Посвящение любви-1 Глава-1. Воспоминания

               
         Поезд,  покачиваясь, уносил меня от дома всё дальше. За окнами темнело…
Я устроилась на верхней полке, но не могла уснуть: «Что ждёт меня в Киеве?
Ведь я впервые буду совсем одна! И в театральный институт, говорят, очень большой конкурс! "А вдруг, не примут?!» Ужаснулась я…  «Вот тогда, действительно, мама меня убьёт!» Ведь я забрала документы из «Полиграфического» института, где проучилась год, чтобы стать художником-оформителем, куда она меня определила. И возврата назад нет!  Что будет со мной?! Но тут же прогнала эти мысли: «Лучше думать о чём-то другом!»  И, закрыв глаза, стала вспоминать... Первое, что я помню в своей жизни, это когда мне было года три и нас, детей, кто-то фотографировал, рассказывая о «вылетающей птичке»...  А потом, меня взяли на руки и мамин голос сказал: «Это моя дочь!»
     Было это на Украине, в селе «Большие Липняги», Полтавской области, где я родилась, где мама работала учительницей в сельской школе, а отец создавал комсомольскую ячейку и там, на комсомольских собраниях, они и познакомились, и вскоре, поженились.
     Когда я родилась, они дали мне необычное для села имя: Жанна! (В честь Жанны Лябурб, французской революционерки, поднявшей восстание на кораблях Антанты! Так они мне об этом рассказывали.)
Смутно помню бабушку, мать отца: высокую, с большими босыми ногами… И её гостинец: горшочек очень вкусной густой сметаны, которой она меня угощала… Такой вкусной сметаны я потом за всю мою жизнь не ела! Помню: огород за хатой, высокую зелень на краю, где я любила прятаться... Большое дерево, кажется груша, под которым иногда варили варенье в большом тазу. Сарай рядом, бочка с водой у окна... Я возле речки, в платьице в виде «матроски», наклоняюсь, чтобы плескаться в воде, /как будто  стираю/, чтобы показать идущим на высоком обрывистом берегу, дядям и тетям, какая я «хозяйственная»... А они, глядя на меня сверху, вдруг дружно засмеялись, так как оказывается, наклоняясь, я им голую попку показывала... (Вот вам и детские мозги. Уже тогда "славы" захотелось... Вот какая зараза: тщеславие! Проявляется даже в раннем возрасте...)
     Мама говорила, что бабушка и её четыре сына, жили очень бедно! И долго «топали босиком», пока не выросли высокими и красивыми... И стали людьми!
     Старший, дядя Гриша, до войны был начальником погранзаставы под Кишинёвом. В мирное время получил орден Красного Знамени, (тогда этот орден очень высоко ценился!) Но вскоре, началась Великая Отечественная война и дядя Гриша, будучи начальником заставы, пропал впервые же дни войны!
    Что там творилось на границе, в эти первые дни! Я как-то побывала в Брестской Крепости, где узнала, что было, когда на нашей границе фашисты внезапно начали нападение без объявления войны! Сколько там погибло  наших людей, проявляя героизм!
     Так мы и не узнали больше никогда и ничего о дяде Грише!  А мне, девчонке маленькой, он очень запомнился: понравился своим спокойствием, да и орден ему очень подходил! Недолго он тогда у нас погостил.  Это было незадолго перед войной... Но образ мужественного  военного, командира-пограничника, орденоносца: запомнила! У него и вид был героя... Вот они, какие стояли тогда на нашей границе! Мужественные и красивые... Настоящие мужчины! Даже в облике своём! Я тогда своим ребячьим умом и то это увидела и поняла.
     А средний, дядя Юра: был моряком... Провоевал всю войну на флоте.
     Наш отец, Николай Владимирович, чуть младше него: выучившись на зоотехника, работал в Москве, в Министерстве Сельского Хозяйства СССР... Затем, ушёл на фронт  добровольцем! Командовал батальоном под Сталинградом.  (Потом очень долго мы о нём  ничего не знали. Маме приходили известия, что он «пропал без вести»! Но об этом я позже расскажу подробнее...)
     Младший, дядя Ваня, был самым  красивым... Я его не видела, но так рассказывали отец и мать. Говорили, что был он очень хорошим и смелым лётчиком! И вдруг, перед самой войной, его арестовали! (Как арестовывали тогда, перед войной, многих хороших командиров!) О нём тоже больше никогда ничего не узнали. Выходит, старшего сгубили фашисты, а младшего коммунисты...
     Была какая-то страшная история в их роду: наш дед, (а их отец ),-по рассказам мамы, был «заядлым революционером» и партизанил... И бросив нашу бабушку, то есть, свою законную жену с четырьмя сыновьями – ушёл с любовницей в леса, с какими-то партизанами... А потом их поймали и в селе устроили казнь: закопали обоих живьём! Очевидно, это было то время, когда по Украине «ходили» с пушками и винтовками разные «белые», «красные» да «зелёные»... И я здесь хочу сделать некоторое отступление и немного поразмыслить о различных  «измах», т .е. разных идеологиях, раздирающих мир! Сколько живу, всё больше задаю себе вопрос:  а насколько сделали счастливыми людей, эти "измы"?  В том числе и демократия, построенная на большинстве голосующих... Академик Сахаров был прав, когда говорил о бедах, которые приносит «агрессивно-послушное большинство»! (Все эти вскидывания рук, в приветствиях фашизму! Или «бурные аплодисменты», одобрявшие всё что ни скажут «свыше», при социализме...)  На своём жизненном опыте я тоже поняла: как может  пресловутое большинство угробить человека только за одно правдивое слово!
И как же  сделать, чтобы усилия общества устремлялись на воспитание в людях, прежде всего, честности и человечности?  А для воспитания лидеров, которые будут нами управлять: как организовать такие условия, чтобы живее развивались в них высокие гуманные ценности? Ответственность перед совестью, перед Богом! И какие новые формы устройства человеческой жизни, нужно ещё искать? Тут уж не я одна должна думать!  Но думать нужно...

      Но вернёмся к нашей семье: после моего рождения, отец вскоре, уехал в Полтаву: учиться в Сельскохозяйственном институте.  А вслед за ним, потом и мы с мамой туда поехали... Помню, я сидела на телеге, нагруженной нехитрым «скарбом», а сверху этого возвышался блестящий на солнце, большой медный самовар! Мама очень устала тащить лошадь под уздцы и тихо ругалась, (вспоминая отца при этом, т.к. он должен был нас где-то встретить раньше, но не встретил...) И когда мы уже подъехали к городу Полтаве и отец вышел, наконец, нам навстречу, мама, увидев его, закричала и так грохнула самовар об землю, что я до сих пор этот грохот будто бы слышу и не забываю... И, конечно, крикнула при этом то, что всегда кричала по-украински в минуты наибольшей ярости: «Сто чортiв вашiй матэри!"   Это было её "коронное" ругательство...
     Ну, вот мы и приехали в Полтаву! И стали жить на территории Сельскохозяйственного института в студенческом городке, в семейном общежитии, в отдельной комнате, напротив которой в длинном коридоре: была то ли печь, то ли заброшенный камин... В общем, какая-то дыра большая на подобии печки, но огня там никогда не было...
     Мама уходила на работу в город, в школу...  А отец целыми днями был в институте, учился, да ещё его секретарём комсомольской организации института выбрали! Говорили, что он хорошо умел выступать на собраниях, его стали уважать, да и учился он тоже  хорошо!  ( Но когда мама как-то пришла очень поздно с работы домой и увидела меня, свернувшейся клубочком, и спящей в этой дыре-печке: ох, и «попало» тогда отцу!)    «Я работаю! Учу его! А он забыл про ребёнка! Прихожу с работы, а ребёнок, как собачонка, в какой-то дыре, в печке спит! "«Вычитывала» она его... Но и мне тоже часто «попадало» от мамы! Как-то она, усталая после работы, ещё и пол вымыла в комнате... А потом подставила мне таз с чистой водой, чтобы я ноги помыла... А я небрежно ноги на край таза поставила и он, вдруг перевернулся, залив большой лужей вымытый мамой пол... Ох, и ругала она меня! Да ещё и треснула по башке! А я, конечно, заревела... Попадало мне от неё часто.

     Закончив институт, отец уехал в Москву: получать назначение. И его оставили работать в Москве, в Министерстве сельского хозяйства СССР. Он был не ординарной личностью, способный в учёбе, на работе и в общественных делах: организатор  хороший! Но пока в Москве устраивался отец,-со мной приключилась плохая история. Однажды я, как обычно, была дома одна -( мне тогда, наверное, было около пяти лет, Кто-то постучал в дверь... Мужской голос сказал, что он «учитель, работает вместе с моей мамой в школе и мама скоро придёт, но просила его у нас в комнате подождать, и я должна ему открыть дверь!"  ( А дверь была закрыта не на ключ, а просто деревянной большой палкой, вроде  молота, засунутого между ручек двери. Я и выдвинула этот "молот" оттуда... И открыла дяде дверь, забыв наказ родителей: никогда, никому дверь не открывать, когда я дома одна!)
    Он стал быстро ходить по комнате, открывать тумбочки и ящики, заглядывая в них... Потом достал из чёрного портфеля цветную копировальную бумагу, (которую я увидела впервые)- и, подойдя ко мне, положил  бумагу на стол, сказав: «Рисуй! Видишь, какую цветную бумагу я тебе принёс!» Я и стала увлечённо рисовать цветные картинки! А он встал спиной к комоду и открыл широко газету, так чтоб его не видно было...  А потом я услышала, как  за газетой, он стал осторожно «шерудить» ключом и догадалась, что он... открывает ящики комода!   Но виду не подала, т.к. догадалась также, что мне будет плохо, если он увидит, что я поняла, что он вор! (А возле двери лежал большой топор.) Но мне было не очень страшно, а только немного... И я, отыскав ботинки, стала их надевать, потом шнуровать, а вор спросил: «Ты куда?» Но я, не подавая виду, что мне страшновато, спокойно ответила: «Гулять хочу». Тогда вор заторопился и стал что-то запихивать в свой большой чёрный портфель. А я тихо пошла к двери...
     (Видно уже тогда, с малолетства, зарождались во мне актёрские способности, которые потом меня не раз в жизни выручали.) Вор меня опередил и быстро вышел!
Я выглянула в коридор: его уже не было! Тогда, бросилась бежать по коридору, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но никого! Было это среди дня. Все взрослые: на работе или в институте... Я встретила только маленькую девочку в коридоре, и мы вместе побежали на проходную, к дежурным! Но когда  туда прибежали, то они ответили, что какой-то мужчина проходил, но уже ушёл! И мне опять стало страшно! Теперь оттого, что мне будет, когда придёт мама и всё узнает... Вскоре появились взрослые и все стали громко обсуждать это происшествие! А я стала плакать и убежала подальше: туда, где росли большие лопухи, стала там искать... Вдруг вор, в лопухах спрятал то, что он украл? Потом меня кто-то привёл домой, т.к. уже пришла мама! Ей всё рассказали! И она, подойдя к комоду, увидела, что украдено её единственное хорошее платье, и единственный новый костюм отца! И мама, сквозь слёзы, стала меня ругать! Но, увидев топор возле дверей, примолкла... И тихо сказала: «Ведь он мог её убить!" Потом мама заявила в милицию и её стали вызывать... И как-то, мы вместе пришли туда, а там стоял тот самый вор! И меня стали спрашивать: в чём он был одет?  А я, глядя на его носки, говорила, какие у него были носки  и т.д. В общем, из пятилетнего ребёнка плохой свидетель, но всё равно, это же был тот самый вор! А потом маму вызвали  опять и сказали, что нам нужно куда-то уехать, потому что раскрыли большую воровскую банду! И вор, хоть и работал когда-то учителем вместе с мамой в одной школе, но состоял в этой банде!  (Оказывается, и такие  "учителя" бывают!)     Маме посоветовали уехать побыстрее! А тут, как раз и отец нас вызвал в Москву!

     В Москву мы приехали зимой. И я помню, как отец сказал: «Сейчас поедем на Красную горку!» Вокруг был белый, сверкающий снег и я подумала: «Что это за красная горка такая? Наверное, будет действительно горка красная!»  Но там, куда приехали, был длинный одноэтажный дом с большими окнами...
Я села у окна, низкого первого этажа и стала смотреть: где же красная горка? И увидела только белый снег, и белую заснеженную горку... Потом прибежали дети с санками и стали кататься. И, заприметив меня, стали подбегать, заглядывать в окно, высматривая... Пока я не ушла...   
     Вскоре, отец получил постоянное жильё в подмосковном Реутове, в новом доме. Нам выделили на первом этаже большую комнату. И мы стали там жить.
Мама, как обычно, устроилась в школу учителем. Я пошла учиться в первый класс!
     Отец по утрам, уезжал в Москву на работу, электричками... Они с мамой довольно часто ругались, вернее, мама его ругала, а он отмалчивался... Я очень любила отца! Помню, когда была ещё совсем маленькая, он подхватил меня высоко на руки, посадил к себе на шею «верхом» и катал, будто "на лошадке"... Он был спокойный тогда, уверенный и казался мне очень красивым: был высокого роста и даже похожим на самого дядю Кирова! ( Снимки Кирова в то время часто бывали в газетах, и его открытое лицо вызывало доверие. Он был тогда популярным руководителем, народ его любил! И скорей всего, потому и погиб в расцвете сил!) Помню, как я побежала за отцом, чтобы его догнать и передать пакетик с едой, который он забыл дома, уходя на работу утром... Долго бежала по улице и догнала его только на высоком мосту, под которым грохотали электрички. Отец был удивлён и растроган: благодарил...
      И он тоже любил меня! Помню, как он вышел из дома с чемоданчиком, уезжая в командировку, а я заплакала! И вдруг, он постучал с улицы мне в окно, нашего первого этажа и вернулся! Я очень обрадовалась, что он ещё не уехал!  И что он, оказывается, подошёл к окну и смотрел на меня, а увидев мои слёзы, вернулся домой, чтобы успокоить! И, поставив передо мной новый стеклянный кувшин, разрисованный цветами, сказал: «Смотри, какие цветы красивые»! И я стала рассматривать эти цветы, утирая слёзы, а потом и успокоилась… А он незаметно ушёл…
    Позже, его стали вызывать на летние военные сборы, как офицера запаса. И мы с мамой приезжали к нему: то в Феодосию, то в Керчь... и купались в море! Наверное, это время было самым счастливым в  моём детстве!
     Отец учил меня плавать. А потом, я вдруг сама поплыла! И закричала на берег: плыву! Смотрите, плыву!»  Отец махнул мне рукой, улыбаясь…
А однажды, я решила пойти к нему, на его военное стрельбище! Оно было не очень далеко от дома, где мы остановились на окраине Керчи…
Я шла по выжженному солнцем полю и вдруг почувствовала, что там, далеко в окопах: на меня смотрят! (Наверное, в бинокли!) Я остановилась! И решила для НИХ сплясать! И стала в пустом поле танцевать: «лебедя», потом «лезгинку», а потом и «гопака»! Одна, казалось бы, среди безлюдного поля... Догадываясь, что на меня смотрят издали, в бинокли и удивляются... И, действительно, когда я подошла ближе к окопам и стала спрашивать, где мой отец, рассказывая, кто он да какой, то красноармейцы весело на меня поглядывали, и кто-то даже захлопал в ладоши! А отец, радостно смеясь, говорил: «Мы на тебя в бинокли смотрели! Ты хорошо танцевала! Молодец! Это моя дочка! Может, она будет артисткой»...

     Боже мой! Как давно это было! Это было перед войной! Кто из тех солдат остался потом в живых!? Они тогда улыбались, шутили... Было ясное небо над головой... Жара! Море! Гора «Митридат» в центре Керчи... И «горы» рыбы на берегу! Тогда было много рыбы. И мы жарили её часто. Рыбу «бычок». Вкусная была рыба...  Всё это ушло... Ушло безвозвратно!

      (Поезд остановился, и я посмотрела в окно: «Видно, какая-то станция!» Постояли немного, поехали!) «А где же я буду жить в Киеве!? Если примут?! Наверное, есть общежитие?» - подумала я. И опять закрыла глаза.… И вспомнила, как после этих военных сборов, уже дома, в Москве, отец как-то тихо сказал: «Скоро будет война!»  «Не может быть!» так же тихо ответила мама. ( И даже у меня, в детском сердце, отдалось «эхом»: «война»!  И.. «не может быть!» )  Потом я вспомнила, как мама, (когда отца не было дома ), стала вдруг, носить из нашей комнаты в сарай, большие охапки дров: туда и обратно... Лицо её было бледным...
И опять несла эти дрова, хоть и видно было, что ей  тяжело!      
И я поняла: что она задумала плохое! (Ведь уже знала, что мама была беременна    и ждала ребёнка! А я ожидала братика!) Я стала говорить ей, чтобы она перестала носить тяжёлые дрова! Стала бегать за ней, повторяя: «Мама! Тебе же нельзя носить тяжёлое сейчас! Я братика хочу! Перестань!» И она остановилась! Бросила дрова на пол и сказала глухо: «Мне нельзя сейчас рожать! Скоро будет война!»

Через какое-то время, родители меня повели в Большой театр на «Конька - горбунка»!
 (Ах, какое это было красочное представление!) А чуть позже: повели во МХАТ, на спектакль: «Синяя птица»! И, возвращаясь в электричке домой, я всё вспоминала: как «дядя Сахар» ломал свои сахарные хрустящие пальцы! И как девочка и мальчик искали «Синюю птицу»! И всё ожидали: «Где ж эта птица синяя»!? И мне объяснили, что все люди ищут «Синюю птицу»! Потому, что все люди хотят счастья!
     И вот родился брат! Его назвали: Валерий! В честь знаменитого лётчика того времени: Валерия Чкалова! Мы ходили с отцом под окна роддома. А потом, наконец, вынесли младенца! Отец взял его на руки и понёс домой!  И все были счастливы!

     И вдруг, вскоре ранним утром,- слышу взволнованные голоса: «Война! Война началась!»
    В О Й Н А !
 И затем, как-то тёмной ночью, над домами высоко в небе,- послышался прерывистый, глухой гул самолета, и кто-то сказал: «Это - немецкий бомбардировщик! Сейчас начнут бомбить!» И я так испугалась, вдруг! Так стало страшно! Так стала громко плакать, уткнувшись в подушку головой, что меня долго не могли успокоить, как ни уговаривали, ни стыдили, что, мол, я трус.. Но прошло немного времени и бомбардировки уже воспринимались иначе: привычнее… Ходили за дом, на поляне: рыть щели, как  тогда назывались  траншеи, порытые сверху брёвнами и землёй... Да потом и бегали туда прятаться во время бомбёжек!
     Потом я, посмотрев по нескольку раз, фильм: «Тимур и его команда», обрывала цветы на клумбах и преподносила их, идущим по улице, военным… А они удивлялись и благодарили! И потом ещё несколько ребятишек тоже стали со мной бегать, и преподносить военным  цветы. А, однажды, отец взял меня за руку, и мы вдвоём куда-то быстро пошли... Оказалось, к военкомату! Я осталась на улице ждать, а он вошёл туда! Было открыто окно на первом этаже, и я  услышала там голос отца, как он что-то громко доказывал! И убеждал, чтобы его взяли на фронт добровольцем,
(т.к. у него была «броня» от Министерства.)
Наконец он, взволнованный, вышел! И я сказала ему, что всё слышала.... Он остановился и сказал мне, чтобы я маме об этом не говорила! Что он ей сам скажет. И мы пошли обратно домой. Он шёл, подняв голову, глядя куда-то вдаль... А когда пришли, мама не узнала, что он вызвался добровольцем, а только узнала, что его «забирают» на фронт!
     Вражеские самолёты всё чаще появлялись в небе… Начались сильные бомбёжки! Гремело в Москве так, что и нам было слышно, за городом! Потом начали падать бомбы и на Реутово! Мы, всё чаще прятались в вырытых траншеях. Бежали туда во время тревоги, услышав громкий предупреждающий вой сирены!
И вот как-то мама поехала к отцу: (он был ещё где-то недалеко от Москвы )...
 А я осталась с маленьким братом одна, (он ещё и на ножки не вставал )...   
И вдруг, вой сирены опять! Тревога опять началась! Я растерялась, не знала, как быстрее запеленать братика... А завывающие гудки пугали! Я стала неумело пеленать, но руки не слушались... Нужно было одевать ребёнка потеплее, но никак не получалось от волнения! (А зенитки уже «бабахали» где-то совсем  рядом! И всё сильней!) Схватив малыша на руки, я наконец, побежала через поляну, за дом,- к «щели»! Но там, у входа,- оказался задиристый мальчишка из нашего двора, который, вдруг, закричал мне: «Уходи отсюда! Это моя щель!» И я бросилась назад! А зенитки уже «разрывались», всё сильней, стреляя! И какой-то гул нарастал! Я стала, с ребёнком на руках, метаться по поляне, не зная, куда мне спрятаться! Пока кто-то из взрослых не подбежал ко мне, с криком: «Осколки летят!" И мы побежали в эту же «щель», куда меня не пустил мальчишка! (Его  потом отругали взрослые!) Взрывы бомб, падающие уже где-то недалеко,- отдавались громом в «щели» так, что осыпалась земля, и казалось, что вот сейчас на нас упадёт бомба!
     Становилось всё страшнее! Даже, когда вжимаешься в земляные края  «щели», останавливалось дыхание при каждом ударе бомб… И земля дрожала, как живая, от этих ударов! В Реутове тогда разбомбили несколько домов на нашей улице… Огромные воронки остались! Фашисты приближались к Москве!
Ночью, в чёрном не6е, были видны длинные лучи наших прожекторов, которые, скрещиваясь, выхватывали «малюсенький» вражеский самолёт! И он, слегка подпрыгивая, в этих лучах,-( видно, пытался вырваться из них),- издавал характерный подвывающий и далёкий гул! Я никогда больше не слышала, чтобы какой-то самолёт издавал такой странный, пугающий гул! Я и сейчас не могу понять: что это был за «гул» такой необычный? Кто-то мне  сказал, что такой воющий, тревожный, прерывистый гул был оттого, что там, в «малюсеньком самолётике»: было много тяжёлых бомб! И высоко они шли тогда над Москвой, смертью нагруженные!
     Мама объявила, что нас, вместе с Министерством, отправляют в эвакуацию!
В новосибирскую область. Фашисты ПРИБЛИЖАЛИСЬ к Москве ВСЁ БЛИЖЕ! И это были уже последние поезда из Москвы, которые могли уйти, не попав под обстрел!
     Ранним осенним утром, нас, женщин и детей, повезли сначала на грузовиках.
И я с грустью подумала, проезжая мимо унылого серого поля, на выезде
 из Реутова, что, наверное, мы сюда больше никогда не вернёмся...
     Наш поезд с беженцами ещё успел проскочить целым и невредимым, оставив нас в живых! Чуть позже, уже многие погибали в таких поездах, под бомбами и обстрелом! Вскоре, под Москвой, начались ожесточённые бои!
Даже сейчас, через много лет, на окраине столицы, возле «Москва»- реки, в зелёном парке: сохранились рвы и окопы тех лет. И понимаешь, как близко была эта «коричневая чума» двадцатого века! Когда Гитлер грозил затопить и стереть
с лица земли, столицу нашей Родины – Москву!
      Поезд шёл быстро. Женщины и дети притихли. Казалось, не было слышно и стука колёс… Все, словно прислушивались к чему-то: ведь было известно, что поезда подвергаются  бомбёжкам... К тому же, люди  чувствовали, что уезжают куда-то
 в неизвестность, далеко от дома. И что будет дальше: никто не знал!
 Да и опасность ещё не ушла! И только уже за Уралом, а потом и на подъезде к Новосибирску, когда увидели ярко горящие огни города, оживились: значит, здесь
не боятся обстрела! Здесь живут, как и раньше жили, до войны: свет зажигают, когда хотят! Множество ярких и бесстрашных огней в городе, поразили меня! Значит, здесь не страшно! Здесь ВОЙНЫ не боятся!
     В Новосибирске мы пробыли не долго, потому что мама сразу же попросила назначение в село: «Там легче будет прокормить детей!»
      И вот мы оказались в сибирской деревне. Нас взял на постой старый кряжистый дед, которого все звали просто "Маркович"…. ( И, забегая вперёд, скажу, что потом уже позже, подружившись с сельской ребятнёй, мы любили озоровать, досаждая Марковичу! Подбегали к открытому окошку избы и хором кричали ему: «Маркович! Маркович! Сидор Поликарпович! Сколько тебе лет?») А он, бедный, гонялся за нами. Видно, ребятня его не раз донимала своими насмешками и дразнилками... Даже вот частушку сочинили, которая его особенно раздражала… А  дети это поняли и именно с этой частушкой и приходили к его дому: дразнить! Весело было ребятне разбегаться и прятаться от Марковича: кто куда! Опасность подстёгивала! А Маркович, бежал по огородам за детьми, как молодой... Со своей нечесаной серой бородой и становился  действительно, страшным, гоняясь за  надоевшими оскорбителями его почтенной  старости! И я очень боялась, что он меня догонит, потому что мы же с мамой и братиком у него жили. И как назло, именно меня он и догонял первую, где-нибудь за копной сена, куда я пряталась от него, притаившись. А он тихо сбоку подходил и останавливался в недоумении, глядя на меня. И если другим детям,  которых он догонял, иногда от него «влетало», то, догнав меня и постояв возле задумчиво, Маркович уходил, озадаченный: как же со мной быть? Потом он, видно, жаловался маме, а мама «выдавала» мне взбучку, похлеще Марковича... Да чего там! Мама выдавала мне всё чаще: «под первый номер»! Ругая меня так, словно я была виновата во всех бедах, что с нами происходили! Наверное, ей потом становилось чуть легче… И даже война, наверное, немного отодвигалась от её сердца... Ведь, от отца письма приходили всё реже!  Неужели, мы не увидим его больше никогда?!  «Навсегда»!
    Какие печальные слова! Если б люди, могли чаще вслушиваться в эти слова!
Как бы умели жалеть и любить! Все мы, рано или поздно: уйдём НАВСЕГДА!  Как нужно ценить жизнь! Дорожить каждым мгновением, для дел хороших и добрых! Останавливать злобу! Все наши поступки, отпечатываются в душе: ТОЖЕ НАВСЕГДА!
Осознание этого  пришло ко мне ещё в детстве, в Сибири!
     Я шла по дорожке и увидела одинокий, высохший куст высокой травы. И вдруг, остановилась! От неожиданной мысли, что я пройду сейчас мимо этого кустика и могу больше его не увидеть никогда! Я вернулась, глядя на куст... Потом прошла ещё несколько раз мимо, проверяя своё открытие,- всё больше осознавая смысл этого слова: «Никогда»! И мне стало грустно! Значит, и я могу исчезнуть навсегда?!
    Однажды, я бежала к речке в тёплый, ясный солнечный день, весной! Весело бежала босиком по траве, по тропинке, окружённой высокой зеленью! И вдруг, увидела лежащего на траве, коричневого телёнка, вздрагивающего, наверное, во сне…. И промчалась мимо! А через некоторое время, возвращаясь назад, я остановилась перед  лежащим телёнком, всё больше цепенея от неожиданной догадки, что он, оказывается, вздрагивая- умирал! И уже умер! Вот и мухи уже летают над ним! И он лежит недвижно... Я кинулась домой! Что-то кричала взрослым, с плачем! «Телёнок умер!
Он умер! Умер!» не могла успокоиться. Ведь, впервые увидела смерть! И осознала её!

     Страна содрогалась от УЖАСА войны! Насмерть стояли наши войска под Москвой!
И Хоть уже отдали многие города врагу!  И похоронки стали не в новость!
Даже здесь, казалось бы, далеко от военных действий, в Сибири: тоже всё труднее становилось жить! Не только в городах, но и в сёлах, многие жили тогда впроголодь. Всё для фронта! Всё для победы! И это касалось всех! Вся страна, как огромная стальная пружина, сжалась в одном стремлении: выжить и победить!
     И я помню наше село, на окраине которого, с возвышенности,- покрытой перелесками, шла извилистая дорога, спускаясь, вниз... И ясным морозным днём, на этой заснеженной белой дороге, вдруг появилась какая-то колонна людей... Спускаясь тёмной, длинной «змеёй», к селу… Она всё приближалась... И мы увидели идущих строем мужчин, которым стали махать руками, приветствуя... А они нам отвечали изредка, прощальным взмахом руки, скупой улыбкой. Они шли на фронт!

     Мама всё больше погружалась в работу. Маленькая, худая, с измученным лицом и синяками под глазами, она, в то же время, не проявляла слабости, когда нужно было держать школу крепко в руках: показывала волю и характер!
     Как-то под Новый год,- (когда мы уже перебрались в другое село, поближе
к райцентру ),- она, взяв лошадь в колхозе, с длинными низкими санями-полозьями, словно две рельсы на которых и не усядешься как следует: поехала в «район», чтобы оттуда привезти детям в школу новогодние подарки…
    День кончался, и я забеспокоилась, т. к. начиналась пурга и быстро темнело…
А мама должна будет возвращаться одна!  Я побежала к подружке, (вдвоём надёжнее), а потом к председателю колхоза, чтобы нам помогли добраться в райцентр, за мамой! Нас туда подбросили, попутно с кем-то, к зданию Районо… И, встретив маму, мы пересели к ней на её длиннющие сани-полозья, (уже загруженные ящиками с подарками )... И кое-как, придерживая их руками и едва удерживаясь на этих полозьях: двинулись в обратный путь, домой… Но пурга всё усиливалась, а мама хотела доехать быстрей и поэтому, решила ехать более короткой дорогой, (где нет телеграфных столбов по краям дороги, зато ближе путь!) А ветер завывал всё сильней и в темноте дорогу  замело так, что мы заблудились в этой степи заснеженной.
И лошадь остановилась! Мама, проваливаясь в снег по пояс, пыталась тащить её под уздцы изо всех сил! Стараясь развернуть лошадь обратно, откуда мы ехали. Или как-то её вообще сдвинуть с места! Но лошадь и мама погружались в снег всё глубже!
А уже совсем стало темно! И ничего не видно! И пурга метёт всё сильней!
И неизвестно: куда же ехать?
     Мама, видно, испугалась происходящего так, что даже и не ругалась! А только продолжала изо всех сил тащить лошадь, чтобы как-то выбраться из глубокого снега! Найти дорогу! Но как тут её найдёшь?  СИБИРЬ!  ЗИМА ХОЛОДНАЯ! ПУРГА! Нам стало страшно! Замёрзли, к тому ж… А снег метёт всё сильнее, ударяя в лицо! И ничего  не видно! И мы с девчонкой, стали вдруг, молиться, обращаясь к Богу, чтоб ПОМОГ! Хоть нас никто никогда этому не учил….Я до этого никогда не молилась!
    И вдруг, мы ясно услышали далёкий гудок поезда! Это был знак: куда нам ехать! Мы закричали маме! И ей как-то удалось развернуть лошадь, вытащить из снега! И мы поехали на гудок! И через какое-то время, неожиданно въехали: чуть ли не в сарай чей-то...Оказывается, мы давно потеряли дорогу и теперь, «задами» и огородами, вернулись к райцентру. И потом вошли в чей-то дом. И услышали от местных жителей, что в пургу нужно было сразу ехать только по той дороге, где столбы по краям, т.е. ехать нужно было по «телеграфным столбам», т. к. они не дают сбиться с пути...
 Мы немного отогрелись и поехали домой уже по другой дороге: «по столбам»! Ехали быстро, не останавливаясь! Мама молча правила лошадью. А мы, прислушиваясь к завыванию ветра меж столбов, думали что, действительно: так только черти могут гудеть и выть!  (Такой страшный вой стоял меж тех столбов! От сильного ветра!) Добрались  до школы домой, уже поздно! В ящиках оказались детские гимнастёрки, простое мыло, учебники, книжки: это всё потом мама раздала школьникам к ёлке!
А я подумала: хорошо, что мы с Нюркой за ней заехали! Как бы она одна была, в эту пургу?! Как бы одна добралась?! Да ещё заблудившись... И провалилась в снег!
Вот так, наверное и замерзают в снежных заносах, в пути! И, наверное, волки в сибирской степи, встречаются…  Бедная моя мама! Сколько же ей пришлось пережить! Какое безжалостное было время! Как тяжело это вспоминать! Думать о многих судьбах, несчастных и одиноких женщин, измученных тяжёлой жизнью военного времени! Тащивших на себе «воз» всей тяжести, что выпала на их долю! Их лишили счастья! Они только трудились, трудились! Создавая тот непобедимый, надёжный тыл, что и помог выиграть войну нашей стране! «Жди меня и я вернусь! Только очень жди!» Этим тогда только и жили! И ждали своих сыновей, мужей братьев! Ждали конца войны!
     Вскоре, несмотря на большой мороз: на нескольких санях, собрались за дровами для школы! Далековато, километров за тридцать, в тайгу! Поехали, в основном, взрослые, но я тоже поехала с мамой! Ой, и мороз стоял! И всё крепче! Градусов 40, наверное, было... Так мне казалось, чем ближе мы подъезжали к тайге! Старались побыстрее дров набрать... И когда уже возвращались обратно, у меня так замёрзли ноги, что было невозможно терпеть! Не знаю, как я дотерпела до возвращения…   
А когда, наконец, приехали домой, то от тепла ногам стало ещё больнее! Я чуть не кричала от боли! Оказывается, как я тогда узнала: так всегда бывает после замерзания, в тепле ещё хуже начинают ноги-руки болеть! И с ребятами из села, я стала ходить в перелески, в чащобу, чтобы набирать длинных сухих веток и сучьев!  Или топориком подрубить засохшие деревца. И связав, в большую длинную вязанку, тащить это верёвкой через плечо, домой… Этим тоже топили печки… Набирали побольше, чтобы зря не ходить! И тянули изо всех сил!  А ветки цеплялись за густую «паутину» кустов и деревьев! И другой раз, невозможно было стерпеть, когда тащишь эти тяжёлые вязанки, а они застревают, а ты дёргаешь их, усталый! Ну, и материшься! Как и другие дети, в таком случае… Прости, Господи, меня и этих детей!

 От отца, с фронта,  всё не было известий! Наконец, получили последнее письмо, где сообщал, что теперь он командир батальона и их направляют под Сталинград! Как ждали тогда заветных писем с фронта! И когда, наконец, приходило письмо, это было минутным проблеском счастья! Надежды! Сама судьба, казалось, входила в дом с белым треугольником фронтового письма! А сколько оказалось обездоленных судеб! Какое горе входило в дом, когда приходила похоронка! Когда узнавали, что сын или муж, искалечены! Какое же бедствие для людей: эти проклятые войны! Не возможно то время  вспоминать без слёз! И Я ПЛАЧУ СЕЙЧАС...  МОЖЕТ БЫТЬ, ВМЕСТЕ С ВАМИ...

    Потом пришло сообщение, что отец «пропал без вести»! Мама, молча, страдала, погружаясь в работу: заботу о своих и других детях... Рядом со школой, у нас был небольшой огородик и ходили также, за село, в поле, где нам выделили делянку под картошку. А тут, вдруг, братик заболел! Что-то нервное, видно, на нём отразилось! Я бегала, как сумасшедшая по селу, разыскивая председателя, чтобы скорее дали лошадь: довезти брата до районной больницы! (Я очень любила братика!) Мама отвезла его в больницу! Через несколько дней ему стало лучше, и мама привезла его обратно, домой! Она, хоть и не верила ни во что потустороннее, всё же,  по чьему-то совету позвала деревенскую знахарку! Та пошептала над ним и сказала, что всё пройдёт! И, действительно, больше он не болел так.
     А тут, вдруг: радость! Нашлась  мамина родная  сестра, тётя Надя! О которой давно не было никаких известий, т.к. она жила в Полтаве, а фашисты подошли туда и не известно, что с ней стало! Но, она нас нашла: пришло письмо из Казахстана- она там оказалась! И мы стали ждать тётю Надю, потому что она обещала, что постарается  приехать, как только будет возможно и об этом нам сообщит!
      Когда наступало тепло, мы с мамой обрабатывали наш огород. (Хоть мне не очень-то легко было ползать на коленях, очищая грядки от сорняков  детскими руками, когда трава руки режет, как бритва и не отмоешь их потом.) А по осени, ходили за село: выкапывать картошку! Собрав в мешки, её засыпали потом в подпол. Вот и вспомнилась сейчас песенка мамы, которую она мне пела:
   «Ах, картошка! Объеденье-енье-енье-енье!
   Пионерский идеал-ал-ал!
   Тот не знает наслажденья-енья-енья-енья!…
   Кто картошку не едал!»…
Мамочка! Я тебя не забываю! Хоть ты и наказывала меня впрок…
     Всей школой также, ходили на сельские работы. Я любила животных, и поэтому, попросилась на ферму. Там у школьников были подшефные телята. От деревни до фермы было далековато, но у меня появился «особый секрет»: во время этих моих походов по пыльной сельской дороге, я стала придумывать различные истории, фантазируя... Придумывала другую жизнь... (т.е мои первые «сценарии», «пьесы» и «романы», и как сказали бы сейчас: многосерийные «фильмы»!)
 И это мне так понравилось, что я с нетерпением  ожидала своих хождений на ферму, придумывая «продолжение» различных  историй, вспомнив, на чём же вчера остановилась, шагая по этому пути. И так это было интересно! Что наступало  даже некоторое разочарование, когда я незаметно, оказывалась уже  возле фермы и своих подшефных телят… Детям, на ферме выдавали специальные деревянные «формы» под ноги, в виде двух кирпичей, соединённых перегородкой и мы должны были долго топать ногами в этих «формах», утаптывая «кизяк», (т.е, густой навоз ), из чего потом, после просушки на солнце, получалось топливо или удобрение. Даже норма была для нас: столько-то таких «кизяков» утоптать, на каждого! И я старалась утоптать босыми ногами этого говна... побольше, продолжая «витать в облаках»!
     На уборку урожая детей тоже посылали! И здесь, в далёкой Сибири,- война ощущалась каждый день! Трудностями, общим напряжением сил, тревогой! Все жили в ожидании вестей от братьев, сыновей, мужей, ушедших защищать Родину! Каждому нужно было превозмочь, это общее бедствие! Страх за родных и близких! Очень тяжёлое это было  время! И голодное. Но, несмотря на все тяготы, и в отдалённых заснеженных сёлах, районах, шла своя повседневная жизнь. Помню мама, приехав из райцентра, делилась с кем-то из женщин, что оказывается, в районном посёлке некоторые жёны, получающие деньги по «аттестатам» за своих мужей, воюющих на фронте: гуляют с другими мужчинами, не сохраняя верность! Мама говорила об этом с осуждением! Она-то ждала отца! Только и думала: что б остался живой! Что б вернулся!
    «Я его не предам! Что бы с ним ни случилось! - говорила она… Ей было очень тяжело! В такое время: с двумя детьми «на руках»! (Как говорила она потом: «Я детей не растеряла во время войны! Сберегла!») А нужно было ещё учить и спасать, не только своих, но и чужих детей! И она с этим  справилась! Наша маленькая мама! Спасибо тебе, родная! И прости за всё! Чего не додали! Не сумели  тебе дать...
     Как-то летом, мама взялась быть начальником пионерского лагеря нашего района! Решив поехать с нами, как бы на «отдых», в настоящую тайгу! Где  были огромные кедровые деревья возле реки Обь! Да, там была настоящая кедровая тайга! С высоченными соснами и елями! А, посреди реки, был остров с густым кедровником. Вот мы и поехали туда небольшой группой от лагеря, с мешками и сумками: кедровых орехов набрать! Очень высокие росли на том острове кедры, так что не каждый мог туда, за кедровыми орешками, добраться... Пошли туда с теми, кто это умел: из местных! Они залазили высоко по оголённому стволу в начале, а потом, карабкаясь всё выше по сучьям, удерживаясь там, где уже росли орехи: начинали трясти ветки, оббивая их палками так, что сверху сыпались большие кедровые шишки… А мы стояли внизу, задрав головы, глядя вверх и отскакивая от шишек… Потом собирали их, складывая  в мешки и сумки. И шли обратно к реке, нагруженные…
     Опять переправлялись на лодках через  широкую реку, быструю и холодную… А потом, возвращались по песчаной дороге, среди тайги, щёлкая кедровые орешки! Я их вкус запомнила… И остров с высокими кедрами… И неласковую воду сибирской реки…И тайгу…И дорогу, по которой мы шли тогда... Всё это стоит перед глазами, хоть и прошло уже много лет! И помнится мне это «кино», словно «сон», как что-то далёкое, но не дающее мне покоя! Так же, как и прошедшая война! И я помню как этим же летом, взяв лошадь с телегой, мама поехала  через тайгу, за продуктами для пионерлагеря, в райцентр! Она уехала рано утром, а уже начинало темнеть и собирались тучи! И вдруг, началась страшная гроза! Я такой грозы и не встречала! Оказывается, в тайге, в густом лесу, где растут высокие  деревья, гром гремит гораздо сильнее! И так грохочет! И так «трескает» молния! И так «лупит» дождь! Что только держись! А уже ночь темная началась! И я знаю, что там, в тайге, как раз сейчас, в грозу: должна возвращаться мама! Одна! О, Господи! Как же ей было там страшно! Да, ведь и продукты везла в телеге нагруженной: ценность большая по тому времени! Да и всякое могло случиться ночью в тайге! А она, одна-одинёшенька: маленькая женщина! Там, с этой нагруженной телегой  в такую ночь и  грозу! В такую непогоду! Что угодно могло случиться!  Ну как тут не заплакать ?!
От переживаний, наверное, я пошла в кладовку, от которой мама мне оставила ключ, где хранились продукты для лагеря! И, глядя на то, что в кладовке, собственно, ничего и не было, кроме большой бочки, сверху заклеенной белой толстой бумагой, я задумалась… Потом принюхавшись, что ли, поняла... что в бочке мёд! Целая бочка сладкого мёда!! Ну, что тут было делать?! Как было устоять!? И тут, словно какой-то «сатана»...подвёл меня к этой бочке и «заставил» осторожно воткнуть маленький пальчик в эту большую бочку! Старалась очень осторожненько  доставать мёд через  малюсенькую дырочку в белой толстой бумаге... Тихохонько  пальчиком, старалась добираться до мёда! Так, чтобы никто потом не заметил маленькой дырочки в  большой бочке! Потом, ещё и ещё раз... так пробовала мёд! Мёд-то был очень вкусный! Я такого и не ела никогда! И ещё раз, ещё раз:  подносила ко рту  сладкий пальчик с медом! И ещё раз! «Ещё много, много раз!"  Как поётся в одной русской песне ...Очень уж, был вкусным этот медок, простите! Прости меня мамочка! Да и забыла я обо всём, в те мгновения! Даже, видно, и про маму  забыла! Потом, всё же, маму вспомнила! Потому как... услышала голоса!
 Громкие голоса! «Екатерина Сергеевна приехала»! (Прямо на месте «преступления» и застали...) И куда ж мне деваться!? Я скорее: из кладовки: бежать! А мне уже навстречу, мама моя идёт! И ещё кто-то. И все прямо в эту кладовку и направляются! С ящиками. С телеги, разгружают... Я так и застыла на месте! И как они все вошли в кладовку, так сразу почему-то, всё и заметили... И что кладовочка на ключик не заперта, и открыта! И что я... в кладовке стою, растерянная! И даже  сразу увидели маленькую дырочку в большой бочке мёда! И все  сразу обо всём догадались! И даже, как-то замолчали… Потому что поняли, что это я, запретный мёд пальчиком  доставала.. Но мама, еле живая, промокшая, не стала меня бранить в этот раз… Ведь главное, что она до нас доехала в такую грозу! И довезла детям продукты! Проехав в такой кромешной, адской таёжной ночи, много километров, одна! И добралась живая!  Много же пришлось ей вынести! И очень много  страдать!
     Я сейчас уже и не помню, где и когда это было: большие тенистые деревья, падающие осенние листья… И я, с другими детьми: играю в "скакалки"... Расчерчивая полоски и квадраты, и прыгая через них... Но прошли мимо двое: он и она... И я, подняв голову и застыдившись вдруг, своих «прыгалок»: оглянулась им вслед...
И вдруг, поняла: моё детство прошло!
      Когда мы вернулись в своё село из пионерлагеря, через какое-то время, пришло известие от тёти Нади, что она скоро приедет! И здесь я хочу немного остановиться, и чуть забегая вперёд, рассказать подробнее о маме и тёте Наде!

     У тёти Нади, ( Надежда Сергеевна Косенко)- мягкое, круглое лицо и нос... «картошечкой»…  С глубоко посаженными, карими глазами, почти всегда излучавшими доброту, и становившимися очень серьёзными или строгими во время работы, или когда она, принарядившись, шла на партсобрание... Спокойная, уравновешенная, она говорила, как правило, на украинском языке, хоть и хорошо знала русский.  Всегда строгая причёска! Носила косу вокруг головы и ей это шло. Или пучок на затылке. Но коса вокруг головы ей шла больше всего, по-моему... Особенно в старости: когда голова стала серебристо-белой! Походка была: в вперевалочку, «уточкой»… И почему-то, не умеющие улыбаться, губы…  А улыбалась, сердилась, плакала или смеялась она: только глазами! И всем своим добрым лицом! Но больше всего было в ней: мягкости и любви ко всем! А когда видела ребёнка, то останавливалась от радостного удивления и мягким, переливающимся от любви, голосом, говорила ему что-то очень ласковое! Радуясь всей душой, что встретила дитя! И лучистые глаза её сияли... Она была всегда аккуратно одета,- среднего роста,(повыше мамы)- и была нам с братом всю жизнь, как вторая мама! Помогала, чем могла! Она очень любила нас! И мы любили её! Детей у неё не было, муж давно погиб и потом она долго была одна. А наша мама: «мама Катя», (Екатерина Сергеевна Строенко, в девичестве: Косенко).- была маленького роста, лицо в крупных,  веснушках. Глаза большие, тёмные, нервные,-наполненные какой-то непреходящей болью. И даже неожиданной злостью, ненавистью, иногда,-(если ей что-то не понравилось, или кто-то обидел, или показалось, что обидели,- или очень  устала!) Бедная, наша маленькая мама! Она часто не выдерживала своей тяжёлой участи! Она всю жизнь работала! Забывая о себе! Не думая об отдыхе! О личной жизни! А когда перестали приходить письма от отца, то очевидно, стараясь забыться в работе и заботах, пыталась уйти от своей душевной боли, но не всегда это получалось!
 И тогда, она «кидалась» от боли, как израненная птица, на того, кто попадал «под руку»! Ибо, её раны не заживали, ещё с её сиротского детства! Они, трое маленьких сестёр, остались круглыми сиротами после Первой Мировой войны! И вот опять! Казалось: только жить начали! И снова, война! А когда ждала отца - и, получив сообщение, что он «пропал без вести», продолжала посылать запросы куда-то, продолжала его искать,- и потом, всё-таки, отыскала его... (А он, оказывается, не погиб, а стал жить с другой! ) С врачом, которая его в госпитале спасала после ранения. И когда она послала ему письмо, он ответил: «Не ищите меня! Я не вернусь!» Трудно представить, какая боль вновь обрушилась на неё! И я помню,(когда уже тётя Надя к нам в Сибирь приехала),- как мама, отыскав отца, наконец-то,
и получив такой ответ от него, схватила нож, стоя посреди комнаты с закрытыми глазами: закричала! И хотела ударить себя ножом в сердце! А тётя Надя выхватила у неё нож! А потом, когда мама стала и на неё кричать, обвиняя в чём-то,- тётя Надя,/(моя тряпкой пол ),- вдруг, упала головой вниз, потеряв сознание... А потом мы все плакали... И мама, не раз ещё кляла отца! И всех нас! Не выдерживая такой своей жизни! И, надрываясь, опять «тащила» нас! И опять кричала и плакала неожиданно…
А потом успокаивалась и сидела тихо: читала или писала что-то в тетрадке, думая о чём-то грустном… И вспоминая всё, от чего заходилась в страданиях, её душа! И, когда наступал предел её душевным мучениям, она затихала, обессиленная...И вдруг, улыбнувшись мне, начинала вспоминать своё детство.
Рассказывая, как их отец сразу же погиб, когда забрали его в солдаты на первую империалистическую войну! И остались жена и трое детей, сиротами!
А потом  начался голод на Украине! И мать, (а моя бабушка, значит/,-поехала куда-то далеко за мукой, чтобы спасти от голода детей. Но на обратной дороге, возвращаясь с мешком муки, очень простудилась, сильно промочив ноги, и приехала уже с высокой температурой: началось воспаление лёгких! И через три дня ... её задушило! Так схватило грудь и горло! И три маленькие девочки остались круглыми сиротами! (Вот как убивают и калечат войны! Страдают целые поколения!) Старшая: Устинья, её звали все просто Утя…   Средняя: Надя… И младшая, наша мама Катя… Когда девочки остались одни, то жили дружно. К ним потом стала приходить сельская молодёжь, потому что сёстры любили петь и умели играть на струнных понемножку: Надя - на гитаре, а младшая Катя - на мандолине... / Ей тогда было шесть лет./ Они пели мелодичные украинские народные песни. И мама потом, пела их мне иногда.
   Я их надолго запомнила. Рассказывая о том, как они пели и играли: мама-Катя тихо и радостно «расцветала»... Но вскоре, песни закончились. Потому, что старшая Устинья, быстро «выскочила» замуж! /И тут, мама с горечью и осуждением вспоминала старшую Утю, потому что их родительский дом, стал уже, как бы и не их дом: Утя привела мужа! И вскоре родила двоих детей, мальчиков...   Наде кто-то помог уехать в город, в Полтаву, учиться. А младшей Кате, пришлось нянчить двоих маленьких детей, хотя она сама ещё была ребёнком!/ И маленькая Катя так плакала тогда и горевала за умершей мамой, что пошла в церковь и сказала самому Господу Богу, что больше в него не верит! Раз он мог отобрать маму! (Ребёнок не мог понимать, откуда исходит зло!)
И почти до конца своей жизни наша мама не верила в Бога! Я же, смутно, а затем, через какие-то периоды провалов, осознания мира, всё больше чувствовала Бога!  Как чувствуют Любовь! Это-Таинство! Когда приходим мы...И когда Господь приходит к нам!
     Продолжая рассказывать о своём детстве, мама говорила: «А потом я пошла батрачить! Пасла коров!» И смотрела куда-то вдаль, в своё  прошлое: потемневшими глазами. «И только советская власть спасла меня! Меня послали на курсы! И я, после этого пошла в институт! И стала учителем!»  Заключала она... И иногда, добавляла «пару тёплых слов», в адрес тех, кто мог бы ей возразить или  усомниться.... Потому что советская власть и построение коммунизма: « лучшего будущего на земле»,- это стало для неё и для тёти Нади: смыслом жизни! Своего рода, новой религией!
     Мама не заботилась о себе! Не следила за собой, не беспокоилась о своём здоровье. Кое-как перешивала себе из старого, плохо сидящие на ней платья. Какие-то нелепые сумочки себе шила, или шапки…Нет, она не опустилась так, как одна женщина, тоже из эвакуированных,- которую я как-то увидела в нашем сибирском селе, идущую куда-то медленно и бесцельно. (Сказали, что у неё вся семья погибла  в этой войне!) Она шла, глядя перед собой большими недвижными, словно стеклянными глазами! И в них было полное безразличие ко всему! К жизни! На ней были надеты какие-то мужские разбитые, большие ботинки, перевязанные бечёвкой, а сверху, намотаны на ногах тряпки, вместо чулок. Старое, бесформенное осеннее пальто, зимой. От неё исходила полная безнадёжность, опустошённость, безразличие ко всему! Словно, она была уже и не живая! Она была раздавлена горем!  (Даже я, ребёнок, тогда: содрогнулась, увидев эту женщину и почувствовав, что с ней что-то страшное произошло!)
     Война убивает не только тело, но и душу, подчас! Война убивает не только сразу, но и потом. Война убивает ещё и близких, теряющих родных и любимых!
      У нашей мамы ещё хватило сил,  чтобы одолевать тяготы! Ей и думать-то особенно, было некогда! (Тем более, разбираться в таинственном!) Нужно было «плыть» самой, в страшном тогда, «потоке»,-и вытащить нас, дтей!  Ей нельзя было останавливаться! Ей некогда было передохнуть. Нужно было добраться до «берега»! И она «плыла» из последних сил! Она не могла иначе!
За всю свою жизнь, она так ни разу и не отдохнула, как следует! Не ездила «по санаториям»! Была очень простодушной и искренней. А жизнь не всегда таких жалует!  Хоть, это и хорошие качества… И она, часто, не выдерживала! Неожиданно «набрасывалась» на нас с упрёками! Злобно бросая тогда мне, или тёте Наде, или брату: какие-то обидные слова! И ранила  меня очень!  Словно, вымещая, на нас,- всю свою боль и усталость..И глаза её тогда горели таким тёмным огнём, что вспоминался наш прадед-грек! Её рассказы о том, как этот дед, настоящий грек из Греции,- был очень хорошим пасечником и при «крепостном праве» ещё, украинский помещик выменял его на собаку! И привёз к себе в имение. А потом дед-грек, женился на украинке… И вот когда наша мама страдала, то вспоминались «греческие трагедии»! Такой у неё был трагический темперамент! И сила характера! Хоть и в хрупком теле!
И когда совсем уже было ей плохо, то она выкрикивала своё: «Сто чортiв вашiй матерi»! /Её «коронное» ругательство!/ И тогда лучше было убежать куда-нибудь, уйти и не подходить близко! Что я и делала. (А потом, успокоившись, она опять, утром шла на работу в школу: очень серьёзная, строгая, с крепко сжатыми губами!
И, неожиданно, бывало,- приводила каких-нибудь, «страждущих», и ждущих от неё помощи! Иногда совсем не знакомых людей!) Безмерно доверчивая! Бескорыстная! Становилась доброй, и с сияющими глазами от радости, что кому-то может помочь!
И, потом опять сидела притихшая, всё думая о чём-то… И  снова садилась проверять ученические тетрадки и опять шла на работу! И, после работы: снова стирала, мыла полы, тащила тяжёлые сумки, (не очень-то подпуская нас к помощи ей.)
Часто не понимая нас… Оставаясь  всегда, внутренне: очень одинокой! И очень несчастной! Да и тётя Надя, радость находила больше в работе! И я ещё не раз буду о них вспоминать! Я их обеих очень любила! И люблю! И, выходит: это неправда, что «незаменимых нет»!  (Это у них там, среди безликих, посредственных чиновников, наверное, нет «незаменимых»! Судят по себе о других! Смутно сознавая свою никчёмность и похожесть друг на друга...Как, отшлифованные казёнщиной: гладкие мелкие камни у моря./ А в  жизненном «море», среди простых людей,- очень много «незаменимых»! Наши труженицы-женщины, которые и тогда, и позже: терпели,
и терпят все невзгоды! И своим терпением, трудом,- дали возможность создания крепкого тыла для армии, для Победы,- в такой жестокой и бесчеловечной войне!
В борьбе с фашизмом!/
    Наши герои, погибшие во время Отечественной войны, остаются: НЕЗАМЕНИМЫМИ! Это они, презирая смерть, завоевали ПОБЕДУ! Показывая пример будущим поколениям! Сражались за лучшие идеалы! Храбро и самоотверженно! Нет, господа бездушные чиновники, не вам судить о НЕЗАМЕНИМЫХ! Я в этих воспоминаниях: протягиваю руки
к тем, кто унижен,- кого заставляют, подчас, забыть славные годы, показавшие всему миру: как воюют мужчины и женщины, когда  у них хотят отнять светлые идеалы!
Это в душах наших людей - НЕЗАМЕНИМО! Поэтому и верили в построение коммунизма,
- в светлое будущее! Для всех людей! И наша мама, и тётя Надя, тоже свято верили в это! Их жизнь не была бессмысленной и ничтожной! Они верили в прекрасную мечту!
Её исказили! Она не осуществилась!? Но, кто в этом виноват!?

      Поезд остановился! Я взглянула в окно: там была какая-то станция… Но, в ночи было плохо видно. Поезд двинулся… ( И снова передо мной «поплыла» тайга, потом солнечный день,- бойцы, аплодировавшие мне в безлюдной степи за мои детские танцы… Отец, любивший меня, но не вернувшийся к нам! Вспомнились слова о «Синей Птице»: что «все люди ищут счастья»! А как же его найти!?  Уже засыпая, я увидела белый снег,- белый, чистый, сверкающий снег! И опять «зелёное царство»...
И услышала, вдруг не громкий, душевный голос моей мамы: она, словно убаюкивала меня, пела одну из своих любимых песен, на украинском языке: 
                « Нiч яка мiсячна! Ясная, зоряна…
                Видно, хоть голки збирай!
                Вийди ж, коханая, працею зморена
                Хоть на хвилиночку, в гай!»…