Воспоминания об отце. 27. Последние страницы

    Мечты не оставляли его. Он подобрал где-то щенка, мечтая вырастить из него охотничью собаку. Щенка этого тут же отравили соседи. Он ухаживал за своими ружьями. Это был 1955 год, еще очень бедный от последствий Войны. Отец очень обносился. Самые ходовые товары тогда распределяли людям на работе. Я выпросила и выкупила костюм для отца, и он был очень рад. Сказал:
- Голенький – ох! А за голеньким Бог!
Приоделся, принял человеческий вид. Стал регулярно бриться и ходить в баню. Признаки нарушений психики у него совершенно прошли, но оставалась раздражительность и приступы депрессии. Я старалась успокоить его, поддержать в нем оптимизм и надежды на лучшее. Говорила ему, что он очень нужен мне как воспитатель Алеши, и что я только на него надеюсь. Обещала взять его к себе, как только мы получим квартиру.

    Однако должна признаться, что и я уже иногда не выдерживала и срывалась. Нужно учесть очень тяжелые условия моей жизни тогда. Работа на производстве, 8-ми часовой рабочий день. Один день в неделю выходной – воскресенье, который уходил на стирку в корыте на всю семью. Стиральные машины тогда еще только появлялись. Водопровода и канализации не было, воду брали из грязного городского арыка, протекавшего у ворот, отстаивали в ведрах, по возможности кипятили. Очаг был – одна электрическая плитка. Зимой топили углем небольшую плиту в комнате. Теснота, спать мне приходилось на мамином сундуке. Изнуряющая нужда. Пищу добывали с трудом. Готовили один раз в день какой-нибудь суп. Проблемы с одеждой и обувью. Я сама шила себе платья из дешевого штапеля.

    Беспросветный труд, отдыха никакого, тем более – развлечений. Телевидения еще не было, читать было некогда. Холодильником нам служил земляной пол под койкой отца, который мы смачивали водой, ставили кастрюлю или миску с продуктами и накрывали мокрой тряпкой.
Для того чтобы купить холодильник, я устроилась по совместительству преподавать математику в заводской вечерней школе, а папа меня встречал с автобуса поздно вечером, т.к. ходить молодой женщине по азиатскому городу в это время было очень опасно. Один год так проработала – купила холодильник. За второй год – первую простейшую стиральную машину.

    Однажды к нам зашел мой двоюродный брат Юрик Роговой, сын Анны Федоровны. Это был добродушный мальчик, но от рождения несколько отстававший в развитии, тогда еще молодой, не женатый. У отца вдруг включился старый рефлекс, он пристал к нему с поучениями, как нужно жить. Нужно учиться, развиваться, расти… и т.д. Юрик тупо молчал и имел вид растерянный. Отец раздражился и перешел на крик.
- Вот все вы такие, ничего вас не интересует, и знать вы ничего не хотите, живете как скотина…!
Я вступилась за Юру. Юра тихонько ушел, а мы продолжали спорить. Я задала вопрос отцу, какое он имеет право порицать человека только за то, что у него от природы нет способностей к образу жизни, который ему, папе, кажется единственно правильным и обязательным? И какое он имеет право судить человека, не сделавшего преступления? Он отвечал, что судит с позиции ума, и допустил выражение: «Я очень умный человек!».
- И где плоды твоего ума? – спросила я.
Это было жестоко с моей стороны, и отец удрученно затих. Снова впал в депрессию, стал часто говорить:
- Смотри, Олёшка, если со мной что случится, я свои ружья оставляю Алешке!
Однажды в случайном разговоре со мной вдруг сказал:
- Сколько мне еще осталось жить? Может, лет десять…
Он прожил после этого разговора ровно 10 месяцев.

    Под Новый 1957-й год бабушка Клавдия Федоровна и дед Георгий Никандрович решили хоть немного украсить жизнь своему внуку Алёшеньке. Наши стесненные обстоятельства сказывались и на его жизни. В нашей тесной узбекской кибитке он бОльшую часть времени проводил на подоконнике. Глиняные стены были толстые и, соответственно, подоконник широкий. Там он играл с игрушками, там читал. Особенно зимой.

    В ночь под Новый год дед и бабушка поставили около его кроватки небольшую нарядную ёлочку, под которую положили подарки и сласти. Алеша проснулся первым и поднял восторженные крики. Дедушка сказал ему, что ёлочку ночью принес Дед Мороз. Радости не было предела! Мы с бабушкой пели и хлопали в ладоши, Алеша плясал и прыгал на пятачке в середине комнаты, а дед показывал, что он тоже хотел бы сплясать, но места мало, и поэтому он, смеясь, выставлял только одну ногу и топал. Вечером дедушка сказал Алеше, что сегодня ночью Дед Мороз придет за ёлкой.
- Я его подожду! – сказал Алеша.
- Хорошо, жди. – сказал дед, лукаво усмехаясь, и я вдруг на момент увидела его родное, любимое с детства, веселое и лукавое лицо.
Алеша сидел, смотрел на ёлку, ждал, потом устал и лег в кроватку, продолжая смотреть на ёлку. Глаза его смыкались. Дед говорил:
- Не спи, а то проворонишь!
Конечно, Алеша вскоре крепко уснул, и елочку потихоньку убрали.

    Здоровье отца ухудшалось, но он продолжал лечиться. Его любимый врач, женщина – невропатолог, прописывала ему курсы лечения по 40 уколов чего-то, и он терпеливо ходил их принимать. Был весь исколот, в результате чего у него началось воспаление на предплечье левой руки, которое не проходило.