23. Окончил 4-й класс и расстался с музыкой

НА РИСУНКЕ Кустодиева Дима Шостакович за роялем (на выставке художника в 1920 г.)


В четвертом классе мне было учиться очень легко. Хотя я не учился почти всю первую четверть и меня не аттестовали, во второй четверти я уже нагнал класс, и за четверть по предметам у меня было 4 четверки и пять пятерок. В третьей и четвертой четвертях мне уже выставили одни только пятерки, поэтому и предварительные годовые отметки за год у меня были отличные.

Но надо было сдать еще шесть экзаменов. Правда, их называли испытаниями, а не экзаменами, но это не меняло дело. Письменный русский, устный русский, письменная арифметика, устная арифметика, история и география – все испытания я сдал на отлично. Я получил похвальную грамоту и с гордостью принес ее домой.

Хватало времени и на шахматы. Я не только ходил в Дзержинский Дом пионера и школьника играть, но и читал дома шахматную литературу, которую приобрел у букинистов на Невском.

А вот с музыкальной школой в конце года я расстался. И не потому что не хватало времени. Нет, я ежедневно повторял гаммы и разучивал новые вещи – пьесы, сонатины, вальсы. Мои пальцы приобрели определенную беглость. Я умел извлекать звуки, которые удовлетворяли педагога и меня. Я писал неплохо диктанты по сольфеджио. На отлично отыграл концерт в конце года.

Последними разученными мною вещами были «Вальс» Грига и «Сонатина» Клементи. Их я играл потом еще много лет, постепенно забывая. А мои пальцы медленно деревенели, и теперь совсем не могут играть.

Я расстался с музыкальной школой, потому что видел, что моим родителям не потянуть, – учеба в музыкальной школе была платной.

Как-то мама сказала:

–В следующем году будем учить Аллочку, у нее большие способности. Вот только с деньгами туговато.

Я намотал это себе на ус, и как-то в одном разговоре за ужином сказал, что я в следующем году в музыкальной школе учиться не буду.
 
–Я начал поздно, и музыкант из меня не получится, – сказал я.

– Может быть, тогда с Лизой позанимаешься? – неуверенно спросила мама.

– Да, – сказала Лиза, – все эти преподаватели гроша ломаного не стоят, они только портят руки. Я готова заниматься с тобой.

Лиза по-прежнему жила у нас и после того, как у нас появилось дома фортепиано, часто играла на нем. Репертуар ее был постоянен. Она играла всегда Шопена и Листа. Руки у нее летали, – беглость пальцев была потрясающей. Я ее слушал с большим удовольствием. Правда, мне иногда казалось, что звук был поверхностным, но я относил это к недостаткам нашего инструмента.

Летом Лиза начала заниматься со мной, но занятия мне не понравились.

Она начала перестраивать мне технику, была очень недовольна тем, что я ее не слушаю, что у меня сразу не получается, как она хочет. Ругала моего преподавателя в музыкальной школе. И вообще всех преподавателей на свете. Говорила, что только она знает, как надо работать с детьми. Я стал под разного рода предлогами увиливать от занятий с ней. А когда узнал, что она начала вести с мамой разговоры об оплате этих занятий, вообще прекратил заниматься.

На этом мое музыкальное образование и закончилось. Я слегка попереживал, но если честно, не сильно. Хотя всю жизнь я сожалел, что не могу играть на фортепиано, аккомпанировать кому-либо, подобрать мелодию, или записать ее, только что пришедшую на ум, а впоследствии мне очень хотелось записать мелодии песен, сочиненных моей женой Любочкой. Но музыка осталась у меня в душе на всю жизнь. Я люблю ее, и она помогает мне жить.

А мама переключила свое внимание на Аллочку, – и она стала музыкантом-профессионалом.

У меня же на душе кошки скребут. И как хочется иногда сесть за пианино, которое у нас в Академгородке появилось сразу же, как мы смогли себе это позволить. И в Нью-Йорке тоже. Сесть и поиграть что-либо для себя. Душу мятущуюся успокоить.

Продолжение следует: http://proza.ru/2013/08/02/189