Квентильберские хроники

Оттолкнуться от берега и плыть, меняя стили и отдыхая в пути, лежа на спине, до самого края лазурного моря. Моря надежд, отчаянной мечты, и призрачного счастья. Такого призрачного, что, глядишь, вот-вот ускользнет, махнув крылышками мадагаскарской урании, и исчезнет трагически раз и навсегда.

- Вставай Йон Йохан, - Кауди смотрит на своего старшего сына с особым трепетом. – Сегодня в твоей жизни особый день. Сегодня всё произойдет.
- У-у-у-у-у, мамо-о-очка, - лениво тянет тот, не желая прерывать яркое сновидение.
- Вставай, лежебока, - мать ласково тормошит его за кудлатый чуб. – Сегодня Паттерсоны приведут Ёшку. Ей сегодня четырнадцать. Совсем уже взрослая деваха. Ты меня розумиеш?
- Мама, - Йон Йохан подскакивает в постели. – Она же того.
- Чего тебе, кобеляка, надо? – Кауди злобно брызгает слюной, обнажая ещё довольно крепкие резцы. – Руки, ноги – есть. Жопа тоже имеется. Тебе теоремы с нею не решать. Рожать ей уже можно – это главное.
- Кого рожать? – сынище делает гримасу подобную маминой и сердито рычит. – Дебилов?
- Это не факт, Йон Йохан, не факт, - мать грубо толкает его мощной лапой в лоб, затем запрыгивает сверку и, впившись клыками в загривок, агрессивно шипит на ухо. - Вон у Робинзонов Милка вообще дура дуррой, а каких красавцев наплодила. Ты мне эти штучки прекрати. Мне новые работники нужны. Старею я, а от тебя проку никакого, как и от твоего младшего братца. Спите как два тушкана до обеду. Помощи не дождесся, эх, видел бы это безобразие Йохан Йожевич… - вот бы расстроился.
- Ладно, ладно, мамуля, - Йон Йохан предпринимает попытку высвободиться. – Чего ты так разволновалась? Ёшка, так Ёшка.

Какие погоды в это время года стоят в окрестностях Дербенвилля? Загляденье! Вон большой майский жук изловчился и ухватил жирную синицу за обе лапки. Глупая птица пытается спастись – из цепких лап ещё никто не вырывался. У неё их две, а у жука – шесть. Во как. А во-о-он, да, да – на ветке стрекоза нехотя ведет диалог с ноздреватым шмелем. Ей как бы и в лом предлагать себя первой, но инстинкты в эту пору берут верх над маленьким мозгом примитивного насекомого. Глядь, уже через пару секунд ноздреватая гадина вовсю орудует в чреве букашки своим полосатым скипетром покрытым жесткой, колючей щетиной. Еще через пару мгновений оба любовника погибнут – такова цена начала новой жизни. Так заведено на Квентильбере. Такой порядок вещей определил Всевышний.

- Здравствуй, свекруха, - Паттерсоны переминаются в дверях с лапы на лапу. Ёшка спряталась за спину приёмной матери и что-то нечленораздельно мычит, подкатив глаза.
- Здравствуйте, сваты, а мы уже на ты?- приветствует Кауди новых родичей по строго заведенному старообрядному обычаю, исполняя на месте незамысловатый гопак.
- А где же Йон Йохан? – интересуется старый Паттерсон. – Не уж-то сбежал?
- Как же – сбежал! - Уд в шайке родниковой водицей полощет. Для чистоты потомства – сунул и отжал.
- Гони выкуп, свекруха, - вступает в беседу миссис Паттерсон. Её глаза моментально наливаются алой кровью, а из под блузки, яростно раздуваясь, показываются жабры.
- Покажи товар, сватья, - Кауди перестает плясать и уступает импровизированную сценическую площадку для невесты.

Старый Паттерсон хватает Ёшку за ухо и тащит в дом:

- Танцуй!

Ёшка испуганно сопит и пускает слюною пузыри.

- Танцуй, - Паттерсон даёт ей увесистую оплеуху.
- Ы-ы-ы-ы! – скалится Ёшка и начинает качаться из стороны в сторону.

В это самое время в комнату входит обнаженный Йон Йохан. Его шерсть лоснится и переливается на солнце, проникающем в избу сквозь открытую дверь. Юноша находится в стадии крайнего возбуждения. Он приближается к компании и начинает таинство сперва с Ёшкой, затем с миссис Паттерсон, затем с собственной мамашей, после приближается к старику.

- Нельзя, Йон Йохан, фу! – кричит старина Паттерсон, спасаясь бегством. – Я самец, я сааме-е-ец, фу! Нельзя!
- Р-р-р-р! – рычит разгоряченный Йон Йохан и снежным барсом бросается следом.

Оплодотворенные женщины лежат на полу и прямо на глазах начинают раздуваться. Живот у Ёшки напоминает огромный медный чан. Через мгновение он со звуком лопается, и из него выползают малюсенькие личинки новой жизни. Её примеру следуют старшие женщины. Вся комната кишит белыми червячками. С улицы доносится рычание и отчаянные мольбы о пощаде: «Фу, Йон Йохан, нельзя, фу, фу…» Затем крики слабеют и переходят в ритмичное посапывание. На Квентильбере наступает ночь. В небе появляются две неизменных луны – одна поменьше, другая побольше. Случайный странник, впервые прибывший на эту сказочную планету, разницы может поначалу и не определить. А она-то есть…