Настёнка. Капля ртути. Из Русского Детектива

 
     ...Настёнка, диво дивное!..  Ну что же,
     Предлог хорош был, медлить тут негоже...
     Я вышел в коридор, и в полумгле
     По половицам хлибким и скрипучим
     Побрёл, шатаясь, будто на зыбучем,
     Расхристанном пиратском корабле.
     А дом и был, считай, гнездом пиратским:
     Чуланчики, закуты... Вот где «братцам»,
     Бродягам-то раздольице!..  Но где
     Настёнка?..  Дверь толкнул. – Темно… Другую...
     И третью... И – увидел дорогую,
     Да как увидел! – В полной наготе.
     У зеркала, средь крохотной светёлки
     Стоит, коса распущена... заколки
     Неспешно разбирает...  И черны
     Власа её, пролитые волною,
     Всей плоти нестерпимой белизною
     Ещё чернее – в синь оттенены...
     ***
     – «Ну, что воззрился?.. Хороша Настёна?.. –
     Меня завидя, вовсе не смущённо
     Спросила, повернулась...  Подошла
     И обвила руками... И мгновенно
     Всё зашаталось – пол, кровать, и стены,
     И зеркало расплылось в зеркала...
     О Боже, что творилось в этой смуте,
     В безумье этом!.. Жаркой каплей ртути
     Она металась в белых простынях,
     И задыхаясь в чёрных, влажных космах,
     Я продирался, плыл сквозь недра – в космос,
     Плыл в чёрных звёздах, в золотых огнях,
     Хотелось до конца, совсем забыться
     И в бездне бездн зарыться, раствориться
     И никогда на землю не сходить,
     Обволокнуться тёплой, млечной влагой,
     И плыть в мирах, и косной, звёздной тягой
     Протягновенный ужас бороздить,
     Хотелось раздавить её, такую
     Беспомощную, жалкую – тугую,
     Мерцающую капельку огня,
     Огня, руды, неясного начала,
     Чтоб источилась, чтоб иных не знала
     Начал, изничтожаясь, – лишь меня!..
     Но капелька упругая мерцала
     И в бездне бездн, как будто отрицала
     Саму возможность безначалья, тьмы,
     И я всплывал, влекомый долгим кликом,
     И вновь склонялся над безумным ликом,
     И вновь сквозь бездны проплывали мы...
    
     Нечеловечье жило в этой жути.
     Бескровная, тончайшей струйкой ртути
     Как будто испаряясь, отравив
     Меня блаженным ядом, умирая,
     Но плоть мою до капельки вбирая,
     Вдруг воскресала – вся живой извив:
     Бескровное тому мгновенье тело
     Как будто наливалось, золотело,
     И руки, наклонённые ко дну
     Бессильной, тихо зыблемой травинкой,
     Опять светились каждою кровинкой,
     Смертельную сгоняя белизну.
     Она опять пылала и светилась,
     Стеная и неистовствуя, билась
     В предсмертной бездне... И опять, опять
     Змеёй упругой, гибкой каплей ртути
     Выстёгивалась из огня, из мути,
     И наливалась кровью...
     Ни понять,
     Ни плотью осознать я был не в силах
     Её бредовых чар... Я победил их!..
     Я проиграл... Я снова потерпел
     Победу!.. Дикой бездне – пораженье?
     И в мареве, в чаду, в изнеможенье
     Так ничего понять и не успел...
     ***
     – «Что, хороша?.. – Уже смеясь, играя,
     У зеркала стояла, собирая
     Размётанные кудри – ты гляди,
     Заснул, никак?.. Оденься, сделай милость...»
     В жару, в смятенье я гадал: приснилось?
     Иль впрямь она колдунья?..  На груди
     Под левым, ало вспухнувшем по-детски
     Сосочком пламенел тревожный, резкий
     Косой рубец... я подошёл, слегка
     Коснулся, пальцем проведя несмело...
     – «Что это? Нож?..»
     – «Он самый... Было дело...
     Как видишь, не доделали. Пока...»
     И, одеваясь, в прозаичном тоне
     Поведала как сиротой в притоне
     Подпольном очутилась: затворил
     Сосед-подонок, благодетель херов,
     В бордель для извращенцев, изуверов,
     Где чуть ли не в цепях «гостям дарил»
     Таких же, как она, сирот, подростков,
     В кровавых оргиях, садистских розгах
     Зачахла б, как они… Но не смогла
     И года издевательств сладострастных
     Снести от распалённых, безобразных
     Тельцов, слюнявых старцев, и сбегла.
     Точнее, попыталась… Страшно били.
     Опять бежала, и опять ловили,
     В подвале чуть не насмерть засекли.
     Но не могла смириться. И навеки
     Узнала – принужденьем в человеке
     Привить лишь отвращение смогли:
     Кому к работе, а кому-то к дому,
     К семье, к благополучному содому,
     А ей – к постели, где должна, должна,
     Всегда и всем должна – рабыней, тварью,
     Товаром быть!.. Но, стольких «отоваря»,
     Раз навсегда зарок дала она:
     Нигде, ни с кем, хоть в золотые узы,
     Не вступит, никакой другой обузы
     Не примет от мужчины, кроме той,
     Единственной, воистину блаженной:
     Жалеть, любить... быть самою вселенной
     Для всех, сверкнувших искрой золотой
     На чёрном небосклоне...