Её невозможно не узнать

          Приехал я как-то к моему другу Александру Дмитриевичу на Молочку.
- Привет, - мы пожали друг другу руки. - Сколько лет, сколько зим!
- Чифирку хочешь?
Он налил мне из эмалированной кружки в стакан коричневой вязкой жидкости.
Завязался разговор о поэзии, о красоте, о преклонении поэтов перед женским естеством.
- Язычество, дьявольщина,  - размышлял Александр. -  Заметь: в литературе ещё с античных времен женщина - это Муза, соблазнительница, демоница, маскирующаяся под символ жизни. В жизни - смерть; вспомним Эдгара По. Смерть… - лицо Александра сделалось серьёзным. - Черт, хочешь послушать, что со мной на днях произошло? Возможно, это галлюцинация… Возможно… Дело в том, что я её видел.
- Видел кого? - удивился я.
- Смерть, Миша, смерть. Понимаешь её невозможно не узнать, её нельзя ни с кем спутать К чему я тебе всё это говорю?
Александр нахмурился.
- Видишь ли, я чувствую, что со мной может случиться что-то очень нехорошее. Кто знает, может это наша с тобой последняя беседа. Так что слушай, запоминай…
На днях хоронили мы нашего друга Петю. Бухал он по- черному. Видимо, сердечко и не выдержало. Похоронили мы его на кладбище, все как подобает... Все уже разошлись, а мы с приятелем моим, Колькой, возле могилы остались. Достали бутылку, хлопнули за упокой Петькиной души, помолчали. Вроде бы уходить уже собрались, но тут Николай осмотрел внимательно пространство возле могилы, рассмеялся, потрогав железные колья ограды, и сказал: "Эх, мать рОдная, да тут места прямо-таки ещё на двоих хватит!" У меня от его слов аж мурашки по спине побежали: "Послушай, Колька, ты чего говоришь-то?!" А он всё ухмыляется: "А чё, мол, такова? Не каркай, кретин, понял? -  говорю. - Не каркай!"
- Ну, а дальше, - продолжал Саша, - всё пошло как по расписанию. Не прошло и суток после того случая на кладбище, как Николаю в пьяной драке перерезали горло. Теперь, надо полагать, моя очередь настала. Так вот,  вчера мне очень плохо было. Сердце колотилось как бешеное - и тревога, тревога… Я пробовал уснуть; однако, чую: должно произойти что-то. Дверь дома на щеколду затворил, лежу. Стали мои веки свинцом наливаться, воздух сгустился. Рот открываю - а дышать нечем. В голове, как часы тикают: сей-час, сей-час… Нервы обнажены, во всём теле тяжесть. Повернул голову к двери - скрип, щеколда в сторону отъехала. И заходит Она: очень высокая, в белом дымчатом одеянии, глаза огромные серые, черты правильные, острые, губы строгие, волосы пепельные. А на плече сокол сидит, и в клюве у него что-то трепещет, кровью исходит. Она подходит всё ближе и ближе. Дыханье у меня остановилось. Гляжу - наклоняется она к моей постели: вся огромная, белая такая, концы волос - влажные от крови… Всё ближе и ближе ко мне лицо её. Я  вцепился похолоделыми руками в кровать судорожно и приказываю себе: "В глаза, в глаза ее не смотри!"… Глаза её похожи на ледяные горные озёра, затягивают меня в бездонный водоворот  -  всё глубже, глубже… Все передо мной закружилось... Не помню, что дальше было. Мать рассказывает,  что кричал я очень страшно.
Дверь  в мою комнату каким-то чудом оказалась открытой. Забежала моя родительница, видит: лежу я полуживой,  лицо, словно у трупа. Стала меня мать в чувство приводить: по щекам била, нашатырь в нос совала, даже водой окатила. Ну, ничего, как видишь, очухался. Но знаю - чую! -   не просто так являлась она ко мне -  случится что-то. Поверь, Мишель, это Смерть была!  Уж её ни с кем не спутаешь…