Помнишь ли ты...

                ( рассказ )
                Мой друг-читатель, делюсь с тобой  ещё одной грустной историей любви. Не спеши закрывать страницу: уверяю, она западёт в твоё сердце, какого бы возраста ты не был…
                Героини этой истории вчера не стало, поэтому считаю возможным поведать её откровение. Встретились мы случайно ещё в конце 90-х на черноморском пляже, стали немало интересны друг другу. Говорили о прочитанном, о посещённых выставках. Как-то на концерте симфонической музыки она шепнула мне: « Флейта на полтона отстаёт».  Мне-то, с ухом после медвежьей ступни, это уловить непостижимо. Оказалось, что у неё музыкальное образование, консерваторское, и голос для большой сцены.
                Вот она, Луиза Васильевна. Ей чуть за семьдесят. Невысокая, стройная, лёгкая, я бы сказала, изящная. Скромно, но со вкусом одетая. Чуть седоватая. Открытые серые глаза за длинными без краски ресницами скрывали какую-то потаённую грусть.
                Однажды, за вечерним чаем, она предложила с ней спеть.

 – Вы, Луиза Васильевна, меня переоцениваете. Ни солиста, ни дуэтиста природа во
   мне не изволила заложить. Я обречена только слушать. Вас буду с великой
   благодарностью внимать, ибо люблю музыку, как свет, не  меньше, – пыталась я
   объясниться в сим деликатном деле.

 – Не смущайтесь. Стихи Есенина знаете. Вставайте ближе к роялю, вступаете с
   третьей строки.

                Она дала вступление. А далее – зазвучал дивный по тембру голос,
   сопрано:
               
                Отговорила роща золотая      
                Берёзовым, весёлым языком,

                На удивление самой себе я осмелилась вступить:

                И журавли, печально пролетая,
                Уж не жалеют больше ни о чём…

                И тут заметила на лице её слезу, за ней – вторую, третью. Но
голос лился, хотя её душа плакала. О чём? Неведомо. Да и зачем знать, если душе так удобнее – обронить слезу и облегчиться…

                Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник –
                Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
                О всех ушедших грезит конопляник
                С широким месяцем над голубым прудом.

                Вот она смахнула слёзы, улыбнулась чему-то, а может, кому-то, словно, простив всех и всея, сама обрела грустноватую свободу. И голос её это утверждал:

                И если время, ветром разметая,
                Сгребёт их все в один ненужный ком…
                Скажите так … что роща золотая
                Отговорила милым языком…

                Щедрая её душа искупала меня в аплодисментах, а я словно онемела в царстве её голоса, волшебного, редкого. Подумалось тогда, что она с завидным сценическим прошлым.
                Но вот что случилось однажды. Как-то ранним утром, около пяти, в мою дверь постучали. Открываю – Луиза Васильевна. Нарядная, сияющая, улыбается и так загадочно мне: «Вызвала такси. Доберусь – позвоню. Меня не теряйте». И почти бегом вниз по лестнице, как девчонка…
                Прошла неделя, вторая. Ни её, ни известий от неё. Забеспокоилась я, и было отчего.
                Возникла на моём пороге она на пятнадцатый день своего отсутствия. Осунувшаяся, поникшая, словно что-то навсегда потерявшая, замерла в дверях.
                Ни о чём не спросив, провела её на диван. Тут важно сдержаться от вопросов, чтоб не разбередить свежие душевные раны. А они, раны, были на лице… Стонали, кричали, но не звали на помощь. Такие раны затягиваются сами по себе, если вообще затягиваются…
                От предложения выпить чаю она отказалась. Словно перед исповедью, как-то вдруг вся внутренне собралась и, перейдя на «ты», тихо промолвила: «Должна тебе поведать о своих ошибках, а может, и  о своих земных грехах…».

 – Потом. А пока отдохни, приведи мысли свои в порядок, поблагодари свет белый,
   что в очах наших пока, а уж потом…

 – Я сейчас готова к исповеди. Выслушай. Возможно, мне станет легче.  Поздним
   вечером раздался звонок, которого вовек не ждала…
                Трубка донесла несколько слов: «Я тебя нашёл. Мне плохо. Я всю
   жизнь один». Далее – адрес. Моё решение?  Мгновенное: еду. Еду к тому, перед
   кем непоправимо виновата долгие пятьдесят лет… Мой сокурсник по консерватории
   Максим, большой талант и прекрасный человек, сделал мне предложение, когда был
   позади последний экзамен. Не очень раздумывая, согласилась (как все, и я выйду
   замуж, чтоб не  одной ехать в дальний областной театр). Жених – смотрелся, на
   курсовых спектаклях был моим партнёром, на дипломной работе мы с ним пели
   «Сильву» Кальмана:
               
                Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось,
                Помнишь ли ты наши мечты…
 
    Комиссия была в восторге. И вот мы подали заявление в ЗАГС. Посидели на свои
    скромные студенческие в кафе и разошлись по общежитиям. А вечером меня вызвала
    вахтёр нашего общежития.
                Я спустилась в холл и обомлела:  передо мной стоял молодой
    лейтенант в парадной морской форме, Юрочка, мой одноклассник, которого я
    безответно любила, а он меня и не замечал. Он вообще девочек не замечал. Я
    готова была кричать от восторга, настолько он стал красив…
                Дружески обнялись. Несколько мгновений – и, чуть сдерживая
    улыбку, начал он, кратко, по-военному: « Позади военное училище. Отбываю к
    месту службы во Владивосток. Без тебя уехать не могу. Собирайся. Выеэд завтра
    вечером. До утра гуляем по набережной Волги. Регистрируемся по прибытии в
    часть».
                Закружилась от счастья моя головушка. Забыла про выпускной, не
    всплыло в памяти наше с Максимом заявление в ЗАГС – гуляли у Волги до
    рассвета, вспоминали школу, школьные вечера, экзамены – всё в прошлом, но
    такое родное…
                Мы были счастливы. Служили на востоке, в Мурманске, Ленинграде,
    Севастополе, откуда и мой Капитан 1 ранга, Юрочка, ушёл в отставку. Тридцать
    лет его службы – это мои многомесячные ожидания его из морских походов,
    встречи, расставания, воспитание сына и домашняя работа. За три десятка лет ни
    разу не вышла на сцену, разве что иногда случалось петь … за торжественным
    столом. Счастью петь на сцене предпочла семейное счастье.
                Вот уже десять лет я одна. Мой Юрочка похоронен здесь, в Сочи, а
    сын, тоже морской офицер, Капитан 3 ранга, сгинул в походе, где-то на экваторе
    в Индийском океане… Всё.

 – Горько, – произнесла я,  не надеясь на продолжение исповеди.

 – Где я была теперь? У Максима в Туапсе. Мне открыл всё тот же стройный, но чуть-
   чуть поседевший синеокий Максим. Мы молча обнялись, и он, ни словом не
   обмолвившись, начал своим божественным баритоном:

                Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось,
                Лишь для тебя, сердце пылало , любя…

                Мысли, мысли одна за другой… Но главная – как же я могла
    оставить его, сцену, забыть о своём предназначении петь (педагоги мне пророчили
    мировую славу…).
                А он завораживающим голосом пел, как тогда, в студенческие годы:
               
                Помнишь ли ты, как мы с тобой расставались,
                Помнишь ли ты наши мечты,
                Остались лишь воспоминанья, всё прошло,
                И нет любви…

                Слёзы катились по его щекам, но он продолжал, видимо, надеясь на
    моё вступление.
                И я, тоже не сдерживая слёз, вступила:

                Помнишь ли ты – помню ли я…
                Пусть это был только сон, но какой дивный сон…

                Тут он вдруг покачнулся, начал бледнеть и падать, но, успев
   сделать шага два, упал на диван, сказав только: «Я счастлив, что спел тебе. Я
   знал, что ты придёшь и проводишь меня – это мне награда за любовь у тебе..."
   Учащённое дыхание, последний вдох… Скорая прибыла через пять минут, но его
   сердце уже не хотело биться…
                Похоронила, по-христиански отметила его девятый день… Так тяжело
   не было даже на похоронах мужа. Что это? Моя расплата за свой загубленный
   талант? Потерять мужа, сына… Увидеть, как умирает, возможно, от неразделённой
   любви Максим? Ты как думаешь, что это такое?

 – Думаю… Дума – птица вольная. Только, верится мне, случайностей на свете этом
   немного и бывает. Всё – для чего-то да за что-то. Древние мудрецы не зря
   считали, что каждый на землю приходит со своей большой или малой миссией. Не
   исполнить её – ослушаться воли Божией. А уж твой голос… скольких бы спас от
   грехов земных. Впрочем, не я тут судья…

                Давно расстались мы с Луизой Васильевной. Прожила она почти девяносто… Но так и не спела ни в одном спектакле на сцене. Жаль. А может, и такое должно случаться в жизни, чтоб другие талантливые видели, как не надо… А как надо?

                31.07.2013 г.