Первый закон Ромеса 5

5.


…Вот прошла ещё одна ночь. Ромес лежал на спине на полу и смотрел в потолок. Что поделаешь, любил он лежать на полу. Тогда потолки делались выше, и вообще было хорошо. На красный, как кровь, ковёр лился яркий солнечный свет; солнце горело в глазах Ромеса, а ветер приносил с лугов запахи нагретых диких трав, а из соснового бора – аромат хвои и смолы. Ничего не хотелось, только лежать так, греться на солнышке. Но солнце уйдёт, его место займёт тень, и станет грустно. Можно, конечно, остановить солнце, но пусть всё идёт, как идёт. Придётся покинуть славное местечко. Пора искать Кэтрин.

Ромес шёл по тёмным коридорам. И дела в этих коридорах творились тёмные. Со стен смотрели на Ромеса старинные, мутные от времени зеркала в бронзовых рамах, а полуистлевшие портреты и гобелены свидетельствовали о пронёсшейся вмиг яркой и богатой жизни, которой уже нет, как и тех, кто жил когда-то. В гнёздах на стенах находились факелы, но горели редкие из них. Высоко под потолком гнездились летучие мыши. В потёмках, в запертых комнатах раздавались какие-то звуки, кто-то кого-то душил. Ромес и с Лайтом вместе побаивался тут проходить, а сейчас так тем более. Но страх этот был чисто рефлекторный, насчёт дома существовал один хороший закон, первый в его Кодексе, и всё было в порядке.

Задавшись целью найти Кэтрин, Ромес вышел из какого-то подъезда в её мире. Первое впечатление – что-то здесь изменилось, как будто появилось нечто неизвестное.

Когда он проходил по какой-то улочке, его окликнул детский голосок:

- Дяденька, дяденька, помоги мне найти мой дом!

«Ну вот, уже и до дяденьки дожили!» - подумал Ромес, оглянувшись на голос. Он увидел маленького мальчика в синих шортиках, который глазел на него, запрокинув голову, по-детски широко открытыми доверчивыми глазами. В руках у малыша был красно-зелёный игрушечный грузовичок без одного переднего колеса. Ромес присел на корточки, и его лицо оказалось почти наравне с лицом мальчика.

- Так что у нас случилось? – спросил Ромес.

- Мою маму срочно вызвали на работу, и она попросила, чтоб за мной присмотрела соседка. А тёте Мари надо готовить обед, и она сказала, чтобы я погулял во дворе. Я гулял, гулял, и вот заблудился, - рассказал малыш.

- Но не заплакал, правда? Вот молодец!

- Мне папа всегда говорит, что не надо плакать, а лучше всего попросить кого-то помочь в беде. Это правильно?

- Конечно! А где твой папа?

- А он в командировке. На самолёте за море полетел, и обещал меня когда-то на самолёте покатать.

- Где мама работает?

- В газете! Дяденька, ты отведёшь меня домой?

- Попробуем помочь твоему горю. Ты знаешь свой адрес?

- Нет…

- Что ж, это уже тяжелей. Но ты не расстраивайся! – поспешно добавил Ромес, заметив, что в глазах мальчика начали собираться слёзы. – Скажи мне лучше, что случилось с твоей машинкой.

- Колёсико отлетает. Папа уже чинил-чинил его, а оно всё равно отлетает.

- Ты его не потерял?

- Вот оно!
Ромес подобрал с детской ладошки колёсико, приладил его на место, что-то подкрутил и пообещал, что больше оно никогда не отвалится. Он поднялся, взял мальчика за руку и повёл по улице. Он не сомневался, что вскоре приведёт ребёнка к его дому. Иногда Ромес останавливался, ставал на четвереньки и приближал лицо к асфальту, после чего шёл вперёд гораздо увереннее. Мальчик наблюдал за ним не без удивления, но ничего не спрашивал – раз «дяденька» так делает, значит, так и надо.

Они повернули ещё несколько раз, и вдруг малыш обрадовано воскликнул:

- Ой, а вот моя улица! А там – мой дом!

Ромес довёл его до подъезда.

- Ну что, будем прощаться, путешественник? – спросил он.

- Дяденька, зайди ко мне домой, а то меня мамам будет ругать!

- Хорошо. Как зовут твою маму?

- Кэтрин.

- Что?! – Ромес резко остановился.

- Кэтрин, - повторил мальчик.

- Да? Это, конечно, хорошо.

Ромес позвонил в дверь. В квартире на кого-то кричали, затем раздался звук, как будто со всего размаху на жалобно звякнувший телефон бросили трубку. Наконец, дверь открылась.

- Ну вот, это ты! – сказала мать мальчика. – А я думала, папа твой приедет, седой меня застанет – не иначе, тебя ему в назидание похитили…

- Кэтрин, - прервал её словоизлияния Ромес. Она вздрогнула, целую минуту молча смотрела на него, а потом бросилась ему на шею:

- Ромес!

А малыш смотрел на них и улыбался.

- Ты так долго меня узнавала? – спросил Ромес.

- Просто я не поверила глазам своим. Да проходи, проходи же!

- С кем это ты так мило ругалась по телефону?

- А, есть мразь на свете. Рассказывай о себе!

- У меня ничего интересного нет, Кэтрин. Вот, решил заглянуть по старой памяти. Как ты тут? Вижу, замуж вышла.

- Да, муж у меня самый лучший на свете. Любит меня…

- А ты его?

- Без памяти. Который год вместе живём, а я всё никак к своему счастью привыкнуть не могу. И сынок у нас… А как ты меня нашёл?

- Просто сынишка твой заблудился и адреса не знает, а у меня и в мыслях не было, что он – твой.

- И как же ты без адреса?..

- По запаху. У каждого существа есть свой запах. Дети пахнут особенно.

- Как?

- Это не объяснить. Дети пахнут детьми.

- И ты, как собака?..

- Да, разве плохо? Как сынулю зовут?

- Джек.

- Просто Джек?

- Да, просто Джек.

- А папаню его?

- О, у него имя такое интересное, в нём три «а» посередине. Но я его зову просто – Таар.

- Таар?!

- Ой, ты так изумился, совсем как мой Таар, когда я при нём впервые твоё имя упомянула. Вы знакомы?

- Мы – близкие друзья. В этом случае немудрено, что он тебя обожает. А вы, как поженились, где жили?

- Далеко от людей, в маленьком домике.

- Я так и думал. Кэтрин, как у тебя вообще дела?

- Неважно. Я забыла, что такое покой. Помнишь того типа, на которого ты работал в порту когда-то? Который показал мне, что чувствует существо, низвергающееся в бездну?

- Конечно, помню.

- Он ведь убивал тебя, правда? А ты оставил его жить. Ох, и попил он нашей с Тааром кровушки! Почему ты тогда не прикончил его? Где-то год никто ничего о нём не слышал. А потом он объявился, да не один, а со знатной компанией. Начал мстить всем, кто когда-то ему не угодил. Меня выследил – видно, хорошо тебя запомнил, но думает, кажется, что ты не вернулся из дальнего путешествия за море. И ещё Таар ему палки в колёса ставит.

- Кстати, Кэтрин, где твой супруг?

- Он к дяде моему поехал – помнишь дядю Стана? – они ту страну в порядок приводят, где какая-то жуткая зараза всех людей выкосила и где ты разборы проводил.

- Ага, понял. И как там?

- Уже всё хорошо. Новые люди приехали, взялись за дело.

- Так, придётся старым знакомым заняться.

- У него тут целая сеть по всему городу, телохранителей куча, так что справиться с ним почти невозможно.

- Ты сказала: «почти». А это уже какой-то шанс.

- Ладно, потом подумаем над шансом, а сейчас не угостить ли тебя чем-нибудь? Хочешь чаю?

- Чаю?! Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. Как мне найти твоего недруга? Кстати, как его зовут?

- Риа.

- Риа? Сколько я с ним встречался, а имя впервые слышу.

- Это его так компания называет.

Тут раздался звонок в дверь; Кэтрин открыла. В квартиру, оттеснив её, ворвался какой-то человек, немного странно одетый и громко вещающий:

- Не бойтесь, не бойтесь, дамы и господа, это всего-навсего Синерок! – Он пожал руку Ромесу. И Ромес вкратце объяснил Кэтрин, кто такой Синерок.

- Ну и пошлялся я по твоему домику!.. – переводя дух, сообщил Синерок, заваливаясь на замеченное им кресло. Правда, сразу же он очутился на полу, поскольку у кресла была сломана ножка, и находилось оно здесь до тех пор, пока не вернётся Таар и не починит его.

- Вы извините, что я так ворвался, - вспомнил Синерок, обращаясь к хозяйке квартиры. – Но у этого сумасброда такое обиталище потрясающее, и мне просто повезло, что я на какую-то дверь наткнулся, открываю – ступени, поднимаюсь – а не звякнуть ли в чью-то квартирку? И вот – вы можете иметь удовольствие лицезреть меня, – он поднялся с пола.

- Хороший дом, говоришь? – Ромес что-то прикинул в уме. – Это интересно.

- Да, я тоже так думаю, - ехидно отозвался Синерок. – Я хотел погулять с тобой по твоему лесу, а тебя нет дома. Вот я и пошёл искать. Одному туда лучше не соваться. Жуть! Там умрёшь – никто не заметит и никогда не найдёт. Ну ладно, раз уж ты здесь, я пойду. Подробнее пообщаемся как-нибудь в другой раз.

- Опять дела?

- Конечно. Надолго ты тут останешься?

- Может быть.

- Тогда буду знать, где тебя искать. Всё, пока, привет всем, - и Синерок исчез за дверью.

- Ромес, а где твоя любимая Паукашечка? Что с ней? – Кэтрин отлично помнила воспитанницу своего друга.

- А, Паукашечка моя… Далеко-далеко она, но ей сейчас хорошо. Только я её давно не видел. Так обстоятельства сложились. Ей пока нельзя быть у меня дома, - впечатлительной Паукашке, и правда, не годилось смотреть на приступы безумия короля Старлайта.

- Скучаешь?

- Скучаю.

- Ещё не женился?

- Какая женитьба, Кэтрин? Делать кого-то несчастным?

- Почему несчастным? Если будешь любить…

- Я не могу долго оставаться на одном месте. Я перемещаюсь, и если простой человек будет со мной, он может сойти с ума.

- Почему ты так думаешь?

- Собственный печальный опыт. В общем, мне суждено быть одному, и в конце концов меня не станет, что случится, наверное, скоро, и никто не будет плакать по мне.

- Я буду.

- А тебе я не скажу, когда уйду насовсем. Тут ведь не угадаешь: я ушёл на несколько дней, а у тебя пролетели годы. Но смотри – бедный Джек уже зевает. Что, малыш, покажешь мне свои игрушки?

Маленький Джек встрепенулся и улыбнулся. Он повёл Ромеса в свою комнату и разложил перед ним все свои детские сокровища. Чуть позже к ним, нашедшим общий язык, заглянула Кэтрин.

- Ромес, поживи у меня, - попросила она. – У нас есть свободная комната, а то ночью нам с Джеком страшно вдвоём.

- Да, оставайся, дяденька! – присоединился Джек к просьбе матери.

- Тебе ведь всё равно негде жить в нашем городе, правда? – с надеждой спросила Кэтрин.

– Хорошо, хорошо, негде, - с улыбкой вынужден был согласиться Ромес.

- А то Таара нет… - оправдывалась Кэтрин.

И вот Ромес стал жить у Кэтрин. Джек был в восторге: «дяденька» знал разные-разные волшебные истории и рассказывал их ему на ночь перед сном. А ещё он ремонтировал сломанные игрушки и всё время приносил шоколадки. Подолгу они вдвоём возились в детской и отлично понимали друг друга – для ребёнка весь мир населён всевозможными волшебными существами. Обычно это всё исчезает, когда ребёнок вырастает, но Джек пока был маленьким мальчиком. А для Ромеса-то уж точно не существовало ничего невозможного, и Джек считал его настоящим волшебником. Иначе как объяснить, что игрушечные самолётики в его руках по-настоящему летали, громко жужжа несуществующим моторчиком, а обыкновенные пластмассовые машинки ездили, а меховые щенки тявкали и играли в мячик?..

Кэтрин продолжали угрожать по телефону, и теперь к нему подходил только Ромес. Иногда он начинал буйно хохотать в ответ на угрозу, так что недруги пугались, иногда зачитывал страницы из кулинарной книги Кэтрин, иногда рассказывал анекдоты, а иногда просто дико завывал – в зависимости от настроения и присутствия Джека. Они играли в привидений. Но всегда его выслушивали до конца и ничего не имели против. Наверняка они знали голос Таара и поняли, что отвечает им кто-то другой, и не исключено, что в их головах зрел какой-то нелицеприятный план.

А Кэтрин отдыхала душой и сердцем. Ей теперь не приходилось трепать нервы по телефону, не надо было ломать голову, с кем оставить ребёнка, когда неожиданно вызывали на работу, и в квартиру никто теперь не зарвётся и не учинит разгром, как было год назад. Если Ромеса убьют, он вернётся – всего-навсего, и никаких проблем! Красота!

Ромеса эта мысль не волновала совсем, но иногда он не знал, что с ним творится. На него накатила депрессия. Временами было так плохо, так сумрачно на душе, что его ничего не могло обрадовать, и яркий день превращался в ночь, и даже маленький Джек пугался его в такие моменты. Может быть, ему просто не хватало человеческого тепла; может, напоминало о себе его истинное положение, в общем – кто знает!.. Ромес сам не понимал. Но ему было всё равно, что будет с ним и со всем окружающим вообще, и он почти жалел, что существует на свете, и где-то далеко, на грани сознания покачивалась детским воздушным шариком мечта о смерти, когда не будет ничего и никого, и только темнота и никакой памяти. В такие минуты он пытался искусственно повысить упавшее настроение, вспоминал всё, что любил и что было когда-то ему приятно.

Однажды он видел издалека своего недруга Риа, но тот его не заметил. С Риа была лихо размалёванная девица с вздыбленными волосами. Интересно, какие между ними отношения? Нельзя ли им что-нибудь испортить? А ведь раньше Ромес был миролюбивым или почти таким…