12 месяцев одиночества. Август

А начиналось все с банального «жили-были»…
          Жили-были в одной квартире Я, астры, черепаха Сара и август. Хотя нет, август здесь не жил, он арендовал угол, мы с Сарой были против, но астры настаивали на его присутствии. Пришлось согласиться. Каждый из нас старался быть собой и проводил дни в чёрт знает, каких делах, возможно праведных… Сара изо дня в день мерила своей медлительностью быстротечность времени, единицей измерения служили ползки. Она путалась у меня под ногами, жевала лист свежей капусты и умиротворенно дышала – я этого не слышала, это астры заметили в одну из дождливых ночей.  Астры занимались самолюбованием и самовосхищением. Ну, конечно, кто ими будет восхищаться? – от меня не дождешься, Сара скорей будет балдеть от рисунка моего линолеума, чем посмотрит наверх. А августу все это вообще до лампочки, его почти не бывает дома, он приходит только ночевать – мокрый, частенько пьяный, с горстью яблок, с соломой в златых кудрях и весь пропахший скошенной травой. Я обычно штопаю старый парус. Не спрашивайте меня, зачем? Возможно, так я хороню остатки  несбывшейся мечты – научиться управлять швертботом. Еще я покупаю монпансье и из этих конфет-осколков складываю у себя на полу причудливые мозаичные узоры, которые Сара своими измерительными ползками бесцеремонно рушит, а я снова складываю, а она опять рушит, а я складываю – астры смеются, а августу все равно. Днем плету косы, пеку блины и мою окна, потому как август – самый неряшливый постоялец моей квартиры, постоянно оставляет на стеклах свои дождливые плевки, ну ей богу, уже перед соседями не удобно. А вечером я жгу свечи и пишу письма. А порой мы ссоримся, причина – кому идти за хлебом??? Эники-беники и выпадает снова мне. Оно и понятно, астры хотят пойти, но хлеб им не нужен; Саре может и нужен, но она идти не хочет; Август, ну Вы сами знаете; а мне он очевидно нужен, очевидней чем астрам и черепахе, поэтому иду Я. Воскресенье у нас самый тяжелый день, потому как все мы терпим похмелье августа. «Опять Вы изволили напиться», - Пафосно делают замечание астры. «Ну и какого черта ты опять наклюкался?» - Нервно реагирую Я. И только Сара молча забьется под шкаф и не высовывается до утра понедельника. Августовское похмелье зрелище мерзкое. В комнате, где он тяжело стонет, распространяется тошнотворный запах дождливой сырости, на языке вкус металла, а в окно нагло таращится небо цвета «кучи гвоздей». Астрам невыносимо это странное амбре, и они начинают протестно увядать, примерно, как если бы человек объявил голодовку. Уношу их в другую комнату, тогда они начинают выть от скуки и одиночества.
Хватит! – ору Я. Я не могу разорваться, оставьте меня в покое… Вот так мы и жили друг у друга на побегушках… А потом?
А потом появился Он.
          Он появился не у них, а у меня и на очень короткое время, но появился…  Астры по-женски перед ним кокетничали, мотая разноцветными головами; Сара с опаской высовывалась, но потом привыкла к нему и снова возобновила свои научные эксперименты по измерению быстротечности. Август стал еще реже появляться в квартире, это и понятно, два мужика в доме…
          Он был зрелым светло-русым юношей, который, казалось на свете прожил уже лет 500 и все-все и про всех знает. Часто не брит, одет в стиле милитари, грозного вида, но с добрыми глазами и мягким голосом. С его появлением, в моем доме обрели пристанище разнообразные звуки: неповторимое звучание его утреннего кашля; пение, нет, скорей даже плач флейты, которую он почти всегда носил с собой; стук пальцев о деревянную поверхность моего стола в минуты его глубокой задумчивости и самый приятный, но еле слышный звук его ночного сопения.  Там же, по углам моей квартиры разместились запахи, которых доселе не было в моем доме. Он заполонил мою квартиру разными травами и мы вечерами пили травяные чаи, там и чабрец и листья смородины и шиповник и все то, чем богата Матушка-природа.  По воскресеньям он курил трубку, и я с этим даже свыклась. Но вот астры с августом создали маленькую коалицию и были против этого увлечения юноши, август по причине жуткого воскресного похмелья, а астры по причине пафосной интеллигентности.
- Кому не нравится, тот может покинуть этот дом, я никого не держу. Выдав такую категоричную фразу я осеклась… А астры с теплотой родной матери в голосе шепнули мне – «Не бросайся такими словами, когда-нибудь тебя оставят все и твой дырявый парус станет саваном одиночества для тебя».
          Он ходил на работу и по вторникам за хлебом. Я ходила за хлебом 4 дня в неделю; поливала цветы; ходила на рынок за апельсинами; кормила уток в пруду и вытаскивала август из передряг. По четвергам мы любили с ним ехать в трамвае номер 5 и придумывать новые названия остановкам, одна из таких называлась «Проспект дециметров» (посвящается Саре, измеряющей ползками время). А, в общем, дни тянулись как у всех. Иногда он предлагал, - «А давай побудем самими собой». «Давай!», - Соглашаюсь Я. И вот я начинаю быть самой собой – открываю настежь окно и вся пыль летит в мой дом; ем апельсины в постели, отчего все простыни становятся липкими; жарю кусок ржаного хлеба прямо на электрической плитке, запах чувствуют даже мои соседи; жгу можжевельник и громко-громко слушаю Григорианский хорал. Он не выдерживает этой вакханалии:
- Хватит! Имей совесть! Ну, будь  ты человеком!
И вот мы снова играем в людей, заперев свою самость кто где смог.
          А потом он исчез. Также неожиданно, как и появился. Исчез без ссор, объяснений, упреков и прощаний, растворился кусочком сахара в горячей обыденной событийности. Я даже не искала его, потому что не знала как, где, а самое главное, надо ли.
А потом исчезло и все остальное – черепаха Сара бесследно пропала, ума не приложу, что с ней стало: может, уползла в открытую дверь, может из любопытства вывалилась в окно, может еще что – ее я тоже не искала.
Астры завяли и тем самым закончили свою короткую жизнь, завяли добровольно, не из чувства протеста, не по причине злобы и мести, а просто, потому что век цветов короток и их время пришло.
Август тяжело умирал у меня на руках – просил то попить, то простить его за доставленные мне хлопоты; говорил, что оставил под подушкой для меня крылья янтарного цвета; просил, чтобы астры я похоронила в реке, а не держала их мумией в гербарии; молил, чтобы я укутала его в одеяло и дышала на его холодные ладони. Мы просидели так всю ночь, а после Ловелас и Повеса Август скончался на моих руках, а новое время началось с сентябрьской поминальной слезы.
          Я расстелила на полу дырявый парус, и легла на него съёжившись, в позе вопросительного знака, как будто у меня к миру только и остались одни вопросы.  В голове шумели слова астр о том, что когда-нибудь меня все оставят, рядом лежала флейта светловолосого юноши, янтарного цвета крылья Августа и не дожеванный Сарой капустный лист…
Так я встретила Осень…


Из сборника «12 месяцев одиночества»
2005г.

Специально для этой миниатюры написана инструментальная вещь, отражающая настроение текста.