… он не выдержал бы в любом случае.
НИК. Наверно, всё вместе: ЛСД, шоу-бизнес, слава, сам Сид…
ТЕРА. А мир почти лежал у его ног, верно?

Всё оглядываются на Сида. Тот не реагирует.

ДЭВИД. Лежал, лежал… Сейчас-то понятно…
РИК. А потом мы не заехали за ним, помните?..
НИК. С того момента Сид перестал быть в команде. Нам уже так надоели его закидоны, что на какой-то концерт мы просто «забыли» заехать за ним на нашем бентли, и поехали играть вчетвером. Дейв уже месяц играл с нами.
РИК. Кто-то по пути вспомнил: «А как же Сид?» 
НИК. Да, а ему кто-то: «А, забей!» И так поехали… И отбарабанили на отлично, как никогда!
РИК. А Сид тогда всё понял…

Сид приставляет свой стул к стульям товарищей и присаживается с гитарой к ним.

НИК. Потом он приходил в студию… Садился под дверью и ждал, когда мы его позовём репетировать…
РИК. Абсолютно трезвый…
НИК. Действительно - паинька... Со своим белым «фендером»…
РИК. Сидит, просится в свою же собственную группу…
НИК. «А можно я с вами на гитаре чуть-чуть поиграю? У меня с собой…»
РОДЖЕР. Ладно, хватит! (Поднимается, прохаживается по студии.)
ДЭВИД. А мы мимо проходим, на него ноль внимания…
НИК. Да, вроде не понимаем, чего он от нас хочет совершенно!
ДЭВИД. На меня смотрел, как на предателя.
НИК. Ну ты же его место занял…
ДЭВИД. На концерты потом приходил несколько раз. Становился в метре от сцены и смотрел на меня, как я играю… (Ему не по себе.)
РОДЖЕР. Да нельзя было тогда Сида звать! Позвали бы, он слетел бы с катушек через день, это точно! А потом попросить его уйти мы бы уже, может, не смогли… Один раз так получилось, само собой. А с ним бы всё рухнуло. Как пить дать рухнуло…
ТЕРА. Роджер, а правда, что вы составили для Барретта ультиматум, куда внесли все его грехи… В том числе – что он постоянно стреляет у всех сигареты?
НИК. Ну это была шутка… Сид его даже не увидел.
ТЕРА (Роджеру). И, говорят, вы кричали на него постоянно, смеялись, давили. Только как?! Извините, как можно так с человеком, о котором вы сейчас рассказываете?
РОДЖЕР. Время. Заканчиваем. Ох, чувствую, напишете: «Роджер Уотерс убил гениального Барретта!»
ТЕРА. Совсем нет…
РОДЖЕР. Вы бы поработали с ним денёк, а потом спрашивали! Нет, правда Сид - гений, но когда ты в группе, ты должен считаться с интересами других… По-другому не получается!
ТЕРА. Значит, правильно, что «его ушли»?
РОДЖЕР. Что значит «правильно»?! Послушайте…
ТЕРА. Он ведь только всем мешал...
РОДЖЕР. Что такое «мешал»?! Без него не было бы ничего! Понимаете? Может, совсем ничего! Но и с ним продолжаться не могло. Вот. Получилось, как получилось. Сейчас бы я так с ним не поступил. А тогда… (Отвернувшись к пульту, надевает наушники.)
 ТЕРА. Спасибо, я поняла… Извините, но можно ещё по одному слову о Сиде? Только о теперешнем… Первое, что взбредёт на ум. Дэвид?
ДЭВИД. Единственный.
НИК. То же самое. Единственный неповторимый. Всегда и во всём…
ТЕРА. А вы, Роджер? Роджер…
РОДЖЕР. Расстреляйте меня, но… болезнь. Сейчас – болезнь, как хотите…
РИК. Уязвимость… это не меняется.

Рик выходит из микшерской. Роджер полностью увлечён прослушиванием записи.

ТЕРА. Спасибо за потраченное на наш журнал время! (Нику и Дейву.) И самый последний, наверно, глупый вопрос – не хотите потом как-нибудь пригласить Сида и подарить ему новый диск с посвящением?
ДЭВИД. Конечно, хотелось бы… (Переглядывается с Ником.)
НИК. Знаете, как Роджер последний раз виделся с Сидом? Года три, или четыре назад в универмаге… в Найтсбридж, кажется… Расскажешь, Родж?
РОДЖЕР (глухо). Сам рассказывай.

Появляется Сид с двумя огромными полными пакетами из супермаркета в руках. Одними зубами пытается распечатать конфету в этикетке.

НИК. Роджер заходил, а Сид с двумя сумками на выход… Ну, они смотрят друг на друга, не виделись столько… Роджер собирается было поздороваться, а Сид…

Сид, выпучив в страхе глаза на Ника, отступает, затем, не выдержав напряжения, бросает к его ногам оба пакета и пулей выскакивает из микшерской. Раздаётся сильный  хлопок дверью.

НИК. Ну Родж постоял немного, подумал… «Может, вернётся ещё? Опомнится?» Сида нет… «А с сумками что делать?» Поднял, смотрит, а там…
ТЕРА. Что?
НИК. Да что… какое-то нереальное количество детских сладостей: шербеты, леденцы, карамели... (Показывает содержимое Тере.) Он не придёт, понимаете?
ТЕРА. Жаль… (Выключает магнитофон.) Было очень интересно вас послушать. Такое ощущение, что с Сидом здесь пообщалась…
НИК (иронично). Но ведь так оно и было на самом деле…

Толстый странно смеётся и подаёт музыкантам  рукой некие знаки. Девушки-фанатки, заходясь в истерическом смехе от его вида, отсаживаются подальше.

НИК. Слушайте… Что это за тип  там, сзади? Что ему надо?
РОДЖЕР. Тот пузан? Я думал – Дэйва знакомый…
ДЭВИД. Мой?!
РОДЖЕР. Ну… на твой банкет пришёл.
НИК. А я подумал - кришнаит с улицы забрёл…
ДЭВИД. Может, это друг кого-то из операторов наших?
НИК. Да не похоже, что у такого могут быть друзья. Даже теоретически вряд ли…
ДЭВИД (приглушённо). Слушайте… Это же - Сид… Это – Сид!
НИК. Бог ты мой...
РОДЖЕР. Срань… Бредятина!

Роджер закрывает лицо руками. В микшерскую возвращается Рик.

РОДЖЕР. Ты знаешь кто это?
РИК. Нет… Твой знакомый?
РОДЖЕР. Ты хорошо подумай…

Рик смотрит на гостя. Тягостное ни на что не похожее молчание. Толстый лукаво всем усмехается. Наконец, Дейв, за ним другие музыканты, бросаются к нему и обступают со всех сторон. 

ДЭВИД. Сид, ты?!
НИК. Ну, дружище… тебя не узнать! 
РИК. Чего сразу не подошёл?!
НИК. Ну так… Сидел тут столько…
ДЭВИД. Вещь запильную слышал? Тебе она…
НИК. А жизнь-то не побила тебя ни разу, Сид!
ДЭВИД. Такого побьёшь!!
РОДЖЕР. Ты… клёво, что пришёл, Сид…

Хлопают Толстого по спине. Обнимают. Смеются. К Тере подходит Джули.

ДЖУЛИ. Вы думаете, они так и сделали? Ничего подобного. Ничего этого не было.

Все четверо оборачиваются на её слова. Каждый хочет возразить, но что тут скажешь? Они возвращаются на свои места.   

ДЖУЛИ. И никто к нему не бросился. И не подошёл… И ни о чём не поговорил… Ничего такого не было. Ему головой даже никто не кивнул, по-моему… Один Дэвид разве что… Как сидели, уткнувшись сами в себя, так и просидели, пока Сид не ушёл…

Ник включает «Жаль, что тебя нет с нами». Толстый потихоньку двигается к выходу.

РОДЖЕР (Нику). Выключи это.

Тот выключает. Толстый выходит.

ДЖУЛИ (Тере). Можете написать, как в книжках: «Больше они Сида никогда не видели». Хотя, по-моему, так и вышло на самом деле… больше они его не видели.   
РОДЖЕР. Что ты понимаешь в этом, девочка?! Умница какая нашлась… Что ты, вообще, знаешь?! Что ты можешь знать про нас?! Если б ты знала Сида… того Сида! ты бы сейчас помалкивала…
ДЖУЛИ. Да… Я ничего не знаю, я помалкиваю… Просто вы знали его худым и гениальным. Вот и всё… (Напевая, направляется к выходу.) «А помнишь, молод ты был?.. ты словно солнце светил… Так сияй же, сияй! Сейчас взгляни на себя… ты словно в небе дыра… Но сияй же, сияй!» (Выходит.)
РОДЖЕР. Куда ты делся, Сид?!! Что ж ты так…

FIN

© Сергей Вепрев, 05.06.13, 07.10.13
г. Мариуполь