Правильные вещи

      Мир не может меня вынести. Или я не могу вынести мир. Я не знаю. Но что-то… почему-то я не могу жить, как другие. И раньше не могла.
       … Почему на уроках все кидаются бумажками?.. Это ведь неправильно. Ровно как и кидаться кусочками ластика. Нет, стиральной резинки. Ведь так правильно. Правильные вещи всегда ассоциировались у меня с запахом новых книг. Запахом нового учебника по культуре общения — тонкой белой книжки с мягкой обложкой и нарисованными на ней человечками в цилиндрических шляпах и бабочках — один чёрным маркером, другой красным. Культура общения проходила по понедельникам первым уроком. В понедельник не было физкультуры, и я приходила в школу в строгом костюме, белых колготках и перламутровых лаковых тёмно-бордовых туфельках, поэтому правильные вещи ассоциировались у меня также с этими туфельками. Было интересно разглядывать их, поднимаясь по ступеням в музыкальный кабинет, но из-за этого я иногда спотыкалась и падала прямо на неприветливо серую и ужасно твёрдую лестницу. Она, к тому же, была очень холодной и оставляла на ладонях острые песчинки, которые приходилось долго отряхивать, отставая от строя, чтобы подобрать упавший альбом. Учительница музыки носила высоко забранный хвост и заставляла нас носить на груди картонную табличку с именем и фамилией и заламывать руки за спинку стула, чтобы мы не горбились. Я не любила её, но была благодарна за то, как она проучила девочек, пытавшихся закрывать нас с Ксюшей в раздевалке рядом со спортзалом и прищемивших ей пальцы.
       … А ещё с правильными вещами у меня ассоциировалась чистота. Мама всегда и везде старалась навести чистоту, поэтому я не любила ни чистоту, ни правильные вещи. Мир всегда делился на то, чего я хочу, и то, что должна, и эти два понятия редко сходились. Даже на уроках рисования нам задавали рисовать совсем не то, что я бы хотела, хотя я всё равно с нетерпением ждала этих уроков.
За окном классной комнаты, в которой мы занимались, росла рябина. В конце осени снег укрывал красные ягоды, словно пытаясь согреть их. Но ягоды от холода только ещё сильнее краснели, как нос какого-нибудь ребёнка, заигравшегося в снежки.
       … Снова рядом со мной приземляется скомканная до размеров горошины маленькая бумажка. Надоело делать вид, что не замечаю, молча подбираю её и кидаю через плечо, не оборачиваясь. За спиной слышится чей-то возмущённый возглас. Неважно, просто продолжаю переводить текст. В воздух взмывает следующая партия бумажек и кусочков ластика. Всё таки правильно говорить «ластик». От шума голосов кружится голова и горит лицо. На уроках английского всегда так. Учительница слишком мягкосердечна, чтобы совладать с нами, поэтому просто даёт текст для перевода. Но и задание не может утихомирить познавших вкус свободы пятиклассников.
       За окном не растёт никакой рябины, там вообще ничего не растёт — видна только ведущая к главному входу асфальтированная дорожка. Но я всё равно люблю смотреть в это окно, может быть потому, что я никогда не видела там дорожки. Я видела мерцающие в темноте факелы, огненные блики на лезвии меча, я видела холодное зимнее небо и волшебный дождь, подчиняющийся движениям моей руки.
       … На этот раз полёт бумажки сопровождается истеричным возгласом учителя. Я отворачиваюсь от окна, чтобы увидеть её морщинистое лицо, искажённое гневной гримасой. Скачко вертится на соседнем стуле, парта ходит из стороны в сторону. Наверное, рисовать, положив тетрадь на её лакированную поверхность, не стоит даже пытаться.
       С самого начала этого года я куда-то падаю. Оказалось, что хорошую оценку можно заслужить простой улыбкой. Зачем тогда я искренне старалась все прошлые годы? Человеческая система такая странная. Теперь уроки меня не волновали. Куда больше я беспокоилась за судьбу Огнегрива, доблестного воителя и предводителя Грозового Племени. Я и Даша теперь постоянно обменивались книгами, и иногда это порождало ощущение, будто мы обменивались мечтами.
       … Вот я и вернулась обратно, но уже не как гость. Я думала, это будет похоже на обновление, но чувство такое, словно съела то, что только что выплюнула. Всё это до боли старое и знакомое, всё жалит точно также. А я даже разучилась защищаться за эти полтора года. Дни совершенно одинаковые, тянутся медленно и невыносимо. Череда подвигов в астрале закончилась, пора искать новый смысл существования. Но он почему-то не находится. Рисование стало обязанностью и больше не может дать выхода эмоциям. Остаётся только писать.
       … Я решила оставить школу. Думаю, это было хорошим решением. Это ли не шанс начать новую жизнь? Я ведь снова могу рисовать. Могу даже смеяться в голос. А ещё я стала очень часто упоминать слово «я». Неужели я такая эгоистка? Лень смеётся. Сначала казалось, что и здесь всё будет по-старому, но я смогла освободиться. Ничто больше не сковывает меня, как это было раньше, ничто не заглушает мой голос. Но я всё равно не могу говорить громко. И продолжаю падать. Улыбка уже не обеспечит хорошую оценку, нужно больше стараться. А ещё у меня есть серое пальто. Оно совершенно обычное, но выглядит строго и правильно. И туфли, умудряющиеся стучать несуществующим каблуком. И прямоугольная чёрная сумка. Правильность всегда означает представительность, и я хочу выглядеть правильно. Странно, что всё возвращается на круги своя. Может быть, поискать лаковые тёмно-бордовые туфли? Или научиться ловить бумажки налету…