9. Мы опять живём в своей комнате

Вернулся с фронта муж Рахили Натан. Они поженились еще в 1939 году, но его мобилизовали в армию. Потом началась война. Всю войну он был на фронте, а Рахиль его ждала. И вот теперь, спустя 6 лет дождалась.

Мама сказала:

– Не волнуйся, Рахиличка, завтра мы переедем.

И на следующий день мы переехали в свою квартиру на улице Восстания. Собственно «переехать» – громко сказано. Мама и папа взяли в руки наши вещи, а мне сказали смотреть внимательно за Аллочкой, и я взял ее за руку. Попрощались с Рахилью и пошли на трамвай.

Я впервые с начала войны оказался на своей улице – улице Восстания. Чувства переполняли меня. Моя улица! Только дома казались пониже и погрязнее.

Мы поднялись по лестнице, зашли в квартиру. Открыли дверь комнаты. Я внимательно оглядел ее, комнату, которую хорошо помнил, – она мне даже снилась не один раз. Мне показалось, что она стала меньше. Но это было неважно. Главное – возникло удивительное чувство:

– Вот теперь, наконец, я дома! Вот теперь, наконец, кончилась война!!

Да, мне показалось, что война закончилась только теперь, когда я вернулся в свою комнату.

А рано утром я проснулся от того, что трамвай шел и звенел. Вагоновожатый кого-то предупреждал, что едет трамвай, перебегать перед ним нельзя, – его в случае опасности сразу не остановить.

Я проснулся от звона, потому что отвык от него за четыре с лишним года войны. Но привычка не слышать звонка вернулась очень быстро.

мы снова живем в своей коммунальной квартире

Доклеивали обои уже при нас. В первый же день мы сдирали со стекол полоски приклеенной бумаги, и я вспоминал, как в июне 1941 года мы эти полоски клеили на стекла.

– Выдержали стекла, не разбились, – подумал я. – Не зря клеили.

В нашей комнате из старых вещей остался мамин письменный стол и дубовая книжная полка. Как они сохранились, когда все деревянные вещи сожгли в буржуйке, след от которой явственно был виден в середине комнаты. Это было какое-то чудо, которое никто не мог объяснить.

Стол и полка впоследствии переехали со мной в Новосибирск в 1959 году, а потом обратно в Ленинград в 2001-м, который уже назывался Санкт-Петербургом. Письменный стол и полка и сегодня стоят в нашей квартире в Санкт-Петербурге на канале Грибоедова.

А из новых вещей стоял раскладной диван, на котором спали мама и папа, и две узкие кровати – одна для меня, другая для Аллочки.

Был конец августа 1945 г. Вот мы и дома. Все привычно и непривычно. Через несколько дней приехали бабушка и дедушка. Они стали жить там же, где раньше, в левой большой комнате с фонарем. А вот в средней комнате, где раньше жила прабабушка в своем уголке за ширмой, теперь никого не было.

– Она умерла в блокаду от голода, – сказала мама в ответ на мой вопрос.

В других комнатах нашей коммунальной квартиры жили совершенно другие жильцы. За стенкой по очереди играли на скрипке девочка и мальчик. Они жили там в двух комнатах вместе с отцом и матерью. Их фамилия была Гоман. А вот с другой стороны коридора, где до войны жила семья Кольки, в каждой из трех маленьких комнат жило по семье.

В первой, ближе к входной двери, – жила одинокая тихая женщина, Евфалия Ивановна. Она ходила, как тень, и ни с кем не говорила.

В следующей – жила семья из трех человек – Медведевы, муж, жена и маленькая девочка, Анечка.

Наконец, в третьей, ближе к кухне, жила Мария Абрамовна Молдавер, пожилая женщина, которую регулярно навещал сын.

На кухне стало теснее, прибавилось столов, керосинок и примусов. На некоторых столах стояли керогазы, более совершенные, чем керосинки.

Я выходил из дома и узнавал знакомые места. Вроде бы те же самые, но что-то в них изменилось. Два дома на улице Восстания были разрушены. Развалины одного из них разбирали военнопленные немцы. Я увидел пленных впервые. Во мне возникло привычное чувство ненависти. Мне очень хотелось сказать им: «Гитлер капут!», – но я сдержался. Они на меня не обращали внимания.

Вот Басков переулок, улица Красной связи, улица Некрасова, – асфальт и булыжные мостовые были все в ямах, но трамвай ходил и по ул. Восстания, и по ул. Некрасова.

Дома стояли некрашеные, надписи, предупреждающие об опасности хождения по этой стороне улицы, не были еще стерты, остались и указатели, направлявшие в бомбоубежища. Все это вскоре незаметно исчезнет, и все следы войны сотрутся.

А я радовался, что я снова в нашем доме, на своей улице, и был уверен, что опять начнется та счастливая жизнь, которую я помнил и ярко представлял себе всю войну.

На самом деле, жизнь оказалась совсем другой.

Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/01/189