Воспоминания об отце. 28. Кончина и похороны

    2-го января 1957 года мы с Михаилом Аполлоновичем получили, наконец, двухкомнатную квартиру и вселились в неё. Отца мы, как я и обещала, взяли к себе. Одну комнату заняли мы, вторую – Алеша и дедушка. Мама отпустила его к нам с нескрываемой радостью. Но самому Георгию Никандровичу, к сожалению, переселение облегчения не принесло. Рука у него болела все сильнее, ничего не помогало. Лечили, мазали, грели – всё бесполезно. Однажды он показал мне обе свои обнаженные вытянутые руки. Здоровая выглядела нормально, а больная была мертвенно бледной и какой-то усохшей. Он терпел свою болезнь два месяца. Потом боли стали невыносимыми, и его пришлось положить в больницу.

    В начале марта я, как всегда, выпросила на работе машину начальника и повезла отца в больницу. Ехали мы очень медленно. Папа, измученный болью, держал на весу свою руку и страдальчески восклицал:
- Потише! Пожалуйста, потише!
В больнице ему дали обезболивающее и снотворное, и он, наконец, уснул. Когда я на следующий день в обед пришла его навестить, врач отделения позвала меня к себе в кабинет и сказала, что у него – костная саркома и медицина уже не может ему помочь. Если бы он был молодым и крепким, можно было бы попытаться отнять ему руку, но отделять пришлось бы с плечевым суставом. Георгий Никандрович такой операции просто не выдержит.

    Болезнь отца продолжала развиваться. Его мучили ужасные боли в руке. Иногда ему давали что-то наркотическое,  боль его отпускала и он засыпал. Мне на работе увеличили на полчаса обеденный перерыв, и я каждый день прибегала в больницу, чтобы его покормить. А по ночам около него дежурила мама.
Предвидя близкий конец, мы в один из дней привели к нему Алешу проститься. Дед лежал с болями, но увидев внука, слегка оживился, беззвучно сказал:
- Дайте ему. – и показал рукой на тумбочку. На ней лежали какие-то конфеты. Алеша взял конфеты безучастно, держал в кулачке, а сам молча, серьезно, задумчиво смотрел на дедушку. Оба ничего не сказали. Все было ясно без слов, и ребенок это понял. Постояв так несколько минут, он вопросительно глянул на меня, и мы его увели.

    Однажды я пришла к папе в воскресенье. Он на удивление хорошо себя чувствовал, боль его отпустила, он был веселым и бодрым. Был очень теплый день. Мы вышли во двор больницы и сели на скамейку у теплой солнечной стены. Сидели долго, весело болтали. У папы выросла красивая бородка, я ему сказала комплимент. Он погладил себя по щеке и сказал:
- Не буду больше бриться, буду бороду отпускать.

    Это была наша последняя встреча, когда он был в сознании. После я всё пыталась вспомнить, о чем мы говорили? Но на меня напало какое-то помрачение памяти, ничего не помню, и до сих пор.

    Когда я пришла к нему на следующий день, он сидел на своей койке, стоявшей у выхода на веранду, и я встретила его безумный, полный ужаса взгляд. Поманив меня к себе, он стал тихо мне говорить:
- Олёшка, беги отсюда! Знаешь, что здесь творится? Они только притворяются врачами. Это басмачи! А там, в кустах (показал на веранду) сидят их сообщники. По ночам они вытаскивают туда больных и казнят!

    Так в предсмертном бреду всплыли в его подсознании ужасы его молодости.
На следующий день он уже лежал и не мог подняться. Правой рукой он держал и прижимал к себе больную левую руку, на лице была страдальческая гримаса. Глаза запали, стали маленькими и слезились, он весь осунулся и пожелтел. Койка его была отгорожена занавесками из простыней. Мама и Анна Федоровна уже постоянно дежурили возле него. Я дала телеграмму сестре Ирине и дяде Михаилу Никандровичу о том, что отец при смерти.
Они ответили телеграммой, что выезжают, но когда и как – не сообщили. Нас с Михаилом Аполлоновичем отправили в аэропорт встретить московский самолет. Мама пошла на вокзал к поезду. У отца осталась Анна Федоровна.

    Как по злому заказу такси, на котором мы с М.А. ехали в аэропорт, по дороге сломалось. Мы стояли на пустынной дороге, пока шофер беспомощно ковырялся в моторе. Подъехало такси со стороны порта, мы остановили его. Оказалось, что самолет уже прилетел. Потом подъехал от аэропорта автобус, который вез прибывших пассажиров, но наших среди них не было. С этим автобусом мы вернулись в Андижан. Добрались до больницы, во дворе которой нас встретила Анна Федоровна и сказала:
- Леля, а папа-то умер.
    Так из-за нелепой случайности мне не пришлось присутствовать при кончине отца.