Орлята учатся летать

 - Какие яблони-то в этом году, обсыпные, - с гордостью за свой сад певуче проговорила баба Глаша. – Яблочек наедимся!
 - Пилог сделаешь? – спросил маленький Миша, который еще не выговаривал «р». Миша очень любил бабушкины яблочные пироги.
 - Сделаем, отчего ж не сделать, - ответила ему Аглая Филипповна и несколько раз задумчиво качнулась на лавочке вперед и назад.
            Она подняла глаза и посмотрела на деревья. Сад был небольшой, дачный. Яблоневые деревья, уже старые, были посажены близко друг к другу и создавали своими широкими разлапистыми ветвями уже не столько приятную тень, сколько суровый полумрак. Ветки сгибались под тяжестью еще зеленых плодов, страдальчески клонились к самой земле. Совсем рядом с шумом упало яблоко, и ветка, с которой сорвался плод, с облегчением подпрыгнула. «Да, некому за садом смотреть», - привычно подумала Аглая Филипповна.
 - Миша, иди есть кашу, - позвала Анна Петровна, мама Миши.
 - Не хочу, - гнусаво отозвался ребенок. – Невкусно.
 - Очень вкусная каша, - снова попыталась уговорить сына Анна Петровна. Миша захныкал.
 - Не хочу, не хочу, - на глазах ребенка показались две огромные слезы, а губы предостерегающе задрожали.
 - Хорошо, - теряя самообладание, сказала Анна Петровна. – А что ты хочешь?
 - Шоколадку, - недолго думая, отозвался Миша.
 - Нельзя на ужин есть шоколад, - терпеливо объяснила мама. Миша снова накуксился, готовый в любую секунду зареветь.
            Аглая Филипповна, до этого молчавшая, цокнула языком и покачала головой.
 - Забаловали тебя, ох, забаловали, - сказала она. – Мы в войну мечтали о каше.
            Миша недоверчиво посмотрел на бабушку: не мог он представить, что кто-то ел кашу по собственной воле, да еще мечтал о ней. Мечтать можно о чем-нибудь другом, об игрушках, например, но вот чтоб о каше…
 - А почему вы мечтали? Сказали бы маме, она бы плиготовила.
             Бабушка Глаша улыбнулась грустной улыбкой: наивные слова внука воскресили в ее памяти пережитый в те страшные годы ужас. Аглая Филипповна сама была не старше Миши, когда началась война, но помнила все отчетливо, словно это произошло совсем недавно: всю жизнь эти страшные несчастливые вспоминания преследовали ее.
 - Что ты, милый, - обратилась она к внуку. – Голод был, нам нечего было кушать! Кто бы нам стал кашу варить? Ее и приготовить-то не из чего было. Молока было не достать. Это ты сегодня его не ценишь, потому что его много.
             Глаза Миши высохли, и теперь он с интересом смотрел на бабушку.
 - Бывало, мать принесет горстку картошки, плохой, подмороженной, вялой, и полбатона серого хлеба, вот нам и первое, и второе, и третье. И мы счастливы были такому обеду! – баба Глаша прищурила глаза, словно снова испытала обреченное счастье тех редких мгновений. – А хлеб нам был вообще вместо пирожного.
 - Да, Миша, люди голодали, а ты есть не хочешь. Иди ужинать, - снова попыталась повлиять на сына Анна Петровна.
 - Ох, и страшное было время! – продолжила Аглая Филипповна. – Ты не представляешь, и не дай Бог тебе это испытать! – с чувством добавила она. – Я вот такая же, как ты теперь, была, а как сейчас помню, - она устремила взгляд куда-то вдаль и пересказывала свои воспоминания. – Ладно голод, а сколько мы страху натерпелись. Помню, жили мы когда в городе, страшнее всего была бомбежка.
 - Что такое бомвешка? – не расслышав слова, спросил Миша.
 - Это когда бомбы кидают, взрывают бомбы, чтобы убить людей и разрушить здания, - просто объяснила она. Мишины глаза непроизвольно расширились. – Вот скинут одну бомбу, - продолжала она, - и нескольких больших домов как не бывало, вместо них пустое место. И спрятаться некуда, - упавшим голосом сказала баба Глаша.  – Бомбили с самолетов. И когда самолеты летели, нужно было скорее спрятаться в погреб. А у нас в доме и погреба-то не было. И когда начинали летать самолеты, мать нас хватала, и мы выбегали из комнаты в общий коридор, садились с остальными соседями на корточки и ждали. Мама все, помню, говорила и невесело так улыбалась, да я только спустя несколько лет поняла ее невеселую шутку, - баба Глаша тоже улыбнулась, словно повторяя улыбку матери. - Говорила: «Если помирать, так всем вместе, чтобы не в одиночестве», и прижимала нас, меня и брата, к своим худым ногам.
 - Стлашно, - не то спросил, не то просто сказал Миша.
 - Очень, - тихо ответила Аглая Филипповна. – Они, эти самолеты, как начинали летать, у нас душа в пятки уходила. Они летели, громко так, низко, что стекла в доме звенели. И ревели страшно, аж дух захватывало, так вжжж, - бабушка Глаша громко зашипела, Миша отпрянул от нее. – А когда бомбу скидывали, то такой свистящий оглушительный был звук. И никогда не угадаешь, куда попадет. Если падала недалеко, то в нашем доме могло волной выбить окна.
               Маленький Миша сидел и молча смотрел на бабушку как-то вдруг повзрослевшими глазами.
               Вдруг в воздухе что-то треснуло, зажужжало, засвистело, окна летнего дома зазвенели.
 - Ой, - испуганно вскрикнул Миша и прижался к сидевшей рядом бабушке, которая сжала его голову своими руками, словно желая защитить ребенка от того, что происходило вокруг.
 - Господи, это что, самолет? – растерянно проговорила  Анна Петровна, тоже не на шутку перепугавшись.
 - Самолет, истребитель. У них тут аэродром недалеко, вот и летают, учатся.
                Миша начал громко всхлипывать, слезы ручьем заструились по его щекам.
 - Ба, война, бомвешка, - сквозь слезы проговорил он.
 - Нет, нет, маленький, это самолет пролетел, не бойся, - успокаивала его баба Глаша, но ребенок продолжал отрывисто всхлипывать, подрагивая щуплыми плечиками.
 - Что ж они, совсем… - Анна Петровна не договорила.
 - Окаянные, черти, от я на вас жалобу напишу, - прервал ее старушечий голос, и вслед за ним к забору, разделявшему два участка, подошла, прихрамывая, дряхлая беззубая соседка.
 - От, видали? – обратилась она к Анне Петровне и кивнула Аглае Филипповне, которую не сразу заметила за веткой яблони. – Ироды, совести у них нет. Как в войну прям, - она грубо засмеялась.
 - Чего, постреленка напужали? – сочувственно спросила она.
 - Да не говорите! – воскликнула Анна Петровна.
 - Напугался, - улыбнувшись, сказала Аглая Филипповна, отнимая от груди лицо успокоившегося внука. – Мишутка, поздоровайся с бабой Пашей.
 - Здласте, - тихо проговорил Миша, потирая ладошкой мокрые глаза.
 - Ну, раскричался! Не боись! – сказала баба Паша. – Это летчики будущие, учатся летать. В наши дни песня такая была: «Орлята учатся летать», - нескладно пропела баба Паша и, развернувшись, пошла к себе, бормоча:
 - Ох, безобразие! Напишу жалобу, напишу. Войны нам мало, что ли…