Было Дело

Как было дело.
В одном Волшебном Лесу случилось как-то дело. В одном потому, что слышали мы будто были и другие леса, но нам там бывать не доводилось и какие там случались дела мы не знаем. Да. А тут случилось дело. И дело было так.
Было в том лесу Волшебное Дерево. Ну, то есть с виду дерево было самое обыкновенное — и не гигантская какая-нибудь секвойя, и не карликовая какая-нибудь карельская берёза, а обыкновенное такое дерево могучих размеров, каких в любом лесу непременно да сколько-нибудь и найдётся. Это же отличалось от прочих дерев леса тем, что под его кроной иных деревьев и кустиков отродясь никто не видел. Так вот стоит себе, а под ним только травка шёлковая да грибочки. В сезон, конечно. А ещё на том дереве был такой волшебный сук, что был он совсем сухой, но не отваливался и его не трогали ни короеды, ни древоточцы, ни ветры-бури сбить его не могли. Только что побелили до седины.
И вот однажды взгромоздилась на него Ворона, обыкновенная такая, не волшебная. Только что не серая, а чёрная. Ну, «взгромоздилась» - это из басни, а так это она просто где-то летала-летала, да и прилетела и уселась. Просто так уселась, как это у них бывает. И сыра у неё, как в басне,  тоже не было, а так просто сидела — и всё. Оглядывала себе окрестности бусинками глаз и слетать как-будто не собиралась.
А тут объявился Заяц. Скок-поскок по травке. Иные думают, что зайцы вот так и скачут, а бегать им не пристало. Но это неправда. Это ж вам не кенгуру какая, чтобы скакать. Когда зайцу страшно, он ещё как бежит! Так на бегу ещё и скидки делает. Скидка - это когда он на всём бегу, как подпрыгнет высоко-о-о, далеко-о-о, да в воздухе кульбит такой сотворит, что как падет, так и совсем в другую сторону помчится. От того, бывает, что и уходит от погони. Ну, а этот как-раз никуда не бежал, а кормился на сочной травке. А как на одном месте всё вкусненькое вокруг себя объест, так и на другое место скаканёт.  Вот и получается,  что скок-поскок.    
Ворона же на суку головой крутит, то одним глазом на зайца, то другим поглядывает. И ничего бы не случилось, кабы они вот так и занимались своими делами. И надо же было Вороне каркнуть. Ну вот без всякой нужды, просто так, взяла и каркнула:
Кар-р-р-р!
Заяц от неожиданности аж присел, уши прижал, - кочкой притворился. Потом, как никаких опасных событий не последовало, любопытство взяло верх и Заяц устремил свой взгляд горе, где и обнаружил Ворону.
- Эй, Ворона! И что это ты там расселась да лес кар-р-ром своим пугаешь?
- Надо мне пугать? Сижу вот и выпендриваюсь!
- А как это? — спросил Косой.
- А вот так, сижу — и выпендриваюсь, - ответила Ворона и показала, как она сидит и выпендривается.
Зайцу понравилось. Ему даже представилось, как бы это он сам сидел и выпендривался.
- А можно и мне с тобой рядом посидеть да повыпендриваться?
- А мне что, жалко? Полезай, если сможешь, да и сиди себе, места вдоволь.
Заяц попрыгал-попрыгал да с великим трудом всё же взобрался на сук и начал было налаживаться ближе к краю.
Как известно птица ворона славится умом и сообразительностью.
- Нет, Заяц, ты это зря затеваешь. Погоди я подвинусь, а ты рядышком, а то причёску мне ещё испортишь. Буду я тогда сидеть тут как дура растрёпанная. Тут уж не до выпендрёжа будет. А ты вот так вот, рядышком, то и будет ладненько.
 Сели. Выпендриваются. Заяц передними лапами в сук уперся, а задними то болтает в раскачку, то скрестит их, то разведёт.
- Здорово ты это придумала, - говорит Заяц и даже глаза от удовольствия зажмуривает, - А я и не знал, что это так приятно выпендриваться. Здорово!
Да... Сидят. Выпендриваются...
И надо же тому случиться, что мимо пробегала Лисица. Бежит, деловито так, нос у самой земли, всё вынюхивает чего-то. След заячий взяла, что ли? Видимо так и было, потому что так и добежала она до самого Волшебного Дерева. Да тут и сбилась, раз кружок вокруг ствола обернёт, другой: «Что за диво? Вот же он, след! Горячий ещё! Тут есть, а там уже нету, и зайца нету! Как в землю провалился! Так и норы нету. Ни-ч-чего не понимаю!»
Это она про себя так думает. Ну, то есть, не про себя, а там, внутри себя думает.  Ворона же, как было уже упомянуто, отличается умом и сообразительностью, все эти лисьи думы прямо таки читает как с листа.
- Кар-р-р! Глупая ты, Лисица! Не провалился он, а вознёсся!
Лисица как глянула вверх, так и опешила. Уж чего-чего, а Зайца, сидящего на суку, за всю свою жизнь не видывала, даже и вообразить не могла!
Заяц же в столь краткий миг пережил целую бурю чувств: вначале перепугался до смерти, аж лапами засучил, едва не брякнулся. Потом захлестнула его горькая-жгучая обида на Ворону, - вот, предала, предала гадкая птица! А как услышал про вознесение, так и возгордился: 
- А что? Я хоть и тварь Божья, а всё — Божья! Вот и вознестись могу подобно...
Лисицу же, как оторопь-то её отпустила, стало донимать просто свербящее такое  любопытство. Крутится юлой под суком и всё вверх поглядывает:
- А чего это вы там делаете?
Ворона мудро промолчала, а простоватый Заяц не преминул похвастаться:
- Да вот, сидим и выпендриваемся. А ты полезай к нам, вот и постигнешь!
Лисицу упрашивать не надо, давно уж слюной истекает. А только древолаз-то из неё никакой. Подпрыгнет, поёрзает, поскребёт когтями, да и свалится. Но на то и сказка, на то и Дерево Волшебное, а то и вовсе затевать бы и не стоило. Взобралась.
- Ты только это, через нас не надо, - решил показать сообразительность Заяц, - а то вон у Вороны причёска, да и у меня, видишь вот - гладенько так, а как взъерошишь - так и будем сидеть с Вороной как дураки. Мы вот подвинемся, а ты уж рядышком прилаживайся.
А Лисица как приладилась, да как глянула вокруг, так вознесла её волна неописуемого восторга: совсем иное дело, чем носом-то в землю. А тут и небо бездонное, и синий горизонт в недосягаемой дали. И позабыла она враз свои хищные устремления, напротив, преисполнилось её сердце великой любовью ко всему Божьему свету. А уж соседей    своих так бы и обняла и зацеловала.
- Но-но, ты это, поаккуратней, объятий тут не надо, - запротестовал Заяц, - ты лучше это, вот этак-то вот сядь и попробуй поболтать задними лапами.
Лисица смиренно последовала совету Зайца, примостилась да давай лапами болтать, да ещё и хвостом размахивать — вправо махнёт, - И-а-эх! Влево махнёт — И-а-эх!
- Вот это да! Как же это здорово! Вот это и есть — выпендриваться?
- А то! - кратко поддержал лисью догадку Заяц и даже забарабанил в восторге передними лапами по суку.
Да... Сидят, выпендриваются. Да шумно это так у них получается.
Ну а Волк, известно, не только нюхом силён, у него ещё и слух отменный. Правда со зрением у него не очень, как у всякого лесного зверя, - ну это-то и понятно, - в лесу далеко не увидишь, оттого и острого глаза не надобно. Правда у степных его собратьев и зрение преотличное — есть куда глядеть, оттого и глаз зоркий. Но то у степных, а наш-то - лесной, в лесу ведь дело происходит.
И вот заслышал гвалт Волк, а гвалт происхождения непонятного, и решил поближе подобраться  да всё и рассмотреть, да всё и выяснить. 
Крадётся, где кустами, - так чтобы и веточка не вздрогнула, где чистым местом, - так ползком да с замираниями. Так и вышел к поляне под деревом, да ещё и в тыл компании угодил. А как вышел, так и остолбенел от невиданного дива: Ворона топчется на суку и клювом потюкивает, Заяц передними лапами барабанит, Лиса хвостом виль-виль. И ловко у них всё это получается, в ладу да в миру.   
- Эй, звери добрые! - подойдя к компании с переду, обратился вежливо Волк, - Да вы в своём ли уме находитесь? Или может вам помощь нужна? Может и скорая?
- Отвали, Серый! - завизжал от страха отважный Заяц.
- Не мешай, Братец, выпендриваться, - просто, и даже ласково как-то откликнулась Лиса.
Волк и до того немало озадаченный увиденным, от речей зверских пришёл ещё в большее изумление.
У Волка же был знакомый Пёс в дальнем селе. Так тот рассказывал, что иные люди по доброй воле вводили себя в состояние безумия: то напьются чего-то, то дыма вонючего нанюхаются, а иные даже грибы-мухоморы поедали. И от того становились либо уж такого буйного нраву, что следовало в ту пору немедля бежать от них куда подале, а то ведь мало, что дерутся между собой, так ещё и бьют кого-ни-попадя. А то становились совсем глупыми,  душили друг-друга в страстных объятьях. Иной раз и до смерти. И называлось это у них «покумарить» или ещё «дурь поймать», или ещё «улететь».
Волку это было непонятно. Если, к примеру, брюхо свежатинкой набить да сытно поваляться на солнышке — так это да, приятно. К тому же время есть поразмышлять о причудах судьбы, вот, мол, он сыт и доволен жизнью, а от того ягнёнка у ручья одни только копытца  и остались, и то в виде следа в глинистом бережку. А чтобы мухоморы есть, так это чистая глупость и невкусно. Правду сказать, Волк видывал, как мухоморы лоси ели. Ну-у-у, так то же лоси! Может это у них варение пищи так устроено, чтоб мухоморы есть? Однако дураками после такой трапезы они не делались, напротив, нюх у них становился уж больно острым и подобраться к ним было совсем невозможно. Лоси же, почуяв недоброе, так ломанутся по лесу, что о погоне можно забыть. А то были такие, гнались, пока на острый сук не напоролись. Так шкура ихняя по сию пору на ветру болтается да грохочет.
- Ну, может скорая помощь вам и не нужна, - решил сменить правило опроса Волк, - а всё же любопытно: как это так, такая разношерстная компания, а у вас там мир да лад?
- А от того это, Братец, что мы не просто сидим, а выпендриваемся, - ласково пояснила Лисица.
- Вот уж чего-чего, а выпендриваться в жизни не доводилось, - грустно сообщил Волк, - А как это, «выпендриваться»?
- Словами не объяснить, надо почувствовать, - мудро сообщила Ворона, - ты полезай-ка к нам, тут и просветишься, тут и познаешь!
Волк, он хоть и не белка и не кошка какая, а в три маха таки достиг Волшебного сука и к удивлению соседей с непривычной ловкостью и угнездился подобно Лисице, но более крепко.
Волк в жизни обычной на мир смотрит исподлобья. Люди ещё говорят: «волком смотрит». Но это не от скверности характера, это так у него тело устроено, что шейные позвонки крепко с башкой связаны. И если ему куда в сторону посмотреть, так едва ли не всем телом поворачиваться надо. Что же до характера, - так да, лютоват бывает.   
Но вот как забрался он на сук Волшебного Дерева, да уселся поуютнее, да по совету Лисы стал болтать задними лапами да хвостом помахивать, так стала мало-по-малу его лютость отступать. Правда, хвостом у него получалось не очень — хвост-то волчий поленом, так  и болтался же как полено. Не то, что лисий — веером.
И тут стало Волку хорошо и светло на душе. То ли от необычной компании, то ли от покачивания свободными от тяготения лапами, то ли от помахивания хвостом. И впервые в своей волчьей жизни увидел он небо голубое, солнце в огненном нимбе на голубом, зелёное море леса и мягкие зелёные лапы, обнимающие небо. Даже петь захотелось, впервые после той свадьбы, куда зазвал его как-то Пёс. Правда та песня вышла им обоим боком. Ну, в смысле, что дрекольем пьяные мужики по бокам-то его прошлись изрядно, едва ноги унёс. А тут никаких пьяных мужиков не было, а петь хотелось...
И Волк запел. Тем новым голосом, что выковал ему Кузнец, когда он в гости к козлятам собирался, славный голос получился — и звонкий и мягкий такой, грудной, без прежней хрипотцы. Пел он свою одну-единственную, но так зато и неподдельную волчью песню. Слов в песне не было, а был один протяжный ровно повышающийся в тональности звук, мощный по громкости вначале и сходящий на нет с последним выдохом. А слов в той песне и не нужно было. Была та песня не о чём-то, не о ком-то, просто так пела душа.
Соседи же Волка по Волшебному дереву вначале было онемели от изумления, но потом дружно взялись помогать, - кто крыльями хлопать, кто лапами в такт постукивать, кто хоть и тонковато, но подвывать. И такой от этого шум в лесу поднялся, что даже птицы замолчали. Какая от удивления, какая с перепугу.    
Медведь же, - как же  в русском лесу без медведя? - был в это время на некотором удалении в малиннике, жирок к зиме нагуливал. Был это уже вполне взрослый Медведь, многие его уже звали Хозяином, хотя он помнил как вначале звали его Мишка-Мишенька-Миша, потом стали величать Михаилом, а потом и Топтыгиным. А до него Топтыгиным Михаилом Потаповичем величали старого Хозяина. Да вот аккурат прошлую зиму охотники забили старого Хозяина. Теперь вот хозяйство к нему и перешло. А как же? В лесу Хозяин должен быть, без хозяина нельзя, - забалует зверьё.
Да... Так вот шум этот поднявшийся Хозяину не понравился: ну что это? Нешто так птицам петь положено? Птицам положено, так чтобы душа от умиления замирала и приходила в божественное блаженство.  А Зайцу ему и вовсе верещать только и разрешено в час смертельной опасности. А этим двоим песьего племени так и вовсе кому потявкивать, а кому выть, да и то в лунные ночи. А это что ж получается? Диссонанс, какофония какая-то. Нешто под это душа душа способна возвыситься?
Побрёл Медведь на звуки безобразия.
- А ну-ка слазь с дуба, свора диссидентская! Я вам покажу, как беспорядки безобразничать! Ишь, умники нашлись. А ну, марш по норам! И жить как все!
- Да угомонись ты, Михал Потапыч, - панибратски отозвалась на гневные выпады Ворона. Ей-то что? Крылышком взмахнула — и на воле. - Мы совсем даже и не безобразничаем. Это мы выпендриваемся!
- То-есть как это, выпендриваетесь?
- А так вот. Кто сидит, кто лапами стучит, кто хвостом размахивает. А все вместе поём, кто во что горазд. Вот и получается...
- Та-а-к... Беспорядки прекратить, с якоря сниматься, по местам...
- Да брось ты, Потапыч! - сфамильярничала Лисица, - Честью клянусь, ничего предосудительного, ты вот к нам полезай, тут и проникнешься!
- О чести твоей известно — без обману и дня не проживёшь, - уже без прежней строгости произнёс Медведь, - ну, раз новая потеха появилась в лесу испытать надобно...
               Известно, что уж чего-чего, а по деревьям лазать Медведь знатный мастер. А то как мёду добудешь? А мёд - это вам не соли пуд.
                Взобрался Медведь на сук, а ствол-то лапами не отпускает, опаска у него какая-то. Сам-то ведь тяжёл, пудов на восемь потянет, а то и более.
                - Да что ж ты за Дерево-то держишься? Сук крепкий, волшебный, сколько выстоял, бурь-ураганов выдержал! - молвила Ворона. - Ты садись как все, иначе выпендриваться не получится, это ж надо сидя лапами болтать да размахивать, да песни петь. А если так ствол облапить, так и не выйдет ничего.
                - Будь по твоему, мудрая Ворона.
Отпустил Дерево Медведь — ничего, сидится вполне даже прочно. Только тесновато как-то.
    - Вы бы подвинулись, что ли? Тесновато мне, разъелся к зиме.
Звери послушно подвинулись. Медведь угнездился поудобнее. Сидят.
- Что-то я не чую ничего, никакого такого выпендривания не ощущаю, - разочарованно произнёс Медведь.
-  И-и-и... Ничего и не будет, - проявил сообразительность Заяц, - надо ведь чтобы все стучали , лапами размахивали, подпрыгивали на своих этих, как их? Ну, в общем, у кого чего на чём сидит. Тогда и будет.
И стали они выпендриваться: размахивать, горланить, подскакивать...
Может так бы и веселились, да прилетел совершенно незваный Воробьишко и сел на самый кончик сука. Нахальный такой. И просто бесстыдно стал чистить перышки, - видать насекомые одолели.
  Тут-то сук тр-р-р-ресь...
Падают звери, кувыркаются в воздухе. Воробьишко тут же упорхнул, как и не было. Ворона же мах одним крылом, мах другим крылом и подалась в сторону леса.
-  Эй, Ворона, ты куда? А как же мы?
- Куда, куда... Дела у меня. А вам скажу: не умеешь летать - так не стоит и выпендриваться!