Солнечные блики на винограде

СОЛНЕЧНЫЕ БЛИКИ НА ВИНОГРАДЕ
(дневник)

Глава 1
С Алёшкой я познакомилась потому, что за него вышла замуж одноклассница моей сестры Ленка. Закончила школу в Туапсе, уехала в Москву и родила дочь от выпускника юридического факультета и спартаковского фаната Алексея. Они и женились потому, что родилась дочь, и  строгий Ленкин папа потребовал узаконить отношения,  после чего призвал их на лето к себе на дачу, в поселок Агой под Туапсе.
В то время Алёшка ещё имел облик спартаковского фаната —  без передних зубов и со странной стрижкой, ходил в красно-белой атрибутике и  выглядел так, что его хотелось полечить у психиатра. И, по-моему, я единственная его жалела и ради него ездила в Агой.
Глеб приехал, чтобы поддержать брата. Но поддерживал почему-то Ленку, а брату не мог простить, что тот женат.
Глеб был взрослый. Глеб был уже мужчина. Алёшка нас познакомил, но я тут же его забыла, хотя  помнила, что он ходит в белой футболке с кошками. Спереди три кошки в трусах и шляпках, а на спине те же кошки   в стрингах. Если бы я не отвлекалась на кошек, он бы мне понравился, потому что мне нравятся мужчины такого типа. Но я все время смотрела на кошек в стрингах и хотела такую майку.
Однажды он подсел на пляже и начал разговаривать. У меня было ощущение, что я его вроде знаю, и если бы на нем была майка, то на майке были бы кошки в стрингах. Он был без майки и поздоровался: — Юль, привет!
Я помнила, что у него какое-то необычное имя — вроде Влад.
Он сказал:
— Я, например, помню, что ты Юля.
—  Я вас тоже помню. Вас Влад зовут.
—  Я даже не сомневался, что ты меня запомнила. Только не Влад, а Глеб. А ты — Ленкина подружка.
— Не Ленкина, а Алёшкина. Ленка меня раздражает. Когда я была замужем, я не издевалась над мужем.
—  А где у нас муж?
—  А что?
Самое интересное, что я почти сразу опять забыла, как его зовут. С Ленкой мы тогда разругались, и домой я к ним не ходила, а с Алёшкой виделась иногда на пляже. Однажды мы с ним плавали в море, а из-за скалы вышел его брат в футболке с кошками — такой весь москвич, такой весь классный.
Я спросила:
— Алёш, как твоего брата зовут?
—  Антон. 
Брат нырнул, подплыл к нам и выразительно сказал:
—  Здравствуй, Юля!
—  Привет, Антон!
— Девушка, у вас память фантастическая. Почему вы плохо целитесь? Не Антон, а Глеб.
Алёшка сказал:
—  Антон рифмуется хорошо.
—  Где была твоя рифма, когда вы ребенка бацали?
— Мы сознательно бацали.
Глеб сказал, что ночью улетает в Москву, но следующим летом, если я буду  не замужем, мы увидимся.

Он приехал следующим летом, ходил в футболке с кошками и жил в доме Ленкиных родителей. Мы увиделись на пляже и поплавали, а вечером он повёз меня домой через перевал и спросил:
  — Ты когда можешь отпуск взять?
 Я сказала, что за свой счёт в любое время.
— Возьми. Поедешь со мной в Абхазию. Ты сколько там не была?
—  Лет двадцать.
Мы с мамой ездили туда 20 лет назад —  за обоями и за мандаринами. В Сухуми продавались обои и было мороженое с ореховым вареньем.
Он сказал:
—  Я тебе  чудо покажу.
— Настоящее чудо?
          —  Поднебесное.
Я подумала —  Абхазия. От нее всего можно ожидать. Я, правда, никак не ожидала, что они ничего не восстанавливают. Война закончилась десять лет назад, а дома стоят разрушенные, в поселках никто не живёт  и бродят худые коровы с выпирающими ребрами.  Зато эвкалипты! Огромные, как в детстве. И заросли пыльной лавровишни, которую мы так и ели пыльной,   и ничего нам от этого не сделалось.

Моя Абхазия
Страна из детства. Республика, куда приезжали с мамой за обоями. Нигде не было обоев, а там - были. И нигде не поливали мороженое вареньем из грецких орехов, а а Абхазии поливали, и мы ели это мороженое с вареньем из грецких орехов.
Бедненькая, славная, со всей атрибутикой зрелого социализма. Не потому, что тот социализм, когда нельзя было вывозить мандарины, очень сильно кому-то нравился, и его бережно хранят – а просто нет ничего другого. Социализм ветхий, выцветший, в меру обшарпанный и при этом чистенький.
Переходишь границу – и попадаешь в собственное пионерское детство. В детское ощущение, что все люди - братья. Как они его сохранили? Под бомбежками, в нищете, с вечным наименованием чурки по ту сторону границу.
Живут так, как будто все люди - братья.
И редкое, из детства, забытое ощущение, что тебя любят. Приезжаешь - и тебя любят. По факту. Ты есть - и тебя любят. Хотя ты лучше всех знаешь, что любить тебя не за что. А приезжаешь - и чувствуешь любовь.
И это стоит дороже всего на свете. Переходишь границу - и оказываешься в собственном пионерском детстве. В его непуганности, благодати, тепле и защищенности, когда ничего не надо решать, а просто живешь - и тебя любят.
И как в детстве сбывается стишок: небо синее, море синее, папа сильный, а мама красивая.
В морскую воду как будто добавлено молоко. Она немножко обесцвеченная, мягкая и после дождя в ней плавают большие деревья с кронами.
И дети интересные. Третьеклассник с серьезным лицом читает русский стишок, который нам однажды рассказал его папа:
родного неба милый цвет - знакомые потоки,
златые игры детских лет
и детских лет уроки.
Что прелесть вашу заменит?
О, Родина святая!
Какое сердце не болит,
Тебя благословляя?
Учитель у них мужчина - Андрей Андреич. Полноватый, миловидный армянин с печальными глазами, с которым немного свысока приятельствует Алешка (мы с тобой два единственных тилигента в этой местности)
И становится завидно, что учитель - мужчина, и ученики у него такие умные.
Мой папа был учитель. Преподавал немецкий. И кличка у него была немецкая - альзо!
Входил в класс и говорил - альзо.
А потом его сделали директором.
А у них учитель Андрей Андреич и его ученики знают, что у них самый лучший флаг, и всерьез к этому относятся.
А флаг действительно симпатичный - с полосками, звездами, ладошкой.
Что-то во всем этом есть такое, чего нельзя трогать. Никогда. Может быть, даже наведываться к ним нужно как можно реже, чтобы не портить их своими визитами и самими собой, какие мы есть и какими они нас ухитряются любить.
Алешка - не в счет. Он очень естественный.
А про нас дамочка в открытом трамвае в фильме Михалкова "Раба любви" говорила: «господа, вы звери»! И это правда.
Стоит посмотреть на них, и становится понятно, кто мы, а кто они.
Как правильно сказал Глеб: на фоне Шамиля заметно, какая ты брехливая.

***
Тем летом я увидела чудо, которое чему-то радовалось, искрилось, и воздух вокруг него был осиянным и пах спелым виноградом, как итальянский полдень. 
Глеб сказал —  Шамиль.
И была Анети —  черноглазый мышонок, Шамилёва одноклассница, которой он так осветил собой жизнь (по Достоевскому: вошел - и осветил всё вокруг себя), что она ослепла и не поехала поступать, чтобы остаться жить около него.  Тем летом они закончили вместе школу, и она мне показала медаль, кажется, серебряную, с которой легко могла поступить в Сухумский универ или Сочинский  университет туризма и курортного дела. Глеб уговаривал мальчика ехать поступать, говорил, что оплатит обучение и квартиру в Сочи, но тот упёрся, что он и так всё знает. А Анети осталась дома ради него.
Совершенно удивительное было первое лето с Глебом под сенью цветущего мальчика Шамиля,  который ещё рос и которого почему-то нужно было уже женить. Как будто на нас сверху сыпалась золотая пыль.
Анька плакала. Хотя, когда он был рядом, не смотрела в его сторону. Могла бы и смотреть, потому что они — соседи. Но не смотрела. Мы с ней уходили на пляж, на котором совсем не было курортников, одни коровы. И она плакала, а я рассказывала ей про Анну Каренину и объясняла разницу между тяжёлой любовью, от которой мужчины впадают в бешенство, и любовью, с которой им легко жить.
Видно, она всё это усвоила —  медалистка всё-таки, потому что, когда мы приехали следующим летом, она была уже и замужем, и беременная, и её звезда, ослепляющая своим сиянием, ходил очень довольный, взмывший за год сантиметров на 20 вверх, и совсем не жалел, что его женили.
Не в пример Алёшке, который всегда жалел.
А в то первое лето как-то пронзительно нежно было наблюдать отношения двух худющих, тонкокоруких, тонконогих, как олени, детей, из которых один —  абсолютный ребёнок, запойно дружит с Глебом, который учит его водить свой RAV-4, и с русским мальчиком Славиком, с которым непрерывно дерётся.
А второй такой же ребёнок, с нулевым размером груди, не способен дышать без первого. Не знаю, когда это с ней случилось, потому что они вместе родились и вместе росли, и за это время она должна была привыкнуть не обжигать о  него глаза, как мы с Глебом, непривычные к красивой картинке. Видимо, всё-таки амбиции медалистки: девочка с самым лучшим аттестатом, раз она не уехала и не поступила в традиционный СГУТИКД, должна выйти замуж за самого красивого мальчика в Посёлке.
В доме жила большая авторитетная курортница из Москвы Татьяна, которую мы называли Железный Танчик. Художницу Шамиль называл тётей Таней, а мне почему-то «тыкал».
Десять лет мы ездим в Абхазию, которую Глеб называет своим Заповедным Лесом. Мы ездим туда смотреть на спокойное достоинство. На внимательную доброжелательность и неутомимую живучесть двух братьев  и их родителей, их жен и их детей.  Он никогда не возит туда друзей. Ездит через всю Россию один, последние семь лет в синем внушительном  Nissan Х-treilе. Почему так,  не знаю. Это его жизнь и его Заповедный Лес.
Все десять лет я веду дневник. Это уже мой Заповедный лес.

***
Мы были знакомы два лета, прежде чем он позвал меня переехать к нему в Москву. В Москве у него фирма по производству натяжных потолков. Он меня взял диспетчером  и  вменил в обязанность проставлять в путевых листах водителей километраж и количество бензина, необходимое для поездок на склады в  Подмосковье.
Его депрессивная сорокалетняя секретарша Катя делает это с лёгкостью, а я так и не научилась. Они меня обучали этому целую неделю, и Катя сказала Глебу, что мы все такие, кто приезжает в Москву с «заднего хода». До сих пор понятия не имею, где у Москвы задний ход и как сосчитать литраж бензина от склада в Тёплом Стане до квартиры заказчицы на улице Краснобогатырской. Думаю, это потому, что я не столько считала бензин, сколько ждала, когда закончится дождь и можно будет увидеть солнце. Дождь кончился, когда пошёл снег. Я стала ждать, когда кончится снег. Москвичи сказали:  в апреле.
В Москве я поняла, что люблю свой Юг. Извинилась перед Глебом и вернулась домой. Был ноябрь, в Москве сумрачно, голо, беспросветно, а на станции Тихорецкая в окна пустого вагона, в котором ехали  два пассажира: я и тётка из Белореченской, — полилось солнце и окрасило вагон в оранжевый цвет. Мы с тёткой грелись и рассуждали, нужно ли уезжать из дома. Я говорила, что нет. А тётка —  нужно! У неё дочь в Москве. И не хочет даже слышать про Белореченскую.
Есть люди, которым нельзя уезжать из дома, потому что в чужих местах от них никому никакого проку. А другие  вне дома расцветают. Глеб с этим согласился, но после этого мы почти три года не виделись и не разговаривали.
Я вернулась в свой Туапсе, над которым принято шутить в юмористических телепередачах. Это мой город, это замечательный город, в котором для приезжающих в поездах распахивается море. Именно в Туапсе поезд влетает в морской простор и весь оставшийся путь до Адлера едет по узкому пути вдоль пляжей. Именно в Туапсе те, кто ни разу не видел моря, видят его внезапно и неожиданно - в южной праздничности, безбрежности, дальних мысах и длинных танкерах.
В Туапсе родился мой сын. И  мои племянники.
Начало любви всегда тихое. Весеннее. В золотой дымке солнечных лучей.
Рождается человек, а вокруг него — южный городок в сквозной зелени альбиций и тени облаков на расплавленном морском серебре.  Здесь цветет всё. Даже то, что по понятиям человека не может и не должно цвести. И сыплется, сыплется на траву нежная душистая манна. И долгожданная весенняя теснота деревьев, когда они приспосабливаются жить между кронами других больших деревьев и путаются ветками. Каждое дерево —  размашистое. И каждое дерево царит.
В Туапсе царят исполинские платаны. Когда поднимаешь голову и добираешься взглядом до макушки, а тем временем видишь ветки, жёсткие листья, пушистые рыженькие шишки и шумную птичью жизнь в просторном, вознесённом в поднебесье шатре большого дерева, то вспоминается Вознесенский, который искал звонкий русский аналог итальянскому Мон Дэо с обязательной буквой Д, которая мощно взорвётся внутри слова. И нашел —  Создатель!
А сначала были лысые горы. И между ними зелёные долины. Пришли люди —  и превратили пустынную землю в цветущий сад.  Пришли амшенские армяне, изгнанные младотурками с родной земли —  и принесли саженцы каштанов, которые бережно посадили на склонах гор, зная, предчувствуя, предугадывая, что в голодное время, которое наверняка придёт, каштаны будут кормить и спасут от голода. Каждое дерево в Туапсе, вокруг Туапсе и на горах посажено руками. Редкий случай, когда не наоборот —  пришёл человек, вырубил леса и сделал деревья древесиной.
Рождается человек, вокруг которого много зелени, много моря, много счастья. Потом он начинает читать и делает потрясающее открытие в книге Рувима Фраермана «Дикая собака динго, или повесть о первой любви», в которой девочка говорит: я ни разу в жизни не видела цветущего дерева.
Значит, и так бывает. Можно расти и не знать, как выглядит цветущее дерево. Можно всю зиму не видеть солнца.
А потом вырастаешь и уезжаешь, потому что из маленьких городов принято уезжать по формуле: закончила школу и уехала. И город остается без тебя. И кажется, что вот оно счастье: вышла замуж и уехала. А твой городок живёт как знает,  у него своя жизнь, в нём есть море и много солнца, и в нём есть самое главное, по чему скучаешь и без чего не можешь жить —  в нём твой дом. Потому что он —  твоя Родина. А все другие места —  просто места, где ты прижился.
И твоя мудрость состоит в неожиданном открытии, что не нужно никуда ехать. А можно спокойно жить  у себя дома и любить всё вокруг себя.
И если тебе нравится смотреть, как взрослые дельфины учат своих детей загонять рыбу, и видеть первые подснежники в декабре, и августовские смерчи, и горные речки, и каштанники, то не нужно уезжать и тосковать по ним вдалеке от дома. Оставайся и люби. С приятным чувством  насколько ты счастливее девочки, которая никогда не видела цветущего дерева.
У себя дома ты как индеец в прериях, который может  уехать и жить далеко от дома, надеть политкорректный костюм, отстаивать интересы своей конторы и делать вид, что он не индеец, но он все равно — индеец, и прерии, озера и небо зовут его вернуться. Ты будешь сидеть в офисе и скучать по тому, как пахнет море. И какие яркие звезды твоего неба, и какие мощные мартовские ливни, и как нежно пахнет цветущая глициния, которая сиреневыми облаками расцветает в мае. И ничего с этим не поделаешь. Нужно либо терпеть, либо возвращаться.
И ты возвращаешься домой. На свой неповторимый горячий юг.

***
Как Глеб познакомился с Сониным семейством: шёл по улице и увидел металлические ворота, на одной половинке которых мелом было написано «ОБРИ», а на другой половинке «КОЗЫ».
Побарабанил, чтобы спросить, что такое ОБРИ. Вышел красивый мальчик Шамиль и застенчиво сказал:
— Здравствуйте. Хотите гарячи пирямо с дерева, хотите халодны з гаража?
Все вместе значило АБРИКОСЫ.
Глеб поел горячих абрикосов с дерева и сказал: 
— Я хочу здесь жить!
***
Когда в абхазских семьях собираются гости, за столом прислуживает не хозяйка дома, а парень, самый младший в семье  из переросших школьный возраст. Ему не положено садиться за стол, и он не ест со всеми. Он наливает вино, нарезает лаваш, бастурму и сыр, приносит и уносит тарелки и носит от мангала большими букетами шампуры с шашлыком.
Когда мы с Глебом впервые приехали в Абхазию, таким младшим в семье Званчба  был Шамиль. Я его не заметила, хотя в сознании запечатлелось что-то очень тоненькое, сияющее и абсолютно ненавязчивое. Он сообразил, что мне нравится виноградный сок, и наливал  сок, когда другие пили вино.
Глеб молча наблюдал и вдруг спросил: ты спишь или умерла? Посмотри на его лицо.
Я посмотрела —  и лицо  хлестнуло   наотмашь.
С тех пор все поездки в Абхазию у нас называются «поедем посмотрим на Шамиля». 
Шамилю было 16 лет, и его лицо было почти детское, но уже особенное —  с совершенными, точными, чёткими чертами. Нам повезло увидеть раннюю пору его цветения, после которой он быстро возмужал и меньше напоминал только что распустившийся цветок. Мы это приняли и радовались его взрослению.
А в тот первый вечер я сказала его маме:   — Соня, твой сын похож на цветочек гиацинта.
И она запомнила. И я запомнила, как во мне лязгнули защитные силы организма, когда я врезалась глазами в его чудное лицо.
Шамиль дружил с девочкой. Она пришла и следила за ним из-за ограды. Он время от времени бегал к ней, они коротко о чём-то шептались, и он возвращался под виноградную беседку, где стоял обеденный стол, а она оставалась за оградой. Я сказала: не ходи с пустыми руками, носи ей что-нибудь поесть.
Он заулыбался, но носить еду за ограду у них не принято, и я понесла ей тарелку со всякой всячиной, которую она стала есть. Девочка была самая обычная, но тоже тоненькая и какая-то сияющая. Она была из бедной семьи  — у них вечно болели мандариновые деревья, и они не умели их лечить.
Ну она и наплакалась, пока вышла за него замуж. В то время нищета в республике была страшная, курортники к ним почти не ездили, а школьные учителя рисовали Россию землей битаванной, в которую уезжают и не возвращаются. И Анети боялась, что кто-нибудь позовёт Шамиля в землю битаванную —  и она его больше не увидит.
А московская художница Таня непрерывно рисовала Шамиля гелевой ручкой в толстом блокноте на спирали. Она рисовала его надутым и мрачноватым, хотя въяве ни надутым, ни мрачным он не выглядел. Она рисовала странно: тщательно прорисовывала кудряшки и рот. Между кудряшками и ртом рисовала кусочек брови, половину глаза с двумя ресничками, одной линией проводила нос —  и получалась бомба!

***
Следующим летом  Глеб приехал на тяжелой «Тойоте Авенсис», которую называл «низкозадой Фёклой». Во всех отношениях она была тихой и покладистой девкой, и мы ценили в ней добродушный характер и надёжность. Правда, по горам ездить не любила и цеплялась картером за все, что чуть выпирало над дорогой, а ездить на ней вне дорог, тем более переезжать речки, мы даже и не думали.
Но относились к ней очень хорошо. Относились, как к женщине. Уговаривали её как женщину: Фёкла, ты сюда въедешь, ты можешь, тебя для этого сделали, если ты не доедешь до Цебельды, то на фиг ты такая нужна, считай, что это твой последний шанс нам понравиться!
Не доехала. Шамиль осторожно форсировал на ней большую мелкую лужу с асфальтовым ровным дном, она доехала ровно до середины лужи и грузно села, как клуша, перекрыв путь. А старенькая выносливая «Нива–Шевроле»  её вытаскивала. Вот когда мы зауважали неброское достоинство всех «Нив», всех «Лад» и заодно с ними «Шевроле».
Глеб вылез из салона в мутную воду лужи с горячим дном, огляделся и  сказал машине:  — Считай  доездилась!
Цебельды (Цабала), в котором живет Шамилёва прабабушка Тея, Глеб «Фёкле» не простил. И весной продал.
Запомнилась «Фёкла» ещё тем, что мы непрерывно слушали в ней «Вelle». У нас была кассета, где одна и та же «Бель» звучала 60 минут на разных языках  в исполнении девяти или десяти певцов, и ею нельзя было наслушаться. Мы и не наслушались.
Шамиль был уже не самым младшим из старших, потому что в семье подрос ещё один, и когда приходили гости, садился за стол со всеми, и был женат, и получил водительские права. Глеб приехал прямо с Хунгароринга «Формулы-1» и привёз ему в подарок шумахерскую кепку, из-под козырька которой у Шамиля был виден краешек носа и яркий рот.
Они пригнали из Адлера скутер «Бомбардир» и с восторженными криками носились на нём вдоль побережья.
Жена Шамиля Анети была беременной и купалась в море в халате своей свекрови. Как плавает беременная женщина? Живот, как поплавок, выбрасывает её из воды на спину. Когда мы с ней купались, то требовали, чтобы Глеб с Шамилём  останавливали свой мотоцикл — боялись, что они проедут по нашим головам. Они свешивали ноги в воду и ждали, потом бросались в воду и плавали вместе с нами. Скутер был прикреплен цепочкой к запястью то Глеба, то Шамиля, чтобы не унесло течением. Нам не нравилось, что один, как каторжный, таскает за собой на цепочке мотоцикл, и мы их прогоняли.
Когда из Москвы приехала художница, она рисовала загнутый козырек кепача, прямой нос и причудливый ассирийский рот. Особенно тщательно прорисовывала промежуток между носом и верхней губой. И опять получалась бомба!
Я спросила: ты заметила, как он вырос за год?
Она ответила: он не вырос, он девственность потерял.
На самом деле два этих маленьких абхаза —  Анети и Шамиль —  единственная пара из всех мне знакомых пар, которая, поженившись совсем неопытными, нормально живут и спокойно взрослеют вместе. И никаких мыслей о том, чтобы с кем-нибудь изменить друг дружке.

***
Моя мама называет Алёшку «жизнерадостный остолоп». И при этом очень любит. А мы зовём его просто Лёшка. И если знать некоторые обстоятельства, можно считать его лучшим из людей. Вот эти обстоятельства: в его жизни была  Илона Станиславовна, глава юридической консультации в Китай-городе, где он проходил студенческую квалификационную практику. Она была главная, одетая стилистом в строгие офисные костюмы с рукавом  три четверти, которые он с тех пор ненавидит, как и всю офисную одежду с юбками-карандашами нераздражающего цвета.
Илона Станиславовна презирала всех: своих юристов, их клиентов и всю судебную систему по обе стороны. Лёшкино рабочее место было в самом начале зала, и он заметил, что в контору входят люди, озираются и оправдываются, что ошиблись дверью. А одна женщина попросила: мне очень нужно в туалет, помогите мне, пожалуйста.
Он её отвел. А после отводил всех, кто «ошибался дверью». Хозяйка вылетала из своего стеклянного аквариума и орала на него и на посетителей. Так что показывать туалет можно было только в еёотсутствие.
Он терпел и собирался терпеть до конца практики. Правда, начинал стойко и убежденно ненавидеть блондинок, особенно блондинок у власти.
Но однажды пришла супружеская пара. В войлочных ботах, старенькие, тихие, в очках с очень сильными диоптриями. Волновались и не могли объяснить, зачем пришли. Юристы нащупывали причину визита и подсказывали слова, которыми можно её обрисовать. И тут вышла Илона Станиславовна, разогнала юристов по их рабочим местам, а старикам сказала: если выжили из ума, дома надо сидеть, а не шляться к адвокатам.
Алёшка задвинул стариков за спину и сказал ей: вы свинья. Если б вы были мужчиной, я бы набил вам морду.
Вывел стариков из конторы и отвёз в другое агентство.
Кончилось это для него не так плохо, как хотелось главе агентства, но после той практики он стал заниматься строительным правом.

Лето-2008

Приехала Ленка из Москвы и увезла меня жить к себе на дачу, в трёхэтажный агойский дом.
Мы коллеги с её мамой  Ириной Николаевной и утром вместе уезжаем в офис, а вечером возвращаемся в Агой.
Через неделю они с Лёшкой едут отдыхать на Родос. Приятно, когда люди куда-то едут, а ты им не завидуешь, потому что бывший агойский аэродром, по которому мы ходим на пляж, похож на пиринейский пейзаж: тот же зной, сухая трава, поле и простор. Непонятно, зачем ехать на Родос, если всё есть дома.
Лёшка и Ленка —  не москвичи, но учились в Москве и теперь живут. Ленке нравится, а Лёшку нервирует съёмная квартира, полтора часа до работы и то, что Ленка зарабатывает в среднем 180 тыщ в месяц, а он —  сорок, и необходимость ездить на Средиземное море летом.
Мимо Ленкиной дачи течёт чистая, прозрачная река Агойка, он сидит в ней целыми днями, и рыбы к нему привыкли.
Каждое лето Алёшка рассказывает нам свою мечту — построить клуб-отель, напустить в бассейн черепах и уехать из Москвы насовсем. Все удовольствие стоит 15 миллионов, а у него их нет.
Мы ему поддакиваем, но отговариваем от черепах.  У нас в горах живут черепахи, и если встречается молодая и свежая (чаще они шершавые и выщербленные), я всегда беру её в руки. От ужаса она писается. Вряд ли клиентам понравится плавать в бассейне с черепахами, которые будут писаться от ужаса.
Вчера нам с Ленкой попалась горячая от солнца большая грязная черепаха, и мы принесли показать, как она писается. Для этого её нужно взять в руки, а жидкости в ней немерено. Я пустила её поплавать. Думала,   ей будет приятно. Она утонула и пустила большие пузыри. Мы её спасли, соскребли грязь, слегка пополировали салфеткой и отнесли назад в лес.
Алёша из гигиенических соображений переместился в другую яму, и к нему привыкают другие рыбы.
Когда он вылезает из речки, в кармане его цветастых трусов оказывается то паспорт, то три тысячи рублей, то ключи от дома; всё это промывается и сушится. И всему этому ничего не делается. Понятно, что ему лучше дома, где он только ест, спит и мечтает об отеле, а на Родосе нужно ехать смотреть Колосса, какой-то храм и какой-то мыс, осмотр которых вошел в стоимость путёвки.
Слышала одну вещь: раньше родители боялись, что сын приведёт домой плохую девочку, теперь боятся, что он приведёт хорошенького мальчика. На самом деле родители мальчиков боятся и плохих девочек, и хороших мальчиков, и полиции, и армии, и тёмного времени суток. Всего.
У меня —  сын, а у Ленки — дочь, поэтому я считала, что Ленка счастлива. Оказалось, не совсем. Всегда есть что-то, что мешает жить. Ленке мешает ревность. И перед этой тяжёлой ревностью меркнет свет.
… а он сегодня сказал на пляже, что успешных женщин надо топить. И когда  сидит в своей яме, ему нужно, чтобы его не трогали. Когда же он увязывается с нами на пляж, то замечает девушек. У него есть две постоянные симпатии: продавщица мороженого —  босая девочка Даша в лохматых джинсах и две весёлых девки, торгующих квасом «Кроян».
А на пляже их очень много. На пляже девчонки всегда выглядят отлично. Некоторое время он смирно лежит на животе со вскинутой головой, как нерпа, и внимательно наблюдает, как девочки снимают свои шорты и короткие юбки, раскидывают полотенца, скалывают волосы, смотрят, что делается вокруг, и наконец идут в воду. Тут он вскакивает, догоняет их тяжёлыми донскими сажёнками (они с братом — ростовчане) и жизнерадостно предлагает:
—  Девушка, а хотите я вас спасу?
Она, как правило, хочет. Они кокетничают, шумят, плавают к буйкам и обратно, и пока плавают  и он под неё подныривает, договариваются пойти ночью в аквапарк на бармен-шоу и гоу-гоу-дэнс, выходят вместе на берег —  и одновременно делают ужасное открытие, что у него есть жена Ленка, семилетняя Лилька, подруга жены и тёща.
Каждый раз мне так его жалко, дурачка, что лучше б я этого не видела. Мы с Лилькой хихикаем, Ирина Николаевна добродушно спрашивает: всех соблазнил? А Ленка дуется.
В этих пляжных ситуациях Лилька, я и Ирина Николаевна —  за Лёшку и против Ленки. За это она нас ненавидит. А мы с Лешкой её боимся. Я один раз предложила ему сходить с Ленкой  на гоу-гоу-дэнс, а он ответил:
— Ты что? У неё оклад 180 тысяч! Она со своим окладом будет ходить по столу и лифчиком махать?
Интересно, что когда они оба зарабатывали мало и их содержали Ленкины родители, мы вместе носились на УАЗике Алёшкиного тестя и покупали "Балтику-троечку", и если по радио пели «Корни», Лешка всегда говорил:
— О! «Корни»! Ленка, снимай лифчик и начинай махать.
Ленка махала лифчиком, мы были счастливы, и с того времени у нас осталась привычка дарить яркие лифчики друг дружке. А теперь всё куда-то делось.

***
Позвонила Ленка и сказала, что завтра они улетают на Родос,  а сегодня у Алёшки в реке был солнечный удар, он лежит под стёганым одеялом и говорит, что сейчас умрёт.
Приехала врач Надежда Ивановна. В Агое её все знают: она из редких врачей, которые понимают, что когда человек приехал из Воркуты или из Челябинска на 24 дня, то ему нельзя терять время на акклиматизацию, а нужно срочно бежать на пляж. Она это «срочно» обеспечивает.
Лечит она отлично, но при этом искренняя. Больные обижаются, жалуются, и время от времени её увольняют. Она восстанавливается судом и продолжает отлично всех лечить. Приехала именно она и высказала мнение, что нужно быть полным остолопом, чтобы получить солнечный удар в воде. Ленка попросила её не комментировать ситуацию, а начинать спасать и  за отдельную плату  сделать так, чтобы Алёеша встал и начал радоваться жизни.
Надежда Ивановна сказала, что будет радоваться. Но даже если не будет, ничто не помешает загрузить его завтра в самолет и выгрузить в Самарканде «какого есть». Никто не понял, почему в Самарканде. Медсестричка навсаживала ему уколов, а Надежда Ивановна стояла сбоку и разговаривала:
— Мужчина, вы почему такой толстый? Такой молодой и такой толстый! Почему вы лежите в реке, а не плаваете в море!
В Алеше избыток веса килограммов семь, и он не толстый. Но это её конёк —  если человек не очень худой, она обязательно скажет:  — Дама, почему вы такая толстая? Вы не собираетесь дальше жить? Вы не сможете дальше жить такая толстая!
Она же полечила Ленку от нервов. Если Лёшка толстый, то Ленка, наоборот, худая. Надежда Ивановна некоторое время обдумывала, к чему придраться, и сказала:  — Я тебя помню. Ты с моим Виталиком прогуливала уроки на вертолётном поле.
Ленка возразила:
 — Это не я!
А я сказала:
 — У нас дядя Петя знакомый вертолётчик. Он нас всегда приглашает полетать.
Надежда Ивановна ответила:
— Он всех бл…й приглашает полетать, когда я допускаю его к полетам. Что ты мне говоришь, что не прогуливала, когда я помню, что  у тебя была зелёная кофта, в две нити связанная. Ну  и что из тебя в итоге выросло?
Она написала Алёшке справку, что он перенёс тепловой удар, - чтобы у карантинных служб в аэропорту не возникло к нему претензий. И сказала, что Средиземноморье — жёсткое.
—Если ты нежный, тебе там будет плохо.
Утром мы сидели вокруг него и оберегали от Ленки, которая мимикой учила его выглядеть бодрым и здоровым. У неё на груди висела плоская сумка со всеми документами, из-под сумки тёк пот, и майка впереди была мокрая, но она на ни за что не хотела её снять. Когда «скорая» уехала, Ленка попросила мужа встать с дивана, а нас -  посмотреть беспристрастным взглядом пограничников.
 Я сказала:
— У таможенников пристрастный взгляд.
— А ты можешь не смотреть!
 Алешка встал, и его стошнило в клумбу. Тесть крякнул и пошёл выгонять машину, чтобы везти их в Краснодар.  Выгнал из гаража УАЗ.  Алешка мстительно пообещал «заблевать тестю весь салон».
 — Я? В этом «козле»? В Краснодар? Вы тут охренели  совсем? —  рассердилась Ленка.
Пока мы с Ириной Николаевной и Лилькой выносили из дома сумки и составляли их около ворот, Ленка металась по дорожке и всем хамила. Сказала, что мы очень противные и скучные. Сидим в своей дыре и никуда не ездим. Ее мама ответила:
 —  Мне моя дыра нравится. Вали уже в свою Югославию!
Алеша растерянно спросил:
— Какая, на фиг, Югославия? —  И лицо его приняло выражение мыслящего человека.  — А мы куда вообще летим?
Я сказала:  формально в Грецию.
— А неформально? 
— Я не знаю, где этот Родос. Я там никогда не была.
— А можно сделать так, чтобы я там тоже никогда не был?
Ленка сказала, чтобы он быстро маршировал в машину. Лилька стояла за воротами и мотала вокруг себя двумя меховыми рюкзачками. Алёшку опять стошнило. Ленка сказала: «Ну, пока!»

***
Улетели! Ленка позвонила родителям и сказала, что привезёт нам в подарок две пышных юбки. Мы —  деревня, таких ещё не видели.  Я не согласна, что я — деревня. Мы тут всякое видим —  Ленку в том числе.

К середине лета начинаешь легко определять по внешнему виду отдыхающих, откуда они приехали. Самые узнаваемые —  питерцы. У них очень белая, почти голубая, кожа и северная хрупкость. Они занимают мало места на тротуаре и мало места на пляже. Чрезвычайно сдержанны. Лица, особенно у детей, как графика Нади Рушевой.
Они тихо разговаривают. И они (я имею в виду только тех, кто ездит отдыхать к нам и кого я вижу на юге) —  не питерцы и не петербуржцы. Они —  ленинградцы, и никакими прямыми и обратными переименованиями этого не изменишь. Прохладные, прозрачные —  ленинградцы. Слово, которое Кай должен был сложить из льдинок, не сложилось, потому что оно — горячее. Слово Вечность! В нём жар из растопленной печи. Если бы Снежная королева повелела Каю сложить слово «Ленинград» — он бы ей сложил. Ленин, о котором Фаина Раневская сказала: «Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности», —    через целый век веет ледяным холодом.
Москвичи  — эти очень непростые. На мужчинах футболки с названиями мест, где они отдыхали прошлым летом: Кипр, Египет, иногда Бали, часто шведский голубой флажок с жёлтеньким крестом. Именно москвичи любят покупать желтые футболки с красной надписью «Я люблю Туапсе». В праздники их бесплатно выдают продавцам кваса, шариков и мороженого. И «Сочи-2014». И мне каждый раз интересно —  когда они следующим летом поедут в Коала-Лумпур или в Шарм-Эль-Шейх, будут они ходить там в футболке с надписью «Я люблю Туапсе»?
Москва хорошо различима из-под любых футболок. В девушках —  фирменная, московская холёность, тщательно выбранные шорты, маечки и шлепанцы, отсутствие целлюлита и отсвет фитнес-клубов и SPA-салонов. Пляжные полотенца у них мягко-благородные, без картинок.
КубанцЫ чувствуют себя дома, поскольку у всех здесь родственники, к которым приезжают в жигулях и на электричке со своей картошкой, овощами и зарезанной накануне курицей. Поэтому мужчины в чем спят, в том и идут на пляж. Женщины в цветных сарафанах. У тех и у других —  большие добродушные животы и помногу детей: поскольку ехать недалеко и у всех родня, прихватывают двоюродных и соседских. На пляже размещаются широко, на старых покрывалах, на которые выставляются вареная картошка в мисках, яйца, курица, помидоры, падалищные яблоки. По всем видно, что спали на полу, полотенца покупают тут же на пляже, и на них либо ангелы обоего пола, либо пышнотелые девки с большими сиськами, перекочевавшие на пляжные полотенца с наплечных татуировок   зоны.
Сибиряки похожи на кубанцОв своей основательностью, покрывалами, трикотажными китайскими рубашками на мужчинах и сарафанами на женщинах, к ним быстро прилипает загар, и у них особенный, ни с чем не сравнимый говор. Их женщины увешаны полуспущенными и надутыми кругами, которые они носят на шее ожерельями, и прозрачными матрасами.
Москвички никогда не носят круги, надувные жилеты и нарукавники своих детей —  дети их носят сами. И ещё москвичи и ленинградцы не едят на пляже ничего, кроме чипсов и мороженого.
Ростовчане и ставропольцы приезжают на легковушках. И если утром едешь за город, то на трассе везде стоят машины с кодами регионов 61 и 26  с открытыми дверцами, на капотах термосы и миски с едой —  все завтракают и восхищаются «видом». Если в крыше машины есть люк, то из него почти всегда торчит чья-нибудь башка, всех приветствует, всех любит и снимает на ходу видеокамерой. Когда я иду утром на работу, легковушки с 26-м и 61-м кодом стоят у частных домов с открытыми багажниками, в них грузят простенький пляжный скарб и готовятся уезжать домой. Ростовчане и ставропольцы на пляже внешней интеллигентностью приближены к москвичам, с той разницей, что у них какой-то временный вид, даже когда они отдыхают долго. Пляжные полотенца у них Аdidas или Nike. Но по сто рублей.

Август-2008
Приехал Глеб, которого я не видела три года. Поставил «Х-treil» в гараж. Ирина Николаевна мне ничего не сказала, и я увидела его, только когда пошла на пляж. Он стоял в тени Петиного вертолёта с поникшими лопастями и трепался с Петей. С наушником в одном ухе, в шортах и в футболке с кошачьим скелетиком на пузе. Я прошла вперёд, и он зычно сказал мне в спину:
         — Дама! Женщина! «По газону не ходить» кому написано?
— Я по взлётке!
— По взлётке тем более нельзя! Петя переживает, что вы вертолёт угоните.
Догнал и мы вместе пошли купаться. На другой день я выпила поллитра плохого крепкого кофе и отправилась к терапевту, которая оказалась умнее и добрее, чем я думала. Люди почти всегда оказываются умнее и добрее, чем я думаю. Сначала она спросила: —  Как ты это сделала?  Потом сказала:  — Ты так больше не делай. Я понимаю, когда человеку надо.
Освободила от работы на две недели.
Я спросила Глеба:
 — Ты Лёху видел в Москве?
— Видел.
—  И что?
—  Побил.
 — По поводу?
 —  По-братски. Смотрел, где у него печень. Он привёз из Анталии часы, с которых все цифры ссыпались и кучей лежат внизу. Хотел, чтобы я повесил их в приемной своей конторы. Я его побил за эти часы.
—  Зря побил. Мне бы такие часы понравились. Человек едет через пробки, боится опоздать, всё равно опаздывает, влетает в твою приемную и видит часы, с которых все цифры ссыпались. И понимает, что жизнь не кончилась. Я бы таким часам обрадовалась.
 — Возьми их себе и радуйся.
— Понравилось им в Анталии?
—  Ему понравилось.
— А Ленке?
— А Ленке нет. Он тырил для горничной креветки со шведского стола. Там заметили и начали ставить сладкие креветки, которых никто не ел.
—  А в отеле могут быть карательные меры?
— Не могут быть. Но для русских могут. Русские достали всех своей манерой тырить со шведского стола, носить на пляж и промахиваться мимо урны, когда прокиснет.

Возвращаемся с Глебом с пляжа, а в своей «яме» в речке лежит Алёшка.
Речка обмелела, позеленела, но исключительно прозрачная, в яму набились мелкие рыбы, головастики, крошечные лягушки, и Алёшка лежал среди этой благодати, а наушники от мобильника положил на камень, и под тем же камнем сидела змейка. Глеб её вынул и намотал на руку. Когда рассмотрели, оказалось, не ужик, а одуревшая от жары гадючка, но не в брачной поре, не укусила. Он ей даже мизинец в рот совал: не укусила.
 Если бы моя сестра Алёнка была с нами, она бы сказала:
—  Лучше не надо. У нас сыворотка “антигадюка” кончилась, осталась только “антигюрза”.
Она —  медик  и знает, какие у них есть сыворотки. Глеб влез с гадючкой к Алёшке в яму и пустил её по течению, а потом мы пошли собираться в Сухум.

***
Мы приехали в Посёлок около семи утра с вечным наивным опасением, что все спят. Но никто не спал, а две дочки Ширвани в ситцевых халатах реанимировали гортензии и подметали сожжённый солнцем двор. Дождя ни у них, ни у нас не было всё лето.
Я привезла в подарок занавески, которые мне подарила на день рождения моя тётя — пышные, вызолоченные, для большого дома. А у Сони именно большой дом, и они ей должны понравиться.
В наш прошлый приезд Глеб купил мне белую футболку с надписью «ВСЕ БАБЫ КАК БАБЫ, А Я —  БОГИНЯ».
Бабы на ней прорисованы дорожными истуканчиками, и посреди этих истуканчиков —  большой силуэт длинноногой девчонки в потрясающей пышной юбочке. Когда мы уезжали домой, я оставила её Анети и Тамаре, чтобы они дразнили своих мужей. В этот раз в ней ходил Ширвани, быковал и шумел на своих девиц. Майка  растянута  на пузе, с дырками под мышками.
Мы вышли из машины и начали смеяться. Он перестал быковать и заулыбался:
 —  Девушкам нравлюсь, да! Девушки говорят: Ширвани сами люччи! Шамиль налоговый орган ездил этой майке, налоговый орган сказали: теперь Шамиль сами люччи.
Я отдала пакет с занавесками, и Ширвани погнал барышень их вешать, а нам сказал: сейчас холодный арбуз покушаем. Суприз  тоже покажу! Мы искупались в море, и когда шли  смотреть суприз, произошла удивительная вещь: мы неожиданно  оказались в осени. Была привычная оглушительная жара, и вокруг всё — увядшее и сгоревшее на солнце. Но воздух был прозрачный, осенний, славный, и освещение лёгкое, осеннее, и лёгкость в душе осенняя, как бывает, когда внезапно становится нежарко и делается осенним и лёгким свет.
Я сказала:
— Ребята, осень! Только что наступила! Осень, мальчики!
Глеб с Алёшкой спросили: где?
И Ширвани удивился:
—  Где видишь осень? Осень октябре будет.
Я его спросила:
— Шамиль в налоговый орган опять поехал?
—  Техосмотр поехал.
—  А чего майку не надел? Там бы порадовались.
 —  Вечером шашлык кушать будем, все будем радоваться.
Сюрпризом оказалась свинья, которую весной отпустили в горы дружить с дикими кабанами, а на днях она вернулась с выводком. До неё вернулась другая свинья, и тоже с выводком. Обе мамаши и оба выводка живут в сарайчике на заброшенном участке. Свинья сияет, Ширвани сияет, поросята все до одного камуфлированные, бойкие. На участке есть ещё ветхий однокомнатный домик, в котором внизу вялятся орехи фундук, а на чердаке живут летучие мыши. Всё вместе пышно называется —  земельный участок с жилым домом, частичными удобствами, хозяйственными строениями и плодоносящим садом.
Прибежал старший сын Шамиля Анзор с большим арбузом. Нарезали арбуз на ломти, и Глеб с Ширвани стали ходить в обнимку, осматривать деревья, тыквы, орешник. Анзор собирал груши-дички, и Алёшка бросал их в поросят, стараясь попадать в лоб. А поросята ели.
Подъехал Шамиль, вышел из машины с курами в обеих руках, вскинул руки, куры закудахтали и забили крыльями — показалось, что сейчас композиция взлетит. Глеб сказал:
— Вот он,  наш красавец. С курЯми!
Шамиль перекинул кур через загородку, со всеми переобнимался и тоже стал есть арбуз. А его пацанчик мелко порубил корки тесаком и покидал поросятам. Новые куры подошли, посмотрели, повозмущались и ушли грести землю под орешником.
Я спросила:
— Шамиль, ты осень чувствуешь? Или тоже нет?
—  Да, утром еду техосмотр, а кругом осень наступил.

***
Застолья у абхазов бывают двух видов: когда поют долго и когда немножко. А ещё они танцуют.
Чтобы услышать, как поют, а после увидеть, как танцуют, нужно попасть на любое торжество. Для этого нужно, чтобы тебя позвали. Те, кто не зарабатывает профессионально на «вечёрках» для отдыхающих в этнических кафе, ребята довольно закрытые и ничего напоказ не делают. Есть негласные пределы, за которыми посторонним делать нечего. Можно добиться, что тебе расскажут и даже покажут, что есть за этими пределами, но это зря, потому что в лучшем случае будешь смотреть на неискренннюю рожу, вязнущую в русских словах, а в худшем с тобой вообще не станут разговаривать.
Если ты женщина, вероятность попасть на торжество с пением и танцами для тебя есть, но меньше, чем у мужчин. Если ты русская женщина, то для этого ты должна получить чёткое словесное приглашение. Ты отдельно, твой мужчина — отдельно. В этом случае ты будешь себя нормально чувствовать. Я не говорю за всю нацию, поэтому пишу только то, что видела. Приморские жители —  народ специфический, так как им приходится быть публичными. Они этой публичности не хотят, но необходимость жить на глазах у всех и принимать в доме гостей —  способ заработать. А значит, выжить.
— А у вас обезьяны есть?
—  Нет уже. Были,  передохли.
 —  А тогда можно посмотреть, как вы танцуете?
В этом случае чаще всего нельзя.
Но когда позовут, когда войдут в раж —  тогда можно.
На свадьбах мимолётные, стремительные, как пролёт ласточки, танцы вспыхивают непрерывно, как только завизжит музыка. Способность танцевать у всех в крови, эмоции не контролируются, и если играет музыка, то выделывать что-нибудь на месте ногами кто-нибудь будет обязательно. А это всегда красиво.
Если это ежевечерний ужин, под навесом из винограда изабелла, дамы сидят вместе с мужчинами. А когда отметить что-то своё собираются мужчины, то приезжих дам приглашают за стол, но не настаивают.
Если с самого начала шумят и хохочут —  ничего интересного не будет, можно встать и уйти по своим делам: так и будут весь вечер хохотать, а в конце переобнимаются, будто прощаются навеки, и разойдутся спать.
Если тихие и серьёзные —  то почти наверняка будут долго прочувствованно петь. Охотно покушают, охотно попьют виноградной водки (чачи) и запоют.
Ещё примета: если громко слушают турецкий или абазский диск —  будут петь. Если «Горячий хит-2009»  —  не будут.
Я всегда переживаю, что вдруг не запоют, и прошу  Глеба: не весели их.
— А то что?
— А то они петь не будут.
—  Тебе нужно, чтоб они пели?
—  Мне нужно, чтоб они танцевали.
—  Что-то я не въезжаю в логику!
-- Я тебе потом объясню. Не весели их.
За столом шумят и пьют, а потом начинают петь. Кто-то один протягивает длинный низкий звук —  и сразу многоголосье, и сразу так слаженно, так красиво, так профессионально, что сидел бы и слушал бесконечно и никогда бы не уходил из-за этого стола.
Самое удивительное, когда вдруг чувствуешь, что их отпустило, что многоголосное пение нужно для того, чтобы они смогли встать из-за стола и выйти на открытое место танцевать свою апсуа акуашара, а танцуют они невероятно, совершенно особенно и всегда очень серьёзно. Иногда оборачиваются знамёнами, иногда — нет. Просверкнувшее счастье на цыпочках — их танец.

Танцевать учат лет с трёх. Отец варит кофе —  и показывает сыну финты ногами. Для этого должно быть ровное покрытие или пол и туфли. В шлёпанцах не танцуют. И когда отец показывает, а ребенок ухватывает манеру  и начинает танцевать перед ним, и у обоих получается —  то это такое удовольствие смотреть. Такое счастье!

***
Лёшка сидит на пляже за синим пластиковым столом под выгоревшим зонтом. Сбоку от него аттракцион “Лопни шарик”, с другого боку —  бак с горячей водой, в котором плавает варёная кукуруза. На баке табличка —  “Гагаруз гарячи”.
Русские курортники, для которых сделана эта надпись, подходят и интересуются: а что там? Алёша открывает крышку бака —  те разочарованно гудят, но кукурузу иногда покупают.
Однажды Глеб хотел навязать ребятам своё представление об орфографии, но я попросила его: не трогай. Это их гагаруз, они его выращивают, и они здесь у себя дома, поэтому вправе писать, как чувствуют.
Глеб отцепился. А Лёшке нравится, что русские курортники фотографируют его на фоне бака.
У него роман с фасонистой русской Светой, которая учится в Сочи на факультете ландшафтного дизайна и продает попкорн на пляже. Роман состоит в том, что раза три-четыре в день они покупают литр живого пива и выпивают его под Лёшкиным зонтом.

***
Большая черная туча прочесала мимо сгорающей земли и с пафосом, с громом, с молниями, с белыми чайками на фиолетовом фоне вылилась в открытое море, где дождь никому не нужен. Мы долго смотрели и расстраивались, потом поплыли под фиолетовое небо, чтобы догнать дождь, как Алёшка любит догонять дельфиньи семьи, которые близко к берегу учат детёнышей загонять рыбу.
Никогда он их не догоняет. Они отплывают в сторону, с детёнышем между отцом и матерью.
Так и мы не догнали дождь. Посмотрели на вертикальные, прямые, как палки, молнии. Если такая треснет, то прямо в голову. Страшновато, хотя и красиво очень.
Гораздо позже дождь всё-таки прошёл.

Море в дождь: по пляжу бродит одинокая медсестричка в белых босоножках и беленьком халатике. Дети купаются. Взрослые сидят под зонтами. Собаки с мокрыми хвостами терпеливо ждут, когда что-нибудь начнётся. Собакам скучно.
Кока-колой торгует грустный красивый мальчик в чёрных шортах и черной футболке с большими белыми буквами «Я не грустный, я просто трезвый».
***
В то лето Алёшка не собирался оставаться там жить, ему там не очень нравилось, и он искренне не понимал, что там полюбил Глеб. Он был для всех человеком новым, фокусничал просто из жизнелюбия и этим разнообразил жизнь.
Пшапские армяне имели к нему какие-то претензии и жаловались Шамилю: 
— Слушай, что он у вас такой наглый? Думает, он — авторитет?
Но у пшапских армян ко всем претензии, и Шамиль твердо отвечал:
— Он мой гость. Я за него всех вас буду приводить в чувство.
Алёшка нарывался. Не особенно они его трогали, так, присматривались, а он говорил:
— Растаманы, блин! Думают, если они пшапские армяне, а я — москвич, то не найду, где у них печёнка?
Потом они вместе погуляли на свадьбе, задружили шумно и жизнерадостно и взяли манеру высказывать при встрече:
—  Обижаешь, да? Никогда не приезжаешь ко мне вино попить и шашлык покушать!
Народу в Посёлке давно уже маловато, а весёлый золотистый блондин —  вообще один. Соня с Тёщечкой начали из-за него тихо друг дружку ненавидеть. Дочь Тёщечки Анети замужем за сыном Сони — Шамилем, и дома их стоят друг напротив друга. До Алёшки они, по-моему, никогда не ссорились.
Первая серьёзная распря между ними возникла, когда он с пацанами гонял в футбол, а Вера пришла позвать его к себе пообедать. И он сказал:
— Тёщечка,  постой на воротах!
Ворота были обозначены двумя кирпичами. Вера стала между кирпичами и спросила:
 —  Что надо делать?
—  Мячи лови!
Поиграли и разошлись, а после оказалось, что Соня не разговаривает с Верой из-за того, что Лёшка позвал  постоять Веру на воротах.
Ещё в России он привык говорить всем женщинам не начальственного вида «ты», и манера работала прекрасно. А в Абхазии она буквально выстрелила. Встречая незнакомую столетнюю бабку, согнутую, измождённую и в глубоком трауре, он приветливо говорит ей:
— О, бабуська, привет! Ты сегодня такая красивая. А чего ты такая красивая?
И бабуля счастливо и расслабленно хихикает и чувствует себя шестнадцатилетней дурочкой  с молодыми зубами и ногами, еще без траура, который надевается один раз и можно сказать, что на всю жизнь, потому что траур по умершему родственнику носится полгода, а родственников много.
Ещё Алешка вывел теорию: хочешь заговорить с незнакомой русской женщиной, спроси её: «Ну, как твои паразиты?» Она моментально поймёт, о чём речь, и начнёт жаловаться. У абхазской женщины спроси: «Как твои джигиты?»  —  и она начнет  ими восхищаться.
***
Лето заканчивается, когда я начинаю смотреть на всё как будто прощальными глазами и искать таблички, что мы скоро уедем, а все останутся и я начну страшно тосковать. Начинается это всегда заранее и всегда почему-то ночью. Вдруг проснёшься и осознаешь, что скоро ты отсюда уедешь. Виноградная беседка будет шелестеть без тебя. И луна будет просачиваться на дорожку играющими зайчиками через толстый слой виноградных кистей и листьев. Лисьи выводки перестанут плакать в ночи, потому что лисята вырастут и разбегутся жить каждый своею жизнью.
А шакалы не перестанут. Доля у них такая —  рыдать в ночи. Никак не пойму, почему они никогда не бывают сытыми — невзрачные рыжие собачки, которые по ночам выбегают из лесу шарить по помойкам.
И сразу — паника. И уже не можешь спать, а лежишь и привыкаешь к новому состоянию, когда смотришь на всё и знаешь, что уедешь, хотя уезжать тебе еще не сейчас, а как минимум через пару дней.

Вот и всё. Уехали. Море переболтанное. Неделю на город и район выпадали смерчи — речки несут глину и деревья. Курортники смотрят жалобно и не верят, что купаться можно до конца октября.
Алёшка сидел на скале, свесив ноги в море.
—  Как тебе лето, Алёша?
—  Длинное.
Полез плавать в длинных широких шортах и со спокойным лицом время от времени говорил:
— Тону. Тону, как падла!
А на прощанье сказал нам с Ириной Николаевной:
— Хорошо, что вы остаётесь. Я как будто не весь уехал.
Весна-2009. Туапсе.
Подъездный кот Абрикос. Ничейный. Убеждённый супруг всех дворовых кошек. Ходит в гости к моей сестре. Неторопливо, нежадно ест, потом ложится поперёк широкой кровати, сливается с абрикосовым покрывалом и зырит недобрыми глазами. Хозяева обмирают, ахают. Некоторое время он терпит суету вокруг себя, затем начинает медленно бить хвостом. Каждое движение комментируется:
—  Ваня, отойди от него, видишь, он нервничает. Ваня, дай ему полежать спокойно! Выйди вообще из комнаты! Видишь, ты ему надоел! Видишь, он пошёл! Всё, он пошёл! Пойди открой ему дверь! Видишь, он уходит!
      Организм хочет витаминов. Зелёного лука и почему-то авокадо. Насчёт зелёного лука мы уладили. Насчет авокадо —  нет. Нельзя одновременно учить сына в Сочи на инязе, стеклить громадную лоджию в три  окна и жрать авокадо по 48 рублей за штуку.
Есть вещи, которые испытываешь один раз в жизни. Пришли весёлые ребята, вынесли трухлявые рамы и мощную кирпичную кладку лоджии —  и в квартиру властно ввалилось НЕБО. С солнцем, облаками, ветрами и туманами. Ночью выходишь из комнаты прямо в звёзды.
Туман плывет очень быстро. Пока я стояла и ждала, захочет он в комнату или нет,  он в неё вплыл и сделал интерьер сизоватым.
Раз в жизни я сидела в тумане в своей квартире.
* * *
Ирина Николаевна сказала, что Алёшка бросил работу, жену с ребёнком, Москву и уехал жить в Абхазию.
Я промолчала и поняла, что Соня счастлива.
Когда Глеб прилетел на него воздействовать, оказалось, что воздействовать на него как на москвича бесполезно, потому что он уже местный. Выражается это в том, что когда Глеб медленно и бесцельно гуляет по пустынному пляжу, Алёшка озабоченно спрашивает: — Куда он ходит?
А никуда. Только приезжий может долго идти по пустому берегу и чувствовать внутри себя торжественные и интересные процессы. Местные ничего не чувствуют, поэтому по пляжам далеко не гуляют. Даже с девочками.
В фильме «Пленный» в «Закрытом показе» у Гордона — мальчик, очень похожий на Шамиля.  Я позвонила Лёшке. Он уже спал, мобильник лежал на столе под виноградной беседкой, его нашла Соня и ответила. Я сказала, чтобы она включила телевизор. Она включила. И позвала всех. И все тоже посмотрели.
Они удивительно смотрят телевизор. Не лежа вперед ногами с пультом на животе, как мы, а с почтением, как в кинотеатре. Приносят отовсюду стулья и табуретки, садятся, кладут руки на колени и пристально смотрят в телевизор, не разговаривая и не отлучаясь, как мы, покушать.
Правда, Алешку не разбудили. Не добудились. Утром он высказал всем претензию —  почему не настояли. Шамиль не стал ничего со мной обсуждать. Спросил:  — Когда вы уже приедете?
Что касается фильма, то независимо от того, хотел этого Алексей Учитель или нет, он показал главное, что есть в Джамале и в таких, как Джамал,  в его отце и братьях. Он показал их самодостаточность. Я всегда молча удивлялась —  никогда ничего не читали. Почти ничего не видели.  Не путешествуют.  Но ничего этого им и не нужно, потому что изначально в них заложено больше, чем могут дать образование, кругозор и путешествия.
Это у нас фобии, комплексы, дурное расположение духа и смутное желание жить где-нибудь в другом месте. А они —  самодостаточны. И любая попытка их усовершенствовать всё испортит.
И всё это есть в Джамале, которого показал Алексей Учитель.
И всё это есть в Шамиле, его отце и брате.
***
Ощущения, которые испытывают и не могут понять отдыхающие на пляже и которые я сама всегда испытываю, глядя на Шамиля, расшифровал и объяснил Рэй Брэдбери, который писал в одной из своих последних книг, что порой рождается человек такой аполлонической красоты, что за ним мальчишки бегут по пляжу, не зная сами, что их влечет. Много позже, вспоминая об этом, они гонят от себя кажущиеся им постыдными воспоминания, не отдавая себе отчёта в том, что их влекла красота, претворённая в человеческой плоти.
Перестану теперь стесняться, во всяком случае.
    ***
Утром на пару часов к нам в гости заехали Алёша и Шамиль. Привезли клубничку, черешню, гору всякой зелени, большой раздолбанный круг домашнего сыра (Маруся, мамина тётя, которая приезжает в гости из Запорожья, любит, чтобы круг был раздолбанный и мятый, она его щиплет пальцами, и специально для неё плотный опрятный круг «усовершенствуют» в багажнике), вяленого жереха и несколько налимов, переложенных крапивой. Налимы живут в устье Келасури, где она впадает в море.
Мама сразу поставила варить уху из налимов, а парни ходили по комнатам и пили кофе. Алёшка сшиб на пол стоячую вешалку с зимними вещами, и Маруся   выговорила мне, что зимние вещи  до сих пор висят на вешалке.
Тайком от Шамиля я дала Алёшке диск с «Пленным», чтобы он передал его Соне с Тёщечкой. Шамиль ничего не хочет слышать про этот фильм.
Алёшка вынул диск из пакета и начал шлепать им Шамиля по голове и называть пленным. Тот сначала добродушно отмахивался, потом врезал. Алёша обиделся и ушел дружить с Марусей. Маруся высказала мне, что я их стравливаю. Они дружные ребята, а я их стравливаю. Алёшка сидел сбоку и кивал. Шамиль подошел и снова врезал. Принципиальный. Когда он выстраивает принципиальное выражение лица, мы не понимаем, зачем он это делает.
Алёшка переместился за Марусю и съел весь красный борщ с двумя большими головками молодого чеснока. Потом поел марусиного слоёного пирога с грибами.
Диск я спрятала, чтобы они не подрались из-за него в дороге.
Они легли отдохнуть, а мы с мамой пошли погулять по пляжу. Дошли по колено в воде до мыса, на мысу две девчонки с пивом спросили, нет ли у меня открывашки. Я сказала, что нет.
—  А что ж вы так? Так красиво шли по воде  —   и без открывашки.
Открыла им бутылки о большой пень, хлопнув ладонью по крышкам.
***
Мама около Шамиля угорает, краснеет пятнами. По-моему, она даже толком не знает, как он выглядит, так как не может смотреть на него в упор. Какая-то сила отбрасывает её взгляд от его лица, она стесняется этого, как девочка, и говорит, что женщины в 15, в 50, в 70 и в 90 лет чувствуют одинаково сильно и пронзительно.
 Но это смотря какие женщины. Маруся, например, ничего не чувствует и общаетсяс Шамилем свободно.
Если около Шамиля живёшь долго, то привыкаешь и ничего не чувствуешь. А если посмотреть мимолетно, то внутри поселяется волнение и никого и ничего не хочешь видеть. Постепенно возвращаешься в нормальное состояние и сначала неискренно, а потом естественно замечаешь пацана на велосипеде, девочек со скейтами, красивые шорты и рюкзачки с кроссовками у девчонок на роликовых коньках. А первое время хочется влезть к себе в душу и разодрать её ногтями до крови. Нездоровое ощущение и непонятно откуда, потому что парень он тихий, мягкий, и если бы знал, какие чувства вызывает в немолодых тётках, то сам бы страдал от этого.
Маруся, за что я ее люблю, умеет обыденно говорить о вещах, которые нам с мамой не приходят в голову. И даже если бы, положим, пришли, то мы все равно бы постеснялись сказать.
Она спросила Шамиля:
— Ты из каких князей?
—  Из Т-ба, —  послушно ответил он.
— Не знаю. Таких не слышала.
—  Это сухумские князья.
До Великой Отечественной войны Маруся несколько лет жила в Марелиси, спасаясь там от голода всей семьей. С тех пор ни разу туда не ездила, но разговаривает так, будто никуда оттуда не выезжала.
Мама спросила:
— Как ты поняла, что он из князей?
—  Так по нему видно!
У нас с мамой высшее филологическое, у Маруси —  четыре класса, но она говорит там, где мы немеем.
— Галочка, чего ты не можешь словами объяснить красоту? Это Юлька ничего не умеет словами объяснить, а ты умная! Что тут не уметь объяснить? Очень тонкая кожа туго натянута на кость. Это их признак княжеской восточной породы. Князья брали в жены девочек покрасивее, а девочки им красивых детей рожали. А всё другое вы себе навыдумывали. Скажите еще —  от него сияние исходит!
Вообще-то исходит. Светится.
***
Лильке исполнилось восемь лет, и мы с Алёшкой и Шамилем ездили её поздравлять в Агой. Купили ей браслетик из тоненькой золотой цепочки и толстую махровую простыню (она её хотела). Лёшка очень боялся тёщу и уговорил меня ехать с ними. Шамиль на всякий случай боялся вместе с Лёшкой, я боялась вместе с Шамилём и взяла с собой сестру Алёнку, а Алёнка —  сына Ваньку, который на год моложе Лильки.
И правильно все боялись. Лилька старалась произвести впечатление, рассказывала про дядю Борю, который зимой возил их в страну «где всегда лето» (в Египет он их возил, Ирина Николаевна показала фотографии, на которых они то в куртках, то в купальниках в зависимости от силы ветра), и учила нас, взрослых, что жить нужно для себя. Достойная дочь своей мамаши.
Тёща как полковое знамя держала наготове фразу «А что вы хотите — девочка без отца растёт» и почему-то смотрела на меня. Мы ничего не ответили, и фраза никак не применилась. Чтобы продлить визит, Лильке предложили на выбор аквапарк, дельфинарий и Небугский ледовый дворец. Она сказала, что никуда не хочет. И мы сели в машину и уехали.
На въезде в Небуг стоит стройный высокий храм, построенный мужем  нашей подруги. Небугские бабули нашили цветастых ситцевых юбок на веревочках и повесили на входе, чтобы дамы не входили в храм в шортах и в купальниках. Иногда они не дожидаются, пока подойдёшь и выберешь себе юбку. Поднимаешься по высокой лестнице, а тебя обмотают и обдёрнут. Вошла, стоишь, а бабушка мимо пройдёт и ещё обдёрнет. Кроме юбок, у них ещё вывешены ветхие белоснежные платочки, которые тоже нужно надевать, когда входишь в церковь. Когда мы вошли в ограду, Алёшка поприветствовал всех:
— Привет, мамзели! Я вам ангела к празднику поймал!
И ему обрадовались.
Под большими деревьями стоят грубо сколоченные столы со скамейками, и один стол был почему-то уставлен глубокими тарелками с окрошкой.
Шамиль с Алёшкой остались сидеть под большими деревьями снаружи, а мы с Алёнкой надели по юбке, косынке и вошли. Завтра Троица, внутри храма ходил стремительный тихий батюшка в серебряной рясе и чёрных брюках, и бабушки украшали церковь к празднику.
Когда мы вышли, Алёша с Шамилем сидели за столом и лопали окрошку, и Алёша толковал с бабулями о вечном. Самой главной заповедью он считает: «Бойся слёз обиженного тобой… Он будет просить о помощи, и Я помогу ему».
Я считаю, что мы все должны жить по этой заповеди. Особенно юристы.
Когда чужие бабушки разговаривают с Лёшкой, они любят гладить его по спине и целовать в золотистую макушку.
А за спиной Шамиля стояла застенчивая девочка в бесформенной розовой юбке из такой странной ткани, что было заметно: хотели сшить хозяйственную сумку или наволочку, передумали и сшили девочке юбку. На столе около девочки был открытый баульчик от новогоднего подарка, девочка вынимала из него заколочки, резиночки и вдевала Шамилю в волосы. (Сейчас пришла мысль: молодость хочет быть украшенной).
Мы с Алёнкой сели на отдельную скамейку, чтобы не показать, как нам хочется окрошки. Бабушки предложили нам поесть, мы отказались с надеждой, что нам предложат во второй раз, и тогда мы перейдём за их стол.  Нас опять позвали, подвинули тарелки и толсто нарезанный серый хлеб. Где они берут такой вкусный хлеб? И почему их окрошка такая вкусная? Она была из редиски, мелко нарезанной картошечки, большого количества укропа и кефира с минеральной водой (а может быть, и не минеральной). Дома в неё чего только ни положишь, даже хрен на свекольном соке, а она совсем не такая вкусная.
Шамиль маялся, что ему нечего подарить стоящей за спиной девочке. Абхазы вечно маются, что не могут ничего подарить человеку, который не ждет от них никаких подарков. Аленка его пожалела, сбегала в магазинчик на трассе, купила кружку с белыми медвежатами и вложила в неё два пакетика «Несквика». А девочка зачарованно, неслышно положила кружку в баульчик.
Когда мы собрались уезжать  и Шамиль с девочкой торопливо выпутывали из волос девчачьи украшения, они пропустили резинку —  пластмассового розового котика с шариками на пружинках. Шамиль его не чувствовал, а мы с Алёнкой заметили в машине. Сидели на заднем сидении и смеялись. Позже я котика потихоньку отцепила и прикрепила к себе на сотовый.
***
Высшее проявление мужской солидарности: один за рулем, а четверо —  не пьют.

***
Однажды ночью  мы въехали в красивый рассвет, вышли из машины посмотреть на медленно встающее из-за сквозных эвкалиптов солнце, назагадывали кучу желаний и, когда вернулись опять в машину, я рассказала, как увидела рассвет в первый раз лет в 10, когда папа и дядя Лёня взяли меня на рыбалку на Тщитское водохранилище.
Мы проснулись на рассвете, и они ловили больших сазанов, а я всё время повторяла стишок, который, может быть, тогда знала весь, но теперь забыла. Да и тогда,  кажется, знала только строчки о рассвете:
Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Глеб сказал, что этот стишок из школьной хрестоматии мучает его каждый раз, как он встречает рассвет в дороге, попросил, чтобы я напряглась и вспомнила его весь. Когда мы с ним говорим в машине, то начинаем почему-то орать. В машине орать удобно: это никому не мешает. Правда, с нами ехал Шамиль, но Шамиль свой и тоже, бывает, орёт, если хочет быть услышанным. Помимо знакомых строк мы с Глебом вспомнили финал и были абсолютно уверены, что это и есть финал: «и стоит себе лес улыбается».
Шамиля мы не учитывали, объективно воспринимая его как человека, очень условно знающего русский язык, говорящего о женщине «он», но относящегося как к «ней» —  то есть предмету, не дотягивающему до уровня мужчины, и уж точно неспособного сказать в литературном смысле ничего особенного.
Мы даже не замечали, что одновременно с нами он что-то говорит, причём не в обычной своей манере, а законченными фразами, но тихо, чтобы не мешать нам перекрикивать друг дружку, повторяя одни и те же строчки. Когда я поняла, что его фразы совпадают по размеру с нашим «вот и солнце встаёт», я сказала: —  Шамиль, что ты говоришь?
И он едва внятно, едва понятно и очень протяжно (так, наверно, требовал учитель) произнёс:
— Потянул ветерок, воду морщит, рябит.
Пронеслись мимо утки и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися...
Глеб сказал:
— Вот ты конь в плаще! Это же совсем другой стих!
Я возразила: нет, это тот. Я, наверное, поэтому на рыбалке его читала, что всё совпало.
И Шамиль сказал:
— Это тот, – и прочёл с самого начала, —
Звёзды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш. Тишь —  безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом —  на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, весла к лодкам несут...
А восток все горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет — песню поёт,
По плечу молодцу всё тяжёлое...
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро весёлое!
Я запомнила эти стихи сразу и на всю жизнь. Со слов абхазского мальчика Шамиля.
Глеб остановил машину, выволок его наружу и обнимал-обнимал на воздухе. И мы так счастливы были, так всё было красиво и молодо вокруг, и так удачно совпало: рассвет, стихи, отпуск, который у меня начинался в этот день. И я для себя назначила, что он будет с восьми часов, и до отпуска  был ещё целый час, и мы ходили, сидели, влезли в заброшенный огород, надёргали кустов смородины, чтобы посадить в огороде Сони, и совсем молодой орех-пеканчик.
Глеб сказал:
— Вот что, пророк Мухаммед! Если ты мне ещё один стих расскажешь, я тебе катер подарю.  «Страна, где мы впервые вкусили радость бытия»…
Шамиль начал вспоминать. Не как я, не напрягаясь, сразу говорю: «Ой, а я не помню!» Глеб терпеливо, по слогам, повторил: — Страна, где мы впервые...
И Шамиль вдруг начал читать, стесняясь своего приблизительного русского, почти виновато:      
— Отчизне кубок сей, друзья!
          Страна, где мы впервые
          Вкусили сладость бытия,
          Поля, холмы родные,
          Родного неба милый свет,
          Знакомые потоки,
          Златые игры первых лет
          И первых лет уроки,
          Что вашу прелесть заменит?
          О Родина святая,
          Какое сердце не дрожит,
          Тебя благословляя?

Он позже рассказал, почему он хорошо знает русские стихи. Много русских стихов. Русский язык и литературу у них в школе преподавал Павел Грачикович, которому скучно и сложно было в связи с армянским происхождением учить детей русскому языку. Он задавал им учить на память кучу стихов —  и они их учили и запомнили.
Шамиль, по-моему, больше нас, только молча, без объятий и поцелуев, был удивлён, что мы такие тупые, так мало знаем и так сильно удивляемся, если другие что-то знают.
А катер ему Глеб действительно подарил. И этот катер — резиновая лодка с мощным мотором —  стоит в сарае, и все носятся на ней, когда и куда хотят. За эту широту души я его и люблю.


Глава вторая. ЛЕТО-2009

Алешка сказал, что приехала Татьяна. Я спросила, как бы нам с ней пошутить по поводу фильма «Пленный», чтоб получилось весело.
Леша мрачно ответил: бери ее к себе и шути.
После него позвонил Ширван-Шах и сказал такую вещь, против которой нельзя было устоять: приезжай к нам на виходные. Твоя подружка приехал. Без тебя соскучился.
Это значит, что Таньчик живет бесплатно. Денег у нее нет, и она договорилась, что ничего не будет платить, но сделает всё вокруг красиво.
Те оробели и согласились. Она приехала и начала уничтожать красоту с лебедями и пейзажами: поснимала со стен картины и отнесла в сарай.
На этом фоне меня и объявили ее подружкой: понадобилось, чтобы я приехала и внушила ей, что чужое представление о красоте нужно уважать, даже если это привезенные с рынка картины с лебедями.
Когда с определенного поворота трассы становится виден нарядный Ново-Афонский монастырь, Глеб чуть слышно задумчиво поет: там белый храм// кладбище старое// этот забытый край// Русь нам оставила.
Однажды он так спел, и после этих слов (что там дальше, никто из нас не знает) повисла пауза. Собор приближался, и чтобы заполнить паузу, я резко сказала: крестимся!
Он бегло и буднично перекрестился, за ним растерянно перекрестился Шамиль – и на некоторое время окоченел от ужаса. После этого они молча переглянулись: мол, вона как, и Глеб спросил: - что это было?
Пение Глеба и крестное знамение запомнилось тем, что мы въехали в длинную и очень удачную полосу, котороя всем хорошо запомнилась, и из суеверия, в надежде на всё хорошее, сделали ритуалом завидев собор, запеть «там белый храм», сказать «крестимся!» и перекреститься.
Лёшка песни не знает (собственно говоря, и никто из нас не знает), зато он знает наизусть Гимн России. До того, как его жена залетела, родила Лильку и необдуманно на себе женила, он ездил за футболистами Спартака по всей стране, попадал в милицию м до сих пор знает все спартаковские кричалки и Гимн России.
В память о том беспечном и беспечальном времени у него остались три фарфоровых зуба, ворчливая нелюбовь к футболу и манера по любому поводу прикладывать ладонь к сердцу и исполнять Гимн России. Когда мы едем без Глеба и открывается собор, он поет Гимн. Иногда поет дважды: советский вариант со словами «в победе бессмертных идей коммунизма//мы видим грядущее нашей страны// и красному знамени славной Отчизны//мы будем всегда беззаветно верны», и новый, со словами «хранимая Богом родная страна».
Благодаря Лешке мы с Шамилем знаем два варианта Гимна. Столько, по-моему, в наше время не знает никто. Правда, когда я года три назад распечатала его по памяти для Данила, которому нужно было для школы, оказалось, что там очень много переврано, - но от души.
Если Алешка увлечется, и я не могу втиснуть между вариантами слово «крестимся», а значит, мы можем пролететь мимо удачной полосы, ему невежливо говорят:
- Лёха, ну хватит уже! Распелся!
– Крестимся!
Мы крестимся, а Шамиль смеется.
И я это не сама придумала.
Лет 20 назад я ожидала в Новороссийске автобус на Туапсе. Было очень слякотно, я сидела в храме и смотрела, как молодой батюшка венчал три пары. Службу он вел с небрежным изяществом и в нужных местах с нажимом говорил: крестимся!
Молодые и гости спохватывались и быстренько крестились. Давно не помню лиц батюшки и молодых пар, но это «крестимся!» врезалось в память навсегда.
Вот и мы - крестимся!
***
В последний приезд Глеб забыл свой ноут-бук в большом кресле перед телевизором, и он там  стоит, его никто не трогает и не садятся в кресло (для комнаты с телевизором в семье из пяти взрослых и двух детей не садиться в кресло, потому что на нем стоит чужой ноут-бук - большая жертва).
Таня ходит по двору и зычно спрашивает: - гады, кто «Кальве» опять надул?
Пакет с томатным соусом «Кальве» ее собственный, она привезла его из Москвы. Все остальные в доме едят ткемали. Надувает пакет Алеша, а попадает Анзору, любителю привозной экзотики, который очень любит тайком пососать из носика. Чтобы не было заметно, что соуса стало меньше, в первый раз он его надул, пакет с «Кальве» начал напоминать боченок, его поругали, и Алешка стал надувать его Ленчику назло.
Старший сын Шамиля вызывает сложное чувство. Его хочется треснуть по башке и сказать: балбес! Один раз я это сделала. Взрослые озадачились и спросили, почему я это сделала (они своих детей любят). Честно было бы ответить: потому что он пошел в мать!
 Я Анети очень люблю, но у мальчикаа нос горгулькой и нет никакой надежды, что он выпрямится. Зато у них есть Давид, выражение личика которого чудное и слегка нездешнее. Его приятно называть Давид Шамильевич, гордый горец, домашним приятно это слышать, а Таня понемножку его набрасывает.

***
Сезона нет. По двору ходят куры, а по улицам – коровы. Как в Индии, где, видимо, тоже нет сезона. И вспоминается Маркес, у которого крайнюю степень запустения олицетворяют куры, клюющие мусор на ступенях императорского дворца.
А когда весь день звучат «Большие города, пустые поезда» и «Полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет», то призрак Маркеса с мощно распахнутыми крыльями гонит штормовой ветер в горячем душистом воздухе.

***
К сыновьям Шамиля прибегают «дикие дети» новых соседей, Гарик и Вилен. Сложное имя Вилен не под силу выговорить никому в доме, поэтому его называют Милей или Амилей. У него на груди болтается на черном шнурке православный крест. Я спросила: Амилей, ты абхаз или армянин? Он страстно ответил за всю родню: нэт! Ми рюские!
Взрослые посмотрели на меня в ожидании реакции.
Я сказала: бывает. Гордый русский горец.
Имени отца мальчиков, седеющего, серьезного, с очень смешной походкой, никто не помнит, и его условно зовут Артуриков папа (значит, там еще и Артурик есть) и Футболист. Он лет 10 или 20 назад играл за команду Кутаиси.

***
- Лёш, за что ты футбол не любишь?
- Опасная штука. От него так легко дети получаются!
- Прямо на стадионе?
- Ты чё! На стадионе все культурно себя ведут. Про секис никто даже не думает. Перед телевизором детей бацают.
- А как это?
- А то ты маленькая и не знаешь, как дети получаются. Чудак мяч в ворота вкатил, ты на расслабоне девочке без презика врезал – и вот оно уже бегает, толстенькое, кривоногое, и бабушка вся в восторге: ой, какая толстенькая, ой, какая кривоногая, да как же мы раньше без нее жили!
- А ты чем думал, когда во время футбольного матча Ленке девочку забацал?
- Я о футболе думал. А она с самого начала хотела девочку. О мальчике у нас вопрос даже не стоял.
- Любым детям радоваться надо. Девочкам в том числе.
- А я что, не радуюсь? Только и делаю, что радуюсь. Сколько денег им переслал! В последний раз свою долю за свинью тоже поделил честно: кечме тун – кечме ес! Я ее сам не резал, я к ней даже близко не подходил, я свиней стесняюсь резать, мне их жалко. Пацаны предупредили: Леш, ты уедь подальше, пока к нам резальщик придет, а-то она визжать будет. Я честно ушел к Катьке, часа три мы с ней сидели, пришел домой – блиииин. Кровища везде! Леш, говорят, терпи.
Моя доля от свиньи 20 тысяч, отправил Лильке десять, звоню: ну что, тебя мама одела?
Она мне: нет! Мама себе босоножки за 14 тыщ купила!
И чё-то свинью так жалко стало. За что пострадала, да?  Она мне: так это же Кензо! Это что, ребенок?
- Какую ты родил, такая и растет.
- Я вообще мальчика хотел. Типа Кечи (Кечинова).
Р.S. Необходимые пояснения к свинье.
Осенью Алешка поймал в лесу некрасивого длинноногого поросенка нежно-зеленого оттенка, принес домой и сказал, что будет кормить. Многие так делают.
Понятно, что не покормил он его ни разу, свинья сидела на шее у Сони и свиней Ширвани, но поросенок с самого начала стал считаться его свиньей, жил в курятнике при доме (их собственные свиньи живут на заброшенном участке, "на даче") и назывался барышней Алеши.
Он с ней иногда разговаривал: - Маша, блин! Что ты так воняешь?
В мае ему сказали: Леша, или режь, или уводи на дачу, у тебя свинья, а у нас, извини, сезон, никому не нужно, чтобы она тут воняла летом. Ее сейчас можно хорошо продать на шашлык, а дальше она начнет жиреть. Делать тебе ничего не нужно: сначала уйдешь из дома, а потом отвезешь тушу в  пансионат «Касатка» и привезешь деньги. Три тыщи дашь Соне за то, что мучилась, две тыщи на бензин (бензиновые деньги приоритетные и не обсуждаются). Осенью поймаешь себе другого поросенка, и мы тебе его выкормим, поэтому не страдай.
Страдал он больше всего из-за того, что так и не сумел соотнести стоимость босоножек с половиной бедной Маши.

***
Алешка с братьями и соседским дедом Джаваном ездили рыбачить на речку, в которой ловятся сомы. Взяли ведерко манной каши, ведерко перловки, ведерко макухи и баночку с червями. Вечером поймали трех сомиков и штук двадцать подлещиков с ладошку. Проснулись в пять утра – и не нашли ни рыбы в сачке, ни майонезных ведерок с кашей и макухой: ночью пришли еноты и съели всё, кроме червяков. В кустах понаходили пустые ведерки и разодранные пакеты от собственного ужина.
Так расстроились, что не стали утром ловить (да и не на что), вернулись домой разочарованные, и мы их утешали, успокаивали, купили им трехлитровый боченок пива, и они его выпили под мелкую ставридку. Я увидела хорошую вещь, такое обычно запоминается: Анети положила руку Шамилю на спину, вытянула ее вдоль позвоночника и что-то ласково говорила, заглядывая ему в лицо.
Бывают моменты, когда я жалею, что я не замужем.
Если долго сидеть вечером на дамбе, можно увидеть, как к ней подплывают морские коньки и интересуются тем, что делается сверху. Если с дамбы свисает леска или проволочка, конек наматывается хвостом, чтобы не унесло волнами. Если это леска рыболова, и рыболов начинает ее тащить, конек успевает освободить хвост и шустренько отплывает в сторону.
Когда парни уехали ловить ночью рыбу, мы с Анети сидели на дамбе и считали морских коньков, а Татьяна рисовала закат, который  у нее получился хуже картин, унесенных  ею в сарай.
Я вспомнила про диск с «Пленным», и мы с Анети побежали по дамбе к Тане. Я сказала: - сворачивайся! Мы тебе фишку сейчас покажем! (Я ее спросила до этого, видела ли она «Пленного», она ответила, что не видела и не собирается). Сказала: я на море приехала. Мне ваши дурацкие фишки не нужны.
- Таня, такая точно тебе нужна! Специально для тебя сделана.
- Ты не видишь – я делом занимаюсь!
- Таня, блин! Пошли, я тебе сказала! Пошли бегом!
Мы с Анети прибежали домой, прогнали пацанов, чтобы не мешали смотреть, созвали женщин и дочек Ширвани и стали дисциплинированно смотреть кино с самого начала, хотя начало ни для кого особо не интересно, так как пленного мальчика в самом начале нет.
Таня долго не шла, потом, наконец, пришла и начала греметь и что-то ронять у нас за спинами. На экране в это время был парнишка пленный, и я забеспокоилась, что он перестал для нее быть фишкой, и значит, я зря для нее старалась. Но, но тут она озабоченно сказала «твою мать», грузно села в кресло, где до этого стоял глебов ноут-бук, и как уперлась взглядом в экран, так и просидела до самого конца, до самого финального титра.
Фильм и вообще сделан удивительно, неоскорбительно ни для чьих глаз, но в нем есть особенный, отдельный от всего эпизод, который пОшло называть релаксацией, - просто он отдельный и зачаровывает независимо даже от сюжета. Когда уже все кончилось, и один погиб, а второй страдает, Раиса Гичаева, которая по ходу фильма стирала в речке белье и препиралась с мальчиком, поет длинную протяжную песню, поет высоким, противным голосом, и понятно, о чем поет, а в это время оператор показывает горы под солнцем и под тучами, и видно, как он хороший оператор.
Когда кино совсем закончилось и даже Гичаева перестала петь, Таня вынула из видика диск и положила к себе в карман прямо без коробки.
- Я сказала: ты что делаешь? А другие не люди, что ли?
Она сказала: какие – другие? - И ночью посмотрела фильм еще раз, почти без звука.
Утром Анети спросила: - а как у нее диск теперь забрать?
Я сказала: никак.

Как говорит Алёшка: подобно тому, как в милицейских протоколах присутствует предмет, похожий на пистолет, так в ленкиной душе живет чувство к Шамилю, похожее на любовь

Я думала, она после фильма подобреет, и она действительно некоторое время ходила грустная. Но когда ребята вернулись и рассказали про енотов, сожравших всю рыбу и наживку, и все их жалели и сочувствовали, она единственная сказала: придурки! Даже рыбы не можете наловить!
Если даже такой фильм не способен ее смягчить, то не стоит вообще стараться ее как-то переделать. Пусть ходит злая.
***
Мальчики поймали скорпиона, посадили в пластиковый стаканчик и всем показывали. Бросили в стаканчик вишню и кусочек мамалыги, чтобы не умер с голода. Скорпион – серенький, прозрачный, противный. Я надеялась – потеряют, но вечером принесли домой. – Папа, можно он у нас будет жить?
Папа молча пожал плечами.
Я спросила: - а можно, не будет? Он ночью продерет стакан, вылезет и цапнет!
Папа еще раз пожал плечами и вытряхнул стакан в речку. Давид начал визжать. Шамиль треснул. – Тете Юле не нравятся скорпионы!
Скорпионов не любят, но не боятся. К ним привыкли. Во многих старых домах живут скорпионы, а если новый дом поставлен на старом фундаменте или сложен из камней старого дома, то живут и в новых. По-моему, если бы папа первый раз не пожал плечами, а поговорил с сыном, он сказал бы ему: зачем ты еще одного принес? Нам своих хватает.
Про змей говорят: придет, но стараются не говорить, чтобы не вызвать дух. Поговоришь о змее – и она придет.

***

Тёщечка приравнивает зятей к курам и прикармливает как кур. Если что-то удачно сварится или испечется, бежит с большой миской со своего двора и еще с улицы кричит: Лёщечка! Шамил! Щирван! Глебачка! А вот идит что вкусное дам покущать!
«Зятья» становятся вокруг миски и едят руками. Иногда после этого Глеб уводит Алешку в конец мандаринового сада и учит не подходить к миске первым, чтобы всем четверым досталось поровну.
Если спросить: что вы там вкусное сожрали? - опишет очень подробно и с необычайным злорадным удовольствием.

***
Татьяну не любит большой петух. Не любит вероятно, за то, что выходя на крыльцо, она кричит: кто-нибудь уберет кур из-под ног?
Он ни разу не погнался за ней и не попытался ее долбить, но всегда случается на ее пути, раздувается от многообразия чувств, плохо скрывает клокочущее внутри презрение, и она правильно понимает его взгляд.
Петух роскошный. Точно такой, как в рассказе Фазиля Искандера, которого она, вероятно, начиталась, и который убедил ее бояться красивых петухов. Кто-нибудь из ребят берет петуха под мышку и стоит с петухом под мышкой, одобрительно поглаживая большим пальцем пышную шею петуха, пока она прошествует по двору. При этом парень и петух смотрят с одинаково сложным выражением.
В окно высовывается дед Ушанги и, размахивая палкой, кричит: что стоишь, как баран? Предлагай петуха, пока люди ходят!
Я начинаю смеяться. Алешка, Шамиль или Ширвани уныло смотрят, потом слабо улыбаются и наконец смеются: женщина, купи петуха!
За этим следует красивый финал: петуха поднимают над головой и отпускают. Он тяжело и мощно летит на землю, бьет крыльями, охорашивается и с достоинством доблестного воина идет топтать кур.


22 июня 2009
Главное на работе – не думать о работе. Потому что нельзя всерьез думать о документообороте, который напрочь высушивает мозги.
Сразу после обеда, в час дня, наступает странное и страшное время, когда хочется спать – и начинаешь умирать от того, что хочешь спать и до всего хорошего так далеко и так долго ждать, что не веришь, что это хорошее начнется, когда придешь домой, наденешь сарафанчик и сходишь на море, и подышишь воздухом, и почувствуешь себя нормальным, свободным человеком, не заключенным в серые стены и вечно кривые, безжизненные, перфорированные планки жалюзи.
С самого утра сама собой напевалась песня-плач Раисы Гичаевой. Когда мы смотрели диск, Вера, которую ничейный зять Глеб и родной зять Шамиль одинаково называют Тёщечкой, в неродном, неродственном языке различила знакомое и – главное – логически предсказуемое слово зять, поделилась им с Соней, и обе стали настаивать: в песне-плаче есть слово зять, хотя и неясно, как его пристегнуть к мальчику-подростку, который по возрасту не может быть ничьим зятем. Так рано они не женятся.
Мы обсудили, в каком контексте может быть такое неэстетичное, непесенное слово: я люблю своего зятя, у меня самый лучший зять, эти суки ухлопали мне зятя (что наиболее уместно в контексте фильма).
И сегодня в послеобеденной одури меня озарило: если слово зять действительно есть, то нужно соединить его с тонкостью чувств и трагичностью мировосприятия восточной женщины. И тогда оно зазвучит в единственно реальном значении: ты уже никогда не станешь моим зятем.
Русская женщина так никогда не скажет. А восточная именно так подумает, почувствует, сама расстроится, пацана расстроит, еще и несостоявшуюся девочку-невесту, которая тоже тонко чувствует, заставит вместе с собой рыдать.
Если я права, то какие бездны открываются за этим словом! Матери, у которой грохнули сына, ничего другого не остается, как только петь.
А когда несостоявшаяся тёща тоскует о несостоявшемся зяте – это от души, от всего сердца. Кстати, восточные женщины зятей обожают. Про сына могут сказать (или тайком подумать), что сын – это даром потраченное время. А вот зять! Зять – категория бесспорная. Поэтому ничего странного, если тетка, плачущая по погибшему подростку – не мать, а Тёщечка.
Позвонила рассказать Глебу, думала, он скажет: ух ты! Глеб сказал: мне бы хотелось, чтобы в мое отсутствие ты жила менее интенсивной жизнью.
- Еще менее интенсивной? Я на работе сплю!
- На работе надо работать. А спать надо ночью дома.
А за окнами пляж, на котором мальчик накачал резиновую лодку и посадил в нее свою девушку. Девушка влезла в лодку в джинсовой юбке. Было ясно, что легкая лодка перевернется, и целый сектор пляжа смотрел и ждал. Лодка перевернулась и девушка вниз головой улетела в воду. В длинной джинсовой юбке. Если б она была в купальнике, было бы неинтересно, и никто бы на нее не смотрел. А так все за нее порадовались. В мокрой юбке домой пойдет.

***
Ранний сексуальный опыт Алешки был захватывающим и поселил в нем здоровое жизнерадостное отношение к сексу в любом виде.
Однокурсница, с которой он занимался сексом, прямо во время занятий сексом впала в кому и несколько дней провела в реанимации. Алешка очень обрадовался, чрезвычайно собой гордился и всем рассказывал, что так понравился одной девчонке Машке, что от восхищения она чуть не умерла.
Ему посоветовали меньше трепаться, поскольку девчонка Машка впала в кому не от восхищения, а от передоза. Глеб сказал - притихни, и побил его, чтобы не связывался с наркоманками и не учился у них плохому.
Медицинский диагноз Алешка быстро забыл и до сих пор любит всем рассказывать, что его первая сексуальная партнерша умерла от восхищения.
Через несколько лет она действительно умерла. И опять не от восхищения, а от передоза.

***
Глеб в своей Москве погнал машину на автомойку, выбрал слабенькую девочку, студентку на подработке, чтобы дать ей возможность заработать, – и слабенькая девочка струёй воды выбила  подфарник. Колпак, правда, был поврежден до этого, и они вчетвером на корточках его подолгу разглядывали, вынимали, чистили о шорты, снова закрепляли, и вполне можно было ездить. А девочка добила. Тот случай, о котором водители маршруток говорят: кто думает, что девушки слабые, пусть посмотрят, как они закрывают дверь маршрутки.
Я хотела предложить ему приехать в Поселок, где ему бесплатно помоют машину «Кёрхером» без ущерба для подфарников, но побоялась раньше времени искушать, формально посочувствовала и услышала, что я неискренняя.
Днем он поехал менять подфарник, увидел в магазине коптильню и купил коптильню. Бодро сказал, что если не будет рыбы – будем коптить енотов. А перед тем, как позвонить мне, позвонил ребятам и похвастался. Парни, у которых есть постоянная коптильня в виде кирпичной ямы, изогнутого листа железа и штыря с крюком пытошного вида, вежливо сказали «ура».  Пришел к выводу, что и те неискренние. Коптильня теперь не дает покоя.
***
В «Комсомольской правде» (толстушке) есть рубрика, в которую читатели присылают снимки прикольных объявлений  и этикеток. В последнем номере два белых медведя с розой в лапах и этикеткой «Педики-медведики». И еще одна забавная: то ли заяц, то ли медвед с этикеткой «Мишка-заяц в кофте». И правда в кофте.
Вечером рассказала по телефону Глебу. Он сказал, что летом они с Шамилем будут участвовать в «Дозоре», назовут экипаж Педики-медведики, и чтобы я пошла заказала майки: эльку и Х-эльку.
Я спросила: а Шамиль согласится надеть такую майку?
Глеб сказал: да никогда в жизни, я целый час его опылял, давай теперь ты поговори с ним. Мы его добьем!
Я позвонила, но уговаривать, конечно, не стала, просто сказала: Шамиль, только не подумай, что я хоть краешком мысли думаю, что ты будешь гонять Педиком-медведиком, но это такой кайф на самом деле, такая фишка. С вами бы все фотографировались.
- Со мной и так все фотографируются!
- После этой фразы ты должен сказать, как маленький грузин в старом фильме: я хочу шрам через все лицо!
- Мне не нужно шрам! Я не хочу быть написано, что я педик!
Виртуозно, конечно, формулирует. А еще стихов много знает.
- Ладно, Шамиль, не обижайся.
- Я не обижаюсь, но я с таким названием не поеду!
Замучили беднягу. Позвонил опять Глеб, поперебирал между «Ночными всадниками» и «Конницей Буденного» и решил заявиться в протоколе «Копченые еноты».
Сегодня заказала футболки: «Копченый енот Алексей», «Копченый енот Глеб» и «Копченый енот Шамиль».
Дядька спросил отчество Шамиля. Я сказала: Валерьевич.
- Какое у него прозаическое отчество! Хорошо, что не Геннадьевич. Был бы он какой-нибудь, ну, я не знаю, Тамерланович, можно было бы перепутать на майках отчества и написать Глеб Тамерланович и Шамиль Олегович.
Я позвонила Глебу и спросила: хочешь отчество Тамерланович?
- Только об этом и мечтаю. А это можно сделать?
- За деньги можно.
- Плати.
- А Шамиль не против побыть Олеговичем?
- Я тебе щас перезвоню!
Не перезванивал он довольно долго, видимо, Шамиль нельзя прям так уж сказать, что сразу понял, зачем ему впаяли чужое отчество (по-моему, он до сих пор этого не понял). Я успела кучу всего сделать по работе, когда перезвонил Глеб и сказал, что Шамиль не против.
Я вернулась к дядьке в киоск и рассказала про Педиков-Медведиков. Он ответил, что экипаж с таким названием, скорей всего, не внесут в протокол «Дозора» из соображений политкорректности, - они там всерьез к себе относятся. А если молодой человек еще и женственный…
- Я не сказала – женственный! Просто очень красивый. Изысканно красивый.
- Простите, а как вы себе это представляете? Красивый молодой человек со слоганом на груди: «Я – педик»? Вдвойне двусмысленно.
- Там не от первого лица речь. Там ссылка на медведей.
- На медведей вряд ли кто обратит внимание. Зато слово педик будут читать и перечитывать!
Я подумала: а действительно.
Он сказал, чтобы я не переживала, он мне подарит майку с медведями за две первых, и кто-нибудь не изысканно красивый сможет ее носить. Я вспомнила про Лешку и сказала: только не элечку, а иксов побольше.
- Какое у вас большое разнообразие мужчин!
Я вернулась в офис, скучно работала и смотрела в окно на дядькин ларек, в витрине которого висит наша прошлогодняя майка «Все бабы как бабы, а я – БОГИНЯ!», когда позвонил Лешка и спросил: ты мне майку с медведЯми напечатала?
- Конечно.
- А как ты напечатала?
- Два мишки с розой и логотип «Педики-медведики».
- Молодец. Я в ней буду Ленку раздражать. А с копчеными осетрами напечатала?
- Тоже напечатала.
- А как ты напечатала?
- Копченый енот Алёша.
- Молодец!
Потом позвонил Глеб и попросил лично для него майку «Мишка-заяц в кофте».
Я сказала: сейчас схожу, - и вдруг поняла, что если мы не хотим испортить Шамилю гонки в «Ночном Дозоре», то нужно убрать с его майки отчество Олегович. Пошла опять к дядьке и спросила: вы еще не напечатали? Дядька ответил: напечатал просто Шамиль. Без отчества. Я раньше вас понял, что не будет парень по имени Шамиль носить на майке чужое отчество.
Две футболки он сделал бонусом и сказал, что за всю жизнь в этом заведении не слышал столько глупостей, сколько в этот день от меня одной. Пока я соображала, как мне к этому отнестись, обеспокоился, что обидел, и пригласил в китайскую кухню. Я сказала, что не могу. Он ответил: конечно, когда у вас столько Тамерлановичей!
С утра пошла и сделала еще одну майку: - мордаха и большими буквами «ПЛЕННЫЙ ТАНЬЧИК».
Без объяснения причины. Она наверняка скажет, что так глубоко в душу ей еще никто не влезал. Или не плевал. Но в глубине души порадуется.
Дядька тоже обрадовался: а я уже думал, что я вас никогда больше не увижу!
Показала ему свое окно в офисе, которое выходит на его ларёк. Он сказал: - а давайте махать друг другу!
Весь день думала о Татьяне. Мысленно разговаривала с ней. Об Учителе. Об их экономном методе.
Железный Таньчик – большая толстая тетка. Пышная роза, опаленная, как солнцем, своей экзотической любовью.
Злая. Хотя это, скорей всего, просто защитный слой. Как панцирь черепахи.
Может быть, не надо так с ней шутить? Но, с другой стороны - а что особенного?
29 июня 2009

Уезжаю. Недели на две. Приехал в икстрейле Глеб. Надел новую майку и уехал к алёнкиному мужу в гараж. Только его и видели. Привез мне лыжные ботинки в подарок. «Саломон». Купил их на распродаже в «Триале». В них залит парафин, который, нагреваясь, принимает форму ноги, поэтому в них удобно ездить. Я надела ботинки и часа два ходила в них по комнатам с внушительным лязгом, как терминатор. Они действительно удобные, тяжелые, ноги в них ни гнутся, зато чувствуют, как разогревается парафин и принимает форму ноги.
Маруся сидела в кухне и изобретала вопросы, каждый раз интересней предыдущего: - Галочка, когда они уезжают?
- Ночью.
- А как он не боится по ночам ездить? А если машину отнимут?
- Ты меня об этом спрашиваешь?
- На сколько она уезжает?
- На две недели.
- Две недели в тишине поживем, как люди.
- Зачем вы туда ездите? Как будто у нас море не такое!
- Не такое. У них море пахнет счастьем, а у нас – нефтеперевалкой.
Я хотела сдержаться, но все же брякнула: там Маруси нет!
Маруся вышла из кухни и стала собирать вещи, чтобы ехать в Запорожье. Мы ее убедили, что я первая решила уехать. Она надеялась, что я поеду в ботинках, и когда я их сняла и положила в коробку, ушла стоять на балкон и страстно сказала попугаю: это не человек!
Ботинки упакованы в яркий картонный чемодан с ручкой, который занимает столько же места, сколько стоящая на балконе коробка с СВЧ-печкой. Когда я воздвигла чемодан на коробку, а сверху на него улеглась кошка, Маруся сказала: Галочка, я здесь больше не могу жить.
Чтобы я не уехала в желтом, очень коротком сарафане, мама замочила его в стиральном порошке. Сарафан пришлось выполаскивать, выжимать и укладывать в пакет мокрым.

До двух часов ночи пили у Левана и орали песни, в третьем часу вернулись домой, абхазы – сытые и трезвые, Алешка с Глебом – будто хрустальные, в обнимку ходили по двору и пели «Я сам себе и небо и луна, голая довольная луна, долгая дорога, да и то не моя»…
Абхаз пьет только в том случае, если говорит тост. Всё остальное время общается и спокойно ест. Наши мальчики пьют под чужие тосты и напиваются в хлам, вследствие чего испытывают острую потребность а) философствовать; б) набить кому-то лицо.
Местные относятся с пониманием, и хотя лицо для битья не подставляют, но соглашаются петь вместе с нашими «меня держала за ноги земля, голая тяжелая земля, медленно любила, пережевывая»… В прошлом году пели «Уезжает русский мальчик\\ждет его ноябрь снежный», а еще до этого «выходили из избы\\здоровенные жлобы\\порубили все дубы на гробы». И такое было.
Глеб напивается раза два, редко – три в течение всего лета, выбирает терпеливую жертву (как правило, бессловесного Шамиля) и рассуждает с ним об отеле, который хочет построить в Абхазии, и о женщинах, которых у него две, без опасения, что Шамиль может перебить и начать озвучивать доводы своего рассудка. Следить одновременно за своей мыслью и логикой собеседника Глеб не в состоянии.
Ширвани тоже слушает не перебивая, но с единственным недостатком: когда Глеб начинает рассуждать, он складывает руки на животе и громко храпит. Я держусь поблизости и ловлю случай увести его в дом и освободить от него Шамиля. Глеб это знает, старается не потерять бдительность и дает понять, что женщины ему в это время неприятны.
- Основной фишкой моего отеля будет Управляющий! Красавчик! Враг! (Шамиль молча изумился, почему враг). – С дробовиком!
Я спросила: - а почему не со снайперской винтовкой?
Глеб замолчал и постарался как можно шире открыть глаза, чтобы как можно выразительней выразить неуважение. Глаза широко не открывались, а наоборот, закрывались. Тогда он выразил неуважение интонационно: - нормально, да? У нас мужской разговор, а она встряла! А почему не «муха»? А почему не базука?
- Не матерись!
- Я тебя умоляю! При женщине, которая ничего не смыслит в курортном бизнесе, материться можно и даже нужно. Братан, я не знаю ни одной тетки, которая хоть что-то смыслит в курортном бизнесе. При этом обязательно надо встрять! А потому что понты! Я тебя умоляю: не женись! Слушай, что опытный человек тебе говорит.
В этом месте давно и удачно женатый Шамиль начинает скучать по Аньке, и лицо его принимает нежное выражение человека, который хочет спать и хочет к своей жене, а я жду повода, чтобы снова встрять. Правда, Шамиль не складывает руки на животе и не храпит, а по настроению может кофеечку приготовить в раскаленном песочке в турочке, и Анети прибежит его вместе с нами пить, и будет потихонечку тайком его целовать в затылок, а если не хочет кофеечек, будет молча смотреть с мягким выражением и взглядом просить: уйми его! Уведи его!
- Прикинь, мы познакомились, когда ты еще вот таким пацаненком бегал…
- Я тогда уже школу кончил!
- А теперь прикинь. Ты уже кончил школу! А я  еще тогда попросил: выучи ты, наконец, эту песню, чтоб я не путался. Чтоб я, как последний лох, не говорил каждый раз – там белый храм, а она потом сразу «крестимся»! Душа поет, а при чем тут «крестимся»? Когда душа песни просит, чего меня заставлять каждый раз креститься? Да ты не пережил, ты не можешь это понять, как жить с человеком, который песню не может выучить…
- Глеб, идем влезем в интернет, там эта песня сразу откроется, и мы ее сразу выучим. Шамиль, не задерживай его, мы сейчас сходим посмотрим песню и вернемся тебе споем.
- Ладно, братан, ты тут посиди тихо и никуда не ввязывайся. А мы песню учить пошли.
Мы уходим. По пути он делает несколько отрывистых попыток вернуться поцеловать Шамиля, но тот уже соскочил, и мы, наконец, уходим.
По прежним впечатлениям от поисков песни он смутно помнит, что в поиске присутствует какой-то сюрприз, хотя и не помнит, какой именно. Сюрприз же состоит в том, что раньше песни случайно открывается какой-нибудь порносайт, и простая элегантность этого события приводит его в восторг. Он приникает к ноут-буку, разговаривает с девками, учит их, что и как нужно делать по понятиям, и сам не замечает как  засыпает, склонив голову на стол, а утром уже не помнит ни про порносайт, ни про песню с храмом, зато сильно страдает от похмелья.

- Совсем обалдела? – спросила Таня, когда я вручила ей футболку.


Шамиль с хвостом. Вид сразу полковничий. Если бы еще камуфлированные штаны вместо красных шорт, был бы вообще повстанческий.

- Джаван, а Джаван! Джаван!
- Что ты так кричишь, что ты хочешь?
- Джаван, ты как очки наденешь – делаешься глухой!
(Только за этим и звала).
***
Стояли впятером, низко нагнувшись над капотом и оттопырив попы в шортах. О чем-то тихо переговаривались. Со стороны показалось, что разбирают кого-нибудь на органы, или сквозная дыра в капоте, или Глеб привез новую невиданную штучку.
Так сосредоточенно стояли, так вдумчиво переговаривались – а это они впятером искали в аптечке бинтик.


Алешка с Шамилем ездили накануне в Сочи, и я спросила: - Леша, как в Сочи съездили?
- А мы в Сочи не ездили. Мы под Адлер ездили. Там архитектор живет, В.Б. У него там дом, лес, поляны, горные склоны, перевалы, ручей течет…
- Море.
- Вот это я б не сказал. До моря там километров 20. Вот мы у него были в гостях. Он Глебу нарисовал деревенский балканский дом. Приедет строить.
- А еще что было?
- Шамилю пиджак белый подарили.
- Зачем?
- Подумали, что он гомосек.
- И он что - его прямо взял?
- Сначала обиделся. Потом взял.
- Шамиль взял белый пиджак? Зачем он ему вообще?
- Я тоже все время думаю: на фига Шамилю белый пиджак. Самое главное – он тоже об этом все время думает. Прикольно на самом деле съездили. Наклейки «дозорные» привезли! На «Харлее» покатались.
- Ты сам «Харлеем» рулил?
- Сначала за спиной. Потом сам. Эротичная конструкция, ты не представляешь!
Шамиль показал пиджак, который висит в комнате у деда. Дед принципиальный, старый, замахивается палкой, к нему в комнату посторонние не ходят, поэтому никто не возьмет поносить этот пиджак. Я прошла в нем туда-сюда по комнате. После меня Шамиль тоже его надел. В обоих случаях получилось грустно: сначала драные джинсы, потом красные шорты, мокрые волосы, босые грязные ноги, а сверху - коллекционный пиджак за три тыщи баксов, с дивным запахом чужого парфюма. И нужно все время следить, чтобы дед палкой не достал. И хочется получить этот пиджак в подарок.

Сидели под виноградной беседкой спокойно завтракали – и вдруг Таня пожаловалась на отсутствие в магазине пребиотиков. Местные молча озадачились. Глеб искренне сказал ей: Тань, ты была бы добрее, если бы не страдала всей этой х-нёй!
Я спросила у него, что такое пребиотики. Он сказал: не знаю. Но в дедовом тане наверняка есть и пребиотики, и антибиотики, и анальгетики, и антидепрессанты.
В дедовом тане действительно есть всё. Рано утром дед наливает в двухлитровую бутылку кефир пополам с минералкой, взбалтывает, сыплет соль, перчик, закручивает крышку и выставляет на солнце. Минералка берется из крана или из садового шланга – смотря что ближе. Кефир на самом деле прокисшее молоко от тещечкиной коровы. Бутылка весь день потихоньку квасится, кто идет мимо - открывает и пьет. Только нужно как можно чаще бросать кусочки льда.
Если дети тайком ее раскачают, а ты откроешь – всё ее содержимое фонтаном с шипением улетает в небо. (Я думаю, что это Лешка балуется. Дети самой жизнью приучены не играть едой). Весь день все пьют, доливают воду, кефир и бросают лед. Такой вот неиссякаемый источник. С пребиотиками.
Пятое июля 2009

Прелесть разговоров с Алёшкой в том, что они большей частью неприличные, и их сложно воспроизвести, не вызвав у человека морального протеста.
Cидела варила кудрявый супчик чихиртму, подошел Алёша и спросил: ты о чем мечтаешь?
- Я не мечтаю, я суп варю.
- И ни о чем не мечтаешь?
- Тогда о пенсии. Пойду на пенсию – побросаю все работы!
- И чё будешь делать?
- Жить. Лёш, только не говори, что о презиках опять мечтаешь!
- Да.
- Лёша, нет. Мы эту проблему на днях снимали. Они не могли так быстро кончиться.
- Почему не могли? Могли. Катька без презиков не дает. Говорит – ты на мне не женишься.
- А с презиками женишься?
- С презиками вообще вопрос не стоит.
- Сто рублей хватит на мечту?
- Юль, ты вообще адекватно ощущаешь себя в окружающем пространстве?
- А двести? А больше у меня нет.
- Не пошел разговор. С какого места начнем? С твоей пенсии?
- Лучше с твоей мечты. Леша, триста. Да и то не бескорыстно, а за креативность твоей мечты.
- Но ты веришь, что я люблю тебя больше всех?
- Самое главное, что ты презики на меня не тратишь.
***
Руки вымыли, столы вымыли, доски вымыли. Месим-месим тесто – тесто черное. Творог белый, мука белая, яйца желтые. Налепили сырников, придали им форму – сырники получились черные.
Если успеем положить на сковороду и зажарить, пока Ленка не увидела – Ленка сядет и вместе со всеми съест. Если не успеем – потребует себе отдельной еды, вызовет в свидетели Глеба и будет обзывать нас неряхами.
Глеб разламывает горячий сырник пополам, ходит с ним по двору, ест и издали переругивается с Ленкой: Лена, сырники грязными не бывают. Они что, на пол их роняли? Сырники бывают равномерно прожаренными и непрожаренными. Эти сырники – прожаренные. Юля!
- А?
- Вы что, на пол их роняли?
Тещечка приносит абхазский сыр, с виду похожий на свернутую жгутом чистую половую тряпку. Сыр положено руками рвать на куски. Он грубый, нитяной и очень вкусный. Можно весь день ходить по двору и есть только этот сыр, что, собственно, все и делают.
После того, как сыр порвали на куски и уложили в большую миску, он похож уже на грязную половую тряпку, которую разорвали в клочья. Помоешь из шланга – чистый.
С сулугуни сложнее. Его режешь аккуратными большими ломтями и красиво укладываешь на блюдо. Красиво уложенный на блюде, он плачет грязными слезами и его нельзя помыть из шланга, потому что вместе со слезами вода смывает вкус.
Глеб говорит: что вы его мацаете, кромсайте прямо на блюде.
Вроде бы и люди хорошие, и руки моем, и шеи у всех чистые, - а сыр почему-то грязный.
      07 июля 2009

Утром поедем в Сочи. Ребята прилепили свои наклейки и едут в координационный центр, а из Сочи тремя экипажами – в «Дозор». Глеб – водитель, Шамиль - полевой, будет бегать по городу с фонариком и искать коды. Код для новичков – 1, то есть ничего страшного, заброшенного, опасного и непонятного. Они-то хотели сразу третий!
Нас с Анети и Тещечкой берут прокатиться в Сочи, а назад мы должны добираться на маршрутках. Обе в последний раз были в Сочи до рождения детей.
Для Анети съездить в Сочи то же самое, что для меня поехать в Москву. Она бы и еще не поехала лет десять, но я понемножку надарила ей тайком от Шамиля денег, из которых составились пять тысяч, скрывать их от мужа ей мучительно, а показать нельзя, потому что заставит немедленно вернуть, поэтому их срочно нужно потратить на что-нибудь неинтересное для мужа: платьица, джинсы, плащик, а мужу после сказать, что… ну, что-нибудь придумать. Мы еще ничего не купили, поэтому не знаем, что будем врать.
Ужасная получилась поездка. Надо оставить эту манеру подсаживаться к мужчинам. Едут – и пусть себе едут куда им надо. В «Dozor» с тремя тетками на заднем сидении не ездят! В машине с экипажем, попискивающим ноут-буком и наклейками на стеклах мы были лишние.
Глеб спрашивал: как вы домой добираться будете?
- На Икарусе.
- Замечательно. Приобретешь опыт трехчасовой поездки в старом Икарусе в сильную жару. Как хохлы говорят?
- Будешь маты, шо слухаты!
- И не вздумай звонить и просить: Глебушка, забери меня отсюда! Даже не подумаю!
Камерной поездки туда, как бывает, когда едем втроем или вчетвером, не получилось. Вера непрерывно кудахтала, пока Глеб не сказал ей: Тёщечка, много текста!
Шамиль переживал, что однодневная поездка в Сочи непоправимо испортит Аньку, - и правильно переживал! Когда жена едет в другой город, чтобы потратить заначку, потому что измучилась прятать ее от мужа – это то самое и есть!
Я показала Глебу песню в блокноте, где у них переписаны для ДОЗОРА все приметные дома и деревья, а также все сидящие и стоящие под елками и пальмами «пацаны», у которых может быть код.
Он спросил: - это что такое?
- Песня. «Там белый храм». Ты просил найти и выучить – я нашла и выучила!
- Я просил?
- Просил!
- Когда это я просил?
- Когда перепил у Славика.
Шамиль подтвердил: просил!
- И что делать? Петь ее, как алешкин гимн?
Анети сказала: давайте петь!
Общее пение получилось плохо. Во-первых, никто не знал мелодию, во-вторых, в шесть ура и вообще поется плохо, потому что хочется спать.
Попытались петь «Я сам себе и небо и луна», но почему-то не попали в тональность и съезжали все время на Земфиру, у которой есть очень похожая «Я искала тебя ночами темными». И с того же диска. И столько же раз прослушанная. Пока мучились с Земфирой, чуть не пропустили место на трассе, где я говорю «крестимся!» И пропустили бы, если бы Глеб не хватился: - а ну-ка тихо! Говори!
– Что говорить?
– Ну, всё. Можно возвращаться. Пути не будет. Как можно ехать играть и не сказать «крестимся»!
Заехали в Лыхны помолиться в храме. В Лыхны очень старый храм, ему не меньше тысячи лет, и в нем можно молиться людям с любой религией. В храме считают, что БОГ ЕДИН, а мои абхазы либо очень сдержанные христиане, либо неубежденные мусульмане (даже свинину едят, когда приспичит). Их набожность лежит где-то очень близко от православия, я бы даже сказала, плавно перетекает из православия в мусульманство, затем опять в православие, и на этих волнах они живут, не совершая сознательного зла.
Когда Шамиль с Ширван-шахом покупают тонкие желтенькие свечи и молятся, вытянувшись в струнку, я не молюсь и ничего не прошу, чтобы не мешать Господу сосредоточиться на их чрезвычайно специфическом, сложном языке. Не знаю, как Господь понимает их, но, наверное, как-то понимает.
Аня спросила: - как нужно просить, чтобы они победили?
- Своими словами. Как чувствуешь – так проси.
- Я никак не чувствую. Говори вслух, я за тобой буду повторять.
- Матушка Пресвятая Богородица! Сделай так, чтобы они не гнали 120 там, где положено ехать 40. Матушка Пресвятая Богородица! Сделай так, чтобы они не обожрались ночью энергетика и не попали в больницу чистить кровь.
- Обожрались – некрасивое слово. Богородица обидится.
- Поймет. Это некрасивое слово – медицинский термин, когда речь идет об энергетике.
- А как чистят кровь?
- Капельницу ставят.
- А потом?
- Отпускают. Матушка Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы они вовремя прошли все уровни, нашли свои коды и получили приз. Точно скажет, что мы совсем тут чекнулись!
- Всё?
- Нет. Матушка пресвятая Богородица, сделай так, чтобы не полыхнул Кавказ. Сделай так, чтобы не было войны и чтобы моего мужа на ней не грохнули.
- Моего мужа Шамиля Валерьевича?
- Просто Шамиля. Без Валерьевича.
- А Она поймет, о ком я спрашиваю?
- Конечно. Она ж сама тебе его подарила. Спасибо ей заодно скажи. Ей приятно будет.
- А почему мы молимся Богородице, а не Господу?
- Господу молятся мужчины. Зачем мы будем устраивать свалку в храме и хором просить каждый о своем?
Я оглянулась на мальчиков и засомневалась, что они просят о Дозоре. Шамиль не до такой степени дурак. Да и Глеб, хотя и азартный, но тоже не до такой степени. Посмотрела, как они стоят, спрятав за спину свои кепки-немки, Глеб в дурацкой чистенькой майке «Мишка-заяц в кофте», Шамиль в коричнево-серебряной, сложно-католической, готической, какие у них торжественные, фантастические лица, и поняла, что мы любим своих мужчин не за то, что они умные или выдающиеся, а за то, что они дураки до самой смерти. И в этом главное их достоинство.
Я и сейчас так думаю.
Когда мы вышли из храма, Аня сказала: - я не хочу ехать в Сочи. И не хочу прятать от него деньги.
- Уже всё, уже приехали! Если ты сейчас скажешь, что возвращаешься, тебя не поймут и вернутся вместе с тобой. Ну, как это: вошла помолиться в храм, покаялась в грехах - и передумала ехать в Сочи! Не надо им праздник портить. И заначку свою, наконец, потратишь.
Когда мы на подъезде к Сочи попали в многокилометровую пробку с реверсивным движением, мы поняли, что вернулись на Родину, и на Родине всё хорошо, все счастливы.
Мы втроем вышли из машины, чтобы дойти до центра пешком по трассе, а они остались стоять. Два раза они нас догоняли и обгоняли, а в третий раз, когда они поравнялись с нами, и Шамиль высунул в окно полторашку с таном, из соседнего Матисса выскочила даже и не девушка уже, а молодая женщина и молча обхватила его за шею (я бы сказала – сделала профессиональный захват в замок), а другая стала быстренько и бесцеремонненько их фотографировать. Не знаю, что у них получилось, потому что он сначала инстинктивно отдернулся назад, а потом высвободился из-под ее руки и как-то все время держал перед собой бутылку. Хотя, может, что-то и получилось. Мы даже посмеялись вместе с ними: красавчик! Враг! (Хотя я, например, ни разу в жизни не только не обхватила его за шею, но вообще боюсь до него дотрагиваться. Как бы это выглядело?).
Анька вдруг разревелась, и мы с Тёщечкой успокаивали ее до самого цирка: пора привыкнуть уже, что они все дуры.
Всю жизнь боится, что какая-нибудь такая тетенька пересадит его в Матисс и увезет на новое ПМЖ. И он, как бессловесный барашек, прыгнет в чужой автомобиль и поедет с ней на новую историческую родину. Мы ей говорим: он же не дебил, чтобы садиться в чужой Матисс. И он же все-таки патриот своего Отечества.
Но цивилизация и ее коснулась своим крылом, потому что она выговорила совершенно необыкновенную вещь: в Матисс не пересядет, а в Пайнтфайндер (черт знает, как это пишется) возьмет и пересядет!
Тут мы ей сказали: - значит, это не последняя твоя трагедия, потому что, помимо Икстрейла и Пайнтфайндера (черт знает, как это пишется!) еще есть Ниссан-Кашкай, Ниссан-Икстерра, Нисан-Патрол, Ниссан-Сафари, Ниссан-Сатурн и Ниссан-Коннект. А может быть, и другие Нисссаны есть, нужно спросить у Глеба. Или же у Шамиля, которому видней, чем Глебу, в какую машину он собирается пересесть, чтобы перестать быть патриотом любимого Отечества.
Вторая (смешная уже) трагедия случилась с ней, как только вошли в первый магазин, куда они с мамой захотели войти (без них в этот магазин я бы никогда не вошла, но им показалось – можно). Она, бедненькая, считала свои 5 тысяч громадной суммой и мучилась величиной этой суммы, пока не оказалось, что первая же легкая юбочка, которая ей понравилась и с которой она пошла в примерочную, не сосчитав всех цифр на этикетке, в наивной уверенности, что юбка стоит 647 рублей, стоит 6470 рублей.
После этого она перестала бояться Пайнтфайндеров и стала думать, стоит ли ей тратить заначку, и так ли невыносимо было ее вообще иметь. Я повела их с Тёщечкой по нормальным магазинам, в которых ту же юбочку можно действительно купить за 647 рублей (с мягким округлением в сторону пятидесяти. А на распродаже – в сторону пятисот рублей).
Мы купили ей хорошенькую розовенькую флисовую олимпийку, узенькие джинсы, вышитые цветами, плащик. Нам попался очень хороший плащик, вышитый, стоимостью 1700 рублей, и пришлось немножко сломать ей психику, чтобы купить этот плащ за эти деньги.
Шамиль напрасно переживает, что ее можно испортить поездкой в Сочи. Я думаю, ее уже ничем не испортишь.
Кончилось тем, что за олимпийку и джинсы она заплатила из своих, а плащ мы ей с Глебом подарили. Глеб так и сказал, когда давал деньги: купи всем что-нибудь веселое.
Ходить в Сочи по жаре, по сотне магазинов (правда, с кондиционированным воздухом, но и с жаркими сгоревшими курортниками и одними и теми же нарядами и ценами, долбить Аньке, что если пацаны хотят брюки с бэтменом, то это не значит, что нужно купить им брюки с бэтменом, если можно купить милитаризованные брючки с продетыми веревками, ремнями и оттопыренными карманами, и уж точно нельзя покупать рюкзаки со Спайдерменом, потому что есть нормальные красивые рюкзачки без Спайдермена, и она в конце концов согласилась, что без бэтмена и Спайдермена правда лучше, но как ее пришлось уговаривать и объяснять, что их с Шамилем дети не могут ходить в штанах с бэтменом и с рюкзаками со спайдерменом) итак убийственно, а нам еще предстояло возвращаться домой на трех маршрутках.
Из Сочи до Казачки доехали в прохладной славной ГАЗЕЛЬке, а за Псоу сели в тот самый желтый Икарус, которым меня старательно пугал Глеб, раздолбанный, угарный, с синими занавесками, с вязким горячим воздухом. Проехали минут двадцать – и я к стыду своему начала умирать на глазах у всех. Мне дали нитроглицерин (Аленка мне почему-то запрещает брать его в рот, хотя он иногда спасает), дали валидол, бутылку холодного айрана с кусочками льда и травками. Толстый, в шортах и в майке на бретельках, поднятой до подмышек, водитель отъехал километров на 20, остановил автобус и сказал: иди нирни пирямо головой – сразу легче станет.
Я пошла и нирнула пирямо головой (на мне с самого утра был купальник, я надеялась, что мы в Сочи искупаемся), он стоял по колено в воде и умывался, а весь автобус сидел и ждал. Действительно стало гораздо легче, сели и поехали, и весь автобус стал спрашивать у Тёщечки, что я хочу покушать, и передавать нам вишни, зеленые яблоки, мушмулу, кулечек турши, которая до этого раздражающе пахла на весь автобус, а оказалась просоленная, перченая, необыкновенно вкусная.
Позвонил Глеб и спросил: ты уже ощутила разницу между джипом и Икарусом?
Я сказала, что разницы никакой нет, если народ хороший, меня сначала отпаивали таблетками, теперь откармливают туршой – и я всех очень люблю.
Глеб спросил: где вы едете? Выйдите из автобуса и ждите на берегу. Алешка пригонит за вами катер.
Шамиль на заднем фоне начал визжать, как Давид из-за скорпиона. Этот катер – резиновый катамаранчик с ямаховским мотором и амбициозным большим рулем, все четверо любят больше, чем свои машины, своих жен и своих детей. Его на руках вносят в воду и выносят из воды, он зимует в доме. Алешка допускается на него только пассажиром. И я ни разу не видела, чтобы Ширван-шах на нем гонял, хотя ему оставляют ключи, если уезжают.
Я сказала, что мы, в принципе, уже почти доехали. Глеб рявкнул: я сказал – вышли из автобуса. Мы сразу не вышли, а доехали почти до Сухума, имея во всех окнах со стороны моря пышный закат, раскаливший синие шторки и вязкий воздух. Мне опять стало плохо, и пришлось выйти, но сначала мы со всеми переобнимались, и мне было ужасно стыдно за дивертисмент, который я всем устроила: русская дура, неспособная без двух обмороков проехать час сорок на комфортабельном автобусе. Наверняка они так не подумали. Потому что добрые.
На трассе Тёщечке пришлось объяснять, что катер нужно ждать с моря, а не на встречной, и что Лёшка нас не утопит, хоть он и Лёшка. Мы успели два раза искупаться, пока он подрулил и сказал нам: грузитесь, тётьки!
На боковом бортике сидела совершенно новая девочка в узкой маечке и узеньких розовеньких плавочках с бантиками, которую он взял покататься.
Прямодушная Вера сказала ей: Катя, что ты здесь делаешь? Иди домой. Тоже Катя, но уже другая Катя. Катя Next. Лёшка очень любит, когда ему говорят: Лёша, у тебя девочки все принцессы! И терпеть не может, когда говорят: Лёша! Статья 134, 135 УК РФ – совращение несовершеннолетних!
***
Наши в «Дозоре» не взяли приза. У них случился форс-мажор в виде ГОТОВ, а другие команды этот форс-мажор как-то миновали. Для всех команд не хватило ГОТОВ.
Встретив на улице группу людей в черных драпировках, с выбеленными лицами и странными украшениями – не стоит пугаться, это не обязательно банда сатанистов. Это готы. (Из инструкции для новичков ND).
 К ним даже инквизитор приехал, очень приятный человек, хотя внешне очень страшный. И они подружились с инквизитором.
В сценарии был большой заброшенный санаторий и почти полная луна, благодаря которой было хорошо видно и можно было бегать в открытом месте без фонарика. Код опасности – 2, т.е. средняя опасность или потенциальная опасность на месте, когда нужно быть либо осторожным, либо вежливым, либо уметь ходить по лестницам не сломав при этом ноги.
В санатории (очень странно, что не на кладбище) оказались готы, которые ничего не знали про ДОЗОР и, увидев полевого с фонариком, очень удивились и сначала хотели его прогнать, потом побить, потом вроде бы даже изнасиловать (тут оба путаются и рассказывают очень неподробно), потом все перезнакомились, приехал инквизитор, все быстро подружились, и готы, в разрыв с желанием Глеба и разрешением инквизитора, стали помогать искать коды – не по меткам, а по факту. Водили к статуе «Чаша изобилия» читать надпись «Корпачева шалава», «Саня – лох» и 9 «Б» рулит!!! А также приносили разглядывать всякий мусор в виде перезимовавших на замле орифлеймовских буклетов, афиш Святослава Ещенко, актов на списание формата А-4 и пр.
Хорошие ребята, но очень нудные. Глеб и Шамиль потеряли уйму времени, пока знакомились, потом прощались, и пока те всем кланом провожали их к машине и руками выталкивали ее с территории санатория. Хотя она и так ездит.
Еще они рассказали, что экипаж не разрешили назвать «Педики-медведики», хотя это название очень понравилось другим экипажам. По уставу клуба название команды не должно оскорблять нравственные чувства. Клуб с очень нежным отношением к действительности.
Глеб с Шамилем приехали и спят. Герои!  Как я люблю, когда измученные мужчины молча мужественно едят, а позже насытятся и спят с героическими лицами.

Вручила Глебу пакет с новыми анькиными одлежками и попросила найти способ отдать Шамилю. Подумала, что пока оба сонные, Шамиль не будет выяснять, откуда они взялись. Глеб заглянул внутрь пакета и с любопытством спросил: вы купили ему розовую кофту?
- Кому – ему? Это анькина олимпийка. Просто он первым должен отреагировать.
- Он что, стилист, чтобы реагировать?
- Он муж. Это хуже, чем стилист.
- Это да, - согласился Глеб. – Вы что, розовую кофту ему купили?
- Это анькина олимпийка. Глеб, чем ты слушаешь?
- А почему я вообще должен это слушать? Я всю ночь по бездорожью гонял, как сайгак подстреленный.
- Герои!
- Ты иронизируешь?
- Да ты что! Я, наоборот, восхищаюсь!
- Почему мне показалось, что ты иронизируешь?
- Я не иронизирую.
- А почему я должен заниматься анькиными шмотками? Они тут дурью маются со своей дискриминацией по половому признаку, а мы подыгрываем.
- Не подыгрываем. Как она ему скажет, что купила кучу хороших вещей всего на две тыщи, которые он ей дал? Ты же знаешь, какой он нудный.
- Чего он нудный? Нормальный пацан. Полевым нормально бегает. Знаешь, как носился. У меня его переманивают уже!
- Подарки он очень нудно принимает.
- А ты не дари.
Глеб поймал Шамиля и вложил пакет ему в руки, как подушку.
 - Здесь какие-то шмотки твоей супруги. Вот скажи, вот почему я должен этим заниматься?
- Это из Сочи? – спросил Шамиль. – Ей хватило денег?
- Даже очень. Там везде распродажи. Еще и на пацанов хватило.
- А почему рюкзаки без пауков? С пауками не хватило?
- Глеб Тамерланович, объясни, почему рюкзаки без пауков?
- А почему Тамерланович? Что-что там у вас без пауков?
- Он жалуется, что у мальчиков рюкзаки без спайдермена.
- Шамиль, ты вообще… что вообще за бред? Так, Юля, хватит мне нервы напрягать! Я всю ночь ездил, а вы стоите и поднимаете мне нервы!
- Мы вместе ездили!
- И ты тоже… а ну-ка шуруй отсюда! С пауками, со спайдерменами! Почему я должен изощрять красноречие и объяснять, почему рюкзаки без спайдерменов. Когда я вас научу фильтровать базар?
- Шамиль, если отфильтровать базар, он сказал, что спайдермен – дешевка, и вообще, Шамиль, нельзя, чтобы твои дети носили рюкзачки с пауком. Особенно Давид.
- Я не сказал, что особенно Давид. Это она от себя придумала. И вообще, когда я сказал, что спайдермен – дешевка?
- Но это правда гадость!
- А что это вообще?
- Человек-паук.
- Вы в какие игры играете? Что за альтернативный экстрим? Так, ушел! Вместе с барахлом. И сделай так чтобы я больше не слышал от тебя слово спайдермен. И какое второе слово?
- Бэтмен.
- И слово Бэтмен. Или батман? То вообще из балета – когда они вот так делают. Ты понял? Чтобы ты мне вот так не делал! Какое слово при этом нельзя произносить?
- Бэтмен.
- Ты понял?
- Понял, - сказал Шамиль.
Полчаса назад, когда они уходили в гости к Костику, я спросила: - обиделся, Шамиль? Не обижайся!
- Я не обиделся. Попросишь пиджак поносить – а я не дам!
***
В тот и другой вечер мы купались с Глебом в море, не хотели уходить с пустого, освещенного луной пляжа и он рассказал, как в мае приезжал в Адлер по делам, и они с Шамилем и Алёшкой ездили в гости к архитектору.
- Что сочинцы сказали, когда ты им «пленного» привез?
- Я приехал не с пленным, а с братом и с товарищем.
- С партайгеноссе. И что сочинцы?
- Они не сочинцы. Там и сочинцы, и не сочинцы. Южный филиал. Пока мы добирались, пока пробки, пока искали, они все уже собрались и чашки везде стояли.
- Это клуб?
- Нет. Это частный дом. 30 соток земли. В хорошем месте. У нас место лучше, ровное, как стол. А у Володи вообще гора, на ней вымощенная площадка и лес вокруг. Ленд Крузер PRADO вылизанный. А бабка, представь, в рильской деревне в Болгарии живет. Володя мне ее дом нарисовал и обещал проект сделать. Мы пришли - они все уже сидели. Расслабленные! В шортах. Шамиль так мощно попёр впереди меня. Как, знаешь… как…
- Теплоход.
- Почему?
- Да знаю я, как он ходит.
- Я хотел сказать – как локомотив.
- Локомотивы пыхтят.
- А теплоходы? Молча?
- Вообще неслышно.
- Лёшка впереди, Шамиль за Лёшкой … Там лестница несколько пролетов. Вертикально! Ступеней семьдесят! Козлотуры, блин! А те все сидели уже. Расслабленные! И вдруг – резко – такая тишина, и в тишине голос: Гарик, это к тебе. Шамиль так резко сдал задом, что я занервничал.
- Глеб, кончай! Ты бы занервничал, если бы вы вошли, а никто бы ничего не сказал. Ты им это давно готовил. Как вы вошли и как вас заметили – ты об этом всю жизнь будешь рассказывать.
- Ты научишься когда-нибудь слушать или нет?
- Ладно. Он сдал задом, а ты занервничал. Дальше что?
- По-моему, ты сейчас тоже задом сдала!  А зря. Гарик это не то, что мы подумали. Гарик – это сын архитектора, нормальный пацан, без придури. Дальше соразмерно. Перезнакомились. Обсудили, кто откуда приехал. На чем приехал. Кто вечером пьет, а кто его потом будет вывозить. Один, правда, продолжал сильно удивляться, визитку модельного агентства показывал, стажировку в Милане обещал. Этот сразу надулся. Потом – тоже соразмерно. Я сидел, Шамиль ушел с Гариком шашлыки нанизывать, а чудак с визиткой Толика из агентства вызвонил, и Толик приехал посмотреть…
- На мотоцикле?
- На Инфинити. «Чей это креатив?»
- Мой.
- Поздравляю. Юноша нежный. Но несвежий.
- У него осенью сын в первый класс пойдет.
- Вы мне еще и сына хотите впарить?
- Нет.
- Тогда давайте без леденящих душу подробностей. Рожа товарная. Всё остальное нетоварное. Ради одной рожи его не купят, в модельном бизнесе его тема закрыта, для модели он должен быть выше и моложе, его раскручивать только зря мозги трахать.
- Вы мне зачем это говорите?
- А вы меня зачем позвали его смотреть? Я много уродов по жизни видел. И с неоткорректированными зубами видел.
Ему говорят: Толян, ты немножко стухни, никто тебе никого не впаривает. Над тобой прикольнулись, чтоб ты приехал – что ты так всерьез все воспринял.
Он говорит: - он предсказуемый?
- И вменяемый.
- Тогда я не понял, в чем состоит прикол. Кто с ним умеет разговаривать – позовите его сюда, пока он в золе не выгваздался.
- А что он делал?
- С Гариком шашлыки нанизывал. Он подошел, что-то уже просек, подошел надутый, Толик спросил: ты мне вот что скажи – ты рожу тоном намазать дашься?
Шамиль спросил: что?
- Я говорю: ничего, если рожу тоном тебе покроем?
- Нет.
- Понятно. А почему нет?
- А что вы хотите делать?
- Увековечить тебя хочу.
- Как увековечить?
- Стильно. Для этого нужно намазать рожу тоном. И вообще… волосы помыть. Ты уже согласился?
- Нет.
- Слушай, какой ты нудный. Я тебя полторы минуты знаю, а ты мне уже надоел без меры. Я понимаю, что когда человек думает, что на уровне лохов он ничего себе, то ему мозги не нужны. Но нельзя же так: стоять и долдонить «нет» и «нет».
- А что вы хотите делать?
- Я хочу надеть на тебя хороший пиджак и сфотографировать возле вон той машины. Вон, внизу стоит. Видишь? Ты мимо нее шел. И около вон той машины. И еще одну специально сейчас пригонят. Вместе с пиджаком.
- А потом? В интернете выставить?
- На порносайте! Да нет. У меня контора серьезная. У меня агентство. Как модель ты ноль. А личико еще можно показать. Личико показать нестыдно. Ты уже согласился?
- Нет.
- А почему нет? Может, тебе не нравится слово гомосек, и ты боишься, что про тебя будут плохо думать, если ты нормально оденешься и кому-нибудь понравишься? Кто-нибудь с ним умеет разговаривать? Объясните ему, что в его интересах со мной работать.
Кого-то вызвонил, привезли пиджак эксклюзивный, в кофре, нереально красивый пиджак, белоснежный, рукава по локоть завернуты. Даже я понимаю, что он не меньше трех тысяч баксов стоит. Сумку с аппаратурой.
Толик сказал: мы сейчас по-быстрому фотосэссию прямо здесь устроим. После фотосэссии пиджак твой. Денег не дам, а пиджак возьмешь. Нужно успеть, пока не стемнело и пока ты волосы не загваздал, поэтому не ломайся, как барышня, и не делай ноги иксом, иди умойся, надень пиджак, а дальше я тебе буду объяснять по ходу дела. Гарик, иди найди ему джинсы поуже и подороже.
Тут уже все вмешались: да вы что, говорят, ребята, вам здесь все гомосеки, что ли? Все нормально на тетках женаты, у всех по паре детей, а вы тут уперлись и пиджаки не надеваете. Просто Толик сечет, кому идет по подиуму ходить.
- Надел он пиджак?
- Надел. Креативненько получилось. Майка черная. Пиджак белый. Джинсы трубочкой. Как Лешка выразился…
- Хитровы-нные.
- Чего?
- Лешка всегда так выражается. Так он портфолио ему сделал?
- Нет. Портфолио – это когда паутинка и капельки дождя. А когда в косухе верхом на Харлее, а потом в тех же перчатках за рулем Лексуса – это уже не портфолио. Это корпоративный календарь.
- Да ты что! А нам?
- Их перед Новым годом рассылают партнерам, банкам. Налоговикам.
- Так Шамиль согласился?
- А его спрашивали?
- Надутый?
- Везде! Как Татьяна любит. Но это в тему. Ему Толик объяснил, что нельзя с дебильной улыбкой распластаться спиной на Лексусе. Лексусу идет серьезное лицо и некая скрытая агрессия. И все время говорил: если ты не прекратишь мне дебильно улыбаться, ты всю жизнь будешь ездить на шестере. И это в лучшем случае. Я понимаю, что ты впервые увидел Лексус…
- Я уже видел Лексус!
- Если ты уже видел Лексус, почему ты дебильно улыбаешься? Если ты каждый раз будешь дебильно улыбаться при виде Лексуса, своего Лексуса у тебя никогда не будет. Тебя в него даже потрахаться не пустят. Улыбка уместна на фоне Лады-Калины. Вот когда ты купишь Ладу-Калину – ходи вокруг нее и улыбайся.
- А как он это терпел?
- Там ассистент был нормальный, объяснил, что Толик нарочно его драконит, чтоб он был злым. У них агрессивный стиль. Милитэри. Они и моделям говорят: мало того, что уродина и дура, еще и кривоногая.
- А как модели терпят?
- Как модели терпят? Модели за деньги и не такое стерпят.
- Ты хотя бы на сотик снял!
- Я на камеру снимал. Подошел парень и попросил, чтобы я этого не делал. И потом у меня за спиной ходил.
- Ленчик тебе бааальшой пистон вставит за этот календарь!
- Она не узнает.
- А я скажу. Не, мы лучше сделаем! Потребуй у него несколько календарей, и мы Ленчику отправим один по почте. Она в Деда Мороза поверит сразу. Он на всех страницах будет?
- Максимум на четырех. Лексус. Прадо. Инфинити. Харлей.
- А налоговики не спросят, откуда у такого пацана Лексус, Прадо, Инфинити, Харлей?
- А ты считаешь, что все дебилы – такие вопросы спрашивать!
- И разрешили вам пиджак домой увезти?
- Так нам его подарили.
- Вам!
- Тут ты права, даже померить, падла такая, не предложил. Запер в чехол и повесил в комнате деда, чтобы никто не трогал.
- А когда-нибудь улыбаться начал?
- Когда домой ехали. Песни громче всех орал. Машину вел.

***
Каждый раз, как телефон Глеба говорит: угадай, кто звонит, угадай, угадай, угадай, я уже угадала, и у меня внутри всё остановилось.
Звонит помощник, которого он оставил на хозяйстве. Звонит он раза два-три-четыре в день, и когда минует его звонок, я чувствую, что меня ненадолго отпустили на волю. Хотя уезжать все равно придется. Но не сегодня и не через час, во всяком случае.
- Я понимаю, что у тебя проблема. Слово «проблема» я понимаю. Я не понимаю, почему ты не выходишь из «Голубой орхидеи» и не начинаешь ее решать. Я тебя зачем посадил? А я тебя как раз посадил решать проблемы. Сиди и решай, - говорит Глеб.
Мы стоим вокруг него с обреченными физиономиями преданных вассалов, и когда он матерится, то отворачивается и прикрывает ладонью рот. А мы стоим и ждем, чем кончится.
Кончается, как правило, тем, что он выдергивает наушник из уха и нормальным голосом говорит: ты им свет и добро несешь, а оттуда – такая пошлость!
     20 июля 2009
К нам в дом заселилась группа детей-баскетболистов, которые последовательно выносят мозг и которых никто не может сосчитать. Спортивная школа платит за одиннадцать человек, а за стол садятся то девять, то двенадцать, то какие-то девочки пришли, то чужие мальчики пришли за своими девочками, то все вместе куда-то сгинули, жарят на пляже сосиски и орут, как потерпевшие.
Гоняем баскетболистов, чтоб не галдели. Баскетболисты сделали понимающие лица, ушли на улицу и разорались прямо под окнами.
Попросили баскетболистов уйти на море. О том, чтобы шли на море, их нужно просить и заманивать на пляж порезанной на четвертушки самсой (иначе на всех не хватит), поскольку им нравится сидеть под виноградной беседкой и брызгаться из шланга.
Татьяна не вынесла нашествия и ушла жить к Тёщечке. А после сказала Глебу: - узнай, что она все время пишет.
- А она что-то пишет?
- Непрерывно.
- Ну и пусть пишет. Тебе-то что?
- А ты не можешь в контакте посмотреть. На и-мейле. Многие бросают пароль и можно войти.
- Тань, я еще не настолько оборзел, чтоб взламывать чужие ящики.  Что ж вы такие странные? Ты боишься, что о тебе что-нибудь напишут. Анька боится, что за ее супругом приедет Патфайндер и увезет его на новую Родину.
- Кто за ним приедет?
- Патфайндер.
- Однако! С большими амбициями девочка. А Шаттл за ним не прилетит?
- Если ты ей скажешь про Шаттл, она еще и Шаттла начнет бояться.
- Действительно странные все. Место, что ли, нервное?

***
Ночь. В доме пахнет малосольной капустой и баскетболистами, которые не собираются спать, а с грохотом носятся по лестницам.
Водили их в сад Джавана смотреть шакалов. Самих шакалов не видно – только подвывание и зеленые горящие глаза фонариками. Все одиннадцать захотели сфотографироваться на фоне горящих глаз. Причем по очереди.
Шакалы, естественно, удрали. Зато пришли добрые, но неинтересные собаки, которым хотелось есть, и дети выгребли и скормили все съедобное, что было в рюкзаках. После этого сами захотели есть, и мы с Соней и Анети выгребли и скормили им все съедобное, что оставалось в кухне. Дорого нам обойдутся эти баскетболисты. (Наверно, соседи позавидовали).

***
Сыновья у Шамиля растут вредные, и Шамиль их строит.
Если попросить Зорика принести в ведерке морской воды и вылить на ноги, он зайдет по шею, поныряет, поплавает, принесет полное ведерко и прицельно выльет кому-нибудь на плавки. Или на голову, что еще хуже, чем на плавки.
Шамиль строго спрашивает: - Анзор, ближе воды нет?
Подхватил от Ленки манеру уточнять по любому поводу с важной интонацией «ты имеешь в виду...».
- Анзор, сними кошку со стола.
- Ты имеешь в виду, чтобы я убрал кошку со стола?
- Анзор, других слов нет?
Младший, с нездешним личиком, научился у Алешки приставать к девушкам. Если навстречу идут девушки, он внимательно их разглядывает и убежденно говорит: - женюсь! Я детей умею делать, честно!
Правда, не при папе. Папа за это треснет. И он это понимает.

***

Позвонила маме, и мама виноватым голосом попросила меня морально подготовиться.
Я спросила: - что, Рома приехал?
- Да.
Рома – внук марусиного мужа, полковника дяди Ромы, за которого она поздно вышла замуж, и свои дети у них не родились. Роме сорок лет, он приезжает каждый год из Москвы. Сначала он ездил без семьи, а теперь с семьей и каждое лето удивляется, что мы здесь ходим с прямой спиной, а не на кулаках, и умеем читать, писать и членораздельно разговаривать.
Мы убедительно просили его приехать и отдохнуть в мое отсутствие. Рома приехал, когда ему удобно, поэтому две или три недели мы будем жить всемером в двух комнатах.
Я спросила, как зовут ромину жену. Я каждый сезон об этом спрашиваю и каждый раз забываю. Нужно где-нибудь записать или придумать код с расшифровкой, чтобы увидеть ее и сразу вспомнить.
Мама пришла в затруднение и сказала - я точно не помню: как-то так Света или Лена.
По-моему, тоже Света или Лена.
- А как он ее называет?
- Лапа.
- А Маруся?
- Маруся через Жорика: спроси свою маму – она будет с нами есть.
Все правильно. Как сказал в «Калиостро» папенька своей дочке Марии Ивановне: радости вкушать недостойно. Нужно мучиться!
Вторая неприятная новость: они потеряли нашу кошку. Кошка в жару любит лежать в прохладном подъезде и даже на ночь не хотела идти в квартиру. Ее нет уже дня четыре. Лучше б они Рому потеряли.
Третья новость: кошка ушла, а ее блохи остались дома. Скачут по полу, по ногам и по телам и уже искусали Жорика. Мама купила спрей и попросила Рому с семьей уйти на море, пока они с  Марусей запшикают квартиру.
Рома с семьей обиделся. Они не собирались идти сегодня на море, у них акклиматизация.
Надо же так не любить море. А я бы пошла. И нирнула пирямо головой. Все-таки целый год не видели.
А возвращаться-то мне и некуда. Положение, как у английского журналиста в книге «Тихий американец»: - вы домой? – Нет. В Англию.

Баскетболисты, которых мы выгоняем на улицу, чтобы не орали под окнами, отвязали от колышка тещечкину корову и отвели под другое дерево. Корова дошла до изгороди Джавана и съела всю молодую свеклу. И всю морковь. Джаван так кричал, что на сараях подпрыгивали крыши.
Нашим пришлось встать с баскетболистами в «орлятский круг» и вычислять степень вины: корова тещина, отвязали ее баскетболисты, а баскетболисты живут у нас. Значит, виноваты мы.
Глеб хотел дать Джавану денег, но тот не захотел денег, сказал, что он хочет кушать свекольное гэнэ (свекольные молодые листья чуть-чуть подвариваются, отжимаются, мелко нарезаются, засыпаются красным перцем и сельдереем и заливаются кефиром. Ничего особенного. Кто ни разу не пробовал – ничего не потерял).
Сошлись на том, что Джаван будет резать с наших грядок капусту, из которой гэнэ получается вкуснее, чем из свекольных листьев.
Ленке повезло больше всех: молоко теперь будет с пребиотиками.
Сидели ужинали, а Джаван бегал на задах своего сада и громко привыкал жить без свеклы. Все терпели молча и только Алешка спросил: я что, обязан принимать пищу под это пение?
Ему сказали: Леша, терпи!
- Что терпи? Что всегда терпи? Свинью резали, говорили: Леша, терпи! Что я вечно должен терпеть, как терпила вымученный?
- И давай без тюремной лексики, пожалуйста!
***
Нечаянно наступила на змею. Змея широко открыла рот, сказала шшш и заструилась в сторону. Мы немножко попереживали, что я что-нибудь ей сломала, но ход у нее был плавный и гибкий, а настроение хорошее несмотря что склочное.
- Папа, можно домой возьмем? – спросил Давид. Шамиль неожиданно мягко в отношении змеи ответил: он не захочет. У него свой дом. Со свой Давидик.
Зорик бдительно спросил: - и тоже Анзор свой есть?
- И тоже Анзор свой есть.
- Почему сразу не сказал: тоже Анзор свой есть?
- Алеша говорит: добрые бивают. С ушами, - сказал Давид и показал уши, как у зайца. – Руки можно брать и вот так им делать! Не обижяется!
Шамиль тихий до определенного предела, за которым перестает быть тихим и начинает кричать на ультразвуке. Ему не понравилось, что Давид держит руки по бокам своей головы, изображая зайца, и он сказал обоим мальчикам:
- Я не хочу о нем говорить. Не хочу тоже о нем слышать! Зорик-джян, поймаешь лесу медведь – приводи домой медведь, никто не поругает, скажут: ай, Зорик молодец, медведь привел! Поймаешь горный баран – приводи горный баран. Эту гадость домой не приводи! Даже не говори о нем! Слушать не хочу!
- Зорик, зачем мы Нодарику идем? Пойдем лес медведь ловить!
Я сказала: - смотрите, чтоб он вас самих не поймал!
- Поймает – что с нами сделает?
- К медвежатам отведет. Будете жить в берлоге с медвежатами. А он вам мед будет приносить. И землянику. Медведиха вас будет лизать, причесывать.
- Залижет на хрен! – вмешался Глеб.
- Папа, можно ми медведь пойдем жить?
- Я вам пойду жить медведь! Идите смирно гости Нодарику.
- Я люччи медведь лесу пойду жить, чем с этот человек! Всегда говорит: ты, Давид, тупой! Я тебя побью!
- Давидик, иди домой! Или иди лес медведь лови! Ты мне надоел, иди, куда хочешь, чтобы я тебя не видел!
- Почему тоже не сказал: Зорик, иди лес медведь лови? – бдительно спросил Зорик.
- Кто мне скажет, откуда такие тупые берутся дети?
- Так ты ж их в цветах нашел!
Мы с Зориком и Давидом отошли Шамилю и Глебу за спину и пошли сзади, чтобы не раздражать Шамиля. Он постепенно успокоился и объяснил мотивы своей неприязни к змеям: - что такое, будет лежать, пока не убьют, слушай! Никогда место не уступит! Ящерица уступит место. Грузовик уступит место. Даже бабушка место уступит – он никогда место не уступит!
- Он ведь у себя дома, - сказал Глеб - Это мы у него в гостях. Поэтому он сам решает: уступить тебе место, не уступить тебе место. Захочет – даст пройти. Не захочет – будет лежать. Представляешь, какая воля: под страхом смерти лежать на месте!
- Зачем о нем говорить?
- Ладно, уже заговорили. Когда он к тебе домой придет, ты ведь тоже не уступишь ему дорогу. Ты скажешь: а-ну пошел вон!
- Не надо, чтобы он домой ко мне приходил!
- Договоримся! – ответил Глеб.

Каждую ночь в небе висит большая желтая луна, от которой жарко.
Сегодня ночью около луны висит грозовая туча, в которой непрерывно сверкают молнии.  И снова в открытом море, где дождь никому не нужен. И молнии, и широкая лунная дорожка, и цикады оглушительно звенят в темноте, и коровы остаются ночевать на прохладном пляже, лежат под впятером под большим серебристым тополем и время от времени тяжело вздыхают.
***
Глебу позвонил московский коллега, дилер по производству лестниц и балконов, у которого в Адлере усадьба, и пригласил нас в гости. Глеб сказал – приедем. А мне сказал: видела, как богачи живут? Поехали – увидишь.
Я не хотела ехать, во-первых, мне хорошо в Поселке, во-вторых, не в чем ехать, тем более, к богачам, но москвич пригласил вместе со мной и Глебом Татьяну, Шамиля и Алешку, поэтому интереснее было поехать, чем остаться.
Глеб сказал, что жена дилера хочет на меня посмотреть, он ей в Москве про меня рассказывал. Я занервничала, а Шамиль сказал: возьми пиджак.
К белому пиджаку прилагается узкая и короткая черная футболочка, впереди консервативная, а на спине серебряный медвед машет лапой и написано: превед. Каг дила?
И всё это восхитительно пахнет Хьюго Боссом, поскольку хранится в кофре.
У меня и к пиджаку ничего не было, а у Татьяны есть бесформенная индийская размахайка ручной работы и уйма браслетиков и бусиков. Тоже индийских, ручной работы. Она придумала, как надеть пиджак: завернула мне до колен драные голубые джинсы и дала свои белые кроссовочки, браслетики из монеток и бусики из камешков, с лохматыми веревочками. А еще дала пузырек в замшевом красном мешочке; в нем какое-то древнее по запаху индийское пачули, которое я размазала по всей коже вместе с кремом, чтобы снять соленый налет и стильно пахнуть.
Глеб сказал: не наряжайтесь, там все покидаются в бассейн, будут сидеть, как нерпы, сверху одни глаза, и выныривать только чтоб поесть.
Поехали на Х-трейле и УАЗике, потому что Глеб с Шамилем собирались в 10 вечера прямо в «ДОЗОР», а мы на УАЗике должны были вернуться домой.
Таня взяла в подарок картину – красный закат над морем. Без рамы, с лохматыми краями. Сказала, что рамы на картинах ограничивают  полет фантазии.
Я внимательно посмотрела – и действительно: картина без рамы улетает куда-то в вечность. Даже если это красный закат над морем.
Поездка получилась сентиментально-созерцательная, как мы любим. Смотрели, кто что строит. Кто что уже построил. Где почему-то ни фига нового не строят, хотя давно бы пора построить. Смотрели, где что едят, и один раз зашли поесть харчо, другой раз – хаши.
Пока мы ели, Таня ждала в УАЗике, принципиально заходила в акрыфарту и смотрела на нас в упор, чтобы мы быстро покидали в себя харчо и ехали с ней дальше. А так не принято. Здесь едят внимательно. С разговорами, которые точнее назвать беседами.
Ради нее мы делали виноватые рожи, быстро-быстро ели – и ехали дальше колонной из двух машин.
- Юля!
- А!
- Где «крестимся»?
- Крестимся!
- Шамиль!
- А!
- Опять приза не возьмем. Можно в ту сторону даже не фигачить.
- Это почему?
- А кто собор опять прозевал?
- А где ты видишь собор?
- Вон за теми деревьями.
- А мы уже на деревья крестимся?
- Не умничай.
- Лешка!
- А!
- Англичане думают, что в деревьях нимфы живут.
- Голые?
- Одетые.
- Если одетые, то это уже не нимфы. Стилисты розовый цвет изобрели – цвет бедра испуганной нимфы.
- Юля, не отвлекайся!
- Крестимся!
- Юля – «а»! Леха – «а»! Шамиль – «а»! Ну вы правда голодные детдомовцы!
- А вы почему мозги не тренируете? Хотите выиграть, а мозги не тренируете. Это код с расшифровкой: Леха «а», Шамиль «а». На А начинается – на А заканчивается. Глеб!
- Чего?
- Это что такое?
- Агудзера – на А начинается – на А заканчивается. Дальше что?
- Четверо грузин…
- Кого четверо?
- Четверо хороших грузин, классных таких, просто замечательных, варят чачу, охлаждают ее в ручье, но пьют горячую, и один говорит: Илларион! У тебя большой нос, но человек ты хороший.
- Действительно грузины. И дальше что?
- Дальше тренируйте мозги. Это код для расшифровки.
- Что-то в ручье лежит.
- Нет. Ключевое слово – Илларион. Глеб, думай. Ты читал. Ты можешь.
- Когда я читал про Иллариона?
- Четверо варят чачу, а из Кодорского ущелья по ним: дыщ-дыщ-дыщ! ННаа!
- Смешно.
- Ты имеешь в виду «Я, бабушка…
- Илико и Илларион».
- А связь?
- А дача Нодара Думбадзе в Агудзере? Такой код мог бы значить, что нужно что-то искать на даче у Нодара.
- А они на даче Нодара варили чачу?
- Шамиль, вы опять не выиграете. Только зря проездите.
- Шамиль, Юля с нами в ДОЗОР хочет погонять! А мы ее – не берем!
- Неправда. Ни в гости не хочу, ни в ДОЗОР.
- А чего поехала?
- Все поехали – и я со всеми поехала. Тем более – у меня пиджак.
- Вы с Татьяной смотрите своей дикостью никого не напугайте.

***
Около Гудауты обнаружилось, что серые коврики в машине воняют мазью «Зорька», которой Тещечка мажет коровам соски, чтобы не трескались, а мы мажем себе пятки, которые трескаются от морской воды. Татьяна говорит, что мазь гормональная, и пугает нам тем, что с нами случится что-то страшное, если мы не прекратим мазать ею пятки. У нее для этого есть негормональный крем «Любимые пяточки». Глеб говорит, что мазать таким кремом грязные пятки – пошло.
А в машине мы ездим всегда босиком на шершавых ковриках, Глеб, и Алешка любят управлять босиком, и Глеб только первый раз удивился: что у нас какой-то дизелькой салон провонял? – а потом привык и спокойно ездил.
Но теперь, поскольку ехали в гости с пиджаком в чехле, картиной без рамы, которая открывает полет фантазии, и кучей торжественной одежды, в которую мы должны переодеться на въезде, он загнал всех в море походить по воде и по песку и прополоскал коврики с шампунем. Мы не только походили, а еще и поплавали, и Таня сказала, что поедет в гости отдельно от нас, потому что в гостях все будут красивые, а мы как дебилы - с мокрыми волосами и воняющими пятками.
Мы долго ехали. И во всем том вечере это было самым приятным.
Вторым очень приятным моментом оказалась дорога на дачу дилера. Он живет между Сочи и Хостой, почти под горой Ахун со знаменитой смотровой башней, и к ним ведет чудесная затененная дорога, горный серпантин под высокими деревьями, по которому большие машины почти не ездят. Машин было очень мало, зато очень много людей, которые привычно бежали вверх и вниз в кроссовках, и, наверно, всегда там бегают.
И я им позавидовала. Не московскому дилеру, у которого  дача в этом месте, поскольку очень трудно искренне завидовать дилеру, особенно если не знаешь, чем он занимается у себя в Москве, а ребятам, которые могут не заниматься ничем особенным, но каждый день бегать по живописной дороге на Ахун, дышать фитонцидами и видеть вокруг себя пейзажи, красивее которых  я не видела.

***
Когда мы приехали, почти все приглашенные были уже на месте, полный двор и полный бассейн народа. Сидели, как нерпы, с мокрыми волосами, и ждали ужина.
Лешка кинулся в бассейн в чем был, головой вперед. Бассейн поколыхался, подумал – и вышел из берегов.
Хозяйка дома, Ира, оказалась классная, богатая. Я не знаю, действительно она хотела меня увидеть, или Глеб придумал. Нас с Таней она почти не заметила, а следила взглядом за Шамилем и говорила: ой! ой! - как будто во двор впустили динозаврика, хотя держался он вполне адекватно: молча стоял около Глеба и ее московского мужа Саши.
С Шамилем они знакомы. Однажды даже в Трабзон на пароме вместе ездили. Она спросила: никто не рассказывал, какой он в сексе?
Я сказала: никто.
Она предположила: наверно, скучный. Красавцы обычно противные и скучные.
Анети не жаловалась, что он противный.
У нее симпатичная щель между передними зубами. Как у молодой Пугачевой. И она такая вся классная, богатая. Спокойная. Видно, что никогда всерьез ни о чем не переживала.
И дом у нее громадный. Они раза два летом собирают всех знакомых из Москвы и со всего побережья, и те по нескольку дней гостят. Она и нам предложила остаться на выходные, но я как-то сразу и сильно начала скучать по Соне с Тещечкой и тем же вечером уговорила Татьяну  уехать.
А Лешка остался. У него организовался роман с одной блондиночкой, они сначала вместе плавали в бассейне, потом вместе лежали на матрасе, а когда мы уезжали, он топил в бассейне сразу всех дам, и дамы были очень довольны, а Ира сказала нам: куда вы уезжаете? У нас так весело.
Я сидела с ней на качелях и жарилась в своем пиджаке, хотя вокруг все были кто в чем: и в платьях, и в купальниках, и в парео, и один мужчина в семейниках. Мне хотелось, чтобы она тоже подумала обо мне, что я классная, богатая, но если посмотреть на себя ее глазами - нельзя думать о человеке, что он классный и богатый, если он сидит в чужом мужском пиджаке и благоухает тремя ароматами, которые существуют все три отдельно: дивный аромат Хьюго Босса от пиджака и майки с превед медведом, несмытый морем звериный запах индийского древнего пачули и не выветрившийся запах дегтя от ковриков в машине, где мы ехали босые, а Глеб даже вел босиком, он любит.
Она вдруг сказала: Толян, Толян!
Подошел сложновыстриженный Толян с челюстями и противно оформленной ширинкой на очень противных джинсах, поцеловал ее и, глядя на меня с ненавистью, спросил: а где креатив?
Я спросила: - какой? Потом поняла, о чем он спрашивает, и поискала глазами. Но он уже сам сказал: опять шашлыки нанизывает, - и ушел куда-то наверх.
Я встала с качелей и побежала тоже наверх, чтобы отдать Шамилю пиджак и чтобы он, если нужно, его надел. Наверху оказались дрова и сваленные в кучу большие зонты от солнца, а когда я увидела Шамиля, Толян уже цепко водил его за локоть, и отдавать пиджак было поздно.
Я вернулась к Ире, она сказала: да сиди ты спокойно! Чего ты его вообще не снимешь? Вон, посмотри, все голые!
Все действительно были кто как, одна даже без лифчика, полный бассейн народу, а на земле Толян сконцентрировал всех вокруг себя.
Ира сказала: у него летняя коллекция, все мужчины в юбках, и он цепляется к Шамилю, чтобы тот тоже походил у него в юбке.
Шамиль ходил с таким видом, будто боялся, что Толян поцелует его в шею. Я спросила Глеба, что делать с пиджаком. Глеб сказал: пойди кинь его в машину! Я сказала, что Шамиля бедного аж перекосило, так боится, что Толян его поцелует в шею.
Глеб сделал серьезное лицо и ходил вокруг Шамиля, защищая от Толяна. Толян вдруг как-то куда-то делся, а все продолжали обсуждать мужские юбки. Шамиль стоял со всеми и молча обижался. Но если начинал говорить, то как-то взрывался речью и произносил раз за разом: у меня два сына растут. Как я буду с ними разговаривать, если я ходил в юбке?
Я спросила: без трусов? – и мне сразу стало ужасно стыдно, потому что все заржали, даже Шамиль с обиженным лицом, а Глеб сказал: тебе главное, чтобы без трусов.
- Мне не главное. Если это килт…
- Это не килт, это пляжная юбка, под которую надевают плавки.
- А кто надевает плавки? Все в ныряют в шортах и потом ходят в мокрых шортах, и ни на ком нет плавок. Как это может быть: пышные мокрые шорты, а сверху юбка?
- Попроси Толяна – Толян покажет.
***
Вечно я боюсь обидеть Шамиля, вечно я его обижаю и вечно мучаюсь. Вечер пошел как-то вкось, но ненадолго. Приехал длинненький ухоженный Гарик на большом черном мотоцикле, добыл Шамилю шлем, посадил его сзади и оба куда-то умотали, так что мы больше их не видели. И никто не видел. Толян пометался, поспрашивал, посмотрел на меня с ненавистью, когда сел на качели поговорить с Ириной, но потом и Толян притих.
Я ему сказала: я не испачкаю.
Он презрительно ответил: он не пачкается! Я не советовал бы дамам носить чужие мужские вещи.
Я пошла отнесла пиджак в машину, заперла в чехол, сняла всю раскисшую от жары одежду и надела пляжный сарафанчик, в котором ехала. Когда я вернулась, Толян меня не узнал, по крайней мере, смотрел без ненависти.

Ужин был скорее стильный, чем очень вкусный, и стиль заключался в том, что не было привычных трех-четырех-пяти салатов и больших тарелок с нарезкой, которая, если сразу не съедят, заветривается и загибается концами вверх. Было много свежей зелени, крупно нарезанных помидоров, завернутые в кружевные фиолетовые листья салата большие ломти болгарской брынзы, коктейль из разной морской живности и отдельно от нее - тигровые креветки. Мне очень понравилось, что все нарезано было крупно.
И еще хлеб! Вот что поразило! За хлебом ездили куда-то далеко в мега-Магнит, он был тоже крупно нарезан и весь хлеб был с добавками: с луком, с паприкой и кусочками овощей, с квашеной капустой, с сыром, с картофелем – свежий и очень вкусный хлеб.
Когда я вижу много креветок, мне их жалко и страшно, что их всех выловят и в море не останется ни одной креветки.
Был шашлык, и шашлык был вкусный, но странноватый, не как наши маринуют этим летом в айране (кефир) и ткемале (алычовом кетчупе) с луком, перцем, солью и травами (каждое лето шашлык маринуют иначе, чем в прошлый раз), а замаринованный в минеральной воде с лимонами, которые распылили мясо в капрон.

В конце вечера Глеб высказал, что мы с Таней дикие, потому что не полезли в бассейн. Хотел, чтобы я пошла прыгнула в бассейн, иначе о нас черт знает что подумают.
Но так как хозяйка Ира не прыгала, то и я не прыгнула, и сам он почему-то в него не прыгал. Странно было бы после нашего чистенького моря прыгать в этот перенаселенный бассейн с матрасами и визжащими детьми, – только домой очень хотелось: приехать и нормально поплавать, и чтобы из воды не торчало ни одной незнакомой рожи. Глеб сказал: вот поэтому ты и дикая.
Ну, дикая и дикая.
В УАЗике по ночам гоняю. А хозяйка Ирина почему-то весь вечер разговаривала со мной, а с гостями только хохотала и целовалась. И сказала: гости все лето - как это тяжело!
А по виду не скажешь.
Она предложила переночевать, но мы сели и уехали. А Алешка остался.
В дороге оказалось, что с Таней можно отлично разговаривать. Машину, правда, скверно ведет: рывками.

***
Белый коллекционный пиджак Шамиля уехал с ними в ДОЗОР.
В УАЗик его не перевесили, потому что в УАЗ грязный и вонючий, а в какой грязи вывозится наш Икстрейл - знают пока только координаторы и инквизиторы.
Правда, он в чехле и Толян сказал, что он не пачкается. И не сказал, как его стирать, если все-таки испачкается.
Когда мы вернулись домой, я так переживала за пиджак, что не могла спать, и в третьем часу позвонила Глебу:
- Можешь дать телефон Шамилю, если он не спит?
- Не спит. А тебе зачем?
- Ну дай.
- Ну на!
Я спросила: - Шамиль, вы пиджак не испачкали? И не потеряли?
- Какой пиджак?
- У вас в машине ездит пиджак в чехле.
- И что?
- Ну как он там?
- Упал.
- А ты можешь нагнуться его поднять?
- Я не могу нагнуться поднять, я веду машину.
- А Глеб не может?
- Глеб, не можешь нагнуться пиджак поднять?
- Чего?
- Нагнись подними пиджак!
- Какой дурак пиджаки в ДОЗОР берет? Сказали же: одеваться в расчете на пыль и грязь. Что она хочет?
- Спрашивает – мы пиджак не потеряли?
- Значит, я правильно заметил, что над нами всю ночь отрицательная энергетика висит.
Ничего они не выиграли. Зато им подарили полотенчики. Они носят их на плечах и ужасно собой гордятся.
Не выиграли они потому, что вышла большая путаница с расшифровками, в которой виноваты, естественно, координаторы и инквизиторы, а все три экипажа – умницы, силачи, красавцы.
Еще они ужасно гордятся тем, что специально для них нашли грязь. Грязи, после месяца без дождей, нигде нет, но для них нашли. Или как-то сделали. Грязь была только в одном, предпоследнем эпизоде, но они в ней вывозились. И машину вывозили. Наверное, специально загоняли машину в грязь. Грязь специфическая, голубая глина от местного камня-трескуна, отмывается дооолго и с известковым остаточным эффектом, который никак не смоешь, а с волосков на руках и на ногах не смывается неделю.
Сами грязные, машина грязная, зато абсолютно счастливы, да еще и с полотенчиками!

***
Пришло наше время уезжать. Каждый раз легче умереть, чем сесть в машину и уехать. Попрощались со всеми, сели в машину и уехали. Шамиль и Аня поехали нас проводить за Агудзеру и вернулись домой по берегу.
За Агудзерой поплавали в теплом море, а потом сидели в воде, покачивались на сонных волнах, и те не могли уйти, а мы не могли уехать.
Странная штука: уезжающим всегда хочется остаться. А кто остается – с удовольствием бы уехали. Они оба нам завидовали. Россия, после их бомбежек, пожаров, осторожного восстановления и глобальной безработицы так и осталась для них землей битаванной (обетованной), и по лицам было заметно, как им хочется из их пышного, но бедненького искреннего рая в нашу преисподнюю с ее пробками, переполненными пляжами, аквапарками, бананами, шайбами и парашютистами, с нарядными милиционерами, неискренностью.
Если бы можно было поменяться и им уехать, а нам остаться – все четверо некоторое время были бы абсолютно счастливы.
Сидя в воде по пояс и шлепая по воде ладонями, Шамиль читал стишок «Звезды меркнут и гаснут. В огне облака», а иногда мы читали вчетвером, чтобы Глеб как следует его затвердил и читал в дороге.
Глеб говорит, что сильнее всего спать хочется перед рассветом, когда начинает рассеиваться полная темнота. И тут нужно не прозевать момент, когда сам не заметишь, как заснешь. Нужно успеть съехать на обочину и поспать полчасика на руле: это тот самый «эффект Штирлица», больше не надо, после этого чувствуешь себя бодрым до одиннадцати, когда опять захочется спать. А хуже всего – после часа дня, когда спать хочется смертельно и тут уже нужно часа два-три, чтобы отдохнуть. Еще и спина болит. И затылок ноет. И смотреть ни на что не хочется.
Потом он сказал: всё, ребятки! Разбегаемся. Каждый к своему берегу.
И мы отправились каждый  к своему берегу.
Некоторое время мы с Глебом смотрели, как они идут по воде (так ходят школьники в период первой, непривычной еще влюбленности) – легкие, подтаивающие с краев, полупрозрачные. Два эльфа. Я сказала Глебу: эльфы не умирают, а просто уходят на закат.
Они уходили на восход, а нам нужно было ехать, и Глеб сказал: нет, хорошая республика! Чего только не увидишь! Даже эльфов.
Мы загрузились в свой синий тяжелый «чемодан» и поехали на закат. Как бы тоже эльфы.

Терпкий запах чужих республик.

***
Приехали к нам, а дома гости. Марусин внук Рома из Москвы с женой и трехлетним сыном Жориком.
Сели по-быстрому поужинать, чтобы Глебу ехать дальше в Москву, и Рома бодро, по-свойски, как москвич москвича спросил: ну как там сейчас чурки выживают?
Казалось бы – тот москвич и другой москвич. А на деле не все так просто.
Глеб ответил.
Рома пожалел, что спросил.
Его жена сказала, что никогда не слышала таких гадостей в свой адрес.
Маруся сказала, что Глеб всегда был приличный мужчина, а потом связался со мной – и я его испортила. Глеб опять ответил. Никогда не думала, что он так хорошо ко мне относится. Думала, что средненько или вообще непонятно как. Мама молча приняла нашу сторону, но маму никто не спрашивал.
Мы с ним сели в машину, и я поехала провожать его до Cоснового. Он сказал: не выходи. Поехали в Москву.
- У меня сын балансирует между высшим образованием и армией.
- А если б не сын, поехала бы?
- Конечно.
В Сосновом мы вышли и поплавали. Закат, на который уходят эльфы, давно уже отыграл, море штормило, и над взбаламученной водой низко летали светлячки. Передние двери оставили открытыми, чтобы машина проветрилась и напиталась свежим сосновым запахом. Пришел неторопливый достойный кот, пометил два задних колеса, потерся о ноги Глеба и когда Глеб сказал ему «поешь», поел, затем влез на переднее пассажирское сиденье и уснул, выгнувшись противолодочным зигзагом, внушительными причиндалами вверх, с лениво раскиданными лапами.
Выехали на трассу. Я сидела сзади, чтобы не тревожить кота, который не просыпаясь, замурлыкал под песню. «Полковнику никто не пишет».
Ожидая в темноте маршрутку на Туапсе, мы вышли из машины, смотрели на красавцы вахтовые автобусы из пансионатов (Глеб сказал: похоже на Кипр, только живописнее) и придумывали имя коту: Дизель. Дюбель. Дайвер. Тарас Тарасыч.
Назвали кота Марат.
Когда подошла маршрутка, кот спал уже поименованным и готовым ехать смотреть Москву. Глеб сказал, что если в Москве не приживется, он в сентябре привезет его назад.
Четверг, 31 июля 2009

Первый документ, который попал мне в руки после отпуска и который нужно было зарегистрировать в книге «Исходящие», был счет из ресторана, в котором некто покушал на 84 тысячи. Видимо, с коллегами.
Вернулась из отпуска – а рассказать-то на работе и нечего. Те, кто ездил в станицу (на Кубань), или в Питер, или в мисто Голая Пристань на Днепре, те рассказывают, как ели раков (ведрами) собирали абрикосы (тоже ведрами), или стояли в очереди в Эрмитаж, или ездили в Петергоф смотреть фонтаны.
Я не могу вспомнить ничего, кроме вечеринки с бассейном, в который я так и не нырнула. Все, правда, оживились, когда я сказала, что там были королевские и тигровые креветки.  Лёшка по телефону посоветовал: вот и рассказывай, как ты лопала креветки! Ведрами. А я их никак не лопала. Мне было жалко, что их поймали.
Если бы об отпуске рассказывал Лешка, он бы умело скрыл тот факт, что за Сухумом продолжается море, и рассказал бы о высоких горах и ущельях с водопадами. У него по перевалу ехала бы в кабриолете Аврил Лавинь, и горный орел слетел и выхватил ее из машины, чтобы отнести в гнездо к птенцам, или на нее напал леопард, чтобы ее съесть, или Шамиль с отрядом горцев, чтобы надругаться над ней по очереди, а Лешка бы ее спас: выгнал из гнезда орла с птенцами, или убил занесенного в Красную книгу леопарда, или в одиночку надругался над целым отрядом горцев (надругаться в одиночку над отрядом кого-нибудь или чего-нибудь – его давняя детская мечта).
Аврил Лавинь он однажды спас, но это было давно, в Канаде, куда он ездил студентом по обмену, и она, наверно, уже забыла: мало ли народу спасает ее от птиц, зверей и этнических индейцев.
Ни в какую Канаду он никогда не ездил, поскольку за границу его начала вывозить неромантическая Ленка, причем возила не в те места, куда бы он сам поехал (в Канаду, к Аврил Лавинь), а на острова и курорты, где собирается русская тусовка.
Так случилось, что когда они отдыхали в Коста-Брава, Аврил Лавинь тоже где-то отдыхала (может быть, у себя в Канаде). Алешка услышал это по радио, и совпадение их отпусков навело его на мысль, что пора бы ему от чего-нибудь ее спасти.
- Ну и чё ты тормозишь? Не можешь рассказать что-нибудь типа этого?
Рассказать я могу. Только после этого меня вряд ли оставят на работе. К рассказам такого рода должно прилагаться несокрушимое лешкино умение чистосердечно врать.
Когда его слушаешь, то веришь, что он действительно заступился бы за Аврил Лавинь, если бы на нее напал орел, и надругался бы над отрядом горцев, если бы те всем отрядом впали в кому, а потом бы рассказывал, что отряд впал в кому от восхищения. Ему все это идет. Когда он треплется – ему хочется верить, его приятно слушать, и девчонки, которых он грузит, верят ему не потому, что дуры, а просто верят. Ему, как правило, попадаются хорошие девчонки.

***

Позвонил Глеб и спросил: у тебя в ушах вода булькает?
- Перекатывается.
Когда плаваешь в сильный ветер, в уши попадает вода, которая не вытряхивается, если попрыгаешь, а булькает и постепенно высыхает. Если регулярно купаться в ветер, то можно проходить весь сезон с булькающей в башке водой.
Когда Глеб возвращается в Москву, у него под черепной коробкой перекатывается вода, коллеги подходят слушать  и все вместе огорчаются, когда вода высыхает и перестает булькать. Это называется: Глеб Олегович, можно море послушать? – Можно.

***
Как я хотела, чтобы жену Ромы звали Света, потому что для нее - если она Света - есть красивая расшифровка (что с людьми делает ДОЗОР, в котором они даже не участвовали! А что он делает с теми, кто участвует!). Эта расшифровка: ДОЗОР. "Моссвет", водитель и полевой с фонариком.
Несколько лет я не могла запомнить ее имени. Некоторое время помнила, а потом почему-то забывала. Забывала, как она выглядит. Объективно она никак не выглядит, но ее действительно зовут Света.
На море, правда, идти не хочет, говорит: там дождь идет. Ей неинтересно, как выглядит море в дождь.
Все равно приятно, что она Света!

2 августа 2009

В девятом часу гости проснулись, медленно позавтракали, затем опять легли и почитали каждый свою книжку: Рома – Говарда, его жена – Мэри Стюарт (требует у меня какую-то книжку из жизни Англии 12-13 века, в которой фигурирует незаконнорожденный ребенок; она точно помнит, что читала ее прошлым летом, а я точно знаю, что такой книги у меня нет); мы с мамой пригласили их пойти с нами поплавать, они отказались – дождь! Море в дождь им неинтересно.
В 11 медленно поднялись, медленно сходили в аптеку, медленно купили жене прокладки. Почитали рекомендации к прокладкам. Удивились, что в нашей дыре можно купить прокладки. Они думали – нельзя.
Пришли, пообедали, опять лежат и читают каждый свою книжку.
Дождь кончился, светит солнце, в квартире жарко, от жары у Светы разболелась голова. Я предложила сходить поплавать.  От этого перестает болеть голова и в организме воцаряется счастье. Света сказала, что не плавает в море с головной болью, и приняла нурофен.
Мы с мамой сходили и искупались дважды. Маруся оскорбилась, что мы не взяли Жорика. Жорику купаться нельзя (всем другим детям можно), но мы с мамой великодушно должны были взять Жорика с собой, чтобы от него отдохнули родители, которым он действует на нервы.
Оскорбились, когда я раз и навсегда, строго-настрого запретила Жорику подходить к компьютеру. Они думали, что можно. Дома он включает компьютер, входит в мамины «Одноклассники» и смотрит фотографии.
Рома удивился, что я знаю слово «Тайгет». Удивительный человек. Удивляется самым неожиданным вещам.
А между тем я и слово Патфайндер знаю. Писать, правда, не умею, но слово знаю.

Рома спросил, где у нас можно купить обратные билеты.
Все остальные курортники давно научились приезжать с обратными билетами, и вокзал видят только в день приезда и в день отъезда.
Я сказала, что на вокзале. Решили поехать на вокзал. На какое число обратные билеты – не говорят. Из великодушия я научила, как у нас в жару ездят на вокзал. Заходите на пляж – купаетесь – переодеваетесь – едете на вокзал. С вокзала проходите вперед по платформе и купаетесь на городском пляже.
Удивились, как можно на вокзал ехать с мокрыми купальниками. Это же вокзал! А как мы на работу приходим с мокрыми купальниками? И с работы возвращаемся с мокрыми купальниками?
А в Абхазии волосы и купальники у нас мокрые всегда.
Надо же так море любить! – удивилась Света.
Цивилизованно поехали на вокзал, узнали, что какие-то билеты можно купить только за пять дней, хотя купейные и верхние боковушки – за любой срок, разочаровались и цивилизованно вернулись домой. Изнеможденные.
Я сказала, что изнеможение лечится тем, что идут на пляж и плавают.
Не пошли, потому что жарко. Пойдут после четырех. Потеряли день. Значит, пять дней точно еще пробудут. Зато задали вопрос: а как вы тут вообще живете?
- В смысле?
- Как вы тут живете без музеев, без метро, без цивилизации?
Чтобы аргументированно ответить, нужен Глеб. А раз нужен Глеб – значит, забыли, как он почти на неделю отучил задавать скользкие вопросы.
Вечером Рома, который пил чай на лоджии, увидел во дворе Икстрейл нашего соседа и выразил мнение, что это очень дешевая и доступная машина, которую семья среднего достатка может иметь две штуки.

6 августа 2009

Позвонил Глеб:
- ДОЗОРУ четыре года, а ты даже не поздравила.
- Ой, а я не знала! Хочешь, отправлю открытку на и-мейл?
- А уже поздно, линию невозврата пролетели, я уже обиделся.
- И как ты празднуешь?
- Сижу. Один. Пальцем икру из баночки выскребаю.
- Ты такой богатый?
- Это не я богатый. Это икра дешевая. Икра мойвы деликатесная с лососем. Не покупай. Невкусная. Вкусная, когда вместо слова деликатесная написано прикопченная. Та быстрей заканчивается.
- А как вы собираетесь праздновать? Глеб, ты помнишь, что ты в южном филиале, мы тебя любим и уже по тебе скучаем.
- Я помню. На днях один говорит: Глеб, поехали на тебе, да мы, да я, да мы с тобой всех сделаем, мы не то, что все. Я сразу позвонил порадовал своего полевого: мол, я поехал. Он говорит: как это ты без меня поехал? - А ты кто, говорю, такой, чтобы мне указывать?
- И что, поехал?
- Да нет. Я – южный филиал. Мне и в клубе сказали: ты какой-то по ощущениям не наш. Вроде бы и москвич, но какой-то по ощущениям не наш. И что ты думаешь: только я с ними не поехал, эти два члена… экипажа… поехали без меня, задавили собаку и потом долго удивлялись, что ночь у них не пошла, коды были тухлые… Не буду я с ними ездить!
- Что, насмерть задавили?
- Да нет, она куда-то убежала. Ну так, наехали.
- Не езди с ними! Полевой обрадовался, что ты с ними не поехал?
- Полевой страдает. Я ему, наоборот, сказал, что поехал.
(Полевой страдает. И я страдаю. Кто-то умный сказал, что блюз – это когда хорошим людям плохо, а попса – когда плохим людям хорошо).
- А как Рома поживает?
- Рома поживает отлично. Говорит, что Х-trail – машина доступная, но просторная, в багажнике можно спать, поэтому нормальная семья должна иметь два Х-trailа.
Произнести такой текст значит обидеть нашу машину, но Глеб относится к ней без всякого пиэтета, считает, что она большая и прожорливая, и если продаст, то независимо от мнения Ромы.
Он спросил: а он не хочет, чтобы я вернулся и надраил ему физиономию?
- Он гость. Он у меня в доме. А когда ты приедешь?
- Что значит - когда я приеду? Я могу и мимо проехать. Я тебя не для того вожу в Абхазию, чтобы ты Тёщечку цитировала. Ну-ка что-нибудь человеческое скажи!
- Я по радио слышала, что один рок-музыкант был ранен, когда ему в рот влетел кусок кирпича.
- Ну, это более-менее. А то слушать неприлично!
Позже он позвонил опять и очень мирно о чем-то проговорил с Марусей, после чего Маруся сказала, что 26-го гости уедут и больше не приедут.

***
Мутное воскресенье. Гости уезжают не 26-го, а 29-го. Проснулись в девять, когда мы с мамой вернулись с моря, сели все вместе завтракать. Медленно. Давно я не видела, чтобы люди завтракали так медленно. Спросила: а вы на пляж не собираетесь?
Оказалось – нет. Свете кажется, что у нее голова прибаливает. Когда ей перестанет казаться, тогда, может быть, пойдут. Если солнце будет не очень злое.
Я сказала, что не очень злое солнце будет в начале октября и что голову, если она прибаливает, лечат тем, что идут ныряют.  Ответили, что у них это не принято. Это правда. В Медведково не принято идти на переполненный пляж и нырять больной головой в переболтанную воду.
Пляж с утра был переполненный и противный, и я предложила поехать за город, где чистая вода пахнет разрезанным арбузом. Сказали, что согласны поехать за город, если Алёнка отвезет на своей машине. Алёнка сказала, что не собирается никого никуда везти.
В одиннадцать никто никуда не делся, поэтому ушли мы с мамой. А когда вернулись, увидели, что какой-то гад убрал с рабочего стола Шамиля с Глебом и повесил коричневую картинку-фэнтэзи с коричневой волной, маяком и морем.
Я спросила: какая падла трогает мой компьютер, за что мне теперь стыдно перед всеми. Мне уравновешенно ответили, что эти две рожи всем  надоели, и вместо них выбрали подходящее к месту море. Я показала на окна, за которыми было подходящее к месту море с фраерским набором парашютистов, банана, катеров, катамаранов, шайбы и спросила какого хрена они не идут на него смотреть. Они обиделись и ушли. Правда, опять не на море, а во двор, «посидеть в тенёчке», а я ходила вокруг своего оскверненного компьютера и ругалась матом. Бедная мама не вынесла и ушла в другой «тенёчек».
Жизнь показалась совсем пропащей, и я ходила и плакала, а примерно через час позвонила Тёщечка и пригласила в субботу на торжество, которое у них называется «зятя впускаем в дом». Ёе младшая дочь Лариска выходит замуж.

***
Постоянное cильнодействующее желание поговорить с Глебом и посмотреть на Шамиля в их отсутствие превращается в мечту.
Иногда в судьбе что-то удачно состыкуется, и тогда с растерянной интонацией говоришь себе: я не знал, что мечты сбываются.
Когда мечты не сбываются, смотреть приходится телевизор, а разговаривать с Марусей. Хотя и по телевизору можно услышать вещь. Алла Пугачева вчера сказала: есть лучше меня. Есть хуже меня. Но такого, как я - нет. Все-таки она объективная.
Каждый может приставить это к себе - и получится тоже объективно. Мне всю жизнь интереснее было слушать то, что она говорит, чем то, что она поет.
***
Каждое лето, возвращаясь домой, Рома оставляет свои сандалии. Каждое лето я заново привыкаю к мысли, что его сандалии живут у меня в квартире. И пляжный зонт, которым никто не пользуется. Все это Маруся тщательно прячет с моих глаз. Прячет-то прячет, но сейчас расплакалась от жалости к Роме, над которым мы с Глебом издевались. Издевались, это правда. Сначала Глеб приехал на него наорал, потом я не давала сидеть по вечерам в «Одноклассниках».  Они целыми днями боялись, что я вернусь с работы и буду предлагать им поездки и экскурсии. А они этого не любят. Они любят долго спать, медленно ходить, спокойно кушать и сидеть  «Вконтакте».
Мама виновато проговорилась: они такие тихие. Когда тебя нет, то кажется, что вообще никого нет дома. Они тихие. А я шумная. Гости были тихие, но мужчина в широких бермудах до колен и в серых сандалиях, с костлявыми волосатыми лодыжками, выглядит очень некрасиво. Абсолютное большинство это понимает, поэтому носят короткие шорты и шлепанцы, ходят этакими медведиками и вызывают свойскую мимолетную симпатию.
А Рома, сколько я его знаю, а знаю я его лет с девяти, когда Маруся начала вывозить его к нам на море, всегда носил сандалии, и мы с Аленкой всегда против него бунтовали, потому что он никуда не хотел с нами ходить, а мы не хотели сидеть с ним «на лавочке во дворе». Маруся за это варила ему дефицитную тогда гречку в количестве ровно одной порции и называла нас кобылами.
***
Все-таки в августе, а не в январе наступает предел, за которым должен следовать Новый год. Более или менее чуткие цивилизации это просекли и объявили началом Нового года первое сентября.
Когда перепаханный работой и городом хуже чем войной человек приезжает отдыхать, по нему видно, что год для него закончился. Не сезон. Не лето. А целый год. И он уезжает от этого прОклятого года, попадая в милое, но при этом дикое место, не может видеть подобных себе успешных цивилизованных людей, не хочет слышать их разговоров, не запоминает их лиц, имен их детей, не здоровается, общается только на примитивном уровне и только с теми, кто проверенно ни при каких обстоятельствах не произнесет слова кризис.
А потом его отпускает. И он возвращается к себе в мегаполис, в работу, в пробки нормальным, успешным человеком. До следующего августа.

Пришлось поехать на свадьбу. Ребята встретили на желто-синей моторной лодке с зубастой акульей пастью на борту, принадлежащей новому зятю. По дороге попали под прямой, как стрела, сильный красивый ливень, посмотрели, как он поливает мандариновые сады и виноградники. Морская вода после него некоторое время была прохладная и пресная.
Невеста Лариска живет наискосок через дом, в белом платье кружилась по двору, немножко беспокоилась, почему не стреляют, поднималась на верхнюю террасу, и мы с нею перекрикивались.
Алешка, в белых джинсах и полосатой трикотажной рубашке, чтобы она не заскучала, а главное, чтобы не скучала ее родня, время от времени совершал на нее набеги и уносил на руках по крутой сумасшедшей лестнице, а вся родня переживала, что он свернет ей шею.
Я стригла Шамиля танинными профессиональными ножницами. Он сидел с выражением решимости и какой-то неуверенности. Стричься можно без всякого выражения, но на его лице все время что-то присутствовало, и я подумала, что, значит, прав Глеб, когда говорит, что Шамиль, тихая бестия, лучше всех знает, что он Шамиль, - и сколько можно заработать на этом бренде.
Вот интересно: человек живет с убеждением, что его лицо имеет некую художественную ценность. Как лилия или орхидея, которые, пока не завянут, тоже думают, что представляют собой некую художественную ценность. А завяли – и нет ни орхидеи, ни художественной ценности.
Вроде свободный по виду человек. А тоже, выходит, несвободный, если живет в плену у собственного образа. И кто еще знает, как этот образ с ним обходится.
Эти странные мысли оказались несостоятельными, когда он вырвался и на бегу меняя красные шорты на белые джинсы и полосатую рубашку, схватил охотничье ружье и с особенной торжественностью, в знак особой благодарности, высадил двойной заряд в небо в полуметре от моей головы, чтобы я почувствовала себя в эпицентре фейерверка.
Тане не понравилось. А мне понравилось. Я такие вещи люблю.
Мероприятие оказалось самой обычной свадьбой (малой компанией), а не то что «зятя впустили в дом».  Мне опять оказалось нечего надеть, кроме самой новой рубашки из «Манго», а нормальных платьев у меня и вообще нет ни одного. Шамиль привычно сказал: бери пиджак. Я спросила: где?
Оказалось, пиджак все время лежал на нашей кровати. Нашу комнату запирают, потому что в ней наши вещи, и пиджак в чехле как бы входит в число наших вещей. Пиджак со сложной судьбой!
Невеста стояла в углу, скрытая фотой, и ничего не ела, мужчины пировали отдельно, а женщины стерегли невесту.
Тенгиза, нового зятя, я немножко знаю, так как постоянно вижу его на пляже. Он тощий, дочерна загорелый, грациозный, как жеребец, и очень вежливый. И снова тот случай, что с Анети: муж симпатичней  и интересней своей жены. У Веры две счастливые дочки. На вид ничего особенного, но обе очень хорошие девчонки, а зятья – красавцы.
Зять зятя называет пейсА. Это приблизительное написание того, что они произносят вслух. То есть зять зятю не говорит Шамиль или Тенгиз, а говорит – пейсА, что, в принципе, значит, что ты мой зять. И у нас есть Тёщечка.
Вид у всех зятьев и незятьев был ожидаемый. Все остриглись, и у всех вокруг щек и на лбу был ореол незагоревшей светлой кожи.
Когда мы с Татьяной увидели все это святое семейство с нимбами, то стали собой гордиться и пришли к выводу, что мальчик наш выглядит живописно. Хотя, конечно, непрофессиональная стрижка – она и есть непрофессиональная, даже мягкими дорогими ножницами.
Мы оказались умнее парикмахерши Розы Гагучая, которая, создав первому клиенту ореол, могла бы выйти на новую стратегию и всех последующих клиентов постричь без ореола. Волос там прорва! И не за чем одинаково всех обсмыкивать.
Опять бабахали. От того, что бабахали в жару, хотелось, как говорила Таня – пойти погрузиться в море. Именно погрузиться. Не плавать, а просто сидеть по шею, и пусть бы вокруг бабахали и произносили тосты.
В пиджаке было нестерпимо, и я почти сразу его сняла. Заперла в чехол и вместе с Анети мы его отнесли наверх. Аня не понимает какой-то ритуальной фантасмагории вокруг пиджака, а ей никто ничего и не объясняет. Сама она никакого почтения к нему не чувствует.
Платье на ней было дурацкое. Зато по понятиям нарядное. (Скорее всего, она не понимает не фантасмагории вокруг пиджака, который не изнашивается, не пачкается и спустя целое лето после отлучения от салона хорошо пахнет. Она не понимает, почему мне всегда нечего надеть. У них с сестрой на все случаи есть по паре нарядных платьев. Почему их нет у меня, приезжающей к ним из земли обетованной –этого она не может понять.
Я тоже не могу понять, почему у меня нет платьев. Есть два, в которых я иногда хожу на работу, но это не столько платья, сколько выражение протеста против того, что приходится работать).
Татьяна сидела около меня и ела овощи. Чтобы есть овощи за таким столом, нужно иметь такую мощную силу воли, что даже представить страшно. Я ее уговаривала поесть нормально, а завтра дольше поплавать, но она страдала с какой-то фанатичной настойчивостью, поэтому была злая.
Когда мне принесли шашлык размером и тяжестью с польский боевой меч, она спросила: - на хрена ты челку ему остригла?
Я сказала: Тань, какая разница, с челкой он или без челки?
Она сказала: это тебе без разницы - ты завтра уедешь. А мне на него смотреть.
Я сказала: теперь есть младший зять. Смотри на младшего.
Чтобы с ней не разругаться, я взяла свой шашлык и пересела к Соне. Соня забеспокоилась, что я ничего не кушаю. К этому времени я съела уже килограмма два и сидела как волк из мультика «Жил-был пес».
Самое лучшее, самое красивое в кавказских свадьбах – танцы.
На нашей свадьбе с танцами повезло не очень. Было очень душно - градусов сорок, что само по себе не располагает к танцам, поэтому рано ушли на пляж, а пляжи галечные, на них танцевать нельзя. Можно только петь. Поэтому больше пели.
Во-вторых, сван по имени Алик, превосходный, кстати, танцор, танцевавший в сванской манере, когда руки над головой почти соприкасаются кулаками, привез ножи и кинжал, и обычный танцевальный порядок, когда молодой танцует против молодого, толстый против толстого, старый против старого, а ребенок против ребенка, прогнали в ускоренной манере и с радостью дорвались до метания ножей, которые все шесть одновременно должны воткнуться, и кинжала, который должен далеко и долго лететь, никого не убить и тоже во что-нибудь воткнуться. Это зрелищно, но это уже цирк, и радости для  русского зрителя в этом малою
Танцевать начали часов около шести, а когда стемнело, то перешли на пляж и зажгли два высоких языческих костра. Чтобы Глеб послушал зурны и кавказские барабаны, я держала мобильник, и он в нем потихоньку стонал от зависти. Мы с Ленкой разулись, отошли подальше от всех, влезли по шею в воду и из воды слушали жалобное веселье ачарпына, особенно откровенное и жалобное, если слушать издали. Вода на взмахах загоралась электрическими всполохами. Зеленушки и медузы начали фосфоресцировать, как всегда бывает в августе. К нам пришли Аня и две дочки Ширвани, вошли по колено в воду и пели для нас с Ленкой на своем странном, скребущем, печальном языке.
То, что у мужчин звучало воинственно и гордо, у них получалось застенчиво, даже виновато. На заброшенных участках подвывали шакалы, и мы были так счастливы, так нам было хорошо, как ни разу в жизни. Бывает такое – очень редкое – состояние, когда кажется, что теперь всегда будет хорошо, и никто, никакие обстоятельства, этого не смогут нарушить.
Домой мы вернулись около часа ночи, а примерно в  восемь утра я услышала снаружи легкое тарахтенье медной турецкой кофемолки, выглянула в окно – и напоролась глазами на непрофессионально остриженную башку Шамиля. Сказала себе «ой, блин!» и хотела снова лечь, но смотреть в окно оказалось интереснее.
Анзор ходил под виноградной беседкой и молол кофе, а Шамиль выставил на стол около жаровни турочки, чашки, бумажный пакет с кофейными зернами и сахарницу. Кофе он всегда варит сам, каждому в отдельной турочке, и никогда не спрашивает, сколько положить кофе и сколько сахара. Кладет всем одинаково чайную ложку кофе с высокой горкой и чайную ложку сахара без горки.
Анзор мелет торопливо и небрежно, поэтому после него Шамиль всегда тряхнет кофемолку и докрутит, а после ссыплет молотый кофе в мисочку, из мисочки рассыплет его по турочкам и при этом поглядывает на сыновей, чтобы не положили в жаровню ничего вонючего вроде бастурмы и копченой рыбы, после которых пришлось бы менять песок.
Когда он увидел меня в окне, то поднял обе руки с турками, гостеприимно сказал – иди пить кофе, Туапсинский район! – и разбудил Татьяну, с которой мы ночевали в нашей комнате.
- Чего он кривляется с утра? – спросила Таня.
- У человека настроение хорошее. Он теперь старший зять.
Все, кроме Алешки, который оставлся ночевать в доме Тенгиза, спустились во двор пить кофе.
А в девять все собрались на поляне варить мамалыгу и есть шашлык.
Мы посидели со всеми до полудня, потом ушли на пляж и опять погрузились в воду.
Таня классная. Говорит, что похудела на 20 килограммов, и правда какая-то худая. Но при этом большая. У нее крючковатый нос и очень симпатичная грузноватость, очень добродушная. Такая непростая девка со значительным выражением, сразу видно, что москвичка и талантливая.
За ней ухаживает местный житель по имени Самвел. У него два магазина и шашлычная. Он принес нам два шашлыка, опять размером с польский боевой меч, две банки холодной «Балтики» и сказал мне, что он в родне с Шамилем (видимо, это нужно для того, чтобы произвести впечатление на  Татьяну).
Я спросила: у вас была бабушка Мэри Т-ба? Он сказал: это не бабушка была, это был старший брат бабушки Мэри Т-ба - Датико Т-ба. Мэри Т-ба бабушка вон их, а мы люччи бабушки, ми были старший брат бабушки Мэри Т-ба, пусть они со своей бабушкой не лезут! Ми про эту бабушку даже слющить не хотим, ми были старший брат Датико Т-ба!
Чтобы остановить экспрессию, я сказала:  ладно. Я им так и передам.
Он как-то немножко испугался и сказал, что ничего передавать не надо, хотя где бабушка, а где ее старший брат. Тут думать нужно. Старший брат всегда люччи младшей сестры. И нечего, значит, Шамилю хвастать. Хотя Шамиль и не хвастает. Мы про эту бабушку слышали раза два, один раз и в другой раз сами стали про нее расспрашивать, а он ничего особенного не сказал, кроме того, что у бабушки был большой дом в Сухуме, а ее внучка – его прабабушка Тея – живет в Цебельде (в Цабале), куда в августе ездят за орехами и привозят по 20 мешков из одного сада.
Самвел смотрел на меня с застенчивым выражением: мол, говори-говори ей, какой я хороший, - шашлык у него был из жирной свинины как я люблю, и я стала за него заступаться перед Таней. Сказала: смотри, какой представительный мужчина, Нико Пиросманишвили его бы нарисовал.
Самвел застенчиво сказал: шашлычная тоже есть. Хаши варим.
- Вот ты дурочка, родила бы троих детей с кровью Датико Т-ба, старшего назвала Шамилем.
- Дом тоже двухэтажный. Дворец – не дом.
- Зимой полный гараж мандаринов, машина стоит во дворе, потому что не помещается в гараж… (У них у всех так).
- Алё! Не надо меня с двух сторон окучивать! – попросила  Таня.
Про бабушку Мэри Т-ба она никогда не слышала и стала расспрашивать, что за бабушка. И пока расспрашивала, набросала гелевой ручкой прелестный портрет княжны с лицом мальчика Шамиля.

Смотрим: идет Алешка (утром он был не в духе, ничего не ел и немеренно пил мацони).  Он шел от заброшенного, заросшего бурьяном участка и прижимал к животу что-то голое, визжащее, похожее на новорожденного ребенка. Дошел до моря и рухнул в него животом на голое.
Мы подошли посмотреть. У него был маленький поросенок, которого он, сидя по пояс в воде, держал за задние ноги, чтобы тот не убежал. Сказал, что поймал его в лесу, и у него теперь есть своя свинья. Поросенок быстро-быстро сучил задними ногами, обеими одновременно, и я не знаю, как Алешка его удерживал, потому что мучительно было даже смотреть, а не то что держать поросенка за ноги.
Наконец он измучился и отпустил. Поросенок по инерции прочесал по воде вперед метра три и встал дыбом головой вверх. У нас с собой ничего не было, кроме моей джинсовой юбки. Я принесла юбку, обмотала ею поросенка и вручила Алешке, чтобы он дальше его нянчил.
Поймал-то он его не в лесу, а в свинарнике Ширвани, это один из поросят, которых приводят из леса свиньи.
Правильно говорят абхазцы, что каждая барашка и козочка, каждая виноградная кисть и каждый початок кукурузы хотят быть похожими на своего хозяина. Свиньи Ширвани похожи на Ширвани. Они житейские, славные, знают несколько способов заработать деньги, и когда он их отпускает весною в лес, они не теряются и не пропадают, а приводят выводки славных веселых поросят.
Когда мы с Таней уходили с поляны, то отнесли им мешок мелко нарубленных арбузных корок. Лешка, вероятно, тоже что-то отнес и по пути поймал поросенка, которого приволок купаться в море.
Он отвалился головой назад и уснул. Мы держали поросенка в воде, чтобы не сбежал, а Лешку вытащили на берег, чтобы не смыло в море.
Прибежал Анзор, которого отправили проследить, чтобы Алешка не заснул на открытом солнце и не получил тепловой удар, а если заснет в воде, то чтобы Зорик кого-нибудь позвал и Лешку вытащили на берег. Зорик подтвердил, что это один из поросят Ширвани, которого подарили Лешке «на счастье молодых». А Лешка думает, что поймал его в лесу.
Зорик привел с агудзерского пляжа девятилетнего мастера по татуажу, чтобы тот пометил нового поросенка как алешкиного. Татьяна сказала, что нарисует на новой алешкиной свинье кабалистический символ, и сцепилась с мальчиком, кто лучше рисует: пацан с грязненькой тетрадкой эскизов или она, выпускница московской Академии. Мальчик доказывал, что татушки лучше рисует он, потому что он всю жизнь этим занимается. Она отвечала ему: заткнись! Иди на свой агудзерский пляж.
При этом он все время зачарованно смотрел на несъеденный шашлык, и когда я протянула ему тяжелый шампур, взял его обеими руками, но из гордости бдительно спросил: он из чего сделан?
Я ответила, что из мяса.
Пока пацан примеривался, откуда начинать есть мясо, сбоку подлетел менее стойкий в символах веры Зорик и цапнул зубами кусок из середины. Они его разодрали, как волчата, и отнесли шампуры Самвелу.

Татуировщиком мальчик оказался очень хорошим. Выяснилось, что Ленка не умеет рисовать по живому и визжащему, а он действительно всю жизнь этим занимается. Хотели написать Леша. Я послушала, как он это говорит, и поняла, что так и напишет: ЛЁЩЯ. У него была с собой баночка с несмываемой черной красочкой и кисточка. Анзор предложил написать слово «счастье», чтобы поросенок принес Алешке счастье. Татуировщика он все время называл Маги, или Маггл, и я спросила мальчика: как тебя зовут?
Мальчик ответил: Магеллан.
Мы с Таней сказали: ух ты! – и я дала ему сто рублей за то, что у меня появился знакомый Магеллан. Пишут-то они это наверняка с двумя ошибками, но звучит торжественно. Я спросила: а брат у тебя есть (в смысле Колумб). Он ответил: Христофор, - и мы с Татьяной опять порадовались. А еще у него есть сестра. Офелия. Поэтическая нация.
Я подарила Магеллану еще 50 рублей за звучные имена сестры и брата. Они с Анзором внимательно оглядели свое новое богатство и чуть не убежали тратить, забыв пометить свинью, завернутую в мою джинсовую юбку, которую после этого можно было выбросить, и в которой я тем же вечером вернулась домой.
Свинья визжала на весь пляж и всем надоела до смерти. Не понимаю я алешкиного стремления заводить собственных свиней.
Мы все-таки удержали пацанов, и Магеллан коряво и некрасиво вывел у поросенка на боку слово «ЩЯСТИ». Они отнесли его в моей юбке в отгороженный загончик, заперли вместе с выводком и понеслись на соседний пляж тратить свои деньги.
Мы стащили Алешку ногами в воду, чтобы проснулся, отвели домой спать. До дома он не дошел, заснул на качелях во дворе. Под виноградом. На нем танцевали яркие солнечные зайчики, и мне было очень завидно. Я уезжаю, а он хочет – едет, а хочет – не едет. И свинью будущим летом за 20 тыщ продаст.
Когда мы вернулись домой, юбка, которую, я была уверена, Анзор бросил у загончика, висела на веревке постиранная, и вечером я вернулась в ней домой. На ней остались татуированные буквы Я и Щ, но это было как будто специально сделано.

Алешка проснулся не в духе, поискал, к чему придраться, и начал безадресно причитать и жаловаться. Сходил окунулся в море и когда вернулся, ему напомнили про свинью, которую он поймал в лесу. Он рассердился: какая на фиг свинья? Отпустите ее в лес.
- Ты хотел свинью? Раз поймал – корми!
- Ага! Щас! Я поймал, а эти янычары ее через год зарежут! Я свиней больше не ловлю! Выпустите ее. Пусть бежит назад в лес.
Все остались сидеть, потому что странно было бы пойти и отпустить в лес поросенка Ширвани. Алешку стошнило и после этого сразу отпустило. Шамиль полил из шланга ему на спину, вода из шланга текла горячая, и Алешка начал осторожно радоваться жизни и тому, что у него опять есть своя свинья. Даже спросил: мальчик или девочка.
Анзор авторитетно ответил: малчик, и Шамиль, поливая Лешку из шланга, долго, внимательно на него смотрел. Я стояла босыми ногами в теплой луже, которая натекла с Алешки, а Давид не просто стоял, а прыгал, обдавая всех горячими брызгами, и Шамиль, зажимая пальцами конец шланга, направлял тугую струю ему в лицо.

***
Прошлой осенью выпросила у Шамиля  мандариновое дерево. Подарил два. Каждое не больше тюльпанчика. Я их рассадила в горшки и поставила на балконе среди прочего цветочного хлама (хорошие цветы у меня не выживают). Оба «сидят». Мандарины и вообще медленно растут, а у меня они не растут вообще. Один, правда, шустренький, второй откровенно загибается. Отвезу назад. Дома о них будут заботиться. С ними будут разговаривать.
Когда Шамиль мне их выдергивал, он им что-то говорил по-абхазски.
Я спросила: что он говорит?
- Он им говорит: не плачь. Не плачь.
А правильно мандарины плакали. Знали, что я их водой из крана буду поливать. И забывать с ними разговаривать.

***
Видимо, поезда на южное направление собирают по всей стране и из всего, что есть. Когда купаешься на городском пляже, то по железной дороге мимо тебя едет поезд, на всех вагонах которого написано ГОРЬКИЙ-АДЛЕР. БЕРЛИН-АДЛЕР. А на первом - ХОХЛОМА.
Мы с Данькой в Берлине были. Выглядит так, будто война в нем закончилась вчера.
В реке Шпрее - продырявленные памятники. А автобусы красивые. Как нигде. Самые красивые автобусы ездят по Берлину.
С Глебом в машине едет коллега Илья с семьей. Они постоянно общаются в Москве. Но все-таки это новое. До сих пор Глеб всегда приезжал один. Я спросила: они до конца с нами поедут?
- До какого конца? До Джубги.
Джубга – первое место, где федеральная трасса вылетает к морю. Джубга – это, собственно говоря, и есть трасса. Хотя, конечно, просторная и с хорошим пляжем.
- А ты что имела в виду? Что я сделаю из нас южный филиал и начну вписывать в пейзажи своих коллег?
- А мы?
- Вы для меня настолько слились с пейзажем, что я уже не различаю, где вы, а где пейзаж. Я не собираюсь жить под угрозой, что Илюша пойдет со мною на пляж и будет произносить там слово кредитная политика.
(Как у Захарова в «Формуле любви»: а моя жена, призванная служить идеалом совершенства, закажет лапшу и станет ее кушать!).
- Заповедный лес. Если я Шамилю два мандариновых дерева верну, он не обидится?
- Это они в концлагере у тебя побывали как бы. «Всем спасибо, все свободны». А ты осознаешь вообще, что твое общение с Шамилем строится на словах: «Шамиль, ты не обиделся?»
- Буду теперь за собой следить.
- Да у парня мозги не приспособлены к таким сложным интригам, ты его держишь в постоянном трансе, он все время просчитывает, на что он должен был обидеться и почему он это прозевал и не обиделся. Если у него когда-нибудь слетит крыша, то не по объективным причинам, а оттого, что он нон-стоп вычисляет, на что он должен был обидеться.

***
Глеб приехал около двух часов ночи, и я увидела, что ему плохо, что он горячий, он даже разговаривал без интонаций, чтобы не тратить силы. Я предложила: пойдем, отлежишься у нас дома, но он сказал: дочухаем помаленечку. Тут всего-ничего осталось.
Помаленечку! Выражение какое-то не наше. И не его. У нас говорят – потихоньку. Где-то взял.
До Поселка оставалось часов пять-шесть, смотря как ехать и сколько простоять на посту. Это очень много. Но я поняла, почему он не хочет болеть у нас и лечиться у Маруси. В Поселке Тещечка будет отпаивать его куриным бульоном и кудахтать над ним, как курица, а у нас дадут две таблетки аспирина и напоят домбайским чаем с медом, а потом прибежит Аленка, процедурная медсестра, и всадит ему два укола в попу. Жалеть и лечить, как Тещечка, мы не умеем. И таких слов не знаем. И у нас таких интонаций нет. Он скорей всего так и так поправится. Но с Тещечкой приятнее.
Мы пили кофе, и ему на глазах становилось лучше. До этого говорил – ломает, и было заметно, как его всего потянуло, а после кофе взбодрился, и поехали мы не потихонечку, а рывком, с допустимой на наших серпантинах скоростью.
- Когда ты водить научишься? – спросил Глеб.
Я умею водить по ровной пустой дороге. А на федеральной трассе мне кажется, что встречные машины летят мне в лоб. Встречные машины ехали непрерывно, и некоторые приветствовали нас, а мы их, с кодами региона на номерах 50, 90, 150, 190; отдельно он мигал ростовчанам: 61 и 161. Всегда трудно перестроиться, если поездишь на машине с московским кодом и привыкнешь к тому, что тебе мигают, а потом садишься на свой 93 и удивляешься, почему московские номера на тебя не реагируют.
А у нас еще и ДОЗОРовские наклейка сзади. Если попадается машина с такими же наклейками, которая не особенно спешит, оба водителя выйдут, познакомятся, потреплются, поругают своих админов.
Глеб себя чувствовал нормально, хотя был очень горячий, и мы с ним говорили о том, что в августе падают самолеты. Не потому что морально износились, а потому что техника тоже устает, и в августе это особенно остро чувствуется – и людьми, и техникой.
За Лазаревской он выдохся. Поехали потихоньку, и я молча радовалась каждому спящему поселку: просторная, открытая Головинка, зажатая горами Якорная Щель, Лоо, где для нас начинается мимоза, а вон уже Сочи весь в огнях.
Дважды звонили Шамиль с Алешкой и спрашивали, где мы. Когда мы начали въезжать в тускло-желтое зарево над Сочи, Глеб сказал: я сдох, и положил голову на руль.
Я отстегнулась и вышла из машины. Было около четырех, даже около Сочи глухо, и по трассе носились только байкеры в шортах,  панцирях на футболках и без шлемов. С подружками за спиной. Подружки в коротких юбочках, посмотрели клип Татушек и ездят так, чтобы юбку поднимал ветер и были видны трусы.
***
Стоять на трассе в такое время, когда все спят, и смотреть на байкеров и проезжающие машины оказалось интересно. Трасса нарядная, вся в красных отражателях. Внизу море. Над морем полутемные поезда. Видно, как пассажиры готовятся в Сочи выходить.
А Глеб болеет. От этого тревожно и нежно. Хотя так уже было: он приезжал и болел, и его поили бульоном. Соня с Тещечкой ревниво ссорились, кому из них резать петуха. Если Тещечка резала петуха, то Соня пекла осетинский пирог (три штуки). И наоборот.
Я старалась понять, сколько мы простоим на этом месте. Один остановился, спросил: проблемы, Москва?
-  Отдыхаем.
- А чухаете куда?
- За речку.
- В ДОЗОР гонять?
- И в ДОЗОР. И в гости.  Хотите кофе?
- Из ушей уже кофе прет. А у тебя хороший?
- Настоящий. Муж сестры плавает механиком, из Бразилии привозит.
- Настоящий давай!
Он попил кофе и уехал, а я села опять в машину, потрогала Глебу лоб и не знаю как заснула. Спала и слышала, как звонят мобильники. Сын мне поставил новый рингтон «Когда любовь моя в сказку превращается», Зара поет ее очень нежно, и от нее даже толком не проснешься, спишь и слушаешь, как Зара поет. А на глебово многоголосье я вообще искривленно реагирую: поют ребята, и мне хочется, чтобы пели как можно дольше. Даже в голову не приходит нажать на кнопочку и сказать алё.
***
Не могу сказать, сколько мы проспали. Проснулась я оттого, что снаружи ходят и трогают машину. Дверь открылась, в нее всунулась лешкина башка и бодро сказала: нормально сотовый иметь, да? Позвонил – ответили! А мы думали – вы побились. Искать поехали. Глеб! Чё сотовый не берешь? Бери сотовый! Чё за понты вообще - как тебе звонить - такие вздохи в ответ, будто рожать собрался.
Глеб поднял голову с руля и сказал: Леша. Иди в УАЗ.
- Нормально! Леша в три часа ночи по трассе рыскает, и Леша – иди в УАЗ!
- Лешка, не ори. Он болеет.
- Кто болеет? Глеб, ты болеешь? Так это у тебя свиной грипп. Тут уже ори не ори – а всем капец. Шамиль, и тебе капец.
Шамиль сказал: Глеб, пересядь назад. Дальше я поеду.
Глеб повторил: Леша. Иди в УАЗ. Будешь обгонять – в глаз получишь.
Лешка вернулся в УАЗик и я села с ним, чтобы не заснул за рулем. Но он и не собирался спать. Злой был как черт из-за того, что Глеб не разрешил порулить Х-trailом.
Шамиль водит плавно, как по шелку, и никогда ничего не нарушает. Глеб его еще только учил водить, а он уже ездил мягче Глеба. Глеб водит рывками, быстро, меня укачивает, а когда машину ведет Шамиль, я всегда вспоминаю, как у моего сына была немецкая велюровая коляска, которая неслышно и мягко ездила, а потом ее у нас увели, и мы некоторое время поездили на отечественной.  Я на всю жизнь поняла разницу между той и этой.
Лешка тоже водит рывками, обгоняет по обочине, с обочины выскакивает на встречную, приветствует москвичей и всеми силами создает аварийную ситуацию в том месте, в котором едет.

Около Гудауты  я позвонила Шамилю и  спросила: совсем плохо, да?
- Спит. Только гарячи очень.
- Выздоровеет?
- Я Тещечке позвонил, она уже петуха побежала резать.
- Бедный петух.
- Он не заметит. Подумает, что приснилось.
Лучше бы не подумал. Если у петуха есть душа, ему до скончания века будет сниться Тещечка с абхазским топориком цалдой.
Посёлок пахнет усталым морем. Мускатным виноградом.
***
Когда гость входит в абхазский дом, хозяйка несколько раз крутит рукой вокруг головы, призывая  его  беды на свою голову.
Они это иногда делают, иногда не делают, смотря какой гость. Когда Глеб вышел из машины и упал им в руки, то Соня и Тещечка покрутили руками вокруг своих голов, чтобы неприятности и болезни Глеба перешли к ним. Хотя нам этого не надо. Он этого не хочет. У нас больше, чем у них, возможностей решать свои проблемы.
Теперь они вместе его лечат. Заставляют пить куриный бульон с осетинским пирогом, который называют абхазским хачапуром. Чтобы я не обижалась, что меня отстранили от лечения, мне суют кусок пирога или куриное крыло. Я сижу ем. И не обижаюсь. Лечить как они, я не умею.
Глеб не захотел идти в дом и упал на диван-качели. Его накрыли стеганым теплым одеялом. В пододеяльнике. Это одеяло так не вписывалось в виноградную беседку с большим столом, за которым все обедают, как будто он бомжик, которого не пустили ночевать в дом. Я накрыла сверху клетчатым пледом. Стало выглядеть лучше, но все равно дико: курортники проснутся и выйдут завтракать, а на качелях при температуре + 28 под двумя одеялами спит чужой мужчина.
Тещечка заставила его пить куриный бульон из банки-семисотки. Он то пил, то засыпал, она его уговаривала, жалела, подсовывала банку, он опять пил и засыпал, пока не выпил бульон до дна. Проверено: красное вино и бульон удобнее всего пить из банки. Я спросила: у вас курортники есть?
- Три женщин и три ребенка.
- Надо с дивана уходить.
- Пусть поспит. Мы им скажем, что он хозяин.
- В России нового гриппа все боятся.
Алешка сказал: а мы им скажем, что он напился!
- Хорошая репутация будет у хозяина!
Лешка сказал: правда, Шамиль, когда Юля у нас поживет, она уже не такая нудная?
Глеб спал, а в доме попросыпались курортники, стали шуметь, ходить туда-сюда по двору и чистить зубы. Людям нравится умываться и чистить зубы под краном во дворе, это гораздо приятнее, чем в ванной.
Чужой мужчина на диване под одеялами им не понравился. Мимо него старались не ходить, и о нем шептались. Одеяло и плед, под которыми он лежал, были старые, потрепанные. И мужчина под ними казался неопрятным и потрепанным под утренним чистым солнцем. Я хотела его разбудить, чтобы шел спать в комнату. Дядь Валера сказал: не трогай!
Гостям сказали, что он хозяин дома. Приехал из Москвы и лег спать. Они нам ничего не ответили, но видно, что были недовольны. Хотя вымытая машина с московским номером выглядела очень убедительно. Они даже подошли ее посмотреть и стали обсуждать своих зятьев, а одна сказала, что её зять её устраивает.

***

Из дома вылетел тощенький Давид в пышных семейных труханах, увидел меня, кого-то спящего на качелях и застыл, глядя на качели.
Я сказала: тихо! Там дядя Глеб спит.
Он покивал, потихоньку пошел к качелям и стал заглядывать в щелочки. Глеб приподнял одеяло, Давид под него нырнул, повозился и затих.
Мужчина под одеялом никому не понравился, а мне курортницы обрадовались, сказали, что в их полку прибыло, хотя я не собиралась поступать к ним в полк и вместе ходить на пляж. Когда они назвали себя, я сказала – Юля. У двух оказались внучки Юли, и они сказали, что раньше этого имени не было совсем, а теперь все девочки Юли.
Гостьи мне сказали: абхаза молодого видали? До чего хорош! Уж больно хорош!
Я подумала – какие тетки мировые и почему бы действительно не пойти к ним в полк! На пляже я не люблю разговаривать с незнакомыми людьми, но эти мне показались какими-то нормальными. Я спросила, откуда они приехали. У нас на Юге никто никогда не скажет: «уж больно хорош» и «до чего хорош», но я это слышала постоянно, когда мы с сыном ездили отдыхать на Селигер. Там все были из Москвы и почти все так разговаривали. У нас, если нравится вода, говорят «вода отличная». На Селигере про ледяную воду говорили «хороша водица», а если нравилась девочка, то не говорили «какая девочка красивая», а именно так – «до чего хороша».

Шамиль и Алешка спят. Алешка заснул сразу, как приехали, а Шамиль угомонился, когда вернулись с пляжа и пообедали. Анети увела его в комнату и, вернувшись, прикрыла согнутым локтем глаза: показала, что спит.
Без него вдруг погасли все солнечные зайчики. Но ненадолго. Он днем не спит. Он вообще не спит.
Аня сидит около меня и от нее жарко. Я ей привезла нового винтажного мишку-ангела, он весь кудрявый, в кисейном облачке из золоченых ниточек, но главное, он с крыльями. Думала – Аня его посадит на подушку, а она весь день прижимает его к животу, и с мишки то тут, то там осыпаются золотые ниточки.
 Мальчикам привезли по джинсам и по свитеру, и когда япокупала одежки мальчикам, на манекене были брючки-каприки из хорошей джинсы, аккуратно застроченные под коленями, с квадратными небольшими дырками. Выглядят так, будто Том Сойер их заносил до дыр и выбросил, а я отстирала, навешала больших этикеток на веревочках и привезла в подарок. И видно, что дорогие, дорогую вещь всегда видно, особенно если она в лохматых дырках.
Анети их померила и получилась картинка, а не девочка. Ей очень понравилось, и она сразу же занервничала, начала прятать под мягкие бретельки майки бретельки лифчика, а я пошла договариваться с ее мужем, чтобы он разрешил ей носить штаны. Я с самого начала знала, что так и будет, хотя брючки непрозрачные, некороткие, но какие-то все-таки такие, что нужно спросить у мужа.
Шамиль проснулся и начал мыть Кёрхером машину, а когда увидел, что я иду к нему с маленькими джинсами с болтающимися большими этикетками, то начал улыбаться. Мыл джип и улыбался. Машина нельзя сказать чтобы очень грязная. Не как после ДОЗОРА, а как обычно. Она вообще редко чистая бывает. Можно помыть, но можно и не мыть. Тем более, после бессонной ночи.
От дома к гаражу идет прямая цементная дорожка. Вдоль нее цветут панычи и большие кусты гортензий, а между ними попадаются помидоры, которые сами собой посеялись и выросли, к ним приставили палки, и Соня режет их в салат. Я шла по дорожке какой-то не зависящей от сознания, разнузданной походкой, и мне было стыдно перед Шамилем за походку, за штаны и особенно за то, что для него наступил звездный час, когда он может отыграться за свои кривые ноги и неловкое предложение денег, которые я то не беру, то беру по чуточке.
Я еще не дошла, но мы оба вдруг начали смеяться. Все-таки вместе ехали, вместе рисковали Глеба не довезти живым, а если у Глеба новый грипп, то считай, вместе заразились. Все эти вещи сплачивают, поэтому смеялся он очень хорошо, по-доброму. Возил щеткой по сверкающему лобовому стеклу машины и смеялся.
- Смейся-смейся. Тыщу рублей, между прочим, стоят.
Он сказал: покажи.
Я развернула штаны и мы стали на них смотреть. Он даже положил Кёрхер, и вода под сильным напором ударилась в куст гортензии. Гортензии очень любят пить. Правда, не под таким напором, который фонтаном выбивает землю из-под корней. Когда их хорошо поливают, они свежие, и соцветия у них огромные, как арбузы.
А брючки крошечные, хотя были сняты с большого манекена, и Анети в них влезла без проблем. Проблемы начались только с ее мужем.
Он спросил: это кому? Они на Давида маленькие.
- А на Анети как раз.
- Как это может быть?
- Давай она наденет, а ты посмотришь.
- С дырками?
- Шамиль! А, Шамиль! Давай она наденет, а ты посмотришь!
- Я у чужих женщины ничего не беру.
- А где здесь видишь чужую женщину?
- Тоже у родных не беру.
- Ты и кофе не поишь.
- Идем к Теще, сделаю тебе кофе.
Я привезла ему двухкилограммовую банку бразильского кофе в зернах.
Он сказал: - я не буду кофе варить, он сильно пахнет, пусть Глеб поспит.
- Пусть поспит. Шамиль, раз мы целый день без кофе, возьми штаны.
- Почему ты не хочешь у Тещечки попить?
- А почему ты не хочешь взять штаны? Возьми штаны, и пойдем к Тещечке пить кофе. По-мужски, Шамиль, возьми штаны и разреши Ане их носить. От души: раз – и разрешил. Увидишь, какая она красивая.
- Неет.
- Да почему нет?
- Ты «особенно Давид» всегда говоришь.
- Я не буду говорить «особенно Давид». И «особенно Шамиль». Или, наоборот, буду ходить и всем говорить: ой, какие хорошие ребята! Особенно Шамиль!
- Не надо!
- Не буду! Возьми штаны.
- Нееет. На кого она будет в них похожа?
- Ты думаешь, что на Тома Сойера! А они женственные. Давай, она наденет, а ты посмотришь. Ты не смейся. Ты слушай, что тебе взрослые люди говорят. Вообще, такое неуважение, Шамиль. От тебя я никак не ожидала. Взрослый человек тебя просит, а ты ломаешься. Это когда абхазы перестали уважать людей старше себя?
- Я же просто шучу!
- Шамиль! – неожиданно рявкнул с качелей Глеб. – Быстро взял штаны! Что ты, как девочка, ломаешься!
Мы думали, он спит под своими одеялами, а он всё слышал.
Шамиль бровями показал, что берет штаны.
Я сказала: Глеб, лежи молча выздоравливай. У нас ритуал, и не надо в него встревать.
- Какой ритуал? Вы мне полчаса штанами по ушам ездите – это ритуал?
- Ритуал.
Глеб поднял голову и сказал: покажи штаны. Я показала. Он некоторое время молча на них смотрел, и я загадала, что если он скажет «О, Господи» или «Бедный Шамиль», то выздоровеет сегодня к вечеру. А если скажет «ужасные штаны», то ночь еще протемпературит.
Он сказал – бедный Шамиль. – И я пошла со штанами к Аньке. Она опять их надела. На ней они выглядели не воинственно, а как-то беззащитно  и трогательно из-за разрезов сбоку от коленочек. Несмотря на дырки.
Когда пришло время накрывать стол для отдыхающих, она вышла из дома, посомневалась, как ей пройти, чтобы не мимо мужа, и по боковой дорожке между гортензиями побежала в летнюю кухню. Я удивилась, какая она тонкая. Когда она побежала в летнюю кухню, походка у нее оказалась не лучше моей, такая же разболтанная, и мне стало опять неудобно перед ее мужем, который жил бы себе спокойно, если бы мы не портили Анети.
Он тоже за ней наблюдал, даже отключил Кёрхер, смотал и отнес в гараж. Машина стояла яркая, сверкающая. С грязными колпаками на всех колесах. Из гаража он пошел в летнюю кухню, а оттуда они вместе ушли в дом. Потом они вместе вышли и позвали меня купаться. На Ане была индийская пляжная рахмахайка, которую ей подарила Таня: шелковый шарф, сложенный пополам и простроченный по бокам двумя стежками, с небольшим эротическим эффектом – подняла руки и сразу сбросила, и из-под бесформенной квадратной размахайки вышла тонкая-претонкая девочка в купальнике.
Настроение у обоих было душевное, застенчивое.
Я спросила: Ань, ты  под Патфайндер попала, да?
Она не поняла.
- Понравились штаны?
- Очень!
- Мужу понравились штаны?
- И ему понравились.
Когда мы с ней и с Соней накрывали стол для отдыхающих, я спросила: он тебе дает пиджак поносить?
Она сказала: ты что! Он мне даже надеть его не дает!
Странно. А мне дает.
***
Пока завтракали гости и дети, мы с Лариской, которая прибежала поздороваться и принесла от новой мамы горячее печенье, сходили к Тёщечке и полили из шланга помидоры.
Когда я вернулась, Таня монументально стояла посреди двора, а Шамиль с Анети ходили с потерянными лицами, как будто у них украли деньги. Анети даже надела ситцевый халат до колен, и новые брючки трогательно выглядывали из-под него одними краешками, как панталончики принцессы.
Я спросила:  Тань, что они ищут?
- Ребенка потеряли!
- Какого ребенка?
- Самого мелкого. Красивого.
А Анзор, значит, некрасивый. Я поняла, почему Шамиль обижается на «особенно Давид», подошла к ним и сказала: - он под одеялом у Глеба. Только не сильно радуйтесь. Он там должен был угореть за это время.
Шамиль приподнял одеяло с внешнего края. Мальчик крепко спал, розовый по загару и совершенно мокрый. Он его вынул и долго на руках носил по двору, чтобы Давид проветрился. Потом поставил на дорожку около джипа и обмыл горячей водой из шланга.
Я сказала: Аня, снимай халат.
Шамиль спросил: с нами в море на катере поедешь? Новая штука, называется КУРАЖ. За катером плывешь на веревке.
- Гидромассаж эта штука называется.
- Идем, на веревке покатаешься, будешь и плыть и спать. Как в поезде.
- Как в поезде «Берлин-Адлер».
- Правда есть такой поезд?
- Ты знаешь, есть! Есть «Берлин-Адлер». Есть «Горький-Адлер». Есть «Свердловск-Адлер». 23 вагона – и на каждом написано Свердловск-Адлер. Поезда-призраки. Городов давно нет, а поезда ходят. И все в Адлер.
- А почему городов нет?
- Переименовали. Горький – в Нижний Новгород. Свердловск – в Екатеринбург. А поезда продолжают ездить в Адлер. И в них люди. Билеты покупают. Из Берлина – в Адлер!
А гидромассаж действительно хорошая штука.

Глеб болеет, у него 39 и 6, и Тещечка с Соней лечат его бульоном из петуха и горячим вином с лимоном.
***
В доме гостят три взрослые курортницы, три подруги. Все три с внуками. От шестидесяти лет. Крепкие. Вера, Надя и Галя. Идентичные. Одинаково остриженные. Где кто, я с первого раза не запомнила. Одну подружку две другие называют Морозова.
Две в ситцевых новых сарафанах, третья сложная. Нотная. С обширной задницей. В узких белых лосинах с большими буквами «БАВАРИЯ» на попе. На попе модно писать что-то интересное. То Сочи. То РИЧИ. А то БАВАРИЯ.
Внукам от шести до восьми. Юля, Вика и Вова. Девчонки нормальные, а Вова замечательный. У него тонкое, очень светлое личико наследного принца с развесистой родословной и сильно подпорченною кровью.
Глядя на него, я все время подыскиваю подходящее ему имя. По внешности он точно не Вова. Я попробовала его усовершенствовать и назвала Володей. Он строго поправил: Вова. Ему пошло бы имя Мстислав. Ну, или Митя.


За обедом гостьи, которые едят отдельно от нас, прицепились к Ане. Она тихая, тоненькая. Разговаривает с чужими глазами в пол. Чужим вдруг показалось, что она чересчур тихая и тоненькая, и одна из тетенек сказала: что ты такая худая? Надо поправляться. Ты посмотри на себя – одни кости. Ты девушка, ты должна нравиться. Кто же полюбит кости?
Я сказала: она замужем. И нравится своему мужу.
- А зачем мужу кости? Вы видели, какой он красавец? Подлец.
Я сказала, что я видела.
- Ну и что, он будет смотреть на кости? Он себе ого-го какую женщину найдет.
- Галя, ты такая наивная. Где ты видела, чтобы они жили с женой? Жена у них для домашнего хозяйства. Принеси-подай.
Я сказала: - так, девушки! Давайте вы будете тактично вести себя в чужой республике!
- Вы что тут, командовать приехали?
- Я приехала здесь жить. И лязгать гадости про хозяев вы при мне не будете.
Аня с тарелками ушла в кухню, я пошла следом и сказала ей, чтобы она не подходила к столу, пока обедают. Она чуть-чуть поплакала.
Я сказала: иди посиди около него.  Глеб проснется – бааальшой пистон им вставит.
- Не надо. А то они больше не приедут.
Ловушка, о которой я постоянно забываю. Не приедут сами. Не рекомендуют другим. И не привезут деньги.

Аня ушла в дом – и пропала. Соня с Тещечкой напоили Глеба бульоном, перемыли посуду, ушли к Тещечке и увели с собой шумных внуков. Три гостьи с какой-то новой, полувоенной выправкой, не поблагодарив за обед, поднялись наверх отдыхать.
Глеб вдруг снял с себя оба одеяла и оказался неприлично светлым по контрасту с местными, к цвету которых я за утро привыкла. Волосы, шорты, футболка и нижнее одеяло в пододеяльнике были совершенно мокрыми.
По понятиям Тещечки, температура должна упасть после трех литров бульона, но она упала раньше. Я ему принесла другие шорты и повесила одеяла на веревку.
– Ты такой холодный. Градусов 35. Не хочешь пойти кинуться в море пирямо головой?
- Не дойду.
- В шланге вода горячая. Хочешь, я на тебя полью?
- Не надо на меня поливать. А где все?
- Занимаются сексом у себя в комнате.
- А как ты определила?
- Ну, дверь закрыли.
- Дураки. Лучше бы орали. Теток бы развлекли. Порадовали.
- Они не орут. Они тихие ребята.
- Ты смотри, как штаны понравились. А не хотел брать!
- Представляешь, какие здоровые инстинкты!
- Незатурканные.  А кто так безобразно помыл машину?
- А ты 500 рублей заплатил за мойку?
- То есть колпаки мы уже не моем?
- А ты аккуратней езди.  Принести тебе куриную ногу?
- Я готов есть все, кроме куриной ноги и куриного бульона.
Когда я ему принесла поесть, он уже спал под пляжным полотенцем.
Из дома вышла отдыхающая Галя и налила себе и детям компот из большой кастрюли.
- Я боюсь, как бы они не из гнилых яблок его варили.
- А почему они должны варить из гнилых? Они не знают, куда нормальные яблоки девать. А гнилые они закапывают.
- Ну! Вы этих людей не знаете.
- Знаю.
Галя попила компота и стала рассказывать о внуке Жене, который живет в Москве. Какой он умный, в какой элитной школе, какие в этой школе учителя и сколько стоит комплект учебников.
Правильно Глеб всегда говорит: ты же простая как валидол! Сама виновата, что тебе вечно всё рассказывают.
Я слушала Галю и чувствовала, как пропадает отпуск.
Глеб неожиданно сказал: - Таня, тебя папа зовет.
Я вскочила и убежала в дом.
Это условный знак. Как только кто-то чужой начинает пересказывать свою жизнь, Глеб немного покуражится над нашим бессловесным бессилием, потом все-таки скажет: Таня, тебя папа зовет. А в случае с Шамилем: Джаник, тебя мама зовет. Фраза – из детского фильма «Шла собака по роялю», а где он взял имя Джаник, мы не знаем, но ребятам оно нравится.
Внизу мне попалась Анька. Мы с ней посидели в кухне на сквознячке и вернулись в беседку, потому что трое  приезжих детей с игрушками вышли из дома и уселись за стол. Мы сели напротив детей, чтобы вовремя просить их играть потише. Сидели и смотрели на этих непонятных детей, откуда-то из Ртищево и Тамбова. Я там никогда не была. И вряд ли буду. Про некоторые города и места на карте точно знаешь, что никогда туда не поедешь, потому что тебя с ними ничего не связывает.
Шамиль пришел к нам и тоже сел за стол. Под виноградом сквознячёк и хорошо пахнет, а в комнатах, несмотря на высокие потолки и круглые сутки распахнутые окна, нечем дышать и комары.
Стол длинный, рассчитан на 20 человек, его накрывают яркими клеенками, которые я люблю привозить в подарок. Мы с Аней смотрели на детей, а Шамиль дремал, оперевшись на руки.
У девочки швейная машина, у другой девочки – большой единорог, а у мальчика белая карета, запряженная стройной белой лошадью. Мы с Аней таких игрушек никогда не видели и смотрели со смутным беспокойством, что наши дети растут (а мой даже вырос) без волшебных игрушек – и сколько они от этого потеряли.
Сын всю жизнь любил и покупал «Лего». Глеб возит нашим крестникам катера и машины с пультами, но до белой кареты с лошадью, у которой движутся все четыре ноги, мы с ним морально не доросли, и даже если б увидели, то не купили бы. А мальчик сидел и играл спокойно. Очень  спокойный мальчик. Почти не разговаривает. А зовут Вова. Такого мальчика можно было бы как-то поинтереснее назвать.
Мы смотрели почему-то на девочку со швейной машиной, и я старалась понять логику родителей, которые не просто купили ей швейную машину размером в пол-настоящей, но не шьющую, а еще и привезли с собой на курорт. Не знаю, сколько дней мои абхазы смотрят на эту швейную машину, но видно - она их беспокоит, Шамиль даже проснулся и посмотрел на меня.
Я сказала: у меня в детстве была такая машина. Ей полагалось шить крупными стежками, а она не шила. Больше всех папу жалко. Он сыновей хотел, а мама родила дочек, и он бегал покупал нам швейные машины. А сам мальчика хотел.
Шамиль демократично сказал: девочки тоже много понимают. Учатся хорошо. Но повеселел и опять лег головой на руки.
- Пусть они хорошо учатся. Флаг им в руки. А мне нравится, что у меня мальчик.
Оба засмеялись, и Анети обняла его за плечи. Им не полагается обниматься при посторонних, но при мне бывает. Шамиль сказал: пойдем попьем кофе к Тёщечке. Только мы отошли, дети за столом разорались. Пришлось вернуться. Оказалось, не просто так орут, а увидели Алёшку, который проснулся и стоял на крыльце, почесывая место, которое они всегда почесывают. Он с детьми играет в «Кинг-Конга», гоняет их по всему двору, и они обрадовались, что он вышел и поиграет с ними.
Около трех часов во двор влетел Анзор и зловеще произнес: смерч! Там смерч! Сюда идет.
Отдыхающие, которые сидели за столом и пили компот, переполошились, начали собирать детей и уводить в дом.
Я спросила: хотите торнадо посмотреть? Это неопасно.
Одна, в сарафане, возмущенно сказала: Вы с ума сошли? Как это смерч – и неопасно?
- Так он на берег не выходит. Алё, Вован! Хочешь посмотреть смерч?
- Во-первых, я вам не алё, Вован.
- А во-вторых?
- Вы лучше скажите, куда нам спрятаться, если придет ваш смерч.
- Ну, спрячься под одеяло.
- А если он унесет дом?
- Улетишь вместе с домом. Долетишь до Арканзаса.
- Вы шутите?
- Слушай, какой ты скучный! Такой маленький, а уже такой скучный. Тебе самому не скучно?
Глеб неожиданно слез с качелей и собирая на бегу раскиданные шлепанцы, на кривых ногах впереди нас всех побежал смотреть торнадо.
Мы побежали следом.
Смерч только назревал. Над морем висела низкая лохматая туча, от нее было холодно, и море, заигрывая с тучей, закручивалось под ней в королевскую корону. Мы с глебом вошли по колено в воду, и он умылся теплой мутноватой водой, как будто в нее подмешали молоко. Шамиль повис на руках на внутренней перекладине беседки. В синей олимпийке из толстой, с изнанки ворсистой ткани. Анька прибежала в розовой кофточке. Оба уютные.
А мы с Глебом мерзнем и никак не перестроимся на осеннее восприятие погоды, когда холодно начнет значить для нас, что надо пойти одеться. Другой способ согреться – стоять в воде. Около моря душно. Особенно при норд-осте.
Пришел Алешка и назвал своими словами короткую смерчевую связь неба с морем. Непечатно, но точно, как он умеет, как все умеют, на стесняются произносить это вслух. Потому что при смерче у моря с небом происходит половой акт. Настолько очевидный, что бывает неприлично смотреть. Начинается он с того, что над морем зависает темная косматая туча. Низкая. Море тянется к ней, создает из воды высокую королевскую корону и приманивает короной тучу. Корона бегает по воде и дразнит, а туча еще больше темнеет, раздувается, из нее оттопыривается короткий толстый рукав и начинает медленно, с неохотой протягиваться навстречу морю. Остроконечная корона из прозрачной воды и брызг вертится все быстрее, рука тучи становится длиннее, прозрачнее, тоньше, тянется к морю и очень сильно напоминает фаллический символ, который внезапным рывком падает в самый центр короны и начинает мощно всасывать в себя воду.
Процесс воссоединения тучи с морем – вызывающе эротический,  но следить за ним очень интересно.
Насосавшись воды, толстый, прозрачный, со струящимися, обтекающими краями столб смерча отваливается от моря и медленно-медленно начинает вбираться в тучу.
Прежде чем совсем исчезнуть, он завязывается в узел.
Безмерно набухшая тяжелая туча висит на месте и с сытой неповоротливостью ждет, куда потащит ветер. Если смерч был большой или из одной тучи было несколько смерчей, а ветер потащит тучу в горы, и там она упадет на какой-нибудь поселок, то наверняка размоет кладбища, унесет курятники, посмывает кукурузу, - и взбесившиеся горные речки понесут в море заборы, крыши, сараи, свиней и большие деревья и кустарники, зеленые, со всеми ветвями и корнями.
Наш смерчик недолгий, тощенький. Правда, сыновья Шамиля сказали, что до него был еще один, который «туда пошел!»
Туча стоит на месте и осыпается соленым  косым дождем. Мы стоим под кукурузной беседкой, на перекладине которой на вытянутых руках висит Шамиль, и если косой дождь попадает на голое плечо, слизываем языком.
В беседку влетел Анзор с двумя спортивными куртками с запахом копченого сыра и копченой рыбы.
Сую руки в карманы куртки и нахожу водительское удостоверение Ширвани.
Два способа лечения всех болезней:
Старинный: больной садился или ложился в естественный источник (речку, родник, море, озеро) и лежал в воде до полного изнеможения. Когда он терял сознание от лежания в воде, его укладывали на разостланной бурке, накрывали сухой простыней (а в холодную погоду закутывали в бурку) и поили чаем с мятой и сахаром. Если его тошнило, в рот давали кусочек соленого сыра. После того, как он полежал и отдохнул, он опять шел в воду и сидел или лежал до изнеможения, а потом отдыхал на бурке. Когда вода и потовые железы выгоняли из него болезнь, его приводили домой и долечивали чаем с мятой.
Современный: режут домашнюю курицу или петуха и поят бульоном до выздоровления. Всё.

Глеб подарил Аниной сестре Лариске браслет из тоненькой золотой цепочки, который положено носить на ноге, на щиколотке. Лариска ходит с нами на пляж и рассказывает о впечатлениях супружеской жизни.
Впечатления хорошие: или она залетела, как Анька, в первую же брачную ночь, или просто организм подстраивается под обстоятельства новой жизни. Все сразу вспомнили, как Анька родила Анзора ровно через девять месяцев после свадьбы, и Шамиля дразнили СНАЙПЕРОМ, а он отворачивался и оправдывался, что само так получилось.
Конечно, само. Дети всегда сами получаются. Кто ж их делает? Как говорят абхазы: где такого мальчика взяли?  Наверно, в цветах нашли!
Это просвященные народы детей сначала делают, потом вынашивают, а потом еще и рожают.
Абхазы ничего этого не делают. Они их сразу в цветах находят.

***
Жара. Люди держатся на расстоянии друг от друга. Даже спят врозь.
***
У моря усталый запах. Водорослей, планктона, маленьких крабов, которые сварились в теплой воде, и все вместе пахнет усталым поздним летом.  Замечаешь смещение во времени. Время здесь и дома одно, но сравниваешь не с собой (в это время мы у себя дома вовсю купаемся, и тень от мыса Кадош к семи часам вечера накрывает пляж), а с большим сониным семейством, каким оно было месяц и два месяца назад).
Тень на час раньше накрывает двор и гасит солнечные зайчики под виноградом. Пляж на целый час раньше выглядит вечерним и по воде раньше тянет ветер.
Птицы, которые все лето летели из Новороссийска на юг, так и летят на юг. В Грузию, в Аджарию и в Турцию. В Турции им должно быть интересно.
Большая квадратная беседка на пляже, сколоченная из стволов молодых деревьев и накрытая в несколько слоев шелестящей кукурузой, разлохматилась и выглядит лихой и видавшей виды, как будто ее все лето заливали тропические ливни.
***
Мне нравится произносить при Татьяне «Шамиль» и смотреть, как она вся обмирает. Такая большая, значительная, важная, а скажешь при ней – Шамиль! - и она на мгновение умрет. Видеть каждый раз эту смерть – какое-то особенное, злое наслаждение. Хочется видеть, хочется дразнить, хочется говорить. Главное, ей самой хочется, чтобы с ней о нем говорили, ей нравится о нем говорить, нравится слушать, когда я говорю, что мне ВСЁ в нем нравится. Она думает, что любить стыдно. На самом деле большая любовь вызывает большое уважение. На ее месте я бы тоже стеснялась, потому что даже при большом уважении все равно хочется дразнить. Человек с открытыми эмоциями абсолютно беззащитен.
Правильно любви стесняются. Анька вон тоже ее стесняется. И тоже правильно делает, потому что муж так может обломать! Не со зла. Не намеренно. По неосторожности.
В шесть утра услышали Гимн России на Русском радио. Его поет не традиционный хор, а молодые ребята в темпе ремикса, очень быстро. Чуть ли не Дима Билан поет. Мы слушали и пытались узнавать голоса, но никого не узнали. Из окна высунулась отдыхающая Морозова и спросила: вы людям дадите спать?
Мы выключили Русское радио и уехали ловить раков. Машина сверкающая, чистая. С грязными колпаками. Как только съехали с трассы и поехали по бездорожью, стала вся равномерно грязная. Непонятно, зачем Шамиль ее мыл. Глеб сказал: не, плохо сюда ехали. Гимн не пели, на монастырь не крестились.
- Крестились.
- Теперь за раками плохо едем! С женами!
Лешка сказал: я и то удивился, что вы с женами. Жена сидит дома, я сказал!
Взяли 10-литровую кастрюлю и большой пучек укропа, чтобы варить раков на костре. Укропа оказалось больше, чем раков.
Мальчики двух раков привезли в тазике домой. И несколько ракушек с речного дна. Раки расколупали ракушки, вынули из них отшельников, зажали в клешнях и сидят каждый в своем углу с отшельниками в выставленных вперед клешнях. Хотели отобрать отшельников и отнести в море отпустить, но они оказались уже мертвые.
Дети весь день кормят раков, и время от времени кто-нибудь из взрослых выплескивает воду из тазика вместе со снедью, наливает свежую и зычно говорит: - у раков еды, как у свиньи.

***
Уром оба рака были живыми, бодрыми и неожиданно уснули около четырех часов. Мальчикам велели отнести их в огород. Анзор своего отнес, а Давид подошел к жаровне, положил на раскаленный песок и начал задумчиво ездить им по песку, как турочкой. Его случайно увидел у жаровни Шамиль и раскричался дискантом, как он любит кричать и смеяться – дискантом. Мы сбежались, посмотрели, кому нужно посочувствовать – папе или мальчику, и решили посочувствовать папе: эмоционально он больше пострадал.
Анька прибежала в халате и без штанов. Она своего мужа знает лучше всех. Знает, что он помешан на своей жаровне  с песком, которую выковал в Трабзоне его знакомый турок-кузнец и подарил ему к жаровне 15 турочек с орнаментом, с длинными деревянными ручками и медным кольцом на каждой ручке. И мешок с песком. Половину кофеварок очень быстро разворовали отдыхающие, и пока Шамиль понял, что турки надо прятать, из 15-ти штук осталось 7. Турецкий кузнец ему восполнил, но новые турки подешевле и попроще.
Все в доме знают, что жаровня – его любимая игрушка, к ней лучше не подходить и ничего на ней не трогать. Чтобы показать, что мы сочувствуем, мы по очереди нюхали песок и говорили: ничем не пахнет. Пахнуть-то он, конечно, пах. Раскаленным полднем, пустыней и подгоревшим кофе. И раком он тоже пах.
- Как может не пахнуть, если он по нему как джИпом ездил? Он раками теперь пахнет, раковый суп теперь вместо кофе будем пить!
- Братан, у тебя уже фобия по поводу этого песка, - сказал Глеб. – Ты давай уже начинай за собой следить. А то как бы мне не пришлось к психиатру тебя везти. Что за трагедия вообще? Пошел поменял песок.
- Это другой песок. Зачем нужно рака песке поджаривать? Раков кастрюле с укропом варят. И кушают. Никто раками как джИпом не ездит. Только дети-бараны ездят джИпами!
- Ралли Париж-Дакар.
Давид обиженно послушал и побежал прятаться. Глеб насунул козырек кепача на самый нос, с наслаждением растянулся в кресле и из-под кепача говорил: ай, как хорошо ругается. Гыромко. С виражением.
Я начала хихикать. Он сказал: тихо. Прекрати. Тут трагедия, не делай из нее цирк.
Петух, важно гулявший по двору, почувствовал что-то такое в воздухе, подошел к Татьяне и долбанул ее сзади в ногу. Она смотрела и слушала с глубоким вниманием и, по-моему, даже не поняла, что это петух, а то бы испугалась.
- Поэкспериментировал твой экспериментатор, - сказал Глеб. – Не дёргайся. Высыпь на хрен этот песок и пойдем принесем другой. Тоже мне дефицит – песок. Что ты здесь концерт устраиваешь? Я бы понял, если б у тебя джезвейки потырили. А то – песок!
- Это другой песок!
- Безусловно, это другой песок. Не с нашего пляжа. Турок пошел на свой пляж, нагреб своего песка, выкинул из него окурки и презервативы, просеял через сито и впарил его тебе вместе с мангалом. Всё, перестань орать.
- Это не такой песок. Это другой песок!
- Все равно перестань орать. Я сейчас в нете гляну, какой это песок. Ну, в Пицунду съездим, если там подтвердят, что это другой песок.
- Давид, мозгов нету, да? Аня, где Давид? Малчика стричь не надо, да? Девочку из него будем делать?
Глеб мне тихо сказал: готовься. Сейчас он по нам бабахнет.
- Штаны надела – детьми заниматься не надо, да? Пусть как бурьян растут?
Я восхитилась, когда он влет правильно произнес трудное даже для русских «надела» вместо привычного всем «одела».
- Вот оно! – важно сказал Глеб. – По танку вдарила болванка. Ай, хорошо ругается. А что там дальше?
- Когда?
- Ну, то есть ты не можешь сказать, как дальше.
- Почему не могу… Могу. «Четыре трупа возле танка украсят утренний пейзаж».
- Это в итоге. А в промежутке что?
- Глеб, дай послушать, как человек ругается.
- Шамиль, отвлекись, пожалуйста. По танку вдарила болванка – дальше что?
- Глеб, по какому танку?
- Отвлекись, я тебе сказал! По танку вдарила болванка. Дальше что?
- «Прощай, родимый экипаж. Четыре трупа возле танка дополнят утренний пейзаж». Глеб, ты смеешься, что ли?
- А ты говоришь – украсят. Шамиль, ты еще не кончил? Ты давай кончай и давайте петь. Шамиль слова знает. С чего там у них все началось? По полю танки грохотали.
- Глеб, я не буду сейчас петь. У меня сын дурак растет, а ты хочешь, чтобы я песни пел.
- Понял. Ругайся дальше.
Я сказала: - Шамиль, ты сильно не пугайся, но, по-моему, мы опять ребенка потеряли.
- Какого ребенка?
- Маленького. Вы когда его видели в последний раз?
- Пусть лучше потеряется, чем дурак растет. Я такого ребенка не родил. Я не знаю, откуда такие бараны берутся дети.
- О как! – важно произнес Глеб.
Когда мы поднялись к нам за ноут-буком, Давид лежал на нашей кровати и крепко спал.
Оба начали искать, какой должен быть песок в жаровне. Новый песок пошли искать не совсем мелкий, зернистый, похожий на тростниковый сахар. Просеяли, принесли чистый, душистый, промыли от соленой воды и выложили сушить около гаража. Взяли две бутылки с вином и ушли на пляж сидеть на бревнах мужской компанией.
Я сказала: Анька, снимай халат.
Она отказалась. Ходит ревет в халате. Муж ушел пить вино и не помирился. Мы с ней пошли поплавали, издалека посмотрели, как наши сидят на выброшенных морем больших деревьях. Приличные, без женщин. А она всё равно ходит и ревет.
***
Отдыхающая с фамилией Морозова ходит в белых шортах БАВАРИЯ и в коричневой футболке с надписью АМСТЕРДАМ и портретом Че Гевары в форме большой тарелки.
Глеб спросил: - а почему Амстердам? Он тоже наркоманил?
Алешка убежденно ответил: он же латинос! Они без этого не живут.

19 августа 2009
  Встали в шесть, чтобы послушать Гимн. Гимн пела девочка. По-моему, Пелагея. Очень душевно. Шамиль послушал и начал молоть кофе в турецкой кофемолке. Мы слушали совсем тихонечко, под виноградной беседкой, где на посудном шкафу стоит магнитофон, который ловит радио.
Но не совсем тихонечко. Из окна высунулась отдыхающая Галя. Глеб молча отдал ей честь. Ей это сильно не понравилось, и она спросила: - молодой человек, вы не хотите установить кондиционеры в комнаты?
Глеб ответил: хочу. Но у меня нет средств.
- У вас совести нет, а не средств.
- Вы хотите обсудить это со мной во время гимна? Женщина, почему вы такая непатриотичная?
- Вы когда людям отдыхать дадите? В три часа ночи бубните, в шесть утра бубните.
Действительно, среди ночи выходили, пили компот и обливались из шланга, а потом сидели на диване и хихикали. Думали, что делаем всё тихонечко (в сезон, когда посторонние люди в доме, все делается достаточно тихо в интересах отдыхающих), но значит, недостаточно тихонечко, раз услышали.
Дослушали Гимн и пошли купаться. Море теплое, но давно не пахнет разрезанным арбузом. Парни в шортах, раскисшие после ночи. Спать доме невыносимо душно, а спать в одной постели вдвоем невозможно в принципе. Кондиционеров нет и никогда не было. Парни покрутятся, помучаются и ложатся на пол без простыней, на одном пляжном полотенце. Полотенце собьется, двери во все комнаты распахнуты для сквозняка, случайно взглянешь утром в чужую комнату – и увидишь загорелые ноги в шортах, в которых весь день ходили, плавали в море и на себе сушили.
Полы чистые, прохладные. Если умеешь спать на полу, то выспишься. А в постели только измучаешься. Я пробую по ночам спать на пляжном полотенце, но у меня от этого болят все ребра и все внутри. Если бы можно было ночевать на пляже, ночевали бы на пляже. Но оттуда гоняют пограничники. А во дворе комары. Как их ни гоняй спиралями, как ни пшикайся с ног до головы специальным спреем – все равно искусают и уйдешь поневоле в дом.
***
Вдруг оказалось, что мы легко встаем в шесть. Глеб у себя в Москве всю жизнь встает рано из-за пробок, и нам легче встать в шесть и идти плавать, чем долеживать в душной комнате до восьми часов.
Шли на пляж, громко  пели Гимн. Слов почти не знаем, их знает Алешка, но Алешка спал. Шамиль тоже знает нам подсказывал, хотя сам не пел. Улыбался, подсказывал, но не пел. Где мы начинали торжественно мычать, он четко произносил: одна ты на свете, одна ты такая, хранимая Богом родная страна.
Я на всякий случай боялась, что Глеб брякнет что-нибудь не совсем достойное насчет гражданства, и держала наготове контр-фразу, которая поддержала бы самолюбие Шамиля (Шамиль, ты и без гражданства лучше всех), но Глеб, умничка, хорошо знает, когда можно брякать, а когда – нет.
Он даже в облегченной форме не спросил: а хочется стать гражданином России, да? - хотя это было бы необидно. Не спросил. Сам знает, что хочется.
***
А бывает – нежарко ночью. И тогда нормально спишь. Я даже не знаю, девочка пела сегодня Гимн или мальчик.
Вечером Шамиль на всех кричал, а ночью в его голове перещелкнуло, и когда внизу затарахтела кофемолка, и я выглянула посмотреть на настроение, он лучезарно спросил: хочешь кофе постель?
Куда-то не туда, значит, перещелкнуло.
- А можно в чашку?
Нельзя сказать, что сразу допер, но заулыбался.
- Где будешь пить?
- Внизу. Шамиль, это два разных понятия: кофе и постель. Кофе пьют, а в постели спят. Если ты нормально относишься к человеку, и если он не больной и не парализованный – никогда не предлагай ему в постель кофе.
- Все говорят, русские любят кофе постели пить.
- Не знаю, где они его любят пить, но пьют они его на работе.
- Я тоже не понимаю, как можно кофе постели пить, если не больной (балной)!
- А мне зачем предложил? Чтобы я сидела и разбиралась в перламутровых переливах твоей души?
- Дразнишь, да?
- Я тебя не дразню. Я с тобой просто разговариваю.
- Почему печатление, что дразнишь?
- Я не дразню.
- Все-таки печатление, что дразнишь. Но я не обижаюсь. Красиво дразнишь.
(Интересно, букву В в слове впечатление принял за предлог?)
Долго ходил, что-то вычислял и немножко маялся, потом вдруг вынул из бокового кармана шорт браслетик и застенчиво спросил: такое будешь носить?
- Конечно, буду!
Показал, как затягивать веревочки. Браслет прикольный, как я люблю: полоска кожи, перевитая цветными веревочками и на ней кусочек кости с выцарапанными на нем чубриками: то ли люди, то ли олени, смотрят друг на дружку и держатся за ручки. Такие браслетики продают в этнических магазинчиках по побережью.
Глеб, когда спустился и сел пить кофе, увидел браслет и стал длинно улыбаться.
Я спросила: чего?
- Он тебе с воскресенья не решался его отдать.
21 августа 2009

Парни завтра утром уезжают в ДОЗОР. Парковаться будут у Гарика.
И берут Алешку, которому сказали: будешь плохим полевым – утопим.
Наверняка он будет очень плохим полевым. Еще не выехали, а он им уже потерял фонарик. Нас с Анькой берут прокатиться до Сухума. Разрешили пойти на рынок, съесть по мороженому и вернуться на маршрутке домой.
Ни на какой маршрутке мы не поедем. А вернемся домой по берегу.
Нас с Аней высадили в центре Сухума, вручили 300 рублей на мороженое и на маршрутку, сказали нам «не вздумайте возвращаться домой по пляжу» и уехали в ДОЗОР.
По всему городу продают школьные рюкзачки, цветные тетрадки и белые пышные банты для девочек. Банты висят большими гроздьями. Все девочки первого сентября будут красивые. Мы купили по мороженому, несколько красивых тетрадок, сели на маршрутку и проехали три остановки. А дальше вернулись домой по пляжу. Одиннадцать километров.
Позвонил Глеб. Пожаловался на Лешку, который провалил им два уровня, и мы с Анькой переживаем, чтобы они его не побили и не утопили.
А Гимн мы с Аней проспали. Проснулись, когда зачирикал сотовый. Если Глеб спросит, кто пел Гимн, соврем, что Надежда Бабкина. Все небо в тучах, прохладно, хочется спать, а мы сочиняем, кто Гимн сегодня пел. Как говорят три наши отдыхающие - "твою мать, отдых"!
Глеб позвонил еще раз и рассказал, как Алешка провалил им  первый уровень. У них было задание сложить, потом вычесть, потом умножить трехзначные цифры, чтобы вычислить окно в пятиэтажном многоподъездном доме на улице Донской, в котором им дадут следующий код. Про калькулятор они не вспомнили.  Алешка сказал, что умеет считать в столбик, сложил трехзначные цифры, потом вычел, умножил на два и вышел на неслыханный результат 604.
Все трое посмотрели на дом и пришли к выводу, что столько окон в доме нет даже со всех четырех сторон. А им нужен только первый этаж. Предположили, что это может быть четвертое окно от шестого подъезда, но от шестого подъезда было только три окна. Стали думать дальше и решили не умножать на два, а оставить 302 и идти стучать во второе окно третьего подъезда.
По условиям ДОЗОРА, если они не ошиблись окном и там есть код, то им сразу его дадут. Если кода нет – нужно извиниться и сразу уходить. Времени час ночи, большинство людей в это время спит. Из двух полевых отправили Алешку как представителя славянской национальности. К тому же контактного. Лешка побарабанил в окно, ему открыл молодой мужчина. Лешка начал подробно с ним знакомиться и показал московскую прописку в паспорте. Мужчина восхитился пропиской, принял его за отдыхающего, которому негде ночевать (я думаю, он очень обрадовался, увидев курортника на Донской, улице промышленной и угарной, с постоянной пробкой, которой курортники как чумы боятся), пригласил жить и стал договариваться о цене за сутки.
Прибежал Глеб и уволок Алешку в машину. В машине хотели пересчитать результат, но побоялись выйти опять на безнадежный итог, расстроились, потрепались по рации с другим экипажем и уехали. Когда уже уехали и потеряли время, посоветовались по рации с админом, как им поступать в случае, если Алешка насчитает в столбик 604-ое окно. Админ им сказал: пацаны, вы ненормальные? Зачем вы считали в столбик? Вам нужно было не считать в столбик, а глазами осмотреть дом, увидеть в одном окне табличку ДОЗОР, постучать и взять код. Это же первый уровень! Для дебилов, которые не умеют считать в столбик. Чего вы умничали?
Они сказали, что смотрели на дом, но никакой таблички ни в одном из окон не было. Значит, ошиблись домом. Ломились в шестой, а в задании был семнадцатый. И дальше у них пошло не очень, хотя Лешка был уже ни при чем. Они его обвиняют в том, что когда Шамиль бежал в одну сторону, а он должен был бежать в другую, то он никуда не бежал, а заходил за деревья и писал, а когда возвращался, то говорил, что он ничего не нашел.
Лешка говорит, что это неправда. Он тоже бегал.
***
  Позвонил  Глеб и бодро спросил: - Лёха дома?
А я думала – Лёха с ними. Значит, выгнали. Вот и умей после этого считать в столбик. Сам Лёха вне зоны доступа, и мы с Аней переживаем за него больше, чем за двоих других, удачливых.
Позвонила Алешке, который вдруг стал доступным, и спросила его: - ну что?
Лешка миролюбиво ответил: - да пидарасы они, вот что.
Конечно, это многое объясняет.
Потом из Адлера позвонила Ирка. Хохочет. Спросила, почему я не еду к ней.  Она классная. Богатая. Когда человек классный и богатый, то это ничем не перебьешь. Хохочет в свой мобильник, и я вместе с ней тоже хохочу. Правда, в гости к ней ехать не хочу. Но заинтриговала. Говорит: у нас тут так интересно! Приезжай к нам.
А до этого у нас было интересно. Завтра приедут с ДОЗОРА парни – опять будет интересно. Я спросила: а что у вас особенного? И подумала – Алёшка. Алёшка у них особенный. Мы немножко пообсуждали, кто на чем и когда будет выбираться в Москву, и она сказала: а мы арбуз с Лёликом едим. Он такой несчастненький. Такой бедняжечка. Но все равно лучше всех. Я его лечу. Приезжай, будем вместе его жалеть.
Не состоялся, значит, для Алешки ДОЗОР.
Я спросила: они его за окно побили?
- За какое окно? – удивилась Ирка.
– А за что?
- А мы тебе не скажем. Приезжай. У нас тут хорошо, у нас тут смерчики.
До смерчиков от них километров двадцать. А от нас – метров пятьдесят. Я сказала, что и у нас тут смерчики. Но я не могу приехать, потому что я человек зависимый.
- А ты освободись!
- Ты что! Мне наоборот нравится зависеть!
- Между прочим этот твой мужчина – такой м-к! Алёшка такие ужасы про него рассказывает. Насколько ему можно верить?
- Процента на полтора.
- Нет, ну я сама знаю, что не на сто.
- Даже не на десять.
- А это сколько от ста?
- А это смотря какие ужасы он тебе рассказывает.
- Что он  тебе запрещает знакомых приглашать.
- Мы с ним видимся две недели в год. Какие тут знакомые? Для чего?
- Ты смотри ему не скажи, что Лёлик у меня. Пусть думает, что утонул. Пусть сидит и мучается, в морги ездит утопленников смотреть. Не скажешь?
- Не скажу. А за что он Лёшку побил? За то, что тот не бегал?
- Куда не бегал?
- Да никуда не бегал.
- Я вообще не понимаю, о чем вы говорите. То окно какое-то. То они трехзначные цифры в уме перемножали. Столбиком. Взрослые мужики в Зарницу какую-то играют. Еще и морду ему набили!
- Глеб?
- Да никакой не Глеб. А нацменчик симпатишненький. Я закругляюсь, Лёлик говорит, что ты у нас во вражеском лагере, и мы на тебя обиделись.
- Привет Лёлику передай.
- Не хочет он от тебя приветов.
***
Парни приехали без Лёлика. Шамиль заново остриженный. В нашем варианте было гораздо интереснее. Непонятно, для чего он пошел постригся. Весь как отполированный и приятно пахнет. Я плечо понюхала – не показалось, - пахнет. На шее косыночка красивая. Когда я его увидела остриженным и с косыночкой на шее, мне его почему-то стало жалко.
А Глеб как Глеб. Нестриженный. Целеустремленный Они нормально прошли все уровни и выиграли 50%-ю скидку на оплату следующей поездки.
Машина провонялась вяленой рыбой, вся в чешуе и рыбьих скелетах. Коврики в желтой глине. Хорошо поездили.
Я спросила: а где Алёшка?
Хотела проверить, что они о нем знают. Глеб промолчал, будто не услышал, а Шамиль, от которого я никак не ожидала – сунул мне свой мобильник в рожу и сказал: на, сама спроси.
Вот же гад! Еще и орет!
Я пожаловалась Глебу, Глеб сказал: а ты не спрашивай.
Я рассердилась и ушла жить к Тёщечке. Прибежала Анька. Если бы она прибежала с несчастным лицом и начала жаловаться – Вера отправила бы ее домой к мужу. Когда дочки выходят замуж, мать становится тёщей, отстаивает интересы зятя и начинает подозревать дочерей в склонности к пороку, которая до сих пор не проявлялась, но нужно быть начеку, чтобы от нее не пострадал зять.
При Тёщечке я чувствую себя способной испортить Аньку, хотя Вера со мной всегда жизнерадостно общается и тайных пороков во мне не ищет.
Лицо у Аньки обычное, но она в халате, из-под которого видны самые края брючек, как панталончики принцессы.
Я спросила: Аня, что ты халате как ведьма ходишь?
Вера тоже спросила: ты что устраиваешь?
Анька ответила: я как Юля. (Я в сарафане, и Анька в сарафане. Только у меня сарафан дорогой и желтый, а у нее ситцевый халат на пуговицах).
Вера справедливо сказала: так у нее какой? А у тебя какой?
Заметила разницу между моей джинсой и анькиным новым ситцем.
Отпросились у Тещечки за ежевикой. Анька подтвердила, что супруг приехал какой-то смутный.
- Им форму выдали.
Я точно знаю, что никакой формы им не выдали, каждый ездит в своем. Но я сама видела в багажнике большую новую сумку, у которой наплечный ремень еще завернут в бумагу, и новую большую коробку, на которой нарисованы эндуро сапоги BMW. Наверняка им это не выдали.
- А что они делают?
Анька сказала: спят.
Если б не спали, то она и не прибежала бы. Люди спят, а мы как будто против них заговор готовим. К Ирке, что ли, уехать жить?
Проломились на заброшенный участок Нодара Думбадзе, исцарапали руки и ноги в кровь. Аня чуть-чуть поплакала. Шамиль ей ничего обидного не сказал и мобильник в физиономию не тыкал, но он так выглядел, что она поплакала. Устал, понятно. Так устал, что даже не сварил кофе на своей нарядной жаровне с новым песком. Вышел из машины и пошел спать.
Я спросила: а сумку вынули из багажника?
- Да.
- Что там?
- Форма.
- Какая форма?
- Черная. Там вот так – огонь на рукавах. Вот так – молния. А вот так – огонь.
- Красивая форма. Чья?
- Я не знаю. Он сразу спать лег. Вот так.
Судя по тому, как она показывает, спит он у нее всегда физиономией в локоть. И мне почему-то жалко стало его опять. Хам, а все равно его жалко больше всех. Как нарцисс, который стоял свежий и красивый и вдруг начал быстро вянуть, а  на него не насмотрелись.
- А сумку куда поставил?
- Около себя. На кровать.
Глеба почему-то не жалко. Москвичи вообще очень редко дают повод себя жалеть. Они так держатся, что не найдешь, за что их жалеть. К ним испытываешь какие-то принципиально другие чувства, свободные от жалости, нежности. Даже ясности. Как к терминаторам. Я не знаю, почему так. Но это так. Хотя они болеют, как мы. Страдают, как мы. Почти такие же люди, как мы. Только более красивые и усовершенствованные. Как отполированные. Чаще приходит в голову думать об их неограниченных возможностях, высоких окладах, элитных школах, считать их во всем благополучными и не замечать, как они нервничают, какие они издерганные и как жизнь возит их мордой по асфальту. На них какой-то особый московский лоск, который не пробивает жалость.
Вера с Соней ничего этого не чувствуют, а я чувствую. Лёшка со своей московской пропиской в паспорте еще не отполирован, а Глеб – уже.
Слышим, Тёщечка нас зовет. Вернулись, спросили: что? Она сказала Аньке: иди домой. Муж дома, а где ты бродишь?
Аня ушла, а я опять подумала: может, к Ирке уехать жить? Или сразу домой вернуться. Аня ушла, зато пришла разбираться Соня.
- Иди домой. Куда ты ушла? Кто тебя обидел?
- Никто меня не обидел. Я ажину собираю.
- Не надо ажину собирать. Иди домой.
Мы с Тёщечкой сделали три литра ежевичной наливки.  Она сказала: иди чачу принеси. Я спросила: литр, два литра?
- Литр принеси.
Я сходила в магазин и купила две пол-литровых бутылки чачи. Удивилась, что Тёщечка посылает меня за водкой. Их женщины за водкой не ходят, чтобы мужчины о них плохо не подумали. Опять подумала: всё, отпуск кончился, домой надо уезжать. А можно пойти повеситься. Мало того, что мобильник в физиономию суют, еще и за водкой посылают.
Тёщечка отняла у меня бутылки, отнесла в магазин и вернула деньги. Оказывается, надо было открыть дверь кладовки и взять с полки литровую бутыль. Она на глазах стоит.
Ежевику, которая не поместилось в трехлитровый балон, я высыпала в миску, посыпала сверху сахаром и сидела ела. И все, кто приходит, становятся около миски и пальцами по штучке бросают в рот. Она крупная, но не переспевшая. Прилетели Зорик с Давидом. Пришел Шамиль, принес тёще большой пучек петрушки (своя у нее сгорела) и сказал мне: иди пловика покушай.
Пришел Ширвани и сказал: что такое - там без тебя никто не ужинает? Кто тебя обидел? Покажи – я его зарежу.
- Не зарежешь.
Засмеялся: Не зарежу. Я сильно его побью, а ты посмотришь.
- Я у Веры останусь жить.
Вера накормила окрошкой. Руки после коровы не помыла.
***
Глеб с Шамилем спали до вечера и проснулись в отличном настроении, судя по голосам и дискантовому смеху. Анька так и ходила в своем халате, и Шамиль спросил: - Аня, что ты халате как ведьма ходишь?
Днем не приехала мусорная машина, и у ворот стояли четыре больших мусорных пакета. Они не должны там стоять, учитывая интересы отдыхающих, но они там стояли, и Шамиль легко спросил:  мусор вибросить тоже некому?
Мы с Анькой взяли по два пакета и понесли на соседнюю улицу в мусорные баки. Шамиль закричал: куда пошли? Подождите, да!
Догнал и пошел между нами. Как в деревенской кадрили: тетки в цветастых сарафанах и между ними кудрявый молодец. Глеб спросил: эй, а вы куда? Я с вами!
И наша, и соседняя улицы обычно тихие, но вчера вечером соседняя была оживленной и по ней  ходило много народу, какие-то спортсмены в белых футболках, нарядные курортники. А мы с черными пакетами, из которых вываливается мусор. Правда, было уже около полуночи,  и можно ходить как хочешь.
Я сказала: а зато у нас самые лучшие мужчины.
Пакеты несли мы с Анькой, но идти по шумной вечерней улице с нашими красавцами в праздничной нарядной толпе все равно приятно.
Сбросив пакеты в баки, мы настроились пойти посмотреть, что делается в пансионате, но Глеб сказал: мы-то, конечно, лучшие. Но бабцы  у нас в ситцевых халатах. И из-за них мы в это гуляние вписываемся с большими оговорками.
- А вы делайте вид, что вы не с нами.
- Шамиль! Делаем вид, что мы без жен. И начинаем искать красивых девушек. О какая пошла!
- Аня, что ты весь день халате как ведьма ходишь? – спросил Шамиль.
Вернулись домой. Медленно. Но зато в обнимку. Хотели купить пива или мороженое, но  киоски были уже закрыты.
Глеб говорил: хорошо погуляли, на мороженом теткам сэкономили. Зато без угрозы, что продинамят. Нет мороженого – нет угрозы. И динамы у тётек нет. А не то что ты к ней с мороженым, а она тебе навстречу динаму свою включает.
- Действительно хорошо гуляем. Глеб такие интересные факты из своей биографии рассказывает.
- А с чего ты взяла, что из своей?
- Слово динамо, по крайней мере, знаешь. Если Шамиля не динамили, то он и слова не знает. Ему не нужно.
- А чё его динамить, если он ничего не просит.
- Вот. А тебе обещают и динамят.
- Шамиль, ты вообще понял, о чем речь? Общий смысл уловил?
- Что-то плохое. Женщинам нельзя говорить. Да?
- Женщинам нельзя. Тете Юле можно. Ты где там эту гадость заныкал? Дай им полакомиться!
Шамиль остановился и вынул из бокового кармана шорт связку ключей. Потом мобильник. Потом фирменный махровый напульсник НИССАН-ИКСТРЕЙЛ, который Глеб ему отдал, чтобы он носил его на запястье, а он его носит в кармане, плавает с ним в море и вокруг кармана у него всегда мокрое пятно.
После всего и из другого кармана он вынул некрасивую на вид узкую полоску какой-то мускульной ткани, подул, пошлепал о шорты, разодрал вдоль на две узких полосы и одну дал мне, а другую Аньке. Я стала есть со слабой надеждой, что она окажется сладкая, фруктовая. Она оказалась вонючая, жгучая, соленая и жесткая.
Когда абхаз предлагает что-нибудь попробовать и наивно ждет, что ты будешь восхищаться, хочется сказать: ты что, шутишь?
Но с едою они не шутят. Есть можно без опасения, что отравят, и без надежды, что будет вкусно. В нашем случае, вероятно, сначала засолили козла, потом обваляли в перце, потом провялили, а когда он начал портиться и провонял все вокруг себя, стали есть. Получился деликатес, к которому нельзя пристраститься и от которого сильно воняют руки.
Я спросила: это козочка?
- Нет. Это дикий кабан.
Дикий кабан – это вепрь. Из вепря готовят отменный хаши. Непривычно: идешь по современной улице - и ешь ВЕПРЯ!
Я сказала: вкусно.
Глеб ответил: ну, хватит уже. Выплевывай.
25 августа 2009
Оба делают вид, что никакого Алешки не знают, хотя Глеб мне рассказал про поездку, про Лёшку и про то, как сбылась мечта Шамиля о байкерской экипировке. Я точно знаю, что ни о какой экипировке Шамиль даже не мечтал. Он знает, о чем можно мечтать, а о чем не нужно, как я знаю, что мне не следует мечтать о зимних поездках в Андалузию. Но экипировку привез. Очень хорошую. Из перфорированной кожи.
Я спросила: - а где шлем? А где защита?
- У Гарика. Он же не собирается здесь гонять.
Еще бы он собирался! У него даже мотоцикла нет. А у Гарика есть, и с Гариком он гоняет.
Костюм налезает с большим трудом. Глеб сказал - так и надо, сначала он должен жать, а потом размякнет и растянется. Байкер должен быть туго, как змея, затянут в кожу, чтобы встроенная защита не провернулась при аварии. В просторной куртке защита сдвинется, провернется - и, собственно, всё. Вот только интересно – кто здесь байкер?
***
А с Алёшкой гораздо интереснее. Первую ночь он им украсил, и про первую ночь они рассказывают. А из описания второй ночи он исчез. Де факто. Выпал из речи. А до этого, наверное, из машины. Его просто перестали упоминать. Как будто его и не было. Глеб интриговал очень долго, и я начала уже думать, что он не расскажет, откуда взялась экипировка, но приблизительно догадалась, откуда она взялась. Между двумя ночами они жили у Гарика, а Гарик байкер. И если не он подарил Шамилю защитный комплект со всеми фишками, то это мог сделать или его отец, который сотрудничает с Толяном, или сам Толян.
Поэтому Шамилю шершавенько. Как только у него доходит до влёта в модельный бизнес, ему сразу становится шершавенько. У него здоровая психика горца, и всё, что олицетворяет собой модельный бизнес, ему не нравится. Это же почти как женщине – залететь. Залетишь – и не знаешь, что с этим делать. Вот и он не знает. И мается поэтому. Поэтому они оба держат паузу, и Шамиль помалкивает, а из всей весеннее-осенней байкерской экипировки носит только шейную косынку, на шее и на запястье. Зато куда-то делся махровый напульсник Ниссан-Икстрэйл.
***
Ночью Глеб разоткровенничался, и когда мы вышли во двор посидеть под виноградом с поскрипывающими во сне цикадами, он рассказал, как они ездили в ДОЗОР.
Мы говорили шепотом, чтобы не вышел Шамиль. Он вышел вместе с женой, они допили из кастрюли компот, и мы вместе посидели и пошептались, но мне все время хотелось, чтобы они ушли. А им хотелось сидеть и разговаривать.  И хоть бы одна бабка высунулась нас разогнать! Но мы уже до того привыкли быть тихими по ночам, что никто даже не проснулся.
Аня вышла с мишкой-ангелом и держала на коленях, пока мы пили компот и ели дыню (диню). Она всегда ходит с этим мишкой, и у ее мужа интересная манера: повертит мишку в руках и аккуратно усаживает ей на голову. С задумчивым, янычарским виражением.
Около четырех мы разошлись. Глеб, раз уж начал рассказывать, продолжил, когда мы вернулись в комнату. Где Алешка, он до сих пор не знает. Не хочет знать.
В первую ночь он выгонял его из машины вместе с Шамилем, чтобы Алешка помогал искать код: Шамиль бежал в одну сторону, Лешка должен был бежать в другую и искать там. Только он никуда не бегал. Первый раз вышел из машины, пописал и сел опять. Глеб спросил: ты чего? А он, оказывается, забыл, что надо бегать. И когда опять вышел, то искал киоск с пивом, пока к ним не вернулся Шамиль.
Потом они вычислили не то окно. На Лешку позлились, покричали, но утром с базы поехали вместе к Гарику. Пока Глеб и Алешка отсыпались, Шамиль и Гарик поехали на мотоцикле в магазин за каким-то, по-моему, щитком. Шамиль ни о чем таком байкерском даже не думал, но когда вблизи посмотрел, как это выглядит и что покупают себе богатые ребята-байкеры, то расстроился и стал думать, что стоит помечтать, хотя бы и бескорыстно. Хотел купить себе короткие перчатки без пальцев, с защитными вставками на ладонях из кенгуру, но они стоили 1100 рублей, так что и о перчатках ему помечтать не удалось. Какие-то копеечки у него были, и единственное, на что их хватило, была шейная косынка. Гарик ему ее купил и подарил.
Они вернулись домой, а к обеду к ним приехал Толян с еще одним парнем, они его называют Элвис. Глеб говорит, что очень стильный, не то что наш кавказец. Он мне показал фото в своем мобильнике – ну действительно.
Толян начал с того, что разорался, когда увидел башку Шамиля, сказал, что с таким стайлингом ходят только геи, и пригласил в салон стричься. Шамиль сказал, что не поедет. Тогда Толян пригласил их всех, сказал, что ему от них ничего от них не нужно, он их просто зовет посмотреть, где он работает и какие у них модели. Всем стало интересно, и они поехали посмотреть моделей. На Инфинити. В Инфинити тоже интересно ездить, если не стоять в пробках.
В салоне оказалось, что позвали не просто так, а свой интерес к Шамилю у Толяна есть. Он его, во-первых, сразу остриг, а во-вторых предложил ему вещь, от которой тот, хотя сразу надулся и заскрежетал мозгами, все-таки не смог отказаться: я тебе покупаю байкерскую экипировку, ты мне разрешаешь себя в ней фотографировать и увозишь ее домой.
Если бы Шамиль знал модельные агентства, он бы сообразил, что в чужой фирменной одежде у них не фотографируют. Он посоветовался с Глебом, Глеб сказал – соглашайся, на порносайты не попадешь, они ребята серьезные, Толян повез его в магазин, и они купили там всё, кроме шлема, защиты и косыночки на шею, потому что свободные шлем и защита есть у Гарика. В них ездила его девушка, которая перестала быть его девушкой, а защита и шлем остались.
Им даже сумку подарили, чтобы донести вещи до машины. Вещи действительно такие, что не устоишь. А сапоги вообще! Он все это получил и положил в багажник машины, а потом вернулся в агентство, и ему сказали: ну что, надо делать маникюр! Потому что руки и ногти у тебя страшно сказать какие. Объективно – такие же, как у нас у всех.
А еще педикюр. На педикюр он не согласился, хотя его вроде бы собирались поснимать босиком. А может быть, и не собирались. Ногти ему привели в порядок. От этого он до сих пор чувствует себя геем и ходит с несчастной рожей. А Лешке сделали педикюр, раз уж привезли его в агентство. От педикюра он, видно, так расслабился, что при девочках и каких-то с виду мальчиках продал его стилисту в кожаной жилетке и кожаных шортах за одну тысячу рублей.
Когда Глеб рассказывал, я удивилась, что Шамиль знает такое специфическое слово и правильно его интерпретирует. Мальчики и девочки отреагировали абсолютно спокойно.  Шамиль терпеливо все это пережил, и пока ему делали маникюр, сидел смирно. А когда ему разрешили встать, Алешке еще полировали пятки, и он начал ходить по комнате. Кружил и кружил, и девчонки-модели его жалели. Его иногда бывает жалко просто так, без всякой причины. Посмотришь – и почему-то вдруг станет жалко.
Они его напоили растворимым кофе, которого он не пьет. Может быть, от этого у него была несчастная физиономия, и никто не понимал, почему он не уходит, хотя его звали в студию. Алешка встал – он молча дал ему в физиономию и попал в глаз. Девчонки перепугались, что он начнет его убивать, заметались и побежали за кем-нибудь влиятельным. Хотя он больше его не тронул. Облизал костяшки пальцев и спросил, куда идти. А они все уже забыли, куда ему идти. Хотели выпустить на улицу, но пришел Толян и сказал: коровы, бл..! Вам модель на две минуты нельзя оставить, чтобы вы ей фингалов не наставили!
Увидел, что модель не пострадала, сказал про Алешку: этого продолжайте бить, ему все равно худеть нужно, взял Шамиля за локоть и увел переодеваться. Глеб вывел Алешку в коридор и в коридоре добавил, хотя тот и так чувствовал себя потерянным. Я думаю, что когда Алешка вышел из агентства, он не собирался больше никуда с ними ездить, а придумал, что он пропал, и хотел, чтобы они подумали, что он утонул, и разволновались.
Я спросила Глеба: а если он утонул?
- Не утонул. Свиньи не тонут. Их жИр держит на воде. Они могут захлебнуться, но все равно будут плавать сверху. А он сверху нигде не плавает. Иначе б нам позвонили и предложили его забрать.
- А как бы про нас узнали?
- А мы в его сотике забиты.
Я так поняла, что Шамиля в агентстве поснимали одного и вместе с Элвисом, но не в экипировке, а наоборот, очень скромно, в расстегнутых рубашках и в брюках.
Он немножко попереживал, что снимки угодят на какой-нибудь порносайт, но ему сказали: мы брендовое агентство. У нас половина моделей – девственницы, мы за разврат выгоняем сразу.
И Элвис ему сказал: ты даже не переживай на этот счет. Ты меня видишь?
Волосы ему на груди не убрали, потому что грудь у него не волосатая, но намазали чем-то блестящим, отчего он вчера еще поблескивал, а сегодня смыл. И Глеб говорит: он даже не понял, за что получил экипировку, никак его особенно не снимали и не требовали, чтобы он как-то иначе выглядел. Он был надутым, и это всех устроило (выражение, которое больше всего ему идет на фотографиях).
Я спросила: а моделей видели? Как они? Глеб ответил, что как обычно. Наполовину девственницы!
Вечером Аня позвала в свою комнату, и я увидела костюм. Красивый. С лейбами. Фирма Дайнез. Жилетка, куртка-косуха на ремнях, брюки и короткие перчатки. Из перфорированной кожи. И эндуро сапоги, за которые нежалко продать дом – на толстой подошве, на замках.
Я спросила: а что он с ним будет делать?
- Он в нем на мотоцикле будет ездить.
К такой экипировке еще бы и мотоцикл!
***
На ужин гостям подали чахохбили из утки с мамалыгой, салат гене, аджаб-сандал, слоеное печенье, миску с мускатным виноградом, арбуз и дыньку. Вова поел арбуза и строго сказал Соне: я бы съел морковку.
Она пошла в огород, выдернула ему морковку, помыла, поскоблила ножом и положила перед ним на клеенку. Учить класть продукты на салфетку или на тарелку бесполезно, все равно будут класть прямо на клеенку.
Вова строго посмотрел на морковку, потом на Соню и спросил: вы разве не знаете, что морковь надо запивать глотком какого-нибудь молочного продукта, чтобы он расщепил морковный жир?
Мы сидели отдельно и ждали своей очереди ужинать.
- Соня, - позвал Глеб. – А ну-ка уйди оттуда. Уйди, родная. Иди сюда, я тебе сказал.
Соня подошла и он мягко сказал ей: не мечись. Не мельтеши.
Вова задумчиво ездил морковкой по клеенке, как Давид раком по песку. Когда они начинают чем-то ездить, взрослые начинают их воспитывать.
- Вон там стоит холодильник. Пойди и дерни глоток какого-нибудь молочного продукта. И чтобы я больше не слышал, что ты командуешь кем-нибудь из этих людей. Ты понял? – спросил Глеб.
Мальчик то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял. Бабушка тоже не поняла и сказала: он принц. Он привык, что ему приносят и уносят. Он сам из холодильника ничего не берет.
- А вы, собственно, к какой жизни его готовите? Он реально унаследует королевство? Или губернию? Или поселение? Что вы ему оставите, кроме самопровозглашенного титула принца и умения правильно есть морковь?
***
Среди ночи спустились вниз поесть копченой кильки с арбузом, и хотя вели себя очень тихо, в окне возникла Галя, в очень простой, даже ветхой на вид ночной рубашке с круглым вырезом, как нас учили шить на домоводстве в школе, и сказала: да что ж вы за люди за такие, что от вас ни днем ни ночью покоя нет?
Глеб пригласил ее поесть с нами копченой рыбы.
Она отказалась.
Шамиль предложил им переселиться в комнаты окнами на улицу, но они сказали: с окнами на улицу живи сам. А мы боимся.
Хотя улица как раз тихая. Тише, чем наш двор.
Такое впечатление, будто им интересно, что делается ночью во дворе, и они от этого не спят, а не оттого, что мы шумим. Мы не шумим.
***
Гимн в шесть утра пела Лариса Долина. Пела величаво, просторно. Но по-взрослому. Мне больше нравится, когда поют совсем молодые голоса. Они поют без пафоса, поют, как чувствуют, и получается очень хорошо. И слышно, что ребята хорошие.
Мы взяли магнитофон в свою комнату, чтобы в шесть часов не выскакивать во двор и не беспокоить курортниц.
Пришел Шамиль и спросил – а кто поет?
Мы сказали – Долина. Заходи садись.
Он не стал заходить и стоял в дверях, а мы на него смотрели. Все-таки удивительно смотреть на человека, в голове которого помещается Гимн России. Сразу после него пришла Анька в майке «Копченый енот Шамиль» и села около меня на кровать.
Как только Гимн кончился, Шамиль хотел пойти приготовить кофе, но ему не разрешили и разошлись спать.
***
В Республике существуют строгие, хотя и странноватые представления о том, что прилично мужчине, а что нет.
С кофеваркой ходить прилично.
С чайником – нет.
Нести казан с мамалыгой – прилично.
Нести кастрюлю с борщем – нет.
Подметать двор можно.
Выносить мусор на виду у всех – нет.
Можно ходить с полотенцем любой величины, с одеялом или с подушкой, если хочешь пойти полежать в жару под деревом.
Нельзя снимать с веревок постельное белье.
Прилично идти с женщиной, которая несет сумки и пакеты.
Неприлично нести сумки самому.
За завтраком  Глеб взял электрический чайник, чтобы вскипятить чай. Оба брата переполошились и загикали:
- Глеб! Куда с чайником пошел? Не на Кавказе, что ли? Женщины сидят за столом – почему у вас мужчина с чайником ходит!
- Успокойтесь. Это я в кино про Ленина. Вы сидите, а я мимо вас с чайником хожу.
- Ленин с чайником?
- Ленин с часником. А человек с ружьем. На посту стоит часовой, а мимо него идет Ленин с чайником.
- Неправда! – вмешалась Надя. Они уже позавтракали и собирались идти на море. – Это солдат шел с чайником, а Ленин прогуливался по Смольному и указал ему, где можно взять кипяток.
- А кто с ружьем?
- Так вот этот солдат был с ружьем и с чайником.
- И с ружьем и с чайником?
- Логично, - ответил Глеб. - За плечом Майнлихер. В руке чайник. Перед глазами Ленин. Впереди – светлая эра коммунизма.
- А солдат действительно мимо Ленина с чайником ходил?
- Солдат шел за кипятком по Смольному. И этот солдат сказал: не надо бояться человека с ружьем.
- Так Ленин его испугался все-таки!
- Ленин не испугался. Ленин ему указал, где кипяток. Это он зрителям сказал: не надо бояться человека с ружьем.
- Как на кавказской свадьбе. Не надо бояться, когда бабахают на кавказской свадьбе Ты смотри, какой солдат! И за кипятком с чайником сходил. И с Лениным пообщался. И порекомендовал не бояться людей с ружьем. И целое кино про это сняли.
- Представьте себе, сняли.
- Ты смотри, как любили Ленина.
- Представьте себе, любили. Это вы никого не любите, кроме своих денег.
- Почему? Я женщину свою люблю. Родину люблю.
Если женщина - это я, то это я первый раз услышала от него «люблю». До этого он говорил, что я прикольная. Слово прикольная для него значит очень много. Абхазия прикольная – и он ездит. Андалузия перестала быть прикольной, когда он открыл для себя Абхазию, и он туда не ездит. Я в Андалузии не была, поэтому не могу сказать, что там неприкольно.
Он и разговаривает в отпуске только с теми людьми, с которыми прикольно разговаривать.

***
Анзор нес к столу арбуз и случайно хряснул его на цементную дорожку. Русский папа, помня, как он это арбуз выбирал на рынке, а потом тащил домой, хряснул бы сына по башке. Абхазский папа дискантом сказал: Зорик! Что ты наделал? Бери тиряпочку и всё аккуратно витри!
Анзор побежал за ведром и шлангом. Арбуз разломился на две половины. Одна разлетелась вдребезги, вторая – алая, душистая, с сахарной поверхностью, лежала нетронутая, несоприкоснувшаяся с землей.
Я сказала: забири на пляж и съешь вместе с Магелланом. Зорик подхватил половину арбуза, побежал с ней на пляж и за забором еще раз хряснул. Шамиль понял, что случилось, и тихо застонал. Я помыла дорожку и села за стол одновременно с бабкой и внуком Вовой. Вова, чинно сидя около бабушки, изобразил на лице живые эмоции и заговорщически сказал: - представляешь, он на земле валялся, а они его съедят. Фее!
Бабушка бдительно взглянула на Глеба и постаралась заслониться от него защитной аурой.
Глеб потянулся через стол, погладил пацана по плечу и доверительно сказал бабке: - вот и у меня такая же сволочь в Москве растет.
В Москве у него растет сын, который с четырех лет не верит в Дед Мороза.
***
Гимн сегодня пел наш любимый мальчик. Он поет его простенько, без фокусов, бодрым красивым голосом. Глеб предположил, что это Сережа Лазарев. Мы слушали совсем тихо, чтобы не разбудить теток и они нам не помешали слушать.
После Гимна Стас Пьеха запел «Где-то есть город тихий, как сон». Очень хорошая песня, и он ее хорошо поет. Шамиль перестал крутить ручку кофемолки, стоял и слушал, а Глеб сделал немножко громче, потому что ветер шелестит листьями винограда и хурмы. Если судить по шуму ветра, то осень уже пришла. Хотя ни в чем остальном она не чувствуется.
Как-то так хорошо себе представляешь этот ласковый город с белыми козочками и ромашками вдоль тротуаров.
В окне установилась одна из женщин и стала на нас смотреть. Молча. А мы на нее. Тоже молча, чтобы не мешать  слушать Стаса Пьеху, которого она должна любить из уважения к его бабушке. Не любит. Ни Пьеху не любит, ни внука ее не любит, хотя я, например, считаю – внук у Пьехи удачный. Голос узнаваемый. Если бы он пел Гимн, я б его узнала. Хотя он бы, наверно, подвывал. Я не очень представляю его манеру без подвывания. А в Гимне подвывать нельзя. Это вещь строгая. Серьезная.
Я сказала: вы же соты едите! Вы должны быть ух как довольны жизнью!
И сразу так стыдно стало. Понимаю, что нельзя попрекать едой, даже если это соты. Но еще неприличнее эти соты тырить. Она поняла и ушла спать дальше.
***
В прошлый четверг Шамиль принес большую миску с сотами, и мы поставили их на солнце плавиться. Соня насыпала молодого фундука, перемешала с вытекшим из сот медом и сказала, чтобы мы ели как можно больше. А воск жевали. И по возможности проглатывали. Тогда мы не будем болеть и будем счастливы.
После того, как Глеб переболел, она и Тещечка стараются совать ему полезные вещи прямо в рот и даже протолкнуть их как можно глубже, чтобы они как можно скорее стали приносить пользу. Заваривают ему какие-то травы и дают пить. Но травы ему не нравятся, и он отдает их мне. Мне они тоже не нравятся. Противные.
Соня говорит, что тут еще важно руки. Если она из своих рук даже мел даст пожевать – все равно от всего поправишься.
Мы поели соты, потом ушли, а когда пришли, миски на столе не было. Подумали – Соня унесла от мух и ос. Соня сказала, что никуда не уносила. Значит, тетушки унесли к себе наверх, они любят уносить в номер полные миски мускатного винограда, диньки и чашки с чаем. Но то фрукты, а это миска, в которой килограмма полтора сот только что из улья.
Смотрим – приезжие дети бегают жуют, начинают разговаривать – изо рта ореховая крошка фонтаном брызжет.
Я сказала: это для всех вообще-то.
- А мы уже съели.
Ну, съели и съели. А дети до сих пор бегают жуют, и орехи сыплются изо рта фонтаном.
Глеб дал Шамилю денег, и тот пошел принес еще миску, из которой мы едим отдельно от гостей.
В посудном шкафу под виноградом стоит магнитофон, в котором весь день играет «Русское радио». У «Дискотеки Авария» новая песня: танец арам-зам-зам.  Все ходят и целыми днями напевают. А мальчики еще и танцуют. Господи, как они танцуют!
Действительно этих детей в цветах нашли. В дельфиниумах. Иначе б они так не танцевали. Когда сегодня зазвучал танец, мы с Аней занимались любимым делом: разглядывали и мерили новый костюм Шамиля. Подошли к окну послушать и увидели, как Анзор, думая, что его никто не видит, вскинул руки вверх и под эту странноватую музыку стал танцевать лезгинку. Там какие-то имена звучат восточные, и есть место, где девочки подвывают, и он, танцуя, подвывал вместе с ними. Шамиль даже высунулся, чтобы сказать: - Зорик, почему таким противным голосом?
Глеб молча дернул его за шорты, и мы смотрели и не могли насмотреться на эту поразительно профессиональную, стильную лезгинку, с развернутыми плечиками и оттопыренной, как полагается, попой. Он так красиво, так точно танцевал, что мы пережили какое-то дикое разочарование, когда кончился хит, а вместе с хитом и танец. Зорик опустил руки, перестал подвывать, влез коленями на скамейку, взял со стола юлину куклу Барби в золотом платье, посмотрел, что у нее под платьем, раскрутил за волосы и кинул вверх. Кукла ударилась о плотный виноградный навес, и на стол посыпались лиловые виноградины, пыль, паутина, листья.
Затем посмотрел на окно и увидел нас. Шамиль прорвался вперед, чтобы спросить: Анзор, что ты делаешь? 
Но мы опять его перебили. Мы с Глебом одновременно спросили: - Шамиль, ты в каких цветах его нашел? Отведи нас, мы тоже себе поищем!

Глеб  называет курортниц – наши барышни. Они приехали не одни, а с другими барышнями, которые живут отдельно в другом конце Поселка. Три другие барышни пригласили наших барышень поехать на Рицу: вместе с нашими набирался экипаж из десяти человек, а на Рицу в открытом УАЗике так и ездят: набирают больше десяти человек – и едут на Рицу.
Надя, Галя и Морозова отказались. Сказали, что боятся ехать на Рицу без мужчин, а с мужчинами тем более.
25 августа 2009
В Шамиле неожиданно прорезался юмор. Ходит по лестницам в сапогах, лязгает замками. В красных шортах и черных сапогах. Дурак вообще-то. Но обувь дорогая. И виражение на лице очень непростое.

Мужчина дает тебе померить свой костюм - а на тебя ничего не лезет. Понятно, что у женщины - формы, а у него их нет, но все равно - ОБЛОМ.

Море и небо - темно-розовые. Такой цвет называется пепел розы.
26 августа 2009

Утром приехали два байкера и привезли Алешку. Алешка привез три флага и портрет Президента. Глеб сказал: ты еще икону вот так на себя повесь. Лешка толстый. С фингалом. После наших поджарых и без фингалов интересный.
Наши сделали вид, что его не знают. Байкеры один Гарик, а другой Лис. Я увидела алешкин фингал и начала смеяться. Хотела поздороваться, но вместо того, чтобы подойти к Алешке, подошла к Шамилю и поцеловала его в голое плечо. Лешка долго озабоченно на меня смотрел и спросил: в неадеквате, да?
Соня с Тещечкой обцеловали ему всю физиономию. Спросили про фингал, и он бодро рассказал, что на него напали пшапские армяне и он их всех победил.
Шамиль молол кофе и бесстрастно поглядывал на нас с Глебом. Глеб тихо напевал «две капельки, две капельки, расстались половинки».
Шамиль в красных шортах и бесценных сапогах фирмы БМВ. Как в валенках. Хорошо бы Толян увидел и хорошо бы послушать, как откомментировал. Байкеры походили по саду и сказали: ребята, у вас тут интересно!
Втроем с Алешкой съели курицу с туршой и выпили по две чашки кофе. Лешке сказали: Леш, ты всем можешь говорить, что ты им независимость завоевал своим глазом.
Модная тема: сколько стояли на посту. Нисколько не стояли: ехали колонной под флагами, и их пропустили без очереди. Сочинская группа поддержки.

И все-таки к нам придет удача
Подарила Зорику и Магеллану по сто рублей за то, что хорошие ребята.
Действительно – хорошие. Побежали и обновили слово ЩЯСТИ на алешкиной свинье.
Алешка увидел и спросил:
- Кто на моей свинье нехорошее слово написал?
- Это хорошее слово. Счастье.
- А чё тогда с ошибками?
- Не с ошибками. А на местном диалекте.
- А тогда чё по-русски?
- Магеллан, как на вашем языке слово ЩЯСТИ?
- Бзиа убеит! Еще тоже бахтавОрь эмЕс можно говорить.
Я спросила: - это значит «будь счастлив, дорогой»?
Зорик сказал: неправда! Швиускуа маншналахайат надо говорить.
- Ты что сказать хочешь? Ты хочешь сказать: будь счастлив, дорогой? Почему ты говоришь «швиускуа маншналахайат»? Где такое слышал?
- Всегда надо говорить швиускуа маншналахайат.  А где ты слышал БахтавОрь эмЕс?
- А чё так культурно на свинье не написали? – спросил Алешка.
- Она вижять будет.
- Что вы за люди такие, что от вас вечно свиньям покоя нет? Что вы с ними делаете, что они у вас вижят все время?
- Пацаны, идите. Вы самые лучшие!
-  дАара итабУп, сащА!
- Взаимно.
- Надо говорить: - муабзия – добрый путь.
Р.S. Очень сложный язык. Сколько я ни пытаюсь его учить – ничего не получается. Лучше всего помню слово «итабУп» (спасибо) и"изхАтабуп?" (зачем спасибо?), поскольку в абхазском языке нет слова "пожалуйста".

Я гадала, попаду сегодня в Сухум или не попаду, оказалось, что попаду, еще и с Таней. Нас отвез в нашей машине Ширван-шах, а Глеб с Шамилем уехали с Гариком и Лисом.
Пока пили кофе, Шамиль застенчиво стоял на тонких ногах в эндуро сапогах, потом ушел и переоделся.
Я попросила Магеллана написать по-абхазски «и будет нам счастье».
Он ответил: - таких слов нет. У нас так не говорят.
- Напиши как говорят.
- И все равно нам придет удача. Имунал глек бахт авор.
Не знаю, при чем тут имунал. Никогда не видела, чтоб они его пили.
Ну, имунал так имунал. Бахт авор.
А произносит как-то иначе.
***
Нам вручили Давида с Зориком и пакет с танцевальными костюмами.
Сели в машину и вручили Зорику с Давидом по флагу, чтобы они ими махали. Оба высунули флаги в окна и начали размахивать. Я тут же получила древком по лбу. Первая жертва их юной независимости.
Ширвани мигал фарами встречным, а они нам. Которые больше всех нами восхищались – те стреляли в воздух. Мы восхищались всеми, поэтому Ширвани непрерывно сигналил и блымал фарами, а Таня сказала: у меня от вашей демократии крышу сейчас снесет!
Ширвани резонно спросил: где видишь демократию?
- А где наш винтарь? – бодро спросил Анзор.
- Его папа увез на мотоцикле.
- А дробовик?
- Зорик, ты все будешь перечислять, да?
Оружие нам не полагалось, потому что с нами ехал Алешка, который мог непреднамеренно разрядить его кому-нибудь в башку.
Нас с мальчиками высадили у школы, где стоял автобус с детьми. Анзор переоделся и стал неразличим среди мальчиков. Я все время теряла его глазами, но учительница сказала, чтобы я вообще перестала его искать, потому что она и завуч отвечают за всех детей.
Все дети были красивые, в костюмах и обсуждали, у кого что есть дома и из чего будут палить, чтобы было весело.
Давид снял шорты и футболку, важно ходил среди всех в пышных семейных труханах и искал, из чего можно пострелять. Его усмирили и поместили в костюм, в котором он тотчас вспотел, угомонился и начал выделывать ногами ковырялки, шаги и основной ход.
Мы с Ленкой стояли среди детей, чтобы с ними поехать на концерт. Оказалось, что поехать с ними никак нельзя, потому что их на рейдовом катере увезут на сторожевик, и они будут выступать перед российскими моряками.
Я начала прорываться на внешний рейд. Мне не разрешили. Учительница сказала, чтобы мы не ждали, так как всех детей после концерта и обеда на сторожевике отвезут домой и сдадут родителям. Нас это, в принципе, устроило. Мы с Татьяной пошли по центральной улице и увидели Алешку, который давал интервью телерепортеру с камерой Бетакам.
Когда мы въехали в город, Глеб сказал: будут стрелять – ложитесь! Чтобы вам бОшки не снесло.
 Стреляли непрерывно. От этого было очень торжественно и празднично. У нас взял интервью российский канал. Татьяна внятно посоветовала развивать экономику и туристический бизнес и привлекать инвестиции в республику. Я влетела в ступор, от ужаса перед камерой у меня вытаращились глаза, и я сказала, что люблю этот народ и желаю ему счастья. Имунал глек бахт авор, ребята.
- Это на каком языке? – спросил телерепортер.
- По-армянски, - спокойно сказал другой.
Журналистка спросила: а почему имунал?
Оператор сказал: бывает. Это у них типа «пусть к нам придет удача». А вы не можете повторить все то же самое, только с улыбкой на лице?
Никакой улыбки на лице у меня не получилось. Я, наоборот, разревелась. Никогда не думала, что так страшно стоять перед камерой и говорить в микрофон.
27 августа 2009
Мы вернулись вечером, а ребята приехали в четвертом часу утра, начали шуметь внизу и искать еду. Спугнули енота. Енот пришел тоже чего-нибудь поесть. Хотели приручить, но тот убежал, не захотел «в хорошие руки». Нашли курицу и сожрали вместе со ВСЕЙ туршой, которая была в доме. Всю ночь пили, танцевали, стреляли, пели.
А отдыхающие опять без завтрака. Вчера им на завтрак полагалась курица с туршой, а вместо этого они ели блинчики с творогом из магазинной заморозки. Сегодня опять курица, и опять ее съели до их завтрака.
Гостьи, правда, о завтраке пока не думают. Г-жа Морозова свесилась из окна и спросила: вы чего там орете среди ночи?
- Мы не орем, мы курицу едим.
- А нельзя курицу есть без криков?
Отважная. У людей во взгляде целеустремленность и пламенный патриотизм, того гляди танцевать начнут – а она их учит курицу есть без криков. Русские женщины почти все отважные. Можно есть курицу без криков, но для этого мужчины должны быть трезвые. Еще хорошо, что не стреляют. И не танцуют. Сидят степенно едят, иногда пьют, иногда целуются. Иногда – с женщинами. Иногда друг с другом.
Настоящие мужчины еще встречаются. Но чаще – друг с другом. (Юмор на Русском радио).
Дует ветер, и на стол с винограда сыплется всякий мусор. В том числе и виноград. Кости собрали и отнесли еноту.
Спят. Натащили флагов в комнаты. Все-таки они никогда не повзрослеют. И мы их за это любим, паразитов.
Дует ветер, и с винограда на головы сыплется пыль и мусор.
В комнате пахнет перебродившим виноградом и прохладной октябрьской осенью от нетрезвого спящего мужчины, который пахнет виноградными отжимками.
***
Проснулась оттого, что треснулась лбом об охотничье ружье, которое оказалось у нас в постели. Вчера получила по лбу древком. Сегодня ударилась тем же местом о ствол ружья. Как-то я активно во всем участвую.
Пошла посмотреть, каково с ружьем в соседней комнате. У Аньки, как опытной жены абрека, оно висит на стене. Муж спит лицом в локоть, а Аньки нет. Пошла ее искать. Сидит около летней кухни и фарширует болгарский перец. Села с ней фаршировать перец.
Прибежала Тещечка с тарелкой сациви и горячим лавашом. Мы с Анькой начали макать лаваш в сациви и есть, а Вера, добрая женщина, начала громко разговаривать, чтобы кто-нибудь из мужчин проснулся и вышел поесть, пока мы с Анькой не съели всё.
Один из мужчин высунулся и спросил: Вер, ты чё митингуешь?
- Иди бегом кушай! Иди бегом!
Не бегом, но пришел. И привел Шамиля, который упирался и не хотел идти, потому что не любит есть сациви, но кто ж ему даст спать, если все едят.
Глеб спросил: - а ты чё ушла?
- А зачем у тебя ружье в постели?
- Так это ж кайф! Это эротично.
Показала лоб.
- Лучше б я этого не видел. Колени раздолбанные. На лбу шишак. Иди нацеди из турши рассолу, а то мне грустно на все это смотреть.

Вчетвером сидели на пляже и смотрели на копчика, который минут сорок неподвижно висел в прозрачном воздухе, ничего не делая для того, чтобы висеть. Минут двадцать он висел у нас над головой, потом лениво переместил себя двумя метрами левее и висел еще минут двадцать, даже слегка не шевеля распластанными крыльями.
А может быть, это ястреб. Какая-то большая, тяжелая рябенькая птица. Стопроцентно хищная. Мы смотрели на копчика и решали: просто так висит или хочет есть.

Тещечка нервничает из-за того, что Шамиль не хочет есть сациви, и Глеб удерживает его около миски своею властью.
- Пусти, я кофе сделаю!
- Сиди ешь шубу. Слушай анекдот: сидят в шкафу мама-моль и сын-моль. «Мама, можно я полетаю? Я хочу, чтобы люди мне похлопали» - Сиди ешь шубу.
- Пропусти, я сделаю всем кофе.
- Сиди ешь шубу.
- Глебачка, не пускай его летать. Пусть он кушает.
***
Мама права в том, что женщины не чувствуют возраста. Наши барышни не чувствуют. И по-девичьи пристают к Шамилю. Они приставали бы и к Глебу, но Глеб смотрит с виражением. Шамиль тоже смотрит с виражением, но оно у него другое. Ласковое. Ему их жалко, ему перед ними неудобно. Поэтому они рассказывают ему компрометирующие эпизоды собственной молодости и учат изменять Аньке. Смотреть на это неловко, а главное, я сама боюсь нечаянно соскочить в кокетство, которое он поймает и посмотрит с виражением.
Глеб  ему говорит: ты их поощряешь.
- Как?
- Ты им вот так улыбаешься! Что ты после этого хочешь?
- Я должен вот так смотреть? – спросил Шамиль, втянул щеки, вылупил глаза и показал, КАК бы он смотрел, если б смотрел ВОТ ТАК.
Хожу целый день хихикаю.
Лешка смотрит с неудовольствием и дважды спросил у Сони: чё она у вас ржет все время?
***
Гимн пела Долина. Пела и наслаждалась голосом. Мы послушали, и Глеб с Шамилем ушли на пляж смотреть, что там с парашютом (старый он уже, вот что с ним, сколько народу на нем перелетало. Парами!), а мы с Анькой сделаем сейчас завтрак и пойдем завтракать на пляж.
Почему-то сильнее всего есть хочется по ночам. Вышли в третьем часу поесть мамалыги с таном. Молча. Как опытные подпольщики. Во дворе темень, ничего не видно, только зеленые глаза шакалов в конце сада и ветер листвой шумит.
Зажгли лампу под виноградом – так сразу уютно стало, разница между светом и тенью очень четкая, как будто граница двух миров: переступил на темную сторону – и пропал. И как будто под лампой единственное светлое место во всей округе. Дом со своими верандами освещается, высвечивается – странный, большой, оплетенный виноградом и толстыми, перевитыми стволами глицинии, как корабельными канатами. И сразу впечатление, что этот дом я видела в прошлых жизнях. Не жила, а видела. Или в старых грузинских фильмах, где были такие же дома под такими же деревьями. И с такими же людьми.
От лампы так светло, что в комнатах можно читать, не включая света.
Глеб сказал: после того, как я все лето тайком слушал по утрам Гимн, я чувствую себя опытным подпольщиком.
Я спросила: ты резиновую клаву видел когда-нибудь?
- Я видел резиновую Зину.
- Мне нужна бесшумная клава.
- Она бесшумная, но она скрипит, - ответил Глеб. - Ты лучше думай о том, как правильно ставить точки, тире и двоеточия, а не о том, чтобы Танька не слышала, чем ты занимаешься, когда я ухожу из дома.
- А Зина тоже скрипит?
- Зииина? А черт ее знает. Скорей всего. У ШамилЯ бесполезно спрашивать.
- О чем? – спросил Шамиль.
- Всякая резина скрипит при трении, значит, и Зина скрипит, наверное.
 - Так что, больше радио не слушаем?
- Если на минимум поставить…
- Ветер в окна понесет.
- Ветер с гор. В море понесет.
Потихоньку включили радио. Максим поет колыбельную из «Тараса Бульбы». Послушали колыбельную и ушли спать.
***
С утра вытаскиваем из ангара скутер, банан, парашют, катамаран и весь день сидим на пляже со всем этим хозяйством, как баба с бубликами. Приходят ребята, которых Глеб называет пляжной мафией, со своим скутером, шайбой, бананом, катамараном.
Когда мы с Аней принесли на пляж завтрак, то увидели, что ребята расстелили парашют на гальке возле ангаров, ползают по нему на коленях и продергивают стропы. Когда он лежит на гальке, видно, какой он уже выцветший, потрепанный. Он к ним и попал неновым. Откуда-то из Турции.
На нас очень невежливо рявкнули, чтобы не приставали с завтраком. У Лариски вытянулось лицо. Она беременная, ей хочется чего-нибудь экзотического вроде гранатов, которые еще не созрели, и она не привыкла, чтобы на нее рявкали. («Мы, наоборот, Артурчика ждем»). Вместе с ней и Артурчиком пошли поплавали и из воды смотрели, как мальчики пытаются реанимировать парашют.
А когда мы опять к ним подошли, то Тенгиз сидел на корточках и плакал, и рыжие стропы были намотаны у него на руку, а Шамиль с Глебом и два мальчика из пляжной мафии его утешали и жалели. Парашют единолично принадлежит Тенгизу и доходы с него делятся не поровну между всеми, а Тенгиз может дать рублей 50 или сто, например, Глебу за то, что он помогал запускать на нем клиентов.
Глеб его утешал: - мы что, не пацаны, мы что, новый парашют себе не сделаем? Ты не обижайся, но это уже такой хлам, что от людей стыдно. Я не говорю о том, что если б на нем 1974 год увидели… ты сам понимаешь, что нельзя… Понимаю, что ты и берешь по-божески, но между нами, мы должны тут все потихоньку радоваться, что у нас на нем еще никто не грохнулся. А то б мы не тут сидели. Не реви, я тебе сказал. Тут по-любому всё, сезон закончился. Я бы понял, если б ты в конце мая так ревел. А уже вон сентябрь. Все улетели. Всё идет как оно идет. У меня есть знакомый Дед Мороз, я ему письмо напишу, чтоб он подарил тебе новый парашют. Красивый. Красивый, пляжный! В два цвета. Ну, сам уже видишь, ну что тут говорить.
Шамиль сказал: скинемся.
- Это ты с Дед Морозом договоришься, как ты с ним скинешься.
Мы с Аней и Лариской подошли и стали молча жалеть Тенгиза, гладить по голове и по спине, она у него жалобная, блестяще-шоколадная, се позвонки наружу и все ребра видны под тонкой кожей.
Тенгиз сказал: Глеб, но мне тоже старый парашют жалко, что такое!
- Конечно жалко, и мне жалко, сколько я девочек на нем в небо запустил. Он мне в Москве всю зиму снится. Девчонки, хватит уже его наглаживать, у него давно уже встало всё.
- Глеб, не поверишь, не встало, сижу парашют жалею.
- А чего тормозишь? Три мамзели вокруг тебя танцуют, а у тебя, видишь ли, не встало! Как у вас еще дети получаются!
- Так они их в цветах находят.
- А, ну да. Им этого ничего не нужно.
- Тоже старый парашют жалко.
- А чего его жалеть? У тебя его не забирают. Сделаешь навес во дворе.
Пришел Лешка и спросил: - пацаны, а вы чё рыдаете?
Он одышливый. Ходит быстро, от этого у него одышка.
– Тенгиз, мы когда вчера того толстяка катали, я все знакомые молитвы перечитал, чтоб мы его не грохнули! Я на пол-башки поседел, чтобы он живым у нас с неба слез, а ты сидишь тут рыдаешь тут. Давайте есть!
Мы все встали, чтобы идти завтракать, а Тенгиз продолжал сидеть. Хотя уже не плакал, а ногой осторожно трогал стропы.
- Пошли уже! Или чего? Не можешь? Девчонки, поляну накрывайте.
Я сказала: Тенгиз, иди пописай, отпустит сразу.
Лешка возразил: а как из него писать, если он стоит? Ты сама пробовала?
Я сказала, что я не пробовала.
- Ну а чё тогда глупости советуешь?
Шамиль сказал: Леш, ты сейчас опять в глаз получишь.
- Да пошел ты! Я вам про себя сейчас расскажу!
Сели завтракать, и Алешка начал рассказывать про себя: у нас в классе училась одна девочка, Катя Меринова…
Я начала смеяться.
- Я не понял, я еще ничего не сказал, Глеб, чего она у тебя ржет все время?
- Ты уже сказал. Катя Меринова.
Глеб спокойно сказал: казачья фамилия. У них все такие. Тополь. Пыльный. Царицкин. Меринова.
- Мне дальше не рассказывать?
Глеб сказал абхазам: мерин – это кастрированная лошадь. Чтобы кобыл не портила.
- А девочка – Катя Меринова.
- Она такая активистка была, ты чё! Дневники за классную проверяла, из журнала оценки ставила. А внизу писала Акт.класса. Мы ее так и называли «Акт.класса».
- Леш, зачем это сейчас нужно рассказывать?
- Да ты слушай.
- Да знаю я твою Катю Меринову. Она в пед пошла.
- Нет, ты до конца слушай. У нас был предмет – обществознание. Или обществоведение…
- Ну, как-то так. У всех был.
- А училка любила, чтобы мы по нему готовили доклады. Но мы-то ничего не готовили. Мы подписывали девчонок, и они – Акт.класса – собирались у одной дома и писали вместе доклад. А мы его потом слушали. Его Катя Меринова всегда читала. Не помню уже, что она несла, но когда она выходила к доске читать доклад, у нас у всех пацанов вставал член. Нам так нравились эти ее доклады!
- Вот видите, - сочувственно сказал Глеб. – А мы тут сидим парашют жалеем.

***
После ужина пришли с Аней поплавать, а когда вернулись домой, то сначала услышали крики во дворе, а потом увидели у калитки участкового милиционера Рафаэля Амбарцумовича Тернагопетьянца (мы с Глебом сделали ему красивенький бейджик с солнышком и национальным флагом, поэтому я знаю его ФИО).
Мы пригласили: Рафик, заходи!
Он сказал: я боюсь.
- А нам можно зайти?
- Нельзя. Ви тоже бойтесь.
Стоим боимся.
Во дворе Железный Таньчик объединился с «барышнями» и орет на Соню и Глеба.
Глеб увидел Рафика и сказал: а ну-ка иди сюда!
Мы с Аней зашли вслед за участковым.
(Кстати, Рафик пришел сугубо по делам: спросить, есть ли в машине место и возьмут ли его завтра вечером до Адлера. Наши сказали, что возьмут).
Глеб сказал: вот представитель законной власти.
У представителя бейджик весь в рыбьей чешуе и залапан так, что не видно, что написано. Я его отстегнула, помыла под краном, потерла о сарафан – стало видно, что он Рафаэль Амбарцумович Тернагопетьянц. Но бейджик ему хорошо бы обновить, все равно залапанный.
Надя сказала: Олег Глебович, зачем вы цирк устраиваете?
«Олег Глебович» ответил:  - я хочу объяснить ему суть проблемы. А суть вот в чем: я, как патриот своего отечества, встаю в шесть утра, чтобы услышать по радио Гимн страны. Они в это время хотят спать и настаивают на том, чтобы я слушал его неслышно либо вообще не слушал. Покажите мне постановление, или Закон, или Указ…
Участковый сделал страдающее лицо и мы поняли, что его надо отпустить.
Надя сказала: дело не в том, что вы слушаете Гимн, когда все спят. Дело в том, что вы орете до Гимна, во время Гимна и после Гимна. Вы орете ВСЕГДА. И не надо людей смешить, что мы вам не даем слушать Гимн. Вы никому не даете отдыхать, вы по ночам жрете, ходите…
Рафик бдительно спросил: - на плавсредствах море виходят по ночам?
Надя ответила, что скорее всего – да.
Мы дружно сказали: нет. Все вплавсредства заперты и опечатаны пломбой. А мы по ночам иногда едим у себя во дворе и никуда не выходим.
- Вы не едите, вы орете!
Рафик спросил: и Шамиль орет?
Я сказала: Шамиль больше всех орет. Фальцетом, На ультразвуке.
- Шамиль, ты так себя не веди. Ты Трабзоне такие сапоги взял?
- Сочи взял.
- Ноги сапогах не воняют, нет?
Я сказала: нет. Ленка сказала, что воняют. Шамиль ушел в дом и вернулся в шлепанцах. Рафик молча смотрел, как три тетки орут на Глеба и, по-моему, боялся, что начнут орать на него.
Я сказала: Рафик, мы тебе бейджик поменяем. Как только доругаемся.
- Щирван тоже орет?
Я сказала: нет.
- Несмотря что толстый. Соня не орет, нет?
Я сказала: нет. Несмотря что женщина.
- А что ты хочешь?
- Рафик, иди домой.
Шамиль пошел провожать участкового, я думала – до калитки, но, видимо, до самого дома, потому что до сих пор не вернулся, а следом ушли Ширван-шах и Глеб со своим вином.
Гостьи не наругались и как уходящая гроза тащит за собой рокочущие раскаты дальнего и неопасного грома, доругиваются у себя в комнате при открытых окнах, чтобы мы с Аней и Соней их видели и слышали.
А девчонки, Викуся с Юлькой, вовсю дружат с нашими мальчиками и показывают им фотографии в мобильникам. Неразлучники.

***
Тесное общение в Адлере с богатой Иркой повлияло на Алешку таким образом, что он стал хозяйственным. Пошел проведал свою свинью и хотел назвать ее Антошкой, но передумал и обозвал Ральфом.
Говорит ей: ах ты моя девочка!
Девочка по имени Ральф.
28 августа 2009
Утром оказалось – сегодня пятница. Значит, завтра суббота, и они опять уедут в Дозор. Мы еще тот не расхлебали, еще сложное виражение с лиц не схлынуло, а уже следующий.
Я спросила: опять за сапогами?
Глеб ответил: кто как. Это для каждого индивидуально.
Как бабушка Мэри Т-ба.
Потом успокоил: ничего страшного. Мы люди культурные.
 А вот это уже действительно – кто как.
Я спросила: и  Лешка опять едет?
Глеб сказал: Лешка едет, но не в Дозор, а на выходные в Сочи. Я  сказала, что на пару дней съезжу домой, отвезу сына в университет. Глеб ответил, что они заедут в универ и все оплатят, привезут к нам сына догуливать каникулы, а утром первого сентября отвезут учиться.
Мне все это показалось непонятно, сложно. Я спросила: а можно я все это сделаю сама?
Шамиль, который спокойно ходил в сапогах с железками, подошел и закричал: что ты всегда решаешь, что делать, да? Мы не мужчины, да? Нас считать не надо?
Я сказала: да.
Безусловно, они мужчины. Целых два.
***
Шамиль застенчиво спросил: - абзац – плохое слово? Нельзя при женщинах говорить?
- Наоборот, это очень хорошее слово. Литературное. Абзацами все стихи написаны.
- А почему тогда говорят «абзац»?
- Показывают, какие они культурные. Стихов не знают, но знают слово абзац.
Ходим и переживаем, что Шамиля накроет депрессняк и мы не будем знать, как с ним быть.

Все перефотографировались в байкерских сапогах, которые все смогли надеть. И на всех они оказались как раз. Особенно почему-то на меня. Хотя, объективно, 43-й. Приятнее всего в них ходить по лестнице. Они лязгают. Как будто ты не в байкерских сапогах идешь, а как будто ты рыцарь с алебардой.
- Шамиль, не страдай. Все идет, как должно идти. Поэтому не страдай.
- Действительно, Шамиль. Люди к тебе относятся объективно. Те, кто хочет тебя увековечить, уже увековечили.
- Юль, базар фильтруй!
- А что, по-твоему, Толик делает?
-Толика, при его нежной душевной организации, такая фраза способна уничтожить. Относительно Толика базар нужно фильтровать особенно тщательно. Хотя он… действительно… примерно то и делает. Шамиль, чё тебе страдать? У тебя вон отель. У тебя Толян. У тебя есть я. В Москве!
- У тебя есть я. В Туапсе.
- Эту часть мы не обсуждаем. Что за вечная манера при мне отдаваться чужим мужчинам?
- А где здесь видишь чужой мужчина?
- При женщинах невозможно разговаривать. Всё о себе. Только о себе. Всех мужчин себе. Я хочу сказать, что еще не факт, что не ты к нам, а мы переберемся к тебе торговать мимозой, которая будет цвести при любом раскладе. У тебя когда вся эта каша из больших городов, Толянов и модельных агентств булькает в котелке, ты сам себе говори: а оно мне надо?
Ты думаешь, что мы там у себя счастливы? Уж ты поверь…
- …что мы в такую преисподнюю отсюда низвергаемся...
-Понял, куда от вас Юля попадает? Не понял. По-русски теперь ему скажи.
- Я по-русски не умею.
- Песни надо наизусть знать. Тогда и слова в голове появятся. Вообще, что мы тут обсуждаем – давайте петь. На поле танки грохотали…
- Солдаты шли в последний бой
А молодого командира несли с пробитой головой.
Я не понял, куда ви отсюда попадаете.
- В ад. Сначала в Адлер. А из Адлера в ад.
- Я конечно понимаю, что молодость проходит. Ну так она здесь не в угольной шахте под завалами у тебя проходит.
- А я разве жалуюсь?
- Ты так выглядишь.

Позже я спросила: а что с ним?

- А это он Элвиса увидел.
- И что?
- А вот это как раз то, отчего ему шершавенько. Он привык, что он один. Он красавец, а другие все чуточку попроще. А тут он увидел Элвиса. А Элвис – это сааавсем другое дело. Там даже не в лице дело, там лицо можно даже не учитывать. Хотя и лицо, объективно, … симпатичное. Но там, понимаешь, там каждый волосок промыт дорогим шампунем, там каждый ноготь выхолен, там столько денег вложено в этот образ. Там жена норвежка, и у них свой остров, и свой дом, и в Андалузию они дважды в год на лыжах кататься ездят. И все это видно. Все это читается. И при всем этом он такой…
- Легкий.
- А ты откуда знаешь?
- Я видела в телефоне.
- Вот. Он легкий. Простой. Не заносится. Нормально выглядит, нормально разговаривает. С ног до головы дорого одетый. Дорого ухоженный. Ну, это надо почувствовать. Ты что думаешь, когда их рядом поставили и стали вместе фотографировать, Шамиль ничего не почувствовал? Он все это просек. У него такая сложная рожа была! Такие чувства на ней играли!
- А Элвис?
- Нормально. В Норвегию пригласил приезжать. И не то что: ты приезжай, но адрес я тебе все равно не дам! Визитку дал. С телефонами. С и-мейлами. С названием острова, на котором у него дом.
- Я чисто случайно знаю, что все острова находятся в Швеции на озере Меларен. Там, где случайно нет озера Меларен, там острова и Швеция. А в Норвегии я ни одного острова не видела. Там горы и между ними фьорды.
- Тебя он, кстати, в Норвегию не звал!
- А он правда Элвис?
- Он Женя. Хотя он по сути Элвис. Как наш по сути Шамиль.
- Представители двух рас.

Некоторое время спустя смотрим фотографии, и мне его опять жалко.
- Представляешь, как он мог бы жить, если бы Толян взял его к себе?
- Дааа! Он шикарно мог бы жить. Каждый день слушал бы, что он дебил, у которого никогда не будет Лексуса! Самооценка от этого растет катастрофически.
- Заработал бы. И купил себе Лексус. Назло Толяну.
- Заработал бы! У Толяна. На Лексус. Что-то я ни одного Лексуса у его дверей не видел.
- А модели?
- С моделями все честно. Модели наполовину девственницы. Каждая как английское посольство: ты добивайся, добивайся. Хоти меня, хоти. А я тебя не пущу!
- А наполовину девственницы на чем ездят?
- Да на всякой дряни!
- А Элвис?
- Элвис пешком ходит с рюкзаком.
- На чем-то же ездит?
- На маршрутке.
- А что он вообще в Сочи делает?
- Маму проведать приезжает.
***
 «Барышни» ходят и стучат на нас Глебу. Трогательные.
Видимо, у русских людей в генотипе заложено ходить на кого-нибудь стучать. Пусть даже Глебу. Или это светлая память социализма в крови гуляет.
Глеб делает сосредоточенное лицо, внимательно слушает и время от времени произносит: да что вы говорите! Как это может быть? Я приму меры. Хорошо, что вы сказали.
- Глеб, что она хотела?
- Да черт ее знает. Я не вслушивался.
Хотят одного и того же: чтобы в доме не было паутины. Чтобы во дворе не играло «Русское радио». Чтобы я сидела и слушала рассказы об успешной семейной жизни, а не шарахалась в сторону от каждой попытки со мной заговорить.
Но конструктивные. Предложили Глебу: хотите, мы вашу женщину научим, чтобы она правильно туалеты мыла?
Тут он вслушался и спросил: вы шутите? Или вы серьезно?
Паутина действительно в доме есть. Виноградные паучки черная вдова любят вить паутину между ступеньками и всеми горизонтальными поверхностями и делают это быстро-быстро. Они маленькие, черные. Убивать их считается маленьким грехом: они и так черная вдова. Паутину сметаем, а паучков не трогаем. Минут через десять после того, как смели, вся паутина опять на месте. Я попыталась убедить курортниц принять этих паучков, как должное, потому что они никому не делают ничего плохого. Пошли настучали Глебу.
- Ну, знаете! В доме с пауками я никогда еще не жила.
Глеб спросил: а что вам не отдыхается? Какие пауки? Где?
У «барышень» ж/д билеты домой на пятое сентября, хотя мы ожидали, что они уедут к школе. Вова сидит расстраивается. Как ему здесь надоело! Как мы ему надоели все. Как он хочет учиться в своей элитной школе!
Изобретает, что будет врать в сочинении «Как я провел лето». Что он его в Абхазии просидел, сказать неловко, потому что одноклассники просидели его на пляжах Египта и Анталии.
Интересно, бабушка научила не уважать другой народ? Мы для него придумали, что он посетил Колхиду. И Имеретию. А в Имеретии – Алазанскую долину. Что он провел лето под горой, к скале которой был цепью прикован Прометей, и орел слетал к нему клевать печень. Все местные ребята знают, что гора с Прометеем расположена левее и выше них. Можно пойти и посмотреть. Прометей Вову не заинтриговал. Вова ходит и переспрашивает: а что я посетил?
Обидно: насочиняли для него таких красивых вещей, главное, ни в чем не соврали, – а он не радуется. Уточняет, но не радуется.
Колхида действительно Колхида, и местное население – абхазы – исторически называются кОлхи. Этим они отличаются от местного населения армян, которые я не знаю, к какому другому названию восходят, но, наверное, не к кОлхам, судя по тому, что современная речь у них другая, и в ней присутствует слово имунал.
Имеретию Вован прочесал в поезде не глядя, когда его везли отдыхать. Там сейчас олимпийская стройка, а Алазанскую долину мог увидеть, если смотрел в окно. Хотя вряд ли он в него смотрел, потому что чаще всего он смотрит в свой мобильник. Но он по ней тоже прочесал.
Посмотришь на мальчика – и завидно, сколько всего хорошего с ним случилось и с какой кислой физиономией он все это зажевал.

***
Приехали две молодые врачихи с двумя маленькими дочками. Обе русские, хотя я подумала, что Рита армянка. По мужу племянница дядь Валеры. Девчонки – Нинка и Лиза, пять и шесть лет. Лиза спокойная, Нинка ураган. И очень хорошенькая.
Вован неожиданно очнулся и начал за ней ухаживать: - У нас дома есть пылесос, который стоит на длинной палке. На палке у него база. Когда нужно пропылесосить, мы его программируем, он сам слезает с палки, всё чистит и моет, ездит по всем комнатам, смотрит, где какой непорядок, а когда всё сделает, то сам подъезжает к палке и поднимается на базу.
- А я тебе щас как дам по морде!
Разговаривает гортанным басом.
***
Лингвистическая война с курортниками
Когда курортников обслуживает Аня или Соня, никакой войны нет. Каждый раз, как я помогаю их кормить – начинается война.
- Вы ужинать СЕЙЧАС будете?
- Мы ужинать не будем, мы перекусим.
Я искренне не понимаю значения слова ПЕРЕКУС. У нас дома никогда так не говорили. У нас всегда просто ЕЛИ.
Или: вы мне второе не ставьте, а за ним подъем. За ним – это за Вовой, который ест очень избирательно и подвергает каждое сонино блюдо такой «ресторанной» критике, что у Сони на груди расцвели два красных пятна, которые между трапезами не  сходят, а чуточку бледнеют. Значение слова подъем я понимаю, но поскольку оно неграмотное, ставлю ужин.
Кроме меня все понимают, чего хотят тетки, и что хотели тетки в прошлом году, и пять лет назад, и с тех пор, как в этом доме начали принимать и обслуживать курортников.
И хотя я объяснила, что в русском языке нет слов подъедать и перекусывать, а есть слова доедать, есть и с некоторыми допущениями любимое местными слово кушать (это уже местный диалект, без которого нельзя, потому что  здесь не едят: здесь сидят и кушяют), но если Ане или Соне говорят – я перекушу, они точно знают, чем это перекушу отличается от я поужинаю.
А я их путаю.
Сонина семья разговаривает грамотно. Знает четыре-пять русских фраз и произносит как положено, с ударениями на всех законных слогах. Правда, за сезон успевает нахвататься словесных паразитов, и время от времени приходится лестью и угрозами чистить словарный запас обитателей большого дома.
А бывает, новое слово нравится. Бывает, внутренне протестует, и тогда начинается если не война, то словесные маневры.
- Короче, я к ним сходил…
- Шамиль, мне не надо короче, рассказывай нормально.
- А он, короче, сказал…
- Шамиль, слова «короче» в русском языке нет.
- А как нет, если говорят?
- Они пусть говорят. А ты разговаривай нормально.
А ему уже понравилось, он это короче долдонит через слово. Знает, что нельзя, но ему понравилось. Правда, ненадолго. Когда приезжие разъезжаются и остаются только свои, чужие случайные слова быстро забываются. В этих случаях можно просто переждать. Если знает, что слово короче мне не нравится, то при мне его старается не произносить, и я вижу, что старается. А без меня – короче.
КАК БЫ! Как бы изгнали проще, чем короче. Как бы вообще не успело прицепиться. Хотя попробовали.
Потом приехала задумчивая ухоженная офицерша, которая каждую реплику и междометие начинала словами «как говорится».
Налету поймали.
- Как говорится…
- Никак не говорится.
- А чего ты не хочешь слушать? Я, как говорится…
- Соня, давай ты строго по-абхазски будешь разговаривать. Я это легче пойму, чем как говорится. Подошла Анька и – «как говорится».
Но понимают. Понимают, что по отношению к ребенку нет слова мешок с … Что мальчик – это мальчик, а девочка – это девочка, и никто из них – не мешок с … И когда слышат, как наши русские бабушки лихо называют внуков «мешок с …», то внутренне сжимаются. Съеживаются. И я их люблю за это.
После ужина вместо перекуса «барышни» мне сказали: вам нужно читать побольше книжек. А то вы самые простые слова не знаете. Мы понимаем, что люди здесь живут дикие, и у вас нет возможности развиваться, но раз вы с москвичем встречаетесь, вам нужно тщательней за собой следить. В Москве женщины – не вам чета. Уж вы поверьте.
Говорилось это при Глебе и для Глеба, который сидел тут же с виражением под козырьком кепача, и раз не говорил «Таня, тебя папа зовет», значит, ему было интересно.
Я «барышням» поверила. Он постоянно говорит, как будет счастлив, когда уедет отсюда к ухоженным москвичкам, у которых ногти не сломаны, а, наоборот, нарощены («Все время боишься, что она в глаз тебе ногтем попадет!»).
- Вы Донцову читали?
- Нет.
- Ну тогда вы и Маринину не читали.
- Нет.
- Эти две женщины СЛОВАМИ пишут.
Прежние курортники бумажных книжек Донцовой и Марининой наоставляли десятка два, и наши сделали из них трогательную библиотечку для отдыхающих. Я сказала, что маленькими растрепанными книжками Донцовой можно зимой растапливать печку и камин, все равно они состоят из двух половинок, но сонину семью каждый раз пугает наклеечка с ценой. У них не принято топить печь дорогими книгами.
Глеб сказал: только не в постели. Что касается меня, то я в одной постели с Донцовой спать отказываюсь.
Позже я ему сказала: Глеб, давай я тоже что-нибудь напишу СЛОВАМИ.
- Я тте напишу что-нибудь СЛОВАМИ.
Отдельно идут предлоги. Произносить или не произносить предлог – авторское право. Смысла в предлогах наши приятели не видят, поэтому произносят редко. Чаще и охотнее, чем сказать предлог, они откусывают первую букву от слов, которые начинаются на В или на С.
В торжественной речи – на публику – предлоги произносят. Для своих, как правило, нет.
30 августа 2009

Нинка придирается к пацанам, а потом их лупит. Подрывает моральные устои. Давид врезался в меня головой и возмущенно спросил: а почему девочек нельзя бить?
Как будто это Я придумала, что девочек нельзя бить.

Побила Анзора за то, что он отказался на ней жениться.
Будь это русский мальчик, уместно было бы сказать: да на чёрта он нужен тебе такой?
А в нашем случае - неполиткорректно.

***
Шамиль и Глеб победили в ДОЗОРЕ. Приедут домой - а у нас Нинка. Мы тоже детей в цветах находим.
31 августа 2009
Ездила в Сочи. Сын приехать отказался, ему наши курортные сюжеты за лето насточертели, хочется спокойно посидеть дома, и я его понимаю.
А наши победили. Ну, победили и победили. Вроде и не о чем рассказывать. Я даже подумала - скучные. Победители всегда скучные. Их не найдешь, за что можно пожалеть, а без жалости как-то не очень сильно любишь и им самим не очень есть что пожаловаться и повозмущаться.
Нинку я от них скрыла.
Когда мы возвращались в Поселок, на посту перед нами оказалась мощная тонированная RAV-4, темно-синяя. Мы подошли посмотреть – совсем не то, что с виду пластмассовый лошок со светлыми панельками, на которой восемь лет назад ездил Глеб. Мужчина внутри опустил стекло и деловито спросил: мужики, купить хотите? А у самого Катя Лель поет на ХИТ-ФМ. Глеб объяснил, что он когда-то ездил на РАФ-4. Мужик вылез из машины и вместе с нами начал ее разглядывать. Нарцисс.
Мы показали ему свой Ниссай Икстрейл, но без пиэтета. После того, как твою машину хоть раз обозвали синим педом, никакого особого пиэтета к ней испытывать не будешь.
И когда он поехал, а за ним поехали мы, то нам было как-то неприкаянно, ребята сильно хотели спать, и мы пересчитали по пальцам глебовы машины, которые были после РАФа. Самым мимолетным и загадочным был серебристый джипик Мицубиси Паджеро Ио. У него был двигатель системы Джедай (это я повторяю с глебовых слов, своего мнения и своих слов на этот счет у меня нет), который требовал бензин высокой очистки, что в условиях нашего Отечества считается непростительным капризом. Глеб на нем поездил, помучился – и продал.
Глеб хотел спать и уныло пел: две капельки, две капельки, расстались половинки. Две капельки, две капельки, две маленькие льдинки. Что за бред я пою! Шамиль! Как там дальше?
Я сказала: а почему Шамиль? Я тоже знаю. Всё падали-всё падали, и мне попали в душу. Послушай же, послушай, как долго я люблю тебя.
- Что, вот так вот прям сразу?
- Я каждый день тебе это говорю.
Шамиль тактично помолчал, затем сказал: просто.
- Что просто?
- Эта женщина его любит – просто.
- Эта женщина – Катя Лель. Кстати, тоже из этих мест.
- Катя Лель – наша местная?
- Не совсем. Она вроде бы из Нальчика или из Владикавказа. Это здесь, только за хребтом.
- А смотри как чисто без акцента поет по-русски.
- Акцент можно убрать. За деньги всё можно убрать. Уши, зубы. Даже патриотизм можно убрать за деньги.
Я спросила: ты считаешь - реально убрать патриотизм?
- Легко!
- И останется одна ностальгия.
Шамиль спросил: это что?
- Это тетя Юля умничает. Посмотрела на Российский социальный университет, сидит и умничает. Ностальгия - это любовь к Родине.
Я уточнила: - тоска по Родине. От которой старый абхаз после трех инсультов зимой пешком идет через горы из Туапсе в Абхазию. И доходит до самого поста. Любовь к Родине – это патриотизм. А ностальгия – это когда уже потеряли и любят издали. Когда вдруг наступает предел, и если родственники не соглашаются отвезти на электричке – идут пешком. Любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу.
- Не драматизируй!
Шамиль сказал: Глеб, не дразни ее.

***
На Ново-Афонском соборе золотые купола. Раньше они были из нержавейки, тусклые. Собор в лесах, его реставрируют, в больших, как озера, афонских прудах молодые лохматые лебедята плавают. И их чопорные родители классически строгих форм. Две черных пары и много белых.

***

В свой двор въехали как победители. С виражением на лицах: ну и чё? И где удивляться? Как будто они с Сережей Зверевым время проводили.
И тут они увидели Нинку, которая увидела нас и хрипатым басом сказала: - Мам! Тут какой-то дядька приехал с другим грузином, будут у нас жить.
И сразу оказалось, что дома интереснее, чем там, откуда мы приехали.
Когда они уезжали, никакой Нинки еще не было. А когда приехали, то она уже была, причем с фингалом. Фингал у нее постоянный, ее красивая мама сказала, что на нее упал телевизор в детстве.
Алешка умеет очень точно описывать подобьные ситуации СЛОВАМИ: и сразу понты слетели, сразу чему удивляться стало, а не то что болтать без смысла: и она, типа, не дает. И типа ему – не надо.
Вот кто умеет описывать всё СЛОВАМИ. Вот у кого учиться надо.
Глеб озадаченно произнес: - с фингалом.
Я спросила: Шамиль, давно тебя не называли другим грузином?
Он засмеялся. Лёгкий.

***
Нинка обошла всех домашних мужчин и потребовала, чтобы они на ней женились. Они пообещали. Своих мужчин ей показалось мало, и она перелезла через дырявый забор к старому  Джавану. Давной женатый 67-летний Джаван сильно озадачился, но тоже пообещал, что женится, и отнесся к обещанию со всей ответственностью: принес ей бутылку виноградного сока изабелла с залитым пластилином горлышком.
Сколотив внушительный межнациональный гарем, Нинка оттопырила попу и направилась к Юльке с Викой, тихо игравшим за обеденным столом.
- Вот так вот! На мне все женятся, а на вас никто не женится.
Девки похватали домашний скарб, у кого какой был, и одна со швейной машиной, как скромная, но приличная портниха, а другая с куклой с восторженным злым лицом по имени Рапунцель (имя рекомендовано прямо на коробке), пошли искать сыновей Шамиля и прижимать их к ногтю.
Мальчики, один после школы, остриженный и поэтому торжественный как тенор с букетом, второй пока еще дикий, вольный, подняли галдеж и объявили, что Нинка врет. Мы никто на ней не женится.
Ворвались во двор, чтобы уличить Нинку, но Нинки во дворе не нашли. Она ушла к Джавану (Живану) и на праве младшей жены дружила с его козой.
Большую тяжелую бутылку из-под шампанского с виноградным соком она таскала с собой, и мы все боялись, что она ее хряпнет о цемент.

***
Вернулся из Сочи Лешка и привез с собой припадочного байкера по имени Индеец. Мотоцикл у Индейца старый, с метровыми рогами, с которых свисает длинная бахрома кожаных лохмотьев, и сам Индеец, можно сказать, не совсем в себе. Хотя уже долго ездит. Лет десять только на этом мотоцикле. Ну, значит, осторожно.
Никто не знает, на сколько Алешка его привез и сколько нам его терпеть и кормить. Но главное – поить вместе с нами кофе. Из наших кофейных пауз с приездом Индейца ушла вся камерность.
Видимо, Лешка это почувствовал, потому что сказал про нас Индейцу: спецподразделение. Зациклились друг на друге и никого к себе не пускают.
Мне сначала понравилось, и я побежала в туалет, чтобы записать, а потом его вдруг так жалко стало. Кто его не пускает? Все его пускают. И за ним записывают.
Индеец полдня кому-то названивал по мобильнику и после каждого звонка говорил нам: мы ему звОним через каждые несколько минут. Он не отвечает.
Мы молча сочувственно кивали.

***
После обеда Шамиль надел кожаную куртку и в шортах и шлепанцах пошел погонять на грязном рогатом мотоцикле. Глеб подхватился и сказал, что поедет с ним. Прибежала Нинка и на праве общей жены потребовала, чтобы взяли ее с собой. Я подумала – не возьмут, но Шамиль молча напёр на нее яркий шлем бывшей девушки Гарика, в который она вошла по пояс, посадил ее между собой и Глебом, и они с ревом умотали. Глушителя на мотоцикле нет в принципе, и Индеец сказал, что никогда не было.
Они ездили часа два, и ее мама, коллега моей Аленки, бегала по улице и тоже названивала по сотику через каждые несколько минут, а мы ей терпеливо объясняли, что если б они разбились, то мимо нас пронеслись бы скорые и ДПС-ники, а раз никто не пронесся, то значит, никто и не разбился. И ничего страшного, что пятилетняя девочка уехала с двумя взрослыми мужчинами – они оба ее мужья.
Все трое вернулись живые, сытые, от Нинки пахло острым харчо, и она важно сказала, что ела бараньи яйца (это деликатес, его всегда мало, поэтому он достается детям), а Шамиль поднял руки и держал над головой, показывая нам, что кожаная куртка размякла, а значит, немного растянулась. Еще бы она не размякла при +35!
Я спросила: а куда вы ездили?
- В Дранду.
- А что там?
- Дранде друзья живут. Харчо тоже кушали. Слушай, женюсь, да! Моя симпатия. Сильно перченый харчо полную вот такую тарелку скушала!
А Анька Патфайндеров боится. Хотя бояться ей надо Нинку, способную скушать полную тарелку сильно перченого харчо.

***
Возили Нинку и ее красивую маму в горы.
Когда раздолбанный УАЗик со снятым, свернутым в рулон верхом или мощный, убедительный ГАЗ-66 вообще без верха носятся по каменистому руслу горных речек, взлетают на горки и соскакивают с горок, это называется джипинг. Хорошая штука. Немного неожиданная, но очень интересная. Непонятно, почему джипинг – ни одного джипа мы не видели. Носятся УАЗики. Вот и назвали бы УАЗинг. Джип не проедет. «Камбала» даже и не сунется. Лэнд Ровер подумает и  станет. Хрена ему! Он дорогой. А УАЗик три раза в пути сломается, заглохнет, пробьет искру на приборный щиток, все проводки наружу, дверцы сначала не открываются, а потом не закрываются, поэтому лучше лезть сразу через верх, а по речкам носится как горный козел. По любым речкам. Даже непроезжим.
Не знаю, кто и когда убедил местных отчаянных ребят, что конечной целью каждой поездки в горы должен быть водопад. Без водопада вроде бы и рафтинг – не рафтинг, джипинг – не джипинг, но упорство, с которым они стремятся везде видеть водопад, привело к тому, что от каждого водного источника протянут синий шланг, и когда приходишь в кафе, где готовят мамалыгу, или к речке с ямой, где можно искупаться, или даже к фотографу с буркой и папахой, воткнутой в землю саблей и ручным енотом, который умеет обниматься и целоваться за 50 рублей, то тебе навстречу тут же начинает бить водопад, который на фиг тебе не нужен, но без которого место не может считаться пафосным.
Радует, что сами они не пафосные. За 50 рублей ты можешь сфотографироваться сто раз: с саблей в бурке и папахе, в обнимку с енотом; в папахе и с саблей, но без енота; с енотом без бурки, с саблей без енота; при этом тебе сто раз добродушно покажут, как правильно держать саблю, и как правильно целоваться с енотом, и как правильно надеть бурку, чтобы из-под нее не торчали шлепанцы.
Шлепанцы, шорты и футболка из-под бурки торчат всегда у всех, но впечатление остается всегда хорошее. Главная разница между домбайскими и местными фотографами состоит в том, что домбайские за 50 рублей разрешают сфотографироваться один раз и одним фотоаппаратом. А здесь за свои 50 рублей ты можешь целый день морочить голову еноту и фотографу, и единственная просьба, которую тебе выскажут вслух: не кормите енота. Он и так сытый.
А миниатюрный водопад из синего шланга с надетой сверху пластиковой бутылкой, как только от него отошли, сам собою перестает бить.

Самое страшное для автомобилистов – одичавшие лошади, которые ночами любят стоять посреди дороги. Если на скорости водитель сбивает лошадь, она влетает в салон и своей тяжестью давит пассажиров.
От столкновения с лошадьми в темноте гибнут байкеры.

1 сентября 2009
Хорошенькая, нежная девочка Вика сфотографировалась с Давидом – и померкла, как всегда меркнет Аня, которая не любит фотографироваться с мужем. Бабушка Галя адекватно сказала: во красота!
Вован вдумчиво читает «Оксфордскую энциклопедию» и раздражает Глеба сходством с собственным сыном.
Жена Катя родила Глебу сына, чтобы он перестал уезжать от нее на юг. Мама научила ее родить ребенка, чтобы все маршруты мужа вели на Кипр, где хорошо, где дача, где Катя легко может отличить грека от понтийца, а как отличить армянина от абхаза, она никогда не знала, да ей это, собственно, и не нужно, потому что на российский  юг она все равно не ездит.
Ребенок родился интересный. Сразу родился взрослый. Раньше, чем говорить, научился рассуждать. В четыре года, когда Глеб повел его на новогоднюю елку в Кремль, он прямо в Кремле на елке, в присутствии Деда Мороза объявил, что Деда Мороза нет.
Глеб очень тяжело это пережил, даже впал в долгую депрессию и бросил попытки испытывать к сыну отеческие чувства.
Про местных пацанов говорит: эти прочувствованные. А тот – черт его знает! Прилетели в Андалузию, поставил его на лыжики со звездами. Стоит на лыжиках. О так! Толкнул – поехал. Проехал – опять стоит. Я его трясу: Антон, ты хоть что-то чувствуешь? А он вообще ни хрена не чувствует.
Старшая, от первой жены, непатриотичная, и ты знаешь, по-моему, развратная, но та хоть что-то чувствует. Хотя бы на разврат ее прошибает! Хотя бы в России не хочет жить, а хочет на Кипре, где папина дача, где понтийцы на нее о так смотрят.
А здесь прочувствованные. Я не пойму, неужели для того, чтобы человек что-то чувствовал, нужно, чтобы ему бомбы на голову кидали?
***
Ужинаем. Девчонки не хотят есть и играют в другой части стола. Нинка крутит ручку нешьющей швейной машины и произносит неожиданный для пятилетней туапсинки текст: вы ее на Черкизовском рынке купили, что ли?
- Бабушка на 8 марта подарила. Когда у меня будет двое детей, я дочку назову Рапунцель, а сына Гордей.
Я спрашиваю: а почему Гордей?
Бабушка отвечает: красиво потому что. Гордюша, Гордеюшка.
- А папу как будут звать?
- Егор.
- Рапунцель Егоровна. Креативненько.
- Нин, а как твоих детей будут звать?
- Дочку Даша.
- А мальчика?
- Мальчика никак. Потому что они все гады.
- Юля, когда у тебя будет дочь по имени Рапунцель, найдешь ей по интернету мальчика по имени Рюбецаль, он будет приходить под ее балкон и звать: Рапунцель, Рапунцель, опусти свои золотые волосы.
Она будет свешивать косы из окна, и он по ее косам будет влезать к ней в комнату.
Алешка: и дальше что?
- Придумают, что дальше. Фрагменты ее купальника будут в окно выбрасывать.
Юля: - она не в купальнике. У нее бисгалтер.
Алешка: - А ну-ка покажи!
Юлька расстегивает на кукле кофточку, и под кофточкой оказывается очень простая майка в виде топа.
- Я думал – она и правда в лифчике. Видели новые лифчики, в которые силиконовые прокладки вшиты?
- Леша! Тише!
- А как мальчика будут звать?
-Рюбецаль.
- А такого имени нет.
- Есть. Он приходил к дому Рапунцель и по ее косам влезал на ее балкон.
- Потом они целовались, потом он говорил: ну тебя на фиг с твоим силиконовым бисгалтером, и они ее лифчик в окно выбрасывали.
- Молодой человек!
- Меня Алексей зовут.
- Не говорите при детях глупости. Рюбецаль, кстати, не мальчик, а город. Галя, помнишь, был такой фильм - «Дорога на Рюбецаль»?
- Ну так это как раз в честь мальчика.
- За какие заслуги? За то, что по косам в окна лазил?
- В кино Рюбецаль был не город, а гора. На нее одна партизанка поднялась после войны, чтобы почтить память погибшего товарища.
- И сам Рюбецаль – не мальчик, а горный дух, несущий непогоду и дождь. Но к Рапунцель приходил, и она свешивала в окно свои золотые косы.

***
Любимая фраза местных юношей «мне не нравится, как ты на меня смотришь», придумана и произносится только в отношении мужчин, близких к возрасту ровесника. Женщина может смотреть как хочет. Ей не выскажут. Хотя лучше бы ей не смотреть никак. Все же живые люди, с чувствами. Не выскажут, но чувствовать будут долго.
Интересно, что Алешке, хотя он не женщина и не старше всех, «мне не нравится, как ты на меня смотришь» не говорят никогда. Бывает, соскучившись однообразием одних и тех же пейзажей и примитивом одних и тех же лиц, он сам начинает нарываться и говорит ребятам с соседнего пляжа или из другого поселка, не обремененным обязанностью быть к нему лояльными: глянь, как я на тебя смотрю! Я на тебя не просто уже смотрю, я на тебя уже зырю просто!
Чужие ребята внимательно смотрят, как он зырит, тревожно совещаются, проверяют впечатление, опять тихо совещаются – и все равно не трогают.  Я думала – не потому что он неприкосновенный или какой-нибудь особенный, а потому что он под крылом своих, с которыми испортить отношения из-за русского залётного значит вывести эти отношения на другой уровень, а этого никому не нужно.
А потом посоветовалась с Соней, не нужно ли увезти его с собой от греха и межнациональной розни, и Соня сказала: кто его тронет! Он такой добрый, он никого не трогает, у него глаза такие добрые, и его никто не тронет.
Если внимательно вглядеться в то, как он нарывается и зырит, во взгляде и выражении у него отчетливо прочитывается: я б тебе денег дал! Только у меня нет. Я бы и презиков отсыпал. А тоже нету. Попали, блин, что у нас тут не Италия!
И местные, даже чужие ребята, это виражение понимают и учитывают.
Поэтому бьет его только Глеб, который знает все его виражения и ни одному из них не верит.

***

В электронной почте реклама прогулочных парашютов. Показала Глебу. Парашюты цветные, из усиленной ткани, из облегченной ткани, парные, непарные, класса «Мужичек» и «Сибиряк».
В конце концов нам подошел именно облегченный парный «Сибиряк» стоимостью около сорока тысяч. Все-таки какой Глеб надежный. Бывает, засомневаешься, а человек тут же и подтвердит свою надежность.
Он все внимательно просмотрел и так спокойно-спокойно сказал: ну вот и повод на новогодние каникулы приехать. Как бы Дед Мороз.
 Я молча поцеловала его сзади в шею. Ему понравилось.
Если бы я не видела, как парень плакал, когда старый парашют рассыпался у него  в руках, я бы подумала, что он может прожить и без парашюта. Он-то, конечно. может, человек без всего может прожить, но все-таки нужно, чтобы мечты иногда сбывались.
Тем более – у таких парней.
Тем более – Глеб пообещал.
***
Ночью шел сильный дождь. Самое странное, что мы даже не проснулись. И почему-то не захотели есть. Слушали дождь сквозь сон и слышали, как с винограда на стол льются струи воды и бьются о клеенку.
Утром на клеенке много сбитого винограда, который можно есть: он мытый, чистый. Пошли посмотрели на разгромленный дождем пляж с лохматыми беседками. Пошли посмотрели на Тенгиза. Как бы Дед Морозы.
Тенгиз сказал: в горах тоже дождь прошел. Речки разлились. Нужно поехать посмотреть.
Поехали посмотрели. Речки разлились. Глина. Для кукурузы хорошо, а бедный УАЗ скользит всеми колесами. Приехали грязные как черти. У меня все колени и ладони опять раздолбаны. УАЗ не то что высокий ГАЗ-66, скачет легче, но захлепывается до самого верха.
Брожу по колено в море, отмачиваю колени и ладони. Как будто гамадрил рыбу руками ловит.
2 сентября 2009
Сидим едим сало с помидорами, которое Глеб принес от Славика (ну не может русский человек есть мамалыгу три раза в день, хочется привычной еды, хочется сала с чесноком), а Зорик носится вокруг и тонким голосом поет «Эру» - Амено:
Дори мэ, Дори мэ
Интеримо адапарэ дори мэ
Амено, амено,
Латире, латирэмо
Дори мэ.
Мы с Глебом перестали есть, сидим слушаем, а он поет и поет, носится и носится. Главное – слова знает!
Амено, аменаре имперави амено
Димере димере
Пори ме
Матиро матиремо амено.
Мы сало едим, а мальчик амено поет на латыни не хуже, чем целый церковный хор.
Я спросила: Зорик, а ты откуда слова знаешь?
- У папы на  телефоне.
Сколько раз надо было слушать, чтобы и слова запомнить, и правильно, прочувствованно, на бегу, между делом  всё это петь.
Глеб вынес ноут-бук и скачал. Сидим все вместе слушаем. С Шамилем, с Нинкой, с обоими пацанами. Нинка никого не себе не женит.
Соня привела Тёщечку показать, ЧТО мы едим.  Мы спрятали сало между коленей и делаем вид, что не ели. И не будем больше есть за столом. А потихонечку на пляже, раз их это сильно задевает.
Тещечка осталась послушать Амено.
У нее первый год плодоносят две молодые грушки бергамот, который она называет грушя-бегемот. Бугорчатые, неправильной формы, желто-красные. На одном дереве – одна груша, на другом – четыре. Деревья со всех сторон подперты палками, чтобы груши не обломали ветки. За одной все очень внимательно следили, чтобы ее не сшиб ветер и не унесли еноты. Вдруг она исчезла. Расспросили пацанов – пацаны сознались, что сшибли палкой, чтобы ее не сшиб ветер.
Две груши с другого дерева Тещечка порезала одну на много долек и принесла нам всем в тарелочке, другую отнесла младшему зятю Тенгизу на агудзерский пляж. Вернулся с Рицы Алешка, ушел поздороваться с Тещечкой, ходил по ее двору и в одно лицо ел здоровенную грушу-бегемот. По локтям и по животу тёк нектар.
Глеб вышел за калитку – Лешка тотчас исчез с глаз и через некоторое время пришел без груши, но с фотоаппаратом.
- Сколько народу на Рице – мама дорогая! А это мы только что проснулись. Здесь час-двадцать две написано, но это неправда.
- Слушай, какой Индеец страшный.
- А я тебе говорю! Брутальный красавец!
- Да страшный он!
- Страшный мужчина называется брутальный красавец.
- А страшная женщина?
- Так и есть! Страшная женщина. Уродина.
Вышел Глеб – Лешка оставил нам фотоаппарат и смылся.
Глеб спросил: - А где Алешка?
Мы в несколько голосов ответили: - побежал грушу доедать.
***
После грозы у Тещечки прокисло три литра молока. Она принесла его нам, мы насыпали в него много перца, зелени, толченых грецких орехов, соли, чеснока и съели ложками. Нинка перченые блюда ест как убежденный кавказец и при этом следит, чтобы никто не съел больше, чем она.
Зорик после школы снова носился по двору и пел «амено». Шамиль посадил его около себя и к нашему удовольствию стал учить, как надо.
Чтобы получился небольшой многоголосный хор, нужен как минимум один абхаз. Чтобы получилось два небольших многоголосных хора – мужской и детский – нужен один взрослый абхаз и один ребенок. Как они умеют расслаивать голоса, чтобы из одного голоса получился хор, я не знаю, но как-то они это умеют. Они сидели под виноградной беседкой и пели
Дори мэ, Дори мэ. Интеримо адапарэ дори мэ.
Амено, амено. Латире, латирэмо. Дори мэ.
А мы сидели напротив них и делали вид, что нас это не касается. Шамиль не столько пел, сколько расставлял голосовые метки, по которым должен идти Анзор. Но так красиво! Я бы даже расплакалась, если бы не знала, что они тут же прекратят петь.
Тещечка восприняла пение как знак, что мы опять едим сало, и принесла вареную курицу в тарелке. Глеб молча прижал ее к себе, чтобы не мешала. А чтобы еще и помалкивала – оторвал от курицы ногу и начал есть. Только так она будет сидеть спокойно, потому что пение родственников для нее – ничто, если под него никто не кушает.
Из окна высунулась Галя, чтобы сказать нам – сделайте радио потише. Увидела, что это не радио, выставила в окно видеокамеру и начала снимать. Даже мне показалось, что камера слишком бесцеремонно направлена на лица. Оба тотчас замолчали, и Шамиль ушел, а Зорик оторвал себе вторую ногу от курицы и побежал по своим делам.  Глеб, с куриной ногой, сердито спросил: других людей нету, да?
Не любят они ничего делать на камеру. Даже имя своего ребенка называют неохотно. Считают, что это очень интимно, поэтому чужим знать необязательно.
Апсуа акуашара
Глеб лежит на качелях, поставил на живот ноут-бук и показывает мальчикам лезгинку. Мальчики уперлись локтями ему в бока, внимательно смотрят и все вместе жуют вяленого жереха.
Таня ходит вокруг качелей, поглядывает на экран и ждет, когда какой-нибудь из пацанов встанет, и ей можно будет сесть. Глеб великодушно зовет: Татьяна Анатольевна, вы можете упасть ко мне на грудь – я просторный.
Т.А. на грудь не падает, но садится рядышком и бедром вытесняет Зорика. Зорик, оказавшись на цементной дорожке, начинает выделывать ногами финты.
Шамиль ходит мимо с канистрой и длинно улыбается. Я понимаю, что он понимает, что нам нужен не столько молодой человек Махмуд, которого мы можем смотреть в ноут-буке в любое время, сколько то, что дети слетают с глебова живота на дорожку, когда Махмуд начинает учить новому движению, и показывают нам три варианта этого движения: как учит Махмуд, как это делается у них и как их учат в танцевальном кружке. Нам нравятся все три варианта, и если бы вариантов было больше, то мы были бы  счастливы.
В школьном танцевальном кружке требуют чешки, поэтому оба в чешках. Танцуют с неподражаемой, врожденной серьезностью абрека, у которого в движения его рук, быстрых ног, втянутого живота и оттопыренной попы влетела на время его душа, чтобы, просверкнув и раздразнив всех своей точеной грацией, освежиться и исчезнуть.
Шамиль понимает, что мы раскалываем его пацанов на танец, на отдельные составные танца, что нам нравится смотреть, как они танцуют, что мы можем бесконечно смотреть на это. Но танцевать в будни, днем, без повода здесь не принято.
А с тем, что у них не принято, они не фокусничают.
Они не фокусничают с едой. С лезгинкой. С любовью к Родине. С многоголосным пением. По этому поводу лучше не шутить. Не поймут.
Они понимают, когда их за это уважают. Показывать близким людям, как у них танцуют, и где должны быть руки и ноги – можно. И нам все это показывают. Даже Шамиль со своими длинными улыбками и лезгиночною статью. Самое интересное, что чем меньше они стараются, чем пунктирнее, в некотором смысле даже пародийнее нам показывают, тем интересней на них смотреть, тем больше от них перехватывает горло. В небрежности, из которой составляется «дневной» танец, какая-то о особая подлинность, когда не стараются, а выходят и танцуют. Как в это время чувствуют, так и делают.
Зорик показывает свадебную лезгинку и говорит брату: ты будешь невеста!
Давид визжит и дерется. Мы с Татьяной их растаскиваем. В конце концов Шамиль соглашается танцевать партию невесты и танцует ее очень убедительно. Правда, быстро забывает, что он невеста, перехватывает у сына мужскую партию, теснит его в клумбу, и когда Зорик падает всей спиной в гортензии, хохочет, поднимает его за ноги и раскачивает в воздухе.
Зорик злится и вверх ногами объявляет: я больше не буду танцевать с этим человеком! Я лучше баранов пойду пасти!
Мы злимся еще больше, и Глеб говорит: я сейчас по шее кому-то надаю. И папе – первому!
В порядке примирения нам показывают лезгинку на развернутой газете, на которой свободно помещаются и танцуют двое.
И хорошо бы танцевали как можно дольше, потому что это уже такой класс! Такой кайф!
Но недолго. Не принято. Принято только вечером и по поводу. Чтобы продлить себе и им удовольствие, притворяемся с Глебом идиотами.
- А как вы вот так ногами делаете?
Шамиль, со своей улыбкой, ювелирно и небрежно, опять с канистрой в руке, показывает, как именно они вот так делают ногами.
Потом ставит канистру между ног и показывает, как они вот так делают руками.
Я беру канистру и отношу в гараж, хотя почти сразу оказывается, что канистра винная и нести ее нужно к деду Ушанги.
Глеб забирает у нас канистру и просит еще раз показать, как они вот так делают ногами. Они показывают. Но мы тупые. Смотрим и ничего не понимаем. Нам и не надо ничего понимать, все равно мы никогда не научимся танцевать лезгинку, но нам хочется еще. Они показывают, как это бывает еще. И еще. И отдельно еще вот так на армянской свадьбе.
А мы все равно тупые и не понимаем, как они вот так делают ногами.
И они берут и делают.
Папа молча улыбается, а пацанята учат нас со всею серьезностью маленьких абреков.
По улыбке Шамиля видно – он нас понимает, он нам сочувствует и он бы нам станцевал, но нельзя танцевать ритуальные танцы днем без повода. Учиться – можно. А танцевать он будет, когда они будут провожать нас домой.
Когда им всем показалось, что мы с Глебом всё усвоили и можем станцевать лучше них, мальчики падают Глебу на живот, внимательно смотрят на экранчик и время от времени произносят: - у нас так не делают.
Со всем уважением к чужой культуре. У нас так, а у них вот так, но так, как они, мы тоже можем. Мы можем всё.
Шамиль стоя смотрит в экран и с руками в карманах шорт делает легкие прыжки.
- А у нас вот так руки.
У всех вот так руки. И у всех красиво.
Возвращаются с моря изнуренные купанием, обожженные солнцем тетеньки с детьми, и Галя сходу начинает снимать.
Шамиль внутренне тихо закипает. Пацаны растанцевались, им хочется продолжать. Подхожу к Гале и закрываю собою камеру.
Галя резко говорит: отойди.
- Не надо снимать без разрешения. Это дети. Родители не хотят, чтобы их снимали.
- Да какое мне дело, что они хотят, а что нет! Отойди и не маячь.
- Это чужие дети. Их папа не любит, когда их снимают посторонние. Снимать, собственно, уже и нечего. Оба мальчика лежат у Глеба на животе, жуют вяленого жереха и внимательно смотрят на экран. В чешках.
Галя пытается реанимировать танец: - эй, мальчики! А ну давайте пляшите! Что вы там улеглись? Вставай, бери брата и идите пляшите как вы умеете.
Никак не умеют. Такие же тупые, как мы. Хотя и в чешках.
На другой день Морозова, сидя за столом, на котором Глеб чистит орехи, делится впечатлением:
- Дети дикие! К камере не приучены. Вы обратили внимание?
- На что?
- Как они камеры боятся. Это не наши дети. Наши что угодно перед камерой вытворяют. Мы своих с детства приучаем. У нас все утренники записаны. А эти ни к чему не приучены. Шарахаются.
- А что ваши дети умеют делать перед камерой?
- Да что хотите. Девочки танцевать умеют. Стихи рассказывать. Мы всё снимали: и как спали, и с собакой играли на полу, и  на горшке сидели. И как на унитаз с горшка пересели. Всё. Что вы на меня так смотрите? У меня унитаз стерильный. Из него воду можно пить.
- Можно я не буду?
Я позвала: - Глеб, иди сюда!
- Мне развязка интересна.
- Иди, я тебе расскажу развязку. Я даже смягчу удар.
- Иди сама сюда.
- Глеб, у меня нервы!
- Тогда не встревай. Мне интересно. И что?
- И смех, и грех. Вы не поверите. Сидит на унитазе, поет. А мы ему еще и гармошку в руки дали, и вот так фуражку с розой одели. А сами на камеру снимаем. Так вы не поверите: сидит …, сам на гармошке в это время играет, вот так роза на козырьке, и ваш этот гимн поет, который вы рано встаете слушать… слов не знает, но так: бу-бу-бу, бу-бу-бу… Мы просто ухохотались все.
- Глеб, это уже развязка. Иди сюда.
- Что она вам разговаривать не дает? Ревнует, что ли?
- Простите, а вы из какой страны сюда приехали?
- Из такой же, как и вы. Просто мы реально на вещи смотрим.
- То есть … и одновременно с этим петь гимн вы считаете реально?
- Я даже не хочу с вами об этом спорить.
- Кто это всё проделывал? Этот ваш прынц наследный?
- А вы думали – он только книжки читает? Он знаете какой шебутной!
- Плохо.
- Что плохо?
- Он и до этого мне не нравился. А теперь я буду представлять его на унитазе в фуражке с розой.
- Глеб, я тебя десять раз просила: уйди оттуда! Ты сам нарвался! Чего ты ждал?
- Я не ждал, я орехи чищу!
- Глебушка, ты не маленький. И ты должен знать, что есть такой жанр домашнего видео – сортирное кино: когда русские дети, сидя с гармошкой на унитазе, поют гимн своей страны.
- А я всё не мог понять, что это за дети такие, которым американская школа с неграми раем кажется.
5 сентября 2009
Барышни уехали. Со скандалом. Виноваты остались мы.
Каждый обед и ужин им на стол выставлялся санаторный графинчик домашнего вина. Графин советский, прозрачный. Ностальгический. Из расчета на четверых. Я, правда, в советских санаториях никогда не была, но по графинчику их очень хорошо себе представляю. Даже попросила такой графинчик себе домой.
Тетки выпивали вино перед тем, как начать обедать, и одна из них шаловливо кричала: молодой человек! У нас каберне закончилось!
Что такое каберне – местные представляют слабо и придерживаются мнения, что половину русских кто-то когда-то напоил вином с названием каберне, оно произвело неизгладимое впечатление и с тех пор они все вина, даже очень хорошие, называют каберне. Виноград сорта каберне здесь не растет. Местные винные сорта – изабелла и хАджич (хачич). Изабелла на солнце пахнет так, что перебивает дух нагретой солнцем сосны, сладостнее и сильнее которого – только запах нагретой на солнце изабеллы в пыли и паутине.
Хаджич - меленький, черный, кислый виноградик, большой любитель сложными путями, через телеграфные столбы и целые улицы продираться в чужие дворы, и когда он таки-входит в чужой двор, сосед идет к соседу и говорит ему: твой хаджич ко мне пришел!
В домашнее вино для гостей добавляют сахарный сироп, хотя сами пьют в чистом виде, кислое. Когда гостьи в третий или в четвертый раз объявили, что у них закончилось каберне (это было недели две назад), Глеб молча подошел к столу, взял графин и унес в мойку. 
Мы едим со своими, только то, что пьют и едят они, и следим, чтобы для нас не выставлялось никаких бонусов в виде сосисок или покупной ветчины. Вино пьем тоже свое.
Покупное вино Хамаза мужчины пьют вечерами в своей компании и если допьются до чего-нибудь хорошего – начинают петь. Пару раз пели даже под зурну и дудук, и мы с Аней и Ленкой ходили слушали. Но тогда, по-моему, все же повод был. Зурна просто так не запоет.
Чем свое вино отличается от вина Хамаза – я так и не прочувствовала.
В тот день, когда Шамиль разогнался взять из мойки графин и налить опять вина, Глеб его остановил и глядя ему в зрачки, веско сказал: успокойся.
- Так оно домашнее!
- Домашнее не значит бесплатное. Существует хорошее слово – норма. Запомнил? Нор-ма! Хотят еще – пусть идут и покупают.
- Ты меня неудобную позу ставишь!
- Да что ты! Давай я тебя в удобную поставлю!
Вино продается в каждом дворе, на заборах таблички «дамашние вино», «каняки», чача, «чача с абрикосовой костачкай» (похоже на капучино 60 градусов).
С тех пор, как в дополнительных графинах было отказано, гостьи стали покупать вино, а иногда чачу, у пожилого важного соседа по имени Хампулик с печальным восточным виражением в глазах, бровях и особенно усах.
А вчера чем-то отравились. Не факт, что вином, скорее всего, дыней, так как дыни они едят без счета. Даже не отравились – просто организм на что-то среагировал. Побежали и обвинили соседа в том, что он добавляет краситель в кофе и выдает это за домашнее вино. Хампулик сильно удивился и обиделся. Изабелла, а особенно хаджич, растут везде, вьются по всем деревьям и воспринимаются как мусор, из которого в свое время получается драгоценное вино.
Кофе – вещь драгоценная с нуля, и хотя кофейные деревца растут во дворах, но не плодоносят и не вьются, поэтому домашнее вино из кофе никто не делает из-за его дороговизны и какой-то сволочной невнятности метода производства домашнего вина из кофе и красителей. Но поскольку Хампулик действительно мог впарить (и скорей всего впарил) халявное порошковое вино, хотя и не до такой степени халявное, чтобы им можно было отравиться, Шамиль и Ширван-шах на праве хозяев, у которых обидели гостей, пошли немножко на него посердились.
Как только они вернулись, он прибежал к нам с красивым густым вином в майонезной банке и тщательно пообнимался и расцеловался с Глебом, после чего эмоционально посердился на нас всех и пожелал нам смерти. Я стояла около Глеба и вроде бы не вошла в зону его посыла.
Братья долго и искренне ругались с ним на своем языке, чтобы он не принял их за дебилов, которые не знают про выжимки и про то, что вино бывает «для себя», «для гостей» и «на продажу», потом, судя по жестикуляции и воздетым к небу рукам, обсуждали перспективы на урожай нынешнего года, ходили в сад смотреть деревья, потом хлопали друг друга по плечам и галдели, и Хампулик суетливо искал свою банку, которую в самом начале отдал Глебу, и мы с Глебом по по глотку выпили густое душистое вино, стопроцентно «для себя» и не такое, как он продал нашим гостьям; когда он вспомнил про банку, Глеб опрокинул ее вверх донышком, потряс и сказал: отличное вино! Мамой своей клянусь!
Хампулик увеличился в размерах от удовольствия, перешел на русский язык, сказал нам всем: - я, наверно, вас всех перестреляю! - контрольно поцеловался с Глебом – и с тем ушел.
Тетеньки продолжали добиваться справедливости, как  принято у русских: не в том месте, где обидели, а там, где соглашаются слушать. Уехали домой недовольные. Сказали, что я очень злая и мне надо менять характер.
***
Галя, а может быть, Морозова, я так и не поняла где из них какая, очень любила, пристально глядя в лицо Шамилю, неожиданно запеть басом: повстречалась с красивым военным //на скалистом морском берегу…
Дальше она не знала и несколько следующих тактов мурлыкала без слов, между тем как вышколенный нашим с Глебом интересом к тому, что дальше, Шамиль, загадочно улыбаясь, тихо говорил нам: ой, девчонки, режим гигиены мы нарушали на каждом шагу.
Я почему-то думала, что песня лет этак из пятидесятых, когда дамы галиного вида, дамы по имени Галина, в крепдешиновых платьях, с укладкой и в туфлях на ремешках ездили в профсоюзные санатории и привозили оттуда военных себе в мужья.
Пока Шамиль не допел однажды до слов «страсть повергла в пучину//об одном только помню: ах, какой был мужчина//настоящий полковник».
Я поняла, что советскими санаториями и пятидесятыми годами тут не пахнет, а пахнет Пугачевой с ее особенным восприятием действительности.
Галя и Надя замужем за военными. Мы видели фотографии их мужей. Один худой, высокий, с офицерским, уставным, никаким лицом, второй симпатичный, толстый, выращивает на даче капусту и считает итоговое количество качанов.
Самое главное – мы все, включая Анети, Шамиля и сыновей Ани и Шамиля знаем, как они добыли офицеров себе в мужья, как несколько лет подряд обедали в столовой гарнизонного Дома офицеров, в который одна из них устроилась буфетчицей, как вечерами ходили туда в кино, а в субботу на танцы. Им, в принципе, подходил любой военный, но желательно с перспективой службы за рубежом. В результате каких-то нечеловеческих усилий, поездок в кисловодский санаторий Семашко и подкатывания на такси к какому-то КПП они женили на себе капитана и старлея, потом одна развелась со старлеем и вышла за капитана, уехала с ним в Польшу и привезла оттуда четыре ковра, стенку и спальный гарнитур, а у Нади с майором родился сын, потом дочь, потом они уехали в Германию на четыре года, оставив детей с бабушкой и дедом, и хотели поехать еще на Кубу, но в это время все военные городки за рубежом закрыли, муж-полковник связался с казначейшей, и они вместе куда-то сгинули, потом он вернулся, потом опять сгинул, наконец образумился, бросил казначейшу, руками солдат-срочников построил двухэтажный дачный дом, возвел высокий забор, заложил сад и начал выращивать капусту.
Рассказывались обе истории подробно, оживленно, преимущественно почему-то Шамилю и заканчивались назидательной моралью: слышал, как люди женятся! Вот как надо! А не как у вас. Как у тебя было? Пришел и взял! Ну и что ты взял? Был бы ты офицером – ты б здесь не пропадал. Мы бы и тебя на себе женили!
Видимо, обе сразу. С разницей в возрасте лет в сорок. В конце концов мы сказали: Шамиль, уходи, как только тебе присядут на уши.
- Как уходить, если разговаривают!
- Делай решительное лицо и уходи.
- Вот такое?
- Ой, хорошее выражение. Свирепое. Как будто ты свинью пошел резать. Делай такое лицо и говори: я пошел свинью резать. А сам иди к Тане, пусть рисует.
Глеб сказал: уходи спиной. Молча!
Шамиль начал уходить, а мы с Глебом - принимать удар на себя. Хотя Глеб дамам не нравился: беспардонный, ехидный и пресекал рассказы о бойкой молодости и погоне за офицерами наглым вопросом: почему ВЫ преследовали офицеров, а не они – вас? Норма – когда мужчина охотится за женщиной, а не она за ним.
- Молодой человек, вы ничего не понимаете. Если женщине нужен муж, она обязана найти себе такого мужа, какой ей нужен.
В это месте Глеб вспоминал, как мы с сыном прошлой весной ездили отдыхать по профсоюзной путевке в кисловодский санаторий, и спрашивал меня: - А ну-ка, ну-ка! Расскажи, зачем ты в Кисловодск в санаторий ездила?
- Я с сыном ездила. Специально, чтобы со мной никто не разговаривал. Мы там белок кормили, ездили верхом в горы и книги покупали. У меня был любимый конь Абрек. Мы на нем прочесали Уллу-Хол.
Надя говорила: - какая глупость – ехать в санаторий и ни с кем не разговаривать.
- Это не глупость. Это позиция, - отвечал Глеб. И мне нравилось, что он  так отвечал.
Видимо, сложное, с преодолением препятствий, добывание мужа-офицера влияет на женщину таким образом, что вид всякого мужчины, которого условно и с допущениями можно принять за старлея, вызывает неконтролируемое желание его поймать, и если не женить на себе в итоге, то посмотреть, что можно еще с ним сделать. Поскольку обе заселились до нас,  я не могу судить о первом впечатлении, которое произвели на них Шамиль и Ширван-шах.
Меланхолический Ширван-шах, скорее всего, не произвел никакого впечатления, а вот Шамиль понравился - судя по тому, что меня в первый же день просили: - вы молодого абхаза видели?
Я-то видела. Когда я первый раз обожглась о него глазами, ему было 17 лет, и в сознание намертво впечаталось: красивый пацан, вид которого очень чувствительно бьет по глазам и нервам. Классно, но больно, и ни ты, ни он не знаете, что с этим делать и что вообще делать с таким тонким лицом с такими точеными чертами.
Если проигнорировать естественное в течение почти десяти лет деление всех мужчин на Глеба и не-Глеба, то можно сказать, что присутствие в жизни, хотя и на дальнем берегу, мальчика Шамиля еще жестче и естественнее разделило всех мужчин на мальчиков, к которым относишься как тёща или мамаша, и на мужчин, которым ты не мамаша, не тёща и, собственно говоря, вообще никто. И они тебе никто.
Я думала – все так. До нынешнего жаркого и яркого августа ни о прямом, ни о гипотетическом делении на своих и чужих мужчин я вообще не думала и вряд ли даже такое деление естественно.
И все-таки в душе должна быть ясность. А для женщины очень важно не зазеваться в чужом возрасте и вовремя перескочить границу, до которой каждый мужчина условно воспринимается как возможный партнер, и за которой отношение к нему меняется на вполне естественное «пусть растет здоровеньким».
Если парню 26, а тебе – 60, то нужна какая-то особая изворотливость ума, воспитанная, должно быть, регулярными октябрьскими поездками в один и тот же санаторий без мужа-офицера, чтобы увидеть в нем не парня моложе твоего собственного сына, а мужчину, который круглые сутки ходит перед тобой с голым торсом и которого поэтому можно приравнять к офицерам и посмотреть, что тут можно сделать.

На красивое всегда как-то реагируешь. Оно нервирует, напрягает, с ним хочется что-то делать. С ним нужно держать себя в руках. Если оно чужое – его хочется присвоить, купить, украсть, получить в подарок. Если неживое – боишься его сломать. Боишься, что само как-нибудь сломается. Если оно живое – приобретаешь неприличную привычку краснеть, глядя на него, и постоянный страх его чем-нибудь обидеть.
Кажется – не такой, как все. Более совершенный. Более открытый для всякой ерунды, которую другие люди не чувствуют и никак не воспринимают. Бдительно реагирует на неосторожное обращение с собой. Если оно грубое и глупое, оно раздражает, но проходит без последствий, бывает, ему интересно, весело. Реакция на профессионала почти болезненная: начинает беспокоиться, что живет не там и не так, и что вокруг него должны быть другие обстоятельства и другие люди. Хотя ничего другого ему, в принципе, не нужно, и если бы ему время от времени не напоминали, что есть другая жизнь, которую он мог бы собой украсить, то сам бы он ни о чем таком даже и не думал.
Он бы ни о чем таком не думал и спокойно взрослел – если бы каждое лето не видел дам, которые, пообжигавшись об него взглядом, резко и решительно молодеют и начинают хотеть искусства, роскоши и красивого молодого человека. Все-таки море, круглосуточный дурманящий запах изабеллы, пыльных кипарисов и фитонцидов от нагретых солнцем сосен, плюс ласковая чача в 70 градусов, которую можно выпить много. Ноги отнимаются, а голова остается ясной и требует приключений и вежливого молодого человека, который целыми днями ходит в шортах – вызывающе голый,  искренне вежливый, искренне приятный.
***
Неслужебные отношения между клиентом и хозяином начинаются тогда, когда с ним первый раз заговорят не как с обслугой, которая смотрит с надеждой, что ее не остановят, чтобы пожаловаться на отсутствие кондиционеров в комнатах, которых никто и не обещал, а как с мужчиной, которого хочется потрогать и с которым интересно разговаривать.
Шамиля спросили, сколько девок он испортил. Он пришел и спросил Глеба, что значит портить девок.
Глеб ответил – таких слов в русском языке нет и кончай неслужебные разговоры с отдыхающими. Что такое неслужебные разговоры, Шамиль знает. Это когда повеселевшая от моря и солнца дама начинает болезненно ощущать его присутствие около себя и предлагает ему уехать с ней в цивилизацию, к которой она его быстро адаптирует.
***
- Лёш, пойдем, там одну компанию нужно разбить.
- А ничего, что я занят?
Занят он был тем, что сидел в беседке на пляже и ел чурчхелу.
- Леш, а я пиво следом принесу.
- А с этого надо начинать. А то сразу «Леш, пойдем»! Причем пиво нужно впереди нести, чтобы я за ним бежал.
- Как морковку перед осликом Яшкой на Семашко. Леша, иди уже!
- А с кем нужно общаться? Если с тетьками, то я с ними не хочу. Мне с ними неприкольно.
- Леша, надо!
- А что вы опять не поделили?
- Шамиля.
- А сам отбиться не может? Можно я тогда Маринку с собой возьму?
- Ты можешь взять всех Маринок с пляжа.
- Марин, пошли!
- А куда?
- А тебе какая разница?
- Девоньки, привет! А по пивасику? Не, не по пивасику? Ну тогда по кофеечку! Шамиль, пошел вон отсюда!
Лёшка офицершам не нравится. Он им показал московскую прописку и штамп в паспорте, согласно которому он женат на Елене, и у них есть дочка Лилия. Трудно сказать, почему он им и после этого не нравился, и почему нравился Шамиль, но как только приходит Лёшка в мокрых шортах и с Мариной, по которой заметно, что ей здесь скучно, интерес к Шамилю  падает, и все расходятся по делам, причем Алёшка с Мариной идут не на пляж, а в дом, в лёшкину мансарду, и оттуда на дорожку и клумбу вылетают фрагменты ее узкого купальничка, а поскольку кроме купальничка и шлепанцев на ней ничего нет, я собираю фрагменты и отношу наверх вместе с пивом, помидорами, крупно нарезанным лавашом и жареной рыбой, которые мне суёт Соня.
В конце концов Марине у нас понравилось, и она спрашивает меня на пляже: к вам не надо пойти никого разнять?
Если Лёшка действительно занят пляжным бизнесом, отбивать Шамиля у барышень зовут Татьяну. У неё это получается невежливо. В своей манере говорить только то, что думает, она без всякого вступления резко и прямолинейно произносит обидный текст: дармовой кофе пьем. Хозяйку хаем. Хозяина разврату учим! Простота хуже воровства, - от которого Шамиль крякает, а тётеньки обижаются и возражают, что за кофе у них заплачено.
Офицерским внучкам Юльке и Вике Алешка тоже не нравится. Они ненавидят его манеру подворовывать блестящие аксессуары их кукол и интересоваться, как их можно использовать в быту. Куклу Рапунцель в белых трусах и юбке с блестками он усаживает либо на отбойнике джипа, либо на грязной рукоятке УАЗа, на которую нахлестывается трос, туда, где на Жигулях простодушно торчат чумазые кукольные головы.
Когда Юлька, поскандалив и наплакавшись, стирает под краном трусы и юбку Рапунцель, Нинка с лицом домовитой мещаночки стоит рядом и неискренне сочувствует ей хрипатым басом. Отношения с Алешкой у нее прекрасные.
***
 Шамилю продолжают рассказывать о гарнизонном быте, который вызывает в нем растерянное неумение держать себя в руках и не орать фальцетом, когда он в бешенстве.
Если же Глеб всерьез напирает на «барышень», Шамиль с той же степенью серьезности просит Глеба их не трогать. «Они деньги платят за то, что у нас живут».
Тогда Глеб попер на самого Шамиля и сказал ему при всех: - Шамиль Валерьевич, если я еще раз увижу, что вы вступаете в неслужебные отношения с клиентами, я вас уволю. Ты у меня одним днем полетишь на биржу в статусе безработного совершенно не по-детски, понял?
По-моему, он сам не ожидал, что начнет орать. И Шамиль от него не ожидал, потому что оторопел и начал медленно наливаться какой-то дурью. Глеб сообразил, что переорал самого себя, осторожно взял его за шею, убедительно сказал «пойдем поговорим» и повел в дом.
Мы затолкали Шамиля в пустую комнату, в которой зимуют катер и качели, и стали его жалеть и извиняться. Он не мог понять, как получилось, что на него наорали ни за что, сердито огрызался, и держал руки крестом перед собой.
Глеб сел на подоконник и как-то очень безнадежно сказал: А ты думал, как? Вот так нас и имеют. Кому как нравится - тот так и имеет…
Я сказала: кто хочет – обязанности свои повесил. Кофе спокойно не попьешь, чтобы трижды не попросили отнести документы начальнику отдела, который никогда в это время не бывает в офисе. У него оклад в пять раз больше твоего плюс персональная надбавка в 15 тысяч, а ты за свои 9500 выполняешь всю свою работу, всё, что должен делать он, и всё, что должны делать его помощники.
Шамиль молчал, слушал, наконец убрал скрещенные руки от груди и ровным голосом, которому можно было бы обрадоваться, если бы не текст, который он произнес, спросил: Глеб. Почему она у нас работает?
Глеб сказал:  действительно!
Я сказала: работала и буду работать, с восьми до пяти попила кофе, пообщалась с коллегами, которые любят путешествовать и фотографии классные привозят! Посмотрела, что у них, показала, что у меня…
Глеб сказал: Юль, сдай уже задом, а!
Я поняла, что запуталась, и сдала задом: - а потом приходит начальство и гоняет за то, что кофе в чужих кабинетах пьем, и он не знает, где нас искать.
Глеб сказал: - бедный начальник. Сдохнешь с такими подчиненными! Сто раз скажешь, сто первый повторишь – полный ноль с другой стороны.
В дверь забарабанили, я пошла открыть и увидела Надю с Галей, которые пришли заступаться за Шамиля и угрожать Глебу профсоюзом, штрафными санкциями и чем-то еще судебным.
Глеб сказал: но и меня правильно поймите! Я обязан блюсти нравственность в отеле.
- Вы лучше кондиционеры поставьте!
Галя подбоченилась и выразительно спросила: - молодой человек, а вы забыли, как вы в первый день валялись пьяный на качелях, и мы боялись, что вы проснетесь и начнете буянить! Я даже пограничников против вас хотела вызвать!
Пришла Тёщечка с миской долмы и беззлобным кудахтаньем разогнала всех женщин, а мужчин сплотила вокруг себя и повела есть долму.

***
По ночам двери во все комнаты остаются открытыми для сквознячка, и слышно, что делается в доме. (На случай, если вдруг что-то «делается», дверь закрывают).
Шамиль имеет привычку шептаться по ночам, пока они с Аней не заснут. Шепот у него громкий, отчетливый, горячий в горячем воздухе, и от него жарко. Но завораживает. Если он шепчет не по-абхазски, то различаешь каждое слово. Приморские абхазы имеют интересную привычку (по крайней мере, в сезон и когда в доме гости) говорить на двух языках, дублируя вторым языком короткие отрывки произнесенной фразы.
Если бы он не шептал, а просто говорил тихо, как это делает Анька, то мы бы, наверное, не поняли ни слова, а слышали только легкий словесный гул. Но он шепчет, и шепот у него отчетливый, совершенно завораживающий.
Он шепчет о совершенных пустяках, о которых громко говорит днем. Слушать его очень   приятно и прикольно, и я каждую ночь прошу, чтобы Глеб не проговорился про этот шепот.
Однажды утром, когда послушали гимн и пили кофе, он все-таки сказал: - ты всю ночь шепчешь, а мы пытаемся понять, что ты шепчешь.
Шамиль удивился, долго молча вычислял, о чем запретном он шепчет по ночам, и хотя Глеб долго уговаривал его, что он просто пошутил, две следующие ночи Шамиль ничего не шептал, и ночи, хотя и с воем шакалов и плачем лисьих выводков, были скучными, потом он опять начал шептаться с Анькой о всякой житейской всячине, и от его шепота вместе с яркой луной опять было нестерпимо жарко, зато нескучно.
Интереснее, чем пить кофе, сидеть и долго смотреть, как он его готовит, включает жаровню, выставляет из посудного шкафа турочки и чашки, бумажный пакет, из которого отсыпает зерна в кофемолку, грязноватую сахарницу в пыли и паутине (виноград собирает на себе немыслимое количество пыли, паутины, несчастных с виду, но агрессивных богомолов, пауков и пр.), потом взять чашку и пить, а солнце еще не встало и весь день еще впереди.
Кофейные чашки привезли из Икеи, они из цветного прозрачного стекла, простые и удобные, удобнее случайных чашек разного вида и размера. Все сидят где придется, за столом, на заборчике, на боченках, на качелях, на теплом бордюре, и говорить принято только о хорошем. Если Лешка вдруг проснется вместе со всеми, ему дают кофемолку, он рывком крутит рукоятку, и молотый кофе сыплется ему на голый живот и шорты, хотя у других, даже у маленьких пацанов, он никуда не сыплется.
Кофемолка странно действует на его мысли: он вдруг требует катер.
Катер с большим мерседесовским рулем ему не дают, но предлагают УАЗ. Он обижается, хотя на УАЗе можно поехать с девочкой в горы и погонять по речкам, а в катере и в море для девочек ничего неожиданного нет.
Сыновьям Шамиля отдельная чашка кофе не полагается. Они это знают, носятся как стрижи, вокруг, время от времени подлетают к первому, кто попадется на пути, и отпивают из чашки. Делают сразу большой глоток – с запасом, и поскольку кофе горячий, держат его во рту и с раздутыми щеками, за которыми охлаждается глоток кофе, продолжают гонять вокруг. Шамиль бесстрастно говорит: - Давиду кофе не давайте. Давид у нас раков кушает.
Давид обижается и горячий кофе брызгает у него изо рта фонтаном. Точно также, одним большим глотком они отпивают вино и пиво, причем пиво, резко вспенившись, стекает у них по подбородкам, и смотреть на это почему-то вкуснее, чем это пиво пить.
Таких кофе-таймов у нас три-четыре в день. Перед тем, как пить кофе, мы отправляем Зорика за бабушкой. Он не бежит через улицу, а становится на перекладину забора и орёт. Тёщечка приносит банку с молоком. Сверху на нем слой сливок, который кто-нибудь проткнет пальцем, а палец потом оближет. Делается это с виражением, которое говорит: я не жадный, я не пью через край, я удостоверился, что сливок много, а вы теперь можете пить через край банки. И все пьют и доливают молоко в кофе, а пацаны носятся и у всех отхлебывают.
В Республике целый день пьют кофе и вид медлительно пьющих кофе людей – под выцветшими зонтами, на табуреточках и перед табуреточкой с нардами - вызывает большую радость.
***
Одна  из отдыхающих сказала: - мы тоже хотим пить кофе.
- Так вы и пьете его весь день.
- Мы хотим пить с вами.
- Почему?
- Мы хотим беседовать.
- О чем? У нас своя компания, а у вас своя. Мы редко видимся. Мы не успеваем ни поговорить, ни даже как следует разглядеть друг друга…
- А вы не думаете, что мы могли бы рассказать вам много интересного?
Подошла Таня и сказала: - вот этого не надо делать. Про вашу молодость и как вы женили на себе своих мужей-офицеров, мы уже все знаем. Юля, что ты стоишь, как жертва! Иди отсюда! А-то ты наприглашаешь!
Кофе-таймы мы таким образом отбили, и со мной после этого «барышни» здороваются, а с Таней – нет.
***
Дамы, которых мы не взяли пить с нами кофе, потребовали себе отдельные кофе-таймы помимо кофе, который им подают на завтрак и после ужина. Пока Шамиль варит кофе, с ним кокетничают и объясняют, что слова «портить девок» в русском языке есть. Не обязательно девок. Можно взрослых.
Кофе, в принципе, можно сделать растворимый. Это займет меньше времени, не говоря о том, что растворимый кофе каждый может сделать сам.
Я или Глеб сидим около него и как только кофе в турочках начинает пениться, произносим: Джаник, тебя мама зовет!
- Никто его не зовет, пусть слушает, как надо.
Глеб терпеливо говорит: Шамиль, ТАК делать НЕ НАДО. Это против нравственности. А всё, что против нравственности, ведет к мордобою и уродству. Иди по своим делам, я тебе сказал!
- Не слушай его! Мы клиенты и мы должны получать услуги. Иди сюда. Как тебя? Джаник. Иди обними нас сзади. Юля, возьми фотоаппарат, снимай, как мы кофе пьем.
- Не буду.
- Что значит – не буду?
- Не хочу.
- Шамиль, я предупреждаю, что когда сюда явятся два доблестных офицера советской армии с парой крепких срочников и начнут интересоваться, где у тебя печень, на основании, что ты обольстил двух наивных девочек, их жен, я не брошусь на амбразуру и не буду доказывать, что все было совсем не так и что девочки сами тебя звали. Ты с ними разговаривал? Разговаривал. Ты им улыбался? Улыбался. Что ты после этого хочешь? Чтобы офицеры закрыли на всё глаза и не захотели поучить тебя воздержанности?
- Глеб, какие девочки, это же не Нинка! – растерянно спрашивал Шамиль.
- Это хуже, чем Нинка, потому что Нинка женит на себе от чистого сердца – как пионервожатая собирает в кучу отряд, чтобы дети тайком не курили и не баловались, а здесь я кроме готовности изменять мужьям ничего не вижу. А измена мужу, да по предварительному сговору, да группой лиц – это такая некрасивая штука, что на твоем месте, Джаник, я бы не связывался. Тем более учитывая мнение господ офицеров насчет измены.
И я говорила: - Шамиль, что ты около них все время делаешь? Шамиль, ну ё-моё, ну ходи в других местах!
- Так они зовут!
- Они не тебя зовут. Они Джаника зовут. Ты – Джаник? Ты не Джаник. Вот и пусть ждут, когда к ним Джаник придет.
- Так нельзя, они наши гости. Они деньги платят за то, что у нас живут.
Я попросила: - в общении с ним учитывайте, пожалуйста, что он представитель другой расы и другой возрастной группы. Не надо с ним разговаривать так, будто он прошел с вами гарнизоны и кормил с вами кур пайковой крупой.
- Вы если сами не умеете ни в санаторий как следует поехать, ни мужчин на себе женить, то лучше молчите и учитесь.
- Если мне нравится кормить белок и не нравится беседовать с чужими мужьями, я все равно буду кормить белок. А он все равно будет жить со своей женой, только про нас всех, включая меня, после ваших с ним бесед, будет думать, что мы все – бл…! Сиди и жди теперь, пока ваши разговоры выветрятся из его мозгов и он почувствует себя адекватно!
- Да он и половины не понял. Он же дикарь. Они только стрелять умеют и русских женщин любят.
- А не наоборот? Если судить по нам с вами – не наоборот?

7 сентября 2009
Хорошие были тетки. Веселые. Хотя немножко двуличные. Мне сказали: мы вас научим, как его на себе женить, а Глебу сказали: она некрасивая, злая и неумная. Зачем она вам такая? Давайте мы вам приличную найдем.
Глеб сказал: давайте.
И ему предложили дочь. С самовывозом в Москву. Перед отъездом обе дали ему телефоны своих дочерей (одна из дочек замужем, но не очень удачно, и это нужно поправить, чтобы и замужем, и удачно, и в Москве), и мне интересно, что он с ними делает.
Спросила, он ответил: звоню!
 Логично. А что еще можно делать с телефонами.
***
Вы немного превысили предельные границы пространственного континуума в переводе на человеческий язык значит руки убрал, козел!
***
Помогали Тещечке резать виноград, и я сказала, что тоже хочу красивых и послушных зятьев с тонкими талиями.
- А чего дочек не рожала?
Это правда. В молодости хотим мальчика, чтобы муж гордо объявил всем, что у него сын, и по этому поводу две недели водил всех на шашлык, а в зрелости жалуемся, что у нас нет красивого зятя с тонкой талией.
Как Тёщечка любит своих зятьев, как гордится ими! Как точно знает им цену, и как они знают себе цену!
Глеб сказал, что когда женщина в течение всего лета видит только голых мужчин в коротких шортах, она становится малоадекватной и судит о мужчинах не по их интеллекту, а по талиям. Что с такой женщиной делается зимой, он не представляет.
У него сзади тоже талия. А впереди – живот. И загар начинается ровно в том месте, ниже которого уже стрёмно. Как у всех.
***
То ли в Сочи, то ли во всей стране – день Мотоциклиста. Наши умотали в Сочи, чтобы потусоваться с байкерами, а в десять ехать в ДОЗОР. Алешка до полудня спал на батуте, раскидав ноги по всему черному кругу, и дважды просыпался, чтобы дать мальчикам попрыгать.
Потом Тенгиз привел попрыгать большую русскую девочку лет семнадцати, и Алешка почувствовал себя в теме. Надел на нее всю положенную сбрую и вздернул высоко над кругом, чтобы она не доставала ногами сетки и чтобы только в прыжке дотягиваться до ее ног и с силой тащить их вниз. Когда ребенка с силой тянут за ноги к сетке, а потом отпускают, он взлетает выше своих резинок, зависает в свободном полете и визжит. Так «прыгают» маленьких детей и взрослых девочек. Девчонка взлетала выше резинок и визжала от счастья, но гораздо чаще Алешка взлетал вместе с ней, держась за ее ноги, невысоко, но мощно. Тенгиз стоял на сетке и раскачивался, потом они запускали ее вдвоем и взлетали гроздью, держась за ее крепления. Удивительно, что резинки это выдержали и еще удивительнее, что как только их позвали ехать в Сочи, они опустили девочку на сетку, воспитанно сняли с нее крепления и ушли с батута, опять-таки воспитанно предложив нам с Аней поехать с ними.
Мы не поехали. Там будут байкерши в лифчиках и расстегнутых шортах, с которыми не знаешь, на каком языке разговаривать, а при чем тут мы?
Хампулик вчера пришел и искренне пожелал всем смерти. Сегодня выгоняет козу и также искренне поприветствовал.
- Хозяин идэ?
Какими словами ему расскажешь - идэ хозяин?

***
Осень приходит интересно. Ничего не меняется, кроме воздуха, который внезапно становится ярким и ослепительно- прозрачным, немножко даже прикопченным, как бывает яркой и даже как будто лакированной только что закопченная в коптильне рыба.
***
- Анька, один – орел, а несколько?
- Они по несколько не летают. Только по один.
- Я не об этом спрашиваю. Он – орёл, а они?
- Арёли.
Отличница. Медалистка.
Арёли всю ночь джигитовали с синей дырой вместо левого подфарника, утром приехали и спят. Полная машина энергетика, спящих мужчин и пустых цветных пакетов. И что-то одно воняет.
Стали искать, что воняет – скомканный пакетик с розовыми креветочными глазами и усами.  В большом цветном пакете на полу - остатки жареной утки с тыквой и живой ежик. Единственный неспящий мужчина – Тенгиз – понятия не имеет, откуда ежик. «Наверно, утку пришел покушать». Наверное. Покушал утку и тут же в пакете улегся спать.
Ёжика выкатили из пакета на дорожку. Он немножко попритворялся мертвым, постоял с отставленной задней ножкой, понюхал незнакомый воздух, а затем ему всё резко начало нравиться. Кроме пацанов и Нинки, которые хотят, чтобы он кушал виноград. От их крика ёжик скручивается.
Проснулся Лешка и хмуро спросил: - а где мой ёжик?
- А это твой ёжик?
- Конечно. Мы с ним на Нинке жениться будем.
- С ёжиком?
- А вам интереснее без ёжика? А Нинка где?
- Нинка ёжика виноградом кормит.
- Повезло с женой. Поняяятливая. А Тенгиз где?
- А на Тенгизе ты тоже женишься?
- Чё-т тяжелый какой-то юмор. А где Тенгиз?
- На батуте спит.
- Пошел я с Тенгизом на батут спать. А энергетик где?
- Лёш, иди спать без энергетика!
- А этот… как его…
- Лёша, иди уже на батуте спать.
- Так вы нам обед прям туда принесите, тётьки!
- С энергетиком?
- Ой, не говори слово энергетик. Тошнит уже.

11 сентяюря 2009
Однажды в детстве Глеб побил Алешку за то, что тот вдруг начал всем говорить, что их папа – ортодоксальный еврей. Их папа был потомственный хопёрский казак, и Глеб побил брата с той же убежденностью в чувствах, с какой бил всякого, кто считал, что есть люди и получше хопёрцев, например, донцЫ, и с какой он чуть не побил меня, когда я сказала, что лучше донцов все ж таки кубанцЫ, которые лучше всех. Тут даже Алешка – гипотетический сын ортодоксального еврея, закричал: ты чё, вообще? Да ваша тупость вообще нигде не обсуждается, ты лучше молчи, что ты кубанская, а то мне тебя прям жалко.
- Чего тебе меня жалко?
- Да то что вы идиоты все. Ты уже лучше говори, что у тебя папа из Болгарии и у тебя была в детстве болгарская фамилия.
- А папина мама была кубанская казачка! Ты мою бабушку назвал идиоткой.
- Я твою бабушку никак не назвал, а про кубанцов я даже слышать не хочу. Казаки бывают одни - хопёрские. Другим, считай, что не повезло. На всех речки не хватило. (Река Хопёр)
Но лет в 13 он ходил и всем рассказывал, что их отец – ортодоксальный еврей, и Глеб его за это побил. Ортодоксальным евреем Алешка объявил его потому, что у всех знакомых ребят, если вообще были папы, то они все были либо донцЫ либо городские интеллигенты и ни у кого не было папы – ортодоксального еврея. Что такие люди есть, он узнал во Львове.
И вот здесь начинается интересное. Почти мистика. О том, что существует такой клан людей, как ортодоксальные евреи, я узнала тоже во Львове. Просто я их увидела. Я возила группу детей в горную деревушку Татраньска Ломница в Высоких Татрах, и по пути в Словакию и обратно мы жили во львовском Интуристе. Однажды утром с лифтами произошел как будто сбой, они останавливались, открывали двери, немного ждали и ехали дальше. И в каждом лифте стояли ортодоксальные евреи. Они были очень живописные, опрятные, черно-белые, в длинных черных пальто, в коротких брючках и нейлоновых белых гольфах. У них у всех были длинные завитые пейсы. И почему-то их было очень много. И у них было много чемоданов. Они смотрели на нас из лифта, мы смотрели на них и боялись, что они все в конце концов уедут и смотреть больше будет не на что. А интересно. Просто захватывающе интересно. Ни я, ни дети никогда такого не видели.
Чтобы видеть как можно больше, я спустилась в вестибюль. И в вестибюле их было очень много. Все мужчины. Все черно-белые или серо-серые, я не помню точно, но абсолютно другие, абсолютно не такие как все. С завитыми пейсами, в гольфах, в распахнутых крылатых пальто в августе, в жару. И сами какие-то крылатые.
Алешка, который тогда был школьником, тем же летом и тоже в августе ездил со своим классом на экскурсию Брест- Ужгород-Львов, ночевал в Интуристе и видел, вероятно, тех же ортодоксальных евреев, что и я. Я не думаю, что у них часто бывают съезды во львовском Интуристе, хотя может быть, и бывают. Но вряд ли их приезжает туда так много. Хотя, может, и приезжают.
Если судить по времени и по впечатлениям, мы с Алешкой, который тогда был в возрасте детей моей группы, стояли в одном вестибюле одной гостиницы и смотрели на одних и тех же живописных мужчин, которых было очень много и которые вдруг взяли и разом все уехали, хотя ни одного из них мы ни разу не видели до этого ни в ресторане отеля, ни в коридорах, ни в лифтах.
***
Сегодня наш вечер. С зурной, с аккордеоном и барабаном. Что вообще-то редкая честь для русских. Сосед оставил зурну на столе, мы с Зориком поднялись с нею в нашу комнату, держим на коленях и по очереди осторожно дуем внутрь. Она святая, старая. На нее хочется молиться. Называется ачарпын. Хотя мужчина с европейским именем Эрик, который на ней играет, называется все-таки зурнач. Фигура особо почитаемая. За талант, за ачарпын, за то, что он такой, и за то, что у них всё так. А он выступает гарантом, что всё именно так и будет, и куда придет он со своим старым ачарпыном на серебряных цепочках, туда же подтянется молодой Баграт с трещётками и Костя с барабаном. И будет классно.
А может быть, это зурна и есть, которая из местных амбиций называется ачарпын. Вряд ли пастухи наизобретали много флейт. Скорее всего, придумали одну, а в разных местах ее усовершенствовали и называют по-разному: кто флейта, кто зурна, а кто ачарпын. Когда все соседи одной нации, то живешь в музыке одного народа и думаешь, что иначе не может быть. Когда народ интернациональный, строго говоря – все, кто не разъехался, а остались и живут и при этом играют на всем, что звучит извечно, то чего только не услышишь. Услышишь всё. И тоже думаешь, что иначе не может быть.
Вот на дудуке вчера никто не играл. Хотя Арам, который на нем играет, был в гостях. Дудук – дудочка во всех отношениях армянская, играет на армянских торжествах и только в том случае, если ее не забивают абхазские трещетки, которые забивают все, в том числе и хандру, способную накрыть тех, кто уезжает. Голосок у нее жалобный, страдальческий, а бывают моменты, когда страдать не хочется, а хочется, наоборот – гэч-гэч-гэч!
И всю ночь потом едешь под трещетки и весь следующий день в голове трещетки, сквозь немолчный безудержный треск которых пробиваются барабан и ачарпын. Еще есть такая незаменимая на торжествах вещь как апхерца. Но чтобы ее услышать, нужно, чтобы кто-то умел на ней играть, а поскольку тот, у кого она есть, играет на ней в сухумском этническом кафе, то ее и не было и под нее не пели.
За стол сели в восемь, поднялись в час, пели и танцевали с десяти до часу ночи и разошлись чрезвычайно довольные друг другом. Что вообще-то поразительно. Вроде бы мы не сделали для людей ничего хорошего. Ничем никому не помогли. Даже не особенно улыбались (мне-то вообще не положено улыбаться чужим мужчинам) – и вдруг ради тебя пьют вино из большого рога, говорят тосты, поют Шардаамту, Манчу и Мать Абхазию (это ты действительно любишь, хотя им-то вроде откуда знать, любишь ты это или нет). И вдруг понимаешь, что к тебе хорошо относятся.
И так после этого чУдно на душе. Так удивительно. Так сразу всё очистилось, затаилось и предусмотрительно онемело, чтобы новое хорошее чувство прижилось внутри и не закидалось ненужными разговорами о том, что русскому человеку для того, чтобы полюбить себя, нужно из трех работ оставить одну наименее противную, а абхазам для этого нужно не уезжать далеко от дома. Чтобы после этого целую ночь вообще не разговаривать. А слушать застрявшие в голове трещетки и редких уже ночных цикад.
Ночью уезжаем.
Дважды в каждую нашу длинную поездку сюда бывают неприятные для всех моменты, когда Глеб дает Шамилю деньги: первый раз – на наше проживание здесь, во второй раз – на Алешку и его проживание без нас.
Как будто кота пристраивает: вот здесь индейка, здесь дорогая рыба – варите и ешьте вместе с котом. Шамиль от этих бизнес-таймов звереет, и мне всегда досадно, что именно его Глеб выбрал как главный мозговой центр, который распоряжается финансами. Правда, именно Шамиль ими и распоряжается и делит между собой, Ширвани и Соней.
В первый день нашего приезда, покричав фальцетом и нешуточно пообижавшись (Глеб ему говорит: я тебя убью! – Я сам тебя убью! – Чё, совсем охренел? Как это ты меня убьешь, если я старше? – А зачем обижаешь, да? – Я тебя не обижаю. Не перестанешь орать – я к Теще уйду от тебя жить. Иди отсюда, ты мне надоел уже), Шамиль веселеет, ему нравится покупать целых баранов и форелей, нравится жарить на решетке.
Во второй раз ему уже ничего не нравится. Глеб вручает ему две тыщи долларов, и кончается всегда тем, что с этими деньгами (купюры у нас всегда расправлены, их не принято сгибать даже пополам) он идет ко мне с таким ожесточенным лицом, что я начинаю кричать от ужаса. Глеб догоняет и устало говорит: ну что ты как маленький. Ты олуха моего брата кормишь.
- Он зарабатывает!
- Я знаю, как он зарабатывает. И вообще это не деньги. Это заначка. Вдруг я попрошу у тебя взаймы, а у тебя не будет. А как это так: я скажу – Шамиль, дай взаймы сто баксов, а ты мне ответишь: нэту!
- Займи сейчас!
- Ишь ты какой! И полгода в должниках у тебя ходи. Зимой приедем – займу.
- А правда зимой приедете?
- Будем надеяться. Нам-то чё: резина всесезонная. Ты самое главное смотри, чтобы все мандарины на моем дереве висели! Чтоб я подошел – а всё как штык!
- Будут висеть, никто не тронет.
Пару шамилевых гнутых сотен я потом нахожу то в кармане рюкзака, то в чехле фотоаппарата, один раз постирала вместе с джинсами, а потом мыла под краном и сушила на салфетке, поэтому первое время со всеми вещами обращаюсь осторожно.
Раздача баранов всегда значит, что либо приехали, либо уезжаем и, значит, всё: От ласковых глаз Шамиля – к коллегам с большими животами.

***
До поста мы не разговаривали. Сели в машину и забились по углам. Было ощущение, что каждый сидит в своем углу, хотя кресла стоят ровно и мы сидели на них как положено, пристегнутыми. А все равно было ощущение, что каждый в своем углу, со своими трещетками и протяжной уари-дада. Вроде ничего хорошего для людей не сделали, а надо же так понравиться, чтобы тебе индивидуально спели Шардааманту (здравицу). Я не о себе. Я о Глебе, которого не заставили пить из большого рога, зная, что в наступающих сутках он прочешет на джипе всю Россию. Он только глотнул и передал рог соседу, и пили из него по очереди, до самого дна. Очень трогательное понимание, если знать, как на наших застольях обижаются, если не хлещешь со всеми водку.
Самый младший сейчас племянник Отари из «пляжной мафии». Когда я его впервые увидела в черных брюках, а не в шортах, я даже не поняла, что это он. Первая ласточка цивилизации – первый мужчина в брюках. Онемение коснулось даже нашего ритуала, который тоже послушно онемел. Когда в темноте показались золотые купола Ново-Афонского собора, Глеб не стал ничего петь, а я не сказала: крестимся!
Постояли, молча перекрестились и поехали. От запаха спелой изабеллы и чистого моря – каждый на свое ПМЖ, к своему способу зарабатывания денег. Можно сказать, что мое ПМЖ видно из Абхазии. Птицы, которые летят мимо нас из Новороссийска, долетят до дальнего берега, поплавают в прохладной воде и полетят дальше. А может быть, останутся. Может быть, именно там их инстинкт перелетного гуся окажется вполне удовлетворен и лететь дальше им будет не за чем.
Самое последнее, что зацепилось в памяти: как Соня с Тещечкой прятали от нас Лёшку. Уже после того, как соседи разошлись и остались только свои, Соня с Тёщечкой начали задвигать его за себя и отправлять в постель. Он бы и сам ушел, но из вежливости стоял около машины и ждал, когда мы, наконец, свалим. А они теснили его, и я сначала не понимала, чего от него хотят, а потом поняла: боятся, что Глеб может сказать – Лёха, садись поехали, и Лёха сядет и уедет в Москву.
Он в последние дни метался и измордовал всех. Вроде бы ему и хотелось назад в цивилизацию, но, с другой стороны, что ему в ней делать, если из Абхазии еще не все русские девочки уехали.
В итоге почти трехчасового молчания Глеб произнес фразу, которую если бы не сказал он, произнесла бы я, потому что ни он, ни я ни о чем другомне думали:
- А в итоге окажется, что из нас всех прав один Алёшка, который живёт как хочет. Как хочет – так и живёт.
- Да, он прав. Хотя он не сам это придумал. Когда его поставили перед выбором между Соней и Тёщечкой, которые его любят, и Ленкой, которая твердит, что он урод, потому что не хочет идти к тебе в фирму навешивать людям потолки, он выбрал Соню с Тёщечкой. И правильно сделал.
- А платит за это кто?
- Он бы и без этого жил. Если наши живут и крутятся, то почему он тоже не может крутиться с ними? Может. И еще он внушаемый, конечно. Услышал от местных, что мы живем один раз и после смерти ни с кем из нас ничего хорошего не будет, а всё, что может быть – случится здесь и сейчас, – и его это поразило, он  стал жить по этой заповеди.
- Ничего он не стал. Он всю жизнь балбес! Все слышали, что после смерти ничего хорошего нас не ждет. Я тоже слышал. Но я сколько человек кормлю?
- И мне нельзя. Я сына учу.
- Мы сына учим.
- А нам нельзя. Потому что мы сына учим.
- Знаешь как Тёщечка уговаривала меня его не сманивать! «Не увози Лёщечку! Оставь! Не зови его с тобой ехать»!
- А знаешь, как она меня уговаривала, чтобы я повлияла на тебя, чтобы ты его не звал!
- Я поначалу думал: мужчина в доме. На случай, если обстоятельства. Всё-таки не так страшно. А смотри, вроде бы уже и не актуально, а все равно - как они беспокоились, что он сядет и уедет!
На прощанье я услышала комплимент: что я в тебе ценю, так это то, что ты не лязгаешь что попало когда попало. Вообще-то лязгаю. Но не в этом случае.
Глава третья
ОСЕНЬ-2009
Маруся сказала: ну всё, кончилась наша тишина. Марусе вообще-то пора домой отчаливать. Потому что и лето кончилось.
Она сказала: там море и здесь море. Какая разница, где купаться?
Большая разница. Наше море пахнет цивилизацией, а их море пахнет счастьем.
Въехали в наш двор в шестом часу утра. Глеб помог перетаскать всё на девятый этаж, вышел на лоджию, посмотрел вокруг и сказал: как у вас тут тесно!
Он прав. Даже море тесное. С одной стороны мол, с другой мыс, а это совсем не то, что с одной стороны очень далеко Аджария и Турция, а с другой стороны очень далеко Россия. Мама усадила позавтракать. Всё пресное. В шесть часов я включила радио и пошарила по волнам. Гимна нигде не обнаружилось. Глеб в серых шортах с желтыми полосками сидит, свесив руки с коричневых глянцевых коленей.
- Ты спишь?
- Нет, я думаю. Джинсы сейчас надеть или в Ростове.
- В Ростове.
Открыла при нем бумажник, чтобы вставить в гнезда рабочий пропуск и две банковские карточки – из бумажника вылетела стодолларовая купюра и упала к его ногам. Он задумчиво посмотрел, поднял и протянул мне: - А почему не кучкой?
- Это от Шамиля сюрприз.
- Молодец.
- Я ему сто раз говорила. А ему бесполезно говорить: делает кривые ноги и делает вид, что его обидели. Вот я какой несчастный!
- Молодец. Абрек.

Любимое развлечение  после бессонной ночи в машине - попадать прямо на работу. Только так на нее и стоит попадать. Коллеги так боятся, вдруг ты отдохнула дорого, в хорошем месте и придешь после отпуска красивая, что когда ты приходишь ошалевшая, с драными коленями и говоришь, что отдыхала в Абхазии, они трогательно радуются, что ты отдохнула плохо.
Контора с пятью коллегами, из которых все пять – дамы в возрасте после сорока, имеет одно достоинство: когда ты сидишь за своим компьютером – к этому относятся с пониманием, потому что за ним ты и должна сидеть. Никто не спрашивает: что ты клацкаешь, и не беспокоится, что клацкаешь о нем. Есть время спокойно все осмыслить и записать осмысленное.

17 сентября 2009
Ирина Николаевна пригласила к себе в кабинет пить кофе и спросила: ты нашего Алешку когда в последний раз видела?
Я так долго соображала, почему она назвала Алешку нашим, что она пришла на помощь и задала следующий вопрос: а Глеб когда в последний раз приезжал?
Алешка считается ее законным зятем, а не Сони с Тещечкой. Я не придумала, что ответить, зато успела заметно покраснеть. Она это заметила и задала свой третий вопрос: Глеб тебя бросил?
Я сказала: да!
Ответила на все три ее вопроса и это неуместное «да» прозвучало правдоподобнее, чем правдивые ответы, что Глеба я видела сегодня, а Алешку - вчера.
Потом позвонил Алешка.
- Тебе привет от Ирины Николаевны.
- А кто это?
- Твоя тёща.
- Не надо мне от нее приветов.
- Ну, не бери. Леш, ты не представляешь! Все мужчины в брюках с ремнями – такие некрасивые!
- Да ладно! Одетая девушка – это некрасиво. А мужчина должен ходить в штанах. А я бы уже посмотрел на одетого мужчину. Это мне? Спасибо, добрая женщина.
- Что там у тебя?
- Тёщечка молоко принесла. Говорит – пей.
- Хорошо тебе. И на девочке не женился. И теща любит. А ты что, инжир опять ешь?
- Как понять – опять? Ем!
Тещечка считает, что инжир нужно есть с молоком, и если кто-нибудь ест инжир, то бегает вокруг и сует в руки банку с молоком.
Перед нашим отъездом поставили на стол два низких фруктовых ящика, и Шамиль застилал их шершавыми инжирными листьями, похожими на большую пятипалую лапу, а Лешка должен был аккуратно класть на листья белый инжир. Он и клал, только не в ящики, а в рот. Шамиль, в конце концов, переставил ящики и таз с инжиром в другое место. Алешка перешел на другое место и продолжал разговаривать и есть.
Шамиль сказал: - Леша! Иди кушай прямо с дерева!
- А разговаривать я там буду с деревом?
Увидев, что Лешка ест инжир, прибежала Тещечка с молоком.
- Шамиль, пей тоже молоко! Куда ты его посылаешь? Под дерево инжир кушать? А разговаривать он там будет с деревом?
Сжились. Хотя и тот зять, и тот зять, причем один зять официальный, а другой – совершенно левый.
Р.S. Инжир прокис. Его нужно было за день съесть или сварить из него варенье. Варенье не сварили, ели понемногу, и к вечеру он прокис. А листья свежие.
***
Позвонила моя Алёнка и позвала в Небуг ловить отступающее лето.
- А чего стоим?
- Пешеход. Неразумно не пропустить пешехода на посту ГАИ. Времени займет много.
- И денег.
- Раз все равно сэкономили - давайте тратить!
Поехали ловить лето и нарвались на дождь, еще теплый, летний. Вернулись домой, в душные квартиры. Душные, как наш дом в Абхазии. Только не такие веселые. Без кофе-таймов.
Потом поехали в Малое Псеушхо, походили по ореховому саду и по заросшему цветущей мятой и лопухами руслу горной речки.
Позвонил Глеб и спросил: ты где?
- В Псеушхо, в горах.  А ты где?
- Я тебя просил не задавать мне дурацкие вопросы! Просил?
- Просил.
Значит, в пробке. Если плохое настроение и вредничает, то значит в пробке.
В другой раз он позвонил, когда мы спустились с гор на городской пляж, искупались и смотрели, как на парашюте летает длинноволосая девица. Парашют новый, сине-зеленый, с дырками, а сбруя дурацкая, с каким-то сиденьицем, на котором девица сидела в томной позе, отставив ножку. Тенгизов парашют был без всякого сидения, руки и ноги в свободном полете болтались под ним, как лапы у Винни Пуха, но летать на нем было замечательно. И запускали его с берега, с гальки, а не с вертолетной площадочки на корме маленького катера.
Глеб спросил: что значит прямо с катера?
Я сказала: с катера поднимают и на катер опускают. Человек полетает, как голубь, опустится на корму и невымокшим возвращается на берег. Им не чиркают по воде, не топят и не роняют. Непонятно, зачем он вообще летал.
Тенгизов выцветший парашют из скользкого шелка, на котором должен лететь дядька или девочка, иногда оба сразу, или вдруг толстая пожилая женщина, лежал расправленным на голубом квадрате между двумя трехметровыми бамбуковыми шестами с наконечниками, которыми поднимали купол, чтобы он наполнился ветром. Наполняющий его ветер сносил вместе с шестом мальчика с подветренной стороны, и около него обычно стоял еще один мальчик, который удерживал рвущийся купол двумя руками.
Когда нужно было запустить в небо девочку, на ней особенно тщательно застегивали карабины и затягивали ремни, девочка стояла немного перепуганная, остальные были торжественные. Директор пляжа требовал, чтобы обслуживающий персонал и матросы были в спасательных жилетах, и ребята целыми днями ходили в цветных жилетах. Ходят до сих пор. Просто мы уехали.
Пока человека одевали и учили летать, с ним успевали подружиться и проникнуться симпатией. И хотя смысла в обучении нет, потому что учить летать девочку или грузного мужчину все равно, что учить летать плюшевого мишку, которого будут просто возить по небу, и ему ничего не нужно делать, а только смотреть и болтать голыми ногами, тем не менее до полета и во время полета все строгие, серьезные, с торжественными лицами и симпатией друг к другу. Небо сплачивает, даже если это небо над пляжем.
Чтобы запустить парашют, Глеб надевал автомобильные перчатки без пальцев и объяснял девочке, что на взлете она должна быстро бежать к воде, а взлетев, отпустить дугу и держаться за что хочет.
Желто-синий катер Тенгиза уходил в море и медленно тянул за собой голубой трос, пятеро держали парашют, чтоб не улетел, и когда трос натягивался, девочке говорили: беги! Катер дергал, она делала попытку бежать к воде, но в это время парашют рывком вздергивал ее вверх, ударял босыми ногами о плотную воду и взмывал вместе с нею в небо.
У нас было гораздо интереснее. У нас налетавшемуся парашютисту давали поплавать в открытом море, а чтобы ему не скучно было плавать, разговаривали с ним с борта катера или прыгали за борт и плавали вместе с ним, затем поднимали на катер его и скомканный мокрый парашют, привозили на берег, беспорядочной горой выгружали парашют, раскладывали на синем квадрате между бамбуковых шестов и тщательно разбирали стропы. Мокрые экс-парашютисты очень любили потолкаться среди ребят в сбруе и спас.жилетах, поговорить, посидеть с ними в беседке. Небо сплачивает.
***
Рассказал Алешка: один рок-музыкант с фамилией Гей, добавил к фамилии букву Е, чтобы в звучании фамилии немножко уйти от папы, ортодоксального еврея, и стал Гейе. Папа начал делить недвижимость. Сын взял пистолет и начал угрожать, что застрелится. Папа начал отнимать пистолет и все-таки застрелил его.
20 сентября 2009
Разговаривала по мобильнику с Анзором.
- Что вы делаете на танцевальных уроках?
- Ничего не делаем! Нас пока еще только учат правильно держать спину.
А потом из них вырастают "кипарисовые рыцари". Если бы наших мальчиков учили правильно держать спину, из них вырастали бы мачтовые ели.
***
Лето уходит. По капельке. По лучику. По минуточке. По градусу.
Завтра хлынет дождь и начнется осень.

Позвонил Алешка. Я спросила: - как поживает твоя девочка по имени Ральф?
- А это ты что сейчас сказала?
- Я спросила, как поживает твоя свинья.
- Если ты имеешь в виду мальчика по кличке Антон, то он живет хорошо. Как поживает девочка по имени Ральф - ничего не могу сказать. Не знаю.
- Так ты определился с именем и полом своей свиньи?
- А у тебя что, на нее виды?
- Леш, какие у меня могут быть виды на твою свинью? Я просто спрашиваю.
- Про свинью просто так не спрашивают. Наверняка свежатины хочешь. Отпущу весной в лес - пусть детей рожает.
- Мальчик по имени Антон будет рожать в лесу детей?
- А почему мальчик по имени Антон не может иметь детей?
- По определению.
- Просто ты не оттуда начала. Он будет иметь других свиней. А другие свиньи - иметь от него детей. Я понятно объяснил?
- И будет всем счастье. Поймай мне тоже свинью. Я тоже хочу быть счастлива.
- А ты что, будешь за ней ухаживать?
- А ты что, за своей ухаживаешь?
- Конечно. Я ей корки ношу. Кислички. Она меня узнает, ставит на перекладину копыта. Улыбается. Знаешь, как свиньи улыбаются?
- Выразительней, чем даже собаки. Ты ей говоришь: ах ты моя девочка?
- Я ей говорю: ну что, пацан! Зимовать готовимся?

1 октября 2009
Ждешь-ждешь осени, а когда она приходит – оказывается, что ты к ней не готова, потому что ждала ее праздно и бессмысленно.
Всю ночь лил осенний дождь, барабанил в металлические отливы окон, и я радовалась за нижнюю соседку, которая не выносит шума, особенно по ночам, но при этом настояла на металлических отливах, которые я без нее бы не поставила.
Утром оказалось – права Тещечка в том, что никому нельзя желать зла, даже нижней соседке: самые новые джинсы, ради которых я ждала осени, тесные и не застегнулись.
4 октября 2009
В пятницу позвонил Алешка и сказал: узнай нинкин адрес, мы ей того-сего гостинчиков привезем.
Мужская избирательность: из всех детей запомнилась только Нинка, всех на себе переженившая, принципиальная, с фингалом, с хрипатым басом. Я ответила, что Нинка живет в частном доме на горе,  адрес я знаю, но гостинчики она едва ли заметит, потому что гораздо лучше заметит, что сразу два приоритетных, любимых мужа приехали-уехали, и как вождь краснокожих будет гнаться за машиной до самой Мексики.
- Ты считаешь – и на УАЗе не оторвемся? – спросил Алешка.
- А как ты будешь уезжать на УАЗе, когда она будет стоять и реветь в перспективе улицы?
- Мы ее убедим!
Не убедили. Вышло всё так, как я сказала. За машиной она гналась до перекрестка, так что пришлось вернуться, посадить ее в кабину, покатать по городу и отвезти в больницу, где ее мама работает врачем. А в больнице ее держали всем медперсоналом, и у нас до самого Аше в ушах стоял ее протестующий справедливый плач.
Но самое интересное, что мы с Нинкой чувствуем одинаково, и если бы меня Алешка и Шамиль не взяли с собой в Аше, я бы тоже не заметила их гостинчиков, а стояла и плакала в перспективе улицы.
В Аше мы поехали забрать одного мальчика, который отработал там лето. Судя по разговорам он двоюродный брат Шамиля, а в их республике все, кто не родной брат, обязательно двоюродный. В родне у всех почему-то турки, к которым они ездят в гости из Сочи на пароме.
Аше донельзя зажат горами и притиснут к морю. Прямая улица в нем только одна и вся заставлена УАЗиками и ГАЗами-66, которые бодро ездят в горы на джипинг, и вот в горах, между водопадами – просторно, светло, много места и много интересного. В частности, этническое кафе Тимура со знаменитыми в районе «вечёрками». Днем в нем адыгейская кухня и дегустация местных вин и меда, а вечером в нем танцуют лезгинку. На УАЗиках Тимура написано «Тимур и его команда».
Часа за два до вечерки, когда мы сидели и ели харчо и мамалыгу с курицей, изнутри строения вышел «кипарисовый рыцарь» в чешках, черных лосинках до колен и широкой футболке, которая сваливается с одного плеча. Красивый невозможно, даже красивее Шамиля. У Шамиля глаза небольшие, а у этого – глазищи, которыми он очень эффектно зыркает. Я подумала: гей, и начала на него смотреть. Он подошел к нам, обнял Шамиля, потом Алешку, потом поздоровался со мной и я поняла, что он не гей, а судя по чешкам, танцует по вечерам лезгинку. И еще меня озарило, что я знаю, как его зовут: Аслан Джардания.
Я сказала ребятам: -  я знаю, как его зовут.
Они сказали: и мы знаем, как его зовут.
- Но вы его знаете давно, а я его первый раз увидела.
Алешка сказал: ну говори!
- Аслан Джардания.
- Это что такое?
- Этот парень. Нет?
- Нет.
- А ты не врешь?
- Нет.
- А как тогда?
- А не угадаешь.
Шамиль сказал: Леша, что ты ее путаешь? Фамилию почти угадала.
- Все-таки Джардания?
- Нет.
- А как?
- Дементьев.
- Что – Дементьев? Он – Дементьев?
- Да.
- А имя?
- Ваня.
- Ваня Дементьев? Вот этот парень?
Они мне потом показали паспорт. Самый обычный российский паспорт, согласно которому мальчик действительно Ванечка Дементьев. Ему 16 лет, и на вечёрке он танцевал лучше всех. Правда, я на других  не смотрела, а только на него и еще одного мальчика, который тоже великолепно танцевал.
Суть вечёрок в том, что зрители сначала смотрят со своих мест, а потом выскакивают на эстраду и танцуют. Для этого им нужно перевозбудиться и как следует себя подогреть. Все сначала стесняются, а потом – не протолкнешься, и каждому кажется, что он танцует лучше профессиональных танцовщиков.
Мы с Алешкой на сцену не выходили, а Шамиль выходил и танцевал. Адыги и абхазы – родственные группы и манера танцевать лезгинку у них похожа. Трещетки точно похожи: у абхазов трещетки и у адыгов тоже.
Мальчики уехали. Увезли своего неулыбчивого красавца, зыркавшего глазищами с заднего сиденья. Почти сутки старалась понять, чем он особенный, помимо того, что особенно танцует, и наконец поняла: он не улыбается. Глазастое кавказское лицо способно выражать чувства без улыбок, если от него идет чуть растревоженный убедительный покой. Его не надо усовершенствовать улыбками.
Правда, смеяться он умеет. Время от времени разражался звуками, напоминавшими осыпь мелких камней с горы. Сколько о нем ни думаю (о красавцах хочется думать как можно дольше) понимаю, что в нем не нужно ничего усовершенствовать.
- А как ты попал к Тимуру?
- Я прошел кастинг. Они в обявлении написали: нужны лезгиночники, я приехал, стал танцевать лезгинку, он сказал – ну-ка прекрати, вы все это умеете. Что еще можешь показать? Я сказал чардаш Монти. Стал показывать чардаш Монти, он сказал: я даже смотреть дальше не хочу. Сразу тебя беру.
Чардаш Монти – прямо из моего детства, из спектакля «Соло для часов с боем», который мы смотрели с мамой во МХАТе.
- А как ты его танцуешь?
Показал. Вскинул вверх кисть левой руки, стукнул ею о верхнюю обивку УАЗа – и я поняла, как он танцует чардаш. Как-то они это умеют: делают один жест, в котором заключен целый танец. Как-то они это умеют. Тем более, я до этого видела, как он танцует свою лезгинку.
Принес в машину большую спортивную сумку и мягкого льва в розовой короне с золотыми бубенчиками, которого нес просто так за шею. Без пакета. Сумку поставил назад, а льва я посадила на колени и везла до Лазаревской, из которой вернулась домой на электричке. В Лазаревской мы разъехались каждый в свою сторону.
Я подумала, что льва подарили зрители: он большой, важный, в мантии; оказалось – сам купил у нас в Туапсе. У него две маленьких сестрички, и он одной везет льва, а другой сережки, которые тоже купил у нас в Туапсе, на распродаже – очень выгодно «несмотря что золотые».
После вечёрки, после длинного дня с хорошими людьми легко понимаешь чужую логику. Понимаешь, почему лев (с которым вряд ли сумеет играть восьмилетняя сестра), и почему золотые сережки младшей, а старшей - лев, и почему шестнадцатилетнее усталое лицо без единой улыбки способно выразить радость возвращения домой, сладость отдыха после четырех часов непрерывных танцев, радость встречи с соотечественниками. (И почему, с другой стороны, как я ни билась, я так и не поняла – почему швейная машина и кукла Рапунцель).
Если мы на Юге настолько уже переплелись корнями, что дополняем и понимаем друг друга молча, то почему мы тогда  так плохо танцуем и с такой страстью лезем танцевать лезгинку, разбрызгивая легкокрылых профессионалов, которые танцуют ее прекрасно? И почему мне стыдно перед ним от лица всех русских женщин, которые влезают на эстраду, гикают, машут юбками – и у юных танцовщиков в глазах никакого выражения, как у Шамиля с Тенгизом, которые взяли меня на «морскую прогулку с гидромассажем» с русской семьей из трех человек, и в ней была мамаша лет сорока, натянувшая стандартные плавки до самых сисек, так что спереди и сзади получился кошмар, и когда я увидела глаза Шамиля и Тенгиза с начисто вымытыми из них человеческими чувствами, я попросила ее: а вы не могли бы вынуть трусы из попы?
Она удивилась, покапризничала, посоветовалась с мужем – и вынула. И оказалась неплохой теткой: три роскошных часа в открытом море – с плаванием за катером на веревке, с ловлей на пустой крючек несчастной рыбки-голяка рассказывала мне, какими болезнями болеет, и как  мама от рака умерла.
Но за этим уже барьер, так как не скажешь приехавшим на вечёрку русским женщинам: а вы не могли бы не танцевать лезгинку с этими ребятами, а сидеть и смотреть, как они танцуют ее для вас? Танцуйте у себя дома, с мужьями, в своей компании, но не с этими мальчиками – вы же видите, насколько они делают это лучше вас!
Нельзя. Понимаешь, почему лев и почему сережки, но не можешь объяснить, почему мы расталкиваем мальчиков в их дорогих костюмах и показываем им, как танцевать их танцы - такие, как мы есть, такие, как мы всегда.
***
Позвонил Глеб и спросил: ты где?
Неинтересно спросил, когда я уже вернулась на электричке из Лазаревской, поссорилась с Марусей, и мы с мамой шли по колено в воде по пляжу, как мы всегда ходим с ней и с Глебом.
Правда, ему показалось интересно: вы там еще плаваете? А мы тут уже мерзнем!
Рассказала про нового мальчика красивее Шамиля.
Он неожиданно обиделся: - ты зачем Гимн целое лето слушала, если он не способен научить тебя патриотизму? Вот женщины! Вот непостоянные! Правильно кто-то сказал, что имя вам – вероломство.
Оказалось, Ванечку он знает лучше, чем я. Дольше, во всяком случае.
- Это какой Ванька? Дементеев? А что, он уже вырос? А сколько ему уже? Ну, надо же, как чужие дети быстро растут! И где он теперь танцует? В Аше? А где в Аше танцевать - там одни УАЗы?
Рассказала про этническое кафе Тимура. Опять обиделся – сильнее, чем в первый раз.
- А из Аше вы мне не могли позвонить, когда он танцевал?
- А как бы ты увидел?
- Я музыку хотя бы послушал. Это уже такое жлобство – сами ездим, на Ваньку смотрим, а ты сиди и всем деньги зарабатывай!
- Я понятия не имела, что ты вообще знаешь, о ком речь!
- Конечно! Ты не знала, что я Ваньке и еще одному гению несчастному концертные костюмы сшил, и Ванька из своего вырос ровно через год. А потом я ему сфинансировал поездку в Грецию, из которой он привез статуэтку Афродиты и целый месяц отдыхал у них на Кипре и там ухитрился назарабатывать кипрских фунтов, зато к чертовой матери вырос из второго костюма тоже. У меня просквозила тогда некрасивая мысль, что я посадил себе гения на шею, который будет сидеть на ней до семидесяти лет, но, ты знаешь, за деньгами они больше ко мне не обращались, мед и грибы трехлитровыми баллонами Соне оставляли, чтоб мне передала – это правда, а денег не просили, я даже подзабыл, что есть такой Ванька Дементеев.
- Он Ванечка Дементьев.
- Ну, это понятно, что если красивее Шамиля, то сразу Ванечка.
- Как ты вообще про него узнал?
- Его мать – сонина племянница, мы с Соней однажды срезали мандарины, а она прибежала плакать, вся лохматая, - вай-вай-вай! Сын танцюет, а никто не помогает, костюмы детям сшили – дети виросли, на новые костюмы денег никто не дает, а детей надо куда-то там отправить, никто не финансирует, крутятся сами, как умеют, и где взять деньги? Я сказал: у меня взять деньги!
- Какой ты молодец! Я тобой горжусь.
- А гордиться не надо. Надо звонить и давать послушать.
Ванечку он финансировал, когда мы с ним не виделись три года.
Я рассказала про экспромтных танцорок, и он обиделся в третий раз. Сколько мы с ним разговаривали – столько он и обижался.
- А что такое? А почему русская тетка не может с ним танцевать, или даже вместо него танцевать, если она оплатила свою вечёрку? Какая разница, хуже она это делает или лучше? Он кто? Прынц? Он танцовщик, поэтому он обязан танцевать лучше нее, и обязан все время помнить, что он у нее на содержании: не приедет она на него смотреть – Тимур ему не заплатит деньги. И не хрен глазами зыркать, а нужно улыбаться - как можно шире, до самых ушей и за ушами, и чтобы из-за спины улыбка была видна, а если он это не умеет или не хочет, то пусть становится перед зеркалом и учится.
- Ты всерьез это говоришь?
- Вам с Ванькой, а кстати и с Шамилем, и всей вообще вашей южной своре нужно помнить, что пока вы купаетесь в октябре и по дороге на пляж и с пляжа  собираете грецкие орехи, большинство россиян, которые приедут к вам следующим летом и привезут свои миллионы, уже морозят задницы и зарабатывают бабки, чтобы привезти их вам, и чтобы вы для них танцевали, и улыбались как можно шире, и чтобы ни одному из вас не приходило в голову, что вы лучше кого-нибудь из нас. Вам платят за то, чтоб вы танцевали и улыбались, а не думали о себе, что вы лучше всех! Вы не лучше всех, вы такие же. Просто вы живете в таком месте, куда едут, поэтому у вас самомнение раздутое.
- Всё, теперь я обиделась.
- А это сколько угодно. Я приеду – научу Ваньку улыбаться.

07 октября 2009
Алешкино выражение: мы с ней на разных хит-FMах. Вот и мы с Глебом оказались на разных хит-FMах. Почти неделю друг дружку понять не можем.
Пожаловалась Алёшке, и Алёшка посочувствовал: вот же, сука, фашист! Как Отто Скорсезе. Или Скарлатти. Фашист, одним словом.
Так и не поняла – какой именно фашист.

Вечер - теплый и тихий-тихий, по всем ощущениям ранне-весенний, когда природа замирает перед пышным цветением, все кошки ходят беременные и слышны только люди, которые стараются как можно дольше не расходиться по домам и гуляют в темноте. В такие вечера и ночи природа путается и вдруг зацветают сирень, вишни, фиалки и алыча.
***
Нинкина бабушка травила в доме крыс. Одна крыса отравилась и пошла к водопроводу во дворе попить водички. (Чтобы выжить, отравленной крысе нужно попить воды). Но не дошла. Упала. Нинка по выражению морды крысы и направлению ее движения поняла, что крыса хочет пить, принесла ей водички в блюдечке, сунула мордой в воду и, пока та пила, сидела рядом на корточках и ее жалела. Крыса укусила ее за руку.
Крысу отправили на экспертизу, а что делать с Нинкой – думают всем городским отделом здравохранения.
Позвонила Алешке, рассказала ему про Нинку.
Лешка сказал: - вот  дурочка. Зачем она матери сказала!
- Она не сказала. Она начала орать, а бабушка начала всем звонить, чтобы ее спасали. Ее вместе с крысой на скорой увезли к матери в больницу, как мы в субботу.
- Теперь ее залечат. Представляешь, сколько нас овдовеет из-за Нинки. Тут самое главное – чтоб мама не узнала. Всех в детстве кусали крысы. Только не все мамы об этом знают.
- Меня не кусали.
- Значит, ты их не ловила и не драконила!
- Я их боялась! А как вы их драконили?
- Разными способами. В Дон пускали поплавать. Они плавают, только им это быстро надоедает. Они начинают психовать, кусаются и уплывают в другую сторону. Можно показать, например, кота. Они этого не любят. Кошки, бывает, не хотят с ними связываться и уходят, а бывает – подходят и смотрят, за что можно ухватить. Тут крыса снова цапает тебя за руку и сбегает. А для тебя главное, чтобы не узнал никто из взрослых, потому что это гарантированные сорок уколов. А без уколов сначала поболит, потом почешется, а потом вообще забудешь.
- Леш, а если лептоспироз?
- Когда пацаны выкопали крота и он их покусал, ты тоже говорила – «лептоспироз! Начинается как грипп»! Где – лептоспироз?
- Бывает, Лёша!
- Когда меня в детстве кусали крысы, я никому не говорил и ничем не заразился. А представляешь – если бы я сказал?
- Получил бы в лоб за то, что драконишь крыс.
- Кстати, да. Тут даже не знаешь, кого больше пожалеют: тебя или ее. Померла ваша крыса?
- Откачали. Держат в пустом аквариуме и кормят больничной кашей. Завели на нее карточку и вписали под именем Мзымта. Будут изучать.
- Как ее вписали?
- Мзымта! Это речка, на которую зав.отделением любит на рафтинг ездить.
- Вот бы я ее поплавать туда пустил!
- Вот бы тебе зав.отделением в лоб за это дал!

9 октября 2009
Едем с Ириной Николаевной в лифте. Если бы она была решительная, она бы спросила: где мой зять?
А я бы ответила: его прикормила чужая Тёщечка. Которую он называет – Тёщечка. Которую мы все так называем.
И.Н. хорошая теща. Добрая. Только не востребованная. Являет собой живой пример, как надо непрерывно работать. Даже после пенсии и с богатым мужем. Вот чего бы я никогда не стала делать, так это работать после пенсии, с богатым мужем и трехэтажной дачей на Черном море.

10 октября 2009
- Джаван, ты где?
- В туалэте.
- Что ти там делаешь?
- Сижу.
- Открой дверь, мне нужно спросить.
- Зачем тебе дыверь, если я сижу?
- Открой, я не могу разговаривать за дверью.
Я встала и пошла посмотреть, открыл Джаван дверь или не открыл.
У него наполовину русская жена, с которой он общается на двух языках: беседует по-русски, а ругается по-абхазски. В полной утренней тишине голоса ударяются о гору и некоторое время спустя возвращаются назад. В такие утра понимаешь, как создавалось знаменитое многоголосье: во всем, что звучит, участвуют горы.
Джаван открыл дверь и спросил: - что ти хочешь?
- Джаван, куда коза пошла?
Джаван закрывает дверь и начинает ругаться по-абхазски.
Между тем коза по имени Роза никуда не пошла, а стоит у дыры в заборе и смотрит на другую козу, которая смотрит на нее и жует. Вероятно, со вчерашнего дня. Она всегда жует, и у нее на шее висят бубоны, которые хочется подойти и отщипнуть. Взрослым это хочется бескорыстно, а пацаны подходят и щиплют. Коза перестает на время жевать и возмущается. Поглядев друг на дружку, обе козы одинаково танцующими походками, сталкиваясь боками, уходят в сторону заброшенных дач.
Джаван ругается с женой через закрытую дверь. Жена выдергивает подпорку для фасоли и уходит искать козу.
Я стою на меже, в зарослях пыльной лавровишни и сизой сквозной мимозы. Семь утра. Светлее, чем у нас. И гораздо теплее. Можно идти купаться.
Джаван выходит из туалета и смотрит на меня, как Роза смотрела на другую козу, пока на утверждается в мысли, что он меня где-то видел. Я здороваюсь нарочно громко, чтобы послушать, как голос ударится в гору и вернется. Он молчит, ощупывает карманы безрукавки и наконец спрашивает: - а Нина идэ?
- Она маленькая. Ее не взяли. Очень долго ехать и всего на два выходных.
- Никуда не убегай, - говорит Джаван и уходит в дом. Продолжаю стоять. Смотрю, как гора наваливается на сад Джавана и теснит его; сад в этом месте бесприбыльный, с орехами, калиной и дичающими старыми яблонями. Джаван возвращается с бутылкой из-под шампанского с виноградным соком и передает мне. Для Нинки. Его жена идет на голоса и поскольку наш с Джаваном утренний диалог ей не нравится, вручает Джавану палку и требует сбивать ею со старой высокой яблони скрюченные, покрытые черными бородавками яблоки, которые ей ни для чего не нужны.
Джаван угрожает ей палкой, забрасывает ее на яблоню и ругаясь по-абхазски, вместе с нею уходит в дом. На пол-дороге оборачивается и важно говорит: - никуда не убегай.
Ухожу от межи в свой сад. Некоторые время спустя Джаван кричит. Иду посмотреть, что хочет. Протягивает через межу мешок с грецкими орехами.
- Джаван! Я пока никуда не уезжаю! Я еще два дня здесь буду жить!
Это самое противное, что есть в коротких поездках. Как только входишь в дом, откуда-то являются низкие фруктовые ящики, ставятся на пороге и заполняются всякой снедью. Впечатление такое, будто ты приехала поздороваться, загрузить ящики в багажник и немедленно уехать. Воевать с этим бесполезно: в лучшем случае ящики уберут с дороги, но ты все равно будешь их видеть и помнить, что тебе скоро уезжать.
Лешки с Шамилем нет, они уехали в Краснодар и вернутся вечером. Мы с Аней варим для них хаш на открытом огне.
А началось с того, что вчера в полдень на сотовый позвонила Соня и начала кричать: иди бегом собирайся! Иди бегом! На работе скажешь, что к мужу едешь – тебя отпустят! Иди бегом, а то без тебя уедут.
Идею насчет того, что если отпрашиваешься с работы – говори, что едешь к мужу, придумал Глеб. И она работает. Могут засомневаться, что ты заболела, но если непримиримым голосом говоришь, что «мне нужно поехать к мужу» - соглашаются, что это и правда нужно.
Нинкину маму с двумя другими врачами и их детьми в микроавтобусе привезли на семинар в республиканскую больницу, и нинкина мама записала меня в ведомость вместо Нинки, так что мне положено не только место в автобусе, но и паек в дорогу: банка говяжьей тушенки, два крутых яйца, большой помидор, бутерброд с сыром, пачка печенья и яблоко. Я все это привезла Анзору с Давидом, которые обожают нестандартные подарки, и съели с особой пышностью: на пляже, с Магелланом и его старшим братом.
Море пахнет разрезанным арбузом. Море пахнет счастьем!
***
Соня с Тещечкой по очереди зазывают к себе и жалуются. Соня обижается, что Вера приманивает Алешку, а Вере кажется, что Соня подговаривает его ходить к ней как можно реже. Алешка напоминает обеим, что у него есть законная теща, к которой он уедет, если они не перестанут склочничать. Обе – врозь – расспросили меня о намерениях законной тещи, которую обе считают злой.
Говорю обеим – порознь – что русские мужья живут не с тещами, а с женами, и если Алешка захочет вернуться, то не к теще в Агой, а к жене в Москву. Лица у обеих светлеют. Потом мрачнеют. Спрашивают – когда он собирается вернуться в Москву. Я отвечаю, что пока не собирается. Опять светлеют.
В рассказе Чехова есть две дворняги, которые воруют друг у дружки щенков. Соня и Тещечка ведут себя как эти дворняги и в стремлении заполучить Алешку, которого с запасом хватает на обеих, доходят до сумасбродства. При этом с собственными мужьями, детьми и внуками Соня и Тещечка ведут себя умно и расчетливо. А на Лешке сбиваются.
***
Чехов вспоминается на каждом шагу, начиная от Нового Афона, в котором он прожил несколько дней и написал об Абхазии: «Природа удивительная до бешенства и отчаяния. Всё ново, сказочно, глупо и поэтично. Эвкалипты, чайные кусты, кипарисы, кедры, пальмы, ослы, лебеди, буйволы, сизые журавли, а главное – горы, горы и горы без конца и краю. Если бы я пожил в Абхазии хотя месяц, то думаю, написал бы с полсотни обольстительных сказок. Из каждого кустика, со всех теней и полутеней на горах, с моря и с неба глядят тысячи сюжетов. Подлец я за то, что не умею рисовать».
Сказок он не писал, зато написал «Дуэль», которую я каждый год рассказываю Аньке с Лариской, а они стараются узнавать места, хотя вряд ли места описаны Чеховым с натуры. Описан в общем Сухум и тогда еще маленькие пальмы на набережной, которые теперь толстые и наконец тенистые.
***
Одно из больших октябрьских удовольствий: идти по пустому пляжу, время от времени купаться без лифчиков и медленно, подробно рассказывать «Дуэль» Чехова, которую мало кто читает.
***
Хаш (по-абхазски звучит как хащщь) варят из говяжьей или овечьей требухи, которая похожа на косматый вонючий половик. Её скручивают в рулон, несут к речке, расстилают на чистом дне, полощут и скребут против бахромы ножом, а потом скребком. Вода вокруг делается грязной, зато приплывает рыба, наперебой клюет вымытую из бахромы органику, выбрасывается из воды, серебрится и роится в пятне. Постепенно ворсистая, как будто резиновая ткань делается пушистой, гладкой и ослепительно-белой, как небольшая наволочка. Ее режут на мелкие квадратики и сваливают в чан с кипящей водой.
Всё. Дальше этого чужаков не допускают. Хаш варит хозяйка.
Хаш едят компанией, под чачу и красное вино, и в процессе поедания вспоминают все прежние хаши, которые чем-нибудь запомнились (о привычке абхазов вспоминать, какой хаш, из чего, где и по какому поводу они ели раньше, часто пишет Фазиль Искандер).
Русские добавили бы свиные ножки, но абхазы официально свинину не едят, поэтому в свой хаш ножки не кладут, а добавляют немножко овечьего или говяжьего ливера, лук, чеснок и травки, которые перетирают в ладонях и медленно ссыпают в кипящий котел несколько раз, пока варится рубец. Варится он несколько часов, и на него зовут стариков-соседей, которые, совершенно в духе Фазиля Искандера вспоминают, какой хаш он ели раньше.
Пока Соня варит хаш, уходим с Аней и Лариской по пустому пляжу в Айтар. Лариска беременная, босая, с большим гранатом, который ест прямо с перепонками. На пляже коровы и собаки. Летний копчик висит неподвижно над горой. Тишина такая, что когда над головой летят черные вороны, то слышен тугой, приятный звук их крыльев.
Мы с Аней купаемся, Лариска стоит по колено в воде и ест гранат. В кривой линии последнего шторма посреди чистой гальки в мелком древесном мусоре много выброшенных морем длинноносых грецких орехов с такой толстой скорлупой, что ее вряд ли может раздолбить клювом птица, и пекановых орешков, которые легко разламываются пальцами.
Грецкие орехи я сначала ношу в кулаке и перекатываю, потом раскалываю камнем. Девчонки беспокоятся. Для них это знак, что я хочу есть, а голодный гость – позор хозяину. Объясняю, что попасть на пляж орехи могли только одним способом: высоко в горах выпал смерч, который с потоками воды смыл в речки вместе с травой, кустами, кукурузой и плетеными курятниками упавшие грецкие орехи. Речки принесли их в море, море долго болтало на волках и наконец вынесло на берег. Скорлупа у них толстая, они не просолились, их ядра чистые, маслянистые и имеют ярко выраженный йодистый вкус. В них много йода.
Девчонки отказываются их есть и обижаются. Я ем и собираю их только потому, что вид у них старинный и странный, как у сванских сторожевых башен. На пляже пусто и безмятежно. Плаваем с Анюткой без лифчиков, поскольку вокруг никого нет.
На мелком месте, среди больших камней и водорослей, замечаю небольшой чугунок продолговатой формы. Выхожу с ним из воды и начинаю чистить его песком. На дне найти можно всё. Статую кудрявого Володи Ульянова с октябрятской звездочкой. Пионерский горн. Фрагмент могильной плиты. Анька осторожно спрашивает: - ты его домой хочешь взять?
Конечно, говорю я, и они с Лариской тревожно переглядываются. Это почти наверняка значит, что некоторое время спустя Шамиль сделает принципиально кривые ноги и придет предлагать мне денег на новую кастрюлю.  Чего никто из них все эти годы не может понять, это нашего с Глебом интереса к их сараям, хлеву и чердакам, где у них свален всякий хлам, и откуда мы с Глебом в каждый свой приезд вынимаем поразительные вещи: старинные глиняные кувшины в подпалинах; чайник с чеканкой и крышечкой на носике, который Глеб увез в Москву; статуэтку музы с отколотой подставкой, в платье из пушкинской поры; вилки, которыми невозможно ничего съесть, чтобы не пораниться, с острыми длинными трезубцами. Вилки мы с Глебом поделили пополам. И храним их в полотенчиках каждый у себя дома.
Каждую найденную вещь мы с ним называем раритетом и о каждой честно предупреждаем: - сейчас это дорого стоит. Вам нужно?
– Нет.
– Можно тогда, я это возьму?
- Давай я тебе новие вилки подарю! Как ты этими будешь эсть?
- Мне нужны эти вилки! Ты их отдаешь? Или они тебе самому нужны?
– Забирай, слушай! Только не жалуйся, что язык порезал, да!
Нашего интереса к их истории они не понимают и тягостно размышляют о том, как их старые вещи гармонируют в наших домах с новыми обоями. (Они и не гармонируют. Живут сами по себе. Культура у них малоэстетичная и малоприспособленная, но это культура, и если потребуют что-нибудь назад – мы вернем).
Котелок я приношу домой, отношу в свою комнату и прячу в рюкзак. А когда возвращаюсь во двор, то вижу Шамиля с заранее кривыми ногами, которому Анька успела на меня настучать, и он размышляет, сколько мне денег предложить, чтобы я пошла и купила на них новую кастрюлю.
Они с Алешкой привезли из Сухума неулыбчивого Ваньку «покушать хаши».
Я спросила: - Шамиль, почему ты не стараешься быть красивым? Ванечка совсем не такой красивый, как ты, а смотри как держится: ножки стройные, плечики развернуты.
- А чем я хуже Вани выгляжу?
- Шамиль, ты зачем на кривых ногах стоишь?
- Что ты котелком будешь делать?
- В нем будут стоять горшочки с кактусами. Шамиль, это история, нельзя, чтобы он пропадал на дне. Это твоя история, Шамиль.
- Такие у всех есть.
- Сделай ровные ноги и садись обедать. Новых кастрюль у меня полно. А котелка  нет.
- Он же старый. С трещиной. Давай новий подарю.
- Мне новый не нужен. Мне нужен этот. А за то, что ты предлагаешь мне деньги и я их у тебя беру, меня Глеб ругает сильно. Ему как мужчине обидно, что… Шамиль, иди садись есть! Я забыла, как он дальше сформулировал!
***
Джаван, не зная моего имени, подманивает, как козу: гей, гей! (Козам кричат хейт, хейт!)
Тайком от жены протягивает литровую бутылку чачи (прячет прямо под мой желтый сарафан, который от одного резкого движения может расстегнуться сверху донизу).
- Хозаину отдашь!
- Я его до Нового года не увижу! Мы вместе сюда приедем.
- Сама випьешь! Уходи!
Виноградная чача - 75 градусов.
***
Ванька спокойно сидит за столом рядом с Шамилем, зыркает во все стороны глазищами и не улыбается. Специально проверила впечатление – не улыбается. Понемногу пьет красное вино. Но не хмелеет. Никто из них не хмелеет от красного вина.
Изабеллу собрали и подавили на вино, виноградная беседка легкая, воздушная, вся в солнечных зайчиках, и сверху сыплется не переспевший виноград, а пауки и листья. Когда на тебя сверху падает виноградный паучек, надо взять двумя пальцами пустое место около него. В этом месте тотчас оказывается паутина. Если поднимать руку вверх, паутина тянется вверх, и паук на ней улетает в сторону – куда ему нужно.
***
Ваня рассказал про Аше. Второй по востребованности танец после лезгинки – макарена, которую любят танцевать возрастные женщины (женчины в купальниках). Мальчику 16 лет, - а вокруг женчины в купальниках.
Показал, как танцуют макарену. Как обычно. Тем местом корпуса, которым все народы мира танцуют макарену. Я думала – все давно забыли, а все помнят, как только надевают купальники и видят перед собой красивого танцующего мальчика.
После макарены показал адыгейскую лезгинку. Поставил на стол свой телефон и включил в нем музыку. Шамиль вышел визави. Выстрелили из-за стола Анзор с Давидом и начали танцевать со взрослыми. Ванечка резко прекратил и закричал: я не понял, да! Я солист – или все солисты? Я показываю или все показывают?
- Ты так кричишь, будто ты тут взрослый, - сказал Шамиль.
- Я кричу, что я солист или все солисты?
- Ты всегда будешь кричать, да?
- Я не буду показывать.
- Черкесы неправильно танцуют, - подытожил толстый Ширвани. – Тоже вообще не их танец.
- Лезгинка – черкесский танец. Макарена – не черкесский танец. А лезгинку они всегда танцуют.
- Мне не нравится, как ты на нас смотришь, - авторитетно сказал тесть Шамиля и Тенгиза Леван. – Кито из нас молодой? Ти молодой или ми все молодые, а ти тут главный?
Я спросила: - А можно чтобы Ванечка станцевал один? Как вы все танцуете, я видела. А как он танцует – не видела.
Шамиль взмыл, чтобы напомнить, как мы четыре часа смотрели на Ваньку на вечерке, но перемолчал и сел.
- Тебе макарену станцевать? – спросил Ваня. Балда! Видимо, нельзя, чтобы гармонично развивались мозги и ноги.
Я сказала: лезгинку. Любую. А можно все.
Показал. Две. Правда, не один. Вышел толстый Ширвани и станцевал вместе с ним. Самое интересное, что пока Ваня танцевал, его глазастое лицо жило своею, исполненной патриотизма жизнью, и даже мысли не сочетались с танцем, потому что танцуя с мрачным лицом «Арам-зам-зам» (он показал пацанятам, как правильно его танцевать), он вдруг спросил: - Ширван, ты дробовик зарядил?
- Нет еще. А на кого ти хочешь идти дробовиком?
- Будем стрелять, когда наши выиграют футбол!
Алешка спокойно сказал: не выиграют.
Ваня перестал танцевать и все вместе стали молча смотреть на Лешку.
- Мне тоже не нравится, как ты на меня смотришь, - сказал Алешка и сделал корпусом два неприличных макареновских движения в ванечкину сторону. – Ты на меня зыришь, как будто я плохой патриот. А я хороший патриот, и если бы зависело от моего патриотизма, ты бы этой ночью садил из дробовика. Но они не выиграют. Потому что Германия была в финале Чемпионата и – не хочу никого пугать – весь последний год не проиграла ни одного матча. Это я вам как спартаковский фанат говорю.
- Это ты что сделал? – спросил Ваня, повторив за алешкой макареновское движение.
- А ты что делал, когда мы все сидели и смотрели? Не это самое?
- Я танцевал, а ты сделал мою сторону неприличное движение. Никогда так больше не делай.
- Ну-ка – ну-ка! И что дальше? И почему не делать?
- Я твой гость! Я приехал гости хорошим людям, а ты мне вот так показываешь!
- Ааа, так ты с этой точки зрения? Братан, извини, считай, что не поняли друг друга. Я вообще подумал, что ты мне показал, как это делается, а я типа стал у тебя учиться.
Обнялись и даже поцеловались, и Лешка на руках дотащил Ваньку до приставленной к чердаку лестнице, на которой стоял петух, и они снова обнялись и поцеловались.
Старики помнят, какой хаш они ели раньше.
И этот хаш они будут помнить и будут о нем рассказывать: помнишь, как мы ели хащщ из говяжьей требухи у Валерия Званчба, в том году, когда немецкая сборная по футболу не проиграла ни одного матча, и Алеща винес из дома телевизор, а потом, приложив руку к сердцу, исполнил Гимн, и мы болели за русских, которые проиграли немцам, хотя русский тренер Гус Хиддинг виходил два метра на поле и на него кричали: зайди назад, да, ти нарушаешь!
И это будут хорошие, светлые воспоминания, потому что по-хорошему вместе посмотрели и по-хорошему молча разошлись.
Алешка предупредил, что мы не можем вииграть, потому что немцы не могут проиграть. И ему поверили. Он фанат – он знает. Как он сказал – так и вишло. Достойно продули матч.
На хаш позвали в пять вечера, чтобы успели поесть спокойно. И действительно, успели поесть и выпить чачи, прежде чем Алешка вынес из дома телевизор с длинным шнуром антенны и поставил его посреди стола. И заранее чистосердечно предупредил: ребята, не хочу никого расстраивать, но немцы в этом году не проиграли ни одного матча.
Мужчины опечалились и спросили, что это значит.
- А это значит, что наша сборная может выиграть только в том случае, если немцы проиграют. – Помолчал и добавил: - но они не проиграют.
- А это что тоже значит?
- Это значит, что немцы напрямую влетают в Африку, а нашим нужна победа в стыке. И мы ее сделаем. Легко.
- Что это тоже значит?
- Через черный ход в Африку войдем.
Когда начался матч и сборная вместе со своими фанатами запела Гимн, Алешка поднялся, прижал ладонь к ребрам и спел Гимн вместе со всеми, а гости смирно сидели за столом, деликатно шаркали ногами по виноградным листьям, и когда стадион закончил петь, с надеждой спросили: - теперь поможет?
То ли перепутали Гимн с молитвой, то ли искренне считали, что Гимн так воодушевил команду, что она победит даже в том случае, если немцы не проиграют и этот матч. Когда нашим вкатили мяч, гости погрузились в молчание, которое бережно хранили до конца матча. В молчании Шамиль приготовил и поставил перед каждым кофе. На все отбитые атаки молодые ругались, а старые разводили тяжело лежащими на коленях руками. После матча встали и обиженно разошлись.

***
- Патрис Лумумба ваш?
- Наш.
Это Фазиль Искандер заметил. А они подтверждают: наш!
Еще бы Лумумба был не их, когда вокруг все Казамба, Самамба, Турмамба, Хашба, Абухба, Званчба.
Но если подлинный чернокожий негр - то Джопуа. И о негре нужно писать отдельно.
С симпатией к Фридону Джопуа
Такая фамилия есть, я не придумала. Ее фоносемантическое значение: мужественный храбрый, грубый, большой, могучий. И местные жители не видят в ней ничего смешного.
А в республике есть этнические негры. Выглядят как негры и не обижаются, когда их называют неграми. Не пляжные, в сизалевых юбках, как везде по побережью,  которые в сезон приезжают заработать тем, что они – негры, а осенью уезжают в Краснодар учиться медицине, а местные, абхазские негры, которые жили там всегда. И это правильно: там, где естественно растут пальмы и эвкалипты, также естественно должны жить негры. Правда, они называют себя абхазами.
После бомбежек, когда три четверти населения разъехалось, этнические негры тоже разъехались, потом несколько семей вернулись и начали обживаться заново. Местные власти обрадовались и оповестили другие местные власти о том, что вернулись жители, с характерным довеском «несмотря что негры». Негры пришли в контору и потребовали дополнительных благ не «несмотря на…», а на том основании – что негры.
Один такой этнический негр приехал к нам в воскресенье впаривать нам зимние груши, чтобы они вместе со своими фруктами отвезли их на рынок в Сочи.
Слышу – ругаются. Подошла посмотреть – не ругаются, а эмоционально договариваются, двое наших и один негр. Лешка сказал: Юль, иди с афро-негром познакомлю. С Фридоном Джопуа.
Я поздоровалась и постаралась не смеяться парню в лицо. Но не получилось. Повернулась и ушла в дом. Шамиль остался стоять с Фридоном и с виражением, в котором читалась нежная попытка вникнуть в мое веселье. Он, по-моему, давно не надеется понять природу нашей с Глебом манеры ходить и целый день хохотать без повода среди всеобщей серьезности, как было летом, когда к соседке в гости привезли трехлетнюю девочку с прозрачными кудряшками по имени Шкандыба Шура, но все же ему хотелось бы. И видно, что он старается. Бывает, мы с Глебом объясняем ему на пальцах, что нам смешно, и он делает вид, что понял, но по всему видно, что не понял и ему не смешно. (У меня где-то есть фотографии этой девочки. Однажды она целый день бегала в платьице из какой-то изысканной дерюжки и я целый день ее фотографировала).
Я подумала, что Фридон – имя негритянское, оказалось – местное, немножко грузинское и к тому же эпосное, из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». В ней три витязя: Автандил, Тариэл и Фридон. Два первых имени попадаются теперь, как правило, среди отчеств.
Папа нашего негра в грузинский эпос далеко не уходил и в двух своих сыновьях интернационально объединил два эпоса: руставелиевский и пушкинский, так как младшего сына назвал Гвидон. Гвидон и Фридон Джопуа. Можно сказать, что всё сделал для того, чтобы мальчики со своей фамилией не смогли уехать спокойно жить в Россию.
Лешка сказал: - а что им здесь под пальмами плохо? Я же вот живу.
Действительно живет. Хопёрский казак под пальмами. С московской пропиской в паспорте. И Фридон живет. И Гвидона Алешка адаптировал к действительности, называя Гвиней. Гвиня тоже славный типичный негр – и при этом пушкинский.
Фридон высоченный, легкий, как бывают легкими негры, и очень белозубый. Пупок у него завязан правильно, и этим он отличается от пляжных сезонных африканцев, у которых пупки завязаны почему-то как попало. Папа у обоих чистокровный абхаз, а мама – негритянка, хотя номинально тоже абхазка. Паспорта у всех абхазские и в них написано, что они апсуаа (абхазы).
Я чуть не побежала за фотоаппаратом, чтобы сфотографироваться с парнем в обнимку, как это делается на пляжах, но вовремя сообразила, что Фридон не пляжный, и все сильно удивились бы, если бы я начала с ним фотографироваться. Тем более, что зимние груши у него были жесткие, и их не хотели брать.
Он взял из ящика длинную зеленую грушу, сильно постучал ею о край стола и показал, что с ней от этого ничего не сделалось. Уместнее было бы показать, как эту грушу есть.
Над низким фруктовым ящиком кружили осы, а когда мы немного расковыряли груши, то в углу оказалось небольшое осиное гнездо, из которого начали вылетать мелкие злые оски и нешуточно жалить в открытые места. Шамиль выбросил гнездо из ящика в дождевую бочку и пальцами отковырял от фанерной стенки его остатки вместе с сидящими в сотах осами. Они на него сердились, но почему-то не кусали, а покусали нас с Лешкой: Алешку в бок, а меня в колено. Я побежала отмачивать колено в море и долго плавала, но нога все равно распухла. Через два часа у меня были две разные ноги, одна от колена вниз горячая, красная и толстая, а вторая – обычная, причем никто из местных не имел такта этого не заметить и не спрашивать, почему я вместе с Алешкой не пошла к Соне, которая сделала ему медовую примочку, и у него ничего не болит и не распухло, а у меня распухло, болит и крайне неловко в присутствии нескольких мужчин ходить в очень коротком халате на двух разных ногах.
Фридона усадили обедать. Оказался веселый, свойский. Говорит, что абхазские негры не негры, а эфиопы, потомки эфиопов, и что сами эфиопы не негры, а наполовину евреи. Рассказал, что после второй бомбежки Красный Крест предложил им ехать в Америку и жить общиной. Несколько семей увезли в Москву, а из Москвы в Новый Орлеан. Соседи уехали, а они остались, так как в их семье никто не погиб и дом был абсолютно целый, только повылетали стекла. Папа-абхаз посмотрел, как мандариновый сад плачет черными слезами, и сказал: никуда не еду. И никто никуда не едет.
Остались и живут.
Через несколько лет две семьи из тех, что уехали, вернулись со странным объяснением, что «там нигде нельзя лечь и полежать, а у нас  можно лежать на траве и под деревьями". Причем если лежать под грецким орехом, то орехи будут сыпаться прямо на тебя и их можно лежа разламывать и есть. Ничего не могу сказать: ни разу в жизни не видела, чтобы у нас или в Абхазии на траве и под деревьями лежали негры. Видела, как они работают или, наоборот, бездельничают, но всегда сидя или стоя. Что он имел в виду – в принципе понятно.
Убедительно попросила Алешку взять его груши в Сочи. Лешка возразил, что у Фридона точно такая же машина (ну не такая же, а зеленая копейка), на которой он может сам доехать до Сочи и продать свои груши отдыхающим. Будет стучать перед каждым покупателем грушей о прилавок и показывать, что они железные и что им ничего не сделается, если их несколько суток везти в поезде. А дома нужно разложить на подоконнике, и как только они пожелтеют и заблагоухают – начинать есть.

Алешка ходит в оранжевых шортах и в большой шелковой косынке вокруг горла. Косынка в белую и красную крапинку, с заплетенными хвостиками и видно, что очень дорогая. Косынка его девочки.
У него новая девочка по имени Олеся, которая работает визажистом в сухумском косметическом салоне.
Я спросила: умная?
Алешка ответил: визажист.
- Ка.
- Чё такое?
- Девоч-ка. Визажист-ка.
- А при чем тут умная?
- Действительно. А что она делает в салоне?
- Деньги зарабатывает.
- Я имею в виду – каким образом визажисты зарабатывают деньги?
- Они визаж делают.
- На чем?
- Не знаю. Главное, что этот пидарас катер не дает. Мне нужно за ней красиво ухаживать, а эта сволочь не дает катер. Можешь представить?
- Ужас.
- Да не так страшно. Там у них еще делают татуаж. Не хочешь? Я могу тебя отвезти: они тебе сделают татуаж по льготе. Скажу, что родственница.
- А это что такое?
- Расскажут. И покажут.
- Леша! Нельзя женщине в лоб говорить, что она настолько несовершенная, что ее нужно везти в сухумский салон и делать ей татуаж по льготе.
- Я думал, что ты обрадуешься.
- А где это? Она не сказала?
- Где их салон находится? Возле рынка.
- Где находится зона татуажа?
- Вот ты темная!
- Несмотря что родственница.
- Короче! Приедет моя девушка – ты ее обо всем расспросишь.
Девушка приехала и оказалась крошечная, тоненькая, с узеньким личиком умной крыски, пышной челкой и большущими глазами. В джинсах, маечке на бретельках и зеленых кружевных сапогах. Весит килограмм тридцать, голосочек как у четырехлетней девочки. На вид ей от четырнадцати до двадцати семи. Но раз в ее биографии присутствует косметический салон, то можно предположить, что двадцать.
Очень симпатичная пара, очень оригинальная, хотя наводит на мысль о педофилии.
Алешка спросил, что такое татуаж. Девочка ответила, что это коррекция бровей и губ.
Алешка отнес ее в катер, и они вместе с красивым Ванечкой и Шамилем вышли в море ловить на пустые крючки несчастную рыбу-голяка.
Это очень странная рыбка нормального вида и размера, удобная тем, что без чешуи, и с ничем не объяснимой манерой нанизываться на пустые крючки. В море забрасывают удочку с леской, на которой сразу шесть блестящих крючков, и рыбки быстро-быстро проглатывают все шесть, после чего их снимают и бросают в ведро с водой, а в море забрасывают крючки без всякой наживки.
Ловля голяка больше напоминает его массовое самоуничтожение, поэтому в море «на голяка» я никогда не хожу. Голяк – он и есть голяк. На берег его привозят уже уснувшим.
Проплавали они часа три, и Лешка приветствовал наши сторожевики воздушными поцелуями, криками и жестом широкого объятия. Нельзя сказать, что на борту сторожевиков ценят алешкино гостеприимство, которое по-абхазски называется ачеджика, или оно им для чего-нибудь нужно. Хладнокровные катера отпугивают его звуковым сигналом и уходят в сторону, а впечатлительные, или, наоборот, бдительные, подходят поинтересоваться, чего он хочет, и когда убеждаются, что ничего не хочет, кроме того, чтоб отсыпать рыбы, которую они сами ловят на голые крючки, просят держаться ближе к берегу, не орать, как потерпевший, и не махать руками.
Шамиль, который боится в результате алешкиного миролюбия лишиться катера, возвращается на берег бледный и злой, как черт.
На берег привезли почти полное ведро рыбы, которую прокоптили и съели. За обедом говорили о Свято-Кантонитском соборе, который стоит весь в лесах с золотыми куполами. Соня сказала: я когда церковь захожу – всегда плачу. Ничего не могу поделать – всегда плачу.
Лешкина девочка детским голосочком важно сказала: Это так и должно быть. Это очищение. Алешка важно оглядел сех. А девочка жалобно смотрела на мои разные ноги и раз постеснялась спросить, почему они такие, значит, подумала, что я всегда хожу с дыркой над коленкой.

***
Чтобы сильнее понравиться Олесе, Алешка надел рубашку на молнии, с белыми полосками адидасовского вида и буквами ТОКYО на спине.
- Зая, ты ее из Японии привез? – спросила Олеся.
Зая ответил: как ты догадалась? Чё, там Токио написано?
- Вот такими буквами!
- Это когда мы с Юлей в последний раз были в Японии.
- Вы с ЮЛЕЙ были в Японии? – с сильным нажимом на слово Юля, спросила девочка.
- И с братом. С Юлей и с братом.
- А что вы там делали?
- Катались.
- Просто катались? А договоры никакие не заключали?
- Заключали. Договоры на поставку запчастей к японским праворулькам. На стройматериалы. На сайдинг. Брат заключал договоры, а мы катались и смотрели Японию.
- Красивая?
- Да как сказать…
Я сказала: некрасивая. Странная. В тумане. Или мы просто время выбрали такое некрасивое, когда она вся была в тумане, в снегу, в дожде. Однажды мы взяли напрокат Мицубиси Паджеро Юниор и поехали в Нагано. Посмотреть Нагано и искупаться в термальной ванне. В тот день Япония нам понравилась.
- В тот день она была вся в тумане.
- Такая дымчатая! В тот день шел снег, но было не холодно, только очень сыро, сумеречно с утра и непонятно: день сейчас или вечер, и что сыплется сверху: снег или дождь. А может быть, просто туман сгустился и сыпался на землю. А на земле была катастрофа: толстый слой разъезженной каши из снега и воды, воды было даже больше, чем снега, и всё чавкало и разлеталось веерами из-под колес метров на пять, а когда ударяло в бок нашей машины из-под встречных, то казалось, что будет вмятина.
- И людей было мало. Люди сидели по домам и грелись. Знаешь, как греются японцы? У них посреди комнаты на листе железа стоит жаровня, и они сидят вокруг нее греют животы.
- А домА почти все были некрасивые, панельные пятиэтажки, похожие на наши хрущёвки, никак особенно не украшенные, только в иероглифах. Но вдоль трассы было много кафе и мотелей. Они были интересные, украшенные.
- С большими ценниками. Японцы на щитах рисуют, что и за сколько можно съесть в кафе и сколько стоит номер в мотеле. Можно ехать и выбирать, где вкусно и дешево поесть, а после дешево и уютно выспаться.
- А людей не было совсем.
- Люди попрятались и сидели по домам, хотя я не помню точно: был тогда выходной день или самый обычный будничный. Если день был будничный, значит, все работали.
- Это точно был не выходной день, потому что школьницы в гольфах шли из школы, и мы им махали и кричали, и старались их не забрызгать снегом, а они махали  нам.
- Они были в гольфах и черных юбках одной длины, строго по колено. В Японии есть школы, а которых очень строго следят за внешним видом, и девочки во все времена года и при любой погоде обязаны носить гольфы. Школьные инспекторши имеют право смотреть, что у них под юбками, чтобы они не надевали ничего лишнего. Им нельзя, например, надевать колготки. И эти же инспекторши контролируют длину юбок, чтобы девочки не подворачивали их на поясе.
- А девчонки веселые. Чё-то там такое кричали.
- По-японски. А сверху на них были какие-то куцые курточки, плохо приспособленные к зиме и снегу. Или это просто казалось, что они плохо приспособлены. Может быть, они, наоборот, были модные на японский манер.
- Девчонки были веселые и вежливые. Мы старались их не заляпать снегом. И когда все выше и выше поднимались к Нагано, то туман становился все гуще и гуще, и все машины ехали с включенными фарами и противотуманками, а все равно были как призраки, все одного цвета и по сторонам почти ничего не было видно, только туман и в нем деревья.
- А на перевале попалась бабка. На перевале, вдали от всякого жилья, шла старая японка с палкой, вся в черном, как ворона, и посторонилась, чтобы мы не забрызгали ее снегом, и мы подумали, что ее нужно подвезти, но почему-то не остановились, и эта бабка всю ту поездку была укором совести, я все время думала: дошла она до своего дома с жаровней или так и идет под дождем, в тумане, вдали от всякого жилья.
- А может, ее взял кто-то из своих. Японцы вежливые, и бабка наверняка попала к себе домой.
- А в Нагано мы тоже почти ничего не увидели, хотя нам все говорили, что там красиво. Он был весь в снегу и в тумане, и на улицах совсем не было людей. Мы подъехали к термальному источнику, заплатили и вошли. Народу там почти не было. Ни легковушек, ни туристических автобусов. Все сидели по домам. Или, наоборот, работали.
- А выглядит это так: большой дом вроде бассейна. Заходишь и платишь. Потом раздеваешься и идешь в типа комнату, совершенно пустую, с лесенкой. В комнату, где вместо пола вода.
- Горячая.
- Очень горячая вода. Ровно такой температуры, чтобы только не свариться. Сначала терпишь с большим трудом и опасаешься за свои родинки и запчасти – как бы не испеклись. А потом делается так хорошо…
- Как ни разу в жизни. Сидишь в кипятке по шею и слышишь, как в тебе открываются все поры. Сидишь и не хочешь выходить, и как птица феникс, заново рождаешься в кипятке из пепла.
- А то еще есть бочка. Называется фураке. Большая деревянная бочка с лесенкой и сиденьями внутри. Если вас много, то вам дают большую бочку, в которую можно влезть всем корпоративом. И японец с большим объективом вас фотографирует. А потом вы выкупаете у него такие длинные фотографии, панорамные, развернутые, где вы корпоративом сидите в бочке. В ней тоже горячая вода. И еще дерево лечебное. Сидишь и омолаживаешься. И все мысли конкретно об одном: где моя Олеська!
- Зая, когда мы туда поедем?
- Заработаем денег и поедем.
- А когда вылезаешь из кипятка, то сильно хочешь есть. Идешь весь обновленный, чистый, весь такой распахнутый миру…
- И сильно хочешь девочку…
- И в тебя извне вливается все хорошее.
- Вместе со снегом и туманом. Едешь, выбираешь себе кафе, и чувствуешь, какой ты под одеждой горячий, чистый, и как у тебя кожа как будто перфорированная, вся в мелких дырочках.
- Находишь европейскую кафешку, где сидят за столом, а не на полу, и по картинкам на щите выбираешь себе поесть. Не сырую рыбу, а жареное мясо и суп на первое. Официантке просто показываешь пальцем: это, это и это. Порции огромные.
- Да, на троих можно взять один обед, и всем будет достаточно. Огромные порции и стоят дешево. Не то чтобы совсем копейки. Но дешево. И она сама предлагает вам раскидать одну порции в три тарелки.
- А обезьяны купаются в озерах?
- Скорей всего. Только за туманом не видно. Очень густой туман, а в нем вполне могли сидеть обезьяны и купаться. Горячие озера видны в тумане по тому, что над ними он плотнее и напоминает облако. Или большую тучу.
- И вокруг горячих озер нет снега. А просто мокро.
- Мокро и очень чисто.
- Япония вообще чистая. Они не выбрасывают из машин никакой дряни. И ничего не бросают под ноги. Поэтому там везде очень чисто.
- А потом мы еще заехали купить золотое колечко глебовой дочке.
- Дашке. В магазине спросили: какой у нее размер? А черт ее знает, какой у нее размер.
- Я предположила, что 15 с половиной. У меня в институте был пятнадцать с половиной.
- Там у них другая манера выбирать золото. Там не ходишь вдоль прилавков. Там тебя сразу усаживают в кресло, ставят перед тобой чай и спрашивают, что ты хочешь. Если ты говоришь: кольцо, то тебе начинают приносить в коробках кольца, ты на них смотришь и выбираешь, а если ты не знаешь, какой размер у твоей девчонки, то перед тобой ставят несколько девчонок, они вытягивают руки с прямыми пальцами, и ты смотришь, какие пальцы больше всего похожи на пальцы твоей девушки. И покупаешь ей кольцо нужного размера.
- Золото там дешевое.
- Не очень дешевое. Но красивое. У них там стиль особенный.
- Очень изящный. И упаковывают тщательно. Одно колечко упаковывают в четыре разных пакетика, мешочка, коробочки, бумажечки.
- Это чья была девочка?
- Это дочка Глеба. Она с нами не ездила.
- И что, и подошло ей кольцо?
- Говорит, что подошло. Она его носит.
- Зая, а когда мы с тобой в Японию поедем? Только чтобы там не было тумана.
- Аа, ну это, наверное, летом надо ехать. Соберем денег и поедем!
Р.S. Ни я, ни Глеб, ни Алешка никогда не были в Японии.
И рубашка с большими буквами ТОКИО на спине привезена не из Японии, а я купила ее сыну на распродаже за 400 рублей. Алешка приехал ее надел – и в ней уехал.
22 октября 2009
Стояла у окна офиса и увидела особенное: Алешка переходит дорогу к магазину «Таврида». В оранжевых шортах и с пышной косынкой вокруг горла. И приехал он, собственно говоря, не ко мне, а к тёще, которая потребовала, чтобы он приехал.
Все лето на входе висело объявление, что вход в шортах и купальниках запрещен; в начале октября его сняли, но в шортах все равно не пускают. Особенно в оранжевых.
Лешка вышел из Тавриды с банкой НЕСКАФЕ КЛАССИК. Выглядел как пед. Причем, такой, о каких говорят – противный. У него заурядное русское лицо, которое трудно сразу запомнить, но трудно и чем-нибудь испортить. Понятно, что не Шамиль, но девчонкам нравится, девчонки его долго помнят после того, как он их уже забыл. Я смотрела и не могла понять, как можно за полторы недели переродиться в педа. И по лицу Шамиля было видно, что новый алешкин образ ему не нравится.
Я спросила: ты кофе кому купил?
- Теще.
- Леша! К теще с дешевым кофе из Абхазии не ездят.
- Я ей денег дам!
- Леш! Чего я не могу понять?
- А чё ты так странно формулируешь?
- Потому что нервничаю.
Шамиль возмущенно сказал: с ума сошел, да? Мы все ему говорим!
- Вот так они меня целыми днями гасят.
- А Соня с Тещечкой?
- Умные. Решили, что у меня ресницы от хорошей жизни выросли.
Я поняла: ресницы. Серенькие, стрелочками. Наверняка визажисточка придумала, у которой реснички тоже серенькие стрелочками.
- Леш, ты с ума сошел?
- А что так сразу?
- Леша, никому не интересно, что у тебя девушка – визажист. Ка. Это она придумала?
- Конечно, она придумала!
- А если мы по ресничке будем отрывать – это болезненно?
-Да кто ж вам даст!
- И ты к теще пойдешь с этими ресницами?
- А ты хочешь, чтоб я их снял?  Тёща не заметит.
- Леша, ресницы она заметит. И кофе она заметит. Заметит, что это не фейхоа и не полбарана.
- А я ей денег для Лильки дам.
- У тебя столько нет, чтоб она обрадовалась. И выглядишь ты как пед. Извини, пожалуйста. Когда, Олеська сказала, они осыпятся?
- Натуральная норка, между прочим.
- По льготе?
- Даром.
- Ты к теще с ресницами пойдешь?
- Ты еще сколько раз об этом спросишь?
Шамиль остался сидеть в машине, а Лешка, которому нужно было увидеть тещу - и не на даче в Агое, где он не знал бы, когда оттуда выберется, а в атмосфере офиса, где ей не дадут на нем сосредоточиться, пошел со мной к центральному входу с убежденным лицом фаната-смертника. При этом его задница пританцовывала либо от презрения к охранникам, которые придерутся к его оранжевым шортам, распахнутой кофте с ТОКИО и нежной олеськиной косынке, либо от сложных чувств к теще, от которой он не ждал ничего хорошего.
Русские люди очень много чувств выражают задницей. Это предположение подтвердилось летом, когда разочарование в абхазской кухне сделало выразительными не лица, а  спины и задницы наших «барышень».
Действительно – ни охранникам не понравился его вид понурого коня с загорелыми ногами в нарядных шлепанцах с рыбьими скелетами и лицо с золотистыми бровями и нежными ресницами из натуральной норки, ни Алешке не понравились симпатичные секьюрити и интерес, который они проявили к цели его визита, паспорту и шортам.
Когда я пришла в кабинет Ирины Николаевны, он сидел, свесив руки между коленей, с выражением предельной досады и желания выбраться живым, как на собеседовании, когда и работа не устраивает, и начальник не нравится, а все равно сидишь и стараешься понравиться.
Даже его лопатки под красной рубашкой выражали столько чувств, сколько редко может выразить обиженное лицо и даже задница, и по спине было видно, насколько ему всё непривычно, противно, дико и как давно он отвык от того, что от него могут чего-то требовать помимо того, чтобы он кушал мацони майонезными ведерками. И в нем так хорошо, так душевно читалась тоска по его незаконной Тещечке, молодому душистому вину,  присвоенной свинье,  визажистке с надутым личиком, что я ему позавидовала, несмотря на тещу.
И.Н. поставила перед ним блюдечко с маковыми сушками, которые он ломал в кулаке и ел, обсыпая маком колени и голубое ковровое покрытие. А потом налила нам обоим кофе. Не Нескафе классик из алешкиной яркой банки, а густой натуральный кофе, который сварила в турочке.
- Не пойму, что мне в нем не нравится, - поделилась она со мной. Я ответила, что мне он нравится. Что он симпатичный, виноватый и нравится мне еще тем, что напоминает Глеба.
И.Н. обрадовалась и подтвердила, что Алешка такая же сволочь, как старший брат. Я повторила, что Глеб мне НРАВИТСЯ и что они с Апешкой не сволочи, а люди с позицией, как хопёрские казаки и вообще казаки, которые все с позицией, причем крайне твердолобой.
- Так, алё. Я обидеться за казаков могу вообще.
- Леша, давай ты не будешь обижаться за казаков, а-то я пойду работать.
- Не надо идти работать. Сиди пей кофе.
- А в чем его позиция? – спросила Ирина Николаевна. – Ты посмотри, какой он нарядный. Нарядней, чем мы с тобой. В этом его позиция?
- Он за сыном  моим донашивает.
- Женский шарф?
- Что в машине нашел – то и надел. В машине после курортного сезона все можно найти. Кроме подброшенных младенцев.
- Избави Бог, - серьезно сказал Алешка.
- Так в чем твоя позиция? Нарядиться в шорты и приехать на охранников наорать? Скажи спасибо, что они в хорошем настроении.
- Не надо меня охранниками пугать. Меня один раз семь абхазов к стене прижали – и я не испугался.
- Леша, семеро. Семь визажисток, но если абхазы мальчики – то семеро. Это когда было? Когда ты им сказал: мне не нравится, как вы на меня зырите, и они прижали тебя, чтобы показать, что никак они на тебя не зырят, а потом отпустили и ушли?
- Правда, иди работай.
- До свидания.
- Нет, не до свидания. Тёща интереснейшие вещи тут рассказывает.
Ничего особенно интересного теща не рассказывала, а ругала его за то, что он не поздравил дочь с первым сентября. Все поздравили, а он – нет, и Лилька два месяца ждет, пока он про нее вспомнит. Лешка сказал, что про дочь не забывает, но никогда не считал праздником первое сентября – потому и не поздравил. На самом деле он и мы все забыли, что к школе нужно отправить Лильке деньги, на которые ее мамаша купила бы что-нибудь очень дорогое и непонятное всем нам, вроде сумки биркин, омолаживающего крема  или посещения СПА-салона.
Алешка отдал  сложенные пополам купюры, откинулся назад и даже ноги засунул так далеко под креслом, что из коридора зашли посмотреть, как он это делает, и по-моему, хотели сфотографировать, но постеснялись И.Н. с ее черными глазами под черными бровями.
  И.Н. взяла деньги, расправила и убрала в стол. Потом сказала, что ожидала большего. Хотя для Алешки в условиях места, где он сейчас живет, это большие деньги. И сколько фейхоа продали за эти деньги, даже представить страшно.
Я смотрела на него сбоку, определяя место склейки родной ресницы с норковой, и хотя склейки не нашла, зато отчетливо вспомнила, что его собственные ресницы напоминали пушистые метелочки с золотистыми концами, в которых просверкивали лучики. Его собственные ресницы были интересные, и зря Олеська их усовершенствовала.
Родные ресницы были прикольные, новые – дорогие. И жалко норку, которая бегала и по-своему была счастлива, а потом ее поймали, убили и наделали из нее ресниц.
Не знаю, как он понял мой взгляд, но он вынул из кармана и протянул мне мобильник с олеськиными фото. На фотографиях она в белой тунике с пуговками, похожей на измятую ночную рубашку. Судя по выражению скрытного и строгого личика она побывала под бомбежками, и если по возрасту этого не помнит (хотя может и помнить, дети иногда помнят), то в выражении личика это отразилось.
Наверняка в ее биографии, как в биографии Шамиля, есть много такого, чего нет в биографии благополучной Ирины Николаевны, которой непонятно зачем понадобились деньги от неручного, прикормленного другими зятя.
***
Я вдруг поняла, что мне нравится в Лешке и во всех знакомых абхазах, и почему я цепляюсь за них мыслями, желаниями и даже корнями организма, которые врастают в их глинистую землю, так что их оттуда не вытянешь, и я, похоже, застряла там навеки. Мне кажется, это касается и Алешки, который остался и живет.
Почему мне легко о них думать и чем они отличаются от коллег моего отдела. На работе всегда большие и малые угрозы, самая страшная из которых – потерять работу. А в моих приятелях никакой угрозы нет.
От Ирины Николаевны шла привычная угроза, и мне хотелось убраться из офиса к Шамилю, в УАЗик, пропахший фейхоа, а строго говоря, уехать с ними, сидеть на пустом пляже и долго, без мыслей, без желаний смотреть на серебряную воду, в которую входишь - и плывешь в расплавленном серебре.
Видимо, мы с Алешкой одинаково думали и чувствовали, потому что, когда нам надоело слушать о трудной любви его жены к успешному коллеге, зарплата которого в период кризиса колеблется от 150 до 170 тысяч, мы начали тихо разговаривать. Он задвигал лопатками, распрямился в кресле и спросил: - а почему у тебя старуха черная? Японки не ходят в черном. У них даже траур белый.
Теща отвлеклась от успешного коллеги и спросила: - что такое?
- Да это мы тут разбираем одну старую проблему.
- Это от желания быть честными. Бабка на Шаумянском перевале была вся в черном. Черная на белом снегу. И ты переживал, что мы ее не взяли в машину. А мы были за нее спокойны: хочет идти одна через перевал – идет одна через перевал.
- А ты почему не переживала?
- Потому что она у себя дома. Потому что там все армяне, и первая же армянская машина ее возьмет.
- Она армянка была?
- Конечно. В Шаумяне все армяне. С фамилией Шаумян. А в Терзияне все с фамилией Терзиян. Японка не могла идти в черном, а армянки ходят, хотя сыновья не относят их на гору и не скатывают в пропасть, как только подрастет младшая внучка. Я сказала про нее от желания не врать.
- Ты домой ехать собираешься? – спросила теща.
- Если б вы не позвали к себе сидеть – я бы уже ехал.
- Я тебя спрашиваю не про херню, из которой ты приехал. Ты думаешь возвращаться на родину, в семью?
- Теща, а вы кого имели в виду под словом херня? Если вы ксенофобка или скинхедша – побрейтесь налысо, а я вам за это гриндерсы подарю.

***
Разница между Тещечкой и тещей: Тещечка никогда не назовет херней ни целый народ, ни единого представителя этого народа. А теща – может. Ей это – два пальца об асфальт.
Он вздохнул и почесал один глаз, потом второй: не как обычно люди с ненакрашенными глазами прижимают ресницы сверху и как будто втирают в нижнее веко, а как его научила Олеся: осторожно указательным пальцем поддевать снизу и загибать наверх.
И.Н. некоторое время молчала, и неожиданно ее озарило: - я поняла, что мне в тебе не нравится. Ты почему на Волочкову похож?
Я сказала, что на Волочкову он не похож, хотя мне Волочкова нравится, потому что она очень выдержанно держится в поединках с Собчак, с которой я не могла бы держаться выдержанно, а публично материлась бы и даже, наверное, дралась.
И.Н. переждала мою фразу и попросила: иди к себе работай.
И я ушла – но не работать, а посидеть с Шамилем в машине и подышать воздухом, в котором нет ни капли угрозы. Сказала ему: вот она, Голгофа. И он молча улыбнулся. Витиевато, как обычно улыбаются кавказцы в нашей стране, виноватые за свои лица и свое происхождение, чем безобиднее - тем больше перед всеми виноватые.
Мы молча дождались, пока пришел Алешка и безнадежно сказал: ну что, ну поздравил я ее с первым сентября. Лабутены купит. Дааа. Не любят нас в родном Отечестве.
- Леша! Ты почему по теще судишь? По мне суди. Когда она разговаривает по телефону – ее слышно на двух соседних этажах. В такой манере разговаривают только она и начальник портофлота.
- Тоже скинхед?
- Болгарин.
- А болгары не бывают скинхедами?
- Наверное, бывают. Обиделся, когда я поменяла свою болгарскую фамилию на русскую.
- Да… Не любят нас в Отечестве.
- Зато дома как в сказке, Леша. Одна девочка так любила своего мальчика, что наклеила ему реснички из натуральной норки.
- А потом они попали под залповый огонь и она ходила его везде искала. А залповый огонь так изменил его рожу, что она узнала его только по норковым ресницам.
- Ресницы первую очередь горят под залповым огнем, - уточнил Шамиль. - Она его по ресницам не найдет.
- А по чему найдет?
- Она знает.
- В натуре – как она его найдет?
- Она узнает.
10 ноября 2009
Меня пригласили в Абхазию на выходные дни. Встретились в Лазаревской, на трассе, в сени взлохмаченной банановой пальмы с вечно невызревающими гроздьями игрушечных бананчиков. Лешка предложил: купи вертолет! Я не поняла, зачем вертолет. А почему не пальму?
Посмотрела на Шамиля, а Шамиль в это время смотрел на вертолет, который я не заметила, потому что смотрела на парней. У обочины стоял трейлер, который перевозил вертолет без хвоста и без лопастей. Вертолет старый, глазастый и трогательно уродливый. Купить его следовало бы за один трогательный вид.
Я спросила: а дальше?
- Коктейль-бар с фирменными коктейлями Б-62!
- А за сколько его отдают?
- Его вообще не отдают. Говорят - самим нужен.
- Для коктейлей?
- Придумают.
По водителю было заметно, что придумает. Шамилю вертолет не нравился. Ни сам по себе, ни в виде бара. Шамиль сказал: старый он уже.
Действительно – старый, страшный. Как парашют Тенгиза, который натянули куполом над его двором, и первый же сильный батумский ветер, поддев снизу, сорвал его с виноградных столбиков и унес вместе с молодым виноградом и кустом фейхоа, который особенно жалко, потому что он был весь в плодах.
Если некоторое время стоять у обочины и смотреть на трассу, можно увидеть, как перевозят катера, вертолеты и целые дома. Лучше всего смотрятся катера. Вынутые из воды и поднятые над землей, со своими рубками, килями и винтами они очень внушительные. И чистенькие. На них ни грязи, ни пыли. Сразу видно, что они не соприкасались с землей. Сразу видно, что они умеют летать. Лучше и легче, чем даже вертолет. Вид взлетающего вертолета, который болтается под собственными чересчур длинными, загнутыми вниз лопастями, всегда вызывает опасение, что он может запутаться в лопастях, как Алешка путается в ресницах из натуральной норки, зацепившихся за брови – и фрагментами посыплется вниз. Это не касается маленьких легких вертолетов, которые взлетают на садятся на лыжики как стрекозы – естественно и быстро.
Другое дело – когда перевозят дом. Вид дома, который везут по трассе, вызывает давнее детское воспоминание о какой-то тонкой книжке, в которой куда-то и почему-то таскали дом.
Водитель открыл гаечным ключем дверцу вертолета, Алешка влез внутрь, выставил круглую башку в иллюминатор без стекла и стал заманивать нас с Шамилем. Мы поднялись по лесенке и заглянули в вонючие недра вертолета. Внутри оказалось казенно, как в списанной маршрутке. Хотя гораздо просторнее. Мы не стали заходить внутрь, а спустились на землю и стали выманивать Алешку. Алешка увидел девушек и закричал им: девушки!
Три девушки: две в кроссовках, одна на шпильках, две со студенческими папками, одна с пекинесом на поводке, подошли посмотреть на вертолет и стали знакомиться с Алешкой. Затем все три со своими папками и пекинесом втянулись внутрь, и я передала им в иллюминатор термос с кофе. У пекинеса внутри вертолета возникли какие-то претензии, и он начал хрипеть и захлебываться в безысходной злобе. Видимо, кого-то цапнул, потому что девчонки завизжали, а Алешка вывесил нам пекинеса через иллюминатор.
Я подхватила его под мышки, поставила на газон и намотала на руку поводок. Хозяйка высунулась в иллюминатор вместе с плечами и руками в нарядной черной курточке и как-то очень уютно и приятно повиснув половиной своего корпуса над трейлером, попросила не гладить собаку по голове назад, потому что у нее выпадают от этого глаза. Мне сразу захотелось погладить пекинеса назад, и я стала ждать, когда девочка влезет обратно в вертолет. Девочка продолжала висеть и комментировала: ля, отсюда и море видно! Ля, и наш универ! Да вон он наш универ! За той гостиницей. Прикинь, как тут высоко!
Алешка подошел сзади и высунул девочку наружу по самые колени. Мне показалось – я не дождусь, когда можно будет погладить пекинеса по голове, но в это время он сам вылупил глаза, которые вылезли из орбит вместе с белками  и захрипел на нас с Шамилем с необъяснимой, какой-то обморочной ненавистью.
- Он добрый. Вы только не гладьте его по голове, - предупредила девочка и втянулась в вертолет.
Погладить себя пекинес не дал. Довольно странное ощущение – держать на поводке собаку, которая хрипит от бессильной ненависти, и следить, чтобы она  не цапнула.
Метрах в трех на клумбе спала большая добродушная дворняга, которую наш добрый пекинес в конце концов заинтриговал, и она подошла его понюхать. Пес перестал хрипеть, вылупился на дворнягу и внутри его глазных орбит опять мало что осталось, но глаза все-таки не выпали. Дворняга не захотела связываться и ушла под большую юкку. Пекинес потащил меня под юкку дружить с дворнягой, но юкка росла посреди безупречного газона и веселеньких цветочков, поэтому мы остались стоять на тротуаре, и пес хрипел от злобы, а его девчонка опять высунулась в иллюминатор и попросила: ой, вы только его не гладьте.
Подошел Шамиль и молча взял его на руки – как бездомного кота. Пекинес положил морду ему на локоть, загрустил, вставил глаза в орбиты и неожиданно оказался маленькой печальной собачкой, ухоженной и пахнущей мёдом.
Когда приехали ГАИшники и потребовали документы на вертолет, а затем потребовали убрать вертолет с трассы вместе с трейлером, Шамиль передал собаку хозяйке. Пекинес хотел вылупить глаза, передумал, тихонечко поскулил и было видно, что не мог определиться, с кем бы он охотней остался: с хозяйкой, или с Шамилем, или с Алешкой, который долго и старательно гладил его по голове от бровей назад – и глазам пекинеса опять ничего не сделалось, хотя они максимально вылезали из орбит.
- Хорошая собачка. Мёдом пахнет, - сказал Шамиль.
На посту потеряли два часа. Между туристическим автобусом, девчонками из Сочи, которые ехали позагорать в Старой Гагре, и Тойотой-Камри, которая ехала посмотреть, как живут соседи, уцепилась за нами, - и в понедельник Шамиль с Алешкой возили ее пассажиров в УАЗике на Рицу.
Один из пассажиров оказался блондинкой по имени Ангелина, которую Алешка всю субботу будет катать на скутере, и кончится тем, что Олеся объявит, что уедет. Но не уедет, потому что Алешка ссадит Ангелину и будет катать Олесю. Потом обеих. Потом им обеим надоест, что он не может определиться, какая из них ему больше нравится, и они станут отдыхать, игнорируя Алешку.
Но сначала блондинка всего боялась. Тишины. Безлюдья. Пустых пляжей. Пустых поселков. Причем бояться начала еще в Гагре – отреставрированной, чистенькой, с ухоженной знаменитой колоннадой, с сохраненными вековыми пальмами и всею знаменитою буйною растительностью, но при этом безлюдной, тихой, как будто все спрятались или всем городом уехали. И, видимо, с перепугу произнесла замысловатую фразу: как после атомного взрыва. Всё целое, всё есть – и никого нет.
Мы показали новым знакомым ресторан «Гагрипш» - большой деревянный красно-белый дом с большими красно-белыми деревянными часами во весь фасад, построенный в Норвегии. Принц Ольденбургский увидел его на выставке в Париже (по-моему, в 1902 году), велел разобрать, привез в подарок жителям Гагры и его установили среди пышной зелени без единого гвоздя. Ресторан очень хороший, в нем всемером можно поужинать за одну тысячу рублей с шампанским. На двух этажах ресторана не оказалось ни души, даже повара и официанты куда-то на время сгинули, и тут наша новая знакомая блондинка первый раз испугалась и сказала: ой, мамочка! А где все?
Все свои сидели в это время за рестораном и степенно играли в нарды. А все чужие уже разъехались. Обедать, учитывая Соню с Тещечкой, мы не стали, но выпили новый  кофе, в который кладут соль, перец, специи и не знаю что еще. На этот кофе подсаживаешься с одного раза. Шамиль нам дома варил на жаровне подобный кофе, но именно подобный – что в него кладут помимо соли, перца и специй, мы так и не разгадали. Хотя и на шамилев новый кофе подсели быстро.
К вечеру субботы, после обеда с чачей, блондинка осмелела настолько, что купалась и загорала голая, что вообще-то не принято даже на пустом пляже, учитывая темперамент местных жителей с их предсказуемой реакцией на молодых блондинок. Шамиль и Ширван-шах, как местные жители, издали охраняли ее от других таких же местных жителей с  полевым биноклем.
Де факто она была с другом по имени Саша Репкин, которому принадлежит Тойота-Камри. Но другу все время что-то казалось: сначала показалась некрепкой чача, потом – что жарко, потом – что поздно, потом его унесли к ним к комнату, поэтому можно сказать, что в Поселке она была без Саши, но с Алешкой, которому ничего не казалось и который ее опекал, развлекал, катал – и оправдывался перед своей Олесей и Шамилем, что развлекает ее «как нанятый».

Я не блондинка, но тоже постоянно чего-нибудь боюсь. И Глеб, хотя и он тоже не блондин. И я, и он боимся, что мы приедем, а республики не окажется на месте, она снялась и улетела, как большая перелетная птица, которая хочет – сидит на месте, а хочет – улетела со всеми жителями, сизыми деревьями мимозы и фейхоа, растрепанными банановыми пальмами с их противоестественным шаром, венчающим вечно невызревающую, но манящую гроздь игрушечных бананчиков, со скучными мандариновыми садами, с лохматыми орешниками. И то, что республика каждый раз оказывается на своем месте, вызывает облегчение.
И боишься не увидеть какого-нибудь лица, которое раз за разом оказывается на месте и даже не изменилось за то время, что ты без него жила. И эта вечная обеспокоенность в интонациях Глеба, с которой он спрашивает: – ну что там у них?
И Песнь песней написана про них: друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние.
Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете.
И Песнь Песней Соломона написана про них. Аккуратные серенькие горлинки, которые летом летают между деревьями и протяжно просят «води-чки! водич-ки», в холодную погоду, зимой, цепенеют от холода, неподвижно сидят на ветках и можно подходить, брать их руками и отогревать за пазухой. Потому что и там иногда бывает холодно.
И друг мой похож на молодого оленя.А нежный запах цветущего винограда перебивает другие запахи.
Песнь песней, освещенная ярким солнцем, написана про них.
***
Дед с обмотанной платком поясницей греется на солнышке, ест мацони и беседует с петухом. Петух важно ходит около него, не боится палки и делает вид, что понимает, о чем с ним говорит дед. Когда они вместе, то кажется, что петуху тоже 90 и что он бессмертный. Шпоры у него как клыки у саблезубого тигра, а блестящие коричневые перья на ярком солнце почти нестерпимо для глаз переливаются темной радугой.
Хожу мимо деда и каждый раз здороваюсь. Он медленно кивает. Иногда спрашивает: ты кто? – Соседка. Мы живем сразу за Вахтангом. (За Вахтангом земля, на которой живут свиньи Ширвани, а живем мы каждый у себя дома, но если деду объяснить коротко, он в следующий раз не спросит: а ты кито? – а заговорит по-свойски. Причем по-русски. Один раз предложил купить барана. Своих баранов они не держат, и если проследить логику его предложения, то понимаешь: он хотел впарить петуха, но петух неприкосновенный, а куры ходят вдали от деда, не одобряя его манеры возить палкой по земле и рисовать невнятные каббалистические символы, то ли призывающие грозу на сухую землю, то ли отпугивающие духов.
Около деда можно постоять и произнести вслух: Георгий родил УшАнги, Ушанги родил Валерия, Валерий родил Шамиля, Шамиль родил Давида и Анзора.
Дед молча соглашается и двигает бровями. Вокруг деда носятся тяжелые злые шершни. Быстрые и смертоносные как истребители. Над головой деда, под крышей летней кухни у них гнездо. Им, в принципе, не нравится, что дед сидит в зоне их жилища, и беспокоит запах мацони с медом, которое он ест. Но больших претензий к деду, достаточных для того, чтобы на него налететь и искусать, у них все-таки нет. Палкой он на них не замахивается. А солнца много. Солнца хватает всем. Поэтому его не кусают.
Осы смышленее шершней. Они проделали просторную дыру в одной висящей большой хурме, присаживаются на край дыры и едят из нее всем миром.
- Чего живот выставила? – говорит дед. Я ничего не выставила, но он шевелит палкой, значит, нужно около него постоять и поговорить – может быть, предложит еще одного барана. – Грей живот, - говорит дед. – Будешь греть живот – болеть не будешь.
Абхазские и мингрельские старики говорят: нужно греть живот. Будешь обматывать поясницу шарфом или платком – не будешь ничем болеть. И про манеру японцев в холодную погоду сидеть на полу вокруг жаровни и греть животы я слышала от мингрела, который никогда не был в Японии и у себя дома греется возле печки.
А откуда он узнал про японские жаровни? Не знаю. К деду приходит потолковать Джаван. Приносит банку-семисотку с домашним густым вином, таким душистым, что слышно от ворот. Пока Олеська и платиновая блондинка на пляже, оба деда смирно сидят у летней кухни, попивают вино и важно разговаривают на своем старинном гортанном языке.
***
Олеся приехала в высоких кожаных сапогах на шпильках. Хорошая девочка, дорогие сапоги, хотя непонятно, почему в них нужно ходить при + 32 на солнце. Еще непонятнее – откуда в ней эта северная страсть к сапогам, если она всю жизнь жила в Сухуме.
Некоторое время помучилась от желания быть красивой, затем ушла в алешкину мансарду и вернулась без штанов, в туничке и летних шлепанцах. Длинная мятая, присборенная с боков туничка похожа на ночную рубашку. Причем мужскую. Вид в ней – как будто вышла прямо с аборта. Мужчины от нее цепенели.
Даже дед, когда она, пугливо поглядывая на его палку синими глазищами, проходила мимо, начинал возить ногами и шуровать палкой по бетону. Соня беспокойно спрашивала: - Дедушка, что ви хатите?
А дедушка девочку хотел. С синими глазищами.
Алешка сказал: - за ней нужно ухаживать красиво. А эта сука не дает катер!
- Какая сука?
- Шамиль!
- Красиво ухаживать можно на УАЗе. На нем можно красиво поехать на джипинг. В горы.
- На какой джипинг? Девочка во Флоренцию хочет. А при чем тут джипинг?
- До Флоренции УАЗ не доедет. Не допустят.
- Вот и я о том же.
- Олеся знает слово Флоренция?
- А почему Олеся не должна знать слова Флоренция? Чем оно особенное?
- Если она хочет во Флоренцию – пусть едет во Флоренцию. У вас деньги на Флоренцию есть?
- Нету.
- А если скинуться?
- Да нет у нас никаких денег!
- Значит, в Сочи ее свози. В Дендрарий. Там аквариумы и страусы.
- Она бы ни в какую Флоренцию никогда бы и не захотела бы. Если бы не этот молодой пид-с. Он там был. Привез фотоаппарат, а в нем Флоренция. Она увидела – захотела сразу.
- А молодой пед-ст – это кто?
- Ванька. Он туда ездил танцюваты. Статуэтку выиграл. Какой-то Богини. И фотоаппарат. А в нем Флоренция. Начали смотреть -  начали страдать.
- Я бы тоже страдала, если бы мне Флоренцию показали.
Когда девчонки вернулись с пляжа, мирно беседующие деды напряглись и потеряли нить беседы. Джаван, который по-русски говорит чаще и охотнее деда Ушанги, долго смотрел на обеих девушек, робко мигал,  собирался с мыслями и по-русски выразил первое впечатление: в исподнем.
Я восхитилась тем, как абхаз, который по-русски говорит только со своей наполовину русской женой и весь своей русский словарный запас подгоняет к слову «идэ» (хозаин идэ? Нина идэ?), сходу нашел определение олеськиной туничке и виду самой Олеськи в этой туничке, - определение, которого я, хотя мне с первого раза понравилась туничка и в ней Олеська, так и не нашла и очень приблизительно называла ее для себя мужской ночной рубашкой. А дед снайперски наименовал: в исподнем.
Мужская исподняя рубашка. Времен войны. Длинная, почти до колен. Мятая. Исподняя. И что-то такое давнее, темное, чужое пробуждающая внутри, что хочется смотреть и смотреть.
Удивительно, что девчонки  умеют сделать с мужчинами. С любыми мужчинами: со старым абхазом. С молодым казаком с московской пропиской в паспорте. Как легко, безотчетно, запросто они это делают. Без интереса к этим мужчинам. Без желания понравиться. Вот она прошла мимо, вот она щиплет, как коза, губами, красную облепиху, прилепленную к голой ветке маленькими гроздьями, волосы мокрые, на спине большое темное пятно от мокрых волос, рожица красная от соленой воды и солнца, а мужчины, представители разных рас, возрастов и языковых групп, глядя на нее, расцветают от нежности, от полноценного мужского чувства внутри себя, от удовольствия на нее смотреть, от того, что она такая. И каждый выбрал себе: Джаван – блондинку, дед и Алешка – умненькую визажистку с надутым личиком крыски. Но расцвели все трое.
Надеясь услышать от Джавана точное определение размякшей от жары блондинки, накупавшейся до изнеможения в неподвижном море, я стала держаться поближе к старикам, хотя над ними с самолетным гулом летали шершни. Возвращение с пляжа девочек отменило тихое, безмятежное течение их беседы с попиванием из банки драгоценного вина. Дед перестал рисовать палкой каббалистические символы и начал помахивать ею в воздухе, гипотетически приподнимая мятый подол исподней олеськиной рубашки и интересуясь: а что под ней.
Пока Шамиль варил всем новый перченый кофе и собирал всех вокруг стола, Джаван в своих мягких чувячках сбегал домой, вставил верхнюю челюсть и начал улыбаться блондинке молодыми на старом лице зубами. Бывает, что новенькие зубы идут симпатичному старому лицу. Бывает, что их не видно. А бывает, что не идут, поэтому лучше их не выставлять, а жевать ими потихоньку. Расхрабрившаяся было блондинка опять перепугалась и даже расстроилась, хотя ей было не обязательно ловить улыбки Джавана. Как девочка, с которой молча заигрывает чужой мужчина, она могла их не замечать, а Джаван никак не показывал своего интереса к ней помимо того, что застенчиво улыбался в ее сторону. Но она все равно расстроилась и эксклюзивный перченый кофе пила без удовольствия и без комментариев, хотя все другие разговаривали, советовали класть всего побольше - соли, перца, лимона, кинзы и подбивали Шамиля сварить еще.
Вполне возможно, что со своим умением выстреливать замысловатые фразы, она думала в связи с возрастом Джавана «как быстротечны дни нашей жизни» - и ее смущала перспектива взросления, старения и пластмассовых зубов. Хотя черт ее знает, отчего она расстроилась и почему, глядя на сторожевики на рейде, спросила: это американские корабли?
- Нет, это наши.
- А если им помахать, что будет?
- Не заметят.
- А давайте тогда помашем!
- Ты можешь им даже воздушные поцелуи посылать.
- А они что сделают?
- Не заметят.
- Да блин! Почему они ничего не замечают?
- Да потому что они километрах в пяти от берега.
- А ближе они подойти не могут?
- А зачем?
- Ну мы бы на их фоне сфотографировались. А что они там делают? В бинокль смотрят?
- Они смотрели в бинокль, когда ты купалась голая.
- Почему вы мне раньше не сказали? Я бы им махала!
- Разденься и пойди помаши.
- А они точно в бинокль смотрят?
- Вот и узнаешь, когда помашешь.
Не пошла. Оказалась умная. Хотя очень озорная.
Олеськина реакция на неучастие сборной России в Чемпионате Мира
- Наши не поедут на Чемпионат Мира? Как это наши могут не поехать на Чемпионат Мира? Такая большая страна, столько места на карте занимает - и не поедет на Чемпионат Мира?
25 ноября 2009
Все мы смутно, тайком друг от друга, ждали, что станет голосом старца Зосимы, который скажет Алешке, как прежде Алеше Карамазову: иди в мир. Поживи, пострадай, ощути полноту жизни. И только потом возвращайся в монастырь, - голосом, который властно позовет Алешку в Москву.
Этим голосом, позвавшим Алешку в мир, стал стыковой матч Словения-Россия.
Примерно месяц назад Алешка уехал на 102-м поезде с телевизором в каждом купе в Москву на первый стыковой матч в Лужниках, сошелся с ребятами из фан-клуба Спартачей и никак не может с ними расстаться.
Дважды он крупно дрался на стадионе, один раз в кафе, один раз попадал в отделение и Глеб выкупил его и еще троих агрессивных с побитыми ушами под свою ответственность и твердое обещание Алешки сесть в самолет и улететь к матери в Ростов.
Глеб даже купил ему авиа-билет, привез в аэропорт, посмотрел, как улетел самолет, и пожалел, что не полетел с Алешкой к маме.
Последнее, что Алешка сделал в Москве: убедил сотрудников частного охранного предприятия «Валдай», что им нужен белый свадебный лимузин. Время от времени начальник ЧОПа звонит Глебу на домашний и интересуется арендой лимузина.
К маме Алешка не прилетел и отправленные ей из Москвы гостинчики не привез.
И только в нашей маленькой стране может случиться так, что несколько дней спустя Глебу позвонил коллега и жизнерадостно сказал, что он под Астраханью ловит с друзьями рыбу, а на другом берегу напротив него с друзьями сидит Алешка и бросает в воду пустые бутылки из-под пива, чтобы рыба от другого берега плыла к ним.
Потом они вместе варили уху и пили. А потом коллега уехал на своем джипе домой в Москву, а Алешка с друзьями – на поезде в Самару.
Мне показалось, что меня это не касается, а оказалось, что меня это касается больше всех, потому что Алешка либо возит с собой, либо где-то потерял мои новые спортивные штаны и кроссовки. Недели две назад я рассказала Глебу по телефону, как в субботу ездила на лошадке Боне под дождем и в дырявых джинсах (строго говоря, джинсы не дырявые, а с лохматыми прорезами). Рассказала поэтически. Глеб поэзии в моем пересказе не заметил и долго расспрашивал, сильно ли удивлялся Боня дырявым джинсам. Боня под седлом вряд ли обратил внимание на мои штаны, зато я заметила, что седло было сырое. Мы, собственно, даже и не ездили. От нежелания ездить под дождем он демонстрировал мне метеоризм и тоскливо косил на свою конюшню, поэтому я почти сразу с него слезла и немного его пофотографировала.
Если кто-то ездит на лошади, которая показывает, что у нее метеоризм, все над ним смеются, а он стесняется, и от такой езды никакого удовольствия.
Глеб все это запомнил. И сказал по мобильнику, что когда (если) Алешка все-таки вернется на Юг, то привезет мне кроссовки и спортивные штаны, а если нет – то нет. Он сказал, что кучу всего купил на стадионе перед стыковым матчем, чтобы Боня не удивлялся, что я лезу на него в дырявых джинсах. Я вспомнила  дождливую субботу, лошадку, которая не хотела никуда ехать под дождем, квадроциклы, на которых ездят на гору Семиглавуя в любую погоду и особенно интересно ездить по грязи и снегу, когда они опрокидываются, ты летишь физиономией в грязь, массивный квадроцикл падает на тебя сверху, и вся команда тебя спасает. В этом какая-то особая экзотика. Говорят – незабываемо.
***
Рассказала Глебу про квадроциклы и Семиглавую, очень крутую гору, на которую и пешком с большим трудом ходят, а не то что на квадроциклах по ущельям с водой и снегом и осыпям камня-трескуна. Глеб прикинул, взвесил и наконец сказал, что на Семиглавую мы не сможем поехать, потому что она не находится в Абхазии. Это правда. Семиглавая находится в наших горах и на ней растут высокие, как деревья, кусты черники. Сказал, чтобы я не лезла без него на квадроцикл, потому что он тяжелый и если упадет на меня сверху, то последствия могут быть непредсказуемыми.
Еще сказал, что купил Тенгизу парашют, а мне - растрепанную Ангелушечку с пухлыми мятенькими крылышками.

Когда вернется Алешка, никто не знает. Олеся говорит – скоро, он по ней скучает и привезет ей в подарок зайчиху с ушами, которые свешиваются длиннее нижних лап.
Мне он привезет в подарок лося, которого ему подарили в магазине «Этуаль», где таких лосей дарят за то, что у них купили товара больше чем на тысячу. Или на две. Или на пять. Это он точно сказать не может, потому что ничего у них не купил, а лося ему подарили за то, что он убедил продавщицу (скорей всего, это была менеджер по продажам), что ему нужен этот лось.
Мы с Олесей думаем, что его возвращение зависит от того, как складываются его отношения с фан-клубом. Мальчика по имени Жано Ананидзе он уже увидел. И перезнакомился со всеми новыми, с кем надо подрался, потом сразу побратался и говорит, что зубы у него пока еще целые и белые, включая дорогие фарфоровые зубы, которые он пересчитывает языком. Они тоже крепкие и белые.
Хорошо бы он не потерял и никому не подарил мои спортивные штаны и кроссовки. Я бы ходила в них на вечернюю работу.
Когда скучаешь по человеку, на самом деле скучаешь не по нему, а по себе и по сильным ощущениям в себе, которые он тебе дает. Всегда только по себе.
03 декабря 2009
Позвонила Ленка, действующая Алешкина жена. Пожаловалась на то, что ее оклад со 180 тысяч понизили до 48 плюс премиальные.
Хотела, чтобы я ей посочувствовала.
Я спросила: - Лен, а как я? 9500 + 4500 + 3260. Кому из нас нужно посочувствовать?
Оказалось – все-таки ей, потому что она привыкла жить хорошо. Велела  найти Алешку и внушить ему, чтобы начал активно помогать.
Я позвонила Алешке и в лоб спросила: - Алеш, где мои штаны?
Он некоторое время молчал и осторожно спросил: - а где ты их сняла?
- Глеб сказал, что дал тебе спортивные штаны, чтобы ты привез их мне.
Алешка бодро ответил: - а это хорошо, что штаны. Плохо, когда продукты. Обязательно что-то протухнет и течет. Особенно когда с Юга на Север едешь – ой, это вообще не передашь. Южные тетьки не разбираются, кто это будет есть, все подряд пихают. Хотя, с другой стороны, друганы говорят: да мы бы съели. Да они бы, конечно, съели!
- Леша, а где штаны?
- Я когда разбирался, что там воняет, как из гроба, нашел в одном пакете что-то похожее на пижаму. А тебе когда нужно?
- А ты когда приедешь?
- Если тебе не в чем спать, я могу ускорить. Хотя я тут еще не со всеми делами разобрался.
- С какими ты делами не разобрался? Спартак на втором месте.
- А в трусах ты не можешь пока поспать?
- Леша, а по улицам в них ходить нельзя?
- Ходи! Нормальные спартаковские штаны. Фанатские. Я бы сам такие носил.
- А много там у тебя протухло?
- Да что ты! Я же с друзьями встретился. Схомячили все до крошки. Даже то, что уже подванивало. Слышала – шведы едят вонючую селедку?
- Леш, а как дальше со штанами?
- Юль, вот ты нудная. Что ты такая нудная? Ты свиным гриппом уже переболела?
- Нет еще. Пока только вирусной инфекцией.
- Так это он и был. Ты там выздоравливай. Аскорбинку ешь.
- Она дорогая.
- Ну, валидол соси. Валидол дешевый.
Пожаловалась Глебу. Глеб сказал: - вон он сука!
- Глеб, а штаны какого цвета?
- Я уже не помню.

***
В стремлении обрадовать люди доходят порой до идиотизма и откровенной дури. Поехали в субботу к водопаду «Петины слезы» (от Агоя минут 20 пешком вдоль речки).
Тихое камерное место, на котором мы не были недели полторы. Оставили машинку, идем пешком. Впереди дольмен.
- Аленка, дольмен!
- А так не бывает.
- А я тебе говорю - дольмен.
Подошли - дольмен. Новенький. Дольмен-новодел.
Самому молодому дольмену в наших местах - лет восемьсот или тысяча и каждый из них представляет собой культовую могилу без покойника внутри.
У туристов считается хорошим тоном подойти и потереться больным местом: оно после этого "проходит". Или, наоборот, образуется. Словом, нужно подойти потереться о стенку культового домика, сложенного из четырех приставленных друг к дружке плит и накрытого пятой, большой плитой.
Новый дольмен выдолбили из целого валуна, накрыли плитой и огородили заборчиком-частоколом. А две красивые отдыхающие рассказали нам легенду о том, что он стоит на этом месте семьсот лет и если мы чем-нибудь о него потремся, то нам что-нибудь прибудет.
С другой стороны - восхитительная, великая сила безрассудства. Взять и сделать дольмен! И бескорыстно поставить посреди лесной дорожки. Отдыхающих теперь ходит больше. Фотографируются. Бросают монетки внутрь. Пусть им всем будет хорошо.

Хочу увидеть Шамиля. Давным-давно не видела ничего красивого. Слегка даже ошалела. Когда он в последний раз привез мандаринки, смотрела на что попало и только один раз обожглась глазами о его взгляд. Сильно. Он раза три или четыре что-то переспросил, а я так и не поняла - что.
Засмеялся и уехал.
Удивительно: человек каждый день, каждую минуту, всю жизнь - живет с таким лицом. И ничего о себе не думает.
А кто-нибудь талантливый написал бы песню со словами "Я думаю о тебе".

19 декабря 2009
Ванька занимается спортивными танцами в танцевальной студии «Элита». Если как следует попросить и поугрожать, показывает шаги на счет «ча-ча раз-два-три», и все время ждет, когда из рейса вернется папа и заберет его с ненавистных танцев.
Когда танцуют Анзор и Давид, то видно, что если они не будут держать себя в руках, а начнут ими размахивать, то улетят парить над горами.
По Ваньке видно, что если бы бабушка и Аленка не водили его «на танцы», то сам бы он никогда туда не пошел.
В прошлом году в это время катались с Глебом на лыжах в Закопане.
Спуски отличные, а номера в отеле холодные. Ездили в Ченстохову посмотреть на Матку Боску Ченстоховску с сабельным шрамиком на щечке. Пытались молиться. Не приняла, потому что православные. Поляки строгие католики. Даже их святые дают понять, чтобы мы шли молиться своим святым. В Ченстоховской кондитерской штук триста разных пирожных. В большинстве горячих.
А год спустя Глеб произносит в угрожающем тоне удивительные вещи: привезу вам один парашют на всех – и летайте, раз вы такие грамотные.
Слово «парашют» в его отсутствие никто не употребил ни разу. Даже мысленно. Даже конфиденциально. Даже Тенгиз. И никто ничего не ждет.
Сколько мы с ним знакомы, всегда говорил: «не будь дурой» - и меня это устраивало, поскольку я знала, что у меня есть тайное преимущество: я умнее, чем он думает. Теперь он говорит  «ты такая грамотная». Не знаю, что на него так повлияло, но чувствую, что надо самоусовершенствоваться.
Спросила сына, как можно быстро и неутомительно поумнеть. Открыл баш-орг. На, говорит, умней.Действительно!
Не знаю, насколько поумнела, но мыслить стала широко и прогрессивно. И почему-то матом. При этом помню, что прелесть русского мата состоит в том, чтобы употреблять его как можно реже.

23 декабря 2009
Алешка живет в Ростове и реализует мандарины. Всем удобно: привезли – выгрузили в гараж – уехали.
А он с ними крутится. Сильно жалуется на маму, которая долбит его фразой: Алеша, думай о пенсии. Думай о пенсии. Почему ты не думаешь о пенсии?
Спросил меня: ты думаешь о пенсии?
Я сказала, что я о ней мечтаю.
- А больше тебе не о чем мечтать?
- А ты представь: ты не работаешь, а тебе платят. Платят за то, что не работаешь. Алеш, где мои красные штаны?
- Какие опять штаны? Почему ты меня про них все время спрашиваешь?
- Потому что ты должен был привезти их мне. А не держать  в Ростове.
- А кроме штанов и пенсии ты ни о чем больше не мечтаешь?
- Кроме штанов и пенсии я мечтаю об Абхазии. О шакалах с зелеными глазами. О лезгинке. О зурначе с ачарпыном. О синем Ихстрейлике. О...
- Я тебе говорил, что седьмого января выхожу на работу в адвокатскую контору с вывеской «Судебные споры. Сложные случаи»?
- В Ростовскую контору?
- Нет. Это в Аг-ре. Меня пригласил один лицензированный товарисч по фамилии Хагба.
- Как бы Хагба?  А ты на каком языке будешь решать судебные споры?
- На русском, на русском языке. Два абхаза у него уже есть. Ему нужен русский юрист. И ты еще не все знаешь. У меня будет секретарь – русская девчонка модельной внешности.
- А печатать она умеет?
- Главное, чтобы я умел печатать.
Вот и получил г-н Хагба свой сложный случай.
***
Вахтанг Хагба очертил Алешке круг его должностных обязанностей:
- Сидишь никого не обижяешь, нарды играешь, кофе-мофе пьёшь, пришла бабушка. Ай, бабушка пришла, как дела, что хочешь узнать? Обяснил бабушке, как жить, опять играешь нарды, кофе-мофе пёшь. Пришел представительный  мужчина: ай, дорогой, что хочешь, что мне для тебя сделать? Ушел представительный мужчина – сиди играй нарды, кофе-мофе пей. С палкой придет – не бойся, не бить пришел. Уважаемый всеми человек всегда с палкой ходит. Уважаемый всеми женщина тоже ходит с палкой.
Угощать будут - бери, не обижяй, если угощают. Ты к людям с хорошим отношением – я тебе деньги за это плачу! Ты людей не обижяешь – я тоже тебя не обижяю.

***
- Моя свинья кто?
- Мальчик по имени Антон. Своей маме про нее не рассказывай. Не поймет.
- Да я уже рассказал. Не поняла. Долбит меня этой свиньей: я тебе не для того образование дала, чтобы ты разводил свиней. Ты не для того высшее образование получил, чтобы мандаринами торговать.
-  А  Олеське звонишь?
- Звоню. Мы с ней очень душевно разговариваем. Она спрашивает: Леша, ты сделал коррекцию ресниц? Вы все, тетьки, такие дуры!

Новогодние каникулы:
Встретились около краснодарской МЕГИ, чтобы докупить всем подарки и вместе ехать на юг. Когда я приехала в МЕГУ, то Глеб и Алешка уже были там, поставили машину на гигантскую парковку под МЕГОЙ. Глеб был в красном колпаке Санта-Клауса с белыми косами Снегурочки, а у Алешки на голове ободок с оленьими рогами. Внутри каждого рога – красная лампочка, и рога попеременно мигают. Когда мужчина забывает о том, что на нем попеременно мигают рога, серьезно смотрит и серьезно разговаривает, то это очень смешно, и трогательно, и хочется, чтоб это было всегда. В Новогодние праздники всегда хочется, чтобы все, что ни видишь, было вечно.
Наклеенные ресницы у Алешки осыпались вместе со своими, и вид был бы жалкенький, если бы не рога.
Мы договорились подарить Соне и Тещечке по деревянной садовой скамейке с чугунными ножками и спинками – если они поместятся в джипе по длине, и мы сможем провезти их между КАМАЗами и фурами по сумасшедшему перегону от Туапсе до Адлера. Все другие участки трассы достаточно спокойные.
Мы пошли посмотреть на них в Леруа Мерлен, и они понравились нам даже больше, чем в первый раз. Гораздо больше этих скамеек нам нравится гамак: на огромной, изогнутой в виде лука палке висит толстая плетеная сетка. Алешка на нем полежал и ему понравилось. Но такой гамак в Икстрейле не увезешь. Хотя его можно заказать с доставкой. Но для этого нужны большие деньги, дом с ухоженным садом, большие тенистые деревья, и чтобы в саду и в доме были только свои, и ты не беспокоился, что на нем будут лежать чужие. Пока у нас ни дома, ни сада, гамак воплощает для нас мечту. Посмотрел, повздыхал – и вроде бы ясно, для чего нужно жить и зарабатывать.
Алешка сел на скамейку, замигал рогами и пригласил девочку-консультанта с бейджиком Эвелина посидеть около него.
Эвелина нежно потрогала гелевым ногтем его рога и пообещала продать две скамейки по цене полутора и в порядке бонуса подарить гирлянду.
Глеб спросил: а как мы их отсюда попрём?
Мы с Алешкой сказали, что, если они займут собой пассажирские места, то мы согласны на них лежать. Войти-то они войдут. Хотя из багажника будут выпирать. А Глеб вредный, издерганный дорогой и не любит ездить с открытым багажником.
К девочке Эвелине подошел мальчик-консультант с бейджиком Артем, они быстренько расспросили про машину, похвалили ее вместительность, пообещали засунуть в нее даже мечту-гамак, если мы решимся его купить. Причем садовые скамейки называли лавками и даже сказали, что если мы купим три, то нам продадут их по цене двух. Мы заказали три. Соне две, Тещечке одну. Глеб, правда, уточнил: а где ехать пассажирам?
Ему сказали: это же лавки! Сядут на лавки и поедут. А можно лечь и ехать. На то они и лавки.
Глеб опять уточнил: а кто будет лежать?
Мы с Алешкой сказали, что будем лежать по очереди. Глеб сказал, что Алешка лежать не будет, потому что ребята из ГИБДД будут принимать его либо за пьяного, либо мертвого, интересоваться, что с ним, и мы будем ехать очень долго. Если вообще доедем с нашими лавками и лежащим Лешкой. Я сказала, что я буду лежать. Он спросил: а лежащая женщина – это нормально?
Консультанты сказали, что нормально. Даже Жванецкий сказал, что женщина должна: а) лежать, б) молча. Сказали, что 31-го декабря люди возят из МЕГИ самые экзотические вещи и принимают самые экзотические позы. Они нам дадут цветную инструкцию по сборке лавок, мы будем показывать ее ГАИшникам, и те легко поймут, почему у нас из багажника торчат полированные доски и на них кто-нибудь лежит. 31-го можно всё, и чем веселей - тем лучше. При этом они смотрели на алешкины рога, а Алешка смотрел на Эвелину и старался ей понравиться.
Он спросил Эвелину: девушка, хотите рога?
Я испугалась, что вдруг она захочет, а он с рогами такой смешной, красивый, но девочка оказалась воспитанная и отказалась. Эвелина согласно бейджику.
Инструкцию по сборке нам действительно дали. Когда мы приехали и начали скручивать скамейки, оказалось, что это не та инструкция: на ней были четыре садовых стула, которые крепятся между собой, чтобы не украли поштучно. А красть и уносить все вместе тяжело и неудобно. Самое интересное, что никаких четырех стульев мы в Леруа не видели, а то б, может быть, купили.
Чтобы Глеб легче согласился купить скамейки, я сказала, что сниму новый красный лифчик, прицеплю его сзади и обозначу габариты. Его будет трепать ветер, и будет незаметно, что это лифчик, просто красное, значит, мы ничего не нарушаем.
Глеб сказал: снимай.
Фрагменты скамейки торчали сзади почти на метр. Можно было не прицеплять к ним лифчик, потому что спинки обвили красной гирляндой, но Глеб проникся настроением кануна Нового года и хотел, чтобы за его багажником болтался лифчик. Мы, правда, не знали, как это понравится ГИБДД, но поверили консультантам, что 31-го можно все. Самое главное –  мы ничего не нарушали, и где нужно было ехать сорок – ехали сорок, не обгоняли по обочине фуры, не пересекали сплошную и даже не проскочили свой указатель Джубга, Горячий Ключ.
Вместительный багажник машины был битком забит фейерверками, детскими подарками, спортивными сумками и ящиком с парашютом, так что свободного места не было и, когда мы купили в Ашане продукты, то их некуда оказалось ставить. Пришлось вытряхнуть из коробки парашют и заполнить ее продуктами и воинственным котом, которого купили для беременной Лариски, жены Тенгиза. (Он как попал ей в руки 31-го вечером, так она и ходит в обнимку с этим котом, носит его как боа и даже обматывает вокруг располневшей талии, а мальчики Шамиля ей завидуют и советуются, как этого кота у нее украсть).
Нужно возить им зверушек, они их любят, а я как-то забываю. Мы им привезли по роботу, по кофте и по снежному шару, внутри которого снеговик и сыплется снег, если потрясти. Они все это таскают с собой, роботы у них поют, мерцают огнями, ездят, но ларискин кот их околдовал.
Мы уложили внутри машины сначала чугунные ножки и спинки, а затем сами лавки, причем Алешке сказали, что стратегические участки трассы он будет прилично сидеть на пассажирском месте, чтобы у ГИБДД не возникло подозрения, что мы везем мужской труп.
Повспоминали, как мужской труп называли следователи у Чехова. Мертвый труп утоплого человека. Или утопший труп мертвого человека. Как-то так. Алешка сел на пассажирское место сзади и выключил рога (он их включал, когда что-то затевалось или рядом оказывалась интересная девочка, и выключал, как только жизнь входила в обычный ритм), а я влезла через багажник, вытянула ноги и уперлась спиной в боковую стенку. Два этих остолопа начали надо мной смеяться и называть средневековой голландской женщиной. Стенка вибрировала, поэтому я легла и положила под голову парашют - оказалось удобно почти как в поезде.
Правда, в поезде можно ходить и пить чай, но и в нашем случае можно сесть и свесить ноги. А они завидовали. Глеб после суточного перегона через всю Россию с отдыхом в Ростове с наслаждением заснул бы до самого поста.
Нам навстречу что только ни ехало: и Дед Мороз за рулем, и карибский одноглазый пират, и медсестричка в белом халатике, которая вдруг распахнула халатик, и у нее под халатиком не оказалось лифчика. Ребята ее радостно поприветствовали, но между собой обсудили, что на силикон она еще не заработала.
Ехать лежа на досках было жестко, а если сидеть боком, то укачивало и голова стукалась о верх машины, хотя и обтянутый мягкой замшей, но все-таки твердый, гулкий, и над этим характерным стуком парни смеялись. Глеб предложил свой колпак, но колпак сползал на глаза и был какой-то шершавый, душный. Алешка по-джентльменски отдал свои рога, чтобы я стукалась  рогами, но с рогами можно было только лежать, и даже при этом они за все цеплялись и соскакивали. И опять надо мной смеялись.
Они смеялись над всем, что видели. Оба так искренне, простодушно радовались всему, что проносилось мимо нас по обе стороны трассы, что я лежала на скамейках и вместе с ними  радовалась. Правда, с угрозой на подъеме съехать по гладким доскам под колеса идущих сзади машин.
Оказавшись на своей трассе Горячий Ключ, Джубга мы начали петь, и пелось нам очень празднично, хотя вещь для праздничного настроения выбралась немножко странная – хотя и в духе Глеба, и даже Алешки, учитывая его специфическую особенность соответствовать тексту песни каждый раз, как он входит головой в море:
Тяжелым басом гудит фугас,
Ударил фонтан огня.
Тут что-то непонятное, а после:
Какое мне дело до всех до вас,
А вам до меня?
Эта песня почему-то легче других вписалась в праздник среди голых полей и тучной кубанской земли с сухими колючими чапыжниками. В ней было очень много праздничного:
Простите солдатам последний грех
И в памяти их храня,
Не ставьте над ними печальный крест,
Какое мне дело до вас до всех,
А вам до меня?
Каждый раз едешь под что-то новое. Под эту мы еще никогда не ездили. Мы даже не знали, что знаем ее слова и «Последний дюйм» видели кто 10, кто 20 лет назад, а Алешка вообще не видел, хотя Глеб говорит, что видел, они вместе его смотрели и подрались, потому что Глеб сказал, что Алешке в жизни не поднять в воздух самолет. А вот слова почему-то знали все, в том числе Алешка:
Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня.
Успел сказать он в последний раз
Какое мне дело до всех до вас
А вам до меня?
Оказалось, что мы и без Шамиля многое можем спеть. Обидно, что совсем без Шамиля, и мы позвонили ему на сотовый и спросили про штуку, которую никто из нас не знает, а она время от времени вылезает в этой песне. Шамиль сказал, что эта штука звучит как Боб КеннЕди (с непривычным ударением на втором слоге). Мы пожалели, что ехали без него, и он сам пожалел об этом, потому что с сказал: где ви едете? Давайте я к вам приеду!
Глеб сказал, что у нас нет места и чтобы он ждал нас дома. Я сказала, что он наверняка будет встречать нас если не прямо за постом, то около Гудауты или Гагры. Глеб сказал: а где он будет сидеть?
Как будто Шамилю, чтобы ехать, нужно сидеть!
В этом Бобе КеннЕди с ударением на втором слоге для нас будет всегда теперь заключаться праздник. Как подумаю: земля трещит как пустой орех, как щепка трещит броня, - так сразу вспоминается нарядная трасса Краснодар-Джубга, небывалый простор,  элеваторы вдали, пустынные рыжие поля, жжикающие машины, фуры, апшеронские горы далеко сбоку, предчувствие жареного барашка с айвой, про которого по мобильнику говорил Шамиль, и самого лучшего в году праздника с самыми длинными, почти детскими каникулами и почти детскими подарками.
Предновогодняя трасса вообще уютная. В сыром прохладном воздухе прозрачным медом разлита благодать, предчувствие десяти святочных праздных дней, подарков, вкусной еды и украшенных жилищ.
И откуда-то сами собою берутся деньги, которых всегда не хватает, а тут покупаешь много всего – и есть на что. Особенно хорошо это ощущается, когда остается недалеко и недолго ехать. Чувствуешь, что ты дома, и хочется поскорей доехать, раздать подарки и посмотреть, что тебе подарят.
Алешка уснул на пассажирском сиденье, и я уснула и проснулась оттого, что машина остановилась, и оба вышли. Стояли сразу за высоченным лазаревским мостом, по которому все любят ездить, и смотрели на море. И на обоих, как в воздухе, почила благодать, ожидание праздников и симпатичных людей, которым мы везли наши странные подарки.
Воздух был золотистый и прохладный, небо очень низко висело над морем и было подсвечено над облаками солнцем, которое высвечивало каждое облако отдельно, с розовыми и золотыми лохматыми краями, а если какая-нибудь туча не пропускала солнце, то оно сквозило между ней и соседней тучей тремя острыми лучами.
Я вышла к ним, Алешка включил рога и замигал лампочками. Оба загадочно посмотрели и сказали: море. Я спросила: - и что?
 – Так поздоровайся.
Я поздоровалась.
Оба засмеялись и стали еще загадочнее.
Я спросила: - что?
Глеб сказал: ты всегда так смотришь, как будто это твоя собственность, и ты проверяешь, чтобы ее у тебя не сперли. Я подтвердила, что это правда: мне интересно, чистое море или грязное, штиль или накат, который разламывает пополам сухогрузы и половинками выбрасывает на городские пляжи: один в центре Сочи, другой в Абхазии.
Мы еще постояли, и Глеб спросил: - а если искупаться?
Я сказала, что я без лифчика.
Он пошел и отцепил лифчик от скамейки. Пришлось лезть в воду в Алешкиной манере: головой вперед. Когда резко входишь в холодную воду головой, то сначала непривычно обжигает лицо, а потом сразу чувствуешь восторг и внутри становится горячо, а если понемногу заходить с берега, то успеваешь замерзнуть, испугаться и пожалеть о том, что затеяла купание.
Влезть-то влезли, но потом они не хотели вылезать, орали и топили друг друга. Я переоделась в машине и заглянула в алешкину сумку – искала полотенце или футболку, которыми можно вытереться. В сумке оказалась целая куча диковинных вещей, безглазый атласный лось  и штук десять  лифчиков, все разные, красивые, с ценниками 50 рублей. Я спрятала к себе один розовенький лифчик, натянула капюшон на мокрые волосы и побежала выгонять наших из воды. Когда оба наконец вышли, то Глеб убежал в машину, а Алешка обвязался футболкой и стал жаловаться, что не может ничего у себя найти, от холодной воды всё куда-то делось. У них у всех куда-то всё девается в холодной воде. Правда, ненадолго. Я хотела, чтобы он поскорее оделся и шел в машину, а две чужие тетки говорили, что я безжалостная.
Алешка по ощущениям очень праздничный, люди это чувствуют, и когда Глеб пришел влиять на него, чтобы он не показывал чужим женщинам свое хозяйство, которое он и не показывал, а одевался и шел в машину, то женщины стали защищать от него Алешку. А у Алешки все ощущения откладываются в опыт, и когда надо, он им пользуется. Он говорит, что женщины в своем большинстве великодушнее мужчин, и если нужна небольшая скорая помощь, то нужно обратиться к женщине, и она поможет. Глеб этих рассуждений не принимает, а я Алешке верю. Он юрист. И прочитал больше книг, чем я, которые у него отложились в опыт.
Когда мы с ним шли к машине, я спросила, почему дорогие лифчики ему продали по 50 рублей. Он сказал, что при ликвидации товара можно дешево купить дорогие вещи – нужно только понравиться продавщицам.
А я продавшиц стесняюсь. И не только не стараюсь им понравиться, а сразу ухожу, как только они начинают спрашивать, чем мне помочь.
В машине мне наконец отдали красные штаны и белые кроссовки, я их надела и мы с Алешкой сцепились из-за того, кому ехать на скамейках. Он оказался сильнее: нацепил мне на капюшон рога, лег и захрапел. Мы еще не поехали, а он уже храпел. Я не могла понять, почему мы не едем, и посмотрела на Глеба, а Глеб, уже одетый, в красном колпаке на мокрых волосах, с красным после купания лицом стоял и смотрел на море. Хотя до этого истерично хотел как можно скорее доехать, загнать машину в гараж и забыть о ней.
В его восприятии мы – примитивные местные жители, аборигены, а море он примитивным не считает, к морю относится всерьез и что-то он такое тихонечко говорил, слышно было слово «моречко». Я сказала, что этот пустынный пейзаж и однообразный шум 10 дней будут во всех окнах, но он стоял и смотрел, потом мы все-таки сели и поехали, и нас затормозил толстый одышливый ГИБДДшник, не по погоде тепло одетый в ватник.
ГИБДДшник спросил: – разобранный гроб везем?
Мы показали инструкцию со стульями.
Он сказал: ребята, я вам ничего не сделаю, только проедьте еще раз, покажите, как вы это делаете.
Мы развернулись и со своими скамейками, спящим на них Алешкой и моим мокрым лифчиком проехали еще раз. Он покраснел, заколыхался и палкой показал еще раз. Мы проехали еще раз, Алешка проснулся и поднял голову. Глеб спросил: земляк, можно ехать дальше?
ГИБДДшник, влажный под ватником с катафотами, сказал: обождите, я бюстгальтер сниму, такой хороший бюстгальтер, зачем вы его там прицепили?
Я сказала - я в нем купалась.
Он посмеялся: придумала – купаться зимой. Хотел спрятать мокрый лифчик за пазуху, передумал, бросил его внутрь своей машины и палкой показал ехать дальше. Мы поехали, дружески ему посигналили и два эти остолопа начали надо мной смеяться.
Я сказала: вы кретины, как я буду без лифчика!
Алешка сказал, что у него их целый пакет и чтобы я приоритетно – первая - выбрала себе новый, а Глеб на пальцах показал: два.
Я выбрала себе два. С учетом уже украденного розовенького в оборочках у меня оказалось три новых лифчика и с приятным ощущением сытости я пересчитала наших теток, которых получилось на две больше, чем у Алешки лифчиков: Соня, Вера, Анька, Лариска, две монументальные дочки Ширвани и жена Ширвани Тамара. И я. А свободных лифчиков пять. Два пришлось положить назад.
Перед постом оказалась очередь часа на два с половиной-три. Мы вышли из машины и стали ее разглядывать. Не ожидали встать в очередь километрах в двух от поста. Алешка проснулся, посмотрел впереди себя, поискал на башке рога и сказал, что лучше бы он не просыпался. Лучше б мы все не просыпались.
Подошел улыбчивый зубастый мальчик, кузен Шамиля, велел нам влезть внутрь и повел машину через пост, как большую послушную корову.
По ту сторону поста и очереди Глеб потискал зубастого пацана, заорал: я дома и сделал косой прыжок Билана. Алешка сел за руль, включил исцарапанный, затертый Сердючкин диск, а мы с Глебом уселись на край багажника, свесили ноги наружу и запели с Сердючкой «Хорошо! Все будет хорошо, Все будет хорошо, я это знаю, знаю…»
Нас никто не тормозил и не обижал – Алешка сигналил московским и ростовским номерам, а местные ГАИшники, хотя и поглядывали на нас с важным виражением, но по-доброму реагировали на воздушные поцелуи, которые мы им посылали. Мы пили золотистый прохладный воздух и как дочка Марины Цветаевой, которую деревенские взяли с собой за грибами в лес, смотрели вокруг на красоту, которую Глеб назвал «я дома».
По ту сторону оказалось оживленнее, чем мы ожидали. Мы думали – никого не будет, а люди поехали за экзотикой за речку. С лыжами, с детьми, со злыми котами и добрыми собаками в окнах своих машин. Местные срочно пооткрывали свои пансионатики, нарядили пальмы и елочки, пекли, и жарили и везде чувствовался праздник.
Мы ожидали пустыню, безлюдье, диких лошадей, отощавших несчастных кошек, а вокруг всё зеленое, азвесистые пальмы и так тихо, что даже не верится после бешеной сочинской дороги с ее эсками, шпильками, нарядными надгробиями на каждом метре и маловменяемыми ГАЗЕЛЬками, на которых гоняют мандаринщики.
Мы ничего не нарушали, где положено сорок – ехали сорок, и ГАИшники были не против, что мы с Глебом сидим на краю открытого багажника, свесив ноги. Один другому сделал характерный жест пальцами: Москва едет адихать.
Приятно, когда едешь, а тебя называют Москвой. Мне приятно, а Глеб привык.
После Сердючки Алешка включил Заиньку «Ивана Купала», и мы опять пожалели, что нет Шамиля. С ним всегда получается очень гармонично, он придает движению джипа какую-то одухотворенную воздушность – как будто по облакам везет.
Я сказала Глебу: сейчас нас Шамиль на трассе будет встречать. Едем, смотрим вокруг себя (назад), вдруг Алешка включил Заиньку неприлично громко и начал непрерывно сигналить, а мы с Глебом сидели спиной к трассе и не видели, что там впереди, но догадались. У винного магазина на въезде в первую Гагру стоит Шамиль со своими пацанами, немножко раздутый, как ГАИшник, – и такой покой вокруг них, и воздух особенный, чистый, даже искристый, как всегда под большими эвкалиптами. Мы начали его обнимать, а у него под курткой оказались штук десять горячих хачапуров, которые мы не заметили как съели, зато он увидел наши доски, принял, вероятно, за гроб, и немножко обмер. Алешка отдал ему руль и улегся на скамейку, а пацаны разместились вокруг него. Мы им сразу вручили кремлевские башни с московскими конфетами, и они везли их в обнимку.
Мы вспомнили наши детские новогодние подарки, нельзя сказать, что очень нарядные, но в каждом из них обязательно оказывалась квадратная пачечка печенья, яблочко, мандаринка и один грецкий орех.
Шамиль уточнил: вафли «Артек», тыри мандаринки и пять грецких орехов! Зачем они новогодних подарках нужны?
В его голосе была незабытая детская обида: сам вырастил, сам собрал, сам продал – и получил в подарок.
Мы привезли ему свитер, большие кофейные чашки  из хорошего магазина, со старинными немецкими городочками, они ужасно ему понравились и две скамейки. Может, он и о скамейках когда-нибудь скажет - зачем они новогодних подарках нужны, но пока они ему очень нравятся, детям не разрешают по ним скакать, а нам не разрешают вынести их во двор, и они стоят по обе стороны большого стола в столовой, так что в темноте об них можно убиться насмерть.
В Гагре народа было, как летом. И деревянный ресторан принца Ольденбургского празднично украшен. И вообще как-то добродушно весело, даже кошки сытые. Мы подумали – о как! И порадовались.
За Гагрой оказалось, что не зря мы радовались за Гагру. Дальше нее почти никто не ехал. Вся километровая очередь перед постом либо рассеялась по Гагре, либо сворнула на Рицу, потому что дальше всё было тихо и безлюдно.
***
Из Сухума мы забрали Олесю в прямых чистых волосах, серьезную, в великоватом платьице и узких джинсах. Олеська домовито уселась с Алешкой на скамейку и сказала ему: Алеша, я без тебя на свидание ходила.
Я уверена, что слово свидание Алешка слышал только в каком-нибудь послевоенном фильме, а если он такие фильмы не смотрит, то и вообще не слышал. Он вспотел, нагнал морщинки на лоб и спросил: - и что вы делали?
- Он мне рассказывал про полимеры и нефтепродукты.
Глеб спросил: чечен?
- Зачем? – переспросила Олеська.
- Я спросил: че-чен? Чеченский парень? Они хорошо разбираются в нефтепродуктах.
- Нет, он наш русский мальчик. Высокий, худой, сутулый. Только очень умный. В колледже преподает.
Глеб сказал: - Алеша, надень рога.
- Какие, на фиг, рога?
- Ну, так, на всякий случай. Надень.
Алешка спросил: а дальше?
- Он мне подарил цветок в горшке.
Я спросила: зачем?
- Он мне написал – какие цветы вы любите, а я ответила, что цветы в горшках, и он принес мне цветок в горшке, весь в розовых цветочках.
Алешка спросил: - и ты все свидание носила с собой цветок в горшке? А что вы еще делали?
- Мы посидели в кафе и попили кофе.
Алешка спросил: а дальше?
- Он меня проводил домой, и я больше с ним не встречалась.
Алешка умилился и прямо в машине, в ужасной тесноте, вручил ей черно-розовое, как будто металлическое, платьице от Киры Пластининой. Хотел подарить моего лося, но Олеська испугалась: ой, а где у него глаза? – и я мягко забрала лося себе.
Посмотрела на Глеба –Глеб был счастлив: еще не доехали до места, а он уже столько глупостей услышал. Даже перестал выглядеть усталым.
***
Соня с Тещечкой тягостно изумились, когда мы въехали в их ворота с нашими досками и лежащим на них Алешкой. Ассоциации у народа мрачные. Покажи любому из них несобранную скамейку – примут за разобранный гроб. Когда Алешка с Олеськой через багажник выбрались из машины, все повеселели, загомонили и запереживали, чтобы скамеек хватило на оба дома.
Были все, кроме Тенгиза и Лариски, которые должны были придти со своим мясом и вином.
Скамейки ооочень понравились. Их сразу же собрали, но наотрез отказались ставить во дворе, хотя обедали во дворе, на новой клеенке с новогодними плюшевыми мишками, которую я привезла в подарок. Две скамейки втащили в дом, а третью Тещечка с Леваном утащили к себе, установили в доме и застелили старым пледом. На другой день мы у них обедали, Леван благодушно сидел на скамейке, а Тещечка накрывала на стол и на него покрикивала. Я спросила Анети: чего она? Аня ответила: она ему говорит - пересядь на табуретку. – А он? – Он ей говорит, что она женщина.
Вообще с подарками этому семейству всегда какие-то странные проблемы. Почему-то именно на подарках, сделанных от души и безобидных, сшибаются две разные культуры и два образа жизни. Они гордые. Их поневоле боишься огорчить. По подаркам заметно, что с нашей культурой нам можно всё, и в отношении к нам работает довольный неуместный принцип «подлецу всё к лицу». А им можно избирательно.
Сбилась с мысли и забыла, что хотела написать про несходство двух культур. И это хорошо. Я сужу по ощущениям, а ощущения могут быть обманчивыми. Наврешь что-нибудь про чужую нацию, а потом оправдывайся, что мне так показалось. А те, кто судит обо всём с другой стороны, сделает вывод, что ощущения у тебя неправильные.
Двум сонным дочерям Ширвани, одну из которых зовут Диана, а другую Анжелла, мы подарили по пакету с эйвоновской косметикой, купленной специально для них, и я положила им в сумки все, что мне дарила Аленка, а я не пользовалась: тушь, тональную пудру, румяна в шариках, разноцветные тени и т.д.
Я их спросила по телефону: что вы хотите на Новый год? Дианка за обеих ответила: косметику. Их родители – приморские абхазы, а приморские абхазы воспитывают детей не очень строго, а как раз так, чтобы нравиться курортникам. Из всей семьи строгий только дед, который замахивается палкой, но и он не принципиально, а чтоб не ходили мимо. По деду видно, как ему за 90 лет надоели отдыхающие.
Уезжая домой, я оставляю девчонкам свои шампуни и дезодоранты,  а тут вдруг оказалось, что они выросли, и мы с Аленкой ссыпали в два пакета все «линии», которые мне и Аленке дарили наши подружки и сделали для девочек два больших пакета.
Обе девчонки таинственно ушли со своими пакетами в свою комнату, некоторое время отсутствовали – и явились раскрашенные как ведьмы, так что мне стало неудобно перед родителями и Соней, поскольку сами родители, несмотря что приморские абхазы, им бы никогда всё это не купили, и когда на другой день их спросили: - вы где взяли, они вздохнули и посмотрели на меня. Получилось, что я порчу их девчонок.
В первый день на них никто не обратил внимания, потому что все смотрели на Глеба. Глеб не хотел обедать в доме, а хотел во дворе под виноградом, в котором шумели птички. Он заметил девчонок и начал отворачиваться и хохотать. И Алешка тоже. У Алешки вдруг обнаружились еще два безглазых лося, и он их подарил дочкам Ширвани. Нельзя сказать, что им понравились алешкины лоси. А косметика понравилась. Они так и носили с собой тяжелые сумки, и тут меня выручила Олеська, которая детским строгим голосочком сказала: вы что, дуры?
Увела обеих наверх, профессионально раскрасила их физиономии, и когда они спустились обедать, было видно, что это не ведьмы-стриптизерши, а хорошие девочки. Хотя и не совсем так. Видно, что это девочки.
Правда, им самим быть хорошими девочками с полными пакетами косметики показалось скучно, они несколько раз уходили наверх докрашиваться и в итоге стали похожи опять на ведьм, и Глеб опять начал хохотать, а все смотрели на него, радовались, что ему весело, а на девчонок не обращали внимания, и я надеялась, что к ним постепенно привыкнут и начнут думать, что они такими всегда и были.
Постелили клеенку с мишками и сели есть сациви, жареного барашка с айвой и хаш.




Глава четвертая
2010 год

Тенгиз с младшим братом и со своим мясом и вином пришли, когда мы уже пообедали и зажгли лампу во дворе. Глеб молча вложил Тенгизу в руки парашют. Без картонной коробки, а просто непромокаемый мешок на молнии, тяжелый из-за ремней, седушки, карабинов. Наши тетки вокруг Тенгиза начали галдеть, они уже знали, что это парашют, Глеб расстегивал для них мешок и верхним краешком показал расцветку. Галдели по-абхазски, и мы не могли понять, что именно. Тенгиз принял мешок на грудь, как-то растерянно подержал в руках, поблагодарил, положил мешок на стол около казанка со своим мясом и ушел разжигать мангал.
Мы с Глебом молча переглянулись и почувствовали себя идиотами, которые не угадали с подарком. Хотя, казалось бы, он его хотел. Он из-за него плакал. А тут вдруг положил и ушел. Шамиль приготовил кофе, Тенгиза позвали пить, и когда он подошел, Глеб опять свалил ему на руки мешок. Тенгиз опять поблагодарил и положил мешок на стол. Сказал, что жена придет и они посмотрят вместе. Мы подумали: может, это такая манера - два раза отказаться, а на третий взять? Глеб спросил: у него ничего не случилось? Что-то я не понимаю настроения.
Соня сказала: он же младший зять! Мы его дразним. А то зазнается.
Я спросила: а как вы его дразните?
- Мы ему говорим: бери приданое своему Русланчику.
- Какому Русланчику?
- Они ребенка ждут. Русланчика. Мы ему говорим - привезли приданое твоему Русланчику.
(Заметно, что именно это они и говорили, и бедный Тенгиз от оскорбления и обиды чуть не плакал. Он-то, может быть, и не ожидал, что ему привезут парашют в подарок, но скорее всего, надеялся, а до этого про парашют знали только Алешка и Шамиль, но Алешка жил в России, а Шамиля Глеб попросил ничего Тенгизу не говорить, чтобы получился сюрприз. А Соня с Тамарой этот сюрприз осуществили по собственным понятиям).
Правда, Тещечка в травле младшего зятя не участвовала. Он ее родной зять, и когда другие галдели, то сидела и помалкивала.
Глеб сказал: Соня, это моя игра. А ты мне ее убила. Я, как дурак, красный колпак надел!
- Глебачка, что ты так шумишь? Он же младший зять! Его надо воспитывать, чтоб не зазнавался.
К младшим зятьям и младшим невесткам относятся требовательно.
Глеб сказал: да мне безразлично, какой он зять! Я пёр ему парашют через всю Россию, а вы меня выставили лохом, который покупает приданое Русланчику!
Он хотел взять мешок с парашютом и отнести к мангалу, но двор был уже темный, холодный, все перешли в дом, и мы придумали штуку интереснее: взяли большого ларискиного кота, обмотали стропами и раскидали купол вместе с ремнями и карабинами внутри антресоли над дверью в жилые комнаты, из которой выкинули летние подушки и покрывала для курортников, а кота свесили вниз и дежурили около него, чтобы пацаны Шамиля не сдернули его и не унесли к себе. Они этим котом просто очарованы. Никогда не угадаешь, что кому нужно подарить, чтобы как следует обрадовать.
Тенгиз, наконец, вошел и видно было, как он продрог. Днем было очень тепло, а в темноте стало резко холодно, и по человеку, когда он заходит с улицы, видно, что он замерз, и от него очень приятно пахнет холодной свежестью. Глеб сказал: сдерни мне вон того кота.
А парашютный шелк выпирал из антресоли, Тенгиз его увидел еще от двери и весь как-то засветился. Стал под котом и потянул кота вниз, а кот потянул стропы парашюта, и парашют заструился, зашелестел, полился ему на голову вместе с карабинами и ремнями, и карабины щелкали его по башке и по плечам, а он не уходил, стоял и ждал, когда на него стечет весь купол, и этот купол в комнате, в замкнутом пространстве показался таким огромным, таким… ну я не знаю, раскрытый парашют – довольно небывалая вещь, а когда он новый, и разноцветный, и очень яркий, и весь шелестит и переливается, и коты от него шарахаются и воют из угла, то выглядит это так, что даже страшно – как его собрать и куда его потом деть, если он накрыл собой все пространство вместе со столом, Тенгизом и Ширвани, который сидел на скамейке в алешкиных рогах и в тишине добродушно сказал: даа. Вот как.
Тенгиз опытный и умеет обращаться с парашютами. Пока мы придумывали, как его собрать в кучу, он сгреб его в охапку и прижал к животу, а когда повернулся к нам, то был весь красный, в испарине и смеялся от радости. Глеб надел на него свой красный колпак и сказал: а ты думал, там пеленки для Русланчика? Мы с тобой пацаны, а пацаны слово держат!

***
Около десяти пришла со своими свекрами и сестренкой Тенгиза располневшая Лариска, а Тенгиз так и ходил с парашютом, его дразнили, и он отбивался от всех ногами.
Новогодняя ночь была тихая-тихая. Как будто святая. Как в Псаломе: тихая ночь, святая ночь.
Никто почему-то не шумел. Немножко постреляли в воздух, покричали и притихли. Когда мы начали запускать свои фейерверки, то прибежали все соседские дети, соседи вышли из домов, пришли посмотреть, и мы со всеми перечёкались и перецеловались. Фейерверк получился замечательный, долгий, минут на 20, с улицы все пришли к нам в дом и снова перечекались и перецеловались, а потом пели замечательно.
И опять была тихая ночь, святая ночь и веселый душистый холод под большим, ярким от луны и звезд небом.

Первое января

Проснулись часу в восьмом, когда небо было розовое, а воздух синий. Соня с женой Ширвани Тамарой бегали по двору и кудахтали из-за того, что со стола исчезла клеенка с мишками. Я оделась и вышла к ним. Толстые девки Ширвани, несмотря на восьмой час утра уже накрашенные, а скорее всего, не умывшиеся с вечера, стояли со сложным виражением на сонных лицах, какое бывает у кошек Нуцы и Цуцы с отчеством Рашидовна, когда Соня берет веник, чтобы подмести двор, а две сытые ленивые кошки нравственно взбадриваются и внезапно стреляют в сторону.
Соня называет это «видят веник – знают, что виноваты». Хотя моя Алёнка где-то когда-то слышала, что понятия вины для кошек не существует, они думают, что всегда правы, и у них хорошая память: если их обидеть, то обязательно найдут способ отомстить.
Так вот, две толстые дочки Ширвани стояли с кошачьим выражением, я стала около них и начала хихикать. Они обрадовались, покрутились между всеми и таинственные, тихие, как две зачарованные ведьмы, позвали меня к себе. А у себя в комнате показали штук 50 красивеньких плюшевых медведей, которых навырезали из клеенки. Все мишки были в натуральную величину, обычные плюшевые медведи – только плоские.  А я думала – они уже взрослые девицы. Косметику им везла, которой они раскрасились. А привезла бы по плюшевому мишке – и продлила обеим детство. Пообещала привезти в следующий раз. Обрадовались, для виду постеснялись и попросили заступиться перед Соней и мамашей, которые с криками и всплескиванием рук искали клеенку на меже Джавана и перекрикивались с горластой женой Джавана, которая и без всякой клеенки всегда орет.
Обе вернулись без клеенки, но с миской мелких лохматых киви и с убеждением, что клеенку сперла жена Джавана, которая срезает мандарины и собирает орехи с крайних деревьев сада. Девчонки в ожидании перемен наложили на физиономии еще по слою косметики.
Первое января всегда начинается с того, что хочется есть. Встаешь и ешь вчерашний винегрет, остывшее мясо, холодец. Глеб, который проснулся не столько от сониных криков, сколько оттого, что тоже захотел есть, спустился вниз, увидел девиц и начал хохотать. Соня забыла про внучек и начала разогревать блюда, а Глеб брал из миски лохматые маленькие киви, разламывал пополам и ел. Большие, монументальные дочки Ширвани старались спрятаться за моей спиной от бабки и с интересом ждали, когда у защиплет язык от киви.
Прибежала Соня, увидела, что он ест киви и криками, что он «поймал оскомину и не сможет кушать горячее» загнала девиц в дом, где они опять накрасились, а у Глеба защипало язык и завтракал он без удовольствия, но он бы и так не заметил, что ел, потому что все время хохотал, тискал Соню и прибежавшую со своей едой Тещечку, так что о девчонках забыли, и они сидели у себя наверху и делили между собой медведей. Потом начали их делить - сначала тихо, а потом громче Сони, с выкриками и обвинениями в жлобстве.
***
После завтрака из А-ры принесли гидрокостюм «Калипсо» и поодиночке летали на парашюте. Парашют нормально летает, управляемый, все были счастливы. Пришли, правда, пограничники и спросили: - вы чего разлетались, соколы? Зиму с летом перепутали?
Им показали разрешение на выход в море. Просроченное, правда, но их все знают. Предложили полетать. Один пограничник стал раздеваться до трусов, чтобы лезть в гидрокостюм, но передумал и побежал есть у Сони домашнюю еду. Ушли все сытые, с чачей, а наши вернулись с пляжа, раскинули парашют сушиться и сели обедать.
Наверху опять начался скандал с выкриками и вроде бы даже с мордобоем. Жена Ширвани побежала разбираться. Оказалось, что у девок пропали все качественные мишки, кроме нескольких купированных, которых на клеенке заслоняли собой другие мишки, а сыновья Шамиля таинственно исчезли. Пошли искать сыновей Шамиля. Те объединились с Магелланом и Христофором Колумбами (Конджария) и, отстаивая свои интересы и свое право на краденых медведей, начали бить физиономии. В том числе накрашенные.
Скандал на пляже принял такой размах, что стало неудобно перед сторожевиками на внешнем рейде, и мы с Глебом стали делать в их сторону некие успокаивающие дружественные жесты, которые они, разглядев в бинокль, могли принять за призыв о помощи.
Кончилось тем, что Ширвани, самый разумный и законопослушный, пришел с камчёй (короткий кнут для коров) и по-русски называя обеих дочек толстозадыми кобылами, погнал их домой. Пацаны Шамиля и Колумбы остались на пляже, некоторое время виновато держали паузу, затем начали воровато делить медведей, не договорились и начали орать, пинаться и бить друг другу физиономии.
Мы с Глебом вернулись на пляж и стали посылать дружеские жесты на внешний рейд. Прибежал Шамиль, убедительно попросил нас: - не нужно русские корабли сюда звать, - и хлопая камчей по своим пацанам и чужим Колумбам, разогнал ребят по домам, а медведей скрутил в рулон, высыпал на стол под виноградной беседкой и спросил, что с ними делать.
Мы предложили вернуть дочкам Ширвани. Дочки кивнули, что это справедливо. Пацаны Шамиля сочли, что справедливо поделить мишек между всеми.
Шамиль сказал: делите, - и четверо кузенов подняли такой гвалт, что сторожевики на рейде должны были насторожиться и повернуть в нашу сторону свои башни с орудиями главного калибра.
Шамиль опять защелкал камчей, попадая по толстым задницам, сделал несколько провальных попыток попадать по сыновьям и кончил тем, что придрался к Аньке: - Аня, где у них попы, да? Почему я не могу их ни по чему воспитывать?
Триумф младшего  зятя
С парашютом получилось проблематичнее, чем с косметикой. Или мы просто щепетильные и не хотим обидеть Шамиля – старшего зятя. Приехали и устроили триумф младшего зятя. И хотя старшие зятья поняли, что парашют Глеб подарил от души и что он не мог приехать без парашюта, если пообещал его Тенгизу от Деда Мороза и в Новый год, и приехал поэтому в красном колпаке, но ради старших зятьев это можно было устроить как-то иначе. Хотя Тенгиз нам нравится. Он серьезный, хороший мальчик, и у него у единственного на этом берегу был парашют, так что можно сказать, что мы ему ничего и не дарили, а просто обменяли старый парашют на новый.
И Шамиль, и Ширван-шах это знали, но в глазах у обоих в первый день, когда младший зять ходил по их дому с парашютом и отмахивался от всех ногами, все-таки было непонимание того, что происходит, и как вообще получилось, что у младшего зятя парашют, а у них, пардон, скамейки.
Этого мы не просчитали, и Глеб даже нервничал из-за этого тихой ночью, когда полагалось спать, а мы обсуждали, что он завтра поговорит с Шамилем и объяснит, что все дело в том, что он дал летом слово пацана, а пацан слово держит.
Когда он заговорил с Шамилем в море на катамаранчике, Шамиль даже не дал ему говорить, а очень великодушно – сам – напомнил, как погиб старый тенгизов парашют и как Глеб при всех, как маленькому, пообещал ему парашют от Деда Мороза. И тут, наверное, много значит, что они смотрят на 18-летнего Тенгиза, как на маленького, и если бы у них летом были деньги, они скинулись бы ему на парашют, но деньги и возможность купить и привезти парашют оказались только у Глеба, и они оценили то, что он пообещал и привез, и отдал Тенгизу.
Главное, что Тенгиз стоит этого парашюта. Как стоит каждый из них. И в этом парашюте всё наше уважение к ним за то, что они остались и живут на своей земле, отстроили дома и под угрозой залпового огня и тяжелого фугасного баса растят свои сады и детей. И когда 18-летнего парня уехавшие родственники зовут в Сочи и в Москву, а он живет у себя дома и зубами держится за свой сад и участок пляжа, за это не жалко не только парашюта. За это вообще ничего не жалко. И Шамиль это знает. И знает, что мы его любим за то же самое, и если ему понадобится парашют – он его получит.
Как-то так само получилось, что каждая мелочь сыграла роль в том, что никто не обиделся, и два старших зятя продолжают «тюкать» младшего зятя только потому, что так принято. Чтобы не зазнался.
А могло получиться некрасиво. Тут надо учитывать национальные особенности и то обстоятельство, что в их жизни не должно быть никаких триумфов младшего зятя. Нельзя врываться в чужую иерархию. Но чтобы все это помнить и учитывать, нужно просто почаще там бывать.
Русские редко просчитывают ходы, а живут импульсивно, в кайф. И всегда будут жить в кайф, потому что ни нам, ни им не надо, чтобы мы стали другими.
Глебу подарили восточный барабан. Приехал Ванечка Дементьев, протанцевал все танцы, какие знает, и долго стучал на барабане, а потом взял и подарил. От себя и от Тенгиза. И это был просчитанный ход. Глеб очень давно его хотел, учился его держать, ему показывали, как по нему стучать, а у него ничего не получалось, и он всю жизнь твердо убежден, что восточный барабан – это такая вещь, вроде Плащаницы Христа, которой никак не может быть у европейца, потому что зурны и барабаны бывают только у избранных счастливцев, которые призваны Богом на них играть.
В принципе так и есть. Я и сейчас так считаю и не знаю, где они берут восточные барабаны. В продаже я их не видела. Они вообще редко попадаются. Только у тех, кто на них играет. В этот раз мы видели только два восточных барабана: один в Сухумском ресторане, где танцует Ванечка, а второй теперь есть у Глеба.
И еще интересно, что европеец Глеб отнесся к своему барабану абсолютно так же, как Соня с Тещечкой отнеслись к скамейкам: завернул его в чистую пеленку, поставил в кресло, на котором никому не разрешается сидеть, пока на нем стоит барабан, и никому не дает по нему стучать, а когда над ним смеются и говорят ему – Глебочка, это же барабан, пусть мальчики по нему побьют, а ты послушаешь, он твердо отвечает, что это ЕГО барабан, а мальчики могут его порвать.
А мне подарили кастрюлю для холодца. В тюльпанчиках. Наполнили вяленой хурмой, чурчхелой, всякой снедью - и подарили. И я знаю, как это вышло. Когда мы осенью варили хаш, а русская сборная по футболу кому-то проиграла, я между делом рассказала, что у себя дома варю холодец раза два в год и у меня нет своей кастрюли для холодца, поэтому я беру ее у соседки, у которой есть большая столовская кастрюля. И вот этот мой треп запомнили и подарили кастрюлю и икеевские чайные ложки. И тоже потому, что я вечно всем рассказываю, что у меня нет чайных ложек, потому что их крадет Домовой. Аленка подарила икеевские чайные ложки и здесь подарили чайные ложки: интересно, сколько времени нужно Домовому, чтобы перетаскать 12 ложек?
Еще интересно, что в истории с парашютом даже я поимела дивиденды. Глебу понравилась фраза «триумф младшего зятя», и он сказал, что филологи бывают прикольные.
Второе января
Утром пришли мальчики Колумбы, принесли напольные весы. Все обрадовались и стали взвешиваться. И тут случился конфуз. Оказалось, что дочка Ширвани, девочка шестнадцати лет, весит 90 кило.
И все почему-то удивились, хотя должны были ожидать, учитывая ее освобождение от физкультуры и тот факт, что ей по размеру не подошел ни один из привезенных Алешкой лифчиков. В утешение все дружно заговорили, что весы сбились, потому что до нее на них взвесился ее папа Ширвани весом сто три кило, но Глеб так хохотал, что она нам не поверила,  обиделась и ушла к себе.
Соня с Тещечкой внимательно следят за реакцией Глеба на происходящее и каждый день приходят к фантастическому выводу: смеется – значит виздоравливает. Хотя он и не болеет. Видимо, мы в их представлении племя вялое, вечно рефлексирующее и склонное к болезням, которые проходят от шума, скандалов и куриного бульона.
Когда Анжеллка обиделась и ушла наверх, Глеб перестал смеяться, начал ходить по комнатам и искать что-нибудь такое, с чем можно пойти и помириться. Нашел банку сгущенки, две плитки шоколада и конфеты Монблан, которые она наверняка бы с удовольствием съела, но в виду ее и так избыточного веса идти к ней со сгущенкой было неуместно, а шоколадки у нее были свои в подарках, поэтому он ходил, искал что-нибудь еще и пристально поглядывал на снеговика, которого мне подарил Шамиль. Я предложила ему оранжевое полотенце с тигром.
Пока он ходил по дому, проснулся Алешка, сел за стол, увидел банку сгущенки, сделал в ней две дырки и начал пить. Когда с оранжевым полотенцем вышел Глеб, сгущенки на месте не было. Он сделал очень глупое лицо и озадаченно произнес: гля! Сгущенку сперли.
Алешка спрятал банку под стол. Глеб просек вороватый жест и сказал ему: ты тоже сто килограммов весишь.
Алешка сказал: неправда.
- Вон весы. Ну-ка, встань на них.
Алешка встал вместе со сгущенкой – в нем оказалось 81 кило.
Глеб сказал, что 10 кило в нем лишние, Алешка возразил, что они ему не мешают. В это время с индивидуальным завтраком для него вышла Соня и закричала: Глебочка! Что ты на него злой? Он России долго худел – пусть кушает!
Анжеллка высунулась в окно и стала смотреть, почему шум. Глаза у нее были печальные, но физиономия раскрашена. Глеб развернул полотенце с тигром и помахал ей, чтобы шла вниз, а он ей вручит.
Алешка невозмутимо спросил: - а ты к ней со сгущенкой хотел идти? А почему не с Уголовным кодексом?
Глеб спросил: а почему с Уголовным кодексом?
- А в нем написано, что чужому мужчине вообще не следует подходить к несовершеннолетней девочке. Особенно со сгущенкой.
Анжеллка спустилась за полотенчиком, помирились с Глебом, печальными глазами посмотрела, как Алешка завтракает – и села завтракать вместе с ним, хотя за полчаса до этого завтракала с нами. С угнетенным виражением очистила яйцо, положила целиком в рот и стала медленно, печально жевать.
Чтобы не обидеть ее опять, Глеб ушел в сад, к своему мандариновому дереву, с которым он разговаривает, а Алешка сказал Анжеллке: ешь! Если мы тут не самые худые, то самые прикольные.
В анжеллкином классе три Анжеллы, поэтому она живет с претензией, что она не Анжелла, а наоборот, Зара. Время от времени она эту претензию высказывает, и тогда мы ее называем Зарой, а вежливая Олеся зовет всегда.
После второго завтрака Анжелла объявила всем, что она Зара. Дядя Валера, который мирно дремал на прохладном зимнем солнышке, сильно всхрапнул, проснулся и спросил: Ширван, кто тут у нас Зара по двору ходит?
Ширвани удивился - и разглядел макияж на дочках:
- Тамара!
- Га!
- Что ты говоришь «га», посмотри, что эти блахудры собой сделали!
- Щирван, зачем говоришь блахудры, дети Новому году радуются!
- Почему они не как хорошие дети радуются? Почему они как нечистая сила радуются?
- Щирван, зачем так хороших девочек говоришь?
- Где видишь хорошие девочки? Они бомбовозы, а не девочки. Всех насмешила – хорошие девочки говоришь. Смешная женщина, да? Хорошие девочки говорит. Где хорошие девочки видела? Юля стоит смеется.
- Юля думает, как бы ей убежать и натарахтеть на клаве. Ты базар не фильтруй, так и пиши – с ударениями и восклицательными знаками, - порекомендовал Глеб.

***
Деловой костюм фирмы «Джокер», в котором Алешка женился, работал в Москве и собирался работать здесь, а Глеб вёз в чехле из Москвы со всеми алешкиными галстуками, они забыли в Ростове у мамы и вспомнили о нем, когда на ужин пришел серьезный, убедительно симпатичный г-н Хагба, твердый и высокий, как кухонный шкаф. Со всеми полагающимися шкафам углами. По-моему, его и обнимаешь с ощущением, что обнимаешь шкаф. И он не черный, как большинство местных мальчиков, а благородно серенький. Даже сходство со шкафом благородное.
Он великодушно разрешил Алешке работать в любых штанах, только не в спортивных, и сказал, что Алешка будет узаканивать самовольные постройки и перепланировки (а не только играть в нарды и кофе пить). Я спросила – может быть, узакОнивать, от слова закон? Чем поставила всех в тупик. Парни посовещались и решили, что правильно  все же узаканивать.
Правильно решили. Алешка именно это и будет делать.
Глеб выразительно сказал: пей пиво! (и помалкивай).
У Алешки есть черные брючки и розовый свитер, в которых он выйдет на работу. 
Вахтанг принес пиво «Мохито» с лаймом и мятой, которое мальчики называют пиво с «Колокольчиком». Всем женщинам оно очень понравилось, а Глеб ему подарил коньяк «Кёнигсберг» в коробке, который понравился Вахтангу. Все остались друг другом очень довольны, и первый алешкин рабочий день начался по схеме Вахтанга: пришла бабушка.
А дальше пошло по жизни. Бабушка принесла четыре огненных хычина, пожелала здоровья и ушла. Горячие хычины и семейные хачапуры здесь носят на подносах или на картонках от ящиков.
Юристы обрадовались, вынули литровый бутыль домашнего вина, стали есть хычины и произносить тосты. Алешка позвонил и похвастал. И мы все за него порадовались. Кроме Сони, которая авторитетно сказала: Леша, ты не бездомный дитё, чтобы чужие хычины кушать. Иди бегом домой кушать. Иди бегом.
Алешка бросил трубку и пошел есть хычин под домашнее вино.
Соня сказала: Тенгизик, сбегай, детка, узнай, чей бабушка его кормит.
Тенгиз умотал в А-ру, где расположена алешкина контора, и вернулся с бабушкой и с низким картонным ящиком, в котором были четыре больших огненных хычина, а бабушка была с палкой и когда по-абхазски обратилась к Соне, то было понятно, что она сказала Соне: сейчас как дам!
Мы (кроме Сони) все обрадовались, вынули бутыль домашнего вина и начали есть под тосты.
Оказалось, что это прабабушка Тенгиза Манана, про которую Тенгиз со скромной гордостью говорит: на парашюте никогда не летал, но тоже уважаемый всеми  женщина.
Позвонила на сотовый мать Глеба и Алешки и гневным голосом назвала меня аферисткой, которая "заманивает ее мальчиков под бомбы".
Хожу и чувствую себя аферисткой, рискующей сыновьями чужой мамаши. Пожаловалась Алешке - он хладнокровно спросил: а где она бомбы видела? Я не видел.
В алешкином мобильнике я числюсь под именем Марат - чтобы не было повода объясняться с девочками. Нужно быть очень хитрой девочкой, чтобы вычислить, что я и Марат - одно лицо.
***
Соня о моей манере ругаться: молчит-молчит, а потом как гавкнет!
***
Получили новое разрешение на выход в море и ездят рыбачить на пижонском надувном катамаранчике с большим мерседесовским рулем. Катерочек – японский, брендовый, на борту и на мощном моторе четко написано YAMAHA.
Подходя к нему, Алешка каждый раз деловито говорит: - а я – Алёха.
И нам досадно, что нет двух девочек, которые вслед за Лешкой представлялись бы: а я – Даха. – А я – Натаха.
Глеб в спортивном костюме, Шамиль в ярко-желтом орифлеймовском плащике, который, если не придираться и не слишком внимательно смотреть, сходит за спас.жилет, Алешка в шапке, в семейных трусах, босой и в свитере.
За один выход в море лица становятся красного индейского цвета. А нервы усмиряются до почти буддисткого умиротворения. Больше всех радуется Соня, потому что после выхода в море лучше всего едят. Днем купаться холодно, но если вечером, в темноте, разуться, в футболке добежать до воды и кинуться вперед, то впечатление получается обжигающее, с остренькими отражениями звезд и каким-то тусклым лучем вдоль горизонта. Бывает, что луны нет и ничего вроде бы не светит – а всё равно каждый раз тусклый широкий луч вдоль горизонта. И каждый раз удивляешься, что каждая звезда в морской воде отражается отдельно. Еще и дробится в мелких волночках. Море в темноте – веселый душистый холод под ярким от луны небом.
И везде коты. По случаю зимы большие, толстые. Котов очень много, и все в состоянии любви и конфронтации. Сколько будешь идти по улице, везде в темноте тихие толстые коты в состоянии безмолвной любви и конфронтации.  Минут 20 стояли и смотрели на четырех котов, которые, зависнув на тощеньких веточках молодого деревца фейхоа, как будто оцепенели и неподвижно смотрели друг на дружку, безмолвно, заколдованно, только в животах и около горла у них время от времени происходили какие-то звучные процессы, от которых вздрагивали их пышные хвосты.
К еде они в это время равнодушны: что ни положи даже перед жалкой на вид, никудышней кошечкой – посмотрит, подумает и не станет есть.
Зато шакалы очень голодные. И едят всё. В том числе и кошечек.
Рождество
На Рождественскую вечерню ездили в Новый Афон. Лучше бы в Лыхны, там уединенно, а потому очень естественно и искренне, но Лыхны гораздо дальше, а народу в две машины набилось 17 человек, считая детей и бабушек.
И в Новом Афоне можно быть очень искренним. Не зря же, когда мы видим новые золотые купола на месте старых, покрытых нержавейкой, и разноцветные новенькие стены, у меня перехватывает горло, и я бы с удовольствием заревела от переизбытка чувств, но неудобно перед Глебом.
А тётеньки очень искренние. Повязались нарядными платочками, надели длинные нарядные юбки, бусики, у кого какие есть, купили в иконной лавке желтые свечи, вошли в храм, разошлись к своим иконам и расплакались. От переизбытка чувств, которого мы стесняемся, а они знают, что так и должно быть в храме. Как они сохранили такую степень веры и доверия в условиях, в которых они почти 20 лет живут – я не знаю, но вера, доверие и признание идущей сверху справедливости в них непоколебимые.
Храм призывает к искренности, и люди его призывы хорошо слышат. Даже мальчики – только застенчиво вошли, только неловко стали – и глаза у каждого испуганно вытаращились от предельной искренности. И этих мальчиков уже нельзя трогать. Они как школьники на ЕГЭ. А Алешка совсем ничего не чувствует. Походил, посмотрел иконы, взглядом велел заценить мышечную мощь трех батюшек и ушел во двор, где лестницы, горы, кипарисы, иконные лавки, туристические автобусы и серебряное море.
И попы очень колоритные. Глазастые, истовые, как бы даже старинные, двое не с лицами, а с ликами, какие есть только в этом месте, под этими кипарисами и с построенной в начале 20-го века монахами гидроэлектростанцией.
А в продуктовом киоске бело-розовый зефир. 76 рублей кило. Я его случайно увидела, а в храме начала о нем думать и бояться, что лавка закроется раньше, чем мы выйдем.
И со мною всегда так в церкви. Надеешься быть искренней, а захочешь зефира и ни о чем другом не думаешь. Ждешь, когда что-то тронет, очарует, захватит - и так иногда бывает, но чаще бывает, что просто интересно, стоишь и наблюдаешь за всем, что происходит вокруг тебя, и молишься неискренне. И вместо молитв затеваешь беспардонные переговоры с Господом, похожие на сделки с нечистой совестью: Давай помиримся. Давай ты меня полюбишь. Дай мне что-нибудь в руки. Не учи, не испытывай и не воспитывай. Я много чего видела, знаю, испытала. Дай мне что-нибудь в руки.
Сделает все равно по-своему. Григорий Горин просил: Господи, пугай, только не наказывай.
А кончилось тем, чем всегда кончаются односторонние переговоры с Господом. Чтобы не нахамить и не обидеть, ничего не прошу, смотрю на женщин и знаю, о чем плачет мама Ванечки Дементьева и Тещечка, и все местные тетки в юбках (тетки из туристических автобусов все в легких брюках, в каких женщины любят ездить на курорты).
Чтобы сыновья дожили до старости. Чтобы соседи вернулись в свои дома. Чтобы всем было хорошо у себя дома. И батюшки тоже поют об этом.
А когда внезапно смолкают батюшки, то в душистой тишине храма Олеська взволнованно произносит: представляешь, у меня волосы ни разу не окрашены!
И вдруг осознаешь, что вокруг люди, и каждый из них думает и чувствует. Особенно туристы, физически не способные молчать о том, что каждый из них думает и чувствует: - на посту два с половиной часа стояли.
- Не могу решить, Феодосия купить или Пантелеймона.
- Сынуля в Питере учится?
– В Питере.
– Повезло человеку. Красивый город.
- Санаторий «Дружба», собираемся около автобуса! Кто сказал? Кто вам про Всенощную сказал? Мне сказано привезти вас к десяти к воротам. А нам еще на посту стоять.
- Москва, пять минут. Москва! Дама, вы не Москва? А что вы тогда стоите? Идите к автобусу. Через пять минут уезжаем и никого не ждем.
- А мамочка с ребенком, с девочкой в белом пальто была, кто их видел? Они в церкви или они гуляют?
- Это ваше право! Хотите – оставайтесь, только как вы добираться отсюда будете? Всенощную вам никто не обещал. Идите в Сочи на Всенощную. Там церковь в центре города. Выпейте вечерний кефир и идите на Всенощную в Сочи.
- Дама, вы даму с девочкой в белом пальто не видели? Вы не наша? А чья?
- Не надо со мной торговаться! Я вас привез сюда 32 человека и обязан вернуть 32 человека, как привез.
- Дама, вы не Москва?
- Вы уже спрашивали.
- А вы кто?
- Я местная.
- Что-то не похожи. Девочка, поехали с нами в Сочи.
- Девочка тоже местная.
- А вы еще долго тут будете стоять?
- Леш, пойди купи килограмм зефира.
Пошел. Купил. Стал так, чтобы его было видно, и начал есть. И угощать детей и бабушек. Пока мы до него дошли, раздал почти весь. Оставил три штуки мальчикам. А все равно благодать, праздник, святая ночь и после того, как туристические автобусы разъехались, святость и благодать просто сгустились в воздухе.

***
Я вздрагиваю, пораженный нежной красотой рассвета и осознанием того, что я, простой петух, заставляю солнце взойти.
Эдмон Ростан
Утро начинается с того, что орет одна из куриц. То ли ее режут, то ли снеслась. Поскольку Глеб предупредил: Соня, зарежешь при нас хоть одно животное, перейдем жить к Тещечке, Соня кур не режет. Хотя мясом кормит три раза в день. А курицу тайно не зарежешь - она орет. Иногда орет просто так, от полноты жизни, оттого, что рассвет, оттого, что петух красивый.
Подхожу к окну: Соня с яйцом в горсти или с яйцами в фартуке, сшитом из старого зонта, идет к летней кухне, а курица, охорашиваясь, бежит следом и кудахтает. От быстрого бега или от перемены настроения забывает свои претензии к Соне и идет общаться с другими курами.
У Сони куры и яйца, а у Тещечки корова, брынза и молоко. И еще у Тещечки целая клеенка, которую сонины внучки покромсали на медведей, и днем Тещечка стелет ее на стол во дворе, а вечером снимает и прячет.
Вечером она кипятит литр молока, наливает в термос и приносит утром топленое молоко с коричневой пенкой, которую длинной чайной ложкой раскладывает по чашкам.
Алешку будят в восемь, потому что к девяти ему надо на работу. Мы с ним завтракали три раза - все остальные дни из наших десяти были для него выходными. А в будние дни он выходил к нам в розовом свитере, умытый, сонный, склонный капризничать и спать сидя за столом.
Завтракать к Тещечке Соня его не отпускает, хотя он с удовольствием завтракал бы у Тещечки, которая ставит на стол топленое молоко, нарезанный горячий лаваш и полную миску домашнего масла с зеленью. Тещечка любит, чтобы масло в миске имело форму горного пика Фишт.
Про это масло писал Фазиль Искандер. В его книге оно называлось греческим, и мальчик говорил, что может съесть килограмм такого масла без хлеба. Наши его называют легким маслом. На самом деле это взбитая сметана, которую можно резать ножом, а есть действительно килограммами без хлеба - она легкая. Это еще не масло. Хотя называется легким маслом. В него сыплют перец и сухую аджику. Иногда соль. Иногда ничего не сыплют.
Шамиль варит кофе. Очень вкусно пить кофе во дворе, под "Русское радио", которое зимой шипит и сбивается на радио-Шансон. На нем иногда поет Сердючка, и под ее пение наши души взмывают вверх. И почему-то, когда она пела "отчего душа поет, сердце просится в полет - Новый год, Новый год, Новый год", хотелось радостно плакать от длинных каникул, от тишины и от зимней свежести. От каждой этой вещи отдельно. От запаха кофе. От легкого масла с зеленью. От легкости в организме, в одежде, в мыслях. Оттого, что приятно завтракать под виноградом в пижаме, шлепанцах и спортивной куртке. Оттого, что нужно будет уехать. А хочется остаться и жить.
Соня корректировала наш легкий, счастливый молочно-кофейный завтрак тем, что выносила из летней кухни полуметровую в окружности, многослойно закопченную сковородку, видно, что очень старую, со старым чапельником, и пока с укоризненным лицом держала ее на весу, показывая виражением лица, как ей тяжело держать килограмма полтора жареной картошки на сковородке и как снисходительно она относится к Тещечкиному варианту завтрака для гостей и одного работающего, мы разбрызгивали по столу легкий Тещечкин завтрак, освобождая место для сониной сковородки.
Запах жареной с луком картошки перебивал все другие запахи, и вокруг двора собирались коты, которые картошку не едят, но им интересно, чем пахнет и как этот запах применяется в природе. Сообразив, что под него приятно склочничать с другими котами и соблазнять кошек, они с экспрессивными криками пулей носились по двору, дрались с котами-мальчиками и уговаривали заниматься любовью кошек-девочек. В воздухе висела и искрилась кошачья шерсть, и мягкие, почти невесомые клочья кошачьего пуха попадали в еду и в кофе. Соня с Тещечкой их гоняли, а мы за них заступались, и почему-то вид дерущихся кошек прицельно напоминал о том, что Михаэль Шумахер возвращается в Формулу-1.
***
Джаван надевал зубы и приходил посмотреть, дома ли наш дед. Мы шумно зазывали Джавана за стол, давали вилку, и он ел вместе с нами из общей сковороды и общих мисок.
Поскольку Алешка единственный из нас идет на работу, а мы все празднуем, Соня его жалеет, целует в темечко и называет "бедный дитё". Алешка мощно жует, розовые уши ездят вдоль щек и старается показать, что он действительно бедный дитё и жертва (а мы типа дармоеды и со своими тёщами, Джаванами и джипами сидим у него на шее). Тещечка ревнует, терпит и наконец взрывается: Соня! Ти ему дишать не даешь!
Бедный дитё выпивает пол-литра топленого молока и немножко страдает оттого, что нельзя пить шамилев кофе. У них ритуал: первую утреннюю чашку кофе они вчетвером пьют в кофейне Арсена, расположенной в том же доме и даже в том же подъезде (в соседней двухкомнатной квартире), где их агентство.
Вторую чашку варят сами в агентстве, в час дня обедают либо в кафе у брата Х-бы, либо каждый у себя дома, а первую послеобеденную чашку кофе пьют опять в кофейне Арсена, в хорошую погоду на вынесенных наружу табуретках. В ритуалы агентства Алешка въехал с первого дня, и они все ему понравились. Вторая утренняя чашка кофе пьется с каштановым горьким медом, который стоит у них в старом холодильнике, а к первой послеобеденной Арсен подает нарезанные квадратиками соты и половинки грецких орехов, поэтому первая послеобеденная чашка со всеми разговорами и десертом на двух блюдечках пьется никак не меньше часа. Если половинки грецких орехов и квадратики сотов с блюдечек исчезают, Арсен насыпает новые.
Глеб спросил: а помимо ритуального питья кофе вы что-то делаете?
Алешка обиделся и сказал, что работают как проклятые. Мы поехали посмотрели – действительно работают. Нельзя сказать, что действтельно как проклятые, но компьютеры у всех включены и на всех столах горы юридических сборников, старых газет и договоров в файликах.
Попили кофе в кофейне у Арсена. Кофе подал, а соты с орехами зажал. Мы не юристы и ничего хорошего для него не делаем. В кофейню заглянул похожий на шкаф симпатичный Хагба и убедительно посмотрел на Арсена.  Дал. На квадратики соты не нарезал, а принес маленькой глыбой. Мы отламывали от глыбы пальцами, и Глеб показывал мне самовольные перепланировки в бывшей квартире, которые Алешка, может быть, будет узакАнивать. Арсен стоял за стойкой, потел и удивлялся, откуда в такое время русские.
***
Когда мы во второй раз пришли в алешкин офис, секретарша Юлька, шелковисто-льняная, дорого одетая девка модельной внешности стояла снаружи, жевала резинку, выдувала большие пузыри и бурно пожаловалась нам: - Да они там офигели совсем!
Мы забеспокоились за Алешку и пошли посмотреть, что с юристами. Юлька вошла за нами, вынула мобильник и начала долбить по нему непомерным ногтем.
Все четверо юристов сидели на своих местах и с глубоким вниманием слушали арию из оперы "Паяцы". Я села около Юльки. Глеб обошел всех, кроме Алешки, и каждому пожал руку, причем каждый выходил из-за стола и очень дружески его обнимал. Как в нашем офисе. У нас мужчины с мужчинами так здороваются - у лифта, и в лифте, и когда встретятся на лестнице. Раз в день показывают крайнюю степень расположения. А тетки просто здороваются. И часто даже сказать друг дружке бывает нечего.
Словом, спокойно дослушать арию мы не дали, и как только она закончилась, Алешка начал рассказывать, как их класс водили в театр на оперу Прокофьева "Повесть о настоящем человеке". Юристы стали слушать его так же внимательно, как арию.
Особая порода людей - юристы. Ироничные и пристальные.
Алешка рассказывал, как по сцене полз пожилой солидный тенор, отсчитывал метры, и рукава его комбинезона были в пыли и в паутине. Он нашел шишку и тенором спел: - вот шишка. Я ее съем.
Из кулисы вышел медведь и тенором пропел: а вот сбитый советский летчик. Я его съем.
В этом месте юристы сбились и перестали понимать, зачем Алешка пересказывает им детский спектакль. Мы с Глебом уверили их, что спектакль абсолютно серьезный, взрослый, возвышенно трагический и с оптимистическим финалом.
Юристы запереживали за Мересьева и спросили, не съел ли его медведь.
Мы сказали: не съел. Он потом уйму часов налетал.
Юлька спросила: а где он шишку в лесу нашел?
Юристы молча уставились на нее и начали немножко стесняться меня и Глеба, хотя объективно должны ею гордиться: такие длинные ноги и нежное лицо редко  где можно встретить. Глеб бы точно гордился, если бы она была его секретарша. Правда, у него есть референтша со знанием иностранных языков, но сорокалетняя, и, по его словам, очень депрессивная. Когда он про нее рассказывает, мне кажется, что он описывает меня.
Хагба взглядом показал юристу по имени Виталик - свари кофе. Виталик вышел из-за стола и начал мыть кофейные чашки. Юлька осталась сидеть и долбить мобильник. Видимо, мытье кофейных чашек в обязанности секретаря не входит.
- Не, ну бабушка сначала должна их сварить, а потом можно есть. Или он их сырыми ел?
Мы сказали: сырыми.
Юлька сказала: офигеть!
Встретишь такую Юльку - и сразу чувствуешь, какая ты сама уже взрослая и скучная.
Юристы повеселели и начали рассказывать, как ели шишки, и что у них после этого распухало и чесалось.
Местные женщины варят варенье из молодых шишек. Его нужно есть по две чайных ложки в день, и оно от чего-то помогает. Дети варенье тырят, съедают по целой банке, и от этого у них что-нибудь распухает и сильно чешется.
Когда Соня или Тещечка дарят мне литровую банку варенья из шишек или грецких орехов из расчета до следующего приезда, когда мне вручат другую такую банку, а мы с Алешкой в тот же день съедаем ее на пляже, у меня образуются красные горячие подушки на локтях и под коленями, а у Алешки чешется шея и один раз опухли соски.
Он переживал, что похож на педа, а мы его утешали, что не на педа, а на Будду.
От этого помогает тавегил. Даже просроченный, на упаковке которого стоит зловещая дата V.2006. То ли это дата выпуска, то ли срок хранения. Но все равно помогает.
Аленка года три назад приехала, проинспектировала домашнюю аптечку в коробке из-под обуви и все препараты, кроме зеленки и активированного угля, вместе с коробкой выбросила в мусор. Чья-то добрая душа вынула коробку из мусора и поставила на место. Они, конечно, просроченные, но помогают. Особенно тавегил. Реально лечит.
Юристы сказали, что им помогает настойка пустырника и что-то еще простое.

Нам бы надежду, а с остальным как-то выживем

Соня и Тещечка помнят Евгения Евтушенко, у которого была дача из розового туфа. Он не читал им своих стихов и запомнился только тем, что был худой и одевался в странные одежды из ярких  тканей. И  помнят его жену, ирландку Джан Батлер, которую обе называют Джян Евтушенко. У нее были два сына, Саша и Антошка, у Сони есть две черно-белых фотографии на берегу моря, на которых оба сына Евтушенко и Джан в сарафане. Симпатичная.
Сашка светлый, худой, смышленый, очень похожий на отца. Антошка, лет четырех-пяти, - кудрявый и зубастенький.
Однажды мы сидели под виноградом, а сбоку работал телевизор. Показывали Юрия Щекочихина, и Тещечка спокойно сказала: и этот малчик приезжал гости.
Этот малчик любил к ним ездить и однажды сказал про них: «Нам бы надежду, а с остальным как-то выживем».
Соня просила про Евтушенко: - где у него сейчас дача?
- В Америке.
- Бедный.

Иногда не чувствуешь воздуха и не можешь сказать – прохладно тебе или приятно. Ощущение - что тебе вообще никак, и это никак очень комфортно. Воздух застыл, море глянцевое, серебряное, без движения, без цвета, без запаха, без звука, и ты сам как будто застыл, и идешь вперед просто потому, что приятно идти вперед, когда вокруг тебя ни цвета, ни движения, ни людей, ни температуры.
Соня наши хождения на пляж не любит. Считает, что зимой там нечего делать и мы уходим туда поесть. Мы для нее какие-то фантастические плодожорки, которые ходят и ищут, чего бы съесть. Съешь что-нибудь вне дома – надуется и молчит. Будет везде попадаться на глаза, показывать, что обижена, и демонстративно вздыхать. Поешь – подобреет. Способ переломить ее настроение очень простой и незамысловатый: случайно где-то что-то съесть, а придти домой и сделать перед ней вид, будто пришли очень голодные. Она это оценит. Пацаны, правда, могут настучать, кулинарный шпионаж у них шпионажем не считается: в этом смысле они – за бабушку. Глеб говорит: Соня, ты была бы святая, если бы не предлагала все время есть.
Мы всегда зовем ее гулять по пляжу. А она никогда с нами не ходит: пляж он и есть пляж, и угнетает своей пустынностью. А Глеб пляж любит. Особенно пустынный. Он и любит его за то, что вне лета на нем никого не  встретишь.
Но на случай встреч есть свои традиции. Если навстречу незнакомые и от них мутноватое ощущение опасности, как мы это любим у себя дома: незнакомые молодые люди в безлюдном месте – и сразу же ощущение опасности, и ты не знаешь их, а они тебя, – нужно заговорить. Поздороваться. Задать им любой вопрос. И сразу загомонят. Обрадуются. Тут вариантов нет – обязательно сначала обрадуются, потом загомонят и начнут отвечать горласто и многословно. Они и вообще горластые. А с людьми других наций говорят громко, как с придурковатыми, надеясь громогласностью пробиться через межнациональную придурковатость и донести не только смысл речи, но и ее оттенки, и главный оттенок – свое расположение.
Если окажется знакомый, узнает и закричит: вах, Глеб! Здравствуй, брат! – то обязательно обнимет, и после него переобнимают все, и будут хлопать по плечам и горласто удивляться - какая неожиданная встреча (даже если час назад вместе пили вино у Костика или Ардаваса). Женщин не обнимают и не хлопают по плечам, но их учитывают. У женщины как бы нет собственного имени, но есть позиция, и на этой позиции она – женщина Глеба. В нашем случае – я женщина Глеба и всякий раз вспоминаю, как первый раз лет в 12 читала   «Саге о Форсайтах», как Ирен Эрон начали называть миссис Сомс, а мама объяснила, что вышла замуж – всё, ты уже не Ирен Эрон, ты жена Сомса, женщина Сомса, миссис Сомс.
Отдельное удовольствие от прогулок – если взять с собой большую чашку чая. Можно чая с лимоном, а можно калмыцкого. Мы его называем калмыцкий чай, хотя на самом деле это горячее молоко, в которое налили крепкой заварки, положили сливки, насыпали соли и много перца, так чтобы обжигал язык и чтобы нельзя было выпить сразу. Такой чай долго остается горячим. Идешь и идешь с ним по берегу. И берег один и тот же, и ты тот же самый, и море все то же самое, и люди с тобой привычные, с которыми ты всегда гуляешь, а впечатление каждый раз острое и свежее.
Весь берег как будто в марках, и ты идешь по маркам, как на лесном маршруте ищешь водопад от одного дерева с маркой к другому дереву с маркой, и каждый раз в одном и том же месте вспоминаешь одно и то же: вот здесь мы с Глебом вспоминаем, как едешь по Стамбулу и видишь указатель, что отсюда до Греции 160 км, а Греция - это совсем другой мир, это даже не то, что Турция, в которой по близости расстояния ты почти что дома, и чувствуешь себя в другом мире. А вот на этой марке – если смотреть на запад, то кажется - видно Сочи (на открытом пространстве в хорошую погоду очень далеко видно и даже иногда кажется, что видно Ново-Михайловку с пионерлагерем «Орленок».
Марки эти никак не определены и ничем не отличаются друг от друга, но они есть, и есть место, на котором, вспомнив про Стамбул и его близость к Греции, мы начинаем говорить о «Беге».
Давным-давно мы с мамой смотрели в Московском театре Сатиры спектакль «Бег». Смотрели столько раз, сколько раз удалось на него попасть, а попасть в то время в Театр Сатиры было сложно.
Генерала Хлудова играл Анатолий Папанов. И была замечательная Люська, ради которой я любила этот спектакль. Люську играла Татьяна Васильева. Из-за нее я не помню почти никого из остальных персонажей, но в память навсегда врезались стихи Юрия Левитанского, которые звучали в конце спектакля. И так же прочно, как в память, они врезались в место между Синопом и Айтаром, гуляя по которому мы всегда вспоминаем «Бег», который видела только я, Глеб видел кино, а Аня с Шамилем не видели и никогда бы не услышали, если бы мы не говорили о пектакле театра Сатиры, гуляя по пустынному берегу зимой.
И ощущение, что они про нас. Про наш берег и обжигающий чай, от которого дерет горло. Про возможность снять кроссовки, войти в глянцевую воду, постоять, посмотреть на маленьких рыб, которые подплывают посмотреть, зачем ты пришла и стоишь в холодной воде, на несколько дальних мысов и вспомнить, как Юрий Левитанский написал, глядя на Дунай:

Камень старинный, башни, мосты, ограды.
Гостеприимны древние эти грады.

Благословенны тихие эти веси.
Колокола воскресные в поднебесье.

Под куполами, золотом, синевою
я с непокрытой шествую головою.

Колокол, солнце, ёлка стоит, сверкая.
День новогодний – боже, теплынь какая!

День новогодний, тёплый, весенний, синий.
А в эту пору снег идёт над Россией.

Ветер гудит по нашим великим рекам.
Снег над Россией. Что там, за этим снегом?

Что там за снегом – что он, кого он прячет?
Кто там за ним вздыхает, смеётся, плачет?

Кто там сейчас в лесу над костром колдует,
дует в огонь, в озябшие руки дует?

Господи, дай им солнца, тепла, капели!
Дай, чтоб скорее птицы в лесу запели!

Синью наполни очи лесных проталин!..
К старости, что ли – стал я сентиментален.

Даже не думал, что напишу такое...
Хрустнула ветка где-то в лесном покое.

Скрипнули сани и затерялись в поле.
И никуда не деться от этой боли.

Ветер гудит по северным нашим рекам.
Снег над Россией. Что там, за этим снегом?

***
Алешка, проходя мимо стоящего с опущенными стеклами УАЗа, всунулся внутрь по пояс, взял с водительского кресла куриное яйцо, осторожно постукал им о краешек окна, проделал дырочку и, мирно беседуя с кем-то внутри машины, начал пить. В это время из машины вынеслась разгневанная курица, ударилась в Лешкину грудь, упала на землю и снова вскинулась. Заслоняясь одной рукой от курицы, он аккуратно держал яйцо и неторопливо пил. Курица уселась на сгибе его локтя, как на насесте, и стала скандалить с локтя. Подошла Соня и ладонью сшибла ее на землю. Курица помахала крыльями, взметнула виноградные листья, прихорошилась и, продолжая скандалить с Лешкой, пошла к своим.
Лешка бросил пустую скорлупу в клумбу, меленько сплюнул около себя, объединил Соню и курицу в одно и сказал: молодец.
Разогретый УАЗик с тенькающим отором притягивает кур и кошек. Куры влетают внутрь, несутся и сразу садятся высиживать яйцо, а чужие осторожные коты, которые приходят дружить с нашими кошками, взмывают на теплый радиатор и принимают фантастические позы.
***
... и когда уезжали в субботу вечером, 9 января, то захотелось чего-то еще, дополнительного и не совсем обычного, чего-то такого - можно даже сказать, что этакого.
Хотя, в принципе, ничего особенного. В одном месте трасса от Сухума веточкой отделилась в горы, и Шамиль, который вел Икстрейл до границы, свернул и поехал в сторону от трассы, освещенной уже вечерним, оранжевым и окрашивающим всё в оранжевый цвет негорячим солнцем, и дорожка, хотя и узкая, однополосная, на которой я волновалась, что не получится разминуться - и что тогда, была все-таки асфальтовой, чистенькой, среди красных кустов желтодеревника и каких-то оранжевых кустов и всё вместе с зелеными горами заходящее солнце красило в оранжевый цвет, кроме штормящего моря, которое не захотело ни во что краситься и отдельно от всего было синим. И каждый раз, когда бесцельно едешь, вдруг оказываешься среди гор и на уже непривычной высоте, когда можно выйти из машины и сказать - Кавказ подо мною, и предо мною, и со всех сторон, но уже не выше тебя, а вокруг тебя со всех сторон плюшевые горы, кое-где окрашенные красным и оранжевым, плотно-зеленые, свежие и добрые, как медведи, и ты стоишь среди этих гор и видишь поселки из нескольких домов, поселки из одной улицы, вырезанной в склоне кудрявой большой горы, улицы, на которой несколько домов стоят плотно, без дворов и огородов с неряшливо обломанной кукурузой и вьющейся по всему фасолью, и дома эти большие, в несколько этажей, с широкими открытыми верандами вокруг всего этажа, и видно, что в них живут, а ты стоишь на верхушке совсем другой горы и пытаешься понять, какими путями, дорогами и тропами жители этих домов попадают в свои дома, и вдыхаешь совсем другой, чем внизу, вкусный душистый воздух, без примеси рыбы, морской воды и водорослей, вкусный, густой, прохладный, и пытаешься понять, каким должно быть мироощущение людей, которые изо дня в день и всю жизнь живут над миром, как горные птицы или туры, что они чувствуют и каково им ночами, когда вокруг ни людей, ни огонечка, и каково им зимой, когда дожди размывают тропы. Что они едят, что чувствуют и почему живут так высоко и далеко от всех, если внизу, у моря, где растут мандарины и приезжают курортники, полно свободного места?
От одного большого дома без двора и без огорода отделилась машинка с желтыми фарами и бойко поехала по дороге, мигая желтым светом между деревьями.
А мы все стояли и взглядом прослеживали дороги к другим жилищам и коротким улицам на других горах. Наверняка к ним есть подъезд, потому что дома большие и солидные, под большими, солидными инжирами, про которые кто-то сказал, что это скорее исполинский зверь, чем дерево.
А на трассе внизу зажглись большие желтые фонари, и она вся была желтая, нарядная. Почти пустая. Послепраздничная.
29 января 2010

Не говорите, что вы не любите мимозу. Она нежная. Веселая. И она – дерево. А каждое дерево стоит, чтобы его любили.
Никто не высаживает ее специально, а она растет. На пустырях. На свалках. На всяком обезображенном людьми месте вырастает мимоза – и это место становится прекрасным. Сама себя сеет. Сама за собой ухаживает. Сама заботится о том, чтобы не сгореть летом и не замерзнуть зимой. И при этом веселая и трепетная.
И каждую зиму я езжу ее смотреть.
Соня с ужасом: ай! Даже не покушала!
Ее русская ровесница задумчиво бы сказала: чего приезжала? Может, сказать чего хотела?
А кубанская казачка произнесла бы с чувством: чтоб  тебе черти! Носит тебя нелегкая!

***
Человек, который не курит и не пьет, поневоле вызывает вопрос - а не сволочь ли он?
А.П.Чехов
03 февраля 2010
Весна начинается с того, что девчонки на улицах начинают все выглядеть весенними. У них становятся весенними лица, походки и появляется особая, торжественная медлительность, с которой они идут и смотрят вокруг себя. Такая медлительность бывает у них только накануне и в самом начале весны, когда весна еще не успела надоесть и перейти в лето.
Не знаю, где совсем молодые девчонки берут эту медлительность. Но весну они чувствуют всегда первыми.
И они ее уже почувствовали!
Первый признак испорченности цивилизацией: когда человек сравнивает запах цветущей алычи со средством для мытья стекол.
Видела зимородка, который летел за двумя бакланами. Зимородок – ярко-синий с ярко-оранжевым, а баклан в полете напоминает символ государства Российского - двуглавого орла. И вся эта красота – над нашей речкой, которая называется Паучка.

08 февраля 2010
Глеб пожаловался в мобильник, что пропускает в жизни самое главное. Я подумала, что зимородка с бакланами он точно пропустил, а красивее этого мало что есть в жизни, поэтому его пожалела и сказала: зато ты видел цветение Шамиля.
Это значит: зимородка ты пропустил, подснежники пропустил, февральское цветение алычи тоже пропустил, но ты видел шестнадцатилетнего Шамиля – значит, твоя жизнь была не совсем бессмысленной, и красота ненадолго осенила тебя своим крылом.

Шамиль бы обиделся. Сказал бы: я что – дерево? Еще и с акцентом. И с южным темпераментом. Эмоционально. Есть вещи, которые один товарищ понимает и соглашается, а другой не понимает и протестует.
Было всего около семи часов утра, и Глеб пожаловался, что ему кисло. Это понятно. В такое время сладко только спать.
Послушали по радио песню из к/ф «Ярославна – королева Франции».
Жажда уставших коней да утолится зерном.
Жажда сожженных полей да утолится посевом.
Да возвратится любовь в сердца,
разоренные страхом и гневом,
Как возвращается путник в покинутый дом…
Прямо о наших абхазах  песня. Когда мы первый раз ее вместе слушали, они подумали, что священник читает проповедь, напряженно молчали и тоже поняли, что это о них написано. Смягчились как-то.
Слезы горячие наши да одолеют броню,
Души незрячие наши да сподобятся вечного света.
Не обмани, не убей, пожалей, возлюби человек человека
И простится тебе на земле и воздастся в Раю.

Тогда был шторм и сильный прохладный ветер, с беседки сыпался пыльный виноград, с которого мы сдували белые скрюченные скелетики высохших виноградных паучков и съедали виноградины вместе с паутиной и пылью. Шамиль сидел в черной футболке, выгоревшей до рыжего цвета, и показал нам кончики пальцев с чуть заметными рубцами ожогов. Когда их бомбили, он и еще два мальчика выскакивали из подвала во двор и хватали осколки, а они обжигали пальцы.
И песня всему этому очень соответствовала.
И теперь тоже соответствовала, потому что Глеб затосковал, вспомнил про четыре свободных дня на 23 февраля, спросил, сколько раз в день летают самолеты на Адлер, и еще спросил, что я хочу на 8 марта.
Я сказала – поездку.

18 февраля 2010
Олеська произнесла при Алешке слово лабутены - и он ее тут же бросил. Сказал, что он не настолько хитровыдуманный, чтобы спать с девушкой, которая носит лабутены.
Я сказала ей: Олесь, это просто ботиночки. Скажи ему - ботиночки.
Она назидательно и так убедительно, со ссылками на цену и бренд, объяснила разницу между ботиночками и лабутенами, что я поняла Алешку, потому что сама побоялась бы с ней спать.
Позвонил Алешка рассказал анекдот: русские муж с женой приехали на отдых в Испанию, и жена, пока муж отдыхал после обеда, перешла в номер к дону Педро. Муж пошел бить дону Педро морду, тот не вышел, а вышла жена - в складках жира, в халате, с укладкой из русской парикмахерской.
Черт, как перед доном Педро неудобно, подумал муж.
Я спросила: ты Олеське анекдот рассказал?
- А я могу рассказать такой анекдот даме в лабутенах?
В субботу посмотрим, стоит их мирить или нет.

20 февраля 2010
Привезли девчонкам по плюшевому мишке, мальчикам – пару джунгарских хомячков. Я покупала своему попугаю зерновую смесь «Султан», а сбоку стояла большая клетка с домиком, из которого свисала голая задняя нога и часть голого живота со складками. Я спросила – а это кто? Продавщица ответила - лысая крыса-сфинкс. Крыса, когда ее вынули из домика, оказалась страшненькая и почему-то ассоциировалась с бубонной чумой, но помимо нее была еще клетка с рябыми лохматыми хомяками, которые со страшной скоростью крутили колесо и из их клетки во все стороны разлетались опилки, зерна и продукты жизнедеятельности.
Я спросила – а это кто?
Продавщица ответила: джунгарские хомячки.
Мне очень понравилось, что они джунгарские, и понравились сами хомячки, похожие на бурундуков. Я позвонила Глебу и сказала: давай купим пацанам джунгарских хомяков!
– Каких хомяков?
– Джунгарских!
 Глеб сказал: давай!
Купила. С клеткой, с колесом, от которого наполнение клетки разлетается в таком радиусе, что даже удивительно.
Когда в Адлере час сорок минут ждали в тумане самолет, мальчики Шамиля зажали в кулаках по хомячку и были абсолютно счастливы, но старались тайком засунуть хомяков в рот, и Шамиль строго спрашивал: - другой еды нет? Живые мышки кушаем?
А я искала глазами подходящую девочку и говорила мальчикам, что подарю ей хомяков вместе с клеткой. Они расстраивались.
Тоже интересно: русские родители сказали бы: обалдел! Всякую гадость тянешь в рот!
А абхазский папа виражается почти культурно и почти интеллигентно: жИвые мИщки. Не говоря уже о том, что при нас и ради нас они говорят по-русски, а мы даже не научились с ними здороваться. То есть спрашиваем, как это звучит, но так и не усвоили. Между делом придумывали парные имена: Тристан и Изольда, Кай и Герда, Нелло и Патраш.
Я предложила назвать хомяков Офелия и Гамлет. А у них соседи-армяне - Гамлет и Офелия. И никто искренне не понял, почему нужно называть своих хомяков в честь армян-соседей.
Когда прилетел Глеб, у него тоже спросили парные имена. Он сказал: Эланлюм и Викниксор.
В результате большого выбора пацаны называют хомяков мышка и тоже другая мышка.
А в аэропорту хомяков малость придушили, и один даже как-то весь опал, и мы с Шамилем на него дули и дышали, но главное, не разрешали пацанам его трогать, и пока ехали, хомячки взбодрились.
Нужно было привезти одну на всех крысу-сфинкса, ее бы боялись брать в руки, и крыса бы процветала.  Никогда не угадаешь с подарками.
На сумасшедшем перегоне Адлер-Казачка большие рекламные щиты «Цвет диванов».
Шамиль смеется: малчики думают, что это такой мужчина, да! Цвэт Диванов!
Я не малчик Шамиля, но мне тоже показалось, что мужчина по имени Цвет Диванов рекламирует сам себя.
А потом ехали в тумане. Первый раз ехали в тумане, из которого торчали только толстые пики кипарисов, а другие деревья вообще не были видны. Глеб переживал, что не видит мимозу. Но ею пахло. Специально для него Шамиль останавливал УАЗик, и мы выходили и дышали, а пацаны ныряли в туман и приносили мокрые свернувшиеся ветки (мимоза не любит дождь, но в дождь особенно сильно и нежно пахнет).
И везде были осыпи, речки вышли из берегов, с гор сползала желтая глина, и везде, где полагается быть однодневкам-водопадам, шуровали водопады, искристые и красивые своей недолговечностью. И все было вместе; что тоже удивительно: густой туман, в котором не видно было деревьев, и теплый мокрый дождик, мокрый и душистый, как бывает в начале лета, когда все еще свежее, цветущее, и дождевые капли, долетая до земли, успевают впитать в себя все запахи.

Вокзалы нашего детства
- Я сюда с мамой купаться приезжал.
- И я с мамой приезжала. За обоями. Нигде не было обоев, а здесь были.
- В Москве были обои.
- В Москву мы культурно в театры ездили. А за обоями ездили сюда.
- Я помню, как выходил из поезда и делал так: аа! Солнце здесь всегда было ослепительное. А Алешка ныл. Он был мелкий, толстый и вечно ныл. И все говорили: бочо, бочо! Я думал, это значит «боченок».
- Толстячёк.
- Толстячек, боченок. А солнце всегда было ослепительное.
- И вот она душа.
- Помните, как мы 31-го здесь ехали?
- Шамиль не ехал.
- Шамиль в Первой Гагре сел. И там уже ничего особенного не было. А когда мы выехали из МЕГИ, по встречке водители в красных колпаках, и все друг друга приветствуют, а потом медсестра в халатике на кнопках…
- Она сделала вот так! А там реально не было лифана, одни белые трусы.
- У нее еще чулки были белые-пребелые. На кружевных резинках. А у нас скамейки влёт вдоль всего салона, на парашюте спали, голову повернешь – крепления динь-динь, у Алешки рога попеременно мигали. Ширван-шах в этих рогах потом ходил, сидел на скамейке, теток своих дисциплинировал, а Соня с Тамарой кричали: Щирван, пересядь на табуретку!
- До сих пор говорит: Щирван, что такое? Что ты на лавку сел?
- Я приеду – мне тоже скажет?
- Тебе не скажет. Ему только говорит. Думает – он ее проломит.
- А тогда мы спали на этих лавках. И я всю дорогу думала: хоть бы это было всегда. Хоть бы это было всегда: мы приехали, наступило 1 января, время остановилось и никуда уезжать не нужно. А на посту хвост ба-бах! Часа на два с половиной. И вдруг этот мальчик, как эльф из сказки. А мы его до этого никогда не видели. Ехайте-ехайте, дядя Глеб!
- Я ему сказал: прозеваешь наш синий джИб – убью! Хотел ему хачапуры с собой дать, подумал – съест!
- И день тогда тоже серенький был, без особенного солнца. По температуре никак не чувствовался. А мы около Головинки искупались – с волос вода за шиворот текла до самого Адлера.
- Девки тоже рога носили. Особенно Дианка, 90-60-90. Хотя и средняя тоже. Вечно ныла: Алеш, я хочу рога, а Диана не дает. Вообще страшное время было: с медведЯми, с рогами, мелкие медведЕй никак не поделят, я никак не запомню, кому можно сидеть на этих лавках, кому – нельзя…
- А ты зачем так много запоминал? Тебе можно сидеть – вот и сиди!
- Глеб барабан заныкал. Я Вахтангу сказал – у нас есть кавказский барабан, тот после ужина хотел постучать –оказалось, что никакого барабана нет, а почему нет – никто не знает, он сам не знает. Ванька Дементьев танцует и танцует! Сломленный цветок лотоса! Если б Ванька не танцевал, хрен бы он вынес барабан! А ему лет сто! И еще сто лет ничего не сделается.
- Лёш, почему от тебя гиацинтом пахнет?
- Всё правильно. Я мою голову шампунем для настоящих мужчин, два в одном, Шрэк. Вытряхни из себя всю перхоть.
- Мы его шамилевым пацанятам привезли. А ты уже взрослый малчик и у тебя есть взрослая Шаума.
- Которую девки на себя выхлюпали. Не, я не расист. Я в душе большой демократ, но моей взрослой Шаумы двум девочкам хватило ровно на неделю.
***
Джунгарские хомячки мало едят, но движутся с такой скоростью, что впечатлительных людей от них укачивает. Олеся посидела около клетки и вдруг пожаловалась: ой, у меня голова что-то закружилась.
Глеб подтвердил, что по ощущениям в самолете легче.
Хорошо бы головы от них закружились у пацанов Шамиля, потому что из-за них, после того, как пацаны ими похвастались, а девчонки разглядели, разгорелся такой скандал, что Джаван надел зубы, некоторое время боялся подойти посмотреть, потом все-таки вошел и спросил: а Нина идэ?
Как ему запомнилось, что Нинка замуж его звала! А еще ему нравится Олеся в лабутенах. Это действительно лабутены, на шпильках в 12 сантиметров, с благородными тупыми носами. Обувь, созданная для Елисейских Полей и Пикадилли. А она в них ходит там, где живет. Русские девочки очень мужественные.
Джаван старается сесть недалеко от нее и улыбается белыми зубами. Она вежливая, но настроение от улыбок Джавана у нее портится. Видимо, профессиональное чутье визажистки на прекрасное страдает в ней от несоответствия подростковых зубов Джавана с его пожилым лицом.
Я случайно села возле него, и он меня спросил: твой дитё?
Я сказала, что мой. А что тут скажешь?
Глеб, глядя на нее, задумчиво произносит: где она деньги берет?
Действительно. В сухумских салонах столько не зарабатывают. Правда, у нее полная семья: мама, папа, сестра учится в Сочи.

Две домашние кошки Цуца и Нуца Рашидовны подошли посмотреть на хомяков. Цуца походила вокруг клетки, понюхала, потрогала лапой дверцу и прутья в разных местах, затем ушла под старую скамейку, сложила передние лапы кренделем и лежала с виражением: это ж надо такую гадость привезть!
Нуца задумчиво постояла и чихнула. Отошла и опять чихнула. Легла под скамейкой и чихнула.
- Реактивные хомяки, - сказал Алешка.
- Какие?
- Термоядерные!
С улицы пришли два кота и легли под скамейкой, одинаково сложив лапы кренделем и вместе с нашими кошками расположились на одной линии, как бусы.
Местные коты тихие. Не знаю, кто и когда их кормит, но про них нельзя сказать, что они голодные. Не попрошайничают и не идут в руки. Независимые.
Когда пришли гости, из дома вынесли новые скамейки, поставили у стола под виноградом, все выпили, поели и стали многоголосно петь, четыре кота неподвижно лежали под старой скамейкой в стороне, а Нуца время от времени чихала и прерывала многоголосье. Впечатлительный алешкин Хагба после каждого кошачьего чиха переставал петь и смотрел на кошку. Уникальный мужчина. У него и лицо похоже на элегантный кухонный шкаф, несмотря что представительно красивое.
Соня взяла кошку под мышки и перебросила через забор калитке на улицу. Кошка уютно улеглась и продолжала чихать на улице. Хагба вытягивал шею и все равно отвлекался. Свои коты остались по линейке сидеть под старой скамейкой, зато пришли два чужих кота, переругались из-за Нуцы и начали ее драть. Алешка с Хагбой встали и пошли за нее болеть. Хагба молчал, а Алешка говорил: Нуца, что ты как клуша! Тебя дерут, а ты терпишь. Как законодательство! Его дерут, а оно крепчает!
- Не ругайся, - тихо и убедительно просил Х-ба.
Соня взяла палку, кинула ею в кошек и краем попала в верхнего кота, который прижал уши, выпустил изо рта замусоленную рыжую холку нашей кошки, отряхнулся и вместе с другим котом пошел в сторону. Наша кошка чихнула, встряхнулась и пошла следом за котами.
- За этой кошки никому жизни нет! – в сердцах объявила Соня. – Бедный дитё за нее петь не может. Лешечка, что ты, детка, стоишь? Иди песни пой!
- Я от их пения повешусь. Такой вой стоит, будто крейсер топят.
Некоторое время спустя кошка вернулась, в пыли и  клочьях рыжей шерсти, улеглась под старой скамейкой, чихнула и начала вылизываться. Хагба опять отвлекся. А коты – нет. Коты слушали многоголосное пение и не попрошайничали, хотя восхитительно пахло шашлыком, и две собаки, своя и белая собака Джавана, на лету целиком глотали кости, которые им бросали.
- Глебачка, сядь покушай! Давно ничего не кушал!
- Дааавно! Юль, сколько я не ел? Минут двадцать?
- Да минут семь.
- Неопытная жена. Никогда так не говори – семь минут не ел! Говори: три часа ничего не кушал. Со вчерашнего дня не кушал. Пусть кушает. Будет голодный – будет ходить, расстраиваться. Зачем нужно, чтоб он расстраивался? Будет кушать - будет ходить веселый, друзьями здороваться, песни петь. Убивать никого не будет. Пусть кушает сидит.
Правильно сваренная чача на всех действует по-разному. В Глебе она открывает способность разговаривать на абхазском языке, и он произносит длинное и замысловатое слово Мегвинетухуцеси, которого в нормальном состоянии не выговорит, а, скорей всего, даже и не знает.
Вообще-то это не совсем абхазское слово, потому что это фамилия грузинского актера, но он ее произносит так значительно, что никто не возражает, все терпеливо слушают, а самый спокойный и справедливый из всех – дядь Валера – с важным движением бровей заключает: дааа. Вот как.
А еще Глеб умеет многоголосно петь. В республике все умеют многоголосно петь, но другим для этого нужно два и более человек, а Глеб, выпив чачи, многоголосно поет один. Слова Мегвинетухуцеси на целую песню не хватает, и он тремя разными голосами поет «долго я бродил среди скал – все твою могилку искал, но нигде ее я не нашел – где же ты, моя Сулико?
Песня тоже нельзя сказать, что абхазская, скорее это грузинская народная песня, но к ее исполнению относятся тоже с пониманием и какой-то запредельной политкорректностью. После ее исполнения кто-нибудь произносит ностальгический тост за мир и дружбу между народами.
Пытаться ему внушить, чтобы вел себя прилично, нельзя, поскольку сразу несколько мужчин вступаются за него и внушительно говорят: жЕньщина! Ти мешаешь мужской беседе!
Вне стола и мужской беседы жЕньщиной меня никто не обзывает. Называют Юлей.
А еще он любит Мстислава Ростроповича. Он был на его концерте. Хотя очень неудачно. С какой-то девкой, которая требовала, чтобы он купил ей сапоги за семь с половиной тысяч (это было лет десять или больше назад), а он вычислил, что вся девка стоит не больше трех, и это портило впечатление концерта. Но он очень любит рассказывать, какой замечательный человек был Мстислав Ростропович и как любил целоваться.
В этом случае тоже произносят прочувствованный тост, и все обнимаются. А некоторые целуются.

***
У Анжелки (Зары) и Дианки головы от хомяков не закружились, но они их захотели иметь. А пацаны хотели не только иметь, но еще и тискать, носить в кулаке и всем показывать. В итоге от подарка получилась не радость, а крики и скандал, Шамиль ходил с клеткой и искал место, где ее спрятать, а мы все отбивали его от пацанов, и Глеб произнес дивную фразу: это тетя Юля придумала живность этим дикарям привезти? Тетя Юля вечно как что-нибудь придумает!
Всегда с подарками детям получаются скандалы. Всегда они их делят и по опыту прежних поездок пора усвоить, что нужно возить четыре одинаковых подарка: четыре пакета с косметикой, четыре клеенки либо две пары хомячков, чтобы дети спокойно играли, а взрослые жили в относительной тишине и готовились вечером многоголосно петь.
Один хомячок либо оглох от гвалта, либо его затискали, и Тещечка некоторое время носила его на груди, потом в ладонях, а потом Тенгиз отвез клетку с хомяками беременной Лариске и когда вернулся, то сказал, что Лариска сначала очень обрадовалась, потом ее затошнило, и она чуть не родила, но клетку с хомяками оставила все равно себе. Шестилетний Давид пламенно сказал: я люччи тюрьме буду сидеть, чем жить этими баранами!
Шамиль подошел и молча треснул.
Такая фраза от шестилетнего малчика значит, во-первых, что ты баран, хоть тебе и сорок, а во-вторых, что джунгарских хомяков им лучше не возить.
А привезли бы им одну на всех крысу-сфинкса, они бы ее боялись, и крыса бы процветала.
Никогда не угадаешь с подарками.
Девчонки тоже немного порасстраивались, но решили, что это справедливо, если хомяки поживут у беременной Лариски. Тем более, что за перенесенный стресс оттого, что им плюшевые мишки, а пацанятам – живые хомяки, мы им подарили по пятьсот рублей. Они таинственно пообсуждали свалившееся на них богатство, густо накрасились и как две богатые ведьмы, каждая со своим медведем, ушли в А-ру выкрадывать у Лариски хомячков.

***
23-е февраля здесь не празднуют. Хотя все взрослые помнят, как праздновали 23 февраля и 8 Марта, как девочки дарили подарки мальчикам, а мальчики – девочкам, - и не дай Бог было принести наломанную мимозу: девочка и даже родственники девочки обижались кровно и на всю жизнь.
Все четверо детей 23 февраля учились в своей апсуа школ № 1, а вот Алешку Вахтанг с работы отпустил. И восьмого марта отпустит тоже.
Хотя подарок на 23 мы получили. И не только мужчины, а все поровну. Анзор станцевал нам танец под музыку Леонида Утесова «Пароход», который разучил в своей апсуа школ № 1.
Он нам станцевал его три раза подряд, и ему уже надоело, и он отнес в дом чешки, а нам хотелось смотреть еще (тренькающая мелодия «Парохода» с трудновыговариваемым текстом «вот сходни переброшены, хлынул поток – пассажиры, матросы, вопросы, ответы, улыбки» до сих пор звенит у меня в ушах), и Глеб придумал, как сделать, чтобы Анзор танцевал еще: произносил «шо-то мне прекрасного захотелось. Пойду я хомяка украду», вынимал хомяка из клетки, даже если клетка стояла на виду у всех и мальчики, как скворцы, бросались на него и хватали за руки (хотя в большинстве случаев все-таки без мальчиков), вынимал хомяка и носил под олимпийкой, а когда видел Анзора, то доставал хомяка наружу и обещал отдать, если Анзор станцует.
Анзор надевал чешки и танцевал «Пароход». Для верности два раза. И получал хомяка назад, а потом Глеб опять его выкрадывал, Зорик надевал чешки и танцевал серьезно и с бархатною пластикой.
Иногда, правда, Глеб просчитывался. Пару раз, вместо того, чтобы сразу идти за чешками, Анзор начинал хихикать и говорил: это не моя мышка. Это тоже другая мышка. Пусть Давид танцует.
Давид пламенно возражал, что не умеет танцевать «Пароход». (Скорее всего, умеет. Они все умеют танцевать всё. Просто он капризный, как все красавцы. Маленький, а красота уже из него прёт).
- Танцуй другое. «Молитву Шамиля» танцуй, - соглашался Глеб, и Давид был не против танцевать «Молитву Шамиля», но против оказывался папа. Видимо, «Молитва Шамиля» все же не такой танец, который можно танцевать в обмен на тоже другую мышку.
Давид надевал свои чешки и с большим достоинством танцевал свадебную апсуа акуашара – один раз с братом, второй раз с папой, который изображал партнершу, а девки Ширвани вскакивали из-за стола и бойко ему подсказывали.
А мелодия «Парохода» так и тренькает у меня в ушах. В память об абсолютном счастье.
Соня с Тещечкой прибегали посмотреть, как танцует внук, и заранее просили не включать музыку без них. А потом плакали и говорили, что это о них написано. И пароход ходил. И встречали его с цветами. И личики у девушек были прелестные. (Вот личико прелестное, словно цветок, расцветает меж ними, большими глазами блестя). Сначала это была старенькая, драненькая трофейная «Абхазия», на которой из-под белой краски, шпаклевки и черных букв нового названия было видно первое имя – «Адольф Гитлер». А после нее – сразу два новых красавца – «Тарас Шевченко» и «Шота Руставели», на которые нашим портовикам раз в год продавали билеты за копейки.
И я плавала на одном из них. С заходом в Сухуми и осмотром обезьяньего питомника как главной городской достопримечательности.
А главной достопримечательностью питомника была маленькая зеленая обезьяна по имени Ассоль. Действительно зеленая. Всё это было. И Зорик нам это танцевал.

***
- Тамара, почему дети опять как блахудры ходят? – спросил Ширвани.
- Гости приехали, хотят красивыми быть.
- Когда мы их уже замуж отдадим? Пусть мужья на них смотрят, какие они красивые.
- Анжелла сначала учиться хочет. Топ-менеджер хочет стать.
- Что она хочет стать? Я ей покажу топ-менеджер! Она у меня жИво слово топ-менеджер забудет! Это ее Настя научила слово топ-менеджер говорить!
- Насте посылка от «Ив Роше» пришла. С подарками: сумка и тоже сумка, только маленький. Косметичка. Настя маленький сумку подарила Анжелле и сказала: поедем Сочи топ-менеджер учиться.
- Я ей поеду Сочи. Сочи скажут: где такие две блахудры приехали! Наверно из Абхазии.
- Ширван, что ты говоришь! Она хорошая девочка несмотря что от физкультуры освобождение.
- Юля, что такое топ-менеджер?
- Понятия не имею. Как-то вроде бы связано с продажами.
Глеб: - ну я одним краем топ-менеджер. Нормальная работа. Будешь крутиться – будут деньги.
- Пусть едет Сочи. Скажи: папа разрешил.
- Смотри, какой! Кричал, борзел, новой скамейке старых штанах сидел – потом взял и разрешил.
- Что такое – борзел? Где такое слышала?
- Настя всегда говорит «борзел».
- Всё, не поедет Сочи. Скажи: папа не разрешил! Замуж отдадим. Пусть муж слушает, как она говорит – борзел.
- Скамейки в приданое отдадите.
- Зачем скамейки отдадим? Скамейки себе оставим. Топ-менеджер отдадим. Без скамеек чересчур умный.

Соня, с досадой: - не надо было Тамару брать. Я ему говорила – не бери Тамару. Бери Карину. Такая хорошая девочка! Карина! У Карины, говорит, ноги волосатые. И усы растут.
А Карина замуж вышла, уехала Мацесту, и у них там красивий отель со звездами.
Глеб, безмятежно: - ноги научилась брить.
- Глебачка, что ты слух говоришь. Это тайна.
- Сонечка, это уже не тайна, если отель со звездами. Отелю со звездами надо соответствовать.

Пришли на участок Глеба – а там ущелье с упавшими деревьями. И водопад. А раньше было довольно ровно, ходили свиньи и росла кукуруза Ширван-шаха.
Глеб очень сложно обживался в чувстве, что у него есть собственное ущелье с водопадом (по ощущениям это почти то же, что получить в подарок Феррари) и когда обжился, сказал: - давай я буддистом стану!
Я сказала: стань. Буддисты добрые.
Улетит в Москву и будет всем рассказывать, что у него  есть собственный водопад в Абхазии. Видно, что не местный. Неместный. Не знает, что у нас там, где сегодня пенистый многоструйный водопад – завтра будет глубокая канава с вымытым скальным дном, которую ребята закидают землей, чтобы на ней опять росла кукуруза.

***
Если Алешка долго не может найти на клаве букву, то приходит к убеждению, что такой буквы (К, В, особенно Ж) на клаве нет. Секретарша Юлька подтверждает, что там ее никогда и не было.
Подхожу и клацаю по букве пальцем. Алешка внимательно посмотрит на клавишу, а затем на экран, где эта буква отразилась в результате клацканья по клавише.
Если буква скучная, он покажет мимикой, что лучше б ее и не было. Если буква Ж, то скажет: - действительно! А как же слово ж… тогда печатать?
- Леша, зачем его печатать? Такого слова нет!
- А когда не стало?
С Алешкой у Юльки такое взаимопонимание, что ее мужчина время от времени приезжает на него посмотреть, и они вместе выпивают.
Она мелированная. С прямой челкой, прямыми ногами и прямым носом, длинная, как торпедоносец. Ходит в черной короткой юбочке со стразиковым Микки-Маусом на заднем кармане и полосатой туничке, из-под которой почти не видно юбки. Смеется с серьезным лицом, немножко растерянным грубоватым голосом: Гаа, га-га.
У нее серебристая Тойота с полотенчиком у заднего стекла, на котором написано Тойота. И симпатичная манера стоять у Алешки за спиной, когда он одним кривым пальцем медленно набивает исковое заявление и восхищаться: - Алеш, как у тебя быстро получается: херякс-херякс.
Из этого следует сделать вывод, что печатать она либо не умеет совсем, либо делает это медленнее Алешки.
***
Обедаем. По радио говорят, что везде в Росии минус 21. Глеб длинно и шумно выдыхает. Сидит под цветущей мимозой и выдыхает. (Два дня спустя он в этот минус 21 угодил как миленький). Но тогда он сидел под цветущей мимозой, как в раю, чужую погоду по радио воспринимал как нечто такое, что его совершенно не касается, и старался думать, что так будет теперь всегда.
Анзор внимательно слушает радио и спрашивает: - это холодно?
- Это очень холодно.
- Даже руки мерзнут?
- Это очень холодно, - внушительно говорит Алешка. – Как минус 21, так – опа – сразу к земле прилип.
- И тогда что?
- Отламывают. Раз к земле прилип - тебя отламывают. Если уши отдельно отломают, то ничего страшного – в карман положат.
Девчонки хихикают. Пацаны настораживаются, огорчаются, и Давид осторожно спрашивает: а эсли как цапля прыгать?
- Как цапля и прилипнешь. Но ты не переживай. Придут, отломят и опять как цапля прыгай. Опять прилипнешь – опять отломят. Домой доберешься по частям.
- И тоже мышка прилипнет? И тогда что?
- И мишку будут отламывать. Отломят и раздадут. По маааленькому кусочку. Кечме тун – кечме ес. Немножко тИбе – немножко мИне.
- Давид, сиди кушай, - говорит Шамиль. – Сейчас он мишку свою пойдет задушит.
Еды у хомяков как у свиньи. Клетку все время разгружают, вынимают продукты и раздают котам. А еды у хомяков все равно как у свиньи.
- Что такое, да? Мы мишей кормим или мы свинью кормим?
- Тоже от голода могут умереть!
- Зорик! Хуже, если лопнут.
- Как мишка может лопнуть?
- А вот так – памм! – врезается Алешка. - Я когда в пионерский лагерь ездил, мы там лягушек надували и ложили (дословно) сверху на дверь…
- Леша, ты давно в репу не получал за свои художества?
- Дай уже людям рассказать.
- Считай - я предупредил.
- Ты предупредил – я тебя услышал.
- Что надутый лягушка на двери делал?
- Сначала он на двери лежал. А вот когда дверью хлопали – он взрывался и делал так: памм! И брызги во все стороны!
Вечером вошли к себе в комнату – и над головой вдруг треснуло и разорвалось. И брызги во все стороны. Подумали: вот же правда сука!
Потом посмотрели: надутый презик с водой. И по виду новый. Глеб с каким-то даже почтением сказал: он что, разбогател? Презики взрывает?
А я подумала: какой Алешка все же великодушный. Новый презик для нас не пожалел.
***
Маму Тенгиза зовут Мадонна. Захотели и назвали. Бывает. У нас в городе есть трое братьев-армян с именами Наполеон, Багратион и Тюльпан. Именно в такой последовательности. Ничем не примечательные ребята. Последнего, наверно, нашли на клумбе.
Мама Тенгиза коренастая, черноглазая, смешливая. Называть ее Мадонна по внутренним ощущениям очень сложно. Хотя очень приятно говорить ей - Донна-Мадонна, всегда будет завтра.
Фраза из Дэвида Линча, но ей подходит. Она смеется и живо спрашивает: а что будет завтра?
Наугад отвечаешь, что радость или счастье – и она верит. Мы русские, нам виднее.
Она ест лимоны с дерева. Срывает лимон, трет бочком о юбку и грызет его вместе с коркой. И видно, что испытывает при этом счастье. Я пробовала – горько. Местные лимоны оранжевые, мелкие и горькие.
Сидим с Мадонной и беременной Лариской во дворе, на зеленой травке. Счастливы. Лариска в новых косматых тапочках с белыми медведиками. Мимо ходят куры и по-весеннему поет черный дрозд.
Лариска счастлива больше нас, потому что у нее копченый толстолобик килограмма  полтора весом, которого она распластала на коленях, отрывает длинные полоски и ест. Мы привезли одного толстолобика на всех, а второго - ей и она весь день его ест, а мы с Мадонной гоняем от нее тощеньких зимних пчел с перепачканными мимозой лапами. Пчелам после мимозы хочется чего-то копченого, они прилетают на толстолобика и сидят на брошенной шкуре.
Неожиданно к калитке подходит Соня и начинает неубедительно врать: - а я мимо шла… (идти мимо А-ры она может только из Очамчиры, где она не была последние десять лет). Перестает врать и убедительно просит: иди домой.
Встаю и иду с нею обниматься.
- Сонечка! Иди с нами посиди!
Соня в упор смотрит мимо меня, Мадонны и Лариски и говорит кому-то в пространстве: такая жадная. Как такая жадная женщина может быть? Всё себе хочет! Алешу себе хочет. Гостей моих себе хочет. Откуда такие жадные женщины берутся, я не знаю.
Мадонна делает вид, что не слышит, и говорит Лариске: а куда теленок ушел?
Лариска вскакивает и в белых лохматых тапочках чапает на улицу за теленком.
Соня в сердцах повторяет: откуда такие жадные берутся, я не знаю!
- А ты все хочешь себе! Алешу хочешь себе. Гостей хочешь себе. Сына моего себе хочешь взять!
Дальше перепалка идет по схеме "и все мосты горят в огне, нет выживших в моей войне".
Звоню Алешке. Его контора минутах в пяти, и Мадонна очень любит, чтобы он приходил к ней обедать, - из-за чего, собственно, Соня ее объявила жадной. Юристы обедают каждый у себя дома и, если есть что-то вкусное, приглашают к себе Алешку. А Соня хочет, чтобы он приезжал домой.
Алешка приходит в розовом свитерочке, с нежными загорелыми ушами (если пить кофе и играть в нарды на зимнем солнышке, то лучше всего загорают уши и кисти рук), с застенчивым юристом по имени Нодар и бодро врезается в скандал: так, тетьки, а ну-ка быстро сошлись и поцеловались! Я сказал: быстро! Соня, я кому сказал - перестань орать? Я не тебе сказал - перестань орать? Соня, ты меня запугаешь, я к другой женщине уйду жить. Чтобы я больше не слышал, что ты скандалишь! Вот я вам служебный орган привел, он диплом купил, сейчас в вашей ситуации разберется и арестовывать начнет!
Служебный орган застенчиво улыбается и начинает чуть слышно объяснять, что диплом он не купил, а получил на юридическом факультете Сухумского университета.
У него черные сверкающие реснички. Короткие, но почему-то сверкающие. И щетина тоже сверкает.
- Чё ты там говоришь? Не сам купил? Аааа - папа тебе купил? Не папа купил диплом? Так ты вообще без диплома? Вон оно как!
На табуретке йогуртовый торт, оба берут по куску и начинают есть.
Соня с Мадонной окружают служебный орган и жалуются ему, что другая дама жадная (где такие жадные женщины бывают? Всё себе хочет!). Орган молча слушает, ест торт, и когда они вцепляются ему в руки, замирает с набитым ртом и старается не уронить кусок в траву.
Мы с Алешкой отцепляем их от Нодара и разводим в стороны. Мадонна спохватывается, что двое мужчин стоя едят привезенный торт, бежит в летнюю кухню, бежит назад, усаживает всех за стол под грецким орехом и сносит на этот стол все, что есть в летней кухне.
В Соне мощно срабатывает закон кучмача (гость в доме - соседи сбегаются и приносят в дом все, что есть у них в домах а потом все вместе едят), она бегает вместе с Мадонной, расставляет тарелки покрасивее и ревниво следит, чтобы Мадонна не накормила чем-нибудь особенным.
Обед примерно такой же, как у нас: супчик из сваренного в молоке сулугуни, мамалыга, крупно нарезанная курица, посыпанная солью и чесноком и обжаренные перчики. Алешка с видимым аппетитом ест болгарские перцы, протушенные на открытом огне и густо посыпанные мелко нарубленной и перченой зеленью.
Соня из принципа ничего не ест и, хлопая по коленям руками, время от времени удивляется: как такая жадная женщина может быть? Все себе хочет. Где такие жадные женщины бывают?
Вечером Алешка жалуется: как они меня достали!
- Любят.
- А не надо меня любить. У меня мама есть. Она меня любит.
Интересно - с той же степенью фанатизма, как три местных "тетьки"?
Мышка и тоже другая мышка неразличимые близнецы, но мальчики их не путают. У каждого своя мышка.
 Если Давид идет играть с «дикими детьми» (Гарик и Вилен, к которым намертво прилипли клички Милей и Амилей), Зорик вынимает из клетки его хомяка, прижимает к лицу, трется носом и с сожалением говорит: тоже другая мышка. Красивий.
С сожалением потому, что нельзя присвоить.
Если сам Анзор идет гулять с Колумбами, то обязательно спросит: можно мишку собой возьму?
- Нет, - категорически говорит Шамиль.
По повадке и попе Зорика становится видно, что он вырастет таксистом или маршруточником – у них у всех такая повадка, такие попы, и они также нудно договариваются. Он уходит, возвращается и осторожно уточняет: и тоже другую мышку нельзя взять?
- Нельзя. Я, наверно, ваших мишей себе возьму, - говорит Шамиль.
Зорик опять уходит, возвращается, широко открывает рот, подносит к нему кулак и деловито инструктирует: вот так не делай. Не любит! Интересуется, что ты его можешь съэсть.
Папа-абрек возмущается: я не ем мишей!
Зорик опять уходит, возвращается и пробует защищать интересы хомяков: - а если тоже хочет гулять?
- Зорик, мишка не хочет гулять! Мишка хочет сидеть своей клетке и колесо крутить!
- И тоже другая мишка гулять не хочет?
- Зорик, если убежит кофе, я тебя убью!
Зорик начинает тянуть время, пока папа сварит кофе. Глеб подтягивает его к себе и усаживает на колени, иначе папа скажет: Зорик, ты когда уйдешь? - еще до того, как закипит кофе. А так он официально в гостях у Глеба, и папа ему ничего не сделает. Папа незлой, но авторитетный и связываться с ним – себе во вред.
Когда Шамиль разливает кофе, мы даем Зорику глотнуть из своих чашек, и он посрамлено уходит с коробкой торта, в которой три куска для него и для двух Колумбов. Коробка красивая, прозрачная, но он всей своей повадкой таксиста виражает презрение к тому, что ему – джигиту - приходится нести коробку, и соседские девочки это видят. На девочек ему, собственно, плевать, но абреки не ходят с коробкой из-под торта. Хотя с мышами, наверно, ходят.

***
Над старым садовым столом на месте развалившегося табачного сарая Валерий, папа Шамиля и Ширвани, соорудил постройку из жердочек, покрытых пальмовыми и кукурузными листьями, сухо и приятно шелестящими на ветру, с пышным статусом навеса для сушки табака, хотя табак в нем не сушат, а вялят ставридку, хурму и бастурму, когда есть ставридка, хурма и бастурма.
Мама Тенгиза подарила нам банку кисленького варенья из чего-то похожего на крупную землянику, сваренную вместе с цветочками и веточками.  Кроме нас с Алешкой варенье никто есть не захотел, мы с ним сидели под навесом и пили чай, а Соня ходила вокруг нас и не ругалась, поскольку Алешка запретил ей ругаться (Соня, не богохульствуй! Она Мадонна, а ты, извиняюсь, кто?), но старалась, чтобы мы видели, с каким лицом она молча ненавидит веселую Мадонну.
Глеб, как специалист по натяжным потолкам и всякому строительству, объявил Валере, что табачный сарай рухнет при первом сильном ветре, и хотя Валера мирно согласился, что правда рухнет, повис на одной руке на перекладине, и неустойчивое строение обрушилось нам с Алешкой на головы.
Валера согласился, что строение правда неустойчивое, и начал собирать ветки и жерди в кучу.  Я очистила стол от пальмовой и кукурузной трухи, и мы с Алешкой продолжили пить чай с вареньем, в котором появился привкус лесных грибов. Так пахнут осенью споры, и я сказала, что у нас с Алешкой в организме начнут расти грибы. Алешка – все-таки он юрист и обладает в связи с этим особой логикой, возразил, что не начнут. На пальмах и кукурузе не растут грибы.
Соня убедительно попросила не есть варенье и нехорошими словами отозвалась о маме Тенгиза.
Глеб сел с нами за расчищенный стол, оперся на руку и миролюбиво оглядевшись, сказал: хорошо получилось. Живописно. Вид.
Вид открылся на хозяйство Джавана, которое выглядит всегда так, как будто в него влетела бомба.
- Когда я сюда переселюсь – построим вон там ротонду. С обзором во все стороны. Поставим в ротонде мангал и будем шашлыки жарить!
Обсудив ротонду и порадовавшись открывшейся перспективе на хозяйство Джавана и скучный, без единой травинки, мандариновый сад Шамиля, он придвинул банку с вареньем и начал есть веточки, как Алешка, а не как я, разглядывая и откусывая отдельно каждый цветочек и каждый лепесток каждого цветка. Алешка молча переставил варенье на свою сторону. Ширван-шах принес вино.
Прибежал Леван и принес свое вино и кролика, тушеного в молоке.
Джаван надел зубы, поругался с женой и принес вино и бутылку из-под шампанского с залепленным пластилином горлышком, с густым виноградным соком: Нинке отдай.
Стали пить за ротонду, за перспективу и за счастье. В этот раз Глеб следил, чтобы не допиться до сольного исполнения грузинской песни «Сулико», но когда многоголосно запели «Мать-Абхазия», запел со всеми. Получилось похоже на хозяйство Джавана – но предельно искренне.

***

На Восьмое марта Аленка мне пообещала цветок в горшке, который исполняет желания. Она мне дарит цветок, а я загадываю желание - и оно, скорее всего, исполнится. Одной ее пациентке, бабке, подарили такой цветок, она загадала, чтобы с первого апреля повысили пенсию, и пенсию повысили. Кстати, цветок очень примитивный. Такие стоят обычно в подъездах, куда их  выносят из квартир.
Желание я уже придумала. А цветок мне еще не подарили.
Шестого и седьмого марта Шамиль с Алешкой приедут торговать мимозой. В алешкиной конторе в канун российских праздников допускаются отгулы всех четырех юристов, которые без наших российских праздников жили бы очень трудно.
Никакого заветного цветка, кроме мимозы,  у Алешки с Шамилем нет, зато они сами как цветочки. И желание исполнят. Какое - еще не знаю.
Шамиль туманно пообещал: какое Глеб сказал.

Щкав
Шамиль говорит щкав. И Алешка тоже говорит щкав. А сначала Шамиль грамотно говорил буфэт. Но услышал, как мы с Алешкой говорим шкаф, подумал, что мы умнее, и начал говорить щкав. И мы с Алешкой стали говорить щкав. Потому что это и есть щкав. Иначе не назовешь.
Этот щкав я получила в подарок на 8 марта. И на день рождения. Глеб оставил Шамилю деньги и сказал: будете крутиться перед праздниками, заедешь с ней в магазин, который она покажет, и купишь ей шкаф, который она захочет. (Это я думаю, что он так сказал), а Шамиль мне просто показал деньги: 20 000. Из расчета на шкаф и на подарки всем нашим женщинам. От Глеба.
Мы с Глебом разглядывали шкафы в магазине «Стэп», сколоченные как будто из старых ящиков, и обсуждали, что хорошо бы обставиться такими шкафами и такой мебелью.
(На самом деле все эти шкафы - натуральная сосна, тяжелые, можно сказать - редкая уродина, но очень прикольные. Есть белые в розочках, называются польская витрина, есть сиреневые с глухими ящиками, и на каждом ящике снаружи примитивно нарисовано, что внутри (все вместе – мебель в стиле Прованс). Но те очень дорогие. А есть просто натуральное дерево, кантри-стиль, и они более или менее доступные.
Я привезла Алешку с Шамилем в Стэп, который перекочевал в бывший спортивный магазин, - а в нем ликвидация коллекции, и мой любимый шкаф за 24800 стоит 12300.
Шамиль, увидев шкаф, забыл оба языка, приятно молчал и озирался, потом вдруг некстати вспомнил много русских слов и стал ими злоупотреблять.
- Это не мэбел, это рухляд.
- Шамиль, это мебель. Это мебель в кантри-стиле. Я понимаю, что на твой вкус это редкая уродина. Но очень стильная.
- Мы такой мэбел рубили печки топить. Бабушкином доме в Цабале такой буфэт стоял. На крыше дома береза рос, на чердаке летучие мИщИ жили, а внутри везде стоял такой мэбел.
- Береза? В Цабале? А почему не пальма?
- Это горный место. Там пальмы не растут.
- И куда ты весь этот мэбел дел? – деловито спросил Алешка.
- Сгорел вместе с домом.
- Вот вы дураки. Возили бы нам, а мы бы у вас скупали по 20 000, оздоровили б вам экономику. Фу! Я аж расстроился.
- Леша, я этот дом не жег! Я не такой дурак, чтобы родной дом вместе с мэбел жечь!
- Ладно, извини. Только не ори. Видишь, культурное место. МагазЫн.
- Леша, что ты расстроился! Кто-то этот мэбел улицу выбросил, сюда занесли и продают. Я не понимаю, почему нельзя красивий буфэт  нормальном магазине купить?
- Давай ты нас не будешь учить, что мэбел, а что рухляд. Я, знаешь ли, с визажисткой сплю, я столько немыслимой ерунды от нее набрался, что мне виднее, что мэбел, а что рухляд. Что тебе в этом магазине ненормально?
- Я не знаю, где это всё берут!
- Из Польши возят.
- Из Белоруссии. Белорусская мебель в стиле кантри.
- А красивий мэбел они выпускать не могут?
Алешка добродушно сказал: да я тоже согласен, что это всё уродство. Но в этом и состоит прикол! Проснулся – увидел – и заржал.
Я сказала: ну, не настолько, чтоб прям аж ржать.
Алешка ответил: да чё там не настолько. Для человека с незатурканными инстинктами как раз настолько.
Подошла продавщица. Мы с Алешкой думали – она нас поддержит и заступится за деревенский стиль, а она сказала: - он у вас такой красивый. Даже когда ругается.
Алешка мрачно подтвердил: - как тоже другая мышка.
Я сказала, что как отель со звездами.
Она вдруг перестала доверять нашей платежеспособности и ушла. Но не насовсем, а вернулась с толстым парнем-продавцом, и они стали о нас советоваться. Парень сказал: то ли черкес, то ли грузин. Но не армянин. У местных армян выговор другой.
Мы сказали: абхаз.
Парень ответил: я так и понял. А чё это ты тут раскомандовался? Че тебе не нравится?
- Я не понимаю, зачем это нужно покупать!
- Да нормальная мебель. Функциональная.
Шамиль повернулся к нам всем спиной и пошел разговаривать с Глебом по мобильнику.
Весь день с самой ночи сумасшедший: всю ночь был ливень с сильным ветром, утром яркое солнце, шторм баллов пять и при ярком солнце сильный ветер и снежные заряды. Я пошла послушать, как Шамиль разговаривает с Глебом, Шамиль сильно возмущался: - ты этот щкав не видел! Все дерево дырках, жюки поели, жюки этот шкав доедят и другой мэбел начнут есть. Как она будет жить без мэбели?
Глеб хохотал и добродушно спрашивал: что у тебя в трубке ревет?
- Сильный ветер дует.
- Так ты зайди в магазин.
- Я не хочу заходить этот магазын. Там говорят: покупай этот щкав. Как ты про него сказала? Редкий что?
- Уродина.
- Дорогой, купи ей эту уродину. И пусть ей жуки сожрут всю мебель.
- Глеб, зачем я ей буду вредить? Почему она не хочет красивий щкав купить?
- Какой она хочет – такой ты ей и купи. С жуками, с дирками. Шо там еще не так?
- Ты его не видел! Видвигаю ящик, а ящике дырка сквозной – вот так, палец можно ткнуть! Сучек вывалился!
- Ну, заткните чем-нибудь! А зато сколько вы денег сэкономите! У нас не одна Юля – жЕнщина. У меня там много любимых жЕнщин. Я на тебя рассчитываю – чтоб всех поздравил! Что у тебя в трубке ревет?
- Не поверишь, какой сильный ветер дует!
- Иди покупай шкаф. Со всеми дырками.
Глеб Шамиля все-таки убедил, потому что с улицы Шамиль пошел прямо к кассе и отсчитал деньги с принципиально достойным виражением. Он бывает просто достойным, а бывает – принципиально, когда знаешь, что лучше его не трогать. Перекипит – подобреет.
Толстый Саша, которому он вручил платежку, стал ходить с ним по магазину и показывать, что у них есть помимо шкафа с дирками. А там много классных вещей, в том числе и прованские шкафы – тоже сколоченные как будто из досок, причудливые, с болтающимися дверцами (что касается нашего шкафа, то дверцы в нем принципиально не открываются, а ящики не вИдвигаются, их нужно потереть наждачкой или даже пошоркать рубанком, который я в последний раз видела в школе на уроках домоводства. Так нас проинструктировал толстый Саша. Сказал – что вещи из натурального дерева все такие). Прованская мебель покрашена сухой кистью белой краской, а сверху разрисована чайными розами. И Саша Шамилю ее показывал и, вероятно, о ней рассказывал, пока мы с Алешкой стояли перед своим кантри-шкафом, считали дырки и пытались открывать дверцы. Не как мы – поставили парня перед фактом, что это красиво – и хоть ты тресни. Саша с ним разговаривал – и Шамилю вдруг начало все нравиться.
Когда оба подошли к нам, оказалось, что Шамилю за наш щкав подарили очень странную штуку - тяжелую, килограммов в пять, каменную плиту, разрисованную японским пейзажиком с водопадом, с трещиной. Прямого назначения плите не придумаешь, даже если мозги свернешь, но продавцы сказали, что придумывать ничего не нужно, а нужно просто взять и повесить ее на стену. А для этого продолбить в стене дыру, которая профессионально называется штроба (Анна Каренина знала такое слово). К плите прилагаются два мощных шурупа (или болта) и стена должны быть соответственно крепкая.
Мы с Алешкой не знали, что и думать, зато Шамиль был очень доволен и сказал, что а положит около своей кофеварки. Алешка вдруг как будто прозрел и сказал: пойду я тоже поулыбаюсь, и ушел улыбаться кудрявой продавщице, а Шамиль застенчиво сказал: тут еще один очень красивий мэбел есть. Тоже много уступают.
Мы пошли посмотреть на красивый мэбел. Мы его уже видели до этого и хотели купить, если выкроятся деньги. Это был комод, составленный как будто из пяти стоящих друг на друге старых чемоданов с окованными краями, с трещинами. Когда мы на него смотрели, он стоил 4300, а Шамилю уступили ровно за три, и он его захотел в свой дом, своей Анютке. Заплатил, поднял и потащил на улицу.
Алешка наулыбался ровно на два подсвечника по сто рублей за штуку. Но довольно большие, причудливые, с маками – один Тещечке,  другой Соне. А потом продавцы вдруг начали морочить нам голову и убеждать, что наш буфэт не войдет в УАЗик, поэтому нужно заказывать ГАЗель за 400 рублей по городу, а чтобы тащить его на 9-й этаж без лифта (он больше лифта), то нужны два грузчика по сто рублей за один этаж.
Алешка сказал: чего? Щкав разломили пополам и втащили в УАЗик, который аж хряснул и как-то раздался в стороны. А в него положили еще и комод. И пока мы с Шамилем стояли и переживали за УАЗ и ждали второй (подарочный) комплект ручек для комода, которые в итоге оказались неродными и не подошли, Алешка сказал: а чё мы -с пустыми ящиками теткам сундук подарим? Иди что-нибудь прикольное купи, положим внутрь.
Я сбегала в соседние магазины и купила на глебовы деньги трусики, шорты и футболки для всех девочек и кое-какую посуду, полотенца и скатёрки их бабушкам и мамашам, а когда вернулась, то ребята уже уехали, да я бы и не поместилась к ним в УАЗик. Пришлось добираться на маршрутке, и когда я приехала, они вместе с моим Данилом уже вперли буфет на 9-й этаж, ободрали упаковку, исцарапали паркет, выставили в подъезд наш советский старый сервант и соображали, что на что надо ставить.
Как шкаф выглядел в собранном виде в магазине, никто из нас не помнил, помнили только, что редкая уродина, а он уродливый в любом виде, как ни поставь. Исходили из того, что на упаковке меньшего по размеру фрагмента написано тумба, а тумба должна быть снизу. Поставили ножками вверх - получилось, и Алешка настаивал, что так и должно быть. Переставили ножками вниз – опять получилось, и даже лучше, чем в первый раз. Пристроили верхушку - опять получилось, хотя верх ни к чему не крепится, и если рухнет – то накроет телевизор и проломит несколько нижних этажей.
Начали открывать дверцы – начал звонить Глеб интересоваться штормом. Мы с Алешкой описывали ему шторм, а Шамиль – принципиально щкав, и все связанные со шкафом трудности. А Глеб обожает разговаривать с Шамилем, обожает его прямолинейность, патологическую честность. Когда часть ящиков выдвинули и не задвинули, а часть ручек прикрутили, вспомнили, что пора уезжать, перецеловались, упаковали подарки и уехали.
А мне остался щкав. От Глеба, Шамиля и Алешки.
***
Шла с «вечерней» работы, и на душе было безнадежно, а в темноте тоненько, звонко, по-весеннему пела ночная птичка. Постояла. Послушала. Отпустило.
А сейчас за окном гроза с голубыми молниями.
Так и доживем до чего-нибудь хорошего.

10 марта 2010
А второе желание исполнил сам Глеб.
Хагба сказал ему по телефону, что делает подарок агентству: везет на Красную Поляну юристов с женами, Алешку и Шамиля. Г-н Хагба и Глеб друг без дружки уже не могут,  у них сложился особенный стиль общения: Глеб раз от разу привозит Вахтангу коньяк все дороже и дороже, а Вахтанг дарит ему трехлитровый бутыль домашней чачи, пятилитровый бутыль вина и с предельной искренностью клянется: как брату делал, да! После чего они очень искренне  обнимаются, целуются, хлопают друг дружку по плечам, и Алешка с возрастающим удовлетворением говорит: как два педераста.
Великая сила безрассудства! Лучшие черты в людях, – легкомыслие и способность по мобильнику решить вопрос, как москвичу провести один неполный выходной день на Красной Поляне. Всё решили быстро, кроме главного вопроса: что делать с Соней и  Тещечкой, которые не переживут, если Глеб побывает на Кавказе и не заедет поздороваться.
Глеб сказал Шамилю: возьми их с собой, поставим их на лыжи, и пока Шамиль размышлял, Вахтанг великодушно заявил, что везет их за счет своего агентства, а Шамиль, который почти всегда молчит, вдруг произнес длинный монолог, в котором толковал Гражданское законодательство, юридическую этику и что-то еще такое сложное, что никто из нас не сообразил, что ему ответить, и только Вахтанг, как опытный юрист, искренне сказал: дискантом разговаривает, да?
Мы с Глебом сказали, что фальцетом. На ультразвуке.
Все-таки жизнь иногда побеждает зло. Нечасто, небезусловно, неокончательно, но иногда бывает.
***
Если приехать в восемь, а на гору подняться в девять, то примерно до часу дня все нравится, боишься ничего не успеть, не накататься, - а в два часа дня ботинки становятся тяжелыми, мокрая спина мерзнет, лыжи перекрещиваются и завидуешь сноубордистам, которые:  съехал – полежал, еще раз съехал – и сидит в своих многочисленных клетчатых одежках размера ХХL, сидит и треплется с такими же, как он, тощими многослойными сноубордистами в фантастических ботинках и расстегнутых куртках 54-го размера. Сноубордисты – гроза всех лыжных спусков. Они то лежат, то сидят, не замечая ни лыжников, ни детей, ни инструкторов, но иногда поднимаются и агрессивным стилем съезжают с горы, распугивая с дороги лыжников.
Начиная с часу дня хочется пить и не можешь понять, чего тебе больше хочется – подняться вверх, чтобы съехать вниз, или постоять, опираясь на палки и завидуя сноубордистам, которые сидят и лежат там, где их внезапно настигло желание посидеть или полежать. Смотришь на тех, кто катается – хочется кататься и кажется, что у всех, кроме тебя, легкие ботинки и легкие, послушные лыжи.
Смотришь на тех, кто воткнул лыжи и палки в снег и обедает – хочется воткнуть лыжи и палки в снег, сидеть у окна, пить чай из полулитровой кружки и смотреть, как вокруг катаются.
С нами мой шестилетний племянник Ванька. Опытный лыжник. Ездит нормально, а с бугелей падает. Утром никто не хочет быть сопровождать Ваньку на бугелях, а после часу дня хотят все – и опекают Ваньку по очереди. Как только все захотели опекать Ваньку – значит, можно сворачиваться и идти в «Шайбу» пить горячий шоколад.
Примерно так выглядит однодневное катание на Красной Поляне.
Внизу весна и цветущие деревья, на горах снег, а в промежутке форели: большое форельное хозяйство с прудами и котом, который знает всех форелей в лицо и пытается цеплять их лапами из воды. Не чтобы съесть, а поговорить.
Снег, смешанный с тающей водой, называется кисляк. Ездить по нему тяжело, но в марте он именно такой. Чем выше в гору, тем суше снег, но с горы каждый раз скатываешься вниз, а внизу уже камни, внизу вот-вот расцветут подснежники, и когда, окончательно спустившись с горы, попадаешь на чистый сухой асфальт, в чистые сухие тоннели – то вот она весна, вот они – цветы, а от вас от всех пахнет раскисшей одеждой, мокрыми волосами, потными перчатками, и несколько часов, пока вы едете до Псоу, а потом по Абхазии,  от вас непобедимо пахнет Красной Поляной, и вы рушитесь с этим запахом в руки Сони и Тещечки.
Соня с Тещечкой накрыли под виноградом стол и ждут, и выходят на дорогу смотреть, и, наконец, приехали, а позже мы ждем юристов, которые разъехались по своим домам переодеваться. И прежде чем соберутся переодетые, душистые, чистенькие, как будто не они насмерть измучились на трассе, юристы со своим вином, хачапурами, курами и половиной барана, Глеб выпадает из реальности, составленной из мирных местных жителей, и в какой попало одежде – наполовину летней, наполовину алешкиной, отчего запоздало и некстати, вдали от снега и гор, становится похожим на сноубордиста, уходит один на море. Ради этого он ехал на Юг, все давно знают эту его манеру, привыкли и не трогают, пока сам не захочет вернуться к людям. Снимает кроссовки, закатывает до колен джинсы, садится на выброшенное прибоем сухое дерево и смотрит в море.
Юристы прослеживают направление взгляда и стараются понять, на что он смотрит. Не понимают и кивком спрашивают меня. Я молча очерчиваю большой арбуз. Они вдумчиво соображают, при чем тут большой арбуз, догадываются, что это сфера (свэра), но так как и сфера им ничего не объясняет, а я ничего другого не показала, потому что не умею одним движением изобразить, на что смотрит Глеб, соглашаются на свэру, уходят к мангалу, звучно бряцают длинными шампурами и точно знают, что как только запахнет мясом, он перестанет медитировать и с кроссовками в руках большими скачками по холодной весенней земле прибежит вместе со всеми есть. И пить. И петь.
Когда ему подарили восточный барабан, он разрешил Вахтангу несколько часов на нем барабанить, и теперь они братаны, и если Вахтанг идет, а Глеб сидит, то ладонями с растопыренными пальцами барабанит по коленям. Это такой же рефлекс, как Алешке сказать - Витя Черевичкин, и Алешка вскинет руку в пионерском салюте.
Только женщины понимают все по-своему. Тётьки. Им только сядь. Женщинам его смиренная йоговская поза кажется почему-то депутатской, поэтому к нему можно приставать с глупостями. Они заходят с боков с расчетом, что он выслушает, поговорит – и опять уйдет в нирвану.
Бывает, что я и Тещечка. Бывает, Соня и Тещечка. Бывает, жена Ширвани Тамара. И редко бывает, чтоб никто. Тем более он сам говорит:
- Тетьки, обращайтесь. Что вы там в ступор впали?
Поскольку у Тещечки разговор длинный, она уступает мне право заговорить первой.
- Глеб, надо позвать Мадонну.
- Кааво позвать? А-аа, ну да. Ну так позови. Или я должен побежать позвать?
- Ты должен поставить Соню перед фактом, что в ее дом придет Мадонна.
Глеб медленно оборачивается и с тем же выражением, что на море, смотрит на меня.
- Мы ей скажем, что ты позвал.
-  Дальше!
Я говорю, что всё, и уступаю место Тещечке.
Тещечка напускает в голос виноватую таинственность и начинает застенчиво «стучать»: - Глебачка, что делать, что она такая непорядочная женщина? Где такие непорядочные женщины могут быть?
- Тещечка, давай мы с тобой пойдем покушаем и не будем сейчас обсуждать критерии порядочности. Черт с ней, с порядочностью. Что от тебя хочет непорядочная женщина?
- Говорит: Вера, Мадонна хочет забрать себе дитё.
- Вера – это кто?
- Вера - это я.
- А зачем Мадонне чужое дитё? У нее свое есть.
- У нее даже три дитя. Я тоже говорю: зачем ей чужое дитё, когда у нее своих три?
- Это вы с кем делите детей?
- Я ни с кем детей не делю. Я всех люблю. Мне все дети самые люччи!
- У кого Мадонна хочет забрать дитё?
- Она не хочет совсем забрать! Зачем ей забирать чужое дитё? У нас надо знать какой плохой климат. Снег идет. Дождь идет. Буря дует. Ой-ой-ой, из дому не выйдешь, а почему бедный дитё не может вот так две минуты от работы прийти дом, покушать и лечь поспать до утра спокойно, никому не мешает, хочет – телевизор смотрит, футбол смотрит, матом ругается, выходит – ружья стреляет, а хочет – спит! Почему он должен - снег идет, дождь идет, буря дует - идти другой город, потому что она думает – она королева! Деревья на голову падают – иди, дитё, другой город ночевать. Пусть тебе эвкалипты голову разобьют. Пусть тебя снегом  засыпает.
- Что значит – матом ругается и из ружья стреляет, если в доме девочка спит беременная? Совсем, падла, охренел?
- Кто сказал – ругается матом? Где такое слышал? Не поверишь – никогда матом не ругается. Вот так зубы зажмет и терпит, жалко смотреть. Никто не слышал, чтобы ругался матом.
- Ну, это я исправлю. Я его в Москву по основной специальности заберу работать, потолки натягивать, ой, как он хорошо потолки натягивал, сколько мы денег с этого имели, заодно напомню, что у него мама в Ростове есть. Он у меня и матом ругаться перестанет, и футбол по ночам смотреть.
- Глебачка, что ты злой такой? Ты, детка, давно тихо не сидел. Тихо посиди и пойдем покушаем.
- Тещечка, я не понял, а в чью пользу ты, собственно, стучишь?
- Глебачка, я не поняла; что ты сказал.
- Я спросил – чье дитё вы делите? Главное – с кем вы делите?
- Соня говорит: пусть Леша только у меня живет. А Леша А-ре работает, там Мадонна живет от работы две минуты вот так идти. Почему Леша должен каждый вечер другой город домой идти…
- То есть, ты хочешь вбить клин между мной и Соней?
- Я не хочу вбить клин. Зачем так думать, что Алеша только ее дитё? Очень жадная женщина. Непорядочная.
- А вам что, из него стрелять?
- Глебачка, что ты сейчас сказал?
- Что он здоровенный тридцатидвухлетний балбес. И что вы его тут делите? Один раз сказали: а ну пошел вон! И пошел вон. На историческую Родину.
- Как можешь так говорить родного брата?
- Тещечка, я еще и не так могу. Всё? Других претензий у Сони нет?
- Говорит: Шамиль мое дите. И Алеша мое дитё.
- А она и Шамиля с вами делит?
- Тоже говорит: пусть А-ре не ночует, домой приходит. А они там «Крокодила» играют. Зима такой длинный стоит, холодный: снег идет, дождь идет, ветер дует – деревья падают. Природе не скажешь – зачем так делаешь? Такой снег идет – по телевизору показывают!
- Я видел. Как про Олимпиаду заговорят – так швабрами со всех пальм сугробы стряхивают. Бедные вы мои! Куда б вам отсюда переехать в нормальный климат? И что, дитё страдает от этих катаклизмов? Жалуется, что здесь ему снега много? Или что на него деревья падают?
- Он ни на что не жалуется. Такой дитё хороший. Такой добрый. Не нарадуешься.
- Тётьки, а полюбите меня кто-нибудь. Хоть кто-нибудь! Хоть одна.
Я искренне сказала: - Мы все тебя любим. Пламенно!
- А тогда почему не делите?
- Неинтересно. С женой разведись – станет интересно.
- Так я когда ее видел в последний раз?
- А это тоже неинтересно.
- То есть я вас не интересую в принципе. Так, подхватились и ушли. Тещечка, я сказал – ушли. Обе. Оставили меня одного. Страдать.
Тещечка как-то потускнела, а за ужином породнилась с Соней, на которую только что стучала, а Соня породнилась с Мадонной, все три переговаривались на своем языке и с какою-то простодушной избирательностью произносили по-русски словосочетание «беднАЯ дитё», отчего мне было черт знает как неудобно перед их душевной опрятностью (кто на ком женат – тот с тем и живет) за то, что мы – вот такие: непонятно на ком женатые, непонятно почему одинокие.
К тому же мы исковеркали их ментальность, и вместо того, чтобы петь, начали играть в «Мафию», которую Глеб привез из Москвы.

Играющих собралось 14 человек, и когда он обучал местных ребят правилам игры, то все думали, что сыграем раз, ну, пару раз, и разойдемся спать, но всех захватило так, что играли до четырех утра, при этом засыпали, просыпались, смотрели на звезды, ходили смотреть на енотов и шакалов, видели за калиткой то ли привидение, то ли черт знает что такое, меняли уснувшим карты с «Мирного жителя» на «Мафию» - и никто не уходил спать, и никто из юристов не уехал, а ведущим все время хотел быть Юлькин хахаль Вадим, который с детской значительностью в голосе произносил фразы «но не спит комиссар Каттани» и «просыпается прокурор. Прокурор задает вопрос».
Ночь была тихая, душистая, под большими звездами. На коптильне коптили домашний сыр, еноты и шакалы страдали от аромата и подрались до крови. 
Алешка половину игры проспал, зато когда просыпался, то каждый раз таращил глаза и не понимал, где он, а потом произносил фантастические тексты. Я их все записала. Ради этих текстов его будили. Первый раз он сказал: да нормальная у нее жопа. Жопа нормальная, а кота погладил – у кота перхоть.
Скорее всего, он рассказывал нам обрывки снов, которые ему снились, когда мы его будили, и каждый раз получалось интересно. В другой раз он сказал: «не люблю мелких. Не люблю худых. Не люблю молодых. Не люблю сопливых».
Мы некоторое время пытались расшифровать этот текст, учитывая его пассию Олеську, которая в 21 год весит 36 кило, и чтобы ее реабилитировать, уточнили: мальчиков или девочек?
Лешка важно сказал: а какая разница? – положил голову на руки, а руки на карту и уснул. А когда проснулся, то внимательно оглядел нас всех и спросил: - вы мою мелкую не видели?
«Мелкая» на него обиделась и хотела в три часа ночи уехать домой в Сухум, но ее уговорили остаться и даже помирили с Алешкой, который уснул, проснулся – и рассказал про зайца: сидит ваяет авторского зайца. Вот что видит перед собой – из того и делает. Бантики, проволочки, опилочки. Лохмотья тюлевой занавески из дивана выдернула, в кучу собрала – зайцу юбку сшила. Ваяла-ваяла, отнесла в магазин VIP-подарков «Версаль», зайца в витрине выставили с ценником 6300.
- Леш, ты «Мафия»?
- Еще раз так спросишь – получишь в морду!

Завтра всё это небывалое счастье кончится, и мы разъедемся по своим городам и работам. Но сегодня мы еще пребываем в счастье и чувствуем себя в нем как дома.

***
Олеся, которая имеет большое влияние на Алешку, и которую он, бывает, слушается, запретила ему называть нас тетьками, и он нас называет мамзелями. По ощущениям это обиднее, чем тётьки.
Соня с Тещечкой спросили, что значит мамзели. Я объяснила: девочки.
Получилась шутка в духе местных маршруточников, которые останавливаются перед голосующими девяностолетними бабушками в очень глубоком трауре и подбадривают их криками: девчонки, прыгайте скорее. Задерживаете!
Бабушки хихикают, им нравится, что они девчонки. Все со всеми говорят по-русски с молниеносными переходами на родной язык.

Анзор с претензией (претензия выражается всегда криком): - а где «Муза на двоих»? Что это такое?
Диана, примирительно: - «Обожайка» тоже хорошие конфеты.
- Я спросил: где «Муза на двоих»?
Шамиль: - Зорик, про конфеты нужно громко кричать? Конфеты нельзя молча кушать?
- Где здесь был «Муза на двоих»? Что это такое?
Я: - Зорик, успокойся, они невкусные.
- Как могут быть невкусные конфеты? Зачем тогда покупала?
- Тебя забыла спросить. Зорик, они для девочек. Они почти несладкие.
Ширван-Шах: - для тольстых девочек. Девочки сели и скушали два кило «Муза на двоих». Потом сказали: папа, купи новые джинсы, старые уже не влезаем. А ты бегаешь кричишь: где «Муза на двоих»?
- Я своей мишке хотел дать покушать. Тоже любит несладкие конфеты.
За то, что пацаны кормят мышек сладким, родители угрожают, что мыши облысеют.
***
Кошке, которая со вздыбленным хвостом трется о ногу, и расстроенному или не совсем здоровому на вид человеку вместо привычного «здравствуйте» ласковым голосом задают один и тот же вопрос: - кто тебя обижяет?
***
Алешка просыпается по утрам и выходит из дому с лицом, полным тягостного недоумения: а я что – до сих пор  не уехал?
Считает, что это должно произойти как-нибудь во сне. Он проснется – и вдруг окажется, что он телепортировался к маме в Ростов или к брату в Москву, которые зовут, но ставят перед фактом: будешь зарабатывать деньги. А это совсем не то, что решать «сложные случаи» в агентстве Вахтанга Хагбы под нарды, хороший кофе и пылкий респект всего населения Поселка.
По радио жизнеутверждающая реклама: - теперь вы можете приобрести Шевролле Каптива на выгодных условиях!
- Чего я могу приобрести?
- Шевролле-Каптива.
- Странная идея. Зачем?
Под воздействием роскошного шамилева кофе он оживает и начинает умеренно радоваться жизни.

Шамиль, взрослея, уходит от мальчика-пленного Алексея Учителя.
Но что он, к счастию, пока сохраняет – это свое сходство с каждым цветущим деревом. Видя перед собой молодое цветущее деревце, я каждый раз думаю: Шамиль. И слушаю, как внутри вскипает нежность. И несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная… И наша длинная, прерывистая история отношений с Глебом – под сенью цветущего дерева Шамиля. В двухлетний перерыв этих отношений мне было жалко, что Шамиль цветет без меня. Мальчик цветет, а я не вижу.
Дерево экзотическое и южное, вроде шелковицы. Но шелковица – тута – пафосная, ее берегут, из нее делают сироп и черное сладкое вино без явно выраженного вкуса: просто вино и всё. И сироп не душистый, а просто сладкий. Просто сироп и всё. Тем не менее, с нею носятся. А мальчик цветет себе и цветет – как боярышник, который любил Марсель Пруст, или куст терновника, который никто не любил и не описывал. У терновника белые, наивные, пятилепестковые цветочки с пышным венчиком красных тычинок внутри цветка, а цветочков очень  много, так что издали цветущее, всегда тонкое, с мелко изрезанными листьями деревце боярышника как будто покрыто белой пеной. Терновник совершенно дикий, скрытный, с колючками, растет в полях и всегда зацветает первым, и его плоды, похожие на очень мелкие сливы, нестерпимо есть, пока долгий холод и дожди не выветрят из них терпкость.
Даже двойники у него особенные. Когда я в первый раз увидела Стефана Ламбьеля, которого Татьяна Тарасова называет «прекрасный, прекраснейший Ламбьель» и меня заворожило его волшебное, мягкое катание, меня поразило, что он такого же роста, как Шамиль, и с таким же прогибом поясницы, и, глядя на Ламбьеля, я уже по Шамилю знала, что без этого прогиба в пояснице нельзя танцевать особенно. Не выйдет. Получится, как у всех.
***
Бывает, время вдруг замирает, бывает - никуда не надо идти, никому никуда не надо ехать, сидишь у коптильни в садовых галошах, и все сидят и ходят вокруг коптильни, на которой коптится сыр, после сыра – рыба, а после рыбы все железки и решетки тщательно моют, иначе они будут долго пахнуть рыбой. Дети с мышами, одна с медведем, все четверо – с конфетами, Лариска с большим животом, беременная, вот-вот родит, и ей отщипывают от золотистой, но еще сырой рыбы перья (плавники), и она их ест, и в конце концов копченая рыба вся ощипанная, с длинными дырками вместо животов.
И хоть бы это никогда не кончилось, хоть бы никогда не стемнело, хоть бы не наступило завтра, и все люди как люди, а один – цветок.
В черной футболке, которую носил мой сын, после сына я приехала в ней и оставила на ветошь, протирать по утрам клеенку, по которой ночью гуляют кошки, а ее постирали и надели, надели и ходят, и варят кофе, и почесывают под ней прогиб поясницы, без которого невозможно волшебно танцевать – и при этом похожи на боярышник в цвету. Смотришь - и накрывает нежность. И благодарность за то, что вся твоя история – под этим цветущим деревом.
Шел под вишенкой, задел головой за ветку, посыпались лепестки. Вышел весь осыпанный. Анька подошла и по-хозяйски стала стряхивать с футболки и с волос. Мне было досадно - и пусть бы были, и Лариска со своими перьями полусырой золотистой рыбы безмятежно сказала: Ань, вот ты дура!
Принес Лариске за хвост первую прокоптившуюся ставридку с капающим жиром и тут же начал ее учить, как мальчиков рожать.
Мы с его женой сидели и не вмешивались. Вдруг у него это лучше получается и после его инструкций Лариска явит миру еще один куст терновника или грушу-дичку.

***
Очень внятный господин Хагба. Спокойно разговаривает. Спокойно объясняет. Большой, рассудительный, надежный. Как хороший сосновый шкаф.

18 марта 2010

Забирала из детского сада Ванечку. Когда пришла в садик,  группа сидела за столами и выразительно пела песню:

Победа, победа – расцветает высь,
Салюты, салюты над Отчизною.
Победа, победа - это значит жизнь,
Цена победы – жизни, жизни.

А в промежутках размахивали руками и топали, как будто маршировали. Репетировали. Садик сотрясался.
Алёнка печет куличи. Ваня красит яйца, надевает на них термопленку и в столовой ложке окунает в кипяток.
Позвонила Анети. Тоже пекут.
- Что мальчики делают?
- Яйца красят.
Слышно, как с криками делят термопленки с ангелочками, со зверушками, со святыми и с цветами. С криками. Тихо не умеют.
Дети всего Отечества красят яйца.

Схождение Благодатного Огня
А еще есть такое чудо как православные арабы.  Адепты ассирийской православной церкви. Им разрешается кричать и толкаться в храме и влезать на леса, чтобы лучше видеть. Их молитвы похожи на фанатские футбольные кричалки. И одеты они как футбольные фанаты: в футболки и джинсы. Они шумно и агрессивно прорезают толпу, пробивая себе дорогу к Гробу Господню, их связанные пучками свечи в пальмовых ветках похожи на свадебные букеты.
Они сидят друг у друга на плечах, и нижний парень кружится и танцует. Они беспокойные, шумные и все время движутся. Крепкие, здоровые, выносливые парни. Как они мне нравятся!
Глядя на них, понимаешь, что вера может быть очень многообразной, и футбольные кричалки и шумная агрессия в храме так же угодны Господу, как тихие молитвы и воздержание. Однажды их манеру поведения в храме Гроба Господня посчитали наглой и грубой, один из митрополитов распорядился их не пускать – и Благодатный огонь не сошел на землю, что значило наступление последних времен. Их велели впустить – они шумно ворвались в храм, выкрикивая свои странные молитвы - и почти одновременно с ними сошел Огонь.
Еще одно чудо – Благодатный Огонь. Бледный, холодный, щедрый. Им омывают лица и руки, и он не жжет.

***
Когда юристы рассказывают про свои мандариновые и масличные сады, виноградники, тощих коров и кто сколько продал мандаринов и оливок, которых с нескольких деревьев собирают и солят от восьми до десяти эмалированных ведер, то из солидарности с юристами Алешка чувствует себя обремененным хозяйством в виде мальчика-свиньи по имени Антон и искренне жалуется, как трудно кормить свинью.
Строго говоря, свою свинью он видел дважды: первый раз, когда присвоил ее у Ширвани и искупал в море, а второй раз – когда мы пришли смотреть на участке ущелье с водопадом, и гостеприимный жизнерадостный свин, чувствуя свою принадлежность одному из нас или всем вместе взятым, стоял около нас на краю ущелья, бодал грязным пятачком и недоуменно ахал, как так случилось, что крепкие деревья вдруг попадали, а ровный, как стол, участок прорезало ущелье с грязной водой.
Юристы сочувствуют Алешке и спрашивают, почему он не попросит женщину ухаживать за свиньей.
В нормальном состоянии о свинье он, как правило, не помнит и ничуть за нее не переживает, но когда выпьет, начинает называть Машей, помнит, что Маша была подписана, чувствует, что над нею висит угроза, и мается оттого, что не может отчетливо сказать, сколько всего у него свиней и почему они надписаны.
Ему осторожно, без ранящих подробностей, напоминают, что свинья у него одна. Раньше, мол, действительно была Маша, а теперь сытый и здоровый Антон, у которого прошлым летом на боку было написано хной слово щасти.
Присутствие в его биографии собственной свиньи дает ему ощущение, что у него есть хозяйство, о котором можно беседовать с юристами, а раз есть хозяйство – то есть и корни. Юристы охотно соглашаются, что корни у него действительно есть, и зависят они не от свиньи, а от клиентов, которые, минуя других юристов, доверяют ему решать свои дела.

08 апреля 2010

У Зорика первая любовь: девятилетняя танцовщица Даша, нежная блондиночка, представлявшая на хореографическом конкурсе в Краснодаре город Геленджик.
После конкурса ее, видно, некуда было деть, и сопровождающая оставила ее посидеть с абхазскими лезгиночниками. Все 12 пацанов, одетых в национальные костюмы, от нее ошалели и бегали через дорогу в киоск покупать ей пепси-колу, сникерсы и глазированные сырки. Даша молча сидела на стуле, закутанная в большой красный шарф своей сопровождающей, а поверх шарфа окутанная своими длинными волосами, отказывалась от угощения – «я такое не ем» и смотрела в пол.
Стеснялась, а скорее всего, боялась.
Дома Зорик высказал родителям мнение, что если б он танцевал джайв, а не лезгинку, то нежная блондиночка согласилась бы съесть его глазированный сырок.

***
Под крышей школы, где учится Анзор,  ласточкины гнезда без входа и без выхода. Когда осенью улетели ласточки, в них заселились воробьи и прожили в них всю зиму. В марте ласточки прилетели каждая к своему гнезду. Воробьи отказались выселяться, сидели внутри и склочничали. Ласточки не стали спорить, а молча и быстро-быстро, на глазах учителей и детей, замуровали все гнезда с воробьями внутри и начали строить новые.
Дети и учителя попытались разбить замурованные гнезда палками, но школа высокая, никакой палкой не дотянешься, а кроме того – спорить с ласточкой, а в лице ласточки - с природой, считается грехом, поэтому оставили все как есть.

17 апреля 2010
Я взрослая. Я давно живу. И мой день рождения ни для кого не сюрприз. Наступает весна, приходит день рождения, и мне дарят люстры, скатерти, пылесосы и занавески. Маленький Данька говорил: люстер, скатер. С тех пор мы все, включая  Аленку, люстры называем «люстеры», а скатерть - «скатер». Кстати, Данька - единственный, кто мне дарит  день рождения и Новый год медведей. Иногда кошек. Иногда парами. В обнимку.
- И вот теперь появился еще один, - задумчиво сказал Люш. – И этот тоже вырастет и будет держать своих родных в вечном страхе, пока ему наконец не удастся сделать то, что они все от него ожидают. Впрочем, может быть, кровь Бенбоу будет хоть немного его сдерживать. Они ведь тихие люди… эта девушка… да и Хорес тоже…
- Но кровь Сарторисов в нем тоже есть, - проворчал отец.
(Уильям Фолкнер. Сарторис).
У Лариски и Тенгиза родился сын. Если б он умел разговаривать, он посмотрел бы вокруг себя и сказал: тихая моя Родина. А где все?
Но он маленький. Разговаривать начнет постепенно и нужно долго ждать, пока скажет что-то умное.
Маленький сын двух детей, которые не боятся брать его на руки, только когда Мадонна вручает им его туго спеленутым.
Она разрешила им посидеть около него, когда он проветривался без пеленок, и они тут же надели ему на руку большие мужские часы, которые Глеб просил передать Тенгизу, когда у него родится сын. Лежали вокруг мальчика и слушали, как тикают часы. Пришла Мадонна и разогнала всех криком. Больше всех испугался мальчик.
И вот родился еще один. Руслан. И у него есть родители, родственники, Родина и швейцарские часы.

***
Алешка – Глебу: - а давай ты что-нибудь самовольно построишь, а я тебе узаконю!
- Сиди уже. Я по твоим рукам вижу, чем ты тут целыми днями занимаешься.
У тех, кто на солнце играет в нарды, загорелые кисти рук.
- А ты думал, здесь как везде: он вошел, ты ему «присаживайтесь», он присел на другом конце стола, изложил проблему, ты выслушал, оговорил сумму гонорара – и дальше эту проблему ему решаешь? Здесь, если хотят секретничать – идут на улицу, садятся на табуретки, выносят нарды, две чашки кофе, и он тебе начинает вспоминать, как дом бомбили, как мандарины потом болели, как тетя умерла, как младший брат в Москву уехал бомбилой, как он дочерей замуж отдавал и те все в Сочи… Ему говоришь: что ты хочешь? А он сам не знает, чего он хочет. Хагба выйдет, прогонит его к чертям домой - и начинаем решать его проблему.
Ты думаешь – у нас в конторе все вот так вот собрались и работают! Хагба администратор. Деньги умеет найти. Везде. Особенно там, где их нет. А когда нужно составить заявление, мама дорогая! Ты мне скажи – я тебе составлю! Нет, сам лезет в интернет, ищет прецедент, нарывается на порносайт, там ему еще попугаиху жако предлагают за 12 тысяч, на попугаиху денег нет – давайте хоть канарейку купим!
Какая нам канарейка! Сами как канарейки. Нодарик всегда так выглядит, что к нему вообще подходить опасно, потому что у него будет выкидыш, а ты будешь виноват.
К Виталику тем более никто не обращается – Виталик смотрит, кому тупорылую рожу начистить.
Так что исполняем все ваши желания. У нас только канарейки нет - а то б и она исполнила.
- Приезжай натягивать потолки.
- Я не понял, где в моей речи шла речь про потолки?
- Ну, вот!
- Глеб, это демагогия. Я тут разруливаю. Братанам командировку в Грецию предложил. Не по работе, Бог миловал от командировки в Грецию, а посмотреть, как они там маслины солят. Потому что такого примитива, как здесь, я нигде не видел.
- А где ты еще видел, как маслины солят?
- А ты вспомни, сколько мы с Ленкой ездили. И всегда на Юг. Теперь представь как здесь: кладовка для уборщицы, где должны быть швабры и тряпки, но уборщицы нет, поэтому тряпок тоже нет, а в кладовке на табуретке стоит зеленая выварка и в выварке солятся маслины. Рассол, между прочим, вкусный, я бы рассол вместо чая пил, если бы эти сволочи руками в него не лазили. Запарился просить: ковшиком себе нагреби! Нет, про ковшик забудет, влезет пальцами, а я этот рассол потом вместо чая пью. Но так же не должно быть!
- Приезжай потолки натягивать.
- Глеб, я не понимаю, почему тебе в мозг встряло слово потолки. Потолки я с тобой не обсуждаю.
- Хорошо. Тогда давай обсудим, почему мне, когда я уезжаю в Москву, никто не дает с собой маслины.
- А почему ты меня об этом спрашиваешь? Пойди и спроси Вахтанга - почему ты мне не даешь маслины с собой в Москву. Ты мне маслины – я тебе натяжные потолки.  А я вам все это узаконю.
- Леша, мужик, а сплетничаешь хуже, чем баба.
- Я не сплетничаю, а проясняю ситуацию. И вообще я не с тобой разговариваю, а с Юлей. Юля такое любит.
Я подтвердила, что люблю.
- Две сплетницы, - сказал Глеб.

Алешка украсил агентство национальными флагами, портретами президентов и большим вымпелом с сентенцией Люка де Клапье Вовенарга «Закон должен быть строг, а люди снисходительны», сверху которого поместил российский триколор, а тихий Нодарик сбоку от триколора пристроил три освященных вербочки.
Символика сработала таким образом, что входящие в агентство стали робеть, забывать, зачем пришли, и стесняться предложить домашние яйца в уплату за консультацию.
Последнее обстоятельство сначала показалось приятным, так как у всех юристов есть домашние несушки. Первое время алешкиной работы в агентстве подаренные яйца варили в миске, мелко крошили, смешивали с рублеными маслинами и зеленью, солили, перчили, заливали кефиром и ели как окрошку. Потом окрошка надоела, и ребята затруднялись придумать, что еще можно сделать с подаренными яйцами.
В апреле, когда пошли домашние редиска и огурцы, яйца были бы снова кстати – а не носят.
А еще он в разговоре с клиентом неосторожно произнес двусмысленную фразу: - хочу сказать некоторым, объявившим нам вендетту, что вендетта вещь опасная, потому что обратно к вам вернется, - и Вахтанг предупредил, что за такую фразу могут зарезать.
Алешка пожаловался по мобильнику отдельно  Глебу, отдельно мне, и я попросила помнить, что он на Юге, а Глеб подтвердил, что могут.

26 апреля 2010

Из Запорожья приехали мама и Маруся.
Самый первый скандал с Марусей произошел из-за того, что я сказала про ветеранов "бедненькие, такие трогательные". А она возразила, что о ветеранах так говорить нельзя. Я сказала, что главное - я их люблю, а какими словами выражаю свою любовь - это мое дело и мое право: как хочу, так и выражаю.
Она ответила, что лучше б я перестала их любить, чем она будет такое слышать. Но я-то видела их на площади, куда их привезли на концерт ребят из морской кадетской школы, и они были свежеостриженные, нарядные, с увядающими цветочками, с георгиевскими ленточками.
Старенькие. Торжественные. Тихие.
А Маруся их видела по телевизору, и они ей не показались ни бедненькими, ни трогательными.
Р.S. Каждый раз, как приезжает Маруся, я показываю Даньке, где у нас спрятаны денежки в валюте, а где – мои золотые украшения. На случай, если я внезапно умру, а ему нужно б.удет платить за обучение.

***
Глеб позвонил из пробки. Бешеный. Голодный. Бездомный.
- Как там море?  Штормит?
- Спокойное. Блестящее.
- Я тут в пробке торчу, как падла, а вы там (мат), а у вас там (мат) море.

***
Года два назад я привезла из Поселка чемодан с металлическими уголками и скрипящей ручкой. Не кожаный, а как говорил Холден Колфилд – из чего попало. Наши даже не помнили, сами они его купили или оставил кто-то из отдыхающих (вряд ли, потому что как раз от них увозили полные ящики и чемоданы). Он стоял в сарае, и в нем были удобрения для сада.
Я попросила, и мне его отдали. Правда, не поняли, зачем мне большой старый чемодан, и предложили две новых сумки. (Своим интересом к чужой рухляди мы с Глебом загоняем местных ребят в такой моральный тупик, из которого они окончательно так и не выходят, и перед тем, как выбросить сломанный электрический утюг и поржавевшую плойку, озабоченно обсуждают, а не показать ли их вначале мне и Глебу).
Когда мы объясняем разницу между старой паяльной лампой и старой электроплиткой, они неуверенно соглашаются, что в старой паяльной лампе действительно есть необъяснимая специфическая прелесть, которой почему-то нет в советской электроплитке, но сами они этой разницы не понимают и не чувствуют.
Чемодан мне достался с высыпавшимися из пакетов удобрениями во всех углах. Я их собрала в кучку и по щепотке насыпала в цветочные горшки. Надеялась, что цветы обрадуются. Из горшков, забивая благородные стрелеции, аспарагусы и фикусы бенджамина, полезли высокие сорняки с мелкими цветочками, которые постоянно хотели пить и по вечерам показательно вяли и свешивались с горшков. Каждый вечер я их поливала вместе с цветами, среди которых они росли. И "залила". Домашние цветы почти все сгинули, а бурьянчики оказались однолетними и осенью тоже все загнулись.
На лоджиях теперь просторно, почти как в небе, и Даня сказал: мам, давай больше цветов не заводить. Но завели: цветы, кошку, попугая. Снова стало тесно, засыпано жесткими листьями осыпающихся папоротников, и снова в домашних цветах лучше всего растет бурьян с нежными глазочками.
Зато в чемодане помещается почти весь летний гардероб, очень удобно, когда целую зиму среди джинсов и свитеров не попадаются данькины шорты, мой желтый сарафан и пляжная джинсовая юбка, в которую мы с Ленчиком заворачивали алешкину краденую свинью.
Вчера я этот чемодан открыла посреди комнаты, вывалила из него все летние вещи, стала показывать их Дане поштучно и спрашивать: будешь это носить? А это будешь?
Маруся посмотрела с надеждой, что я запру в чемодан лыжи и лыжные ботинки, и вкрадчивой походкой ушла на балкон смотреть на море.
У Даньки есть короткие шорты в больших красных цветах, которые он года два носил, потом не носил, а вчера я их надела и пошла ходить в них мимо мамы и Маруси в надежде понравиться Марусе. Маруся сказала маме: она думает – она в этом доме одна живет!
Вот чего у меня нет – так это ощущения, что я в этом доме живу одна.

***
Глеб в своей пробке допсиховался до того, что развернулся и едет к нам. Хотя я не поняла, как, когда и с какою целью. Очень трудно понять человека, который разговаривает матом.
Чтобы нейтрализовать впечатление, позвонила Шамилю и спросила: чё вы делаете?
Шамиль сказал: не поверишь – он так громко кричал. Мы футбол играли, а он позвонил и так кричал, что судья немножко испугался: подумал, на нас грузины нападают.
- Шамиль, когда так громко кричат, это называется: он орал.
Мама сказала, что слова орать не существует.
Я считаю, что мама неправа. Когда человек своими криками распугивает в соседней стране футбольный матч – он орёт.
Ой, мамочка, как страшно!
И как кстати, что у меня оказалось давление 190 на 110, и когда приехала скорая,знакомый алёнкин врач сказал, что Марусе нужно выпить корвалол и лечь спать, а меня надо госпитализировать. И чтобы я завтра пошла к терапевту: она мне даст больничный на 10 дней.

Позвонил Алешка и попросил купить ему спартаковскую футболку размер ХL, а если изготовитель надписей на всем еще не свернул свой бизнес, то попросить написать на ней Жано Ананидзе.
Я спросила: - а тебя не побьют?
- Я как раз собираюсь воспитывать в них толерантность. А то они до конца жизни грузинов бояться будут.
- А ты не забывай, что грузины их бомбили.
- А ты не забывай, что немцы нас тоже уничтожали миллионами, а одна моя однокурсница, с которой я спал, в Германию жить уехала. И никто ее там не уничтожает.
Пошла заказывать надпись. Мужик обрадовался. Прошлым летом я заказала у него кучу маек и он написал на них кучу глупостей. С тех пор мы радуемся, когда я прохожу мимо его киоска, а он пьет кофе  из желтой кружки и каждый раз спрашивает: - ну как там педики-медведики?
Я сказала про Жано Ананизде. Он спросил: - что это такое?
Я сказала: мальчик-грузин, который играет за Спартак.
Он сказал: раньше к ним негры приезжали легионерами. Негры кончились?
Потом спросил, как пишется Жано. С двумя «н»? Лицейский друг Пушкина Иван Пущин, которого называли Большой Жанно, действительно писался с двумя «н». За то, что большой и толстый. Но этот грузинчик – маленький. Я попросила написать одну букву «н».
Он спросил, как пишется фамилия Ананидзе. Я сказала, что нужно уточнить. Вошли в интернет и уточнили, что так и пишется. Посмотрели на мальчика заодно. Красивый мальчик. Похож на алешкину Олеську.
Дизайнер чуть-чуть расстроился, что нужна всего одна майка с короткой надписью, без компрометирующих ссылок на секс-меньшинства и без медведей с розами. Спросил, не хочу ли я медведя с розой. Я сказала, что не хочу и, жалея его, заказала две белых детских футболки с символикой Великой Победы и именами Анзор и Давид.
Алешка тренирует футбольную команду в статусе играющего тренера. Денег ему не платят, но мужчина в статусе директора стадиона по имени Сережа Спартакович пообещал автобус, на котором команду будут возить по выходным дням на товарищеские матчи с другими городлами и санаториями, и спортивный паек каждую неделю: мороженая курица, молоко и яйца.
Алешка сказал: я тренировать не отказываюсь, но фраерский набор мне не предлагай. 
Директор вместо спортивного пайка предложил вино.
Алешка сказал: вино давай.
***
Терапевт отпустил на неделю и показал в корпоративной газете анекдот совершенно в тему: «только русский человек может прийти с больничного загорелым». Попросила не сидеть на открытом солнце, а то о нас  с ней нехорошо подумают.
Шамиль приедет с мальчиками сегодня вечером на электричке из Адлера, а завтра утром я поведу их на парад. Мы – Город воинской Славы, и 9 Мая у нас все пышно: днем военный парад и шествие, весь день военные оркестры и концерты на площади, а вечером – большой фейерверк. Анзору и Давиду должно понравиться.
Глеб найдет нас в городе, все вместе переночуем у нас и часов в пять утра, по неперегруженной сочинской трассе Шамиль повезет нас к себе домой. До восьми утра пост можно проскочить довольно быстро.
Алешка с сочинскими байкерами и Вахтангом поедет куда-то на сафари, ловить рыбу в речке, которая не впадает в море. В море можно без проблем наловить большой хорошей рыбы, но в море ловить неинтересно, поэтому нужно ехать по бездорожью на какую-то речку с небольшим водохранилищем и ловить там мелких бершиков, которых никто не захочет есть.
Больше всех перспектива увидеть Глеба и Шамиля радует Марусю. Она распрямилась, расцвела, заставила маму перемыть окна, а Даньку – вымыть голову и потребовала ведро, чтобы поставить тесто. Эмалированное ведро у нас только одно, и в нем орехи. Я никак не могла сообразить, куда деть орехи из ведра, и высыпала их в большой алюминивый таз, как оказалось, с грохотом, который навел Марусю на мысль, будто я хочу, чтоб она уехала. Я сказала - я сама от вас уезжаю, и мы с ней поругались из-за того, что она хотела уехать первая, но для этого нужно поехать на вокзал и купить билет. Когда я ей надоела, она усадила Даньку с вымытой головой колоть орехи.
Маруся интересная. Женщин не терпит и не любит, а мужчины ей нравятся лет до сорока, когда они еще не испорчены и не потрепаны жизнью, ими можно командовать и разговаривать с ними как с детьми.
Про мужчин после пятидесяти говорит, что они все психи (женский вариант – психа) и старается сжить их со свету. Опять убеждает Шамиля, что он грузин. Шамиль вежливо отнекивается, ссылаясь на бабушку Мэри Т-ба.
Я вдруг осознала, что у меня есть своя бабушка Мэри, с   лютыми франко-польскими корнями, с франко-польской фамилией Амброжая. Ее отец,  француз по происхождению, был столяр-краснодеревщик и жил в Лодзи, в Польше, где его французскую фамилию Амбраже адаптировали к польскому языку и сделали Амброжим. Ян Андреевич Амброжий. Приехал в Киев и женился на гимназистке Юлии Елисеевне Суворовой. Привез ее в Польшу и познакомил с матерью. Мать сказала: Ян! Пошел вон!
И они уехали в Запорожье, где моя бабушка Мэри и живет, когда не гостит на море.

11 мая 2010
В Абхазию мы выехали в пять утра. Когда начало светлеть, Шамиль остановил машину, и Глеб вышел на край обрыва, постоял, повздыхал, посмотрел на море. Потом лег в траву и раскинул руки, а я открыла багажник, и мы с Шамилем начали есть марусины котлеты, огурцы и пить кофе, чтобы он захотел есть и встал с травы.
Глеб сказал, что мы примитивные и алчные. Разговаривал с нами лежа. Раскинув руки. Я спросила, почему алчные. Он сказал, что только алчные люди в шесть утра едят котлеты. Вечно мы то примитивные, то алчные. А он романтик. Я сказала: это чтобы ты встал с земли. Он ответил встану, когда сам захочу.
Мы с Шамилем тоже всё видели и чувствовали: серенький прохладный рассвет, высокую траву с нежными молодыми колосками в росе, проходящие поезда, которые нас приветствовали: мы махали машинистам, а машинисты махали нам, и мы даже видели георгиевские ленточки у них на груди, которые можно носить, можно не носить – но все их носят даже через два дня после праздника, и слышали глухой шум поезда внутри магрийского тоннеля и креозотовый запах его недр, и ворчание сторожевой овчарки в будке, и Глеб сказал: идите покормите собаку. Мы отнесли котлеты сторожу, и он начал есть при нас, а поделился с собакой или нет – я не знаю.
Анзор проснулся почти сразу за постом, на Батальоне, и попросил руль. Шамиль сдвинул кресло назад, взял его на колени и держал руль снизу.
Вряд ли для восьмилетнего пацана есть большее удовольствие, чем вести джип «Ниссан-Икстрейл» в республике, где все всех знают и приветствуют сигналами. Зорик даже окоченел от наслаждения.
Около Старой Гагры проснулся Давид, посмотрел на пустынный пейзаж за окнами и прислонился виском к стеклу. Полупрозрачный. Флобер писал, что носовая перегородка г-жи Бовари просвечивает розовым. У Давида все просвечивает. Подождал, пока мы его заметим, и в сердцах и с выстреливанием буквы «т» (у него нет половины передних зубов, поэтому половина букв через них выстреливает) произнес: - все туда уехали. Одни мы туда не уехали.
- Давид, ты мне шею плюнул, - веско сказал Шамиль.
- Я не плюнул шею. Я тоже хочу туда уехать.
- Давид, будешь глупости говорить, я тебе руль не дам.

***
Главная достопримечательность Гагры – единственный на трассе работающий светофор. Проку от него мало, но отношение к нему душевное.
Давид переждал светофор и начал прорываться к рулю. За склочный характер и для выработки уважения к старшему брату, который сидит за рулем потому, что он старший, к рулю его не пускали. Зорик со строгим виражением следил за трассой и не замечал брата с его претензиями. Трасса замечательная: ни одной фуры на всем пути. Ни одного КАМАЗа, только легковушки, ГАЗельки, коровы, лошади.
А потом его понесло. Он принял снисходительно-строгий вид «я тоже тебя люблю, когда ты мне не мешаешь вести машину», перестал замечать людей и смотрел перед собой, обдумывая стратегию пути, когда мы останавливались и с объятиями и поцелуями здоровались с соседями.
Шамилю радостно сказали: - слушай, что он у тебя такой важный, да? Побей его немножко! А-то я его боюсь – такой важный мальчик!
Как только собеседник отъехал, Шамиль ссадил Зорика с коленей и вытолкал в открытую дверь: - здороваться не надо? Я таким невоспитанным мальчиком не хочу даже одной машине ехать! Иди пешком домой.
Давид молча перекинулся через спинку сиденья к папе на колени и крепко обхватил руль.
Глеб подхватил Зорика с асфальта, усадил около себя и начал учить дорожным знакам. Знаки на трассе попадаются, хотя гораздо чаще стоят рекламные щиты с колбасой верже, которую можно купить в Сухуме на улице Имама Шамиля, стройматериалами и услугами сотовой связи «Аквафон море». Зорик неслышно плакал, чтобы не услышал Шамиль, и Глеб неслышно вытирал ему нос краем своей футболки.
А встречные приветствовали нас сигналами и криками, и Давид распрямлял над рулем левую ладошку с прозрачными растопыренными пальцами. От этого едва уловимого, но эффектного, перенятого у папы жеста, Зорик страдал невыносимо и один раз коротко взвыл. Шамиль строго сказал:
- висади его, Глеб. Пусть пешком идет.
Анзор остался сидеть и придумал отличный ход: начал вылезать в окно с подаренным ему красным флагом 79-й морской дивизии и кричать: - здравствуйте, дядя Самвел! Поздравляю вас Великой победой советского народа Отечественной войне!
Таким образом у самого дома, где знакомые абсолютно все, Давида за рулем никто не заметил, а Зорика все видели.

Когда приехали, Глеб выбросился из машины: любите меня, любите!
И это не шутка. Его любят. Не как абстрактного гостя, который привозит деньги, хлопоты и подарки, а как красивого, хорошо одетого мужчину. Трудно выглядеть хорошо одетым в сереньких шортах с желтыми полосками и светло-серых шлепанцах, но он выглядит в них ухоженным и хорошо одетым. И за них его тоже любят.
Осуществили общую детскую мечту, которую принято скрывать от Сони и Тещечки): привезли четыре кило «губернаторских» сосисок. Два кило отдали детям, и они ушли на пляж варить их в большой кастрюле и есть с кинзой, огурцами и черным хлебом. Плавные дочки Ширвани справедливо решили, что они дети, ушли на пляж с пацанами и испортили им весь кайф, а когда сосиски кончились, вернулись повзрослевшими, накрасились хитрой косметикой «Ив Роше» и  задумчиво кружили вдоль «взрослого» стола, чтобы мужчины не сварили и не съели два кило сосисок как-нибудь так без них.

***
Вернулись с рыбалки байкеры. Алешка обессиленный, потный, с грязной шеей и «загаром рыбака», когда человек темно-красный за ушами, а впереди – ниже козырька кепача. Выпил литр Трехсосенского живого пива, переоделся в оранжевые шорты и спартаковскую футболку «Жано Ананидзе», подобрел и начал разговаривать, а потом вдруг сразу уснул.
Глеб вручил Вахтангу коньяк и две палки олимпийской сыро-копченой колбасы, а Вахтанг подарил ему полведра речной мелкой рыбы и прочувствованно объяснил: - за бершиками на речку ездили! В море ничего не ловится, дельфины прыгают, всю рыбу скушали!
- А где вы спали?
- Под лодкой.
Байкеры привезли мелких бершиков и заполнили улицу своими большими мотоциклами. Половина бершиков оказались живыми, их выпустили в садок, и сыновья Шамиля начали носить им лаваши, мамалыгу и зернышки из коробки джунгарских мышек, в связи с чем прозрачный садок, на зеркальной поверхности которого медленно плавали лепестки цветущей айвы и яблонь, стоит замусоренный, и Джаван строго предупредил: у вас вода зацвэтет.
Байкеры все разные, мотоциклы у них красивые, хромированные, и какие-то приезжие люди их фотографируют. Один из байкеров, Дима, действующий десантник, снял джинсы и ходит по двору в голубых кальсонах. Диму фотографируют отдельно.
Я не помню, когда я последний раз видела кальсоны, хотя Глеб говорит – в России носят и ничего неприличного в них нет. Хотя лучше не смотреть.
Сказать Диме про кальсоны никто не решается: все-таки десантник, Глеба поприветствовал сначала поднятым кулаком, а потом они стукнулись плечами, хотя Глеб в десанте никогда не служил, зато москвич.

Ранней весной море болтало большое дерево со всеми корнями и ветвями, а когда выбросило на берег, то не просто выбросило, а картинно поставило, как памятник Церетели. Получилось очень красиво, и дерево фотографировали так же охотно, как большие мотоциклы и десантника в кальсонах. К нему привыкли и думали, что оно теперь будет стоять всегда.
Когда пошли жарить бершиков на мыс, Дима своротил дерево, чтобы на нем сидеть. Сидеть на нем невозможно из-за веток, и на мыс теперь тоже не пройдешь, потому что дерево перегородило мыс.
Когда проснулся Лешка, пришел к нам на мыс есть рыбу и увидел свороченное дерево, то раньше, чем он спросит «какой х-й это сделал?», ему молча показали на Диму, и он философски сказал: сильнее силы Богов – наглость человеческая.
Я молча восхитилась, а Глеб сказал: Герострат.
И мотоцикл у десантника особенный. Заводится не ключем, а ржавыми ножницами, которые лежат в бардачке. И никому не дай Бог тронуть эти ножницы!

12 мая 2010
- Давид! Принеси большой каструл с мясом и маленький каструльчик с тоже другое мясом.
Давид, с пылающими щеками и взглядом убежденного борца за независимость, принес большой каструл и взгромоздил на стол.
- Давид! А где маленький каструльчик! Давид, вирастай уже скорее, я тебе такси куплю. Ты будешь делать рейс туда с один человек, потом приезжать домой и делать другой рейс туда с второй человек! Посадить два человека такси и везти их сразу туда ни у один таксист ума не хватит! Туда один человек везет, потом туда же другой человек везет! Давид! Что ты стоишь! Иди за другой каструлька.
У Давида вытаращиваются глаза и видно, как из них сквозит мозг. Это значит, что маленький каструльчик он, скорей всего, уронил и его содержимое (бараньи семенники, которое Шамиль деликатно назвал «тоже другое мясом» вывалил на землю.
Так и оказалось: большую кастрюлю он нес за ручки, а маленькая болталась сбоку за одну дужку, и семенники в сиреневом от регана кефире вывалились под куст гортензии.
- Давид! Ты здэсь навсегда теперь стоишь? Статуя из Давида будем делать. Есть статуя юной пионерки, будет другой статуя юного Давида. Будет целых две статуи. Вот так будут стоять и друг друга глазами блымать. Туристов будем возить смотреть.
(Правда Давид не в папу, судя по тому, что Шамиль усвоил и правильно применяет слово «блымать», которое пошло от Аленки, которую он видел раза два, не больше.
Я сказала, что статуя юного Давида уже есть. В Эрмитаже. Ее Микеланджело вырубил из мрамора. Очень знаменитая.
- Не знаю, в кого этот малчик такой тупой родился.
- Хочешь сказать – в меня? – спросил Глеб.
- Почему в тебя, да?
- Потому что я крестный.
- Давид, иди уже принеси другое мясо, пока дядя Глеб домой не уехал от таких тупых детей.
Другое мясо, нарезанное монетками и замаринованное в кефире, регане и кинзе, выпутали из травы, прополоскали под краном и сложили назад в каструлку.
Давид сходил и принес.
Шамиль заглянул в каструлку, сказал ему: иди маму позови, - и начал выкладывать мясо на решетку. Давид остался стоять около него.
- Давид, когда тебе говорят: бери большой каструл и бери маленький каструльчик, ты должен взять болшой каструл, вот так перевернуть на нем крышку и поставить на него другой каструльчик. А если у тебя много каструльчиков, ты должен вот так переворачивать на них крышки и вот так ставить на них каструльчики…
- По принципу банковской пирамиды.
- Давид, ты слышал, что дядя Глеб сказал: пирамиду строишь!
- Слышал!
- Взял за нижний каструл и несешь как умный мальчик, коленями не стукаешь, чтобы нигде у тебя не капало и не падало на землю, чтобы все кошки за тобой шли и говорили: ай, какой молодец Давидик, всех кошек накормил!
- Это из кого мясо?
- Из барашка.
- Это хорошо. Я подумал, что из тоже другая мышка.
- Давид! Когда совсем нечего будет кушать, ми луччи голубей будем в лесу стрелять, чем мишек кушать. Давид, ты маму уже позвал? Почему я не вижу, что мама бистро идет слушать, как я ругаться буду?
Давид поднял глаза на окна и капризно проблеял: ма!
Анька высунулась в окно.
- Слушай, что сюда не идешь, да? Папа тебя давно зовет!
- Аня, стой там, я отсюда спрошу: в кого этот ребенок такой тупой?
- Давид, что ты ему сделал?
- Я ему мясо двух каструльках принес. Не знаю, что он хочет. Может, тоже другое мясо хочет? Что ты хочешь?
- Отойди от меня, Давид!
- Лучше маме пойду стоять! Мама никогда не говорит: ты, Давид, тупой!
- Иди колорадский жук лови. Не надо около мамы стоять.
Из дома вышел Алешка и спросил: - опять кастрированного барана едим? Я скоро тенором запою.
- Фальцетом.
- Не, я тенором. Фальцетом у нас Шамиль поет. А мы чьи яйца едим вообще?
- Леша, перестань.
- А чё сразу «Леша перестань»? Могу не есть.
Семенников объективно мало. Каждый съедает по кружочку или отдают детям, и те едят, делят и дерутся.

***

Мальчики Шамиля маршируют по двору с флагами и поют:
Служить России суждено тебе и мне.
Служить России, удивительной стране,
Где солнце новое встает на небе синем.
Равняя строй, идут российские войска,
Пускай военная дорога нелегка –
Мы будем верою и правдою служить России.

Колумбы смотрят исподлобья и тяжело завидуют. Не понимают, что произошло в России с их соседями, но чувствуют, что что-то особенное.
Восьмого мая мы с трибуны смотрели, как ребята из морского кадетского корпуса репетировали прохождение перед ветеранами под этот марш. Мальчики запомнили марш и целый день маршируют по двору в белых футболках с символикой Великой Победы, с трофейным красным флагом 79 морской дивизии и российским триколором.

Приехала Таня из Москвы. На лето. Не как некоторые – ценой гипертонического криза сроком на неделю, а на лето. Сказала мне «прикольная тетька Юлька приехала». Как будто она здесь главная.
Глеб сказал: - 35-летняя юная прекрасная девушка Татьяна.
- Ой, кто бы говорил!

***
Когда Шамиль нагибается, голая спина у него как у дракончика. Со всеми косточками. Сразу видно, насколько экономичен Создатель в средствах, если человека и динозавра создал по одной схеме.
Я спросила Татьяну: тебе от этого трепетно? Мне трепетно.
Она  правильно меня поняла и ответила: пошла на …!
Непостижимый русский язык! И еще непостижимое русское мышление, которое нежность к цветущему дереву Шамиля, нежность, от которой душа искрится, выражает такими грубыми словами. Самыми грубыми в русском языке.
Еще интереснее сделан цветок нарцисса: треугольник острием вниз, треугольник острием вверх, посредине кружок с оборочкой, длинный стебель, аромат – и вот нарцисс.

***
Случайно нашла прошлогоднюю запись в компе, что алешкина свинья – мальчик по имени Антон – прошлым летом была девочкой по имени Ральф. Спросила, как это может быть.
Алешка сказал: никак. А где ты такое слышала?
- В дневнике прочла!
- А ты про мою свинью дневник ведешь?
- Я бы не сказала, что про свинью.
- Я тоже однажды вел дневник. У меня был кот со сломанным хвостом, и я про него писал.
- А кто ему сломал хвост?
- Я его таким с улицы принес.
Глеб сказал: неправда! Нам его соседка всучила. Он ей драл мебель и ссал во все сумки и хрустальные вазы. Она спросила: Алеша, хочешь воспитанную кошечку? И ты как дурак сказал: хочу.
У него не только был сломан хвост. Он был перс, и у него по всей морде текли слюни, слезы, сопли, а когда он чихал, то все это изотропным разлетом по всей комнате летело.
- Редкий был кот. Я ему имя какое-то редкое придумал.
- Пушок.
- Неправда, не Пушок.
- Ну, значит, Барсик!
- И не Барсик. Точно не Барсик. Хотя, ты знаешь, Пушок. Я вспомнил.
- Помнишь, как он с третьего этажа летал? Ласточек в полете ловил.
Я спросила: и что?
- Да ничё. Упадет, прочихается и назад приходит, - ответил Алешка, а Глеб спросил: - пошла писать?
- Никуда не пошла! Сижу.
- Ты когда будешь свою чушь нести – меня объявляй отдельно.
- А то что?
- А то скажут: во дурак!
14 мая 2010
Диана уезжала с Олеськой в Сухум и вернулась преображенная: волосы сверкают, сверху торчат, а внизу на полметра длиннее – до самой попы.
Шамиль увидел и немножко озадачился.
- Глеб, сколько ты ей денег подарил? Тисячу?
- Тисячу, - сказал Глеб.
- Можно было развал-схождение сделать. И тормоза прокачать.
- Поедем и прокачаем, о чем речь!
- Диана, уйди, чтоб я тебя не видел. Я к тебе постепенно привыкать буду, - попросил Шамиль.
- Зачем тебе к ней привыкать? Не надо тебе к ней привыкать, - сказал Алешка, потянул Дианку за волосы, и половина ее сверкающей гривы осталась у него в кулаке. – Видал? Накладка. Моей Олеськи накладка. Она всем дает поносить. Хочешь, тебе дам поносить! На, тоже поноси.
Шамиль обиделся и отошел от него как можно дальше.
- А я подумал – ты креативный! Захочешь под гота закосить. А ты правда подумал, что такая красота тыщу стоит? Как минимум 10 тыщ.
Дианка отобрала у него накладку, и мы пристроили ее ей на затылок. Но не как в парикмахерской. Получалось то криво, то она вдруг падала, и ее отряхивали от пыли, и Соня переживала, что грубые черные, как будто конские, волосы попадут в еду. Дорожка вся оказалась в блестках, и беременная кошка, которая пришла на ней полежать – тоже в блестках, и Ширвани высказал жене, что их девок нормальные люди замуж не возьмут.
Потом приехала Олеська, профессионально приколола шиньон - и девочка опять стала плавная, сверкающая, пошла показаться мальчикам - и вернулась с шиньоном в кулаке.

***

         Олеська сказала: - не люблю получаться с Шамилем на фотографиях. Не люблю, когда кто-то выглядит красивее меня.
        Я ответила: - он же мальчик. А ты девочка. Вас не сравнивают.
-  Но я-то вижу.
Зря она не любит. Они гармонично рядом смотрятся, хотя, заметно, что он нацмен, а она все ж таки Горобченко.

          ***
             Несколько лет назад привезли девчонкам один на двоих велюровый спортивный костюм: серенький, с розовой подкладкой и длинными заячьими ушами. Они этот костюм обожали, хотя он с самого начала был на них маловат: они барышни солидные. Теперь этот костюм иногда носят сыновья Шамиля, причем связывают заячьи уши в узел. Это называется связанный заяц или Хивря.

***
Мужчины - хрупкие создания. Если они выживают после рождения, то погибают в войнах, автокатастрофах, от переутомления, и наконец, пройдя всё это - в какой-нибудь снежной лавине...
(Туапсинский форум, модератор Бродяга)

***
В наше первое абхазское лето, услышав, что мы с Глебом называем мальчика Шамиля небесным пастушком, Соня засмеялась и сказала: Шамиль для Бога плохой, потому что он мясо кушает.
Шамиль плохой, потому что кушает мясо животных, которых не убивал.
Значит, и мы плохие, потому что едим мясо животных, выращенных «на мясо», хотя, с другой стороны, охота и рыбалка угодны Господу, и есть такая вполне евангельская вещь, как заклание тельца и жертвоприношение барашка.
И почему-то с той давней сониной фразы, я жду, что Бог однажды возьмет и скажет: я вас не буду больше наказывать и испытывать геноцидом, концлагерями, раком, деньгами. С этого дня я вас буду уважать и жалеть.
Не скажет.
Я помню, что когда мой сын был фанатом Гарри Поттера, я поняла, что не могу читать Гарри Поттера потому, что в нем нет Господа. Когда я его читала, мне как будто потолок падал на голову.
А потом поняла, что первое, что сделал бы Господь в случае с Гарри Поттером – Он уничтожил бы Гарри Поттера.

Шамиль теряется, если говорить с ним авторитетным тоном. Или говорить глупость.
Давид клюет черешенки из кастрюльки и выделывает ногами лезгиночный ход. Лицо прозрачное. В глазах отражается виноградная беседка с солнечными зайчиками.
- Красивый, паразит!
Шамиль, деликатно: - я не понимаю, почему паразит.
- Шамиль! Слово паразит выражает крайнюю степень восхищения.
Ширван-Шах врезается в диалог: - что ти придираешься? Людям восхищаться мешяешь, да!
- Я не мешяю восхищаться. Я подумал – он плохо себя ведет, и его нужно побить немножко.
Глеб: - он нормально себя ведет. Это тетя Юля не умеет восхищаться нормальными словами.
- Щамиль, что ти придираешься? Сказали «паразит» – значит, восхищаются.
- Слушай, что ты кричишь? Мне сказали – паразит хорошее слово, я стою молча, никому не мешяю разговаривать, а ты кричишь.
- Уходи, не мещяй людям восхищаться!
- Я здэсь кофе варю! Я не могу варить кофе другое месте!
- Шамиль, ты тоже красивый, паразит.
- Я не понял – почему паразит!
- Шамиль, слово паразит выражает крайнюю степень восхищения!
- Не надо восхищаться крайней степени
Глеб: - Ты можешь восхищаться без слова паразит?
- А почему? Это мое авторское право: восхищаться словами, которые больше всего подходят к случаю.
Джаван пришел посмотреть, чего орем, и на обратном пути стырил веревочку с вялеными бершиками.
***
Просыпаемся в четвертом часу утра, идем пить чай и как бусинки на нитку нанизываем других людей, которые выходят из своих комнат, прихватывают из кухни продукты и вино и зажигают в беседке лампу.
Лампа старая, советская: тусклый металлический блин из нержавейки, а под ним шар из мутного стекла, в пыли и паутине. Под густыми, в полметра толщиной виноградными лозами со свежими листьями и младенческими гроздьями, которые далеко вокруг себя распространяют чудесный запах, лампа рассеивает фантастический желтый свет, изрезанный яркими странными тенями. Мне она всегда казалась порталом. Казалось - если на нее пристально смотреть, то можно перескочить в гармоничную радостную жизнь без тоски, ожидания, и бессмысленной работы.
- Первый тост ми випьем за здоровье наших гостей…
Фраза произносится с одинаковыми интонациями в любое время суток. Разница в вине: ночью пьют густое и сладкое вино.
Когда начинается рассвет,  море вздыхает, ворочается и отражает небо.
Московский мальчик в шортах бежит на берег и ниряет в зеркальную воду пирямо головой.

17 мая 2010
Необходимые пояснения: он – это змея.

Нечаянно наступила на змею. Змея широко открыла рот, сказала шшш и заструилась в сторону. Мы немножко попереживали, что я что-нибудь ей сломала, но ход у нее был плавный и гибкий, а настроение хорошее несмотря что склочное.
- Папа, можно домой возьмем? – спросил Давид.
Шамиль неожиданно мягко в отношении змеи ответил: он не захочет. У него свой дом. Со свой Давидик.
Зорик бдительно спросил: - и тоже Анзор свой есть?
- И тоже Анзор свой есть.
- Почему сразу не сказал: тоже Анзор свой есть?
- Алеша говорит: добрые бивают. С ушами, - сказал Давид и показал уши, как у зайца. – Руки можно брать и вот так им делать! Не обижяется!
Шамиль тихий до определенного предела, за которым перестает быть тихим и начинает кричать на ультразвуке. Ему не понравилось, что Давид держит руки по бокам своей головы, изображая ужа, и он сказал обоим мальчикам:
- Я не хочу о нем говорить. Не хочу тоже о нем слышать! Зорик-джян, поймаешь лесу медведь – приводи домой медведь, никто не поругает, скажут: ай, Зорик молодец, медведь привел!! Поймаешь горный баран – приводи горный баран. Эту гадость домой не приводи! Даже не говори о нем! Слушать не хочу!
- Зорик, зачем мы Нодарику идем? Пойдем лес медведь ловить!
Я сказала: - смотрите, чтоб он вас самих не поймал!
- Поймает – что с нами сделает?
- К медвежатам отведет. Будете жить в берлоге с медвежатами. А он вам мед будет приносить. И землянику. Медведиха вас будет лизать, причесывать.
- Залижет на хрен! – вмешался Глеб.
- Папа, можно ми медведь пойдем жить?
- Я вам пойду жить медведь! Идите смирно гости Нодарику.
- Я люччи медведь лесу пойду жить, чем с этот человек! Всегда говорит: ты, Давид, тупой! Я тебя побью!
- Давидик, иди домой! Или иди лес медведь лови! Ты мне надоел, иди, куда хочешь, чтобы я тебя не видел!
- Почему тоже не сказал: Зорик, иди лес медведь лови? – бдительно спросил Зорик.
- Кто мне скажет, откуда такие тупые берутся дети?
- Так ты ж их в цветах нашел!
Мы с Зориком и Давидом отошли Шамилю и Глебу за спину и пошли сзади, чтобы не раздражать Шамиля.
Он постепенно успокоился и объяснил мотивы своей неприязни к змеям: - что такое, будет лежать, пока не убьют, слушай! Никогда место не уступит! Ящерица уступит место. Грузовик уступит место. Даже бабушка место уступит – он никогда место не уступит!
- Дорогой, он ведь у себя дома, - сказал Глеб - Это мы у него в гостях. Поэтому он сам решает: уступить тебе место, не уступить тебе место. Захочет – даст пройти. Не захочет – будет лежать. Представляешь, какая воля: под страхом смерти лежать на месте!
- Зачем о нем говорить?
- Ладно, уже заговорили. Когда он к тебе домой придет, ты ведь тоже не уступишь ему дорогу. Ты скажешь: а-ну пошел вон!
- Не надо, чтобы он домой ко мне приходил!
- Договоримся! – ответил Глеб.

Некоторым девочкам достаточно посидеть поникшей и закутанной в большой шарф и собственные чистые волосы, чтобы врезаться некоторым мальчикам в память на всю жизнь и даже сформировать в них представление о любви. Мальчик может забыть, как она сидела, боялась и молча смотрела в пол, но он будет помнить, что любовь должна быть молчаливой, чистенькой, тихой. И ее имя будет перекатываться во рту, как карамелька.
Правда, и девочка для всего этого должна быть хрупкой. И обаятельной.
Зорик мне показал ее фотографию в мобильнике – и она такая и оказалась: русская девчонка с беленькой челкой до ресниц, молча смотрит в пол, из большого красного шарфа торчит одна голова с прямыми волосами. И имя в меру таинственное, в меру тихое: Даша.
Прошло три месяца почти, а он не может ее забыть. И хочет, чтобы родственники тоже по ней скучали, потому что вчера его папаша спросил: где этот Геленджик? Что это такое?
Я сказала - нормальный чистый город часах в двух от нас, с бухтой, горами, канатной дорогой и сафари-парком. И рассказала подробность, которая понравилась скучающему по своей блондинке Зорику и его папаше: название города Геленджик происходит от тюркского ХелЕндчик и переводится как «Белая невесточка».
Турки наведывались туда за русскими девчонками и увозили в плен. Русские девочки быстро выучивали чужой язык (Чехов заметил, что женщина легко усваивает языки, потому что в голове у нее много пустого места) и становились переводчицами (толмачками).
Завтра, в крайнем случае, послезавтра (как ни странно, это зависит от двух соседей-негров) мы едем в Новороссийск и берем с собой Зорика, чтобы показать ему Геленджик, в котором живет его тихая русская танцовщица.
А вчера Алешка приехал домой на скутере между двумя неграми.  Как у них задницы поместились! Но как-то поместились. А ноги болтались у кого как. Скутер по виду подростковый и рассчитан на одного пацана, а никак не на троих взрослых мужчин, из которых двое негры. Гибкие, как пумы. Фридон и Гвидон Джопуа. Старшего я видела прошлым летом, когда он приезжал впаривать нам груши, и забыла, как он выглядит, просто помнила, что негр и что если в Сухуме встретишь негра, то это почти наверняка окажется Фридон.
Алешка познакомил с обоими: - это Фрэд, вот это Гвиня, а это моя родственница.
Я уточнила, что Юлия Ивановна.
Гвиня начал ржать. Абхазский негр с российским чувством юмора. В этом месте многие смеются. Многие русские. Для абхазов в сочетании моего имени и отчества ничего удивительного нет. Правда, абхазам я по имени-отчеству и не представляюсь и не знаю, для чего назвалась полным именем Гвидону. Может быть, именно потому, что он Гвидон, и мне захотелось стилистически соответствовать парню по имени Гвидон Джопуа.
С тех пор, как потеплело, в траве под грушей стоит треснутое пластиковое кресло, на котором сидеть нужно осторожно и не ерзать: оно может защемить, а если сядешь с размаху, у него разъезжаются передние ножки, и нужно вставать собирать их заново, а потом аккуратно садиться и сидеть в таком положении, будто медитируешь. Во всем остальном кресло очень хорошее, удобное, и на нем все любят сидеть, потому что вокруг него цветут ирисы, а Соня добивается у своих, кто на нем скакал и почему оно вдруг треснуло. Глеб сказал – гОцал, и Соня стала говорить гОцал. А никто не сознается. Гоняла с новых скамеек – сломали кресло.
Когда приехали братья Джопуа, Глеб сидел в кресле среди ирисов, а увидев двух рослых и крепких негров, впал почему-то в транс, осторожно перетек в позу Будды и остался сидеть, хотя все другие забегали, заговорили, и Шамиль начал варить кофе.
В этот визит братьев я открыла, что причудливым негритянским именам нужно не только словесно соответствовать, а нужно подготовиться к восприятию самих ребят. Вдруг оказалось, что я не могу сказать, кто Гвиня, а кто Фридон. Хотя они разные. Один грузноватый и с пупком в форме грецкого ореха, зато очень гладкая кожа на лице, красивая форма ног и манера вышагивать этими ногами, как фавн. Если натянуть шорты на пупок – получится во всех отношениях красивый и славный негр.
Младший брат коротко остриженный, каждый каракулевый завиток торчит посреди крошечной залысинки и видно, что он подростком давил прыщи. Или это были не прыщи, а что-то вроде ветрянки, которую он расчесывал.
Чтобы запомнить, кто Гвиня, а кто Фридон, нужно к имени пристегнуть коротенькую подсказку: например – «Гвидон моложе», и тогда всё пойдет как с русскими. Или как с абхазами, которые только на первый взгляд все одинаковые. А на второй уже видишь, что они все разные, и Джаван от Хампулика отличается точно так же, как Сережа от Вити, а Витя от Антона.
И с Глебом произошло примерно то же, потому что, когда длинноногий Фридон в цветастых шортах перешагнул через ирисы, вступил под грушу, как храм, и стал его в чем-то убеждать, то он разглядывал его без всякого выражения странно-светлым взглядом, как по вечерам смотрят на солнце, которое не слепит, не греет и на него безопасно смотреть из кресла, на котором нужно сидеть не двигаясь. Для улучшения восприятия Фридон вынул из кармана грушу, потер о шорты и протянул Глебу.
Глеб взял грушу, потер о шорты с другого бока и начал есть. Фридон поозирался, вынул еще одну грушу, потер о шорты и протянул мне: видимо, за сочетание имени и отчества. Или в надежде сделать меня своим сторонником. Или за редкую преданность их поселку.
Странно, что когда нам прошлым летом подарили по ящику таких груш, то несколько дней они были как каменные, а потом все враз созрели и стали гнить. А ребята их как-то сохранили до мая, если это, конечно не груши «конференция» из российского «Магнита».
Пока Глеб ел грушу, Фридон повторил свой текст. Глеб бездумно сказал: чего?
Фридон протянул ему еще одну грушу, а Алешка стал сбоку и объяснил, что братьям нравится багажник его Икстрейла, и если Глеб согласится доехать с ними до Новороссийска и разгрузиться, а уже оттуда ехать домой в Москву, то они были бы ему очень благодарны и подарили двух кур и три десятка домашних яиц. Когда те же самые слова говорил Фридон, я их почему-то не воспринимала и не слышала, а только удивлялась, что он ловко и связно разговаривает на деликатном хорошем русском. Алешка повторил – и все понятно, и Глеб невозмутимо сказал Фридону: а чё ты меня уговариваешь, как маленького? Я не против поехать в Новоросс!
Соня с алешкиного повтора тоже сходу все поняла, отняла у деда палку и погнала ею обоих братьев. Братья бодро и с каким-то пониманием сониных мотивов выскочили за калитку, перебежали через улицу и начали посылать оттуда приветы обеими руками. Соня в сердцах кинула в них дедову палку и кричала при этом: уходите! Уходите себе домой!
Они опять отнеслись к ней с пониманием и дедову палку с какой-то уважительной элегантностью зашвырнули назад во двор. Соня подняла ее и отнесла деду, а Глеб встал, наконец, с кресла, перешагнул через ирисы на дорожку и сказал всем: - как я люблю это торжество демократии. Представьте, если б она так вела себя в Америке. Сколько б всего наслушались насчет расовой дискриминации.
Алешка невозмутимо сказал: ой, да что ты! Ты едешь в Новоросс или нет?
Глеб сказал, что едет. Соня решительно возразила, что не едет, потому что у нее свои виды на багажник и она собирается загрузить его курЯми (видно, что у них иногда отдыхают кубанцы), чесноком, огурцами, помидорами, клубникой и молодой картошкой. Глеб спросил: где я буду все это продавать?
Соня сказала, чтобы он отвез все это бабушке, чтобы бабушка кушала домашнюю еду и была здорова.
А бабушка у него умерла, когда он учился в школе. Он спросил: какой бабушке?
Оказалось – маме.
Глеб сказал: Соня, я тебе говорил, что ты самая любимая моя женщина?
Соня притихла и стала вспоминать, говорил или не говорил. Вообще-то он ей говорит это каждый раз, и это такой интим, что оба стесняются меня, мужа и сыновей с невестками, но все равно он каждый раз ей это говорит, а она каждый раз боится, что вдруг не скажет, и тогда она будет думать, что любимая женщина у него Мадонна или Тещечка.
- Маме своей отвезешь покушать, - сказала Соня, сообразив, что Глеб и Алешка как-то очень странно отреагировали на слово «бабушка».
Если б она видела эту бабушку 65-ти лет, которая выглядит моложе нас всех, одета лучше и дороже нас всех, всю жизнь посещает СПА-салоны и вряд ли способна сама покрасить волосы, у которой ресницы, брови, маникюр и педикюр, как у двадцатилетней девочки, вряд ли она стала бы посылать ей домашних кур и кричать на воспитанных тихих негров.
Шамиль сказал: мама, иди дом, люди тебя боятся, мы собираемся кофе пить, зачем ты всех распугала! – и показал братьям турки. Они вернулись во двор и сторонясь Сони с грациозной осторожностью диких кошек, протянули каждый по груше.
Она взяла груши, но все-таки настояла на своем праве загрузить багажник первой, а они займут место, которое останется.
Вернулись из школы девчонки Ширвани, и Гвидон убежал ухаживать за Анжелкой, которая стала плавной, загадочной и начала кокетливо играть новым шарфом, который нужно стирать и сушить скрученным в жгут и как-то завязанным «улиткой» (насчет улитки я не поняла, хотя одновременно с шарфом купила юбку, которую тоже нужно сушить скрученной в улитку).
Мы смотрели на это ухаживание с очень странным чувством, и Глеб осторожно спросил: - так что у нас в перспективе – негритята?
К тому, чтобы видеть в этом доме негритят с отчеством Гвидоновичи, видимо, нужно морально приготовиться, потому что сразу принять это как факт ни у меня, ни у него это не получилось.
Никто, кроме меня, не понял, почему он так спросил, а когда мы объяснили, то все похихикали и сказали, что у Гвидона есть невеста – тоже «красивий, тольстый, вооот с таким попой». Нас эта попа успокоила.

В Новороссийск выехали ночью: глебов Икстрейл, УАЗик Шамиля и газелька братьев, нагруженные фруктами и курами, без особой надежды, что Новороссийск обрадуется абхазским фруктам. Он кубанский и Кубань везет в него все, что производит.
Мало что может быть хуже, чем ездить по сочинскому серпантину колонной из трех машин, особенно если один летит, как бешеный, второй едет быстро и плавно, как по шелку, а третий старается по знакам и желательно, чтобы знаки были 40 и еще бы остановиться перекусить, а потом остановиться и пописать.
Я сидела с мальчиками в машине Глеба и видела, как за постом они проснулись, огляделись и перестали понимать, что происходит. Для них каждая поездка по сочинской трассе – такая заграница, что даже завидно. Сами по себе трассы – скоростные, стрессовые, после непуганой тиши абхазского шоссе – невероятно перенаселенные и шумные, а если смотреть детскими глазами, то видна резкая граница, когда тебя выбрасывают из-за руля на заднее сиденье, пристегивают ремнем и велят сидеть тихо и прилично. Никто из водителей по ЭТУ сторону поста не сигналит и не останавливает машину на сплошной, чтобы выйти поприветствовать и пригласить в гости; и длинноватое колоритное определение встречных и обгоняющих «тупорогий горный баран» по ТУ сторону поста сменяется емким и звучным русским понятием «козлы!!!»

Мальчики все это тонко чувствуют и всё это вместе с пролетающими пейзажами отражается в их глазах. Но чего они не могут понять и что больше всего восхищает их на сочинской трассе, так это круглосуточные магазины, около которых Глеб тормозил, давал им деньги, и они покупали мороженое, кока-колу и чипсы.

Как понравился мальчикам промышленный, присыпанный цементной пылью Шесхарис со всеми терминалами, лязгом ж/д вагонов и крановых цепей, громадная Цемесская бухта, раздолбанный в войну дом и дырявый ж/д вагон! Я знаю, как меня раздражает, когда мне хочется выйти фотографировать цветущий луг с маками и фиолетовым чесноком, а водитель несется вперед не снижая скорости, поэтому мы вышли в центре Шесхариса, и мальчики были счастливы и сильные впечатления от хим.терминала, зернового порта и сухогрузного района озвучивали фразой: - вот бы у нас так было!
- Вот бы у нас так было, - говорили мальчики, и нам с Глебом стало не по себе, когда мы представили, сколько народу хочет, чтобы так было и в Абхазии, ее пляжи стали закрытой зоной и к чистенькому морю ни в каком месте нельзя было подойти.
Глеб на пацанов никогда не сердится, но тут и в нем что-то перещелкнуло, и он сказал: море видите?
Мальчики сказали, что видят.
- А теперь к нему подойдите.
Мальчики стали искать, где можно подойти к морю, и таким образом открыли для себя Малую Землю на другом берегу Цемесской бухты.
С Шесхариса мы поехали в гимпермаркет «Красная Площадь» с фонтанами, игровым комплексом и прозрачным лифтом, и пацанам она понравилась больше, чем промзона.
Понравились гамбургеры. Большое мороженое. Игровая площадка, куда мы их сдали, чтобы без них походить по магазинам, и в лучших своих традициях сначала зашли в дешевый МОДИС, а уже после МОДИСА, с ярко-синими пакетами, подписанными МОДИС, пошли в дорогие бутики, где нам не радовались, тем более, что мы у них ничего не покупали.
Потом минут двадцать убеждали Давида с Анзором уйти с игровой площадки, чтобы одеть их к лету. А потом позвонил Шамиль и сказал, что он свободен. У него в машине была клубничка, которую он быстро распродал, и мы пошли к нему на Центральный рынок через любимый рыбный магазин и магазин Восточных сладостей. В магазине восточных сладостей Зорика поразила этикетка «Сахар сладкий» и чурчхела по 35 рублей. Он привык к тому, что чурчхэл вообще ничего не стоит.
Было очень жарко, и когда мы вошли в зоо-магазин купить корм джунгарикам, все зверушки спали, и была одна большая клетка, в которой было штук 20 разного вида хомяков, причем один кудрявый коричневый хомяк спал в миске с кормом.
Мы его купили вместе с миской и поставили миску в обувную коробку. Он наполовину проснулся, поинтересовался, за сколько его купили, продолжал спать дальше и проспал всю обратную дорогу. Нового хомяка назвали Захар, потом Фунтик, потом опять Захар, а теперь он называется просто Хомяк и живет в корзине для винограда.
Когда он проснулся и начал есть корм вокруг себя, Шамиль остановил машину, его отпустили погулять на большом зеленом лугу, и он степенно пасся, гулял и даже привлек внимание большой рыжей птицы, которая стала делать вокруг нас большие круги с очень нехорошим выражением хищной морды с загнутым, очень жестким клювом. Мы даже подумали, что она слету долбанет в темечко одного из нас, выпутали хомяка из травы, сели и уехали.

***
- Карл у Клары украл кораллы.
- А почему не девственность? – спросил Алешка.

На пляже незнакомая женщина сказала: в мене просто відібрало мову... Він неймовірний!
- Правда, лучше не скажешь?  - спросил Алешка.
Всегда ценила украинский язык за точность. Так думать, так чувствовать и так говорить могут только украинцы.
 
***
Море пыльное. То ли это химическая пыль из порта, то ли пыльца цветущих деревьев. Заходишь и плаваешь в пыли. Ничего такого пыльного я не видела с тех пор, как у меня было пианино, на пыльной поверхности которого папа пальцем писал «Юля, вытри пыль».

Глава пятая.
ЛЕТО-2010
 
Мама говорит, что женщина не имеет возраста. И что ужас ее положения состоит в том, что, старея внешне, внутри она остается шестнадцатилетней девочкой, и это несоответствие внешности юному состоянию души убийственно.
И я ей верю.
Когда приезжает Шамиль, 16-летней становится даже Маруся, которой де факто 83. Только Маруся не стесняется и общается с ним естественно, как с внуком, а мама покрывается пятнами, робеет и каждый раз подтверждает мое предположение, что она не знает, как он выглядит, потому что никогда на него не смотрит. Взгляд на него бьет током.
Меня тоже бьет. Но я привыкла. И, по крайней мере, не покрываюсь пятнами. А бедной маме хочется оказаться как можно дальше, чтобы он не мог на нее смотреть. Уже после того, как он уедет и впечатление от него потускнеет до нежной грусти, она виновато говорит: как ужасно быть старой, безобразной!
Она не старая и не безобразная. Она гармонично и красиво поседела, у нее голубые глаза и справедливое лицо начитанной учительницы. Мальчиков она видела-перевидела, изучила их, насколько вообще возможно изучить мальчиков, все в них понимает, но, с другой стороны, считает, что такой, как Шамиль, один. Из всех виденных ею мальчиков он самый добрый и самый честный. И он сам никогда не скажет, что хоть одна бабушка выглядит старой и безобразной. Но он чувствует некую непрозрачность отношений, поэтому проще и веселее болтает с Марусей, называет ее «моя Марусечка, слушай, моя симпатия», а Маруся кормит его красным украинским борщем с затолченным салом, и каким-нибудь купленным специально для него и скрытым от нас деликатесом вроде свиного балыка и строго следит, чтобы он ел как следует. Словом, проделывает с ним все те же вещи, которые Соня и Тещечка проделывают с Глебом и Алешкой. Но если  Соня и Тещечка целуют плечико и обмахивают спину приятного мужчины мокрым полотенцем, пока тот ест, то Маруся любит инспектировать его макушку и задавать несусветные вопросы, которые оба спокойно обсуждают: не начал ли он лысеть, потому что кудрявые мужчины к среднему возрасту все лысые, и не знакома ли она случайно с его бабушкой Мэри Т-ба. Оба долго и с удовольствием вычисляют, где и как Маруся, которая после Великой Отечественной войны несколько лет жила в Грузии, могла познакомиться с дочкой князя Т-ба, бабушкой Шамиля, которая всю жизнь прожила в Сухуме, в 1898 году вышла замуж за князя Гв-ва и стала Мэри Гв-ва, затем перевозбуждаются и начинают почему-то кричать. Я вхожу посмотреть, чтоб они не передрались, и нельзя ли мне сесть поесть с Шамилем, но Маруся властным жестом прогоняет меня из кухни, как дворняжку. Накричавшись, оба приходят к выводу, что нигде и никак бабки познакомиться не могли, поскольку Мэри Т-ба жила сто лет назад, а Марусе всего 83.
Потом Шамиль падает на данькину кровать и каменно засыпает часа на два, а Маруся следит, чтобы мы с мамой не заходили в данькину комнату и вообще не разговаривали. Я молча хихикаю, и она мимикой показывает: ты – не человек!
В этот раз мама не стала молчать, а чуть слышно спросила: как ты могла сказать, что абхазские князья все захудалые?
Маруся ответила: я всегда правду говорю. За грузина нужно было идти – те все знатные.
- КОМУ ты это сказала?
- Галочка, не кричи. Иди во двор кричать.
Значит, действительно Шамиль с Марусей чуть не подрались. Правда несердито.
Вечером мы все вместе пошти на представление, которое называется «90 лет Туапсинскому району»:  мама, Ванечка, Шамиль и я. А Зорика, вместе с его хореографической группой увезли на экскурсию в «Орленок», покормили, надарили бейсболок, футболок, орлятских галстуков и вместе с орлятами и их вожатыми, которые участвовали в параде здравниц, привезли на городской стадион уже в национальных костюмах.
Мы видели, как они вошли: каждый вожатый держал за руки двух детей, чтоб не потерялись в толпе, а маленькие абхазы шли отдельной стайкой в костюмах и мягких кавказских сапогах – вкрадчивые и величавые как кошки.
Мы сидели на трибуне нашего городского стадиона, и мама угорала от близости доброго и честного мальчика, сидя от него через меня и через Ваньку. Ванька ждал, когда директор пятигорского ООО «Холод» начнет угощать горожан бесплатным пятигорским мороженым, хотя с утра уже был на стадионе, смотрел детское представление и съел две бесплатных  клубничных «МЕГИ».
Шамиль впитывал в себя многолюдье и нервничал оттого, что маленький Анзор будет выступать перед целым стадионом. В праздниках всегда задействовано очень много детей и хорошей музыки, и дети входили и входили на стадион в своих костюмах, и громко играла музыка. Я радовалась, что он это видит и запомнит.
Пришли все городские девчонки и устроили парад только тем, что они пришли. Алешка бы широко раскинул руки и кричал «девушки». Шамиль руки не раскидывал и ничего не кричал, но он на них смотрел. А они останавливались перед нами и старались быть загадочными. Разговаривали по своим мобильникам, но как-то так, чтобы все видели, какие они непростые и как хорошо одеты.
И все видели. А Шамиль даже потел. Выглядит он ровесником девчонок, и манера у него молодая, издерганная, хищная. Разглядывая тонконогих девочек в маечках со смешными кошками и коротких шортах, он сгорбился, мрачно напевал и щелкал по пластиковому сиденью пальцами. Девочки всегда знают, когда им стоит быть загадочными и в каком месте трибуны остановиться и начать говорить по сотовому: ну, я уже на стадионе. А ты где?
А одна небрежно и весело сказала: тут такой пацан сидит! Я тебе скинула позырить! Только он с мамой своей пришел!
Мы с ней переглянулись, и мне было очень приятно, что меня приняли за мамашу с двумя детьми: Ванькой и Шамилем.
Мы пришли рано, чтобы занять лучшие места, увидеть, как привезут детей и поглазеть на толпу, а люди все приходили и приходили, и я увидела знакомую девочку,  нежную блондинку, которая шла с мальчиком, а прямо за ними шел важный дед с чуточку поплывшим лицом, как бывает после инсульта. Шамиль тоже на них смотрел, и я сказала:  дочка моей коллеги. Настя.
Он распрямился, перестал щелкать ногтями по пластику и сказал: - это мой учитель. Я думал – он Америку уехал давно.
- Вон тот армянин?
- Он сван. Ампар Тхайцухович.
- Еще раз.
- Ампар Тхайцухович. Мы с Костиком ездили к нему Сухум танцевать учиться. Потом он уехал, и все думали –  Америке живет. Как он сюда попал?
- Хочешь, я у девочки спрошу – он это или не он?
- Не надо. Я сильно переживаю, как Анзорик танцевать будет.
- Он лучше всех будет танцевать. Он давно лучше всех танцует.
- Не побьют? Скажут: что ты сюда лезгинку приехал танцевать? Езжай свой Дурипш танцуй.
- У нас это очень любят.
- Я думал, он Америку уехал давно. У него дети Америку уехали своими дети. Там община у них, общине есть клуб, и они клубе танцевали, он говорил: мои внуки танцуют люччи всех, а вы балбесы, вы у себя на родине занятия пропускаете, не стараетесь. Говорил: мне пришлют кассету, посмотрите, как танцуют внуки. Родину никогда не видели, а люччи всех танцуют.
- Действительно не видели?
- Видели. Они маленькие уехали. А в Америке клубе танцевали, и мы думали: нам так никогда не танцевать, как они танцуют. Ему посылки приходили: витамины, консервы, мед…
- А мед зачем?
- Они думали – Абхазии нет свой мед. Кассету прислали, он нас посадил смотреть, а сам плачет, говорит, внуки самые люччи, а вы балбесы.
- Для дедушек свои внуки самые лучшие. Иначе не должно быть.
- Сели смотреть кассету, между собой договорились: запомним, как они это делают, тоже начнем так делать и будем лучшие.
Сидим смотрим, ничего не понимаем, зачем нам это показывают. Музыка «Эльбрус-красавец» заиграл, дети бегают, Ампар, наверно, сам не узнает, где его внуки, где чужие, плачет сидит вот так, а мы не понимаем – зачем нам это показывают. Мы уже всё умели танцевать. И всё выигрывали! Когда деньги были поехать конкурс, всегда выигрывали, Дельфийские игры выиграли. Ампар любил, когда большие игрушки дарили, их можно было в Адлере детском магазине продать, что-нибудь нужное купить.
А внуки как русские дети танцевали, думали, что лезгинка - это руки вот так сделал и подскоками побежал вперед, потом приставными попятился назад. Ампарик плачет сидит, кассета целый час шел, целый час сидели терпели, потом он нам сказал: вот так надо танцевать, а вы балбесы! И трещеткой на нас махнул.
(Деревянной трещеткой учитель отбивает по столу ритм, когда ребята разучивают танец и в случае чего бздынькает ею по башке).
Мы не обиделись, что чужие дети танцевать не умеют. Мы обиделись, зачем он трещеткой на нас махнул. Костик сказал: всё, я больше не поеду, я уже все умею.
Мама сказала: - раз он дед, то для него родной внук, даже если он совсем не танцует, танцует лучше всех. Все родители думают, что их дети самые лучшие. Правда, про своих девчонок я так не думала…
Я сказала: спасибо. Если б ты мне не сказала в первом классе «Ира Клюшина лучше моей Юли», у меня самооценка не была бы ниже плинтуса .
- Это сейчас надо обсуждать?
Добрый мальчик сказал: мой мама тоже говорил: что ты хочешь! Сколько лет он внуков не видел, сколько лет они родины не видели, пусть дети танцуют как умеют, никто им мишек за это не дарит, - что ты злой приехал?
Мы не обиделись, что долго смотрели чужие плохо танцующие дети. Мы обиделись, зачем он трещеткой на нас махал! Мы хорошо танцевали, Дельфийские игры выиграли, другие игры тоже нас звали - не поехали, потому что костюмов не было, выросли из костюмов, и денег не было.
Костик к нему больше не поехал, а я поехал несколько раз и бросил. Он бистро куда-то делся, все подумали – в Америку уехал, детей учить, а он вот он ходит, наверно, тоже танцевать учит.
Я сказала: уже не учит. У него инсульт был.
- Откуда ты знаешь?
Я сказала – вижу, у меня папа от инсульта умер.
Он деликатно сказал: мой папа тоже голова, бивает, болит. Говорит: скоро умирать буду.
(Дословно его папа говорит следующее: Соня, я сколько жду, что ты заметишь, что я трусах голодный сижу, и меня кормить будешь? Я умирать буду, на кладбище гробу понесут, а ти будешь за гроб бежать и кричать: Валерик не успел харчо покушать, голодный гробу лежит).
И у Шамиля, когда он в духе, витиеватое, отцовское построение фразы: «Давид, ты маму позвал? Почему я не вижу, что мама бистро идет слушать, как я ругаться буду?
Такое же трепло, как его папаша.

***
Национальный блок, в котором дети исполняли танцы своих народов, был заключительным, и в нем одновременно выступало человек сто. Абхазские танцоры были самые маленькие и самые серьезные. Девчонки выше своих партнеров. В возрасте от десяти до четырнадцати лет почти все девочки выше мальчиков-ровесников. Пока шли другие номера, местные танцоры гоняли их по всему газону. Газон резиновый, нежный, и дети с удовольствием на нем сидели и лежали, а организаторы просили их держаться в тени, которую отбрасывала большая сцена.
И когда вышли и начали танцевать, то было видно, что местные дети номер отрепетировали, запомнили и старались, поэтому у них все получилось красиво. А по гостям было заметно, что они не стараются, а живут по привычной схеме: началась музыка и они влетели в нее, как в небо, а  дальше – смотрите сами.
А дальше пошло раскручиваться странное медленное чудо с почти статичным кружением на цыпочках в рисунке своей национальности  маленьких и больших детей.
Шамиль замер и побелел. Ленчик летом рисует его двумя красками – оранжевой и коричневой, которые вполне соответствуют понятию «загорелый парень», а тут он вдруг выцвел по загару, сидел со светлым лицом и из-под волос по щекам струились блестящие дорожки пота (а как ты хочешь не бояться и не потеть, когда твой ребенок виступает в чужой стране перед стадионом).
Было видно, что он оглушен и видит такое впервые в жизни: когда взорвавшийся в крови адреналин загоняют в колбу, слегка потряхивают, и рожденный из взрыва танец замедляется до тихого покачивания на ветру цветущей ветки.
Дети спокойно оттанцевали - и величаво ушли со стадиона. Мы даже не поняли, что они совсем ушли.
А папа так и сидел, вцепившись пальцами в край сиденья, и его волосы и футболка были мокрые.
Пятигорский директор вручил городу стокилограммовый торт-мороженое и много ящиков мороженого «МЕГА», студентки колледжей раздавали всем белые тарелочки с глыбами мороженого, и после концерта никто не расходился, все ходили, ели, слушали группу «Золото» и ждали фейерверка.
Мы вспомнили про Зорика и пошли его искать. Ни Зорика, ни других лезгиночников нигде не было, а режиссер сказала, что их после концерта увезли в пансионат, в котором они поужинают и переночуют, а утром уедут в Сочи и будут весь день жить по своей программе, которая интереснее нашей.
Мы постояли, порасстраивались, и режиссер, видно, тоже порасстраивалась, что мы такие странные: не хотим оставить ее в покое и добиваемся ребенка, представляющего собой некую художественную ценность, раз его селят в пансионате, переночевать в котором у нас не хватит денег, и, строго говоря, совершающего ЧЁС по городам, открывающим курортный сезон, - и при этом я гораздо старше Шамиля, а Шамиль мокрый и стоит на цыпочках, как будто собирается танцевать лезгинку. Ее почему-то поразили эти цыпочки. Она все время смотрела ему в ноги. И второй режиссер смотрел из-за своего пульта.
Я запоздало подумала: вот кто вам станцевал бы.
И она, видно, это поняла, сфотографировала его мобильником и в утешение сказала, что детям в автобус отнесли коробку мороженого «МЕГА», а в пансионате есть бассейн с горками, и это значило: ой, идите уже отсюда! Со своими цыпочками, со своим пацаном-нацменом.
И мы повернулись и пошли.  Шамиль сказал: Ампарика потерял. Сына ему не показал! Как он может не увидеть, какой у меня сын!
Я сказала: кассету ему пришлешь.
Он обиделся. Так обиделся, что даже пошел в другую сторону. Я догнала и объяснила. Представление снимало местное телевидение, на котором я и сын всех знаем, по крайней мере, знаем оператора Додонова. Я попрошу у него диск и передам Ампару через Настю от имени Шамиля Званчба.
Он спустился с цыпочек и с глебовой деловитостью спросил: - а нельзя это решить проще?
- Как проще?
- Я хочу его увидеть, обнять и сказать спасыбо.
- Ну, ходи ищи.

Мы нашли его на стадионе с внуком, Ампар его узнал, оба закричали на своем языке, начали обниматься, и сразу несколько милиционеров подошли посмотреть, что делается.
Пока они обнимались, а дед плакал, я спросила у внука, ездил ли дед в Америку. Эдик сказал – не ездил, живет в Туапсе на Звездной. Я спросила – не Эдик ли танцевал в клубе абхазской общины. (Мне хотелось, чтоб не Эдик, потому что по отзывам Шамиля там все танцевали плохо, а мальчик очень стройный и стильный). Эдик удивился и сказал, что дважды ездил в Америку, но не танцевал там ни в каком клубе.
Шамиль сказал, что Ампар его приглашает в гости и он поедет к нему переночует. Я набрала ему свой домашний номер и сказала, чтоб отпросился у Маруси.
Он удивился, но сотик взял и сказал Марусе все то же самое: он встретил учителя и учитель пригласил его в гости.
Маруся в ответ начала кричать. Он отвел мобильник от уха, оглядел всех и опять прижал к уху, хотя прижимать не следовало, а можно было положить на трибуну, спокойно есть мороженое и издали слушать марусины крики о том, что когда он будет один идти по ночному городу, его убьют.
У Николая Асеева есть стихотворение, которое начинается словами «Бабка радостною была…»
Повезло Асееву с бабкой.

***
Ванечкину детсадовскую группу (шестилетки) привели на судоремонтный завод участвовать в концерте.
Над сценой двуглавый российский орел с зажатой в лапе палкой, который вполне устраивал руководство СРЗ.
Дети увидели орла и разволновались, что у него нет скипетра!
А Ванечка уточнил: не скипетра, а державы.

                ***

Для казни изменщиков на Руси был приспособлен механизм Леонардо, изобретенный им для водопровода.
Знал бы Леонардо, как будут его использовать – может быть, и не изобрел бы.

20 июня 2010

У Глеба какая-то дикая история в Москве: то ли он подрался с клиенткой, то ли она его побила. А поскольку он приучил нас с Шамилем считать, что именно мы виноваты в московских пробках, московском климате, накрывающих депрессиях, в том, что в Москве не цветет мимоза, клиенты капризничают и жизнь идет не там и не так, как хочется, то мы и чувствуем себя виноватыми. Хотя и без фанатизма.
Чтобы поддерживать нас в состоянии вины, он время от времени звонит и орет по телефону. Я по мобильнику спросила у Алешки, что делать, Алешка иронично ответил: ооой.
В расшифровке это значит, что ничего не делать. Шамиль рассудительно говорит: адихать пора.
Общаться с клиентками Глебу категорически нельзя, он это знает, поэтому с ними разговаривает его депрессивная секретарша с воркующим, как у голубки, голосом. А если случайно клиентки выходят на него сами и между финансовыми переговорами и подписанием договора об оказании услуг интересуются его семейным положением, он описывает его словами: у меня есть мамзелька, я с ней живу десять лет, и она мне еще не надоела, потому что она прикольная. Если продолжают прощупывать интересы помимо натяжных потолков и мамзельки, он рассказывает, что у него есть собственный заповедный рай, где тихо, пустынно, сонно, горластые и улыбчивые крестники, оглушительный зной, душистая, как мёд, тишина нестерпимо звенит цикадами, и где его все любят.
В этом месте здравомыслящие клиентки приходят к выводу, что он чекнутый, и идут заказывать потолки в другую фирму. А инициативные высказывают готовность восполнить недостаток любви, от которого он страдает, отлученный от пустынного рая, и меня это держит в постоянном напряжении. Если у женщины есть деньги натянуть потолки с десятком лампочек, значит, и все другое у нее тоже есть. И ко всему, что у нее есть, она может быть прикольная.
После всего сказанного он резко сдает назад, так что желание его побить вполне естественно, и если его невозможно превозмочь - то нужно бить.
Узнала, в чем состоит «дикая история». Клиентка потребовала приехать посмотреть на трещину в новом потолке, которую по неосторожности сделали рабочие, и заменить потолок с трещиной на новый. Глеб встал на табуретку и визуально обследовал потолок в том месте, на которое она указывала. Никакой трещины на потолке не было, хотя была микроскопическая морщинка вдоль декоративной панели.
Стоя на табуретке, он предложил ей спеть.
Она сказала: будете хулиганить – я вызову милицию.
Когда он слез с табуретки и отказался менять ей потолок за счет фирмы, клиентка тем же пальцем, которым показывала трещину, стала тыкать ему в лицо и угрожать, что она его «закажет».
Он слегка выкрутил ей палец и сказал: вы мне глаз проткнете.
Алешка говорит, что он слегка превысил пределы допустимой самообороны и выкручивание пальца может потянуть тыщ на десять. Или на три. Или на устранение трещин в потолке и в отношениях с клиенткой, которая утверждает, что он на нее напал и сломал ей палец.
Рентген перелома пальца не подтвердил.
А во всем остальном прав Шамиль – действительно адихать пора.

24 июня 2010
Сегодня мы уже нормально и вменяемо разговаривали по телефону и обсуждали торты, сосиски, зориковых Колумбов и «диких детей» - православных русских, а еще тигровые лилии, обвитые скромным светлым вьюнком, и синие цветочки цикория, который на Украине называют Петров батиг, и нарядную летнюю Россию под жарким солнцем, и смену цифр регионов на номерных знаках встречных машин, пока их все не сменят полосочки с ладошкой по ту сторону реки Псоу.
Клиентка носит палец как указующий в небо перст, и требует, чтобы Глеб купил и повесил ей дорогую тяжеленную люстру, которая может обрушить потолок, и тогда пол верхней квартиры упадет ей на голову. Глеб спросил – кто за это будет платить, она ответила: вы, конечно.
Устремленный вверх палец вызывает в нем непреодолимое желание выкрутить его до конца. Два сотрудника, которые хорошо к нему относятся, следят, чтобы он ни физически, ни словесно не обидел опять клиентку.
Я предложила подтянуть тяжелую артиллерию: чтобы Шамиль поехал бесплатно поулыбался и таким образом снял вопрос о люстре.
Шамиль, кстати, предложил: давайте я поеду с ней поговорю.
На женщин он действует умиротворяюще.
Почему-то для нас с Глебом большая неожиданность – каждый раз осознавать, что он знает цену своим улыбкам. Почему-то нам хочется, чтобы он этой цены не знал. Каждый раз, как я предлагаю, чтобы Шамиль поехал урегулировал разногласия с клиенткой, Глеб вызверивается и спрашивает: а цирк дю Солейль ей не привезти?
Это значит: я повешу ей люстру. Я натяну ей новый потолок, будь он неладен! Но Шамиля я ей не покажу.
И это правильно. Она его может сглазить.
Сотрудники купили ему пачку персена и просят грызть. Я предупредила, что от персена некоторые впадают в бешенство. Глеб сказал, что он впадает в бешенство от всего, в том числе и от персена.
Я предложила подарить упаковку клиентке – может быть, под влиянием персена она опустит палец.
Глеб сказал – уже подарил, и потом стоял ждал, пока она через очки и лупу вслух читала аннотацию.
После этого мы опять заговорили о тигровых лилиях, нарядной летней России и лезгинке, которая в Абхазии называется апсуа акуашара. Или куашара – кто как хочет. А Шамиль обещает ему танцевать, сколько он захочет. Красиво-красиво. И долго-долго.
- Ё-моё, сколько я уже не ездил, чтоб все окна настежь, чтоб музыка орала, чтоб босиком, чтоб в шортах. На фиг вообще такая жизнь?
Все-таки какие мужчины трогательные.

26 июня 2010
- Ты люстру купил?
- Она захотела стиральную машину. Купил и установил.
- А подарок к машине дали?
- Дали.
- А какой?
- Литровый жбан моющего средства.
- А кому подаришь?
- А кто у нас больше всех стирать любит?
- Маруся.
- Вот ей и подарю.
Пошла и сказала Марусе, что Глеб привезет ей в подарок литровый жбан стирального порошка.
Маруся сказала: бедный. Все-таки заметил, что у тебя постель не белая!
Постель у меня действительно не белая. Она у меня цветная.

***
17 (семнадцать) неотвеченных вызовов от Алешки.
- Алеша, что ты хотел?
- Да я вообще не тебе звонил!
Приехал в гости Шамиль с мальчиками. Сходили на пляж, поплавали под желтой, жаркой луной, большой и круглой как медаль за материнство. Вода теплая и от воздуха отличается только тем, что мокрая. Плывешь, не испытывая ни прохлады, ни облегчения. На пляже полно народу, пахнет шашлыками и поет певица Ёлка.
Приятнее всего дарить Шамилю кофе. Он понимает значение такого подарка и внимательно разглядывает, пересыпает, нюхает. И мальчики, которым по возрасту отдельная чашка кофе не полагается, стоят около него и молча радуются. И почему-то каждый новый кофе отличается от предыдущего, и каждый раз переживаешь небольшой стресс, когда после мягкого турецкого кофе «Мехмет Эффенди» с толстой светлой пенкой получаешь горький и резкий новый кофе со злой и темной пенкой и думаешь: что за гадость мне подсунули? А потом привыкаешь – и вкус становится мягким, пенка толстой – и уже никаких переживаний. Кофе – это на питье, это ритуал. Именно за это его любят сыновья Шамиля, которые любят ритуалы, и вписаться в какой-нибудь ритуал для них большое счастье.
Шамиль сварил новый кофе в большой турочке. Маруся сидела сбоку, ела домашний сыр, большой круг которого ради нее помяли, чтобы он развалился на части и ей удобно было отламывать сыр пальцами, и время от времени произносила: - Ишь ты какой.
Время идет, и Маруся внезапно и неожиданно для себя открыла, что вырос еще один мужчина, про которого объективно говорить «ишь ты какой», - с глазами, прозрачными на несколько слоев вглубь, и обаятельной манерой задумываться и праздно таращить в одну точку эти прозрачные глаза. Маленький, но уже изящный, как небесная камбоджийская танцовщица (не хочет учиться танцевать, зато умеет красиво вытаращиться) – счастливое внешнее повторение своего папаши.
То, что мы с Глебом называем в Давиде «небесная танцовщица», Маруся оценила словами «ишь ты какой», и подарила обоим пацанам по 500 рублей.
Дома Олеська заплела Шамилю штук десять африканских косичек, и он в них ходит с новой манерой причесываться встряхиванием головы.
Человек, которому идет всё. Пот с лица вытирает сгибом локтя.
Лицо отчетливое, чистое, как голос у Меладзе, как будто оно маялось в небытии - и вдруг вырвалось на волю.
Я включила песню Меладзе, «Иностранец», не для папы, который мог оскорбиться явным грузинским колоритом, а для мальчиков, которые стоя смотрели клип, и Анзор не мог понять, почему все знакомо, и девочка-хевсурка, а у него хевсуры-родственники, но при всем этом как-то странно отстранено, так что даже не знаешь, какими словами об этом говорить и можно ли говорить вообще, если слова окажутся грузинскими, хотя, конечно, красиво как раз на том пределе, на котором их учат танцевать.
Давид посмотрел на брата, на телевизор и под строгим взглядом папы стараясь более походить на кипарис, чем на небесную танцовщицу, ушел в кухню есть арбуз. Зорик остался, развернул плечи и со снайперскою точностью воспроизвел кипарисовую осанку и танец троих грузин. Маруся заплакала и захотела в Грузию.
В грузинах Меладзе и в том, как их показывал Зорик, была высота и чистая прелесть, - и я вдруг перестала волноваться, как я увижу Глеба, который приедет издёрганный и злой, – как-нибудь все равно увижу, а ночью я читала Марину Цветаеву, которая писала, что Елена Оттобальдовна, мать Максимилиана Волошина, была под орлиным крылом Шамиля. Крестница Шамиля всю жизнь жила под орлиным крылом Шамиля.
И у меня есть орлиное крыло Шамиля. И как-то странно под этим крылом бояться Глеба, которому я приготовила в подарок футболку и мягкий шейный платочек, который на первый взгляд (пока не разглядишь, какой он стильный) выглядит как тряпка для пыли. Я спросила Шамиля – будешь носить? Он заулыбался и сказал: Глеб будет носить.
Чего мне бояться под орлиным крылом Шамиля?
Зорик дотанцевал, а остальные допили кофе, и мы вчетвером поехали в центр, где по какому-то странному капризу на раскаленной центральной площади и длинной центральной аллее под платанами все российские монастыри собрались продавать свой мед, иконы, свечи, крестики и все, что производят в монастырях, включая требы и пожизненный Сорокоуст с выниманием частицы.
Иконы можно целовать, а мед пробовать узенькими палочками, с которых он капает на живот и на грудь, так что ходишь весь закапанный медом, и пчелы тобой интересуются.
На мёд слетаются пчелы. Ужас, сколько пчел гибнет в открытых бадейках с медом. Их отгоняют дымящимися спиралями, но они все равно слетаются и тонут, их собирают в пластиковые баночки и тоже продают.
Я показала Шамилю настоящее чудо, на которое ходила смотреть вcе предыдущие дни. Саровский монастырь привез большую икону Серафима Саровского. Место им досталось огненное, на открытом солнце, в душном балаганчике с видом на плешивый газон. Икону Серафима Саровского они поставили на виду, чтобы можно было свободно подходить прикладываться и жертвовать на монастырь. Икона написана на холсте, помещена в стеклянный оклад и за стеклом видно, что лицо Серафима и руки, которые Он держит перед собой, покрыты крупными каплями пота, причем пот выступил в тех местах, где всегда выступает у людей, а на рясе Святого и на холсте вокруг Него никакого пота нет.
В первый раз я сказала об этом монашкам, но они были такие вялые и чуть живые от духоты, что ничуть не удивились. А Шамиль удивился сильно, постоял, помолился и несколько раз поцеловал икону.
В этот день десантники праздновали свой юбилей, переходили в мокрых шортах от бассейна к бассейну, прикладывались ко всем иконам и приставали к монашкам; монашки были особо терпеливые, а смиренные монахи-мужчины весь день только и делали, что старались ускользнуть от пива, мокрых шумных братаний и объятий. У десантников есть целое море, а они все равно прыгают в фонтаны. Хотя, конечно, в фонтанах веселее, монашки ближе, и отдыхающие непрерывно снимают их на камеры
Мы пошли от Серафима по платановой аллее, пробовали мед и тут увидели пыльную синюю машинку. Пацаны запрыгали и кинулись животами на капот,  а Глеб вышел из машины и сказал: привет, братаны!
Резинка серых шорт мокрая, а ноги красные, сгоревшие: значит, где-то купался. Так бывает, когда лежат в море на спине, а ноги раскиданы сверху по воде и легко сгорают. Обычно солнце сжигает лицо и плечи, а если плаваешь на спине, то живот и ноги
Я спросила: ты где купался?
- Везде.
Не очень спешил вообще-то.
В двух метрах от нас с пивом и криками купалась десантура в тельняшках и голубых беретах, и все проезжающие машины им сигналили.
Глеб загикал, влез на парапет фонтана и сиганул в воду вперед ногами. К десантуре он имеет отношение постольку-поскольку: его молодой сотрудник служил в десанте, - но десантники приняли его за своего и приветствовали криками и пивом. Выбравшись из бассейна, он тщательно нас всех переобнимал, так что мы тоже стали мокрые, а пацанов покидал в бассейн, и пошел знакомиться с монашками, обнимать их и жертвовать на монастыри.
Никогда еще под нашими большими платанами не было так интересно и весело: все российские монастыри с иконами и медом и тут же бьющий пенными струями фонтан с десантниками.
- Ауру они вам почистят! – сказал Глеб. - Благодати будет! Вся российская благодать к вам в гости.
Глеб купил нам всем по иконке и по ангелу, и три разных меда (один с мусором, а два белых-белых). Мальчики, ставшие вдруг набожными, подаренные Марусей деньги потратили на иконы, медовуху и свечи. Свечи таяли в кулаках, и свисали как спагетти, попросили Глеба открыть машину, чтобы положить свечи в бардачёк; он открыл бардачёк и предъявил нам то, что мы видим каждый раз: никак не меньше десяти гнутых от жары тонких лыхнинских и ново-афонских свечек, ярко-желтых и натурального коричневого воска с медовым запахом, которые мы покупаем в храмах, а потом они лежат в бардачке и колесят с Глебом по России.
Мы купили две больших пиццы «Четыре сыра», копченую скумбрию, пиво алкогольное и безалкогольное для Шамиля, который будет вести машину, сели на набережной в тени цветущего дерева, которое до осени цветет большими кистями с бледно-зелеными цветками и пахнет бузиной, свесили ноги в слепящую воду акватории, ели пиццу и рыбу с холодным пивом и были счастливы.
Давид уронил в воду кусок пиццы, к которой со всех сторон кинулись мелкие рыбки-маврушкИ, вместе с Глебом нырнул с шершавой плиты, и они немножко поплавали среди рыб. Плавать в этом месте не полагается, но дети и взрослые купаются под предлогом «ой, а мы не знали». Вода здесь чистая, с рыбами, с медузами, буксиры ходят, почти задевая плечи. А все вместе – счастье.
Я попросила Зорика - покажи, как у Меладзе абреки танцевали.
Он молча вытянулся в гордую стойку и только тем, как вытянулся и какое сделал лицо, показал всё. И Глеб это почувствовал, потому что сказал: я за этим ехал.
В тени другого большого дерева сидели пенсионеры, которые всегда здесь сидят, а женщины еще и поют, и люди под их пение танцуют парами. Они помнят наших мальчиков по 9 мая и узнали по стойке Зорика. 9 мая для мальчиков и Маруси был незабываемый: с утра мы одели Марусю в мамин пиджак, а на пиджак пристегнули дедушкины военные ордена, чтобы они проветрились, а не лежали бессрочно в шкатулке, которая поет «К Элоизе», когда открываешь крышку. Потом все вместе поехали в центр смотреть парад, и молодая организаторша, вычислив Марусю по возрасту и по орденам, отделила ее от нас вместе с мальчиками, и они втроем участвовали в параде, до вечера праздновали с ветеранами, ели из походной кухни, танцевали лезгинку и наполучали столько букетов и подарков от городских властей, что их в три приема вносили в домашний лифт.
Вдруг оказалось, что ветераны помнят мальчиков, а мальчики помнят ветеранов и ушли к ним есть жареную мойву, а мы ели свою копченую скумбрию, и жир с нее капал прямо в море, и был тот редкий случай, который я больше всего люблю: все впереди и не нужно считать по пальцам, сколько осталось до отъезда, как будто исхода в эмиграцию.
Две русские девочки постояли около нас, и одна спросила: - ты  дракончики в салоне делал?
Мы молчали, так как не поняли, что она спросила. Девочка показала пальцем на макушку Шамиля и спросила еще раз: тебе дракончики заплели в салоне?
- Нет. Девушка моего брата дома сделала.
- А ты Русика знаешь?
Шамиль твердо замолчал, а я сказала: я знаю Русика. Русика я не знаю, и он не знает меня, но я поняла, о ком речь, и зачем нужен Русик, которого со своими дракончиками из блестящих волос должен знать Шамиль.
В мае был городской конкурс салонов красоты, а Русик (Руслан) был моделью от «Студио Милано». Очень смешной пацан, чрезвычайно гламурный, очень всем понравился. Утром после конкурса я случайно увидела его опять: он мыл ноги из пластиковой бутылки на ступеньках бара «Старый мельник»
Девочка спросила: а можно тебя потрогать?
Глеб ответил: трогайте-трогайте.
Девочкам редко нравится, когда с ними разговаривают сорокалетние. Это совсем другое дело, чем ровесник, с которым можно поболтать и потрогать, даже если он каменно молчит. Когда сорокалетний мужчина шутит с малолетками, это называется пристает, даже если он к ним не пристает.
То же и с Русиком. Им было абсолютно безразлично, что я знаю Русика. Другое дело – если бы его знал Шамиль.
Одна девочка начала объяснять другой девочке: - это не косички, это дракончики. Ты их плетешь точно так же, как косички, но каждое плетение вытаскиваешь наружу и вот так приплющиваешь. Получается дракончик.
Действительно, у Шамиля плетения были плоские, как монетки, и сверкали, хотя дракончик, как его показала девочка, должен все-таки стоять и топорщиться. Но для этого, видно, волосы должны быть длиннее и послушнее. У него дракончики не топорщились, а лежали, и тот, на котором девочка показала, как приплющивать, вдруг ожил и начал расплетаться, разбрызгивая вокруг себя тонкие блестящие прядки.
Девчонки завизжали и отскочили в сторону. Самое ужасное и позорное впечатление: когда от твоей головы внезапно с визгом отскакивают в сторону. Шамиль испугался больше девчонок и вскочил.
Девчонки, правда, далеко не убежали, а почти сразу вернулись, и одна сказала: я тебе всё испортила, давай сделаю назад.
Начала заплетать «назад», но так коряво и неумело, что расплела соседний дракончик, правда, без визга и отскакивания. Мы ей сказали, что ничего страшного, и Шамиль почти сразу надел мой белый кепач с олимпийской символикой, очень дорогой брендовый кепач, который я не купила, а нашла ночью на диком пляже. Его носит теперь Шамиль.
Подошел Зорик и с интонацией гордого горца уточнил: - она так громко кричала, что у тебя вши?
- Зорик, с ума сошел? Никого у меня нет.
Зорик с молчаливой важностью согласился, что, может быть, и нет, и вернулся к ветеранам.
Мы засмеялись, а Шамиль сказал: что за дети, никак не могу привыкнуть - ума совсем нет, попы тоже нет, чтобы их побить.
- Это тебе знак, чтоб не бил.
Вши - символ советских лагерей, в которые местных ребят загоняли по призыву дружбы народов, они там выдерживали неделю и сбегали от запрета заплывать в море дальше, чем на полтора метра, наименования чурки, угрюмого вопроса «чего приперся?», если местный мальчик шел мимо русских девочек, – и привозили мамам полные бошки вшей, которых, когда уезжал в лагерь, ни у кого не было: на этот счет их тщательно проверяли.
Так навеки и зацепилось в памяти: злые русские девочки и вши.
Давид проехал мимо на пони и с сахарной ватой на длинной палке. Сделал в нашу сторону лицо: где-то я вас видел!
Как только он слез на землю, Шамиль собрал сыновей вокруг себя и сказал: - ничего не берите, чтобы не подумали, что попрошайничаете.
Мальчики чистенькие, в новых футболках, желтых кепачах с надписью «РН-Туапсенефтепродукт», подаренных 9 мая, с чистыми личиками и умением танцевать и петь – кто о таких подумает, что они могут попрошайничать!
Ветераны в руки им ничего не давали, но отправляли на карусели, на пони, в тир, за мороженым, за воздушными шарами.
С набережной мы поехали поздороваться с мамой и Марусей, а в 10 вечера Глеб усадил всех в машину и сказал пацанам: сидим тихо, дышим ровно. Руки, ноги и пистолеты чтоб в окнах не торчали.
Мальчики фразу обожают. Садятся сзади, старательно пристегиваются и говорят шепотом. Ездить пристегнутыми на заднем сиденье по сочинским серпантинам они любят больше, чем шумную, разнузданную, всегда под музыку, с выставленными в окна по локоть руками с растопыренными пальцами и кучерявыми голыми ногами в шлепанцах езду по своей республике, где все всех знают и если кого-то сильно любят или давно не виделись, то останавливаются прямо на сплошной, перекрывают собой движение – и радуются встрече, пока оба не нарадуются.

07 августа 2010
Приехала Нинка.
Накануне ребят предупредили: - гадостей Нинке не говорить, никаких "я на тебе не женюсь". Если надо - жЕнитесь!
- Все? - спросил Давид.
Приехала решительная женщина Валентина Федоровна из Москвы, у которой с Поселком связаны романтические девичьи воспоминания. Сорок лет назад ее возили сюда родители, потом она дважды приезжала с мужем и двумя маленькими дочками, а потом это место разбомбили, и они ездили летом в Крым, пока им не внушили, что в Абхазии не стреляют и никого не берут в заложники.
Поселок в нынешнем виде ей ужасно не понравился.
- Что это у вас тут кроме кур ничего нет?
Осмотрела дом, удобства, объявила, что так жить нельзя, и умотала жить в пансионат на 10 дней. Жалуется, что дорого. Ей сказали, что здесь все стоит копейки, а цены такие же, как в Крыму. Знала бы – сразу поехала бы в Крым.
С бабкой приехал взрослый внук Вадик с девушкой Оксаной. Жить в пансионат она их не пригласила, они остались у нас, и Оксана сходу начала бояться Шамиля. Пожаловалась на него Вадику, и Вадик бодро спросил у Глеба: а он не из этих, не это самое?
Глеб сказал: а то что?
Кстати, нравственные или, лучше сказать, визуальные претензии к Шамилю высказывает не одна девушка Оксана. Даже моя Алёнка однажды возмущалась: - а как около него жить, если он ходит и смотрит на тебя своими глазами? Хорошо, если женщина некрасивая и ему неинтересно. А если интересно – то так и будет зырить?
На Оксану никто из нас не зырит, но ей все равно неприятно жить в Абхазии. А Вадику скучно, и он старается подружиться с нами.
- А вы куда?
- Мы на пляж.
- Мы с вами.
- С какими нами? Вон море, вон пляж. Идите купайтесь сами.
- А вы нас не подождете?
- Нет, - ответил Глеб.
Вадик не понял, почему нет, но пляж рядом с домом они с девушкой нашли и бабушкино коричневое покрывало расстелили впритык к нашему полотенцу. Когда мы вышли из воды, Глеб оттащил полотенце в сторону, и когда Вадик пришел к нам погостить со своего покрывала, это выглядело как небольшой официальный визит.
Оксане все как-то не очень нравится, купаться она не хочет, правда, постояла в воде и поозиралась, а потом вернулась на покрывало и начала покрываться кремом. А Вадик понырял и поплавал, после чего опять пришел почему-то к нам и спросил: - это чей флот на горизонте?
Глеб сказал: российский.
Вадик помолчал, оглядел пустынную перспективу и спросил, чем тут вообще можно заниматься.
Я сказала: сексом.
- Вы имеете в виду – в групповухе?
- Я имею в виду – нормальным сексом со своей девушкой.
- Она имеет в виду – каждый со своей, - уточнил Глеб.
- А еще?
- Поезжайте в Сухум – там турагентства.
- Да мы практически все увидели, когда сюда ехали.
Девушка в три приема обратилась к парню: Вадюля! Вадя! Вадим! Бабушка твоя конечно вообще…
- А при чем тут бабушка? Бабушке сказали - все чики-чики, - обиделся Вадим.
Дома Оксана рассказала, как они попали в Абхазию: - Представляете – эта его, блин, бабушка говорит: если меня будут убивать или насиловать, вы должны быть рядом. Даже дорогу нам оплатила в оба конца.
Алешка сказал, что убивать и насиловать – это у них в обычае. Только и делают, что насилуют. И не всегда бабушек. А также и девушек. Причем девушек с особой изобретательностью.
Оксана сказала: я так и знала.
- А кому сейчас легко? Хотите, я буду рядом на всякий случай?
Показал на дядь Валеру и сказал ей: вон он главный сидит, насильник.
Оксана пошла взглянуть, и толстый, с седой грудью и седыми эполетами на плечах дядь Валера, сибаритствующий в тени в ожидании, когда его позовут обедать, гостеприимно сказал ей: сейчас нам Юля сварит красный борщ – будем красный борщ кушать. Жена никогда красный борщ не варит. А Юля варит.
Юля, конечно, варит. Большую пятилитровую кастрюлю, которой хватает ровно на своих мужчин-домочадцев и алешкиных юристов, больших любителей красного борща.
Оксана с Вадимом в свой обед ели на первое сациви. И если усядутся  с нами есть красный борщ, то нужно будет делать поменьше порции, и юристы не наедятся. Господин Хагба точно не наестся.
Но дядь Валера – хозяин. При нем не скажешь, что у нас дважды не обедают.
***
Идем на пляж: впереди на велосипеде Давид, за Давидом я, за мной Алешка с арбузом, а за Алешкой Глеб с японским дизелем.
Давид наехал на напольные весы, но не повредил, просто они оказались между колес велосипеда, и пока он соображал, куда лавировать, я встала на весы и начала решать в уме сложную задачу, как скрыть от Глеба, что я вешу 68 килограммов.
- Дыню на землю положи, - посоветовал Глеб из-за спины.
- И бутылки тоже поставь, - сказал Алешка.
Без дыни и бутылок получилось меньше на 6 кило.
- Я теперь понял, как ты диспетчером работала, – сказал Алешка.

Вадик спросил: это волки по ночам воют?
- Нет, это шакалы. Волки летом уходят в горы.
- А зимой?
- Зимой приходят и воют.
- А не цапают?
- Да кто ж им дастся!
- А шакалы – это не разновидность волка?
- Нет. Это безобидные дикие собачки. Когда ночью видишь в кустах зеленые точки – это их глаза.
- Я их до фига видел! Это всё шакалы?
- Ну да. Поесть приходят.
- Жалко, ружьишка нет, вот бы поохотиться.
Ночью приходили еноты, посбрасывали со стола нинкины игрушки и подрались с визгом и сопением. Оксана испугалась, что местные ребята пришли ее насиловать, и попросила среди ночи отвезти ее в отель.
В отель ее никто не повез – да и где он, этот отель? Объяснили, что еноты приходят по ночам во дворы пастись, а местные ребята по ночам спят.
Вадик сказал: вот бы мне ружьишко сейчас! Я б пострелял. Друг, а у тебя случайно ружьишка нет? Вообще никакого? Я по телевизору передачу смотрел, что у вас тут целые склады по домам, к вам скоро специально будут приходить рейды и раскулачивать, забирать напрятанное.
Шамиль сделал туповатое лицо и перемолчал, но забыл убрать туповатое виражение с лица и ходил, как кастрированный кот, который не может сообразить, куда укатились его яйца.
Ни один кавказец никогда не скажет ружьецо или ружьишко. Ружье – вещь святая, как вино, как кинжал, как хлеб. Точно так же никто из них не скажет винцо, винишко, винище. Есть вино. (То, что есть вино «на продажу» - это все-таки способ выживания и естественный выход природной склонности к обдуриванию).
И никто не стреляет ни енотов, ни шакалов. Шакалов не трогают потому, что они и так вечные бедолаги и природные изгои, которых нельзя никак использовать, а еноты «как бы никому не нужны и никому тоже не мешяют», а если по ночам гремят каструлками – так не оставляй на столе каструлки, если не хочешь, чтобы их роняли на бетон и отбивали эмаль. Ругают – да. Но не стреляют. Не принято. Врожденное благородство, как у русских «не бей калеку и не соблазняй дуру».

***

Спустился с  гор нинкин дядя Мурат, который у себя на горе всегда угощает пловом и ухой, привез Нинке большую коробку с алмазной диадемой, жезлом феи, пластмассовыми розовыми панталетами, в которых можно напрочь переломать ноги, и запряженной в одну коричневую лошадь каретой-тыквой.
Мы начали уговаривать Нинку не надевать панталеты. Тем не менее она их надела, заклацала пластмассовыми каблуками о бетонное покрытие, обдирая нам нервы ни с чем не сравнимым звуком, и с алмазной диадемой на голове замахала жезлом феи перед лицом Давида.
- Всё, Давид, я тебя заворожила. Ты теперь не дурацкий Давид, а принц, а я принцесса. Я сейчас приеду в карете на бал, ты меня встретишь, и мы с тобой будем танцевать, а все дураки будут нам завидовать, какая я красивая, а потом мы с тобой поженимся, и все дураки будут нам завидовать, какие мы богатые.
- Я к бабушке пойду спать, - с мрачной решимостью возразил Давид. (Спать употребляется в значении ночевать и жить).
- Нет, не пойдешь. Я тебя заколдовала.
- А я к бабушке пойду спать.
- Давид, я тоже тебя заколдовал, - предупредил Шамиль.
- А чего ты тогда сам на ней не женишься?

***
Нинка не выговаривает букву «р» и очень четко произносит «л», без всяких комплексов: лозовый, лыба, халашо.
Автобиографию рассказывает лаконично: папа – русский майор, а мама
– армянский врач.
В первый день произвела ревизию имеющихся пацанов и строго спросила Шамиля: длугие дети у тебя есть?
Шамиль ответил, что нет. Потом показал через улицу и сказал, что там есть другие дети: Артур и Вадик, Милей и Гарик.
Это «дикие» дети с православными крестами на веревочках, родители которых заселились в поселок в прошлом году, причем вторую пару называли Милей и Амилей, пока Гарик не воспротивился имени Амилей и не начал бить за него детей, после чего и дети, и взрослые стали называть его Гарик, хотя Вилен остался Милеем.
Диких детей Шамиль любит ставить в пример своим ребятам: - Давид, что такое опять лицом, что ты такой несчастный, что тебе опять недодали, недокупили? Почему не смотрите на дикие дети: они всегда у кого-нибудь что-то отнимают, что-то воруют, - у них все есть, им всегда хорошо.

Постоянство везения
Прошлым летом пчела укусила меня в колено и я неделю ходила с разными ногами, наводя двух чернокожих соседей на размышления о превосходстве представителей симметричной черной расы над белой  с ее несовершенными зубами, ранними лысинами и разными коленями.
В воскресенье злая горная пчёлка посреди речки ужалила меня в руку выше локтя, рука раздувалась целые сутки, стала очень некрасивая и сильно отличается от другой руки. Оксана смотрит на меня с брезгливой жалостью к себе за то, что приходится видеть ассиметричных теток, послала Вадика спросить: - а у вас это не заразно? и потребовала у Сони отдельную посуду, из которой будет есть только она и Вадик.
Глеб посоветовал ей пойти еще дальше и самой мыть эту отдельную посуду. Я пожаловалась на нее Алешке, Алешка бодро сказал: я тоже заметил, что ты вся такая разная.
Дети катают в карете-тыкве джунгарских мышек, которые стараются ездить на потолке, и рыжего хомяка, которому все равно, где спать.
Пришел Магеллан, посмотрел на буйство поездок и побежал за своей морской свиньей, чтоб ее тоже покатали.
Свинья у него большая. В карету помещается ровно половина свиньи. Одна половина у нее белая, вторая – огненно-рыжая, и на обеих шерстяные завитки водоворотиками. Если ее видеть половинками, то кажется, что у Магеллана две морских свиньи, и пацаны чувствуют себя немного ущемленными. Ее покатали головой внутри, потом головой наружу, при этом она яростно тормозила лапами и хватала на ходу арбузные корки и крошки хлеба.
Когда ее вынули из кареты, Магеллан вытряс из ее рта все, что она беспорядочно нахватала во время своей поездки, и начал кормить опрятно.
Свинья у него недавно. Когда у наших мальчиков начали появляться джунгарики, а затем хомяк и обозначились все признаки сытого довольства, Магеллан почувствовал себя очень странно, и увидев нового кудрявого хомяка, даже побледнел от горького чувства несправедливости.
Однажды весной, когда мальчики гуляли каждый со своей мышкой в кулаке, он пооглядывался, взял на руки большого тяжелого щенка и гулял с ним все время, пока наши гуляли с мышками. Щенок, которого никто никогда не поднимал на руки, беспокоился, подвывал и хотел на землю.
Зимой уличная собака родила шестерых щенков. Пятеро получились обычные некрасивые щенки, а один родился калечкой, с передней лапой без пальцев. Вместо пальцев на ней был жесткий морщинистый мозоль. Щенок был худой и обаятельный, с грустной мордой и обреченными глазами.
Увидев, как Магеллан носит на руках этого щенка, я сказала: мы привезем тебе хомяка. Самого красивого.
И привезли. Правда, не хомяка, а яркую морскую свинью, которую он носит с собой на пляж и к бабушке в Дранду, и к другой бабушке в Мачар, и все дети ему завидуют, - особенно наши мальчики, которые выбрали для него эту свинью в зоомагазине.
 
Оксана заявила, что по ночам боится выходить из комнаты, потому что из открытых дверей торчат мужские ноги.
- Так все ж свои.
- А мне кажется, что трупы. Не можете кондиционер повесить?
Могли бы – давно повесили. Кондиционеров нужно минимум два. И денег на это нужно минимум сорок тысяч. Свободных сорока тысяч ни у кого нет, поэтому мужчины и спят по ночам на голом полу  ногами в двери, где и сквознячек, и обзор, и можно нешуточно напугать чужую девушку.
Мы с Аней им завидуем, потому что ночевать в горячей постели – пытка. А спать на полу ей жестко, а я боюсь. По стенам и по полу бегают большие сороконожки, которых я боюсь до смерти.
Вторая претензия Оксаны – собачка Жоржик. Оксана жалуется, что он лает по ночам. Действительно лает, но к этому привыкли, научились читать его ночной лай и различать, когда он радуется, когда скучает, когда гоняет ежиков, а когда чужих кошек и енотов. Ежикам он одобрительно повизгивает и катает лапой, а к кошкам и енотам относится осторожно, потому что огрызаются, и когда те сами уходят на улицу, лаем дает им знать, что он их выгнал и договорился с соседскими собаками, что те их встретят.
Оксана предложила нам придумать, куда по ночам девать собаку. Глеб спросил: а вы не хотите придумать, куда пойти жить в другое место?
Но бабка заплатила за 10 дней. Идти искать другой дом с другой собакой не имеет смысла: собаки есть у всех и прятать их можно только в доме. По ночам они перелаиваются как муэдзины, которых должно быть слышно в любом месте.
Третья претензия – петухи. Самая странная из ее претензий, потому что нам с Глебом петухи нравятся. Первый раз петухи тихо и хрипло поют в четвертом часу утра и после этого сразу засыпают, а вся нечистая сила, если она есть, начинает собираться восвояси.
В пятом часу поет больше петухов, и они поют дольше.
А третьих петухов мы уже не слышим.
Спросили Оксану: петухов тоже нужно куда-то деть?
- А куда вы их денете?
- Да что ж у тебя с нервами? – спросил Глеб.

Дядь Валера рассказывает про внуков

- Щирван Тамаре женился, говорит – папа, придумывай имя, внука тебе родим (в республике имя старшему ребенку дают не родители, а бабушка и дедушка). Я красивий имя придумал, жду, Тамара вот такой тольстый ходит, обижяется, что арбуз весной нету, кроме арбуз всё кушает, повезли Тамару больницу, Щирван по телефону звонит: папа, не обижайся, Тамара плохое настроение был, девочку родил.
Привезли девочку домой, девочка тоже тольстый, кушать все время хочет, кулаки кусает-кусает. «Анжелла, говорим, ты же недавно кушал!» Анжелла - на кулаком по морде!
Второй раз Тамару больницу повезли, Щирван домой звонит: папа, не обижяйся, Тамара очень плохое настроение был – второй девочку родил. Я говорю: Щирван, я не обижяюсь, но ты, Щирван, бракодел. Все мальчики родят, нигде домах девочек нет – только у нас дома девочки. Дыве.
Тут Шамиль вирос, Ане женился, папа, говорит, придумывай имя, внука тебе родим!
Я сказал: смотри, чтоб она настроении хорошем била. Куда столько внучек одном доме, гидэ женихов брать будем!
Поехали больницу, Аня две сутки родить не мог: кричал, плакал, умереть хотел, жаловался, что Бог не любит. А через дывое суток мальчика родил!
Я побежал малчик посмотреть, что такое, думаю, вдруг опять не малчик, одеяли вот так развернули: никогда красивей ребенка не било, никогда такой красивий малчик не видел: одно яйцо сразу вишел, другой яйцо сразу не вишел, волосы во все стороны, как ведьма, ногами все время бежит-бежит, шею ему врачи свернули, ай, красавец-малчик! Хотел собой домой унести, врач Зурабик сказал: что такое, ти дедушка, маме его оставь, да!
Дома сказал Шамилю: пока масть идет красавцы родить, давай, сынок, еще малчика роди.
Поехали другой раз больницу, Аня этот раз бистро второго малчика родил, никого не мучил: два кило четыреста грамми, я думаю: что такое – второй яйцо сразу вишел или не вишел, одеяли развернули – что такое лежит? Цветок лежит. Лилия лежит. Пальчики вот так делит (делает), несмотря что малчик. Шамиль, говорю, ты какие песни пел, когда эту магнолию делиль (делал)? Соня говорит: - Валерик, а ты сам какие песни пел, какой такой Шамиль делиль?

***
На пляже появилась новая толстая девочка по имени Настя, в открытом синем купальничке «Arina Ballerina». Нинка с ней сначала сошлась, потом решила, что девочка ей не нравится. А у девочки помимо купальника оказались шорты и майка «Арина-Балерина», и ее мама сказала, что у нее еще есть лосины и балетная юбочка этой линии, в которых она занимается акробатикой.
Небедная девочка.
Я сказала, что у нас теперь две балерины: Nina, pretty balerina и Arina Ballerina.
Нинка в это время была в гостях у Джавана и пришла от него с полными карманами орехов и пучком чурчхелы. Ей передали, что на пляже есть две балерины: Nina, pretty balerina и Arina Ballerina.
Нинка подумала - и побила Настю пучком чурчхелы, которая переломалась и повисла на толстых цыганских нитках. Есть удобно, но вид стал нетоварный.
Мама толстой девочки обозвала нас с нинкиной мамой аферистками и посоветовала научить Нинку умываться, а потом внушать ей глупости, что она – pretty balerina.
Нинка действительно чумазая, и мама Насти сумела различить на ее лице дыню и рыбу. Лоснящиеся следы дыни действительно есть около ушей, на животе и на шее. А рыбу я так и не заметила. Когда богатство и красочность русского языка показались нам исчерпанными, мама Насти стала ругаться с нинкиной мамой по-армянски, и судя по тому, как долго и громко они ругались, армянский язык богаче русского и более приспособлен для скандала двух мамаш. Когда и армянский запас тоже исчерпался, мама Арины-балерины совершенно вменяемо спросила меня: почему вы сразу не сказали, что вы родственники Шамиля?
Я почувствовала себя Еленой Оттобальдовной и родственницей Шамиля, раз она настаивает. Мы тут же помирились и вместе выкупались. Я спросила: Нинка действительно ела рыбу?
Нинкина мама сказала: ну конечно. (Кстати, терпеть не может, когда ее дочь называют Нинкой, и зовет ее Нинуля).
- А как она узнала?
- Она же армянка. А мы знаешь как хорошо различаем запахи!
Рыбой от Нинки вроде бы не пахло, но когда я оторвала конец сломанной чурчхелы и начала есть, от него так пахло копченой мойвой, что я не стала есть и повесила назад.
Пришли Зорик с Магелланом, Зорик хмуро посмотрел на пучек переломанной чурчхелы и сказал: я к бабушке пойду спать.

***
Сначала у Оксаны был ПМС, и она не купалась, а теперь МС, и она снова не купается. И Вадик, вместо того, чтоб сидеть в воде и дразнить Оксану, из сочувствия к ней сидит вместе с ней «в тенёчке».
Когда мы, наконец, вдолбили обоим, что «с этим делом» не только купаются, а вообще не выходят из воды, и никому от этого ничего не делается, Оксана деловито спросила «вы что, смерти моей хотите?», а Вадик  полез поплавал.
Он симпатичный, ухоженный, домашний, весь какой-то радостный, она – никакая, неинтересная, с какими-то, черт ее знает, волосёнками, и интересным местом ниже талии, которое, с какой стороны ни посмотри, выглядит как почтовый ящик. На это ее интересное место все и смотрят.
И тем не менее именно он заботится о ней, подчиняется и даже ревнует. А она к нему снисходит.
Глеб смотрел на это смотрел и недавно спросил: я не пойму, что происходит? За ней дают золотый прииск, или акции Газпрома, или тебя опоили, или тупо ей в карты проиграли?
Вадик жизнерадостно объяснил, что Оксана – девушка целеустремленная и если до 26-ти лет ничего не добьется в жизни, то будет считать жизнь несостоявшейся.
На месте такой Оксаны я бы только и делала, что добивалась такого Вадика.
***
Всю ночь над морем шумела красивая сильная гроза с непрерывным сверканьем молний. Далеко в море шел сильный дождь. А бедные деревья в садах всю ночь смотрели, как бесценная для них пресная вода пропадает даром. С полчаса назад подул шквалистый и наконец-то прохладный ветер, который так замусорил улицы сорванными сухими листьями и ветками, что всё стало выглядеть как осенью.

***
Алешка, когда выпьет и просто в душевном настроении, любит бегло проговаривать песню, которую дети называют «ты черкес и я черкес, мы с тобой черкесы». А вот если куда-нибудь с ним ехать, и у него много времени, чтобы петь, или он выпьет в хорошей компании что-то вкусное, то поет «в цвете»: - почему стою в черкеске? Потому что я черкес. Почему кинжал мой острый? – Для людей головорез».
Текст песни так же сильно озадачивает домашних, как вечное исполнение Глебом «долго я ходил между скал - всё твою могилку искал».
Вообще своей тупостью мы наводим местных на невеселые размышления о плохом питании и тяжелой экологической ситуации, в связи с чем Соня считает, что нас надо кормить кукурузой (молотая кукуруза и есть мамалыга), в которой большое содержание золота. Золото хорошо влияет на мозги и оздоравливает организм в целом.
Ни Соне, ни ее домочадцам не приходит в голову, что черкесами Алешка всех дразнит и поет не от тупости и плохой экологической обстановки у себя дома, а из желания эпатировать и веселого характера. Ему нравится вгонять домашних в безмолвный ступор. К черкесам они все относятся хорошо.

16 августа 2010
Плоский фактурный начальник юридического агентства г-н Хагба ходит на работу в черной расстегнутой олимпийке с короткими рукавами и капюшончиком, милитаризированных бермудах с квадратными карманами во всех возможных местах и в синих сланцах. Глаза у него темно-серые, с детским выражением, его хочется погладить по голове и сказать «хороший мальчик».
Когда ему приносят в порядке гонорара ощипанную курицу, он ходит с курицей по агентству, договаривается, кто из юристов ее возьмет, при этом голова курицы болтается на длинной шее, его становится жалко, и Алешка почти всегда начинает крутить над головой как будто невидимой пращей и деловито советует: Ваха! Сделай вот так! (раскрути и брось!)

***
Ездили в горы, выше которых только облака и орлы, с очень прикладной целью: собирать орехи в одичавшем саду шамилевой бабушки Теи. Жили в доме, в котором бабушка прожила всю жизнь и родила сыновей Серго и Ушанги - без света, без связи и без газа, зато с летучими мышами, которых  мы видели в их будничной, повседневной жизни. И видели будничную, повседневную жизнь малообитаемых гор, выше которых только облака и орлы.
Спелых лимонов на деревьях не оказалось, поэтому взяли лайм, чтобы пить  с ним кофе. И когда этот лайм увидел местный житель Симон, то принял его за невызревший лимон со странным запахом, и со всем величием горного жителя, объединив нас в одно с лимоном, посочувствовал: "бедные. Как ви там живьете?"

Облака в горах пахнут осенью. Прохладой. И рассветом. Собранных орехов продали на 17 тысяч. Приехали два веселых парня, покидали мешки в Газель, отсчитали деньги, пожелали удачи и уехали.
Давно мы не видели столько денег сразу. Положили перед собой на стол и стали на них смотреть. Смотреть на орехи было интереснее. Каждый орех-фундук в своей стрельчатой корзинке был сокровищем: тяжеленький, яркий, глянцевитый. И каждый орех нес в себе веселую тайну. Деньги никакой тайны не несут, разве что какая-то из купюр окажется поддельной и с ней придется возиться отдельно от других.

С причала рыбачил Апостол Андрей

Когда надоест шум и крики во дворе, избалованные чужие дети, чужие чистюли-жены, которым два раза в день нужен душ, жалобы Оксаны на ночной лай Жоржика, а бывает – что ни с чего, без видимого повода, кто-нибудь предложит пойти с утра на рыбалку. И еще один или два человека захотят пойти с ним.
Рыбалка в республике не имеет возраста. Шестилетние и 66-летние рыбачат одинаково, если иметь в виду тот вид рыбалки, который меня заворожил. На берегу стоят высокие, метра два высотой, и крайне неустойчивые мостки (местного названия я не идентицифировала), сплетенные и сколоченные из каких-то прутиков, бамбука и стволов молодой лещины, которые за длинную палку вкатываются в море на глубину метра полтора. На них осторожно помещаются два человека, забрасывают удочки на длинных бамбуковых удилищах и ловят рыбу.
Всегда это двое мужчин или два мальчика, или мужчина с мальчиком, и никогда не бывает женщин. Сначала сидят на корточках, причем свисающие с колен загорелые руки кажутся очень черными и длинными.
И совсем ничего не происходит. Придешь на пляж – на мостках два сидящих на корточках неподвижных силуэта с длинными, свисающими с колен руками, и неподвижными, поблескивающими на солнце удочками. Поплаваешь, посидишь, побродишь, дойдешь по воде до пансионатского пляжа и искупаешься на пансионатском пляже, вернешься, искупаешься на своем, чего-нибудь пожуешь, полежишь, постоишь, поинтересуешься, что делается вдоль линии горизонта и на соседних пляжах, посмотришь, кто есть из знакомых и кто есть вообще, поплаваешь, соберешься уходить – а те двое неподвижно сидят на корточках, смотрят перед собой – и ничего не происходит, только две тонких, как божия паутина, удочки посверкивают на солнце.
Или, наоборот, произошло много всякого, чего они не заметили в своей созерцательной мечтательности. Хотя видно, что разговаривают. Покачивают плечами. Видно, как иногда меняется положение и длина свешенных вперед длинных темных рук.
Сходишь домой и чего-нибудь поделаешь, выпьешь чаю, замалосолишь капусту, выберешь из нее всех слизняков и забудешь о том, что на пляже ловят рыбу. Случайно вернешься опять на пляж, посмотришь на мостки – а там два неподвижных силуэта сидят на корточках, праздно смотрят на тончайшие бамбуковые удилища, и черные тонкие руки далеко вперед свисают с колен.
И вдруг оказывается, что это поразительное умение долго неподвижно сидеть на корточках, замеченное Фолкнером у жителей округа Ёкнапатофа, совершенно тебя заворожило, и ты не можешь уйти от них и чем-то заняться дома, пока они не сменят положения, и уже кажется, что два силуэта на корточках с их очень кавказской пластикой – самое прекрасное, что есть в жизни и самое большое, чем ты можешь дорожить. И начинаешь на них смотреть. Неотрывно смотреть, как они сидят на корточках перед своими удочками, все равно не получается, отвлекаешься и плаваешь, но за ними наблюдаешь, и когда один из них медленно поднимается и распрямляется, прогнувшись в талии, то это целая эпоха, и уже не можешь оторвать глаз, а следом за ним встает второй и тоже прогибается в талии, а затем в типичной кавказской манере оттопыривает попу, или живот, у кого что есть, или то и другое вместе, а удочки, с которыми ничего не происходит, плавно водят вокруг себя, и так же неподвижно стоят, как до этого сидели.
И раз уж совершился подъем с корточек, уходишь домой и что-нибудь жуешь, обедаешь, пьешь чай и болтаешь с женщинами, но все время хочется видеть две библейских фигуры на мостках и как-то даже страшно, что они могли поменять позицию, а ты не видела.
Возвращаешься – стоят, две сванские башни, две господних свечечки, посредине сверкающего моря, – и опять понимаешь, что это лучшее, что есть в жизни, лучшее из всего, что видел: две темных, тоненьких сванских башни, с которыми ничего не делается. Пришли люди, построили деревню, вспахали землю, истощили землю, бросили деревню и ушли в другие горы. Пришла снежная лавина – и ушла снежная лавина. Пришли грузины – ушли грузины, а сванские башни стоят в родных горах, среди цветущих каштанов и каштанов осыпающихся, под сенью медлительных орлов, быстрых облаков и стремительно пролетающих веков.
Когда мы усвоили эту неподвижность, это умение независимо от зноя, солнца, блеска воды и времени года подолгу неподвижно сидеть и стоять на месте, праздно глядя перед собой и не рассчитывая видеть впереди себя захватывающие сюжеты, которые нужно быстро-быстро запомнить, а потом быстро-быстро записать, в нас с Глебом что-то одновременно поменялось, - правильно понятая чужая мудрость может много поменять в человеке.
Самое простое, что способна сделать чужая мудрость – объяснить, что нет острой необходимости непрерывно куда-то убегать, видеть сменяющиеся пейзажи и что-то делать в себе и снаружи себя с этими пейзажами (хотя бы сфотографировать и повертеться среди них, чтобы они как-нибудь запечатлелись в разгоряченном мозгу и теле). Не надо ничего делать. Ни с собой, ни с пейзажами, ни с солнцем, ни со сверкающей под солнцем удочкой. Сиди и смотри. Стой и смотри. Все вместе называется «пошли половили рыбу» - и действительно поймали один бичёк и тыри ставридки. Бичёк отпустили "на разведение тоже, да", а ставридок принесли кошкам, которые великодушно оставили их своим котам, а коты, перед тем, как съесть ставридок, повыли, поорали и погоняли кошек - каждый свою и соседнего кота.
Глеб почти освоил умение не уставая сидеть на корточках и стоять на неустойчивых, живых, из чего попало сколоченных мостках. Освоить можно все, кроме данного с рождения свойства не сгорать и не угорать на солнце. Он из средней России – и он горит. Через детский солнцезащитный крем в тюбике с буйным негритенком. Через белую футболку. Сначала горит и огорчается, и обиженно говорит: конечно, вооон вы какие. А я как хрюндель.
Потом привыкает. Это только вначале кажется, что если обгорел до малинового цвета, то недели две нельзя выходить на солнце. В итоге плохо спишь одну ночь, а после как-то само проходит, на зловещий малиновый цвет наслаивается новый загар, потом всё вместе слезает, и ты уже можешь сидеть и стоять на мостках без особого вреда организму.

А как потом хорошо! В виноградной тени, за столом, на котором холодное вино, и нарезанная большими ломтями курица, и крупно нарезанные большие помидоры, и любая тень несет прохладу и отдых, а вино валит с ног и после него ложатся и спят до сумерек, до времени, когда Соня и Тещечка начнут поливать свои увядшие за день грядки горячей водой из шланга.

***
  - Давид, смотри, какая луна большая. Это называется полнолуние. А в полнолуние всегда летают ведьмы.
- На крыльях ведьми летают?
- Нет, на метлах. На крыльях летают ангелы.
- Зорик, пошли поймаем ведьму!
Алешка авторитетно: - Стоять! Ведьму нельзя поймать. Ведьму можно сбить. Когда она низко летит на своей метле, берешь палку и бьешь поперек метлы. Ведьма падает - вот тут ты ее и ловишь.
- А что вы сделаете со сбитой ведьмой?
- Арбуз дадим покушать.
- Диню тоже дадим. Диню люччи покушает, чем арбуз.
Ведьму пацаны не поймали, зато поймали четырех новорожденных ежиков и принесли домой. У новорожденных ежиков нет иголок, но на каждом из них как будто белый резиновый чехол с пупырышками.
Что это именно ежики, а не суслики и не бурундуки, мы поняли по тому, что вслед за мальчиками прибежала разгневанная мамаша, топотала ногами и сильно переживала, что мы оставим детей себе.
Жоржику она понравилась, и он пытался катать ее лапой по дорожке.
Мы строго-настрого велели мальчикам отнести ежиков назад (и увести за собой мамашу).
- Опять в зэмлю закопать? – спросил Давид и приготовился плакать. Когда прошлым летом они выкопали новорожденного крота (очень похожего на новорожденного ежика, только без пупырушек), мы потребовали отнести и закопать крота, где взяли. Зорик с Магелланом пошли и закопали, а Давид рыдал от ужаса, что приходится хоронить живую зверушку).
- А где вы их нашли?
- На траве!
- Вот на траву и несите.
Зорик нес кепач с ежами, а я несла вперед лапами ежиху, которая била током и возмущенно хрюкала, пока мы не нашли то или приблизительно то место, где жил ежовый выводок. Сгрузили их всех в траву, отошли в сторону и поохраняли от шакалов, которые боялись подойти близко, но присутствовали неподалеку, зловеще мигая зелеными глазами.
- Вы больше не посылайте их никого ловить, - попросил Глеб. – А то они вам лешего приведут, придется вином поить.
Утром пришел Магеллан с морской свиньей и практическим отношением к действительности.
- Зачем сразу отпустили? Нужно било взять на пляж, посмотреть – вдруг курортники захотели би фотографироваться с ёжики? Дэсять рублей с них брать!
- Магеллан, вот ты бизнесмен! Маленький, но уже готовый!
Лешка сказал: - он еще не бизнесмен. Он обезьяна с гранатой пока еще!
22 августа 2010
- Визитов сегодня не будет? – спросил Алешка.
- Чьих?
- Ежиха не прибежит доругиваться, что детей у нее покрали? Как она нас по кругу вчера гоняла!
- А собаке понравилось.
- Юля!
- Что?
- Иди пиши сказку про то, как два мальчики упёрли у мамки четыре ёжики.
- Я сказки не умею писать.
- Вот она славянская тупость: сказки писать не умею. Мандарины выращивать не умею. Такси водить не умею. А что вы умеете? На курорты ездить?
- Леш, это ты местное население сейчас озвучил?
- Слился, - подтвердил Глеб.
Алешка сказал Олеське: - давай детей делать. Назовем сына Лаперузом.
Я сказала: с буквой «сэ» на конце.
- С буквой «сэ» на конце. И пусть мамка до конца жизни зубрит, как внучка зовут.

***
В доме частичные удобства и примитивный душ, как у всех на побережье: сверху на открытом солнце бочка, в которой греется вода, снизу бочки распылитель с краном, и всё это крепится на деревянном загончике с решеткою для ног. Если днем под душем купаются, то в бочку доливают воды из шланга. Если не купаются и не доливают, то вечером нужно потрогать воду, прежде чем стать по душ, потому что ею можно обжечься. За день солнце раскаляет бочку до состояния почти кипятка.
Алёшка неосторожно вошел под душ, обжегся, и его долго поливали водой из шланга.
- Офигевшие совсем - даже мыться перестали! – ругался Лёшка. - Если б не я, цивилизации бы вообще кранты. Коллег отучил маслины из рассола пальцами ловить. Консультации по налогооложению целиком на меня перевалили. Двумя шампунями голову мою! Вон, смотри сюда: давидов «Ушастый нянь» и анжелкина Шаума для мужчин «Блеск цвета». Больше, чем я,  для этой местности, никто не делает.

***
Мама Магеллана Рузанна преподает в начальных классах апсуа школ. Тихая, изможденная тремя детьми и мандариновым садом. Муж лентяй, поэтому крутятся как могут.
- Когда свекры сказали: назовешь сына Христофор, я даже плакала. Что за имя? Где они слышали, чтоб мальчика звали Христофор? А свекровь добрая была, завуч в нашей школе, сказала: это очень хорошее имя, ты радуйся, никогда не пожалеешь, что мальчик Христофор. Все с именем Христофор и фамилией Христофоров счастливые, потому что «Христофор» значит «перевожу Христа через реку».  И сын счастливый будет. Как Христа через реку ведет всю жизнь будет жить.
Правда, хороший мальчик. Хотя ленивый. Два чуда с ним случились, теперь думает: зачем деньги зарабатывать, сами прилетят. Соседи про него говорят: он пришел – и маршрутка пришел. Надо куда-то ехать: долго стоим маршрутку ждем – не едет. Соседи говорят: зови Христофор, всем уехать нужно. Пришел Христофор – и маршрутка сразу пришел, одновременно с ним. Сели и поехали.
Он маленки совсем был, Магеллан еще не родился, дали нам землю под кукуруз, мы кукуруз сажали, а он сидел ямку ножиком ковырял. Когда-то большой костер был, земля черная, чистая, и он сидел ножиком землю ковырял. Подошел – показывает: викопал цеп (цепочку) золотой, вот такой толстый, вот такой длинный, только горелый весь, черный весь. Мы помыли, почистили и повезли цеп в Адлер, на деньги сразу купили козочку, гуси купили, два года хорошо жили.
Однажды было – совсем денег не было, а осень был, ветер дул, идем с Христофором, кушать совсем нечего и денег нет, вдруг навстречу по земле деньги летят – пятьсот рублей, прямо на нас летят, прямо ему под ноги. Он поймал: мама, говорит, а ты говорила - совсем нет денег.
Когда второй сын ждала, свекры уже умерли, и я думала-думала: как второй сын интересно назвать, чтобы красивый, тоже мореплаватель, как Христофор Колумб, чтобы у меня два мореплавателя-сына. Ничего не могла придумать, плакала даже – ничего не могла придумать. Потом отравилась диней, так плохо всю ночь было, температура был, бред всю ночь, и в бреду  имя Магеллан, Магеллан. Что такое, думаю, Магеллан? Как его зовут? Справочника нет посмотреть, как его зовут. Сухумскую библиотеку ездила посмотреть, как его зовут…
- Фернандо.
- Как ты на память помнишь? А я в Сухум ездила смотреть. Фернандо Магеллан. Еду домой и думаю: как абхазского мальчика могу звать Фернандо? Зачем знать, как его зовут, пусть будет Магеллан. Ни у кого Магеллана нет. Красиво. Мужа родственник есть – очень хотели машину Мерседес, никогда денег не было купить, а мальчик родился, брат сказал: машины нет – сына назовем Мерседес. Так и живет мальчик как машина. А машину так денег и нет купить.
Я сказала: - это имя на самом деле. МерсЕдес. Только женское. Латиноамериканцы так называют девочек. И по девичьему имени назвали машину.
Угостила мамалыгой с копченым сыром и вишневой наливкой, которую слила в графинчик из трехлитрового баллона. Баллон почти доверху наполнен вишнями. И никто из местных не знает, куда эти вишни потом девать. Иногда дают свиньям, которые от них веселеют, охотно укладываются спать и, вероятно, видят счастливые сны, потому что блаженно хрюкают. Есть наливочные вишни не принято и понятия «пьяная вишня» нет, почему - не знаю. Эти вишни – мой любимый деликатес, поэтому я спросила: что ты будешь делать с вишнями?
Рузанна пожала плечами: видно, не придумала. Я сказала: отдай их мне.
Отдала.
В десятом часу вечера пошли провожать домой по пляжу: Рузанна, счастливый Христофор с выловленным в море пионерским горном, в который он пронзительно дудел, и Магеллан с морской свиньей, которой он давал по пьяной вишенке и вместе с ней ел сам.
Дошли до половины пути – навстречу Глеб, Алешка, Шамиль.
Я сказала: что ж вы такие неинтересные? Напал бы на меня маньяк, а потом всю жизнь удивлялся: тетка, ночью, на пустом пляже, с вишнями.
Алешка сказал: не так. Он бы напал – а все потом удивлялись, что тетка убила маньяка баллоном с вишнями.
Глеб молча взял и понес баллон. Попрощались с Колумбами и искупались с шумом и криками, но без ночесветок. Никого светящегося в в глубине мы так и не увидели, только в воде сами собой вспыхивают искры и большие бульбы, которые медленно уходят на дно, светятся до самого дна.
Пока все купались, у Шамиля в голове происходил мыслительный процесс, потому что он спросил: - а какие вишни? Посмотрел, что такое тяжелое Глеб нес по пляжу,  и увидел вишни из-под наливки, которые стоят иногда по году после того, как наливку выпили, проспиртованные до такой степени, что им ничего не делается, и если находишь такой баллон, покрытый снаружи коркой пыли, то открываешь и ешь.
Когда купались, то два раза видели, как с неба золотым дождем ссыпались две большие звезды, две большие осыпи, и всем было немножко холодно и немножко странно, только Шамиль страдал оттого, что Рузанна подарила мне вишни без наливки, и мы уговаривали его не страдать, потому что в цивилизованных странах «пьяные вишни» считаются лучшим деликатесом и стоят дорого.
Дома мальчики взяли по нескольку вишенок своему зверью. Джунгариков вишни укачали, они притихли и быстренько уснули, а уравновешенный хомяк вдруг озаботился своим одиночеством и начал искать, с кем из мышей можно интересно провести время.

04 сентября 2010
Махаджирский код

Наши махаджиры, покидая родную землю и оставляя здесь все, что было дорого их сердцу, все же захватили с собой из Апсны два сокровища, отнять которые у них не мог никто на свете. Этими сокровищами были достоинство и любовь к родине.
Миха Лакрба

Зорик вернулся с танцевального урока в скейтерских наколенниках для разучивания нового элемента, когда парень подпрыгивает, делает два оборота в воздухе и падает на колени, и проскакал от железных ворот до летней кухни легкомысленным победительным галопом. Дед Ушанги вяло махнул в его сторону своей палкой, но не попал, поскольку Зорик не доскакал до деда метра полтора и тем же галопом на полуцыпочках вернулся к нам.
- Еще раз! Руль дам, - убедительно сказал Глеб. Зорик проскакал тем же триумфальным галопом до ворот, от ворот обратно и начал пить компот из ковшика.
Летом Соня каждое утро вручает мальчикам по ковшику и криками загоняет в сад собирать яблоки и алычу на компот. Собирать фрукты мальчики не любят, поэтому в сад  ходят крайне неохотно. И вообще компот – это такая сомнительная вещь, которая считается предназначенной строго для гостей, хотя пьют все. Посреди стола стоит глубокий таз с холодной (нагретой солнцем до температуры, что можно купать детей) водой, а в нем кастрюля с компотом, который за день выпивается и утром варится новый.
Нинка часами сидит в тазу и даже сформировала в Алешке привычку спрашивать:  Нинку на обед варим?
Шамилю так не понравился новый триумфальный галоп, что он одновременно обиделся и помолодел, как всегда бывает, когда что-то ему не нравится.
А нам понравился. Мы знаками просили Зорика танцевать еще: Глеб показывал, как Зорик будет рулить  его машиной.
- Это что сейчас было? – спросил Шамиль.
- Новый куашара.
- Зорик! Ты так не делай. Приходишь и говоришь – новый куашара, а показываешь баран, который убегает, чтобы из него шашлык не сделали. На тебя люди смотрят, что люди будут думать? Новый куашара – это бешеный баран? Вам Альбэртик не обяснил, что лезгинка – орлиный танец? Это джигиты на равнине. Над джигитами орлы.
- Обяснил.
- Тогда почему ты вместо орел взбесившийся баран показываешь?
Зорик перестал пить компот и возмутился.
- Где видишь взбесившийся баран? Это был махаджирский ход!
- Где махаджирский ход? Где Альбэртик видел такой махаджирский ход? Он вообще видел, как турецкие абхазы танцуют? Вот махаджирский ход! – сказал Шамиль и показал ту же победительную побежку, только без триумфального ликования в рисунке.
Дед у летней кухни подтянул ноги и повозил палкой по земле. Шамиль молча понес ему ковш с компотом.
- И тебе руль дам, - сказал Глеб. – Два раза.
- Вот махаджирский ход! Зорик, ты понимай, да, что махаджиры – несчастные люди, Турцию жить изгнанные. Не надо их как баран показывать. Достоинство показывай.
- Где видишь взбесившийся баран? Это был махаджирский ход!
- Взбесившийся баран – это не махаджирский ход! Если Альбэртик не знает, пусть придет гости, я ему обясню махаджирский ход.
В чем разница между ходом, показанным Анзором, и тем же ходом, показанным Шамилем, мы не поняли. По-моему, никакой разницы и не было, кроме маленького нюанса, что Анзор ликовал, а Шамиль расстраивался.
Надутый Анзор сел на колени Глеба и произнес речь: - с этот человек даже одном доме не хочу жить. Никто не видержит! Люччи баран пасти, чем так жить! Всегда говорит: не так танцуешь, не так математика учишься, не так петрушку огороде нарвал! Кофе тоже никогда не нальет! Другие папы говорят: мой сын сами люччи, да! А у нас Давидик сами люччи. Я люччи горный баран пойду пасти, чем так жить.
- Иди паси, - согласился Шамиль. – Что ты не хочешь слушать, когда тебе говорят? Ты приходишь и говоришь: вот махаджирский ход. А показываешь взбесившийся баран! Люди будут думать, что махаджирский ход – это баран, который не хочет, чтобы его на шашлык зарезали! Или людей уважай или иди баран паси!
Я сказала: а я всё увидела - и джигитов, и орлов.
- Вот махаджирский ход! А не то, что туда поскакал, как от петуха убегаешь, потом деду поскакал, как опять от петуха убегаешь! Иди баран паси, раз танцевать не хочешь!
- Видите? Сам сказал: ты, Анзор, плохой, иди баран паси. А танцевать Давидик будет!
- Эй, алё, это что за разговоры? – удивился Глеб.
- Да достали уже! – пожаловался Алешка. - Такая же зануда растет, как отец. Неделю будет теперь бухтеть: меня никто не любит, все любят Давид, а меня никто не любит! Задолбали!
- Поехали потолки натягивать.
- Я не понял ассоциации, согласно которой в итоге разногласий по поводу махаджирского хода и барана я должен ехать и натягивать потолки. Кто-нибудь ее понял?
- А «задолбали»? Потолки не задолбали!
- Так, всё! Я журнал читаю. «Уникальный аромат поможет вашему темпераменту раскрыться. Чувственный, полный изящества и очень сексуальный – он словно квинтэссенция женственности пробуждает чувства искрящимися нотами перца, лакрицы, туберозы и лотоса в сочетании с сильными акцентами мускуса и орхидеи». Еще раз услышу про махаджирский ход – дам в репу.
В эйвоновском каталоге, который читал Алешка, пошли ароматизированные странички с указанием в кружочке «потри страницу», и Лёшка тер их основанием запястья, нюхал и давал понюхать Анзору, который, хотя и склочничал – нюхал с интересом и, по-моему, ждал, когда каталог перейдет ему в руки, чтобы самому тереть и нюхать.
- Всегда говорит: ты, Анзор плохой…
Я сказала: - неправда. Он никогда не говорит: ты, Анзор, плохой. Он тебе махаджирский ход показал, как турецкие абхазы танцуют. Пусть они там танцуют, как умеют. А ты танцуй, как надо. Ты у себя на родине, и тебе виднее, как выглядит лезгинка.
- Что за патриотический скетч? – удивился Глеб.
- Я сказала, что мне понравилось.
- Плохая манера – встревать, когда отцы сыновей воспитывают. Женщина в это время должна помалкивать.
- Я не женщина – я зритель.
Алешка свернул каталог в трубку и хряснул им Анзора по лбу.
- Леша, ты охренел совсем?
- Я благородный, я девочек не бью. Хотя я предупредил, что не хочу больше слышать про махаджирский ход.
- Кофе тоже никогда не нальет.
- Маленьким нельзя взрослый кофе пить.
- Почему другим можно?
- До двенадцати лет никому нельзя.
- Эй, иди с сыном помирись. Иди слушай, как он тебе предъяву делает, - позвал Глеб.
- Я с ним не ссорился. Я ему показал махаджирский ход. Если он не хочет правильно танцевать, а хочет баран пасти, пусть пасет баран. Я баран пасти не умею и не могу ничего советовать.
- Слушай, вот ты правда зануда! Иди скажи сыну, что он – лучший.
- Я кофе варю.
- Ну так оттуда и скажи.
Шамиль как-то по-новому варил кофе. Положил в песок несколько орешков, прокалил, перекинул на тарелочку, раздавил их рукояткой ножа и мелко порубил. Орешков было шесть или семь, но воздух после них долго пах орехами.
- Ты слышишь или нет? – позвал Глеб. - Прямо оттуда и скажи.
- Зорик, я тебя обижял? Я тебя побил? Что ты на дядю Глеба влез? Слезь с дяди Глеба и иди баран паси.
- Так, пойду-ка я жить к Мадонне, - сказал Глеб и похлопал ладонями по коленям Зорика. - Ты идешь?
Я сказала: - я лестницу тебе принесу.
- Какую лестницу?
- В каком-то кино кричали: дайте мне лестницу – я к Богу моему хочу. А Мадонна находится  рядом с Богом.
- И все это называется некрасивым словом шантаж, - сказал Алешка, закрыл каталог и отдал Зорику. 
Шамиль принес ровно одну белую чашку кофе с густой пенкой выше края и поставил перед Анзором. Зорик отлепился спиной от Глеба и уставился на чашку.
- Спасибо, папа, тебе за кофе, - без интонаций сказал Шамиль и ушел варить кофе всем.
Анзор слез с глебовых колен, пошел следом, обнял его за талию, и они молча вместе варили кофе.
Алёшка взял невостребованную чашку и отпил.
- Хороший кофе. Только сахару набухал! Шамиль! А, Шамиль! Давай ты будешь делать, чтобы мы тут сидели и думали, будто мы в цивилизации, а не на Масаракше: берешь блюдце, на блюдце стелешь салфетку, на салфетку ставишь чашку, а сбоку кладешь ложку и два кусочка сахара.
Шамиль показал на железные ворота: вон кофейня Хачика – иди, он тебе положит салфетку, а сбоку сахар.
- Да ни хрена Хачик не положит! Кто-нибудь видел у Хачика салфетки?
- А ты представляй себе цивилизацию без салфеток, - сказал Глеб.
- Вот вы гады!
- Леш! При ребенке!
- И ребенок ваш цивилизации никогда не нюхал!
- Зато ребенок махаджирский ход умеет делать.
- Соня! – строго позвал Алешка. – Где у нас туберозы? Я хочу жить среди тубероз, дышать их запахом!
Я сказала: зато у нас гортензии. Ты можешь, как Гарри Поттер, лежать среди гортензий и слушать новости.
- На предмет чего?
- На предмет появления Воланда де Морта.
- А он куда-то отлучался?
- Леш, а ты книги читал вообще?
- Я кино смотрел. Мне там девочка одна нравится. Прям видно, как растет. Сначала девочка с хорошими волосами, а потом уже девушка такая… с сисечками уже… только без волос. Волосы они ей могли бы и нарастить. Что, Поттер в итоге женится на ней? Или это детская сказка?
- Поттер на Джинни женится. С волосами, как ты любишь. А Гермиона за Рона замуж выйдет.
В это время к воротам подъехала серая представительная машина фактурного г-на Хагбы, и Алешка миролюбиво сказал: а вот и он. Тот, кого нельзя называть. Дух вызвал – и вот он весь.
У Хагбы вместительная Тойота Камри, к которой я не могу привыкнуть. По его внешности ему подошел бы джип. Он сам как джип.
Алешка сказал: он принципиально низкозадую выбирал. Шоб вот такая морда!
Я вышла посмотреть. Машина действительно мордатая и в горы на такой не поездишь, хотя у Хагбы есть одно бесценное свойство: он за всякий шухер, и если при нем сказать, что мы не видели такого-то водопада или такой-то покинутой всеми деревушки со сванской башней, он оставит агентство на двух исполнительных юристов, посадит в машину десять человек, включая русскую жену с новорожденной дочкой, и повезет смотреть водопад и башню на своей мордатой Камри. Там, где Глеб бережет свой джип, Хагба на Камри едет. И, что удивительно, доезжает.
Я сказала: классная у тебя машина, и он жизнерадостно подтвердил, что машина – супер.
Пока шли во двор, Шамиль убрал со стола таз с водой и кастрюлю с компотом. Поскольку компот – вещь неуважаемая и целыми днями стоит в том месте стола, где должно стоять вино, то с тазом можно шутить: дети в него садятся, а взрослые полощут в нем полотенца и купальники и моют голову, а мужчины даже ноги. Перед тем, как снова поставить его на стол, Соня моет его из шланга и сердится на шампунь, который оставляет несмываемый стойкий запах. Поэтому Соня единственная из всех не понимает шутки с тазом и сердится, когда компот пахнет шампунем «Ушастый нянь».
А когда приехал Хагба, Алешка держал ноги в тазу и благодушествовал.
Местные мужчины – не только абхазы, а вообще южные мужчины: черкесы, армяне, карачаевцы всегда очень тщательно здороваются: сначала протягивают друг другу руки и жмут их с расстояния всей длины, потом резко их сгибают, сходятся и обнимаются с самым сердечным выражением, проделывая это при каждой встрече и по нескольку раз в день. Алешка долго к этому привыкал и сначала говорил, что все как педики, а теперь привык и сам так делает.
- Что такое? – пошутил Хагба. - К кому ни придешь – у всех на столе балшой каструл стоит!
Алешка сказал: это мы так расслабляемся.
Соня метнулась и на место таза с балшим каструлем поставила миску мамалыги с остриёчками копченого сулугуни, миску с крупно нарезанной курицей, посыпанной мелко нарубленным чесноком, и миску с крупно нарезанным розовым помидором (один такой помидор весит полкило, и очень часто целое семейство с гостями обедает с салатом из одного такого помидора), а Шамиль выставил вино, стаканы и тарелки.
Хагба сел и с удовольствием понюхал миску с мамалыгой. Каждый раз удивительно смотреть, как большой представительный мужчина приходит в гости, а его кормят кукурузной кашей, которую он охотно ест.
- Ваха, - сказал Шамиль. – Вспомни, как Ампар показывал махаджирский ход. Он вот так показывал? – И показал ногами. Руки при этом болтались как будто без костей, но выглядело это гораздо убедительнее, чем пробежка по дорожке.
- А они там танцуют? Я думал, они там только прошения пишут о… Лёша, как одним словом называется возвращение эмигрантов в страну их происхождения с восстановлением в правах гражданства? Ре… Ре… Лёша, ты понял, о чем я спрашиваю.
- Поняли, что значит умный мужчина? – важно спросил Алешка. - Умный мужчина – это такой мужчина, который способен длинной фразой с набором ученых слов обрисовать значение короткого слова репатриация!
- За репатриантов, - сказал Вахтанг. – Пусть им там, а нам здесь всегда будет хорошо.
- Ваха! Покажи этому упрямому барану, как виглядит махаджирский ход.
- Что ты, дорогой! Ты думаешь, я когда-нибудь знал, как виглядит махаджирский ход? Зорик, иди сюда. Ты где такие наколенники взял?
- Сочи купили в спортивном магазине. Тисячу рублей стоят.
- Это так теперь учат танцевать? Шамиль, если б у меня детстве были такие наколенники, я бы знал, как виглядит махаджирский ход. И я бы вам его сейчас показал! Но мы так не жили. Помнишь, как мы шарфами колени обкручивали, а они вот так ползли вниз? Подпрыгнешь, раскрутишься – и на голые колени – хабах! Значит, махаджиры теперь только в такой защите соглашаются танцевать? Пусть им там, а нам здесь будет хорошо.
- Ваха, ты же центре всегда стоял. Ты был самый красивый, Ампар тебя всегда ставил центр, чтобы на тебя все смотрели. Любил, что у тебя грудная клетка полметра вперед торчал, как танк.
- Как бронетранспортер, - уточнил Хагба, у которого грудь, даже когда он просто сидит и ест мамалыгу  с копченым сыром, действительно как БТР.
- Помнишь, Ампар любил, что мы вокруг тебя хорошо танцуем, а ты стоял центре и красовался как царь Додон!
- Почему Додон, да?
- Не знаю других царей. Покажи малчику махаджирский ход! Мне не верит, тебе поверит!
Шамиль, по-моему, сам бы удивился, если бы осознал, что пока разговаривал с Вахтангом, все время на месте танцевал. А по Вахтангу было видно, что он не собирается ничего вспоминать и действительно никогда не знал, как выглядит махаджирский ход.
- Как это ты не знаешь других царей? Петр Первый был царь. Иван Грозный царь. Царь Соломон.
- Ваха, они не танцевали лезгинку.
- Как ты можешь знать, что не танцевали? Ты что, царь? Как тогда можешь знать, что они танцевали, а что нет?
- Лезгинку они могли и не танцевать, - покладисто сказал Глеб. – Русским точно было не до лезгинки. Вахтанг, я даже тебе гарантию могу дать, что ни Иван Грозный, ни Петр лезгинку не танцевали. Особенно с махаджирским ходом. А  что касается Соломона…
Я сказала: - Он Песнь песней написал. Ловите нам лис и лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете. Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.
И он тоже не танцевал лезгинку, потому что он был еврей, сын Давида и Вирсавии. Они танцуют хаву нагилу, она по-другому выглядит.
- Вот видишь, - сочувственно сказал Глеб. - Только Додон и остается.
 
Объективно Вахтанг красивее Шамиля. Он большой, светлый, пепельный, и на его восточном лице с серыми глазами присутствует горбатый убедительный нос. Нос как произведение искусства. Именно такой нос должен быть на лице южного мужчины.
При всем моем нежном отношении к Шамилю, Хагба все же гораздо больше соответствует понятию абхаз, чем Шамиль, который гораздо больше соответствует понятию нарцисс.
Глядя на Вахтанга, хочется думать об абреках, кинжалах, горных долинах и скалистых хребтах с гордыми горными козлами. В то время, как при попытке словами нарисовать Шамиля в голову лезет чертовщина о небесных пастушках, Мцыри и прямой, длинной, тяжелой от пышного цветения черешневой ветке с нежным запахом.
- Соня! – строго сказал Алешка. – Перестань делать Юле таинственные знаки. Она понятия не имеет о туберозах. О чем вообще может иметь понятие женщина, которая не видела ничего, кроме  Египта и Абхазии.
Я ответила, что имею понятие о халяле.
Ширван-шах, который всегда молчит и в принципиальные моменты значительно произносит «да. Вот как», подвигал бровями и сказал «да. Вот как».
- Пусть она Сочи пойдет на рынок. Там есть. Сочи на рынке все можно купить, - сказала Соня.
- Сходишь на рынок в Сочи и купишь два куста тубероз, - велел Алёшка.
Вахтанг сказал: халал – это грамотно зарезанная курица.
- Грамотно – это с извинениями? – спросил Алёшка.
- Грамотно зарезанная курица – чтобы правоверный мусульманин мог тоже кушать. А не то что куры бегают по двору, а ты поймал и голову ножиком отсек, - важно объяснил Хагба и приложил ладонь козырьком ко лбу, как бы высматривая курицу.
В монологе бедуина Исмаила, который толковал мне халяль в Египте и угостил несоленым мясом, речь шла не о курах и вообще не о еде, а о вещах насущных и высоконравственных – иначе б он не кричал и не волновался. Но кто же спорит с юристами? А тем более с Хагбой, с его детскими серыми глазами и очень белыми круглыми зубами. Курица – значит курица.
И тут дядь Валера вдруг заговорил про халяль, но не про грамотно зарезанных кур, вкус которых зависит не от того, как их режут, а от орехового соуса и от того, как приготовили саму курицу. Жареная она вкуснее. По мнению дядь Валеры, если бы Ширван-шах исповедовал халяль (халал), то его девчонки не красились бы на прилавке заколоченного овощного киоска по дороге в школу и не счищали с себя косметику по пути из школы.
В школе и дома девочкам запрещают краситься, поэтому из дому они выходят умытыми и чистенькими, доходят до овощного киоска на углу, раскладывают на куцем прилавке косметику и красятся. И по моим ощущениям виновата в этом я, так как это я привезла им зимой косметику, которая почему-то никак не кончится.
- Слушайте сюда, - позвал Глеб и начал читать на ноутбуке. - Халяль - в шариате дозволенные действия, лежащие между обязательным и запретным. Имеют разный диапазон приемлемости от желательного до нежелательного. Между желательным и нежелательным лежит мубах - нейтральные поступки.
- Про туберозы посмотри, - попросила Соня.
- Туберозы. «Еще б знать, что такое туберозы и как они выглядят. Ты, сорента, не ко мне бы с такими вопросами. У меня только апельсин на балконе чахнет». Дальше про туберозы. «Эти странные цветы, похожие на оперившиеся колокольчики, не имеют ничего общего с розами, но в современной парфюмерии играют столь же важную роль. Запах туберозы - очень интенсивный, сладкий, насыщенный, слегка напоминает лилейный или гиацинтовый»... Лёша! Еще раз услышу про туберозы – гарантированно получишь в репу. Соня, иди сядь около меня. Какие, на фиг, туберозы? Он тебя дразнит, а ты ведешься.
- Хозяйственным мылом апелсин нужно бризгать. Сделать большую пену и веником апелсин облить. Как пена на листьях висохнет – хароши будет, - объяснил дядя Валера. – И девочек веником побить. Сразу халал наступит.
Чтобы нам не скучно было слушать про туберозы, халяль и крашенных дочек Ширван-Шаха, Зорик принес нам поиграть хомяка и вручил мне в руки. Вахтанг потребовал, чтобы я посадила его на стол, и стал кормить  мамалыгой.
Вернулся Давид, который гулял с дикими детьми, и вылупил глаза. Вытаращивание глаз при его возвращении домой значит, что он увидел что-то настолько его насторожившее, что не может описать это словами, поэтому молчит. Это новая, интересная манера, но к ней уже привыкли и выработали свою реакцию.
_- Давидик, сдэлай глаза обично, - говорит Шамиль и показывает пальцами, как нужно сдэлать глаза обично.
Если смотреть глазами Давида, самым необычным был хомяк на обеденном столе, над которым Алешка поставил домиком эйвоновский каталог в форме церковной луковки. Хомяку в его домик набросали много еды, поэтому повода из него выйти и бродить по столу у хомяка не возникло.  Правда, он почти ничего не съел, потому что перед мордой у него случайно оказался край кухонного полотенца, он начал мирно его жевать и зажевал примерно на треть.
Обеденный стол под виноградом интересен тем, что среди еды и столовой посуды, которая никогда не убирается и моется прямо на столе, на нем лежат самые разные вещи: пляжные полотенца. Рюкзаки. Резиновые круги. Игрушки. Осенью тыквы. Летом дыни. Коробка из-под микроволновки, в которой Глеб привез из Москвы запчасти для УАЗика, а здесь в нее ссыпали орехи. Один раз лежал новый бриджстоуновский всесезонный скат, на который все смотрели. Ели окрошку, смотрели на вонючий резиной скат для джипа, радовались, что видят перед собой такую дорогую, необходимую в хозяйстве вещь, и жалели, что скат был один, а не четыре. А-то бы лежали все четыре, а мы среди них обедали. Зато и на столе он пролежал дня три, провонял клеенку, изабеллу над головой, воздух вокруг себя, и убрали его только потому, что заменили им лысую покрышку.
Манера освобождать хомяка от полотенца, занавески, детских носков тоже отработана. Давид сначала снял с него домик, потом одной рукой взял хомяка за талию, а другой осторожно продергивал вперед полотенце, пока не вынул целиком из хомячьей пасти. Хомяк встряхнулся, понюхал воздух и начал жевать копченый сыр.
Второе необычное, ради чего стоило вытаращить глаза, было то, что мы все сидели на своих местах и перед каждым из нас, включая Зорика, стояла чашка из-под кофе. До сих пор Зорику и Давиду отдельной чашки не полагалось и они неограниченно отпивали из наших чашек.
- Зорик кофе пил? – спросил Давид.
- Все пили. Если б ты не бегал с дикие дети, и ты бы пил.
- Зорик кофе пил? – повторил Давид, и Зорик ответил: - пил. Я большой. Мне можно. Я махаджирский ход научился делать.
- Давидик, сдэлай глаза обично, - попросил Шамиль и похлопал пальцами, показывая как нужно сделать глаза обично.
Манера таращить глаза заразная. Посмотришь, как это естественно получается у Давида, и хочется самой вылупить глаза.
Я спросила: - Давид, а ты с кем гулял?
- С Артур и Вадик, Милей и Амилей.
-  Давид, не стой около меня, от тебя жарко! – сказал Алешка.
- А как диких детей зовут по жизни?
- Какие диких детей?
- Гарик и Вилен, - ответил Шамиль. – Юля, тоже сдэлай глаза обично. Что такое, Давидик, как ты приходишь, людей глаза сами витаращиваются?
И, видя, что мы смеемся, застенчиво спросил: - по-русски как спросить?
- Что спросить?
- Сделай глаза обично как спросить по-русски?
- Чё вылупился?
- Вот за что я люблю русский язык – по одной фразе можно определить, кто закончил филфак пединститута, а кто – апсуа школ номер 1, - сказал Глеб.

08 сентября 2010
Пережили стресс. Девчонки Ширвани пришли из школы взволнованные, в связи с этим ненакрашенные и сказали, что завтра им нужно придти красивыми и чистыми, потому что их будут проверять на девственность.
-  Прям красивыми сказали придти? - спросил Глеб.
- Сказали, повесят первый список кто не пришел, а второй список кто не девочка.
Мы посмеялись, и я позвонила Алёшке, чтобы его порадовать. Алёшка любит такие ситуации. И действительно, он даже не дослушал, побежал пересказывать юристам, а я пошла обсудить новое обстоятельство с женой Ширвани Тамарой. Она озабоченно шинковала капусту и пожаловалась, что у дочерей разный степень ожирения, и врач опять скажет, что им надо похудеть. Я сказала, что дорастут до совершеннолетия – похудеют. В это время перезвонил Алешка и сказал, чтобы я не веселилась, потому что весной девицы уходили из дома в моей пижаме, а Дианка дважды бегала в ней на свидание с мальчиком по имени Джебс или Бжедс (черкесское княжеское имя и мальчик говорит, что он князь) и ездила с ним в Сухум.
Я спросила: а почему только дважды? Что ему не понравилось – пижама или Дианка?
- Князьям обычно не нравится наличие у малолетних подружек родственников мужского пола, - внушительно ответил Алешка.
Пижама, в которой Дианка ездила в Сухум с черкесским князем, светло-серая, в мелких черно-белых коровах. Аленка подарила мне ее на день рождения. Выглядела она как новая, потому что я брала ее только в поездки, а потом оставила в Поселке и вообще редко ею пользовалась.
Когда Дианка попросила её у меня, чтобы погулять, я объяснила: Диана, это пижама. В ней спят, а когда  в доме все свои, то завтракают.
Правда, девчонки видели, как я ходила в ней зимой по полдня: сверху надевала куртку, и было очень удобно и уютно, - вот им и почудился спортивный костюм с коровками .
Я пошла посмотреть пижаму, и она оказалась убитая, драная на швах, какой и положено быть пижаме десятилетней давности. Я запереживала и сказала Глебу, что если одна из девиц или обе окажутся недевственными, то виновата в этом буду я со своей пижамой.
Глеб сказал, что в школу, скорее всего, приезжает целая бригада врачей, как они всегда едят с медосмотрами, и чтобы я пошла с девчонками проверилась на халяль и мнительность.
Я сказала, что зря он веселится, потому что зимой ходил к Анжелке со сгущенкой, и это тоже может сыграть против него.
- Со сгущенкой я не дошел, - возразил Глеб. – Сгущенку Алёшка выпил. А мне предложил пойти с Уголовным Кодексом.
Мы опять позвонили Алёшке - посоветоваться насчет девственности дочек Ширван-шаха, и Алёшка легкомысленно спросил: а вам что, из нее стрелять?
Когда вечером Алёшка приехал домой, то все были притихшие, и он возмущенно сказал: что за противоправный бред вообще? Вы что, офигели все? При чем тут девственность? Проверяют общее состояние здоровья, а девственность каждой их них – ну извините, гинекологи тверже других врачей знают, что можно и чего не нужно публично лязгать, и какие списки где вывешивать. Республика находится в правовом поле, давайте с этим считаться.
Потом подобрел, перестал быть официальным и предложил дочкам Ширвани пойти на медосмотр с адвокатом. А если так страшно – то с прокурором, у нас есть знакомый прокурор, которому нравятся мои красные борщи.
Тамара сказала, что девочки пойдут на медосмотр с мамой. В полдень все три вернулись. Оказалось, что о девственности речь не шла и даже неясно, есть ли она вообще. Тамара опять ходит озабоченная и сказала, что у девочек опять нашли степень ожирения, и врач сказал, что им надо худеть, потому что женихам не нравятся толстозадые невесты.
Но самое интересное было дальше. После медосмотра учеников и их родителей собрал врач общей терапии, спросил, кто из них правоверные мусульмане (масульмане), и всем немасульманам-подросткам, особенно девочкам, посоветовал есть сливочное масло и сало. И девочкам с разной степенью ожирения тоже сказал  есть сало.
- Он откуда приехал? - спросил Глеб.
- Из столицы.
- Из какой столицы?
Тамара сказала - из нашей, и замкнулась. Врачи здесь не обсуждаются. Врачам верят безусловно и бесспорно, особенно врачу Зурабику, который сворачивает шеи новорожденным детям, после чего из них вырастают хорошие танцоры, как наш Анзор.
Я сказала Тамаре: с детьми всегда проблемы. У меня весной сына в армию хотели забрать, я чуть с ума не сошла.
Тамара осталась на своей волне, но из вежливости спросила: а тольстых мальчиков армию берут?
Глеб великодушно сказал: конечно. Они в армии худеют.
Тещечка принесла большой кусок сливочного масла, и все сели его есть. Глеб достал из морозилки предназначенную для гостей дорогую ростовскую грудинку на кости (Вахтанг и, кстати, молодой прокурор очень любят есть красный борщ с грудинкой), отрезал от нее большой пласт и выложил на стол.
Алёшка в своем агентстве запереживал и, предчувствуя, чем может кончиться для всех школьный медосмотр, сказал по телефону: - давайте под это дело все сало в один присест сожрите! Тамара не обратила внимание, там про воздержание и похудение ничего не говорилось? Не обратила. На то она и Тамара, чтобы обратить внимание только на слово сало.

В полдень шли с Глебом по тихой безлюдной улице – и вдруг сонная тишина взорвалась многоголосым детским воплем. Пошли к школе посмотреть, что случилось – случилась перемена, и высыпавшие из школы дети в школьной форме праздновали ее, как будто это последняя перемена в жизни.
Попросили Зорика показать гнезда с замурованными воробьями. Гнезда как гнезда, ничем не отличаются от гнезд, которых ласточки настроили заново и вывели в них птенцов. Гораздо больше ласточкиных гнезд мне понравились пальмы в школьном дворе, лохматые стволы которых выше детского роста сухие и невыразительные, а на высоте, где детям удобно вытирать о них руки – маслянистые и глянцевые.
Сразу вспомнился Фазиль Искандер, который заказал в приморской кофейне бутылку боржома, два чебурека и два кофе по-турецки, а съев чебуреки, вытер руки о мохнатый ствол пальмы, потому что салфеток не было. И нынешние дети, как Фазиль Искандер, вытирают руки о древесные космы пальм, растущих во дворе школы.

10 сентября 2010

Завтра утром Вахтанг везет нас на свою историческую родину. А поскольку попасть туда можно только на ГАЗ-66, то мы и поедем на ГАЗ-66, если он будет на ходу.
Он ездит только под старую песню с диска Майкла Джексона "Азия, храни тебя Господь". Говорит, что он под нее балдеет.
Сегодня он сказал, что ему очень давно, еще со студенчества, нравится еще одна песня со словами "такая, блин, вечная молодость", которую он случайно слышал по радио один раз, не может забыть, но и не может нигде найти. Мы с Глебом обрадовались, немедленно ее нашли по названию "Вечная молодость" и заодно скачали на флэшку песню "На поле танки грохотали", под которую любил бы ездить Шамиль, если бы знал, что ее можно скачать на флэшку.
Интересно, как выглядит историческая родина, попасть на которую можно только на ГАЗ-66 и под песню Майкла Джексона "Азия, храни тебя Господь".
Сладкая вода водопадов.
Всеисцеляющие мхи на болеющих самшитах.
Искренние, вечно голодные собаки.
Коршуны, уносящие цыплят и небольших кур.
Так выглядит историческая родина  г-на Хагбы.
Проживешь 50 лет, и 70 лет, а если повезет, 90 лет - и вдруг окажется, что самым вкусным из всего, что выпила и съела за всю жизнь, была вода в водопадах на исторической родине г-на Хагбы.

15 сентября 2010

Глеб нырял за мидиями, и теперь у него на черепе трещинка, вокруг трещинки лысинка, на лысинке зеленка, на зеленке бинтик, на бинтике лейкопластырь, – все вместе Алёшка назвал «контрольный в голову», а Соня прикрыла детской панамкой с земляничками, глядя на которые я и Алешка медленным басом говорим: я земляничка - ваша сестричка.
Утром Тещечка долго делала из-за своей ограды таинственные символы и произносила заклинания, и когда Глеб пошел на ее символы и мантры,  усадила его за стол, поставила перед ним ковшик с плавающим в хаше большим куском рульки, вручила черствый  лаваш и сказала: ешь!
Есть нужно стремительно и тайно, потому что Соня два дня бдительно следит, чтобы он ел только из ее рук. Он начал есть без должной таинственности, макая лаваш в миску с хашем, посыпанным перцем и кинзой. Ел как сибарит, уверенный, что ему ничего не будет за то, что он ест хаш у Тёщечки. Пришла Соня, и он щедрым жестом пригласил ее за стол. Не садясь за стол Соня что-то долго по-абхазски внушала Тёщечке, после чего посмотрела мимо меня – и вышла.
Глеб спросил: чего?
- Сказала, что я ей теперь не родственница, - пожаловалась Тёщечка.
- А Шамиль ей родственник?
- Хо! Шамиля с малчиками она никому не отдаст. Вот где такая жадная женщина может быть? Всё себе хочет: Шамил себе хочет, малчики себе хочет, гости хочет!
Кстати, очень простая и вкусная штука: в небольшом количестве воды отваривается рулька (нижняя часть ноги), затем в бульон (по консистенции это уже хаш) насыпаются зелень и чеснок. Вместо черствого лаваша, который макают в хаш и едят вместе с нежным душистым мясом, могут быть сухарики или любой свежий хлеб. По-любому вкусно.

Эвкалипты в потемках напоминают большие неосвещенные дома. А Зорик сказал, что в абхазском времени четыре прошедших времени, одно настоящее и два будущих.
Два будущих – это хорошо. Всем бы так.
Еще в нем 6 гласных и 56 согласных (шипящих, свистящих, гудящих, жужжащих) букв. Интересный язык. Интереснее абхазского, видимо, только турецкий, в котором у одного слова может быть три суффикса. И люди интересные.
Я неожиданно поняла, что забыла, а что такое суффикс. Спросила у Зорика. Зорик знает. Опять тот случай, когда сразу видно, кто закончил филфак пединститута, а кто учится в апсуа школ № 1.
Удивительная Республика. Скорее всего, второй такой нет и, скорее всего, второй такой не нужно. Республика, в которой каждый шаг, каждый взгляд, каждый человек и каждый пейзаж вызывают чувства.
Неважно, добрые или злые. Смятение или почтение. Грусть или отчаяние. Важно, что ты все время чувствуешь, и внутри тебя работает генератор, перемалывающий каждую картинку и каждую эмоцию, как ручная мельница перемалывает кукурузные зерна на кукурузную муку, из которой потом сварят мамалыгу.
Из сильного выйдет сладкое.
И тебе никогда не бывает скучно.
Оттого здесь и люди такие темпераментные. Оттого, что на каждый пейзаж и каждый взгляд приходится реагировать отдельно, получаются люди, редкие по своим душевным качествам, добродушно и искренне полагающие, что каждый сам по себе душевный и восхитительный пейзаж требует дополнительной доработки и уcовершенствования в виде простершего над ним крылья орла или доброго медведя, чтобы туристам было с кем фотографироваться.

***
Приехала Нинка. Привезла куклу в ботильонах. Обычная остренькая барби в больших серых ботильонах. А ни у кого из нас ботильонов нет. Поэтому мы все оробели, остро чувствуем свое несовершенство и ждем мальчиков с танцевального урока, которые даже без ботильонов более совершенные, чем мы.
Пришел Зорик и закинул куклу на виноград. Нинка объявила: всё! Я на тебе не женюсь теперь!
Зорик обрадовался, надел наколенники и начал танцевать вокруг нее куашара, которую можно танцевать и без наколенников.
Нинка возмутилась и стала хрипатым басом ругаться матом, в связи с чем ее мама сделала интересное открытие, что Нинка знает как минимум три нелитературных слова и правильно их употребляет.
Зорик пламенно сказал: даже я такие слова не знаю!
Давид иронично возразил: а я знаю. Хотите, тоже скажу?
Мы сказали, что не хотим. Пригрозили, что побьем.
В субботу в Сухуме будет концерт, на котором армянская группа будет танцевать берд и шалахо, а абхазская - апсуа куашара.
Зорик ходит и на ходу танцует. Руки болтаются как флаги.

Куклу достали с винограда в паутине и в мертвых пауках, которые любят осенью, после того, как соберут виноград, делать тенеты в листьях.
За летней кухней стоят шесть столитровых синих чанов, в которых играет давленный белый виноград, кисленький мелкий хаджич и душистая изабелла.
Мы с мальчиками подходим к чанам, приподнимаем крышку и едим сладкий, отдающий мачаркой, слабо ударяющий в голову и ощутимо – в ноги - давленный белый виноград.

У Нинки желтые плавочки с акулой. Она весь день сидит на столе в тазу, а на трусах у нее акула.
Приезжает г-н Хагба и от ворот спрашивает: что тут у вас за маленький сувенир в тазу сидит?
Подходит и опускает большие руки в воду.
Нинка хрипатым басом хохочет: я туда пописила!
- Как так ты туда пописила – знала, что я приеду?
- Я пошутила, я туда не писила. Дай поцелую, - серьезно говорит Нинка, и он придвигает к ней фактурное, свежевыбритое, надушенное Фаренгейтом лицо, в которое она шумно его целует, после чего они любезничают, кокетничают, секретничают, клянутся друг дружке в вечной любви и верности, и если Соня в это время начинает выставлять на стол противень с огненной ачмой и салаты, то Хагба обязательно строго скажет: - женщина. Ты мешаешь разговору.
И мужчины мешают разговору, поэтому не подходят и терпеливо ждут, когда он наговорится с Нинкой.
А горячей ачмы он съест потом больше всех.
Нинка побросала всех своих легкомысленных дружков, включая серьезного Джавана, определилась в выборе и собирается жениться на одном Хагбе. Правда, у него уже есть жена и две дочки старше Нинки с интересными именами Николь и Жаклин, но что могут три женщины против серьезности нинкиных намерений.
В подтверждение своей верности он подарил ей золотые сережечки, которые она носит с большим достоинством, не окунается в море с головой, а когда на ее пути попадается пария из прежних пассий, то строго спрашивает его: ты понял?
Мальчики осторожно радуются. И только Давид ввиду неожиданно возникшего соперника время от времени трагически делает брови домом, шелестит ресницами, стрельчатая тень которых всегда лежит на его щеках, и с глубоким вздохом сожаления говорит: - а красыво она матерится, да?
- Дааа.

Зорик целыми днями стоит в чешках на плечах одного из взрослых. Сначала он стоит на плечах у Ширвани, так как Ширвани самый толстый, с широкими плечами, стоять на которых все равно, что стоять на мягкой табуретке. Потом на тощих плечах Шамиля, который знает технику армянского танца берд, знает, как нужно себя вести, чтобы стоящий на плечах мальчик не сорвался вниз, и как нужно балансировать вместе с этим мальчиком. Потом на плечах у Глеба и совсем уже генерально, парадно он стоит на плечах у Хагбы, на которых легче всего отрабатывать непринужденность и гордое достоинство.
В армянском танце берд есть фрагмент, когда танцовщики становятся в круг и выстраивают двухэтажную башню или крепость (берд). Легкие и тонкие ребята взлетают на плечи более крепких и должны держаться красиво и с достоинством. Для этого нужны прямая спина и опыт.
Дома опыт приобретается стоянием на плечах у взрослых, а на занятиях – на плечах у старших мальчиков.
Он уже держится так устойчиво, что стоя на плечах у Ширвани ест лаваш с маслом и аджикой. А потом ему подали корзинку и он нарвал в нее инжира и груш, так что даже из праздного стояния на плечах у взрослых можно извлечь небольшую пользу.
Хагба с Зориком на плечах шутит: - Шамиль, хорошо, что у тебя один сын танцует, а то бы мы прямо во дворе армянские башни строили.
И Шамиль делает вид, что это смешная шутка.
Совсем другое дело – Давид, который никогда не будет танцевать как Зорик. Он немножко знает технику. Немножко следует зову крови. Он старается, но ему лень стараться сильно, поэтому старается он ровно настолько, чтобы показать, как выглядит классический куашара. На фоне Зорика смотреть на него скучновато, и тут не имеет значения, что ему семь лет, и если он будет учиться, то дальше он будет танцевать лучше. Это в крови. Ребенок либо сразу танцует гениально, либо средненько.
Так, как Зорик, Давид танцевать не будет. И так, как папа, он тоже никогда не станцует. Папа и Зорик танцуют на нерве и навстречу их нерву прыгают наши нервы, как больной зуб выстреливает, когда до него дотронешься. Давиду на нерве танцевать лень. Он свои нервы бережет. Он и так красивый. И так с претензиями.
- Зачем лайм положила, да? Знаешь, что я всю жизнь нэнавижу лаймы!
Зорик, у которого тренировки, репетиции, выступления, не знает, нравится ему лайм или нэ нравится, поэтому свой чай выпивает молча. У Давида же время высвобождено ровно настолько, чтобы он смог понять, что лаймы он нэнавидит. Хотя маме с бабушкой легче срезать лайм с деревца, которое растет около стола, чем пойти в сад, принести лимон и выдавить ему в чай.
И папа, которому неловко за то, что талантливо танцует у него только один сын, пытается над этим шутить, и от этого нам неловко. Неловко слушать, как папа, который не может представить, что можно танцевать плохо, шутит над тем, чем хотел бы гордиться.

***
Ужас продавщиц, когда на потное, разгоряченное тело меряют дорогую вещь.

Осенние осы и пчелы любят вяленую таранку. Цветочным нектаром к этому времени они, видно, уже пресытились и хотят солененького, а когда вгрызаются в рыбу, то видны челюсти с зубами.
И когда сытая пчела, наконец, улетает, Шамиль говорит ей вслед: померанцевый мёд полетела делать.
***
Дианка сидела около спящего в кресле дядь Валеры с учебником биологии, водила взглядом вокруг учебника и вдруг сказала: дедушка! У тебя волосы на груди посЭченные (посечённые).
Дед от ужаса аж вспотел.

26 сентября 2010
Маленьким танцорам из анзоровой группы в Сухуме подарили по большой собаке со свисающими ушами. Зорик весь вечер ходил с ней в обнимку  и тряс ушами, и мы все им восхищались, а когда расходились спать, спросил: хочешь с ней спать?
Я сказала: хочу.
Пришлось взять собаку и спать с собакой.
Давид, которого возили в Сухум посмотреть на брата, Магеллана и маленького кузена Андрея, которые тоже танцевали, получили по собаке с   ушами и которыми все громко восхищались, крепился и делал вид, что трофеи старшего брата в виде собаки, фотографий, восхищения и разговоров, что Зорик – знаменитый танцор, для него ничто. И следующим утром ходил гордый, но уже задумчивый. Потом переполнился обидой и внезапно начал рыдать.
Плакать мальчикам не полагается потому что они – гордые джигиты. Тем более не полагается плакать в расчете на прибыль и внимание: за это не только не пожалеют, но еще и побьют. Хочешь, чтоб тобой восхищались – танцуй. Делай это как можно лучше – и получишь собаку и внимание.
Поэтому причину для рыданий нужно изобрести почтенную. Можно фантастическую. Чтобы и от папы не попало, и пожалели, и придумали что-нибудь этакое, примиряющее с невыносимой жизнью.
Плакать можно от обиды и острого сожаления: если, к примеру, кто-то умер. Отдельная статья плача: глебов Ниссан-Икстрейл, право водить который по своей республике в 7 и в 9 лет, а также мыть Кёрхером и чтобы брат не претендовал на руль и Кёрхер, завоевывается скандалами и плачем.
Причем оба брата убедили родственников, что завоевание Икстрейла плачем – вещь почтенная, к ней нужно относиться с пониманием и за нее нельзя хлопать по затылку.
Зорик плачет редко, молча и чаще всего от ревности: когда ему вдруг покажется, что Давид пересидел за рулем. Зато Давид время от времени устраивает нам образцово-показательный плач с рыданиями и смотреть на это доставляет большое наслаждение. Он худенький, но слез у него почему-то очень много, они крупные, прозрачные, имеют свойство брызгать во все стороны, катиться по шее, голой грудке и голому животу и растекаться по  широкой резинке шорт.
Если причины плача невнятны и их нельзя объяснить словами: Зорик ушел с хомяком к соседу по имени Джебс или, наоборот Бжедс, непроизносимое черкесское княжеское имя,  мальчик говорит, что он князь, а его папе подарили породистую лошадь на день рождения, а Давид туда не ходит, потому что дерется с его сестрой Зариной, поэтому кто-нибудь из нас должен пойти в Айтар к черкесским князьям и принести хомяка Давиду, не потому что Давиду хомяк нужен немедленно, а чтобы девочка Зарина не смогла его погладить, он рассчитывает на то, что его поймут изотерическим родственным чутьем, но при этом учитывает, что могут не только не понять, а еще и треснуть. И запретить маме его жалеть.
Шамиль делает вид, что не замечает рыдающего сына, и ходит мимо него медлительной и легкой походкой, стараясь держаться к нему спиной. Давид заходит так, чтобы его мокрый торс и мокрая резинка шорт были видны как можно лучше. Глеб, который любит обоих пацанов, тем более, что оба – наши крестники, поддевает пальцем дорожки от слез на животе Давида и назидательно показывает Шамилю сверкающий мокрый палец: посмотри, до чего ты довел ребенка.
Шамиль теряется и не понимает, что хочет Глеб. Ему даже приходит в голову, что он подбивает его сходить в Айтар и принести хомяка, чтобы младший сын перестал рыдать. На самом деле Глеб этого не хочет, а его забавляет ситуация: мокрый живот, рыдания гордого абрека, молчаливая и нежная неподатливость, с которой родственники Давида ее не замечают.
Если машина не подперта на дорожке УАЗиком, он приносит ключи и трясет их колокольчиком перед мокрым лицом Давида.
Лицо мальчика высыхает и делается туповатым, как лица некоторых красавцев, на которых случайное изящество черт заменяет выражение и все видимые чувства. Давид подпрыгивает за ключами, переполняется важностью, выставляет вперед тощий и тем не менее кавказский по виражению живот, невозмутимо заводит транспортное средство, садится на колени Глеба за руль, и они уезжают.
Во дворе становится солнечно, тихо, сонно, слышно, как в небе летают ласточки и ветер шуршит в виноградных листьях.
Возвращаются они сытыми и не рассказывают, где были и чем их там угощали, но Давидик почти всегда несет бутылку домашней чачи, подпирая ее животом для важности. И когда Зорик возвращается с хомяком, то понимает, что лучше б он остался дома и порыдал, потому что брат провел время интереснее.
***
Это было уже в то время, когда взрослый вполне мужчина начал подолгу смотреть вокруг себя обиженными глазами и с дрогнувшей интонацией вдруг произнес: ну что, ВСЁ?
Всегда наступает это ВСЁ. Ты можешь сколько угодно думать о себе, что ты вечный, а потом придет смерть и скажет: а я главнее. Глаза становятся запоминающими, вливают в себя запахи, звуки, пейзажи и людей – и ты уже ничему не радуешься.

18 ноября 2010
 
Лешка приехал из Москвы, ходит по квартире в клетчатых семейниках и ест из супника борщ. И только после того, как он его съел, мы увидели, что не положили сметану. Сметану он съел отдельно.
- Леш, ну как там Москва?
- Да мрак вообще! Ёжики не могут в спячку впасть, потому что жарко. У белок какие-то тоже проблемы с шубками…
- Распродажа?
- Они бы рады. Тут видишь какое дело: они переоделись к зиме, и теперь им жарко, спать они не могут, ждут, когда станет прохладнее – и тогда уже уйдут в спячку. Вместе с ёжиками.
- А кого еще ты видел в Москве, кроме ежиков и белок?
- Пробки видел. Дочку Лильку видел. Одну свою любовь видел, с которой я Ленке изменял. Вот тоже дурочка! Мать к ней из Казани приехала, она ей карманы вывернула и купила дубленку. Купила – носи. Нет, она сначала стих написала: что-то такое овчинами укутана и выставила стих в сеть, а потом уже начала носить. Я ей сказал: овчинами укутана в переводе на русский значит «у меня новая дубленка».
- Как у белочки.
- Ты себе представляешь, сколько белочек нужно наизнанку вывернуть, чтобы сделать из них дубленку?
А вокруг горели каштанники, пахло дымом и из-за дыма не было видно ни гор, ни моря, и теплый дымно-розовый закат вливался в комнаты. Когда живешь на девятом этаже, то природные катаклизмы живут в твоей квартире с распахнутыми окнами и когда утром собираешься на работу, то не только вся мебель, а даже лифчик, джинсы и олимпийка оказываются припорошены пеплом. Одеваешься и идешь - слегка припорошенная пеплом.
Маруся ради Алешки надела беленький легкомысленный халатик в цветочках, в котором я выходила замуж и сначала его носила, потом завешивала окно в нашем первом доме, а потом он мне надоел, но не износился, и когда приезжает кто-нибудь из мужчин, Маруся надевает этот халатик, и становится видно, что в юности она была кудрявой хорошенькой хохлушкой, которая в оккупированном Запорожье орала на фашистов, ходила к брату в плен, носила ему продукты и там опять орала, а фашисты ее робели, дисциплинированно сторонились и терпеливо ждали, когда она перестанет орать и уйдет из плена.
Алёшка ходил такой классный, пахнущий Москвой и цивилизацией, сел около Маруси, и Маруся расцвела. Она всегда расцветает от этих трех мужчин и из-под тяжких глыб трех своих инсультов становится легкой, кокетливой, как девочка. И мужчинам около нее хорошо, она только женщин сживает со свету. Тайком от нас с мамой  она положила ему в сумку здоровенную копченую скумбрию, чтобы он съел её в дороге.
По соседству с рыбой в сумке оказался маленький плюшевый медведь, которого он стянул для своей Олеськи и сначала прятал в трусах, а потом переложил в сумку. Этого мишку мне в Москве купил Глеб и про него сказали: это брендовый медведь, поэтому такой дорогой. И если плюшевые мишки как правило пахнут как будто легким одеколончиком, то лешкин мишка пахнет теперь как те медведи, которые лапами ловят лососей в таежных реках.
Алешка поцеловал Марусю и сказал: поехал я к своим тетькам. Кровь с меня будут пить.
Сел в УАЗ и уехал, а Маруся в легкомысленном халате вышла на балкон посмотреть на море и подышать искристым, звонким осенним воздухом. Вместо этого наглоталась дыма от горящих лесов, вернулась в комнату и с непонятной претензией спросила:
- Как они с него кровь пьют?
Я сказала: не знаю. Наверно, через шею.
- Так почему ты маме его не расскажешь, как он живет?
- У него мама – платиновая блондинка.
- И что?
- Вздрагивает, когда он называет меня родственницей.
- А ты ему родственница?
- Нет. Просто он так меня называет.
- Ты можешь нормально разговаривать?
- Его мама ходит на танец живота. Поехала в Эмираты и привезла костюм с голым животом за 400 евро. Глеб с Алёшкой приехали в гости, а она начала перед ними танцевать.
- И что?
- В 63 года.
А как это объяснишь, когда взрослые сыновья возвращаются домой, а мать танцует для них танец живота в костюме с бренчащими монетками, и сын туповато спрашивает: а трусы специально должно быть видно? И с тех пор неохотно ездят домой, опасаясь, что она им еще что-нибудь станцует.
Когда трусы видно у 19-летней Джеськи, это кайф, их и должно быть видно, но когда тебе 63 года, их нужно прятать хотя бы от взрослых сыновей.
И Маруся бы это поняла, если б захотела. Если бы это ей объяснил Алёшка. А мне она сказала: надо его забирать оттуда, раз там с него пьют кровь.
Мама сказала: было б ему там плохо – он бы давно умотал оттуда! Ты посмотри, какой он розовый!
И тут Маруся очень здраво спросила: а ему есть, куда мотать?
И я подумала: а действительно.
Потом подумала, что если б Алёшка слышал наш разговор и видел марусино лицо, у него появилась бы надежда, что Маруся завещает ему запорожскую квартиру с огородом, двумя сараями и двумя большими грушами дуля и бергамот, и если ему действительно негде жить, он может поехать и поселиться в Запорожье, может даже принять украинское гражданство на основании, что он хоперский казак, а казаки между собою солидарны.
Хотя с запорожской квартирой сложно. Она давно и прочно принадлежит московскому внуку Роме, и нам с Алёшкой рассчитывать на нее не следует.
Но я начала вдруг об этом думать. Может, ему действительно некуда деваться, и Соня с Тещёчкой пьют его кровь, заставляя съедать вдвое больше еды, чем нужно организму?
Позвонила Глебу и спросила, почему Алёшка живет в Поселке: потому что хочет или потому что деваться некуда?
Глеб сказал: где хочет – там и живет.

Привидения.

В доме Сони живет привидение. Это девушка. Высокая, с волосами. Первый раз мы увидели ее лет шесть назад. Собирались спать, а она вошла в закрытую дверь, прошуршала и ушла в стену. Какая-то неприкаянная.
Я спросила: чего тебе?
И почти сразу сообразила, что никого похожего в доме нет. И почти сразу у меня вся шерсть встала дыбом, несмотря что девчонка симпатичная. Посмотрела на Глеба: он молча чесал руку возле локтя.
Утром сказала про нее Соне. Соня сказала: я ее тоже видела. Только никому не сказала. Подумают, что с ума сошла. А никто не подумал. Видели почти все. И почти все, кто видит, сначала спрашивают: чего тебе, а потом понимают, что никого похожего в доме нет. И никто не умеет уходить в стену. Там, где видят, ставят блюдечко с молоком и кладут конфету. Или яблочко. Или мандаринку. Конфету девочка не берет, а молоко постепенно выпивает. Во всяком случае, оно не преобразуется в простоквашу, а на блюдечке остается белый след. Соня ее жалеет. Говорит, что девочка кого-то не простила, от этого не может уйти и мучается. Прощать и уходить надо вовремя.
Привидения есть и в других домах. У Джавана злое. Ломает ему водопроводный кран и взрывает лампочки. Джаван кладет для него чеснок, а рядом тоже конфету. Считается, что чеснок усмиряет домашний дух, если он злой. А конфета на десерт.
Почти у всех духи не свои, даже не соседи. Погибших соседей помнят. А влетают и поселяются случайные, которых никто не знает, из брошенных домов в чужих поселках.
Этим летом девочку увидела Оксана, громко спросила: чего тебе? а потом почему-то оскорбилась, пришла жаловаться и боялась ночевать. Наши сказали – показалось, и стеснялись в виду Оксаны с ее претензиями поставить девочке молоко с конфетой. Поставили блюдце в нашей комнате, а она почему-то не нашла или просто не захотела пить у нас.
А осенью мы увидели совсем особенное. Привидение ХХI века. Никто даже не знал, что бывают и такие. Играли в МАФИЮ, и было уже около четырех часов. Над столом горела лампа и дымила спираль от комаров, а улица была совсем не освещена, и в полной темноте видно, как сыплются звезды в той стороне, где горы. Внезапно заискрит, чиркнет и посыплется, и если б в чей-то мандариновый сад, можно было бы пойти и насыпать себе в карман. Но не долетали.
А потом вдруг мимо забора медленно и мощно проехала машина с освещенными шашечками такси, вся в оранжевом свете и видно, что очень дорогая. И кто-то вслух сказал: 999.
Цифры были на номерном знаке и почему-то виден был номерной знак, хотя машина ехала за забором. Вышли на нее посмотреть: улица видна из конца в конец, сильный прохладный ветер, пахнет пылью и нет никакой машины.
Вернулись за стол и стали ждать, вдруг она проедет еще раз. И она проехала: с оранжевыми шашечками такси, красивая, с номерным знаком 999.
Алёшка сказал: иномарка.
А Хагба уточнил: мицубиси лансер.
Опять вышли посмотреть – и не увидели никакой машины.
Интересно, что видели ее только мужчины и я, а Олеська с Аней и Ширван-шах  не видели и говорили – мы их разыгрываем. Или все враз уснули и машина нам приснилась. Хотя спал один Ширван-шах. Стали ждать, когда она проедет опять. Красивая, мощная, безмолвная. И она проехала, но как-то тускло, как будто нехотя, и опять ее увидели только те, кто видел раньше.
И всё. Больше ее не видели. И что это было, никто  не знает.  А местные ребята не любят об этом говорить. Не любят мистику. Когда привидений больше, чем местных жителей, люди чувствуют себя совсем потерянными.

Глава шестая

Помирилась с Ириной Николаевной, алёшкиной свекровью, немножко бывшей, но, как оказалось - свекрови бывшими не бывают. Мы с ней попили кофе – и она сказала, что со мной ей удобно дружить против лёшкиной мамаши, которая отдыхала у нее летом и так достала, что Ирина Николаевна начала с симпатией относиться к опальному Алёшке, а заодно и ко мне, поскольку её дочь, которую он бросил, очень удачно вышла замуж за богатого неприятного мужчину, родила Мишку, и у них теперь три квартиры: в Сургуте, в Москве и в Киеве. А четвертую они купят в Эйлате или в Сочи. Ленка хочет в Сочи, но Ленку никто не спрашивает.
В новейшей ленкиной истории Ирину Николаевну удручает то, что богатый зять ни разу к ним не приехал и не зовет к себе, а Мишке сделали обрезание. После этой фразы мы с ней начали почему-то обниматься, а если б она заплакала, то мне полагалось бы стирать пальцами слезы с ее лица и говорить, что Ленка заслужила такое счастье после неудачного замужества с Алёшкой.
Женщины любят солидарность, если их что-то удручает. ИН спросила, как я ко всему этому отношусь, и я честно ответила: не знаю.
Жалко было поссориться с ней сразу после того, как помирились. Я спросила: Лена счастлива в трех своих квартирах?
- А кто об этом  думает?
Я сказала, что я думаю. Мне почему-то счастья все время хочется.
Решили, что Ленка счастлива, иначе бы не родила Мишку. Она человек продуманный. А я – нет. Поэтому у нее три квартиры, а у меня – одна.
А потом ИН рассказала про маму Глеба и Алешки, которая целый месяц отдыхала у них в Агое и рассказывала печальную историю Глебова падения: - У него ведь очень удачный бизнес был. В нем были задатки человека, способного сделать успешную карьеру. Он ездил кататься на лыжах только в Андалузию и не представлял, что можно кататься на других спусках, для него это был очень низкий уровень. У него в Андалузии был свой круг и женщина с очень успешным бизнесом. Он мне показал ее фотографию – мы с ней как две сестры похожи.
А потом его будто сглазили. Он забросил лыжи и стал ездить к этим… кто там они, грузины или армяне. Я даже ездила на отчитку к оптинским старцам и познакомилась с совершенно чудным старцем, он мне сказал: вы знаете, вам остается только молиться Богу. Если человек разлюбил ездить в Андалузию, то убедить его полюбить опять это место можно только усердными молитвами. Молитесь – и вам прибудет. Дал мне текст молитвы, чтобы Господь послал мне терпение пережить тяжелые времена и еще спасти как-нибудь Алёшу.
Ради Алеши я ездила к одному нашему святому старцу, потом еще к ясновидящей, заказала Сорокоуст, купила сорок свечей, пожертвовала на церковь, и старец мне пообещал, что за мальчиков будут молиться сорок дней в сорока монастырях. А ясновидящая ужасную вещь сказала: что у каждого человека есть два возраста. Один физический, а второй психологический. Так вот у Глеба психологический возраст намного опередил физический и психологически он чувствует себя глубоким стариком на семьдесят лет, поэтому его ничего не интересует. Его как можно скорее нужно привезти к ней на отчитку, а вот как заставить его поехать? Он же слушать не хочет даже. Он мне говорит: мама, ты витамины пей, тебе легче станет.
ИН: - а я смотрю на нее и думаю – ты повзрослеешь когда-нибудь? Уже и пацаны твои выросли, и бабкой тебя сделали давно, и внучка прабабкой скоро сделает, а ты все как пятилетняя.
А потом сказала: вот знаю, что Алёшка дурак и с ним невозможно жить, а он в сердце у меня живет, - и постучала себя пухлым кулаком по левой груди.
Умная. Понимает, что счастье и продуманность – две разные планеты.
Я подумала: как удачно, что Соня ее не слышит. И, кстати, Тёщечка. Тёщечка тоже ее бы не поняла. Хотя безусловно подумала бы: умная!

НОВОГОДНИЕ КАНИКУЛЫ В АБХАЗИИ
На новогодние каникулы приедет Глеб, и мы утрындим в Абхазию. Шамиль с сыновьями и Алёшка встретят его у нас в Туапсе,  и Шамиль поведет машину.
Когда мальчики со своим папой и Алешкой влились в квартиру – как будто стая грачей влетела. Два кавказских мальчика способны галдеть как пионерский отряд. А позже приехал Глеб в красном колпаке Санта-Клауса и укрепил в них чистую веру в русского Дед Мороза. Мальчики радостно встревожились и свято в него поверили. Глеб вручил всем большие глянцевые коробки с конфетами и отправил мальчиков искать другие подарки.
Главной фишкой была серая ушастая шиншилла-мальчик - с крепеньким коротким хвостом и горбоносенький,  а также белый, в кремовых пятнах тихий кролик-барашек в отдельной клетке,  и ещё куча корма, опилок и темного песка для купания шиншиллы.
Шиншилла живет в клетке со вторым этажом, горками, бассейнами, витыми трубами-переходами на первый, а кролик помещался в низком фруктовом ящике, с расчетом довезти его до Посёлка и  поселить в одной клетке с хомяком.
Кролика везли Магеллану, большому любителю декоративной домашней живности. Подарки мальчики не нашли, потому что  Алешка их как-то очень надежно и ловко перепрятал.
- Леху сейчас убью, - сказал Глеб и пошел искать Алешку. Алешка был в кухне и резал сало.
 – Ты видишь, я сало режу? – строго сказал он Глебу. - Какие могут претензии к человеку, который режет сало?
Глеб тотчас забыл про подарки, жахнул с мамой и Лешкой по стопарю водки  и начал закусывать холодцом и салом, а мы с мальчиками продолжали искать подарки – и наткнулись на стоящий за попугайской клеткой фруктовый ящик с кроликом. Попугай научился говорить кролику: ты мой сладкий! Кролик молчит, но по ощущениям действительно очень сладкий. И предназначен не мальчикам Шамиля, а их другу Магеллану. Они заспорили, что кролик – им, а всё остальное пусть берет Магеллан.
Правда, когда увидели шиншиллу, то перестали спорить и стали ее разглядывать, как диковинного, немножко опасного пришельца. А я увидела, что кролик обаятельнее. Он мне с самого начала показался обаятельнее шиншиллы, и если бы мальчики прикипели к кролику, то пришлось бы оставить кролика им, а дорогую шиншиллу с ее сложным приданным и инструкциями, как за ней ухаживать, чтобы она не скучала, не лысела и не впадала в депрессии от комплекса ненужности и от перекорма - подарить Магеллану, на руках которого десять соток мандаринового сада, и который тоже мог не понять, почему ему ушастый пришелец, а обласканным братьям Званчба – кролик-барашек с закрученными рулончиками ушками.
Но мальчики – вещь в себе и весьма непредсказуемая. Ушастая серая шиншилла поразила их больше, чем безобидный кролик, и, разглядывая ее через прутья клетки, они стали совещаться, захочет она дружить с джунгарскими мышами или начнет их есть.
Все-таки им в равной степени понравились кролик и шиншилла. Шиншилла, правда, чуть-чуть побольше: экзотику они почуяли сразу, и первое время, когда им твердо объявили: вам шиншилла, а Магеллану кролик – воспитанно радовались своей шиншилле, и она искусала им все пальцы, пока мы догадались найти им кожаные печатки.
Кролика запретили брать на руки и тискать, чтобы мальчики не успели к нему привыкнуть.
Я нажарила в дорогу говяжьих стейков, три из которых в итоге скормили коричневой собаке на трассе. Собака очень большая и худая, по манере совсем щенок. Прыгала и глотала налету. Алешка сказал, что пса, наверно, зовут Апокриф. Глеб возразил: не умничай. Шарик его зовут.
Собака на Шарик отозвалась, начала прыгать выше наших голов и на высоте лязгать челюстями. Звук получался полый, влажный.
Когда поехали, шиншиллу держал под курткой  Зорик, а у Давида тем временем родилась нехорошая мысль, и он начал осторожно проверять, какой она может вызвать резонанс. Дорога - сплошные серпантины, мальчики законопослушно сидели сзади, пристегнутые каждый своим ремнем (Давидик в детском кресле), и времени для мыслей было у всех  достаточно. Идею заполучить вместе с шиншиллой кролика Давид обкатывал до Аше, после чего не совсем уверенно объявил: Магеллан говорит - сильно не люблю зайчики. Самого детства зайчики не люблю. Что такое, говорит, самого детства зайчики сильно не люблю.
Глеб сказал: вот и хорошо. Теперь полюбит.
Давид поежился, посмотрел на брата, который не собирался отдавать ему шиншиллу  раньше Лазаревской, и сделал второй неуверенный заход: говорит - что делать, что я так зайчики сильно не люблю?
-  Давид, - влиятельно объявил Шамиль. – Я тебя побью.
- На руках нельзя подержать? Нет? Нельзя?
- Нельзя.
- Самого детства зайчики люблю. Никто не дает подержать руках. Самого детства удивляюсь: так зайчики люблю – и никто не дает руках держать.
- Давид, - влиятельно повторил Шамиль.
- Пусть тогда Азика Биштова мне отдаст.
Так мы узнали, что шиншилла называется Азик Биштов.
Я думала – будет много скандалов с ее именем, в результате чего она так и останется шиншиллой, но с самого начала оказалось, что ее зовут Азик Биштов, никто с этим именем не путается и не переименовывает. У Зорика на руках были часы и он по часам следил, чтобы шиншилла была по очереди у него и Давида ровно по 15 минут. Вместе с шиншиллой передавались кожаные перчатки, потому что шиншилла цапала.
- Что такое? – возразил Зорик. – Аше еще не проэхали, а он уже говорит: Азика Биштова отдай.
- Как не проехали? Мусорные баки уже проехали.
- Как можно жить таким человеком одной семье? Мусорный бак увидит – сразу говорит: Азика Биштова отдай!
- Анзор, - влиятельно произнес Шамиль.
- Откуда Дед Мороз знает Магеллана?
- Дед Мороз знает всех.
- Магеллан его никогда не видел. Дед Мороз тоже его никогда не видел. Зачем он зайчика ему хочет подарить?
- Давид! Я тебя сейчас висажу на трассе и ты бистрым шагом за машиной побежишь. Даже зеркало заднего вида на тебя смотреть не буду до самого Сухума.
- Пойду посмотрю – зайчик тоже еще не умер? – сказал Давид, перекинулся через спинку сидения в багажник, увидел пустую клетку и загалдел, как сойка. Смирный кролик сидел под кофтой  Алешки и Алешка не собирался им делиться. Давид приготовился реветь и выбрасываться из машины наружу искать кролика, и Шамиль в третий раз сказал: Давид.
Имя прозвучало как соломонова труба, если Соломон вообще трубил.
Алешка показал из-под кофты кролика. И мимикой дал понять, что не отдаст. Давид повздыхал, помаялся, влез головой ему под кофту и не вылезал до Лазаревской.
Шамиль ездит быстро и плавно, как по шелку. Глебу безразлично, как ехать, лишь бы доехать, он старается ничего не нарушать и следит за знаками. Алешка ездит, как ему надо, не обращая внимания на знаки, разметку и встречные машины, в манере, которую мы называем лётает. И только Шамиль умеет водить Икстрейл, как Ясон вел Арго к берегам Эллады.
В Лазаревской остановились у кофейного автомата и выдали мальчикам деньги на горячий капуччино, который ради завораживающего ритуала смотреть, как автомат ставит на подносик стаканчик, шуршит, затем вдруг выпускает длинную дымящуюся струйку кофе и при этом сверху мигает зелеными буквами и цифрами, налили восемь стаканов.
Лазаревская веселая, оживленная, в ней уже бахали петарды и праздновали. По всему пути праздновали Новый год и мы ехали сквозь праздник как по бесконечному расцвеченному туннелю, украшенному елками и иллюминацией.
***
- А кто мне лижет живот? – спросил Алешка.
- Давид! А ну-ка вилезь оттуда! – велел Шамиль.
- Это зайчик лижет, я тихо сижу.
- Давид! Вилезь оттуда, чтоб я голову твою тоже видел, да.
- За дорогой люччи смотри.
- Давид! Вилезь и сядь прямой спиной. Сделай так, чтобы я тобой гордился. Чтобы даже русские милиционеры тобой гордились.  Сказали: какой хороший малчик – сидит ничего не нарушает.
 Давид вылез из-под лёшкиной кофты, сел очень прямо и начал смотреть, к чему придраться.
- Зорик, дай ему большого мишА держать. Зорик, если ты глухой, я тебя полечу сейчас.
- Что ты говоришь: дай ему ему мишА? Азик Биштов спит. Я не собираюсь его будить, если он не может ровно прямой спиной без Азика Биштова сидеть.
- Зорик, ты сейчас вместе с большим мишОм вийдешь из машины. Не могу уже на это смотреть!
- Это обязательно так всем орать? – спросил Алешка. – А то давайте я лучше выйду.
- А ты что, потеешь? – спросил Глеб.
- А как ты думаешь, когда вас столько сюда набилось.
- А чем ты потеешь?
- Что значит, чем я потею? Организмом.
- Ты не понял глубины моего вопроса. Если ты пил чачу, и заяц опьянеет от твоего пота, то запоет ачару. Если ты пил водку из бутылки «Русская слеза», заяц запоет наныкяру.
- А ты не понял, что в бутылке «Русская слеза» была чача? Что во всех бутылках во всех юлиных шкафах если не чача, то изабелла? Никакого позитива этот заяц просто по определению не сможет петь.
- Зорик, ты уже отдал мишА брату?
- Поспит, потом отдам.
- Пусть у меня поспит!
- Я не понимаю, почему ти без Азика Биштова не можешь прямой спиной сидеть!
- Часы посмотри! Это ты без Азика Биштова уже сидеть должен. Перчатки тоже давай. Хароший мишка, хароший… Тёпенький такой.
Зорик, который отдал шиншиллу брату вместе с перчатками, от огорчения начал тихонько подвывать.
- Под кофту его не прячь. А то он печенку кушать тебе начнет, - сказал Шамиль.
- Да он вообще не умеет с ним сидеть!
- Зорик! Ми все тебя уже очень долго слушаем. Помолчи уже, - попросил Шамиль.
Переехали пост и вспомнили свою манеру радоваться каждому знакомому указателю, каждому эвкалипту в темноте. А за постом почти пробка, машин немеренно. Мальчики по очереди садились за руль, причем старались это делать вместе с шиншиллой. Зорик говорил: Азик Биштов тоже хочет джип управлять. Но Азику Биштову руль никто не давал, и он тихонько сидел на груди у того, кто не вел машину.
Кстати, имя пошло от ТВ «Музыка Юга. Девятая волна», которое ловят южные республики. Там не бывает никаких новостей, а только музыка, СМС-ки внизу экрана и Азик Биштов поет раз тридцать в день в шелковых штанах.
Гагрская колоннада была украшена лампочками, около нее стояло много машин и какие-то люди кричали и взрывали петарды. Мы вышли, покричали и попрыгали вместе с ними, повзрывали свои петарды, и Глеб побегал по пляжу в одних трусах.
Нам вручили стаканчики с дагестанским коньяком и по мандаринке. Глеб сказал: смешные – в Абхазию с дагестанским коньяком. Они возразили, что не смешные, а что есть, то и привезли: бородатый Юра работает кардиологом, и пациенты любят дарить ему дагестанский коньяк.
Мы выпили коньяку, со всеми переобнимались, поклялись в вечной дружбе, дисциплинировали Глеба, сели в машину и поехали. Включили радио и начали удивляться, что дагестанский коньяк на нас не действует. Настолько мягкий, что даже я ничего не чувствую.
Отъехали минут семь, начали громко петь «чтобы ты не намокла, я буду твоим плащом» – и почувствовали, что всё же действует. И больше всего на Глеба. Выразилось это в том, что он вручил Алёшке очень мятое и грязное нераспечатанное письмо с красным штампом московского кадастрового комитета, а Алёшка строго сказал: я отказываюсь его получать, и Глеб официально потребовал: тогда пишите отказ.
Алёшка сказал: - я ничего принимать не буду, - и обиделся. Начал отбирать у Давида шиншиллу, и шиншилла его цапнула за палец. Я поняла, насколько все пьяные, когда увидела, что здоровенный тяжелый джип Ниссан Икстрейл ведет десятилетний Зорик, а Глеб, между ног которого он сидит, поёт, щекочет его под мышками и мешает ему вести машину.
***
Чтобы выглядеть Дед Морозом, Глеб надел темно-синий с красным кантом халат английского яхт-клуба и раздавал в нём подарки. Халат распахивался, и под ним была видна майка и синие московские джинсы, но вместе с красным колпаком на Дед Мороза всё же было похоже, поэтому все радовались.
Однажды я рассказала Глебу, как мы с десятилетним Данечкой ездили в Великий Устюг к Дед Морозу, и он всем, независимо от возраста и пола, дарил одинаковые сундучки с конфетами, и как я обрадовалась, когда мне, как маленькой, подлинный, настоящий Дед Мороз подарил мой собственный сундучёк с конфетами, о котором не нужно было всё время спрашивать: Дань, дай я посмотрю! Дань, можно это съесть?
И когда Глеб усвоил этот урок и стал каждой женщине, каждому мужчине и каждому ребенку возить одинаковые коробки с московскими конфетами, похожие на шкатулки с драгоценностями, то оказалось, что именно эти коробки больше всего радуют взрослых женщин. И ничего удивительного в этом нет, потому что сумку, и шарф, и крем, и даже мобильник она пойдёт и купит себе сама. Но чего она никогда себе не купит – так это коробку за шестьсот рублей с толстым улыбчивым котом в джинсах и с гармошкой.
Среди ночи я вдруг заметила, что Дианка сидит в моем серебристом плаще, который мал ей в груди и не застегнут. Я удивилась, что она без спроса взяла мой плащ и сидит за столом, а утром Глеб сказал, что он сгоряча ей этот плащ подарил.

ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ
Проснулись в седьмом часу утра от голода. Когда всю ночь ешь, то чуть свет просыпаешься от голода и опять начинаешь есть.
Мальчики воздвигли здоровенную клетку с шиншиллой среди общей комнаты и перегородили ею ходы и выходы. Лёшка вышел в халате. А Зорик недовольный. Я спросила: что?
- Нельзя вислоухий кролик тоже себе оставить? Магеллан говорит: вислоухие кролики не люблю. Вот так чешется вот тут.
- Пусть чаще моется.
Глеб распорядился: Магеллана зови!
Мальчики стали демонстрировать дурное расположение, и он повторил: зови Магеллана, я сказал!
Слова прозвучали как архангельский глас, и он засмеялся и сказал: прикольная республика, да?
Почему-то, чтобы любить эту республику, ему нужно приводить для этого какие-то основания.
Мальчики стали одеваться.
Глеб сказал: по телефону.
Мальчики что-то пробурчали, видимо, с телефонами проблема, скорее всего, нет денег, ушли и вернулись с Магелланом.
Тем временем Глеб совлёк с Алёшки синий халат, надел его вместе с красным колпаком Санта-Клауса и опять стал изображать немножко английского, немного яхтенного дед Мороза, а сонные девчонки маячили за его  спиной в расчете на новые подарки.
Пришел Магеллан и принес охапку желтых тюльпанов. Не три, не пять и не девять, а двадцать или тридцать: яркие, желтые, раскрытые, как в детстве, и с совершенно весенним свежим запахом.
И это был самый удивительный подарок на Новый год. Самый неожиданный. Все на них смотрели и боялись, что завянут. Но тюльпаны стояли. Выстояли! Восьмого числа мы уезжали, а они всё еще стояли, только листья обвисли собачьими ушами.
Мы вручили Магеллану его пакет с подарками и конфетами. Он радостно покраснел и стал стесняться. Ему велели надеть серую олимпийку с цифрой 36 на каждом плече, он смотрел на Глеба в небрежно завязанном халате, из-под разъехавшихся пол которого были видны московские незагорелые ноги, и восхищенно радовался. Потом увидел нежного кролика у меня в руках, стал очень серьезным, перестал радоваться Глебу, вспотел и начал выворачивать шею в мою сторону.
Глеб сказал: терпи, я подробный Дед Мороз. Так кто у нас вислоухие зайчики не любит?
- Кто не любит? – удивился Магеллан
- Я первый тебя спросил!
- Кто не любит – пусть мне отдаст.
Он так переживал, что кролик достанется не ему, что взмокли даже кудряшки на шее. И когда взял кролика в руки, опять весь покраснел, прижал к лицу и пытался съесть, так что пацаны, которые очень ревниво отнеслись к тому, что теряют кролика, забили тревогу и Зорик сказал: он его скушает сейчас, да?
- Зорик! – влиятельно произнес Шамиль.
- Что Зорик, да?
- Это его крол. Пусть делает с ним, что хочет.
- Так он его скушает сейчас!
- Пусть кушает.
После завтрака мальчики со всем зверьём попадали на ковер, который стелят осенью, а весной скатывают в рулон и ставят в угол. Иногда рулон падает, взметая пыль, паутину и серых бабочек. Раза два его стирали в морской воде, мокрым он весил килограмм двести, а сухим пах морскими водорослями.
Шиншиллка при виде кролика взмыла на метр вверх, зацокала и дала понять, что кролик ей не нравится. Хомяк и джунгарики родня, а кролика около себя она не понимает. Мальчики обрадовались и предложили Магеллану два свои конструктора «Лего» за его зайца. Магеллан обиделся и засобирался домой. Шамиль веско сказал: Зорик, мне не нравится, как ты  смотришь на его зайца.
Зорик сказал, что пошутил, и принес клубничное лукошко, в котором кролик улёгся на боку, как арабский шейх. Магеллан со своим конструктором и конфетами лёг немножко отдельно, закапывал прямой носик в светлую короткую шерстку кролика и тихо говорил: Цуля.
- Цуля это что?
- Зайчик.
- Его зовут Цуля?
- Цууля.
Братья Званчба официально ходили к нему в гости на два шага в сторону, и Давид вспомнил, что есть какой-то мужской российский праздник, по времени совпадающий с цветением мимозы, который у них не празднуется, но в который в прошлом году они наполучали подарков. Глеб подтвердил, что есть. А розовый от удовольствия Магеллан сказал, что у них в школе есть мальчик по имени Робинзон.
- А отчество?
- Загирович.
- Робинзон Загирович?
- РАбинзон.
Ну, это бывает. Магеллан, строго говоря, тоже с одним Л, хотя мама настаивала на двух. В ЗАГСе решили, что имя вполне экзотично и с одним.
Каждый в отдельности высыпал на ковер конфеты из коробки с рыжим котом и совершенно в нашей детской манере складывал друг к дружке одинаковые. Выбирали самую интересную и съедали, а фантики расправляли и прятали в учебники.
Я свои фантики куда только ни прятала: и сейчас бывает, откроешь книгу – а в ней забытые фантики 20 и 30-летней давности. Раритет уже.
Девчонки Ширвани, как большие, с утра в сапогах и слегка накрашенные, держались свысока, потом со своими коробками монументально улеглись на пол (вот оно чё, озадаченно произнес Алешка), высыпали конфеты и стали загораживать их от пацанов грудями и локтями.
Дети и Новый год,  дети и Рождество очень идут друг другу. Детские голоса, голые плечики в сползающих горловинках новых футболок, детская, немного напряженная, торжественная манера разглядывать подарки и по-новому, празднично все чувствовать, переживать и обсуждать, – очень праздничные и если в доме дети, настроение праздника идет от этих детей, которых хочется щекотать и дергать за волосы. От них идет легкое сияние, тихое, как новогоднее утро, и нежное, как Рождество, когда в самом воздухе разливается Свете тихий.
***
Первый день Нового года: дети едят конфеты. Ходят по двору и едят конфеты.
Дочки Ширвани (Дианка через неделю выйдет замуж и уедет жить в Келасур) успевают трещать о будущем дианкином муже и мальчике из Дранды, который нравится Анжелке, а ему нравится тихая красивая Лали, он ей подарил розу и змею, а с Анжелкой по мобильнику говорит вызывающе и грубо, но Анжелке нравится именно этот мальчик, она припрятала для него чучелко совы, сделанное из шишек и стружек, натырила конфет у мальчиков, нервничает, звонит на мобильник, а мальчик нестерпимо хамит.
После каждого звонка она печально жует конфеты и обмеряет бедра старым портновским метром. В школе на домоводстве ее учили измерять полуокружность груди, талии и бедер. Но талия сейчас никого не интересует, потому что штаны и юбки носят очень низко.
Два её главных интереса: конфеты и мальчик из Дранды живут вровень, как два дерева в обнимку.
Я спросила, как зовут мальчика, она гордо и печально ответила – Алмаз.
Я сказала: ух ты, но Соня возразила, что всё не так просто, - в имени мальчика на конце не «з», как положено, а «с».
- Старинный арабский имя, - печально прокомментировала Анжелка.
- Никакое оно не старинное и не арабское, а захотели назвать Алмазом – и назвали. А как никогда не умели писать «з» в конце, потому что плохо учились в школе, так никогда и не научитесь, - возразил Алешка.
У меня на джинсах был ремень старинного вида из толстой шелушащейся кожи, с чеканками и большими цветными каменьями, как будто его носила лермонтовская Белла, а после Беллы кавказский головорез, у которого половина каменьев потерялась. Я его купила на распродаже в уличной лавке за 50 рублей (очень понравилась цена) с намерением как-нибудь украсить стену или шкаф; оказалось, что он прекрасно украшает джинсы, а глаза кавказских девочек при виде этого ремня блестят очень ярко и мечтательно.
Я его сняла, отдала загрустившей Анжелке и сказала, что он принесет удачу. Она поверила, продернула ремень в свои джинсы, пересыпала конфеты в сумочку с чучелком совы и убежала в Дранду.
Удачу ремень ей действительно принес. Домой ее привез на мопеде симпатичный тощий Алик, которому Соня сказала: иди, дитё, я тебя покормлю, а про Алмаса Анжелка сказала, что он козел.
В час дня Глеб задал интересный вопрос: сколько конфет может съесть за день десятилетний мальчик.
Вечером получил ответ: ВСЕ.

В полдень приехал Вахтанг Хагба, и все домашние мужчины побежали переодеваться, чтоб ехать в гости. Ожидая, пока наши мужчины оденутся, Вахтанг  пальцем написал на заднем пыльном стекле глебовой машины «Хочу домой в Японию», и шамилевы сыновья вместе с Магелланом сломали головы – почему в Японию. Как только все уехали в тойоте Хагбы, стало камерно, тихо-тихо. Мальчики вынули из холодильника два кило сосисок, нащипали высокой петрушки в огороде и ушли на пляж. Мы подумали – и пошли за ними. С чайником!
На пляже среди древесного мусора много оранжевых мандаринок, которые принесли речки и ручьи, море их поболтало, просолило и выбросило на берег. Они съедобные, но соленые. И никто не ест. Много чистеньких сытых чаек.
Раз в год бывает, что так спокойно сидишь, и даже мобильник не звонит, потому что понятия не имеешь, где его оставила. Соня подарила большую шаль, которую связала крючком из черных и белых цветов. У меня никогда не было большой шали. Оказалось – удобно. Закутаешься – и просторно, тепло, как в домике.
Пришли чужие ребята, по-праздничному чуть-чуть замедленные, и долго совещались, чего им больше хочется: побить наших мальчиков и отнять сосиски или войти в контакт и съесть сосиски вместе.
Учитывая четверых взрослых, решили не бить. Даже поздоровались. Но сосисками их не угостили. Ребята немножко знакомые, но не родственники, случайно на нашем берегу, и мальчики с ними не дружат.

ВТОРОЕ ЯНВАРЯ
Приехали братья Джопуа со своим коньяком и яблоками черкесский ранет. Яблоки в черных пятнах, которые можно соскрести ногтем. Немножко непонятно, зачем их есть, а тем более немытыми, но вместе с яблоками Гвидон с Фридоном положили на стол розовую салфетку – тоже с пятнами и такую же грязную, как яблоки. Ею полагалось вытирать яблоки и есть. Такие шершавые розовые или голубые салфетки продаются по две и называются «чистюля».
Мы с Глебом из вежливости съели по жесткому холодному яблоку, а Соня убрала яблоки со стола и выставила свою еду.
Братья запели. Я ожидала, что они запоют жалобный негритянский блюз, а они запели Народную кавалерийскую, хотя Алёшка утверждает, что негры лошадей не любят, поэтому в кавалерии не служат. Братья заспорили, что если их призовут в кавалерию - то они пойдут, и мы с Алёшкой согласились, что конечно пойдут: куда ж кавалерии без Гвидона с Фридоном Джопуа.
Я попросила их спеть Щиищ наан, они запели и затанцевали совсем особенно. Если негр начинает петь, то большие пухлые кисти длинных рук очень приятно движутся около колен и отбивают такт.
Приехал г-н Хагба и искренне удивился: что такое, куда я попал - у вас негры за столом!
Я начала знакомить его с негритянскими ребятами, а все  начали хохотать и обниматься. Оказалось, Фридон с Вахтангом вместе учились в школе, и у Вахтанга это дежурное приветствие: что такое, куда я попал – у вас негры за столом!
На улице + 22, но все умные и богатые девчонки, которые роскошно учатся в Сочи, ходят в уггах, а все бестолковые и бедные им завидуют.
На улице + 22, но наши матрёшки надели угги, передрались из-за пижонской куртки Глеба, накрасились в доме соседской девочки Тамиллы (краситься дома Ширван-шах им строго-настрого запретил, сказал у-бю!) и одна в черном мужском пуховике, другая в легкой открытой кофточке, обе в уггах, пошли производить хорошее впечатление на мальчиков.

ТРЕТЬЕ ЯНВАРЯ
Когда третьего января садишься в машину, то открываешь дверцу - и смотришь в нее, как в нору. Внутри оказывается плюшевый заяц, подвешенный под приборным щитком, смятый клетчатый плед, подушечка, пижонский пуховик Глеба на полу между сиденьями, двухкилограммовый копченый лосось, про которого все забыли, пропитавший салон очень приятным запахом, две раздавленных на сиденье мандаринки, фантики московских конфет размером с носовые платки, забытый и немножко драненький дирижабль желания, две пустые коробки от петард «Корсар» и «Поцелуй смерти», чья-то пыльная шапка, о которой никто не хочет сказать «моя», и две пустые баклажки из-под живого пива, которым страшно обрадовалась Соня, поскольку они с ручками. Зачем ей баклажки с ручками, она не знает, но продолжает радоваться.
Смотришь на это всё и думаешь, как в этом хламе помещались четверо взрослых, два мальчика, шиншилла в клетке, кролик-барашек в ящике, десять глянцевитых коробок с московскими конфетами и груда других подарков.
Но как-то ехали. Даже бабулю подвезли, ни слова не говорящую по-русски, от Батальона до Бзыпты. И бабуля живет теперь в убеждении, что вечером 31-го декабря встретила на трассе настоящего русского Дед Мороза, потому что Глеб был в красном колпаке с белой опушкой и с бубенчиком, вынес ее из машины на руках (сама бы она из нее не вылезла из-за тесноты) и подарил ей коробку с рыжим котом и московскими конфетами.
***
По утрам ребята выходят в море на катамаранчике ловить рыбу. В семь, и в восемь и даже в девять часов еще темно, в небе мигают звезды, тонко кричат ночные птицы и стрекочут дневные птички, которых они гоняют. В ветках больших деревьев и в кустах какая-то осмысленная живая возня и тявканье: шакалы, еноты или лисы. И на большом голом дереве обязательно поет одинокий дрозд, пение которого пахнет весной и счастьем.
Пахнет морем и свежестью, какой пахнет только ухоженный зимний сад и которую по ощущениям не вдыхаешь, а пьешь открытым ртом.
Дорогой катамаранчик с японским ямаховским двигателем ночует в доме, утром его на руках выносят во двор и ставят на стол, на котором днем пьют кофе, а затем на руках вносят в море и осторожно, как ребенка, пускают вплавь.
По утрам не Шамиль, а мы с Соней варим кофе. На столе стоят два больших термоса с отвернутыми стаканами и крышками, холодные и душистые внутри. После каждой рыбалки мы с Соней их промываем и проветриваем, чтобы убрать застарелый запах кофе, поэтому по утрам термосы чистые, душистые.
Кофе варится в двух больших турках с опаленными деревянными ручками и запекшимся орнаментом. Кофе – армянский. В Армении не растет кофе, но армяне умеют его готовить, знают, какой кофе самый лучший, и когда один из ребят Вахтанга поехал в Армению в командировку, ему подарили трехкилограммовый пакет, который он небольшими порциями раздарил друзьям, и этот кофе называют армянским.
Самое главное – не дать ему закипеть. В обеих джезвейках толстая упругая пена, которую аккуратно снимаешь ложкой и стряхиваешь в термос, а потом выливаешь в термос кофе. Ее в термосе не видно, но каждый раз говоришь ребятам: там пена – вот такая.
Соня готовит бутерброды. На них идет все, что осталось с вечера, и от привычных русских бутеров они отличаются тем, что остатки курицы, шашлыка, бастурмы и сыра мелко крошатся на разделочной доске, густо посыпаются перцем и всякой зеленью и заворачиваются в тонкие лаваши, а лаваши - в полотенце.
И всегда перед выходом, в душистой утренней темноте под большими звездами ребята постоят, послушают ночных птиц и последят глазами за их полетом. Может быть, это даже совы. Когда летит большая сова, то кажется, что она без головы. Совы летают властно.
Потом катамаранчик уходит в море и долго-долго слышен тарахтящий треск ямаховского двигателя.
Сыновья Шамиля начинают чистить картошку. Ни один из них никогда в жизни не стал бы чистить картошку, если бы не икеевские овощечистки, и хорошо, что их две, и мальчики за них не дерутся, а чинно садятся перед тазом и чистят картошку.
Ставридку и голяков по-турецки обваливают в манной крупе и жарят минуты полторы-две с головой и внутренностями. Пахнет Стамбулом, в котором на улицах стоят жаровни и красивые мальчики-эфенди с длинными пинцетами жарят рыбу, а другие красивые мальчики-эфенди продают тепличные огурцы. Выберешь себе огурец, он его очистит овощерезкой, разрежет пополам, посолит и вручит без салфетки. Идешь по Стамбулу, ешь жареную рыбу со свежим огурцом, а в Конье в это время кружатся дервиши, – и предельно счастлива.

***
Дочки Ширван-шаха утащили Алёшкин жиллетовский станок и не возвращали, пока он не начал грозить их семье межнациональной рознью. Соня подняла крик на абхазском языке – и после этого станок оказался на своем месте – с кучей застрявших между лезвиями ресниц. Точно зная, что между лезвиями застряли не ресницы, Алёшка махал станком, учил девчонок не трогать чужие вещи и дуть между лезвиями коротким и мощным выдохом, чтобы ресницы разлетались веером.
Тамрико Гвердцители в это время пела по радио удивительную песню со словами «женщина с колыбели чей-нибудь смертный грех» и «Бог, не суди, ты не был женщиной на земле», которую Алёшка мешал слушать жлобским маханием станком, а девки – сонными уверениями в том, что они ничего не брали – ни бритву, ни туалетную воду «Фаренгейт», которой он не хватился, когда искал станок, и для него стало новостью, что вместе со станком взяли еще и «Фаренгейт».
Я спросила: вы можете не орать некоторое время? Дайте человеку допеть – а потом скандальте.
Алёшка замолчал и стал слушать, а девки напустили на себя таинственность и, тихие и таинственные, как кефали в морских глубинах, убрались с глаз.
Песня была как нельзя кстати, потому что девчонки почуяли весну, которая пришла для них раньше, чем для всех, и приветствовали ее тем, что сбрили всё, что принято сбривать современным женщинам, ходят загадочные, и их не может судить ни Бог, ни тем более Алешка.
Я спросила: интересно – мужчина или женщина написал текст?
- Конечно, мужчина, - авторитетно сказал Алешка. – Он исповедовал принцип, по которому вам можно не ходить в церковь, потому что все равно грешницы!
- А по-моему, женщина. Так категорически разговаривать с Господом - на «ты» - может только женщина. А красивый текст, да, Алеш?
 - А где ты слышала, чтобы с Богом говорили на «вы»?
- Текст Марины Цветаевой, - веско произнёс Глеб.
И когда девчонки промаршировали мимо с мрачной решимостью пойти и обрести женихов, Алёшка с мрачной решимостью сказал им в спины: вон они, два смертных греха пошли.
Рождество
Седьмого января, в Рождество, поехали в Лыхны, в маленький знаменитый храм. После службы предполагалось застолье, и я не хотела ехать, но ребята сказали - пообедаем и вернемся, а Лыхны я люблю.
Глеб предупредил, что там есть девчонка размером с семиклассницу, и ей нужно купить подарок. Повезли светло-зеленую пижамку и лохматые тапки-зайчики.
На лыхнаште у храма не оказалось ни одного туристического автобуса, только торговки орехами, чаем, чачей и мальчики на скамейке вокруг четырехсотлетней корявой липы, с соколом на локте. Или это ястреб.
Я спросила: это кто?
Мальчик ответил: это наш Русик, великодушно пересадил его на мой локоть и застегнул карабин ремешка, чтобы птичка Русик не улетел в небо.
Сразу после этого они оставили нас с Русиком под корявой липой и пошли в церковь. Я хотела идти со всеми, но мне сказали – женщине можно не ходить в храм, мужчина всё сделает за нее и даже отмолит ее грехи. А я должна караулить Русика, которому нельзя в храм, потому что хищник.
Русик пресно пах холодными перьями, клекотал животом и с императорской медлительностью поворачивая горбоносую башку, испепелял меня ненавидящим взглядом каждый раз, как я попадала в зону его взгляда. Я старалась держать локоть как можно дальше от лица и чтобы он не соскучился, разговаривала с ним как с попугаем: ты красивая птичка? Красивая птичка.  Красивая птичка Русик.
Когда тяжелая хищная птица с мощными когтями сидит на локте – ощущения непередаваемые. А если ты на Лыхнаште рядом со старым-престарым храмом, к которому привязан лохматый белый козел, и не видишь ни одного автобуса - то это такое зрелое средневековье, что так бы и стояла всю жизнь посреди дивной тишины, около могильного памятника маленького гимназиста с грузинской фамилией и разбитой фотографией.
Русик очень мало интересовался беседой, нервно крутил башкой и приосанивался. Взмыть в небо и улететь он не мог, а вот если б захотел клюнуть, то по длине ремешка дотянулся бы как раз до виска, и пока нас с ним разъединили бы, раздолбал бы мне висок до самых мозгов. Более грозной и ненавидящей птицы я никогда не видела.
Подъехал автобус, из него высыпали туристы, в основном женщины в светлых шелковых штанах, которые они покупают специально для отдыха на Юге, и потянулись к храму, а одна подошла ко мне и спросила: вы с ним фотографируете?
Я сказала: не знаю. Тотчас прибежал мальчик, снял Русика с моего локтя, пересадил к тётке и впарил за полтинник. Но ощущение железного обхвата, восхитительной тяжести и вялой привычной ненависти осталось до сих пор.
Вернулись мальчики, дали мне полторы минуты на то, чтобы помолиться в храме, и повели в гости к другу, худенькому мальчику, живущему в большом доме с арками, верандами, виноградом и идеальным газоном во всю ширину двора.
В мальчике замечателен нос и тоненькие пальцы, в которых он непрерывно вертит проволочки, веточки ежевики, верёвочки, шампуры. Возле него крутилась девчушка лет двенадцати в тесных джинсиках, вышитых цветами и жирафами, в черной, агрессивного вида самурайской кофте с высокими жесткими манжетами, несколько раз перепоясанная широким поясом с большим бантом на спине, и в непременных, немножко стоптанных уггах со сложными узорами. По виду младшая сестренка, оказалась – жена Эвелина и притом девятнадцатилетняя.
Сразу после нас пришел ее брат со скейтом, который она вынесла на улицу и начала кататься. Муж вышел следом и укоризненно вразумлял вернуться в дом и занять гостей. Но, во-первых, не настаивал, во-вторых, её четырнадцатилетний брат Заур весело и охотно делал всё, что в русских домах делает хозяйка.
Больше всего ему нравилось нырять с кувшином в подвал и приносить оттуда домашнее вино. Кувшин в подпалинах, изабелла на воздухе душистая, пузыристая, как легкое шампанское. Пахнет разогретой солнцем виноградной беседкой, с которой зрелым летом сыплются на голову пыльные листья, сухие пауки и спелые кисти винограда, сладкие, как мед. И всё хозяйство, включая лайку по имени Сургут – легкое, молодое, как шампанское.
Парни сначала заманивали девочку во двор, а потом согнали со скейта, стали ездить на нём по очереди и поразбивали коленки и ладони, которые давали полизать лайке.
Девчонка убежала смотреть подарок, надела пижамку с тапками, ходила по комнатам и восхищенно разглядывала себя в старых зеркалах. Мужчины вернулись в дом побитые, со скейтом. Пока они мыли руки, шумели и готовились садиться за стол, мы с ней вышли со скейтом за  козой. Она в тапках и пижамке. Коза была привязана на соседней улице, я шла пешком, она ехала на скейте с веревкой, на которой трусила белая с большим выменем коза, и сосед Илларион подарил нам двух форелей и одну голову и хвост на уху.
Когда нас позвали за стол, Эвелина очень неохотно переоделась в свои джинсы и самурайскую кофту с бантом.
Обед языческий. Сначала огненное харчо с черносливом, зелень на ржавом подносе, розовая от свеклы маринованная капуста в алюминиевой кастрюльке, вино и айран в подпаленных керамических кувшинах очень антикварного вида и в большом ковшике с утятами тусклые маслины, не рассольные, а как есть, горьковатые, сморщенные, обсыпанные крупной солью. Берешь двумя пальцами и ешь, сплевывая соль. Сначала горько и странно, а потом начинает нравиться.
После харчо братик принес столовский поднос с большими глыбами дымящегося мяса с изливающимся из костей нежным мозгом.
Харчо ели из мисок, салатниц, ковшиков с обломанными ручками и совсем без ручек. Такое впечатление, что в доме принципиально нет посуды, но харчо отменное.
Юный муж важно рассказал, что посуды действительно в доме нет. Однажды он приехал с работы, маленькая жена с подружкой смотрели мультики, а вся посуда стояла в кухне немытая.
На другой день посуда была по-прежнему немытая, зато у жены  волосы были заплетены в африканские косички, в них было вплетено штук двести шелковых ниток, и жена объяснила мужу, что ей не нравится мыть посуду. Всё другое в семейной жизни ее устраивает, а мыть посуду она не любит.
Юный муж составил пирамидой все грязные тарелки, поднял над головой и хряснул на пол, одним махом сняв проблему грязной посуды и воспитания маленькой жены, которая испуганно чирикнула и полюбила рассуждать с гостями о том, что ей нравятся большие тарелки в розочках, мелкие в клубничках, совсем маленькие – с маками, и когда у них появятся свободные деньги, они всё это купят.

***
Леруа-мерленовские скамейки, которые мы с Глебом привезли в прошлый Новый год и поставили по обе стороны стола под виноградной беседкой, Соня в октябре велела занести в дом и на зиму поставить в гостинной, по которой нужно ходить очень осторожно, чтобы не цепляться за чугунные завитушки спинок.
Каждый раз, как дядь Володя собирался сесть на скамейку, Соня быстренько стелила под него несвежее полотенце, хотя за лето парадный лоск со скамеек слез и видно выцарапанное слово Галя. Любимое имя Зорика с тех пор, как он пошел в школу и увидел там девочку по имени Галя  с фамилией Макарова.
Против полотенца дядь Володя не возражает, потому что на полотенце мягче сидеть и удобней разговаривать. И все-таки полотенечко его чуть-чуть обижает, возбуждает желание интриговать против Сони и внезапно сочинить и произнести против нее замысловатый текст.
В новогодние каникулы мы вынесли скамейки под виноград, поскольку была хорошая погода и интересно было обедать во дворе.
Мы рассказали про лыхнинского мальчика, который оказался племянником дядь Валеры, и как ели из старых ковшиков. Он важно цокал языком, поднимал брови и наконец сказал: не знаю, как они женятся теперь. Где они таких девочек берут. Раньше мы сначала учились девочкой школе. Потом смотрели, что она хочет делать после школы. Поедет Сухум учиться бухгалтер или нет. Возьмут ее замуж, пока она учится на бухгалтер, или нет. Тогда все девочки были – вот они! Идет сами сильный мальчик, вносит знамя; мероприятие кончится - тоже виносит знамя. За мальчиком две сами люччи девочки идут. Под знаменем стоят. Строгие стоят! Караулят, чтоб знамя не украли. Тут юбички вот так, вот тут косы, у кого папа богатый – золотые сережки ушах висят. Гордые стоят! А ты уже большой мальчик и вдруг думаешь: что меня это так волнует, что такое - мальчик вносит знамя, виносит знамя, что я так беспокоюсь за это знамя.
Глеб спросил: - одно знамя выносили?
- А сколько нужно?
- Он правильно спрашивает. Два знамя виносили, - вмешалась Соня. – Ты как на скамейке сидишь, ничего не помнишь! Два знамя виносили: знамя Советский Союз и флаг Абхазии. Знамя Советский Союз нес Женя, у него папа полковник был, а сестра была Света, всегда колготки ГДР носила по 7-70 рублей. Мы с голые ноги бегали и чулки сеточка из Сухума привозили по рубль сорок, а она носила колготки по 7-70 рублей!
- Женщина! Кто эту историю рассказывает? Я рассказываю или ты рассказываешь?
- Тогда не говори, что одно знамя виносили. Виносили всегда два знамя. За первым знамя шли Зоя и Арданова Лина, а за вторым шли я и русская девочка Ира. Завуч нам говорил: если бы вы в ногах не путались, то шли бы за первым знамя, потому что Ира была высокий и в белый пиджак всегда ходила.
- Пиджак белый, а спина грязная. Глеб, ты можешь сказать, кто эту историю рассказывает: я рассказываю или эта женщина рассказывает?
- Так она и должна рассказывать, раз она знамя выносила. Вот если б ты знамя выносил! Кстати, а почему не ты знамя выносил? Неспортивный был?
- Сами спортивные малчики виносили. С достижениями. У меня достижения били, но по другим вопросам. Я олимпиады решал. Шахматы играл. Соня помнит. Соня, скажи, кто школе был сами луччи шахматист?
- Манана Джания была луччи шахматист.
Дядь Валера молча удивляется, делает на коленях слабый разочарованный жест руками и поднимает брови.
- Манана Джания была луччи шахматист, - повторяет Соня. – Только она маленькая была. Пятый или седьмой класс ходила, когда мы школу кончили. Сухум ездила, Тбилиси ездила, Сочи ездила, грамоты всегда привозила.
Дядь Валера смотрит на каждого в отдельности и ждет, что мы возмутимся Соней. Но Соней никто не возмущается.
- Кто мне скажет: как с такой женщиной можно жить? Сколько лет я с ней мучаюсь, почему она не может сказать, кто был луччи шахматист школе?
- Ты был луччи шахматист школе, а Манана была луччи шахматистка республике и в Тбилиси второе место взяла, привезла кубок и шахматную доску. Газете «Известия» был ее портрет с шахматной доской, газета висела на стене около учительской, и все ходили смотреть. В пионерской комнате тоже портрет под пионерским знаменем рамочке висел.
Газете «Известия» я никогда не видела твоей фотографии с шахматной доской, поэтому не говори, что ты луччи шахматист.
Дядь Валера опять поднимает брови. Ритмичное поднимание бровей значит, что жизнь пошла не в ту сторону и что-то надо менять: или жизнь, или окружение. Он разводит руками, озирается и зовет:
- Давидик!
- Это я.
- Вот мой любовь, мой солнце. Всегда удивляюсь, как у такой вредной бабушки такой красивий внук может быть! Иди принеси серого мишА, пожалуйста, чтоб я на него смотрел и эту женщину никогда не видел!
- Зорик с Азик Биштов Магеллану гости ушел. Только хомяк тебе принести могу.
- Принеси хомяк. Буду хомяк смотреть, чтобы эту женщину никогда не видеть.
Алёшка, который сидел молча и дремал, вытянув ноги под столом и уперев носки в противоположную скамейку, поерзал и серьезно спросил: - а что, абхазские девки шахматные фигуры переставлять умеют?
- Лёш, ты на каком свете? – спросил Глеб. - Ты только при посторонних такой ерунды не бряцай и не делай вид, что ты не слышал про грузинскую шахматную школу, которая на счет раз делала все другие школы.  Это были не абхазские девки, а грузинские шахматистки, которые реально были сильнее всех. Знаменитая грузинская шахматная школа.
Он чему-то ужасно радовался и я вдруг очень странно себя почувствовала – как будто кругом чемпионы, и я их знаю.
- А при чем тут Манана Джания? – спросил Алешка.
- А ты считаешь, тут всегда так квадратно было? И в Грузию летали с турецкой визой через аджарскую границу?
- Не перевозбуждайся. Я не спорю, что они в шахматы играли.
- Причем почему-то девочки. Я не помню, чтоб мальчики что-то завоевывали.
- А они и не завоевывали. Где ты видел, чтобы джигиты играли в шахматы? У джигитов нарды.
***
Давид прибежал с хомяком и встал между коленями дядь Валеры, который перестал поднимать брови, взял обеими руками яркого кудрявого хомяка, поцеловал Давида в макушку  и сказал: - вот мой любовь, мой радость! Никогда не скажет – ты, дедушка, плохой шахматист, Манана Джания луччи шахматист. Кто такая Манана Джания? Девчонка, вискочка, Канаду уехала жить. Давидик, кто тебе шахматы-шашки-нарды подарил одной шахматной доске?
- Ты подарил. Там еще штопор и пробка для вина с ручкой, чтоб не улетал.
- Поняли, как чемпионов растят? – важно спросил Алешка.
- Ты мой любовь, мой счастье. Зачем Зорик серого миша собой носит? Убежит – где будете ловить?
- Азик Биштов не убежит. Азик Биштов умный. Тоже любит гости ходить. Когда с ним не разговариваем – обижается и вот так хвостом сидит, ничего не кушает.
Алёшка сказал: - шиншиллы социальные. Они только с виду крысы, а компанейские, как собаки. Если на шиншиллу не обращать внимания, она заскучает и зачахнет. С шиншиллой нужно общаться, чтобы не зачахла.
- Если такие умные, почему вешаются?
Давидик стал несчастным, а Лёшка сказал: - а почему вообще вешаются? От невыносимости бытия.
- Лёша, что ты говоришь, что невиносимость бытия, если никто не обижает?
Однажды в ноябре джунгарский хомячёк (мышка) просунул голову между прутьев клетки, и утром его нашли окоченевшим. Осталась тоже другая мышка, которая то ночует в кудрявой шерсти хомяка, то гоняет его и мешает спокойно жить и спокойно спать. Пересадить его к шиншилле, которая умеет взмывать на метр вверх и делать в воздухе сложный пируэт, не решаются из опасения, что тогда из-за невиносимости бытия покончит с собой социальная шиншилла.
- Глебачка, что ты сидишь ничего не кушаешь? – спросила Соня.
- Жду, когда мне хомяка дадут подержать.
- Зачем тебе хомяк? Сиди кушай.
- Соня, пожалей меня уже, а! Я непрерывно кушаю с раннего утра! Можно я некоторое время не буду кушать? Можно я Давида спрошу, когда моя очередь хомяка держать?
- Давид, дай ему хомяк, пусть немножко подержит, а потом сядет и покушает.
- Мало в этой семье хомяков. Катастрофически не хватает, чтобы все сидели с хомяками и были счастливы, - сказал Алёшка. – Привези еще трех.
- Хомяк у меня забрали, мишки вешаются, - пожаловался дядя Валера. - Глеб, давай чачу пить!
- Давай пить. Так что там знаменосцы? Впереди спортивный мальчик со знаменем, за ним две девочки, которых вы расхватали в жены. Если девочка шла за знаменем, для мальчиков это был сигнал, что ее замуж можно брать?
- Самые видные общественницы за знаменем ходили. Ира такая была. Папа директор табак-совхоз, мама библиотекарь. Гордая девочка была. Длинная как штир (штырь). Белый пиджак всегда ходила. Пиджак белый, а спина грязная. Мама библиотеке сидит, жена директор совхоз. Андрющенко фамилия. Фамилию не поменял – гордый бил, не захотел русскую фамилию менять. Андрющенко остался. И всегда пьяная. А-ба, говорит, ты потерял книжку «Мальчик из Уржума». Сколько я школу ходил, экзамены сдавал, увидит меня на улице, всегда говорил: Званчба, почему я не вижу книжку «Мальчик из Уржума»? Я уже школу кончил, женился, Ширван родил, Шамиль собирался еще родить, а она все спрашивала: Зчанчба, где книжка «Мальчик из Уржума»?
- А куда эта книжка делась?
- А куда все книжки деваются? Я ее принес, да. Вот так положил повише, чтоб никто сковородку не поставил. Доме курортники. Любят книжки на пляж носить. Лежать на пляж, читать книжку «Мальчик из Уржума», потом вот так тряхнет полотенцем и забудет. «Мальчик из Уржума» забыли, «Степной найденыш» забыли, «Корабельная слободка» сковородку сверху поставили. Библиотекарь Андрющенко сказала: Званчба, ми тебя исключим из комсомол, зачем на книжку сковородку ставите.
- Смотри, какие ты книжки читал! – сказал Алёшка.
- Ничего не успел понять. Високо положил, чтоб сковородку не поставили. У меня дядя Эрзерум живет, я подумал – книжка про Эрзерум, русские не знают, как Эрзерум писать – написали Уржум. Ездить туда нельзя било дядю навестить, дай, думаю, книжке про него почитаю. А там другие места, другие люди. Про ответственный товарищ в сером френче, как у Лакобы.
- Про Сергея Мироновича Кирова, - сказал Глеб и повернул ноут-бук к Валере. – «Перед тем как написать эту книгу, я побывала в маленьком городке Кировского края - Уржуме. Слово "Уржум" по-марийски значит: "увидел белку".
- Вот как. Как они всё знают, что мы тут говорим? Ира гордая, длинная как штир, общественной жизни участвует активно, а как на такой Ире женишься, если мать всю жизнь будет спрашивать - куда дел книжку «Мальчик из Уржума». Соня не такой красивый была, но тоже коленки, тетрадки всегда положит на подоконник, всем списывать дает, всем классом у нее списывали, а сама хитрая сидит, шахматные задачи уме решает. Под знаменем стоит – что, думаю, я так беспокоюсь? Гордо под знаменем стоит. А тут ансамбль Мзиури поет, девочки пионерских галстуках, юбичках коротеньких, Лия Хорбаладце сирёзно личико сделает, губки вот так надует и поет «далеком и снежном краю под гром батарей у страны на виду стояли со взрослыми рядом мальчишки у стен Ленинграда». А я думаю: что я так беспокоюсь? Маечка Джабуа тоже родственница, несмотря что жила Тбилиси…
Я сказала: а я «Вторую легенду» по-грузински с пластинки выучила. Рочача крэба чадревщи лампионебис натеба щенидзацули калахо медвасинда медватеба…
- Пусть тебе грузины медаль повесят, как ты их любишь!
- У меня пластинка была.
- Всегда удивляюсь – что ты так грузин любишь? Глеб, что они ей сделали, что она их любит?
- Валера, ты как на скамейку садишься, ничего не помнишь! Когда девочки Мзиури пели, мы с тобой уже поженились и я Ширван родила. Ты вспомни, мы с тобой поехали Сочи, там Овсеп работал шашлычником кафе, у него картинка висела, вижженная лобзиком. Ты сказал: какая хорошая картинка, юбички даже клеточку были вижжены, а Овсеп забыл, что абхаз, должен снять и сказать: на, Валера, чтоб ты всегда был счастлив! Овсеп сказал: сделай себе такую же, помнишь, как мы с тобой лобзиком на уроках труда собачку выжигали. Возьми крышку с посылочного ящика и выжги на ней девочек Мзиури.
Дядь Валера некоторое время молчит, затем переполняется важностью и начинает поднимать брови. Это значит, что у него претензии к Соне, которые он выскажет, как только она перестанет его перебивать.
- Кто эту историю рассказывает: я рассказываю или эта женщина рассказывает?
- Потому что ты как на скамейку садишься – делаешься тупой! Когда Леон знамя вносил и виносил, девочки Мзиури еще не пели.
- Кто мне может сказать – даст она мне закончить?
- Соня, помолчи! Леон вносил знамя, за знаменем шла Соня и вторая девочка… как вторую девочку звали в белом пиджаке?
- Ее звали Ира Ц-я. Длинная как штир. Белый пиджак всегда ходила.
- Пиджак белый, а спина грязная. Это были две лучшие девочки в школе? Самые красивые?
- Кто сказал – самие красивые? Активные общественницы. Самие красивые были сестры Тодуа, Лия и Медея.
- Но за знаменем шли Соня и Ирина. И по этому принципу вы на них женились? Ира тоже удачно замуж вышла?
- Якорный Щэл сейчас живет.
- Надо полагать, что удачно.
- А что вы вечно это знамя куда-то вносили - выносили? Что с вами было? - спросил Алёшка.
Я сказала: - Ты не застал. А в наше время вносом школьного замени начинались все торжественные мероприятия. Знамя нес либо отличник, либо спортсмен с развернутыми плечами…
- Чего я не застал? А кто всё детство в карауле у Вити Черевичкина простоял? Не я?
- Ты. А я специально приходил тебя дразнить.
Это правда. Алёшкина правая рука до сих непроизвольно вздергивается, если произнести «Витя Черевичкин».
- Соня, где ты видела, чтобы лобзиком вижигать девочек Мзиури?
- Не знаю, чем вы их вижигали. Овсеп забил, что абхаз, должен снять картинку и сказать: на, Валерик, чтоб ты был счастлив. А он тебя посылочный ящик послал искать. «Приедешь домой – вижги себе девочек на фанерке. Крышку от посылки вот так переверни, где адреса нет, и вижги себе девочек «Мзиури». Приехали домой, крышку перевернули, а на ней тоже адрес написан, по которому мы ее посылали.
- Вот как. Женишься – думаешь, она будет вечнозеленый как кипарис… Столько всего измучаешься, пока разучится говорить «мой папа луччи всех знает, как деньги зарабатывать», пока хаш научишь ее варить… - дядь Валера выдувает изо рта воздух и внезапно начинает храпеть. Если бровями он двигал в назидание, чтобы его не перебивали и сочувствовали, то храпит искренне и с наслаждением.
- Юля, что ты на него смотришь?
- Мне интересно, чем там кончилось.
- Как это чем кончилось? Кончил школу и женился на девочке из знамённой группы. Вон она Соня ходит. Тем и кончилось, - сказал Глеб и потихоньку включил девочек Мзиури.
Соня начала делать знаки «тише». Оказалось, Алёшка тоже спит, скрестив руки и вытянув ноги под столом, и лицо у него такое розовое, такое безмятежное. А потом почти сразу оказалось, что он не спит и с безмятежным лицом смотрит на кота, который идет по дорожке с улицы.
- Я не пойму, эта шалава опять беременная ходит?
- Кто беременный ходит? Это соседский кот, - сказала Соня.
- Эй, как тебя? Иди на, - позвал Алешка и отщипнул мясо. Кот взмыл на стол и начал есть из его руки, выворачиваясь и тараня его круглой головой.
Дядь Валера тоже проснулся и значительно сказал: вот как. Лёша,  кому нужно, чтобы чужой кот на моем столе кушал?
- А тебе жалко? Смотри, какой он ласковый.
- Пусть кушает. Енот пусть тоже приходит кушает.
- Валер! Посмотри, - шепотом позвал Глеб и повернул к нему ноут-бук, в котором Лия Хорбаладзе сделала сирёзное личико и запела «в далеком, тревожном военном году под гром батарей у страны на виду стояли со взрослыми рядом мальчишки у стен Ленинграда».
***
Алёшка ходит по двору и обижается на Олеську: Лёша, перестань! Лёша, перестань! Из всего богатства русского языка знает два слова: Лёша, перестань.
- Лёша, перестань!
Внезапно озаряется: а может, ей в ухо дать?
- Лёша, перестань!

ОТЪЕЗД
Перед нашим отъездом Соня вручила нам с Глебом по двухлитровой банке с настойкой из нескольких головок чеснока, пяти маленьких лимонов и чего-т  о еще, повышающего иммунитет, настроение, против гриппа, и попросила Глеба пообещать, что он будет пить настойку по утрам по столовой ложке.
Самые ходовые клятвы последнего дня перед отъездом: обещай, что не выбросишь, а съешь. У местного населения, провожающего русских гостей, есть стойкое убеждение, что прожорливые и при этом коварные и непредсказуемые русские довозят продукты до поста, а за постом вываливают в кювет.
Никто этого никогда не видел и никто этого никогда не делает, но убеждение живучее и каждый раз, нагружая нас коробками и пакетами, с нас берут обещание ничего не выбрасывать, а есть. Дело, может быть, в том, что кюветы вокруг поста действительно захламлены пустыми пакетами, разбитыми ящиками, гнилыми мандаринками и непроданной мимозой, и абхазы принимают их за выброшенные русскими хорошие продукты. Но так или иначе, а абхазские гостинцы всегда довозятся домой и с удовольствием съедаются.
Магеллан принес два низких фруктовых ящика. Один с прозрачной от зрелости хурмой, второй с горячей ачмой, которую местные жители называют абхазский хачапур. Абхазским хачапуром называется также осетинский пирог и любимое всеми хачапури-лодочка.
Лёшка вынул из ящика фрагмент ачмы, которая нарезается квадратами и начал есть на глазах у Сони, которая не любит, когда его «подкармливают». Мы все стояли и митинговали около джипа. Когда нас отправляют домой, то всегда очень много крика из-за того, что Соня и Тещечка дублируют связки красного перца и чеснока, жареных кур и ачмы, а кроме того, обязательно положат два мешочка с кукурузной мукой для мамалыги, которую никто из нас у себя дома не готовит, и мало того, что кричат на нас, заставляя брать всё, что положили в багажник, и срывая с нас клятвы, что мы все это не вывалим в кювет, а скандалят еще и между собой, обвиняя одна другую на родном абхазском языке в переманивании гостей. Со стороны это напоминает локальный межнациональный конфликт, и бывает так, что вежливый участковый Рафаэль Амбарцумович Тернагопетьянц подходит к забору и определяет поверх калитки, кого с кем нужно разнимать.
На клетчатом пледике в багажнике с самого утра лежал Давид и договаривался со всеми, что он так и будет лежать до самой Москвы, и когда Соня сказала Глебу: обещай, что випьешь настойку, Глеб ответил: клянусь Давидом - не только випью, а съем с кожурой и семечками.
В похожем диалоге в хорошем фильме Данелии «Не горюй!» Бенжамен сказал: клянусь Варламом, а Варлам, рыжий грузинский паренек с кривым носом закричал: вах! Почему мной? Других людей нет?
И тут проступила разница между грузинским и абхазским мальчиком, которая есть не только в двух непохожих языках, но и в отношении наций к клятвам. Давиду, который не собирался вылезать из багажника если не до самой Москвы, то до Поста, так понравилась клятва Глеба, что он всё ж таки вылез, побежал в дом, где были тихие Зорик с Магелланом и пламенно сказал им: - Глеб сказал: клянусь Давид, потому что Давид сами красивий!
Мальчики побросали свои дела и выбежали во двор. Зорик с напряженным лицом долго в упор смотрел на Глеба и наконец спросил: правда сказал «клянусь Давид, потому что Давид сами красивий»?
Глеб возразил: неправда. Я сказал: клянусь сыновьями Шамиля Давидом и Анзором и сыном Мадонны Магелланом, что вы трое –самые лучшие мальчики в республике.
Старшие мальчики исполнились важности истинных абреков и хотели вместе с вислоухим кроликом влезть в багажник и провожать Глеба до Поста, но багажник в это время был уже сильно загружен ящиками, бутылями и трехлитровыми баллонами, Соня стояла на страже, чтобы в него никто не лез и ничего из него не ел, и мальчики сели на передние кресла, а я принесла им по большому стакану чая и по ачме.
Красивый Давид, которого не взяли сидеть в машине, посмотрел, как они едят ачму, и беспокойно пожаловался: что такое – меня никто не любит?
– Привыкай. Красивых не любят, - ранив его в сердце, ответил Глеб.
Огорченный несовершенством мира Давидик ненадолго ушел и вернулся с «дикие дети Милей и Амилей», чумазыми соседями по имени Гарик и Вилен, шести и семи лет, которых Шамиль ставит своим сыновьям в пример как образец стабильно хорошего настроения и домашнего достатка («что ты опять с такое лицом сидишь, что у тебя ничего нет? Посмотри на дикие дети: они всегда что-то отнимают, что-то воруют. Поэтому всегда счастливы, у них всё есть»).
С виду дети действительно дикие, но с православными крестами на веревочках. Увидев их первый раз, я спросила: вы абхазы или армяне? – Нэт. Ми рюские!
Православные русские пришли с трехлитровым баллоном, в котором стояла живая крыса. Не декоративная, специально выведенная, а примитивная бытовая крыса, глядя на которую хочется завизжать от ужаса.
Давид посмотрел, нельзя ли втроем полежать в багажнике, но Соня погнала ребят от багажника вместе с крысой, и он дважды громко и поучительно рассказал православным русским красивую историю о том, как мы все уговариваем его ехать багажнике Москву, а он не соглашается, потому что патриот.
В процессе его рассказа Глеб гостеприимно распахнул задние дверцы джипа и сделал широкий приглашающий жест вовнутрь. Патриот и православные русские влезли на задние сиденья и сидели с благоговейным выражением, пока Давид не получил от Зорика в лоб за патриотизм, после чего выражение его лица сильно упростилось, и он научил православных русских пользоваться ремнями безопасности.
Православные были совершенно ошеломлены тем, что каждому  из них достался отдельный ремень, и эти ремни крепко прижали их к сиденьям, лишая возможности вылететь с задних сидений через лобовое стекло под передние колеса. Крысу в баллоне оставили снаружи. Глеб, который должен был ехать в машине больше суток, возвращаясь в Москву, запретил брать ее в салон, баллон стоял на краю дорожки, а крыса стояла внутри баллона на задних лапах, шевелила усами, и у нас с Глебом вся шерсть от неё стояла дыбом.
Соня принесла миску с компотом из фейхоа и тарелку с ачмой. Если компот пустой, его пьют из чашек. Если в нем плавают плоды фейхоа, его наливают в миску и пьют из миски. Считается, что едят. Пацаны влезли в миску пальцами и вынули по фейхоа. Я спросила мальчиков, где они взяли крысу. Милей ответил – отняли у кота. Крыса с виду была без повреждений, только мокрая. Видимо, кот педант и вылизал ее перед тем, как съесть.
Я спросила – что они собираются с нею делать. Пацаны ответили - еще не решили. С одной стороны им хочется подбросить баллон вверх, чтобы он упал и разбился, а потом посмотреть, что будет с крысой, а с другой стороны хочется пустить баллон в море и посмотреть, как крыса плавает (кстати, крысы охотно плавают в мелких речках и в море).
Говорилось всё это на наречии, которое Алешка называет «мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан».
Я выкупила у пацанов крысу за 50 рублей и понесла на помойку, причитая от омерзения и рассуждая сама с собой, какие со мной происходят фантастические вещи. Удивительно сильные, даже мистические чувства будят в нас довольно миролюбивые, хотя и противные с виду крысы. Если ты подготовлен к общению с ними хомяками и шиншиллами, это немного снижает эмоциональность восприятия, и все-таки когда несешь стоящую на задних лапах крысу в стеклянном баллоне с ржавой крышкой, на которую нажимаешь пальцами, то отчетливо ощущаешь, что тебя каждую минуту может парализовать от ужаса.
На помойке возле мусорных баков я положила баллон на землю.
Крыса высунула из баллона усы и осмотрелась. Видимо, помойка была ей родная, потому что она вернулась мордой в баллон и деловито повыбрасывала из него кусочки мамалыги и хлеба. Затем села и начала есть.
Из сухого свадебного букета в пышной красно-золотой упаковке вылез блестящий сытый самец, сел рядом с крысой, зажал передними лапами кусок мамалыги и тоже стал есть. Они так мирно и житейски общались, мне даже показалось, что крыса врала ему, что ездила в багажнике в Москву и привезла оттуда московские продукты.
На полученные за крысу 50 рублей Милей и Амилей купили в ларьке «У Лилианы» бутылку газированной воды «Живчик» и коричневый пакетик «Маша и Медведь» с трехмерной игрушкой, оказавшейся маленьким пластмассовым мишкой, наклейкой и леденцом на палочке».
- Такие вещи надо фотографировать, - с сожалением сказал Глеб, когда я рассказала ему, как из свадебного букета вылез откормленный самец и начал есть нашу мамалыгу.
Конечно, надо. Но кто же знал, что на поселковую помойку надо ходить с фотоаппаратом.
Шахматы
Мы с Глебом обсудили, что Соня может уметь играть в шахматы – и даже наверняка умеет, судя по фразе дядь Валеры «шахматные задачи уме решает». Глеб сказал: попроси, пусть с тобой сыграет.
Я спросила: а почему я?
– Ну не я же! Как ты себе это представляешь: я играю в шахматы с Соней?
– А почему нет?
– Во-первых, я хорошо играю. А во-вторых, это Соня. Попроси, пусть с тобой сыграет, посмотрим, что она помнит.
Но вообще мы с ним что-то такое чувствовали, почему хотели сыграть именно с Соней, а не с Валерой, сами луччим школьным шахматистом.
Соня пекла с Тещёчкой осетинские пироги в дорогу, а когда они пекут осетинские пироги, они строгие, нелюдимые и не склонны ни с кем общаться, пока три плоских и круглых осетинских пирога (называемых в этих местах абхазскими хачапурами) не окажутся на столе и их не начнут есть.
Я спросила: можно около вас постоять?
Они сказали: ты не стой, ты сядь.
Хачапур делают быстро, взмахами, как будто стрижи летают. О-па – и три плоских пирога один на другом на чистом полотенчике прямо на столе, и их нельзя крутить, а нужно ходить вокруг них и резать.
Я спросила: Сонь, ты умеешь в шахматы играть?
Тёщечка рассеянно ответила: мы не умеем, мы играем.
И сразу интонации стали жесткие.
- А со мной сыграете?
– Зачем с тобой играть? Попроси Аню или Шамиля.
– Аня – девочка. А я хорошо играю, мы с папой всё мое детство играли в Геленджике на пляже.
– Ну, Аня так и играет.
– Нам с Глебом интересно, как вы играете.
Cоня за меня заступилась и сказала Тёщечке: сыграй с ней. Это бистро.
- Зачем я буду ее обижать?
- Ты не обижай, ты сядь и бистро сыграй.
Принесли облезлую шахматную доску – не нарядную давидову доску со штопором и нардами, а настоящую доску с лысыми тупоносыми конями и трудноразличимыми королём и королевой, от которых пахло музыкальной школой моего детства, на лестнице которой стоял приветливый Ленин и сильно пахло роялями, как мне тогда казалось.
Я расставила фигуры, Вера села напротив, и я начала атаковать ее короля, как всегда играла с папой, а папа медленно и немножко свысока отбивался, потому что играл сильнее. Вера не стала отбиваться, сказала «шах», потом сразу «мат» и постучала пальцем, где мат.
Это был чистый мат. Я не знаю, когда она успела.
Я сказала, что ничего не поняла, поэтому давай еще раз.
Она возразила: - почему ты не хочешь играть с Шамиль?
Я представила, как предлагаю Шамилю сыграть в шахматы, покраснела, ушла от них к Глебу и сказала, что Вера играет сильно.
Он спросил: а Соня?
- Я думаю, что Соня еще сильнее. Они все время отсылали меня к Шамилю с Анькой, как к равным мне игрокам по уровню.
Глеб смирил гордость, пошел к Соне с Тёщечкой и услышал тот же деликатный отнекивающийся текст: зачем я тебя буду огорчать? Что вы такие настойчивые, что вам эти шахматы?
- Вера! Ты одна осталась у меня, - властно возразил Глеб, расставил фигуры и сел в позу шахматиста, подобно тому, как наш семилетний Ваня на лыжном спуске принимает позу лыжника и плавно катится в задней стойке. Так и Глеб, считая Соню смешным партнером, сидел перед ней вдумчивый и сосредоточенный. А она пристроилась как-то боком, вполоборота, и фигуры не передвигала, а выдергивала, как редиску из земли, и нельзя сказать, что при этом на них смотрела, а всё время отвлекалась на пироги, мясо, плов и подгоревший аджаб-сандал, который Тёщечка растирала в миске с чесноком. Но недолго. Почти так же бистро, как со мной, Соня сказала «шах», а потом «мат».
Глеб сказал: чё-т я вообще ничего не понял. Давай еще раз.
- Зачем я буду опять тебя обижать?
- Не рассуждай. Сиди и играй, раз просят.
- Отдай ему ферзя и ладью, раз дитё хочет с тобой играть, - сказала Тёщечка.
- Да не надо мне ферзя и ладью! У меня свои есть, - отказался Глеб.
- Вера, иди играй! – в сердцах попросила Соня.
Вера села на ее место боком и в сониной обидной манере минуты полторы подёргала редиску, независимо от ходов Глеба и его вдумчивой позы шахматиста.
И было впечатление, что играет она не с ним, а сама с собой. И даже не играет, а пережидая его ходы и даже опережая их, двумя пальцами выдёргивает фигуры с мест и ставит в другие клетки. Со стороны посмотреть: боком к шахматной доске сидит пожилая дама с налипшими на пальцы очистками болгарского перца, и ей нет никакого дела ни до партнёра, ни до его стратегии, ни даже до  углубленной позы и сиротливого лица. Хотя перед Глебом как таковым Вера чувствовала себя виноватой, и когда он после второго мата стал к ней придираться, она начала оправдываться.
После второго мата он рассердился и обиделся: - Тёщечка! Я тебя не просил посидеть напротив меня. Я просил поиграть со мной.
- Что я не так делала?
- Я не знаю, что ты делала. Но это не игра в шахматы. Вы с Соней хоть раз заметили, что против вас играют?
- Глебачка, ты не играешь, ты гуляешь по полю. А что ты хочешь? Чтобы я с тобой гуляла?
- Ты почему не отдала ему ферзя и ладью?
- Я всё ему отдала. Что я ему не отдала? Я их не трогала.
- Короче, тётки, вы обе гоните. Это не игра. Это чёрт знает что такое!
Я сказала: - а мне понравилось.
- В парной игре присутствует диалог, а у нас диалога не было. Вы сами с собой решали свои шахматные задачи, а я сидел перед вами, как идиот, в стороне от вашей стратегии и тактики.
- Слова знает. А играть не умеет. Глебочка, что ты хочешь?
- Я хочу, чтоб со мной играли. Со мной, а не сами с собой. Это можно сделать?
- Так это делали!
- Если вы это делали, почему я ничего не успел понять? Это нормально - с третьего хода начинать долбить по мозгам: шах, шах? Какой, на хрен, шах? Дай мне осмотреться, по крайней мере.
- Что ты хочешь, я не могу понять!
- Дитё хочет, чтобы ты погуляла с ним по полю. Ну, погуляй с ним!
- Мне не надо, чтобы со мной гуляли. Вы заметьте меня хоть на один ход! Сосредоточьтесь и обратите внимание, что перед вами сидит другой игрок, и вы не шахматную задачу уме решаете, а играете против игрока. Это можно сделать?
- Шамиль! Или кто там… Аня!
- Да мне не нужны ни Шамиль, ни Аня! А вы реально не можете играть против партнера? Только сами с собой?
- Так мы же твоего короля бьем!
- А это можно сделать не на четвертом ходе?
- А сколько тебе нужно, чтобы тебя не обижать?
- Ну, ходов девять. Лучше десять.
Соня честно дала ему сделать десять ходов, а на 11-м ходу он получил мат, окончательно обиделся, начал метаться по двору и ругать обеих бандершами и каталами.
Зорик с Давидом смотрели, разинув рот, а Шамиль деликатно предложил выпить, хотя мы вечером должны были уезжать и в тот последний день Глеб не пил никакого алкоголя. Ходил по двору и твердил «бандерши! Каталы, блин! – а тётушки виновато спрашивали: - да что ты хочешь?
Пришел дядь Валера и важно сказал: зачем ты согласился с ними играть? Никогда не соглашайся играть с женщинами. Говори так: женщина! Что ты понимаешь шахматах? Женщины вообще ничего не понимают. Соня, зачем нужно его обижать последний день?
И Соня оправдывалась перед ним, как виноватая: - что я сделаю? Мне их дорогу собирать нужно, а они шахматы все время играть хотят.
Дядь Валера предложил сыграть с ним. До сих пор мы не рассматривали его, как достойного соперника, а тут поняли, что может быть очень интересно. Расставили фигуры, и Глеб опять сел в свою позу шахматиста (человека жизнь ничему не учит), а дядь Валера – расслабленно, по-хозяйски, с манерой самому себе удивляться и с расчетом, чтобы между коленями поместился внук с шиншиллой.
- Давно я шахматы не играл. Забыл уже, где король, где валет, где дама. Что женщины тебе сделали? Плохо против тебя играли? Другой раз будут просить: Глебачка, сыграй со мной шахматы – говори им: женщина! Что ты понимаешь шахматах! Что такое – сижу потею. Наверно, климакс.
- Наверно, - подтвердил Глеб. – А ты с женой не играешь?
- Зачем я буду с женой играть? Что она понимает шахматах? Женщина вообще ничего не понимает. Что такое – сижу потею? Наверно, климакс.
- Наверно, - железно подтвердил Глеб.
Какой дядя Валера игрок, мы так и не узнали, потому что он глубоко вздохнул, свесил голову и начал храпеть. Хотя манеру переставлять фигуры увидели: он их брал двумя пальцами за чуб, оттого все фигуры лысые. Глеб посмотрел некоторое время, как он спит, потом встал и пошел прощаться с морем.
А я осталась за столом и видела, как дядь Валера проснулся и начал поднимать брови, увидев перед собой шахматную доску, затем пришел в благодушное расположение, повздыхал и значительно произнес: вот как. Врач Зурабик если новому малчику (новорожденному младенцу) шею не свернет, думает – как он будет жить совсем неприспособленный!

Девочка с судьбой
Олеська отказывается идти замуж за Алёшку на основании: он безответственный!
Алёшке от этого только лучше. Если б она соглашалась, он бы не предлагал. Безответственный, это правда. И любит ее безответственно и искренне. Она крошечная, метр-пятьдесят, с детским голосочком и тренькающим смехом, очень серьезная, с очень хорошим вкусом, взрослой манерой тщательно за собой следить и с какой стороны ни посмотри - очень похожа на гостью из будущего Алису Селезневу.
У нее есть папа, младшая сестра Лёля, большой дом в Сухуме и еще у нее есть судьба. Может быть, поэтому Алёшка на ней не женится и не торопит с рождением Елисея Алексеевича. Мужчины судьбы сторонятся, поскольку не знают, что с ней делать. И женщины не знают. Но когда она накрывает женщин, они приспосабливаются и живут с ней до самой смерти. А мужчин ее драматизм нервирует.
Двадцать лет назад олеськин папа, директор Усть-Лабинской средней школы, поехал в августе в сухумский санаторий и впервые в жизни увидел на деревьях хурму, гранаты, инжир, мандарины и оливки – всё, что мама с Марусей называют вытребеньки, поскольку это можно съесть или продать, но нельзя заготовить и использовать в хозяйстве.
Августовский Сухум так его потряс, что до следующей весны он продал красавец-дом с большим садом в Усть-Лабинске и купил красавец дом с широкой опоясывающей верандой и садом на южной окраине Сухума, в дивном месте на равном расстоянии от моря и от заросшей мимозой и кипарисами горы, которая для жителя равнины выглядит экзотичнее, чем море.
Год спустя республику начали бомбить, жить в ней стало опасно и жители начали разбегаться кто куда. Папа с семьей вернулся в станицу под Усть-Лабинском, заселился в родительский дом и в надежде на скорые перемены начал преподавать в школе физкультуру - между тем как в красавец сухумский дом прицельно попал артиллерийский снаряд и дом сгорел.
Раз в год он приезжал в имение, где в короткую счастливую пору привыкал к новым соседям и пейзажам, и возвращался в кубанскую станицу с абхазскими фруктами, орехами и цветочной рассадой из собственного сада, а также чурчхелой, которую покупал по очень смешной цене: одна чурчхела стоила 50 копеек, пять штук – два рубля, а стакан орехов-пеканов стоил 10 копеек – в то время, когда все цены в России уже начинались с тысячи и никаких копеек никто в глаза не видел.
Дом издавал запах гари (сгоревшие дома имеют особенность двадцать лет спустя пахнуть гарью под дождем), сад зарос ежевикой и виноградом и все же продолжал жить: мандарины болели и почти все погибли, гранаты сгорели, оливы строго наполовину высохли, но, не сходя с места все-таки можно было протянуть руку и съесть грушу, инжир, виноград и кизил – если захочешь есть кизил. Кизил был крупный и нарядный, как продолговатые сливы.
А про оливы ему рассказал сосед. Если деревья не поливать и они знают, что им судьба засохнуть, то каждое оливковое деревце само выбирает наиболее здоровую и сильную свою половину – и эта половина живет и развивается, а другая засыхает.
Еще сосед научил, как можно дешево восстановить дом из стройматериалов соседних разрушенных домов.
Они начали его восстанавливать и восстановили полностью именно в то время, когда местные жители применили к себе проблемное слово дискриминация и всерьез стали размышлять, а не дискриминация ли то, что русские скупают земельные участки и живут в за бесценок купленных брошенных квартирах.
Семья переехала из равнинной станицы в новый дом под большой горой и приготовилась второй раз начать жить долго и счастливо. Этим летом осуществили, наконец, главную мечту: на широкой верхней террасе, углом выходящей на пустынное море и заросшую кипарисами и мимозой гору поставили мангал, большой обеденный стол и длинные скамейки.
Этим же летом у олеськиной матушки обнаружилась онкология с метастазами в последней стадии и в ноябре она умерла.
Отец остался с двумя дочерьми и имением на равном расстоянии от моря и от гор. И остался Алешка, который не женится, хотя любит горячо и безответственно.

Однажды по телевизору пожилая актриса рассказывала, как преподавала в американском университете и сказала студентам: у каждого из вас есть жизнь, но ни у кого нет судьбы. А у русских нет жизни, но у каждого есть судьба.
Надо понимать так, что как бы далеко русский ни заехал, судьба его все равно поймает.

Фанфары

В дядь Валере вызывает восхищение умение правильно произносить слово фанфары.
В его жизни были счастливые семь лет, когда он перед развалом Советского Союза работал завхозом в профсоюзном санатории, где был русский директор, большой хохмач, научивший его называть тёток с большой грудью женщинами с бицепсами, а всех дам после сорока - бабеюсы.
На правах завхоза дядь Валера (в то время Валерий Ушангиевич) закупал всё, что нужно санаторию, в том числе две фанфары, которые должны были придать санаторию европейский лоск и в которые никто не умел дудеть. Они немножко постояли в кабинете директора под вымпелом, потом он перенёс их домой, где в них осторожно дудели сыновья, а когда его взяли завхозом в школу, то почистил фанфары зубной пастой и продал школе как новые. И в школе они не применились, потому что пионерскую организацию разогнали и вместо горнов, а тем более фанфар, используют магнитофон. Но он знает, как нужно произносить «фанфары».
Ему нравилось покупать картины. Картины, правду сказать, ужасные и блеклые или такие, что по цветовой гамме напоминают комнату свиданий в изоляторе предварительного заключения, какой ее показывают в сериалах: следователь прессует подозреваемого, а ты удивляешься, почему нельзя покрасить стены в нормальный цвет.
Работа завхоза запомнилась ему крепкой дружбой с русским директором-хохмачём и тем, что можно было немеренно красть мороженых кур, зеркала и унитазы. Зачем он крал унитазы, он до сих пор затрудняется сказать, потому что в доме всегда был один туалет на улице, а внутренний появился несколько лет назад, в него поставили новенький белоснежный унитаз, домашние продолжают ходить в туалет на улице, а внутренним пользуются только те из отдыхающих (бабеюсы), которые ставят условием вселения в дом туалет на их этаже.
С зеркалами было понятнее: они бились и их любили получать в подарок родственники.
Имея в сарае семь или восемь унитазов, логично было открыть платный туалет, как в Стамбуле, где на каждом похожем на катакомбу туалете русскими буквами написано «байян» (женщина), на входе сидит представительный добродушный бай с большим животом, а ты идешь мимо, и чтобы не рассекречивать баю своих намерений, пользуешься бесплатным туалетом в своей каюте на пароходе «Мария Ермолова», пришвартованном в порту Каракёй  в километре  от Гран Базара.
Платный туалет Валерий Ушангиевич не открыл, потому что он никому не нужен, а унитазы, которые Шамиль попарно выносит на помойку, ржавые и безобразные, хотя ими никто никогда не пользуется.
Счастливый период кончился тем, что республику начали бомбить, и все, а громче всех русский хохмач-директор, удивленно ахнули. Валерий Ушангиевич не стал ахать, а поехал в санаторий и вывез из кабинета директора телевизор «Фотон», большое неудобное директорское кресло, картину «Дорога на Рицу» размером два на полтора метра и напольные часы в деревянном корпусе 1937 года выпуска.
После него санаторий разграбили, оставив некоторые сломанные тумбочки и все картины. Вместо того, чтобы озадачиться, почему в пустых холлах, откуда вынесли даже двери, оставили картины, он обрадовался, перевез картины домой и развесил на стенах. Они изображают Россию, но не летнюю праздничную Россию в пору цветения лугов под ярким солнцем, а грязные дороги, болотца и пруды под осенним дождиком. Русская художница из Москвы, которая каждое лето приезжает отдыхать, перед тем, как приступить к отдыху, снимает их со стен и переносит в сарай. Домашние терпеливо ждут, когда она уедет, приносят картины из сарая, протирают тряпочкой и развешивают на прежние места.

«Дорога на Рицу» висит в зале и под этой картиной мы живем. Очень может быть, что она травмирует детям психику, искажая реальность, которую они видят другой. Но скорее всего – они так привыкли к ней, что давно не замечают.
Картина очень большая. Как ковер. Тяжелая, шершавая, с узкой рваной дырой и в облезлой раме. Представляет собой кривую и плоскую дорогу, с одной стороны которой течет мутная река, с другой стороны и позади реки стоят высокие ели, а в центре картины хлипкий открытый грузовик везет туристов на экскурсию на озеро.
Сколько мы ни обсуждаем эту картину, мы каждый раз приходим к выводу, что такого участка по дороге на Рицу нет. Всё, включая речку Юпшара, ели, дорогу и идущий транспорт, в реалиях выглядит иначе, из чего можно сделать вывод, что художник писал картину не с натуры, а по внутреннему убеждению, что так выглядит дорога на Рицу.
Напольные часы не идут. Их можно отремонтировать, но тогда они начинают громко противно бить и мешают спать, поэтому их не ремонтируют, а внукам разрешают открывать дверцу на маленьком крючёчке, пальцами крутить стрелки и вынимать колесики, которые выглядят как золотые.

Через несколько лет после войны русский директор въехал на территорию республики и потребовал вернуть ему имущество из кабинета. Дядь Валера согласился отдать ему морально устаревший телевизор «Фотон» и кресло, по которому до сих пор видно, что оно директорское, но на котором нельзя сидеть, потому что отваливаются деревянные подлокотники и ножки. Картину и часы отдать отказался, справедливо считая их необходимыми в хозяйстве. Директор от души пожелал ему гореть в аду и уехал на ПМЖ в Россию.
Дядь ВАлера большой, толстый, добродушный, с грудью и животом, как у Хотея. Глядя на него, хочется купить хулахуп с шарами внутри круга и крутить, чтоб не растолстеть. Из советского времени он вынес твердое убеждение, что работать не нужно, а если будешь целыми днями сидеть и благодушно трепаться, то дело сделается само и наилучшим образом. И оно действительно делается. Только не само, а его делают Соня и Шамиль, которые знают, что если они не сделают, то не сделает никто.
Ширван-Шах похож на отца. Такой же большой, толстый, докрасна загорелый, в низко спущенных шортах и всегда благодушном настроении сидящий в тени под виноградом.
Шамиль не похож ни на папу, ни на Соню. Он похож на нервного и красивого дервиша. Еще он похож на гиацинт. Точнее всего, он похож на выращенный дервишем гиацинт. От папы он перенял манеру пробовать дудеть в фанфару, которая ни для чего не нужна, и время от времени – всегда кстати - произносить длинные витиеватые фразы, которые нужно записывать немедленно, потому что они не держатся в голове, воспроизвести их по памяти невозможно, а перевирать нет смысла. Но если папа произносит свои сентенции с распевной победительной интонацией, зная, что говорит смешно, и его манера целиком взята у русского директора и профильтрована временем, то Шамиль говорит тихо и немножко виновато – так в зимних горах шумит батумский ветер.
Отец знает, что говорит смешно. Шамиль бы очень удивился и не поверил, если ему сказать, что то, что он говорит, смешно, и никогда не смешит намеренно. И даже чем серьёзней он говорит – тем смешнее сказанное.
Дядь Валера любит получать в подарок тельняшки. Подлинные, с военных судов, магазинные без рукавов и рыночные с начесом. Носит с шиком. Зимой он ходит в растянутых спортивных штанах, драных на швах и давно бесформенных, за которые Соня ругается, когда он садится на новые скамейки. Тельняшки для него я прошу у мичманов с военных судов, которые приносят в канцелярию рапорта о доп.питании членов экипажа. 56 размер. Мичмана озадачиваются и спрашивают: вам новую?
Я говорю, что можно неновую. Даже лучше, если тельняшка чуть-чуть поношенная. Они приносят тельняшку, пахнущую кислой капустой, кают-компанией и снятую, вероятно, с боцмана. Вручая ее отцу Шамиля, я так и говорю: дядь Валер, боцман с себя снял и передал вам.
Он каждый раз очень тронут, с наслаждением ее нюхает и важно говорит: я ему чачу передам.
И передает. И я потом ищу мичмана, который, бывает, давно отбыл со своим судном, а бывает – стоит на рейде и страшно рад, когда я приношу чачу. Она прикольная. Мичмана обождают чачу  и спрашивают, не нужен ли  гюйс или бушлат. Так что тельняшками дядь Валера обеспечен до самой смерти.

Конец февраля. Предчувствие

Первыми весну чувствуют коты и подростки. Коты становятся лоб в лоб, цепенеют в экзотических позах и с мрачной решимостью выясняют, кто кого перекричит. Мощный зов крови и инстинкта возносит их в кроны деревьев, и они сражаются в кронах, осыпая на головы проходящих внизу людей мелкие веточки и шишки.
А кошки безмятежные. В пышных зимних мехах, с мордами добродетельных мамзелей и выражением, которое говорит коту: захочешь – придешь возьмешь, - они живут своей сонной и затаенной жизнью, независимой от погоды, времени суток и воплей разбушевавшихся котов, которые из-за них воюют. Лежат, широкие, как диваны, сложив передние лапы кренделем, в согласии с вечной философией всего живого «что Бог дасть, то надо принять и съесть», и каждая отдельная кошка напоминает Кити Левину, в девичестве Щербацкую, которая, выйдя замуж и любя своего Левина, удивляла его тем, что он ждал, когда в ней закипят страсти, а она с невозмутимым лицом вышивала английской гладью. Но мужчина для того и мужчина, чтобы в нем кипело и возносило отстаивать право на свою женщину в крону кипариса, а женщина, предчувствуя прелести замужества, состоящие в том, что нужно носить, рожать и кормить детей, до начала этих прелестей ничего не делает и вышивает английской гладью.
Так и кошки, пока коты выясняют, кто главнее, фактурнее и успешнее у женщин, лежат, сложив передние лапы кренделем, и решительно ничего не делают.
***
Сразу за постом тебе говорят: - отстегнись, не позорь меня.
А если кто-то кому-то сильно радуется, то останавливается поперек встречной и выходит из машины радоваться на воле. И встречные тоже радуются, и ни у кого никаких претензий к тому, что чужая машина стоит поперек встречной. Выходят и договариваются, кто к кому первый приедет в гости.
Не радуются только тренеры велосипедистов, которые вообще ничему не радуются, кроме низких цен и относительно пустых трасс, и сами велосипедисты, которые упорно идут свиньей на небольшой скорости, перегораживая собой трассу и вынуждая местные машины плестись в хвосте велосипедной свиньи.
Тренеры следят за порядком, и если поперек трассы стоят несколько машин с распахнутыми дверцами и эмоционально гомонит небольшая толпа мужчин, которых можно объехать, разбив свинью из велосипедистов, они высовываются в окна машины и скандалят.
Местные относятся с пониманием. Привыкли. И только залётные никак не привыкнут и не выработают в себе спокойного понимания, зачем табуны велосипедистов ездят по этим трассам.

***
Глеб нашел в кустах облезлую нинкину диадему, надел на лоб и сказал:
- Не грусти, Давид! Придет лето, приедет Нинка…
- Сразу скажешь: ну-ка все бистро на ней женитесь!
- Это по любви. По взаимному согласию.
- Если не согласен, то можно не женюсь?
- Можно.
- И Зорику можно не женюсь?
- Давид! Мне не нравится, что разговор перестал быть камерным.
- Тогда Магеллан пусть женится. Нельзя, чтобы один Магеллан женился? Нет? Она хочет, чтоби все?
- Ты нинкины претензии знаешь.
- Мне нельзя, у меня хомяк. И тоже другая мышка. Нинка хомяк вот так животу прижмет и вот так задушит. Пусть дядя Ваха женится. А я к бабушке спать пойду!

Когда Давида по утрам вынимают из постели и отправляют в школу, он на всех сильно обижается, не имеет сил отделить верхние лохматые ресницы от нижних и тихо досыпает за завтраком.
На завтрак жареная курица в миске. Блестящая и как будто лакированная. Он сонно и бессмысленно смотрит между ресниц на курицу – и молча вытаращивает глаза.
- Юля, как по-русски: Давидик, сделай глаза обично? – спросил Шамиль, который по утрам разговаривает с детьми очень деликатно, зная, как мучительно просыпаться и идти в школу к восьми часам.
- Чё вылупился?
- Давидик, что Юля опять тебе сказала?
Давидик окончательно просыпается и переворачивает жареную курицу тарелкой вверх. Композиция получается красивая, хотя и немножко странная, с нее течет золотистое масло с подгоревшим чесноком, в которое очень вкусно обмакивать пальцы и облизывать.
- Древние греки думали, что черепах – это жареный курица под тарелка свэрху.
- Давидик, кто теперь этот жареный черепах будет кушать? – деликатно спросил Шамиль.
- Смешные, да? Думали: черепах – это жареная курица, - повторил Давид, аккуратно положил кудрявую голову на край стола, смешал лохматые верхние ресницы c нижними и безмятежно уснул.
Но греки правы: жареная курица, накрытая сверху миской, действительно выглядит как черепах.

***
Нинкина бабка рассказала, что нинкиной группе в детском садике поручили сочинить сказку по случаю всех весенних праздников, включающих в себя Пасху, и Нинка единственная из 25-ти детей группы сочинила не такую сказку, какую хотела воспитательница. Я позвонила Нинке и попросила рассказать мне ее по телефону.
Дословно: Богу сказали: - а можешь сделать интересное чудо?
Бог сказал: - захочу и сделаю, только вам никому не покажу, потому что вы все - дураки и идиоты.
Мораль: шестилетняя Нинка мудрее своей 60-летней бабки.
Пересказала по телефону Глебу, и Глеб сказал - как только услышу, что кто-то из наших орлов говорит: Нинка, я на тебе не женюсь, потому что женюсь на Лере - лично голову откручу.

Цветок лозовый расцвёл. А мне 20 лет этой ночью.

Шамилю исполнилось 29 лет. Он взрослый, независимый и умеет размножаться простым делением.
Когда мы познакомились, ему было 16, и он так поразил залётного столичного жителя, что тот заговорил по-французски, причем стихами, причем такими, про которые не может сказать, сочинил ли их француз, или он сам, и кто их перевел на русский язык.
А вообще это одна-единственная строчка: цветок лозовый расцвел. А мне 20 лет этой ночью.
Очень может быть, что это написал не француз, а сам Глеб, увидев Шамиля в период созревания абрикосов, которые тот отрекламировал на железных воротах в два слова ОБРИ КОЗЫ. Но стишок действительно о Шамиле, в нем много непонятного, он без продолжения, и ясно только одно, что всё несбыточно: и загадочный лозовый цветок, и мне 20 лет этой ночью.
В жизни взрослых людей бывают цветы с нежным ароматом (нежнее всех цветов пахнет цветущий виноград, хоть он и не цветок), но уже нет ночей с ощущениями двадцатилетних. Всё это давно ушло и не жалко умереть, потому что жизнь стала простая и противная.
Вот только раз за разом наступает весна, и расцветают виноградные лозы и похожий на гиацинт Шамиль отмечает свой день рождения.
И ты понимаешь, что пока жив Шамиль и нежно благоухает цветущий виноград, всё еще может сбыться: наступит весна, приедешь в гости, в душе распустится лозовый цветок, и почувствуешь себя двадцатилетним французским мальчиком, который однажды написал по-французски: цветок лозовый расцвел. А мне 20 лет этой ночью.
В подарок Шамилю привезли перфоратор. Хочешь увидеть абсолютно счастливого мужчину – подари ему перфоратор и наслаждайся ощущениями.
Вещь дорогая и красивая, детям не разрешают держать ее в руках и гвозди продолжают забивать молотком, но так совпало, что есть цветущая весна и есть перфоратор, которым однажды возьмут и просверлят дырку и будут всеми жителями поселка стоять восхищаться, какая красивая получилась дырка и как легко ее сделал перфоратор, которому от этого ничего не сделалось, и двое побегут варить мамалыгу, еще двое - ставить чачу на стол, чтобы випить за долгое здоровье перфоратора.
И вот оно счастье. Настоящее.
26 апреля 2011

Ларисе кажется, что она опять беременная.
- Если дочку Цирцея назову, красиво?
- Красиво. А как она с этим будет жить?
- С кем она будет жить?
- Как она будет жить Цирцеей?
- Красиво будет жить. С красивым именем.
- Цирцея Тенгизовна! Красиво.
- Какая, на фиг, Цирцея? – мрачно спросил Алёшка. – Ларис, ты давай без крайностей. Имя должно быть простое, внятное. Я психологически не готов к тому, что по этому двору будет бегать мелкая девчонка по имени Цирцея! Кстати, там Е или И вначале?
- Да черт его знает. По ощущениям И! А что напишут в свидетельстве, посмотрим. Скорей всего, через Ы напишут.
- У меня есть хороший имя, только он свекрам может не понравиться. И вдруг он Тенгизу не понравится.
Алёшка сказал: - Тенгизу понравится. Тенгиза мы убедим. На фоне Цирцеи он очень быстро согласится, что все другие имена красивые.
Я спросила: - какое имя?
- Люся, - ответила Лариска.
Мы сидели и гадали на кофе, хотя никто из нас гадать не умеет, мы не умеем даже читать картинки и видим только самые простые и понятные: дорогу. дерево. Птицу. Правда, и про них не можем сказать, что они значат в расшифровке. А когда я подняла свою чашку, среди потеков черной кофейной гущи были две белые собаки, повернутые друг к дружке мордами. Цирцея и Люся.

***
Когда Соня ругает четырех своих маленьких и больших мужчин, двух внучек и двух невесток, то делает это обстоятельно и с пошаговой стратегией, как будто играет партию против сильного противника. Сначала она объясняет всем, что они бездельники. Потом – что они неряхи, и указывает все позиции, где они неряхи. Затем говорит, что никто не помогает. Затем, что никто не слушается, а девчонки плохо учатся. В этом месте две сонные внучки испытывают смутное желание приблизиться к совершенству и ждут момента, когда она кончит и можно будет пойти накраситься (после сониных разборок они некоторое время ходят строгие и совершенные, с губами, блестящими от блеска для губ "терракота гросс" ровно настолько, чтобы Соня и папа не заметили, а мы с Глебом восхитились, какие они классные девчонки. Несмотря что плохо учатся. (Несмотря что – любимый оборот наших абхазов).
Свой монолог с ясной пошаговой стратегией Соня заключает сочным и звучным итогом: язычники!
От этого короткого, как залп, выкрика два взрослых и два маленьких язычника внезапно взбадриваются и начинают активно радоваться жизни, Шамиль бежит варить кофе, а дядь Валера с добродушным любопытством интересуется: что она говорит? Что много кушаем?
- Не. Она имеет в виду – солнцепоклонники. Есть солнце – а больше вам ничего не нужно.
- Цунцванг! – подытоживает Глеб.
Что такое цунцванг, дядь Валера знает, хотя и не понимает, где в этом случае цунцванг. Но ему нравится быть язычником и солнцепоклонником. И нам с Глебом тоже нравится.
Когда Соня начинает ругаться, мы с ним чувствуем, что главные бездельники и неряхи – это мы. И солнцепоклонники – тоже мы. А девчонки ходят с блестящими губами, чтобы всем было видно, какие они хорошие девчонки.

Дежа вю
Приходит ослепительный нежный май, и всё повторяется, и живешь прозрачной, прекрасной жизнью, о которой всю зиму переживала, что вдруг ее не будет.
Приехала Нинка, и старый Джаван надел чистую рубашку с подпаленными утюгом пуговками, и первый раз за год сбрил щетину, вследствие чего его дубленое, загорелое лицо поделилось на две части и сверху осталось шоколадным, а снизу стало голубовато-бледным, словно некая могущественная, хотя и неумелая сила взялась оживить привидение к весне, и оно начало претерпевать метаморфозу, между тем как могущественная сила о нем забыла, занявшись чем-то поинтересней привидения, и оно ушло в жизнь, не до конца перевоплощенное в загорелого кавказца.
Хотя Нинке он понравился. Дед и есть дед, пусть даже черно-белый. Нинка перелезла через поваленный трухлявый забор на его сторону и как цапля, остерегаясь змей, пошла дружить с Джаваном. Назад он принес ее на руках с большой кистью вяленого винограда, который она разрешала всем отщипывать.
- Живан! Давай играть, что я буду твоя самая младшая жена и буду пасти твою козу, а она меня будет слушаться.
Коза Джавана вообще никого не слушается. Поэтому Нинка перешла к Шамилю, сделала руки в боки и принципиально объявила: - Шамиль! Если купишь козу, я буду твоя самая младшая жена и буду ее воспитывать. Только вот такую маленькую купи. А то большая воняет сильно.
- Нина! Ты же красивый девушка! – попенял Шамиль. - Умный как профессор несмотря что маленький! Зачем красивому девушке коза? Иди, я подарю тебе кружечку с две маленькие кошки!
И подарил ей белую чашку с рыжей и серой кошачьей мордами. Нинка пьет только из нее. Хотя страсть женить на себе всех взрослых мужчин чашка не уменьшила.
- Дядь Глеб! Если я буду твоя самая младшая жена, можно я тогда буду водить твою машину?
- Это сколько хочешь.
С машины начался пушкинский эффект неутолимого желания: не хочу быть столбовою дворянкой – хочу быть владычицей морскою.
- Лёша, когда ты уже в Москву поедешь!
- А что такое?
- Тогда ты мне привези из Москвы смешную панамку и драгоценности (буквы «р» в нинкиной речи нет. Есть твердая во всех случаях буква «л».
- Слушайте, давайте правда ее женим! Нинка, тебе семь лет уже есть?
- Мне целых шесть уже!
- Самое время.
- Лёша, блин! Юрист! Такую ерунду говоришь!
- И что? И почему ерунду? Шесть лет. Прекрасный возраст. В школу еще не нужно, зато всё другое можно. Подарки и привилегии она со всеми оговорила. Глеб ей подарит машину, Джаван – козу, а я привезу из Москвы панамку.
- На всякий случай не забудь, что она заказала длагоценности. А панамку она себе добудет.
- А чё сразу драгоценности? И чё сразу Леша? Как коза, так Джаван, как чашка, так Шамиль, а как драгоценности – сразу Лёша.
- То есть козу ты ей влёт можешь подарить!
- И козу не влет. Всё, Нинка, в девках пока сиди. Пока все не разбогатеют.

Были в гостях у Тенгиза, и когда возвращались домой, Мадонна дала с собой майонезное ведерко с долмой на завтрак.
Под душистым ветром на пустом пляже сунули пальцы в ведерко, вынули по долме и съели. Пока пришли домой, съели всю долму.
Утром Давидик вспомнил, что на завтрак долма, и бдительно спросил: а где долма?
- Ты же ел вчера.
- Ну, сегодня опять покушаю, какой разница.
Соня поставила мамалыгу и большую тарелку с рыбой.
- А где долма? – повторил Давид.
Это не жадность, а особого рода щепетильность: положена на завтрак долма, значит будет долма, даже если накануне ее всю съели.
К еде относятся трепетно и говорят о ней в таком тоне: сейчас всех бистро зарежем, а потом пойдем покушаем. Шутка. Но даже газыри на черкесках, которые принято считать патронташем и которые в самом деле патронташ, точно соответствуют количеству кукурузной крупы на порцию мамалыги, которую на привале сварит и съест абрек.
Это непосвященные думают, что в нарядных газырях порох и патроны. А в них через раз кукурузная мука грубого помола и кусочки толкиеновского эльфийского хлеба - тонкого лаваша, который после выпечки моментально черствеет, никогда не портится, а если взбрызнуть его водой, становится мягким и душистым.
Ночью была гроза, а утром грозовое небо, торжественный свет, какой бывает только весной после грозы,и через весь поселок из моря к большим эвкалиптам на горе яркая радуга, а сбоку еще кусочек.  От ночной грозы у Тёщечки прокисло два трехлитровых балона молока, которые она поставила на наш стол, а мы перелили в большую миску, накрошили сыру, мамалыги, перца, чесноку, огурцов, плохо промытой зелени и свекольных листьев и съели с двумя школьными рогаликами, которые из вредности вместо двух лавашей принес из магазина Давид, купивший на разницу мороженое.
Нинка натрясла в свою тарелку черного молотого перца, от которого блюдо почернело, и следила, чтобы никто не лез своей ложкой в ее тарелку.
Я сказала: Нинка, ты ешь как моджахед.
Нинка подумала и ответила: а вы все чУлки (чурки).
Мораль: нельзя давать маленьким девочкам много перца.
- Нормально, - сказал казак Глеб. – Чулкой меня еще никто не обзывал.
Спустя некоторое время нинкина мама отвела Нинку за гараж и отлупила, вследствие чего Нинка ходит с таким свирепым выражением, что Алёшка, увидев ее, сказал: вы лучше ее не трогайте. А-то она научится говорить «Аллах, акбар» и взорвет всех к черту.
Логики в этом никакой, но интересно.
Отомстили Нинке по-взрослому. Пришел Вахтанг, которого она обожает, и добродушно спросил: Нина, мне сказали, ты меня чуркой обозвала?
Нинка разревелась и стала доказывать, что не обзывала. Несмотря на межнациональную распрю (армянка Нинка наехала на три этнических группы: хоперские казаки, абхазы и кубанцы, объединив понятием чурки), Вахтанг подарил ей детские золотые сережки с фионитами.
- Это настоящие бриллианты? – деловито спросила Нинка.
- Настоящие.
Нинка вздела сережки в уши, вынув из ушей прошлогодний подарок Вахтанга (без фионитов), ходит важная, как торговка рыбой, и через короткие промежутки времени важно жалуется со всплескиванием рук: я прямо вся усыпана бриллиантами, как кукла Барби.
Вахтанг добродушно смеется и говорит, что балдеет от нинкиного голоса.
Разговаривает Нинка хрипатым басом и действительно есть от чего балдеть. А петь не умеет. Так и поет хрипатым басом.
После каждой еды у нее выпячивается животик, и она важно говорит: я прям как беременная братц.
- А братц беременные? – житейским тоном спросил Алешка.
Я спросила: Леша, откуда ты знаешь слово братц?
- А чего я не знаю слово братц, когда я купил дочке братц Хлоя Дикая природа с бл-кой рожей за полторы штуки.
- Что ты дочке купил?
- Братц Хлоя дикая природа.
- А в принципе это что?
- В принципе это кукла.
- А с хорошим лицом нельзя было купить?
- С хорошим нет. Там есть варианты - братц Хлоя, братц Жасмин, братц с лимузином, братц Неудержимая модница... Но рожи, я вам скажу, у всех вульгарные. Лилька выбрала братц Дикая природа.
- А зачем ты ее вообще купил?
- А зачем вы нам дочерей рожаете? А потом ехидные вопросы спрашиваете? Зачем купил, зачем с бл-й рожей, зачем за полторы штуки…

***
Мальчики пасли в клевере зверушек, которым очень нравится клевер, я им показала четырехлистник и научила загадывать желания.
Теперь, если перелистать страшноватую книгу «Ангелы и демоны. По ту сторону добра и зла», забытую кем-то из курортников, то из нее сыплются четырехлистники, которые мальчики кладут засушивать в эту книгу в манере тех тургеневских барышень, которые не ездили с Рудиным освобождать Болгарию, а вели себя как барышни.
Глеб сказал: вы желания записывайте, а то вдруг не сбудутся.
Зорик записал, а мы прочли: жеравы.
Нельзя сказать, что совсем понятно, хотя скорее всего это жираф.
- И как это выглядит? – разочарованно спросил Глеб.
Расспросили, оказалось – ничего страшного. Девятого мая в Туапсе Зорик с Давидом ели в кафе мороженое, а за соседним столом мальчик пил разноцветный коктейль из высокого бокала с торчащими сверху пластиковыми палками в виде двух жирафчиков.
И ему теперь хочется такой жизни, такого коктейля, таких жирафчиков.

***
Олеська познакомила нас со своей коллегой-администраторшей, а та позвала смотреть недостроенный гараж недостроенной гостиницы. Гараж облицован кафелем: снизу синий, сверху голубой, а в промежутке слоны с поднятыми хоботами. Около него хочется надеть кофту.
Внутри новый черный кофейный аппарат, который с плевками, шипением и капризами согласился сварить нам кофе. Причем не четыре чашки, как мы просили, а почему-то шесть, и без молока, хотя для молока есть отдельный крантик и молоко должно возвышаться над чашкой высокой боярской шапкой.
Алёшка вышел со своим кофе на недостроенный балкон – и балкон рухнул. Не сразу, а постепенно, он успел отшагнуть в дверной проем и почтительно восхитился: блин, как просторно стало!
Мы вышли постоять с ним в дверном проеме – а вокруг ни души и тихо-тихо, славно-славно, как часто бывает в восемь вечера: цветут розы, лежат тихие собаки, неподвижные кошки, летают ласточки, квакают лягушки и пахнет как в детстве морем, розами, нагретой хвоей и цветущим виноградом.
Очарованный аппарат у нас за спиной неожиданно включился и соорудил молочную башню в поддоне с дырочками.

Армянский способ езды: музыка на полную громкость и голые ноги в окнах.
05 июля 2011
Утренние голоса – как начало новой жизни. Визжат дети, которые не умеют говорить тихо. Визжат ласточки, догоняя мошек. Визжат птенцы в гнездах с обломанными краешками. И сонный алешкин голос: слышь, Валер, когда меня начнет домогаться дама по имени Сусанна Пабедовна через «а» Гвилава, скажи ей, будь добр, что я сдох, что ты меня никогда не видел, что я лежу под Мамаевым курганом и надо мной поют «туды-сюды лён-лён».
- Алёша, зачем так нервничаешь, випей кофе и иди куда тебе надо. Какая такая Сусанна Гвилава? Не знаю никакой Сусанны Гвилава!
А поскольку оба в принципе не могут говорить тихо, то, сидя за одним столом, перекрикиваются как с разных концов поля. Глеб высовывается в окно и спрашивает: - Лёша, почему во мне крепнет убеждение, что ты очень плохой юрист и я должен стесняться наших братских уз?
- Ну так сиди стесняйся!
- Лёш, ты давно в табло не получал?
А потом звонит красный домашний телефон, на котором цифры крутят пальцем, и дядь Валера строгим голосом произносит: алё! Это кто мне звОнит? Кто такая Сусанна Гвилава? Суса, это ты? Суса, это ты звОнишь? Суса, не поверишь, только что жене своей говорил: что такое – Сусу давно не видно, никогда не позвОнит, что такое, может она умерла уже? Соня, иди сюда! Не поверишь, кто звОнит! Суса Г-ва звонит. Суса, зачем тебе Лёша, кто такой Лёша, не знаю я никакого Лёши, приезжай гости, мы и без Лёши випьем. Кто такой Лёша, кто мне скажет?
Я спускаюсь вниз и спрашиваю: а почему она Пабедовна через «а»?
- Папа был високий красивий сван, назвали так честь великой Победы советского народа! Пабед назвали! Суса тоже високий, красивый дама, жалею, что не женился на ней тогда. Соня, где ты ходишь, почему не слушаешь, как я говорю: Суса бил високий, красивий, Пабедовна! Жалею, что не женился на ней тогда.
***
Приехали байкеры, все очень страшные, затянутые в черную кожу и черепашьи панцыри, и своими телами, большими мотоциклами, шлемами, защитой, бочёнками с пивом и подружками заняли все свободное пространство. У каждого байкера молодая и незначительная подружка, ненакрашенная и непричесанная, в расстегнутых очень коротких шортах и купальном лифчике на тоненьких веревочках - традиционном облачении байкерских подружек, которые в этом смысле похожи на женские персонажи игры «Варкрафт», где в качестве военных доспехов юным воительницам полагаются стринги, напульсники и символически узкий лифчик.
Алёшка в чужих голубых галошах с узорчатыми дырками, потный, загорелый и пьяный. Как только его ссадили с мотоцикла и втолкнули во двор, начал петь русские народные и донские казачьи песни. Затем на время притих и сел около дремлющего в тенёчке, вдали от внушительных байкеров и полуголых подружек Ширван-шаха. Немножко поскучал около него, почесался и озабоченно пожаловался: - эй! Чёт-то мне не нравится, как ты на меня смотришь.
Ширван-шах перестал дремать, посмотрел, что делается, и рассудительно сказал: Лёша, я на тебя вообще не смотрю, я сплю. Лёша, что мы все время разговариваем, давай уже покушаем.
Байкеры с подружками присели кушать и смели всё, что было в доме, включая тёщечкины молочные продукты, кукурузу и два больших арбуза. Авторитетно ссылаясь на каждого из них, Алешка объяснил нам с Глебом, что разница между байком и чёпером в том, что чёпер гораздо маневреннее байка, потому что у него переднее колесо большое.
Сбился с мысли и спросил: - как тебя зовут?
- Юля.
- Я помню, что Юля. Отчество у тебя прикольное.
- Ивановна.
- Я же говорю – отчество прикольное! Слышь, пацаны, Юля Ивановна! Прикольно, отвечаете?
Глеб поднялся и проследил, чтобы никто из байкеров не подтвердил, что действительно прикольно. Самый внушительный и авторитетный байкер по имени Степан  рассудительно сказал, что сейчас всех мелких пацанов называют Ваньками, поэтому все девочки – Ивановны. Мы с Олеськой молча подивились, сколько нужно выпить, чтобы так виртуозно сформулировать, но пили они действительно очень много – и чачи, и живого и неживого пива.
Когда расходились ночевать, Алешка сшиб чёпер, который не стоял на его пути, и упал животом на чёпер. Мы с Олеськой начали его поднимать, и оказалось - он уже спит. А когда пришел хозяин чёпера Артур, и помог нам поднять Алешку и мотоцикл, а потом собрать в сумку выпавшие из нее и рассыпанные банданы, флэшки, дорожные карты, перчатки без пальцев, вонючие носки и бонусные карточки, Алешка стоял сбоку, пел народные песни и умничал: - в Канаду уеду жить. Олеся, поедешь со мной в Канаду? Там в лесу упало дерево и убило лося (у него с детства неважное произношение буквы Л, и слово ЛОСЯ звучало как васЯ) - и все агентства новостей на всех телеканалах передали первой новостью, что в лесу упало дерево и убило васЯ. В мире боинги падают, пароходы тонут, цунами континенты смывает в хлам вместе с народонаселением, а в Канаде упало дерево, убило васЯ, и вся страна страдает, что бедный вось.
Я сказала:  мне его тоже жалко.
- Поедешь с нами в Канаду жить, - великодушно согласился Алешка.
Утром все байкеры с полуголыми подружками сели на мотоциклы и с рёвом съехали, оставив после себя впечатление необычайного простора, которое бывает один раз в год, когда после новогодних праздников из квартиры выносят живую елку.
***
Долга я сильная жара - как болезнь или заключение. Нельзя планировать ни долгих прогулок, ни поездок. Жара ошеломляет, от нее трещит голова и хочется, чтобы лето ушло вместе с жарой.  В море горячая вода. Но все-таки вода, и если правду говорят, что морская вода приближена к плазме крови, то в нее и попадаешь, как в плазму, и заодно вылечиваешься.
Вне воды и кондиционера жизни нет. Зато радуют цыкады. Кроны деревьев переполнены их звоном, и если немного подождать, то можно увидеть как выглядит цыкада. Она похожа на сильно растолстевшего кузнечика. Короткая, крепенькая, серенькая, сливается со стволом дерева, поэтому на коре ее не разглядишь.
Чтобы ее увидеть, она должна перелететь хотя бы чуточку и опять слиться со стволом. Но ты уже знаешь: это цыкада, и находишь ее по микроскопическому просверкиванию ее блестящих крылышек. На вид она мягкая, и в ней нет ничего такого, что способно вызвать такой сильный и резкий звук.

***
 - А где Мануэль?
- Поехал невесту красть.
- Один?
- Почему один? С флагами, со стрельбой, с товарищами.
В России бы подумали, что десантура едет нырять в фонтан.
А на Кавказе знают, что это Мануэль едет красть невесту. Со стрельбой, с товарищами, с флагами.
Невеста молоденькая, восхищенно-перепуганная. И мама нервничает, что Мануэль может передумать.

***
Олеське очень понравился зелёный самолетик, в котором Глеб улетел в Москву. Она грустила и говорила: какие мы здесь отсталые. Я даже не знала, что самолеты бывают зеленые. Я думала, что они все белые.
Представляешь, у моего упыря московская прописка! Зачем он у нас сидит?
Упырь, надо полагать, Алёшка. Иногда она от него уходит. В августе ушла к русскому парню, который говорил ей: да, дорогая. Конечно, дорогая. Соскучилась и вернулась к Лёшке, который осведомляется о ней в три приема: - а где моя мелкая? Где моя звезда? Где моя мелкая звезда?

 Вернулась на работу – и сразу возобновились наши кофе-таймы на четвертом этаже у Ирины Николаевны. Она сказала, что она без меня скучала. Я рассказала, что была в Кисловодске, и она спросила, не ошивается ли там ее первый зять.
Не люблю слово ошивается. Первый зять у нее Алёшка. Вот бы она удивилась, если б узнала, что действительно он там был.
Она хороший человек и я бы с удовольствием с ней дружила, если б не нужно было скрывать от нее Алёшку.
Её дочь Ленка замужем за москвичем и родила Мишку, но что-то у них не срослось, не спелись, и когда я спросила, не поторопилась ли она сделать Мишке обрезание, ИН обиженно возразила: при чем здесь обрезание? Зачем она Лёшку бросила, я не могу понять.
Залетела – и быстро-быстро вышла замуж за Лешку, залетела опять – быстро-быстро развелась, и Алёшка всем рассказывает, что по залёту женился и по залёту развелся. Оба раза решили за него. Спрашивал, чем отличается секс с обрезанным мужчиной от секса с мужчиной необрезанным. А мы никто этого не знали, и он цитировал Пушкина: «а мы ленивы и нелюбопытны». Мы на него не обижались и предлагали зайти посмотреть на яндексе.
Удивительно, что при всём своем легкомыслии, любви к чужим девчонкам, неумении зарабатывать деньги и содержать семью Лёшка очень востребован не девчонками, а женщинами. Жить с ним невозможно, а без него скучно. Так и мучаются.
***
ТНТ: У коня, которого на скаку останавливает русская женщина, на всю жизнь падает самооценка.

***
Третий день дует ветер, и листья платанов гремят как жесть. Пока ветер был южный, он был теплый и пах весной и дорогой, когда далеко и долго едешь, а вокруг деревья в цвету, сирень, обалдевшие от тепла собаки, величавые кошки, и собирается расцвести глициния, которая расцветает и отцветает в одну неделю, так что не успеваешь ее заметить и большей частью не понимаешь, зачем она вообще нужна. Мимоза лучше. Мимозы начинают цвести в январе, а если случайно посмотришь в мае,  то окажется, что они все еще цветут.
Ноябрьский ветер пах весной и впечатлениями.
А декабрьской ночью нас накрыла новороссийская бора, которая называется норд-ост, снесла металлические заборы и пораспахивала калитки. Когда я в темноте шла на работу, все калитки были открыты, деревья переломаны, а многие кипарисы вывернуты с корнем.
***
Диана, младшая дочка Ширвани, вышла замуж. Я везла в подарок Соне и Тёщечке одинаковые клеенки с кошками всех пород в натуральную величину среди роз и арок, и мы с Глебом заспорили, украдут их девчонки, чтобы вырезать кошек, как в прошлый раз повырезали медведей, или они уже такие взрослые, что не украдут.
И тут Шамиль сказал, что Диана выходит замуж. Я спросила: - за мальчика? - как будто она могла идти за девочку. Шамиль сказал: за мужчину. Адама Ахаба (ударение на самую первую букву А). Он так и произнес это – с ударением на первую А и видимым уважением к господину Ахаба, которого я тоже зауважала. Глеб с Алешкой знают его по бизнесу, о котором он советуется с Алешкой как с юристом, а с Глебом как строителем.
Дианка выходит замуж. Дианка, которая ворует клеенки и конфеты у пацанов, ничего не умеет делать, которая почти год между нашими приездами встречалась с мальчиками из Агудзеры и Дранды в моей пижаме с коровами на штанах. Жена господина Ахаба!
На Рождество была красивая и пышная малая свадьба (компания) со всеми ритуалами, которые положены на свадьбе, но без ЗАГСа, и Диана с прической из олеськиного салона, с отшлифованными ногтями, в платье с обручами, фате с цветочками и в коротенькой плюшевой белой шубке вышла замуж за господина Ахаба, который был весь в белом, в белых штиблетах, неожиданно очень симпатичный, белокожий, плешивый и по этой причине обритый налысо, 28-летний, хотя выглядит лет на 35, с интеллигентным, мягким лицом и мягкой косолапой походкой, чрезвычайно симпатичной.
Его сразу же захотелось называть Адамчиком. Адамчик с Евочкой. А поскольку монументальной Дианке 17 лет – то с девочкой.
Адамчик с девочкой.
Они смотрели друг на друга застенчиво, не знали, о чем говорить, и начинали смеяться. С этого можно начинать жизнь.
На каждой остановке кортежа – у памятников, на перевале и особенно при встрече с другими свадьбами, тихая сестра Адама говорила: не выходите из машины.
Вокруг нас начиналась пальба с частыми, как дождь, залпами дробовиков и винтарей. Мы сидели в украшенном бантами джипе в эпицентре большой перестрелки - в духе Константина Симонова и его товарищей ("на пикапе драном и с одним наганом первыми въезжали в города"), и мне всё ужасно нравилось, а красиво одетые Олеся и секретарша Вахтанга Юлька - говорили, что ненавидят, когда стреляют.
В День независимости, когда в центре Сухума все носились на машинах и радостно стреляли в воздух, у одного парня устало опустилась рука с тяжелым автоматом, дала очередь вдоль улицы и расстреляла юлькиного одноклассника, который тоже праздновал. Никто не виноват, но с тех пор Юлька ненавидит пальбу. 
После перестрелки начинали звучать два барабана и аккордеон или два аккордеона, если пересеклись с чужой свадьбой. Переобнимавшись, перецеловавшись, начинали пить и говорить тосты. Потом начинали петь. Потом чуть-чуть танцевали. И разъезжались каждый своим маршрутом.
На свадьбе Дианка с пяти вечера до пяти утра стояла в углу свадебного зала на высоких каблуках с опущенной головой и ничего не ела, а толстая Анжелка в платье со стразами и голым плечом, старше ее на полтора года, завидовала и обижалась, потому что по правилам старшая сестра должна выйти замуж первая.

Около полуночи знакомый парень Влад отвез нас с Юлькой и Олесей домой. Мы с Олесей были почти трезвые, а Юлька пьяная и либо громко и безадресно говорила «пошли все в жопу», либо звонила своему «зае» (Владимиру) на мобильный, который он отключил, и клялась ему в любви. «Зая» (Владимир) несколько лет очень красиво за ней ухаживал: пригнал ей из Краснодара новую «Тойоту», на все праздники дарил бриллианты, золотые браслеты и часы и покупал ей платьишки и высоченные сапоги по 15 тысяч, а этой осенью почти внезапно на ней женился. У него русская мама, которая ее обожает. А папы нет. Папа бы не позволил такого брака. Тем более у Юльки девятилетняя дочь. Илона.
Она так и вышла за него в плиссированном легком платьишке и в массивных сапогах, которым я завидую, хотя за Владимира замуж не хочу.
Мы вернулись домой, принесли сладкого вина и втроем легли спать в нашей комнате, а мужчины остались на свадьбе в Келасуре.
Олеська рассказала, что у них на Кубани свадьбы гораздо веселее. Там на второй день родителям новобрачных дарят подарки, в которых они должны праздновать второй день свадьбы. Отцам обычно дарят трусы, а матерям рейтузы, и они их надевают поверх своей одежды. За ними пригоняют тележку и везут по дорогам, где много грязи. Если грязи нет, то ее делают искусственно: ночью в тротуарные выбоины наваливают землю, наливают воду и месят грязь; а утром везут сватов в подаренной одежде и как бы случайно вываливают в грязь. Поднимают, садят в тележку, оступаются и опять вываливают.
Мы с Юлькой завидовали Олеське и говорили: как у вас там весело! Зачем вы оттуда уехали?
Искренне не понимали, как можно уехать от такого веселья и вообще с Кубани, а Олеська детским голосом оправдывалась: да кто оттуда уехал? Никто не уезжал.
Все-таки мы все три были пьяные, потому что я жалела Олеську, которая уехала от веселья, и даже не думала о том, что я сама живу на Кубани, и все свадьбы у нас либо строго цивильные и дорогие, либо армянские, с музыкой и еще дороже. Никто не одевает сватов в рейтузы и не вываливает в грязь. Даже грязи никакой нет. А Олеську никто не спрашивал, где она хочет жить. Ей было  два года. Увезли  – и всё.
Дианка, простоявшая десять часов в углу с опущенной головой на высоких каблуках, в новом качестве хорошей жены должна была встать в восемь утра, привести в порядок свадебные столы и перемыть посуду, а к пробуждению гостей сварить большой котел мамалыги, чтобы мама и сестры мужа убедились, что им повезло с невесткой, и рассказали всем, что она работящая и не низкозадая (так здесь называют ленивых жен). Объективно Дианка низкозадая, но в ее статусе жены толстый зад ничего не значит, и если она нравится мужу и сестрам мужа, низкозадой ее никто не назовет.
Адам, его мама и сестры встали утром вместе с Дианкой, убрали свадебные столы и перемыли посуду, сварили мамалыгу, накрошили сулугуни и принесли из подвала вина, а с огорода зелени. Это значит, что к Дианке все хорошо относятся.

Три дня спустя Диана приехала в гости на маршрутке, и стоя, прижимаясь плечом к притолоке двери, очень спокойно, как будто она  полжизни замужем, рассказывала о жизни с мужем. (Нужно сказать, что она учится на ландшафтного дизайнера, и Адам не разрешил ей бросать учебу, поэтому домашним хозяйством она занимается после колледжа). Cначала об ограничениях, которые абхазские девочки знают с детства: нельзя первой заговаривать со свекром; а если он сам с тобой заговорил, то нужно смотреть вниз и не болтать, а говорить только то, что спросит; нельзя оставаться наедине с друзьями мужа. Мамалыгу положено есть руками. У себя дома все едят вилкой или ложкой, но если мужу приятны древние правила апацхи (абхазской кухни), то их нужно исполнять. Тем более, что ей нравится есть руками.
- Фасоль пока сваришь, пока с аджикой и орехами разотрешь, много время пройдет, а он приходит голодный, сразу кушать хочет, поэтому я по-быстрому варю мамалыгу, делаю сметану с много укропом, перемешиваю, сулугуни много ложу (кладу) и он кушает. Говорит: как вкусно.
Это Дианка, про которую я думала, что из нее ничего путного не выйдет! Я восхитилась перед Олеськой, а Олеська сказала: я не поняла, в чем прикол.
- Прикол в том, что она знает, что есть рис, гречка и макароны, которые очень быстро варятся, а она варит мамалыгу, чтобы не кормить мужа едой, которая его удивит и не обрадует. В этом высшая мудрость жены. Любой жены, даже очень опытной, которая голодного мужа по-быстрому кормит яичницей с колбасой.
- Да мы тут все так едим, - ответила Олеська, не понимая, как можно накормить абхазского мужа гречкой. А это значит, что из нее тоже получится хорошая жена, которая будет растирать фасоль с аджикой, а домашнюю сметану с укропом.
Я сидела и ужасно уважала новый статус Дианки, пока не заметила, что на ней раздолбанные прошлогодние угги, загнутые внутрь, как будто она стоит на внутренних сторонах стопы. А молодой жене положено быть нарядной. В новом платье и новых бриллиантах. Со всеми подаренными кольцами. Кольца у нее действительно были на всех пальцах.
Я спросила, почему она приехала в уггах.
- А в чем еще в вашу деревню ездить?
Действительно. В чем еще ездить в МОЮ деревню!

В Абхазии, чтобы выйти замуж, можно идти в ЗАГС, а можно не идти. Можно венчаться в церкви, а можно не венчаться. Кто как хочет.
В любом случае играется малая свадьба (компания) для ближнего круга друзей и родственников (человек на сто пятьдесят), на которой невеста стоит в углу глазами в пол, около нее подружки и тётя жениха, которые иногда с ней шепчутся и предлагают поесть. Как правило она ничего не ест, но в конце свадьбы выпивает литр минералки.
После малой свадьбы девочка остается жить в семье мужа и берет его фамилию. Если она другой нации или ее имя не устраивает новую родню, ей придумывают новое имя (обычно ласковое).
Если девочка приживается в семье и всем нравится, то через два месяца после малой компании играется большая компания на тысячу гостей. Гости дарят деньги, (а не тостеры и японские кофейные чашки, с которыми никто не знает, что дальше делать, обиженно думают, что раз все равно купили, то могли выбрать покрасивее, и утешаются тем, что зато их можно передарить, а те, кому передаривают, начинают мысленно вычислять, кому передарить дальше). Поэтому после большой свадьбы молодые часто оказываются в плюсе.
Если семья бедная, или в трауре, или невеста беременная и не в состоянии стоять полсуток в углу, то второй свадьбы не делают, а просто остаются жить мужем и женой.
У Юльки, когда Володя предложил ей выйти за него замуж, была только компания, на которой она, вместо того, чтобы молча стоять в углу глазами в пол, так шумно и свободно себя вела, что володины братья увезли ее в тётину квартиру на девятом этаже, вернулись праздновать и немножко боялись, что обиженная  невеста выбросится в окно.
Ни в какое окно она не выбросилась. Немного попроповедовала тетиным дочерям основы демократии, сняла тяжелые сапоги и легла спать. Дочки мерили сапоги, ходили в них по квартире, постигая для себя душистый и сверкающий новый мир, и мечтали вырасти такими, как Юлька.
Юльке свадьба понравилась, и она очень любит о ней рассказывать: - прикиньте, девчонки, меня с собственной свадьбы выгнали! Вы п…ськи, ничего в этом не понимаете!
А  в декабре  оказалась замужем Олеська.
Прошлой осенью у нее умерла мама. Папа затосковал, начал от скуки переписываться с «одноклассницами.ру» и одна из них, костлявая платиновая блондинка в черном платье-футляре и с гелевыми ногтями, приехала из Самары, посмотрела на дом, на папу, на Олеську с семнадцатилетней Лёлей, вернулась в Самару, поделала какие-то свои дела, приехала уже с барахлом в двух чемоданах и заселилась в доме на положении гражданской жены и мачехи.
Олеська ее возненавидела. Соня обмирала, ахала, хлопала по бокам руками и однажды она собрала Алешку с Олеськой вместе и сказала им: я вас поженила. Ты теперь моя дочка, я дала тебе новое имя Амра (солнышко).
Алешка, которого никто не спрашивал, сказал – опа!
Имя – это серьезно, имя значит, что Олеська в доме не просто своя, а родственница. В том числе и алешкина, пока он в этом доме живет.
Олеське имя очень понравилось. Она как-то быстро начала усваивать абхазский язык и даже знает мужской и женский вариант пожелания «спокойной ночи». В русском языке пожелание спокойной ночи безличное и без вариантов, а в абхазском с вариантами, которых я не могу усвоить. И вообще она успокоилась, повеселела и перестала считать Соню примитивной. Соня подарила ей свое девичье колечко с аметистом. Республика во время сониного девичества была богатая, а золото дешевое, поэтому даже скромные девичьи колечки были больше похожи на перстни с  фамильными гербами, чем на девичьи колечки.
Колечко размера на три больше олеськиного пальца, и она его носит, как кулон,  на золотой цепочке вместе с крестиком.
Всё устроилось, как в бразильском сериале в конце последней серии, когда после ужасных и непреодолимых испытаний все переженились и фильм закончился. Даже я оказалась замужем. И не как Олеська, без ЗАГСА, а в октябре через ЗАГС в Ростове, - мы с Глебом пошли в ЗАГС и расписались, и даже сделали свадьбу на шесть человек в «Про-бешке».
Мы пообсуждали это с Олеськой, и я подумала: а не участвует ли случайно Соня  в моей судьбе.
Позвонила Глебу и спросила: тебе Соня сказала на мне жениться?
- Да, а что?
- А как она сказала?
- Так и сказала: дитё страдает, женись на ней, чтобы не страдало.
Я никогда не страдала в том смысле, что я не замужем, но раз они поступили благородно, решила тоже быть благородной и сказала: какие вы с Соней молодцы: взяли и женились.
- Да, мы такие, - плавно ответил Глеб.
Самым большим блюстителем нового имени Олеськи оказался Давид, и Глеб устраивал для нас представления.
- А где наша ммм… Аврора?
- Амра. Которая значит сонечко, - мрачно и торжественно говорил Давид.
- Сонечка?
- Которое небе светит, - уточнял Давид и прямым прозрачным пальчиком указывал в небо, как будто там Господь Бог.
Некоторое время спустя Глеб опять прикидывался придурковатым.
-  Ммм… Давидик!
- Сонечко! Которое небе светит, - минуя подробности, мрачно и торжественно повторял Давид и четко указывал в небо прямым и прозрачным пальчиком.

***
Когда Дианка во второй раз приехала степенно хвастать своей хозяйственностью, а незамужняя старшая Анжелка сидела в углу и ей завидовала, с полки неожиданно упала икона безответной Матронушки в платочке и треснула Дианку по голове.
Полка вся заставлена ангелочками, свечечками, вербочками, но сорвалась именно икона и треснула именно Дианку, хотя она не стояла под этой полкой. А вроде бы в стороне. Тамара с Соней ахнули и решили, что это плохой знак, а мы с Олеськой, чтобы их успокоить, сказали, что Высшие Силы поцеловали Дианку в темечко, а поцелуй – это хорошо. Хотя что именно значит, когда падает икона, никто не знает, но поживем – увидим.

Нинка и две Тамары
Приехала Нинка и на глазах у всех совершила торжественный выход из папашиной обшарпанной Нивы - в пышном розовом платьице с робронами, в диадеме с брильянтами на лбу и бесформенной белой шубке с рюшами вокруг живота. Обручи кисейного платья она высоко несла обеими руками, чтобы не испачкать воланов шлейфа,  и мы увидели резиновые сапоги до колен и джинсы. От такой красоты Джаван обомлел и всплеснул руками.  Ее перецеловали и спросили, почему она в резиновых сапогах при ослепительном солнце и плюс 23, когда все в кедах.
Она ответила, что сапоги с мотыльками и феями ей подарил Дед Мороз, а ему виднее, в чем ходить при +23.
Джаван в своих садовых галошках убежал домой, прибежал опять и бегал туда-сюда, пока не вручил ей пятилитровую бутыль с виноградным соком, трехлитровый баллон мандаринового варенья, связку вяленой хурмы, которая сушилась и вялилась у него во все большое окно веранды, мешок мандарин, ящик с грушами, связку чурчхелы, мешок орехов, банку с ореховым вареньем и ящик фейхоа. Двор стал выглядеть так, будто семья с припасами уезжает на ПМЖ в Норвегию. Нинка деловито объявила «это моё». Заставленный ящиками двор оказался не приспособленным для хождения в многосборчатом платье с обручами, Нинка цеплялась за кусты, и на мертвых зимних гортензиях, как лепестки волшебных цветов, оставались кусочки кисеи.
Пришел кот и лег на груши. Джаван загомонел и поставил кота на землю. Кот остался в том месте, куда его сняли с груш и, ни на кого не глядя, выразил мордой «да. Вот как».
Когда пришел Алешка, кот лежал на грушах.
- Что за натюрморт? – спросил Лешка, вынул из-под кота грушу, потер о штаны и начал есть.
Прибежала Нинка в роброне и сказала: Леша, ты должен был сначала сказать – Нина, угости, пожалуйста, грушей.
- А это всё чье? – спросил Алешка.
- Это мне Живан подарил.
- Понятно. Живан гараж разгрузил. А нам как жить? Кстати, Нина! Угости, пожалуйста, грушей.
- Пожалуйста, угощайся! – разрешила Нинка.
- Нина, ты бы роброн сняла.
- А почему?
- Потому что ты без роброна интереснее. Тебе не идет быть леди.
Я подтвердила: правда. Скарлетт была интересной, пока не начинала строить из себя леди. Иди переоденься!
Вернулся на Нивке нинкин папа и перекидал ящики в багажник. Стало опять просторно. Освобожденная от обязанности караулить свое имущество, чтоб не растащили, Нинка поискала, чем ей заняться, пошла в дом, сняла многосборчатое платье, перестала быть леди и стала такой интересной, что подралась с тремя пацанами сразу. Они за ней погнались, и она вылетела из дома в свитере, с рюкзаком, в скатанных из овечьей шерсти бусиках, резиновых сапогах и белых трусах с божьими коровками (мы с Глебом подарили ей рюкзачек, бусики и белые трусы с божьими коровками). Соскочила с крыльца  и  хриплым басом закричала: - Шамиль!
– Это я!
– Иди день куда-нибудь своих пацанов!
- Нина, куда их деть?
- В «Орлёнок» отправь, чтобы их там всеми пальцами научили хлопать.
(Она занимается в ансамбле народных танцев «Амшен», и руководитель пообещал, что когда они начнут получать дипломы на танцевальных конкурсах, он их всех повезет в «Орленок» и там их научат разным орлятским штукам).
Нинкин папа взял ее за руку и в трусах, с тяжелым от конфет рюкзаком отвел в гараж. Мы забеспокоились, потому что в гараже холоднее, чем на улице. Всегда почему-то холоднее. Шамиль даже пошел к ним со своей курткой и вышел из гаража вместе с нинкиным папой и с вином. Нинка шла следом в его куртке, с зареванным лицом и без претензий. Во мне взыграло что-то злорадное, и я попросила: Нин, покажи, как ты танцуешь!
Ее покладистый папа неожиданно обиделся и попросил: можно без наездов?
Пришла жена Джавана Тамара, села около жены Ширвани Тамары, горестно посмотрела на Нивку и начала вздыхать.
- Харч поперек горла станет, - сказал Алешка.
Я взяла зеленый эмалированный бидончик с лыхнинской святой водой и пошла побрызгала нивку и продукты внутри нее. Однажды бидончик кто-то забыл закрыть, и в нем утонул тощенький серый скорпион. Воде от этого ничего не сделалось; она от этого наоборот стала ядерная.
Тамара заворчала по-абхазски, а нинкин папа великодушно разрешил мне – не стесняйся, кушай.
Обе Тамары пригорюнились. Когда они сидят рядом, то выглядят как две дочери одной неудачливой мамы-ведьмы. Я бы даже сказала – дщери. С обвислыми носами, нечёсаные, с общим, травмирующим психику виражением в глазах, на которое мысленно реагируешь словами «чур меня».
Интересно, что Джаван и Ширвани характеризуют жен одинаковыми словами «не очень добрый женщина. Самой молодости был не очень добрый женщина».
Когда не очень добрый женщина орёт на Джавана в своем дворе, в соседних пустых домах раздается эхо. Однажды она крупно разругалась с нашими Соней и Тамарой, решила возродить ремесло и поколдовала на смерть. Видимо, сильно обиделась и как следует постаралась, потому что ее домашние утки, которые до этого простодушно принимали жизнь такой, как есть, ходили вразвалочку и полоскались в грязном тазу, встали на крыло и улетели на Север, а у нашей Тамары на ноге вырос чирей и когда созрел, в нем открылся глаз, похожий на буддистское Всевидящее Око. Мы все на него смотрели и показывали фиги на всякий случай, а Лёшка сказал, что раз у Тамары третий глаз, да еще в таком интересном месте, как нога, она тоже может делать на смерть.
Пару дней Тамара осмысливала, что он сказал, потом спросила – как?
Лешка сказал – не знает, но может посоветоваться со своей тёткой Райкой, которая всё это умеет.
- Посоветуйся, - убедительно попросила Тамара. Чирей ей вычистили, и на месте глаза образовался шрам, с которым мало что можно сделать. Но мечта осталась. И лёшкина тётка Райка будоражит ее воображение.
Тётка Райка у Глеба с Алешкой удивительная. Хопёрская казачка, станичница, скандалистка, с девичьей фамилией Белая, а по мужу – Безголовая (уж лучше бы оставалась Белая), однажды в сердцах пожелала соседке «чтоб ты сдохла» - и той же ночью соседка померла.
Тётка Райка быстренько побежала в церковь и покаялась, потом нарвала в огороде чернобривчиков, разноцветных георгинчиков «Веселые ребята» и с весёленьким букетом отправилась на похороны. Лежащая в гробу соседка слегка повернула голову.
- Ты, Маша, не серчай, - искренне попросила тетка Райка. Соседка слегка отвернула голову и лежала прямо, но ее до этого благостное лицо стало неподкупным.

***
Первый день Нового года: дети едят конфеты.
Ходят по двору и едят конфеты.
У каждого свой картонный сундук с драконом и свои приоритеты, но все дети непрерывно и с виражением, устремленным внутрь организма, едят конфеты.
В час дня Глеб задал интересный вопрос: сколько конфет может съесть за день десятилетний мальчик.
Вечером получил ответ: ВСЕ.

***
Громким важным басом, чтобы слышали не только свои, но и соседи, Нинка рассказала, что она самая лучшая танцовщица в Туапсе и знает все армянские танцы, порассуждала о преимуществах армянской нации над другими нациями и привела в пример мингрела Джавана.
Мингрел Джаван, очарованный ее диадемой, согласился побыть армянином на то время, пока она будет жить в Поселке.
- А кому сейчас легко? – посочувствовал Алешка.
Давид молча вытаращил глаза и убежал к православным русским. Я хотела сказать, что если они принесут живую крысу, я за нее платить не буду. Но не успела. Православные русские (Гарик и Вилен, которых местные называют Милей и Амилей), пришли с православными крестами поверх одежды и с котами. Видимо, эти коты не оставили ни одной  живой крысы или крысы стараются не попадаться на глаза православным русским, но когда Милей с Амилеем с какой-то торжественной агрессией вошли в наш двор, то у каждого на руках сидело по сытому коту. Коты немножко напряженно вертели круглыми головами и немножко нервно подергивали жесткими хвостами.
Никто не понял, зачем коты, а я догадалась, что котов придется выкупать, как в прошлом году крысу в трехлитровом баллоне, и что нужно думать, прежде чем давать местному мальчику 50 рублей. С другой стороны, если судить по нашим детям – к ним Дед мороз пришел, а к православным русским он не пришел, судя по их расстегнутым старым курткам, фланелевым рубашкам и высоким резиновым сапогам, не как у Нинки, из магазина детской обуви «Котофей», а по которым видно, что их носит третье поколение пацанов и после них будут носить еще поколения два-три. Если не пришел Дед Мороз, то я  могу хоть чуть-чуть восстановить справедливость.
- С Новым годом, - с мрачным упорством поздравили мальчики, а коты с высоты их рук разглядели домашних кошек, начали перебирать верхними лапами по рукавам курток, а нижними пинать пацанов в живот, прижали уши и видимо, догадались, зачем их взяли в гости. Пацаны втянули животы, но котов не выпустили.
Про «диких» детей я не подумала. Я не Дед Мороз, чтобы учитывать всех детей, а тем более этих, с вечной угрозой для наших мальчиков принести домой вшей и русский мат.
Я побежала в дом собрать им подарочки из конфет, двух неподаренных подсвечников с длинноухими собаками, и положила в каждый пакет по сотне.
В это время приехал Алешка и спросил:  что за фигня?
- С Новым годом! – с мрачной убежденностью поздравили мальчики Алешку. Алешка выдернул котов из их рук и ссадил на землю. Коты приосанились и пошли к домашним кошкам. Обе домашних кошки напустили горестный вид, исполненный безысходных допущений, как две Тамары, сложили передние лапы рулькой и прилегли под елкой. Из-за дома вышел новый домашний кот, стал в боевую стойку и начал подвывать животом. Коты отвлеклись от кошек, повыли, поцепенели, тщательно познакомились с Вазгеном  и втроем куда-то ушли, а кошки остались лежать со свернутыми лапами рулькой и выражением скорбной безнадежности.
Спустя некоторое время коты вернулись и вместе с нашими кошками улеглись под елкой.
Православные русские с достоинством приняли жидкие подарки, вынули из них сотни и в своих сапогах, с православными крестами поверх одежды, пошли ловить маршрутку ехать в Сухум, чтобы тратить деньги.
У наших мальчиков тоже были деньги и жгли карманы. Когда терпеть стало невозможно, Давидик начал подскакивать и подвывать, как кот.
- Папа, можно тоже маршрутке Сухум поедем?
- Давидик, нет! Я сказал: нет. Давидик, я сказал нет, почему никогда не слушаешь?
Давидик взвыл.
- Давидик, сделай глаза обично. Юля, тоже сделай глаза обично. Давидик, почему около тебя всэ люди делают глаза так?
- Кто мне скажет, как можно жить с этот человек? – вскипел Давид.
- Действительно. Давид! Давид! Слушай сюда, я сейчас скажу что-то интересное! Зачем тебе ехать на маршрутке в Сухум, если мы красиво поедем на джипе в Роза-Хутор, и Глеб даст тебе порулить на трассе, а на Красной Поляне гораздо интереснее тратить деньги, чем в Сухуме.
- Кто мне скажет, почему сами люччи люди едут на маршрутке Сухум, а я, как тупорогий горный баран, должен ехать Роза-Хутор? – оскорбился Давид.
- Всё, Давидик Роза-Хутор не едет, - сказал Шамиль. – Давидик у нас горный баран пойдет пасти.
- Кто мне скажет, как можно жить с такой человек?
- Действительно.
- История о том, как Глеб Олегович и Юлия Ивановна узнали, что они не сами люччи! – сказал Алешка.
- Ты зачем пацанов прикармливаешь? – спросил Глеб. - Теперь они будут сносить нам всю поселковую живность и менять на деньги. Ты что, самая богатая?
- Я нормальная. Если опять придут, я дам по полтиннику, потом по десятке, а потом скажу – всё, мальчики, деньги кончились.
Эти мальчики лучше всех знают, что деньги всегда кончаются.

***
В доме новый авторитетный кот. Вазген. Лешка был в гостях в Келасуре, погладил кота, и кот пришел в Поселок. Может, он гладил совсем другого кота. А может, то была кошка. Но вообще коты Лешку любят. Лешка добрался из гостей в Тойоте Хагбы, а кот пришел сам. Как сказала Соня: пришел дом и сказал - я главный.
Самый обычный кот, толстый и составлен как будто из двух шаров: шар головы с остренькими ушками и шар, к которому крепятся хвост и лапы.
Исполнен величия с небольшими допущениями. Первое допущение состоит в том, что Соня тоже главная, хотя и не в такой степени, как он. И что Алешка может брать его на колени и играть ушами, чтобы они уезжали по голове назад.
Еду ставят перед ним в старой мисочке с цветочками и он на нее не реагирует. Чтобы он нагнул круглую башку и посмотрел, чем кормят, его нужно несколько раз попросить: ешь, Вазген. Мальчиков он не выносит, потому что днем мальчики любят носить его подмышки, а по ночам с ним спать. В доме есть две кошки, но равнодушные и не очень чистые. А чистота имеет то бесценное преимущество, что ее хочется взять с собой в постель. Поэтому домашние кошки спят на полу, а новый чистый кот – в чьей-нибудь постели. Он горячий. И он мурлыкает.
Помимо кошек в доме есть хомяк и шиншилла. С хомяком он мирится и иногда перекатывает лапой, чтобы посмотреть, что у него внизу, а шиншиллу не то что не любит, но не перестает удивляться, как такое может быть и почему в его доме. Взрослых, пацанов, девчонок и гостей он принял и молча терпит. Шиншиллу не принял и не терпит, от изобилия мыслей цепенеет, а когда выходит из оцепенения, подходит к клетке и пытается взломать ее лапой.
Мы привезли шиншилле прогулочный шар, в котором она ездит по дому. В специальную сферу помещается шиншилла, сферу слегка толкают и она катится по полу. Кот старается в ту сторону не смотреть, но его морда лопается от непонимания, как такое может быть. И почему в его доме?
Из домашних кошек Цуцы и Нуцы Рашидовны он сколотил небольшой мобильный гарем, кошки ходят подобранные и с горестными мордами.
Обе кошки – дочери легендарной Лолы, которая прожила 21 год и в 19 и 20 лет еще гуляла, рожала и прятала котят от бомбежек. И дочки получились гулящие. И дружные. Прошлой ранней весной долго было холодно и лил дождь. Обе кошки целыми днями спали в доме в обнимку, и все посмеивались над ними и почему-то над Соней, а когда потеплело, и кошки разлепились, Соня увидела, что между ними подросли два котенка, которых они прятали, зная, что Соня их с котятами выгоняет во двор и своей властью регулирует численность потомства унылых дочерей легендарной Лолы.
Манера пребывания в доме нового кота напоминает манеру дядь Валеры смиренно сидеть на своем месте и ни во что не вмешиваться, а в интересных моментах с какой-то высшей терпимостью произносить: да. Вот как. Эта их общая манера особенно заметна, когда в утренней темноте протяжно и тонко кричат ночные птицы и люди следят глазами, стараясь разглядеть в темноте и понять, что это за птица, а кот смотрит перед собой и виражение его морды делается: да. Вот как.
Когда приехала Нинка и начала таскать его светлым толстым пузом вперед, он начал исчезать с глаз и его приходилось искать глазами, как ночную птицу. Смотришь: его нигде нет и шиншилла свободно ездит в своем прогулочном шаре. Вдруг посмотришь, - а он сидит с вираженим круглой морды: да. Вот как.
Магеллан зовёт его: Новий кот.

***

           Весна начинается с того, что внезапно распахивается небо, которое было плоским, холодным и бессмысленным, а стало воздушным, благоуханным, пышным. И ты, еще весь в зиме, внезапно понимаешь – пришла весна, потому что над тобой распахнулось небо, в котором низко, холодно и ярко стоят друг над дружкой две фантастические звезды Венера с Марсом, и весна хлынула вниз из этого неба с большими звездами.
А потом попадаешь в лес, и оказывается, что он весь в цветах, поляны покрыты примулами, а примулы покрыты росой, и бойко, бережно поют маленькие птички, и орлы, которые грозно реяли зимой над офисом, камнем падали на сытых голубей, относили их на крышу отеля и рвали на части, рассыпая бесчисленные перья и собирая вокруг себя нетерпеливо каркающих ворон, все куда-то сгинули, и сытые городские голуби, и опрятные худенькие горлинки деловито обустраиваются и готовятся жить в весне.
А на пляже белоснежный гигантский лебедь. Мертвый. Как он погиб? Не пережил перелета из азовских плавней? Замерз? Устал? Или его сбил нешуточный зимний ветер, посбивавший огромные старые сосны со скалистого мыса и осыпавший сам этот мыс, всегда очень красивый, а теперь неряшливый, потерявший очертания, с рухнувшими соснами и их корнями величиной с небольшую гору.
В офисе подойдешь к окну – а в него влетает неторопливая стая лебедей. Стоишь и смотришь, как лебеди летят над морем и пропадают в весеннем прохладном мареве.
И без счета, без меры летят косяки деловитых птиц, никогда не знаешь, каких, если это не гуси и не лебеди, которых определяешь безошибочно: гуси серые, с длинными шеями, большие, грузные. А лебеди всегда белые. И посредине треугольника уставшая птица, за которую начинаешь переживать, что она больна или устала, но треугольник на глазах перестраивается, и в его центр попадает другая птица, или сразу несколько птиц, и все они летят и летят, поселяя в тебе инстинкт перелетного гуся, который сильней любви и почти всех других инстинктов.
По пути на работу увидишь в полете цаплю. Цапля всегда одна, у нее исполинский размах крыльев, длинная тонкая шея и тончайшие ноги, которые она держит очень прямо. Из всех летающих птиц цапля – самая грациозная, и даже если она не белоснежная, а серая, то все жемчужные оттенки ее серенького окраса все равно очень красивые.
Летом цапли куда-то пропадают. И лебеди добираются туда, куда летят. И гуси, такие приятные, домовитые в полете, долетают до своих северных болот и выводят на них птенцов. И куда-то улетают все уточки, которые кормятся зимой в море. Посмотришь на тяжеленькую неказистую уточку – ну как ей, бедной, подняться в небо? Но и уточки улетают, и летом их ни одной не видно. Остаются только маленькие птички, дрозды, которые в хорошем настроении поют, как соловьи, сытые городские голуби и горлинки, которые всегда хотят пить и почти человечьими голосами кричат: води-чки. Води-чки
Глава седьмая
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Дед Ушанги участвовал в Отечественной войне и под русской деревней Верхолётово его убили. После боя убитых прямо и тесно, как карандаши, сложили на ровном месте и стали копать общую могилу. Дед ожил оттого, что маленькая дворняжка лизала ему лицо. От голода или от ожогов она была совсем лысая, сплошной лишай и короста. Дед начал ее жалеть и разговаривать с ней, а она улеглась на его груди и часто-часто била хвостом по животу. Он не мог двигаться, но ему нравилось разговаривать с дворняжкой. Когда к нему подошли, чтобы хоронить, он плакал от счастья и жалости к собаке.
Его отправили в госпиталь, а потом домой. С тех пор у него два серьезных ордена, много юбилейных медалей и большая любовь к маленьким дворняжкам. Никогда ни одной собаке он не говорит «а-ну пошла вон!»
Каждый год Первого мая на него надевают тяжелый от позванивающих наград пиджак, и он ждет, когда мы приедем из России. У него есть диск с русскими фронтовыми песнями, который играет целыми днями и очень громко, на весь поселок, чтобы слышали соседи, и еще потому, что дед глухой. Дед сидит в тени старой мушмулы с жесткими и как будто замшевыми листьями, гладит ладонью медали на пиджаке и разговаривает с ними. Это лучшее время в году. В это время он ни на кого не замахивается палкой и не говорит по-абхазски: а-ну пошли вон!
Прибегает в чувячках молодой 68-летний Джаван, тоже в позванивающем пиджаке с несерьезными медалями и прошлогодней георгиевской ленточкой, садится под мушмулой ждать, когда мы приедем из России, ест мамалыгу с сыром и перекрикивается с дедом. Каждый год мы привозим им георгиевские ленточки, большой торт и большую бутылку Столичной водки. Ничего другого дед Ушанги не принимает и не хочет знать. Он много чего не понимает в нынешней жизни, но прекрасно понимает значение георгиевской ленты.
Прошлогодние ленточки он туго скручивает в рулончик и хранит их в кармане пиджака, а когда праздники заканчиваются, раскатывает их на тощем колене и разговаривает с ними. Потом опять скручивает и прячет их в карман.
Мы привозим гречку и русскую тушенку, из которых в двух больших кастрюлях варится солдатская каша и съедается с солеными огурцами, черным хлебом, салом и под водочку. В канун Девятого мая дед и Джаван с утра до вечера едят соленые огурцы и сало и лица у них ухарские, как у удачливых разведчиков.
Деду отрезают кусок торта с самой красивой розой, самым желтым цыпленком или с самым большим медведем в зависимости от того, что на торте. Остальной торт сметается детьми. Торт дед не ест, но любит, чтобы перед ним стоял внушительный кусок и стопарь со столичной водкой. Мальчики потихоньку слизывают розы, цыплят и медведей, понемногу съедают весь кусок (считается, что пальцами взять нельзя, но откусить можно) и целыми днями танцуют перед дедом лезгинку под фронтовые песни. Когда на тарелке остается тонкий подсохший слой самого нижнего коржа без крема и начинки, дед собирает его корявыми пальцами в щепоть, возит щепотью по тарелке, собирая крошки, и отправляет в рот. Ни в каком другом виде он торт не любит.
В этом году мы привезли деду новый диск, на котором среди давно знакомых чудесных и легких фронтовых песен оказалась песня Аисты, поразившая нас своей мрачной безнадежностью. Лучше б ее там не было.
Вот ведь удивительно, что на фронте, в эпицентре войны и после войны писали песни, переполненные простодушным весельем, спокойным и умным юмором и доброй и радостной надеждой, а по мере того, как война уходит дальше и дальше, песни о ней потеряли сначала свой добродушный юмор, потом веселье, а теперь из них уходя вера, любовь, надежда. А что остается? Мать их Софья?
Правда, есть песня «Ты помни»,  в которой нет ни юмора, ни веселья, но есть слова «мой молодой, мой вечно юный дед». Они ведь и правда юные, эти вечные деды с их орденами и георгиевскими ленточками, которые умирают и умирают каждый день.
Мои все умерли. У меня нет ни одного деда.
На торт прибежал кто-то новый, с православным крестом – православный русский. Лешка сказал: - вон он, упырёнок бежит. Привет, Батухан!
- Как его зовут?
- Батухан.
- Как на самом деле его зовут?
- Ты когда там у себя долго поживешь, приезжаешь дикая. Что я неотчетливо произнес? Что ты неотчетливо поняла? Православное имя Батухан?
- Я спросила – как его на самом деле зовут?
- Давай я тебе по буквам разложу: бабушка – арбуз – тётя – ураган. А дальше хан.
Зорик сказал: правда Батухан. Его дэдушка служил под Москвой и ему там все говорили: привет, Батухан. Привет, Батухан. Он тогда сказал: внука своего тоже Батухан назову. Честь армии.
- Зорик, кто тебе под Москвой скажет Батухан? – сказал Алешка. – Под Москвой говорят «Братуха». И «братухан». А то, что вы ничего не умеете правильно писать, так вы и не научитесь никогда, ты  это прекрасно знаешь, потому что ты сам двоешник.
Батухан сел за стол и перед ним поставили полную тарелку солдатской каши. Он взял ложку, пошарил глазами по столу и спросил: - а где шашлык?
Лешка сказал: тогда у меня к тебе встречная претензия. Где твой дед?
Я спросила – а сколько деду лет?
-  45. А что?
- Когда он в 45 лет под Москвой послужить успел?
- А в чем проблема? – спросил Алешка.
И я поняла, в чем тут проблема. На обеденном столе стоял магнитофон, а в нем диск с фронтовыми песнями, и мы все перекрикивали музыку, которую специально включили на весь поселок, чтобы поселку было весело. И действительно было весело. Когда раз 20 слушаешь «Песенку фронтового репортера», которая на диске обозначена как «Корреспондентская застольная», то всем весело, и нужно, чтобы она звучала как можно громче, и тихий поселок, который молча скучал всю зиму, ожил под эту песню.

Так выпьем за победу,
За нашу газету,
А не доживем, мой дорогой:
Кто-нибудь услышит,
Кто-нибудь напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой.

Полное впечатление, что текст написал Алёшка. Хотя это Константин Симонов. Вот я и подумала, что деду должно быть под 90 лет, если он служил под Москвой и его там называли Братуха.
А суть в том, что он служил, а не воевал. Служил, пока Абхазия не стала отдельной республикой и у ее жителей не вошло в привычку давать детям имена, которые нравятся и пишутся так, как слышатся, а не как раньше  все мальчики были Саши и Сережи.
Пришел дед - молодой, с голубыми глазами и с бараном. Поцеловал деда Ушанги, который показался старше него лет на сто, поцеловал Алешку, познакомился и поцеловал Глеба. При встрече здесь мужчины целуются, это нормально. А вот если вдруг кого-то долго не видел, встретил и не поцеловал, то тут уже начинают думать: чего это он? На Кавказе ребята здороваются за руку и быстро и естественно приобнимаются щека к щеке. Это тоже считается нормальным, хотя в других местах так, по-моему не делают.
Дед сказал:
- Музыку громче сделайте.
Музыку сделали громче, так что децибелы стали бить по ногам и координировать ритм сердца.
Сел за стол рядом с Батуханом, жахнул с мужчинами по стопарю столичной водки, и перед ним поставили полную тарелку солдатской каши. Никогда не видела, чтобы взрослый мужчина с непонятной и, видимо, очень сложной кровью, судя по голубым глазам, русскому имени Володя и фамилии Ахмеди, с таким наслаждением ел гречку с тушенкой. Соня добавляла ему три раза, от наслаждения он отдувался, потел, и ему на плечи накинули мокрый полотенчик, которым он вытирал потное лицо.
В поселке в это время цвели акации, жасмин и чайные розы, и аромат был густой, как мед. Мы перебивали его своей солдатской кашей, но акации и жасмин все равно пахли сильнее.
Батухан ел большой ложкой и смотрел на торт. Чтобы он не переживал, что торт кончится до того, как он съест солдатскую кашу, ему отрезали кусок с большим цветком и поставили рядом на тарелочке. Он прижал тарелочку локтем и продолжал есть кашу, но влез локтем в крем, и молодой дед вывернул ему руку, слизал крем и громко, взасос, поцеловал локоть. Значит, не совсем русский: русские так фанатично не любят.
Глеб смотрел, улыбался и как будто окоченел от наслаждения. Батуханов дед попытался его разговорить, но он молча нюхал воздух, ел большие гвидоновские груши и только один раз сказал: вы тут всё своей кашей провоняли. Кто вообще придумал ее варить?
Я сказала: дед.
И Лешка сказал: брат, каша – это память, это святое.
И Глеб опять замолчал. И Шамиль помалкивал, ходил по двору, как эльф, и ел грушу, держа ее как Таня Друбич в кино «Сто дней после детства».
Сидела в венке из фригийских васильков, ела грушу и читала по-французски «Письма любви»?
Лешка с Володей сели резать баранину на шашлык. Когда мужчины берут ножи, садятся в стороне от всех на низкие табуретки, ставят десятилитровую кастрюлю между ног и тут же миска с большими луковицами, вянущий веник кинзы, петрушки и укропа, и запотевший трехлитровый баллон с пивом, а еще бутылка столичной и граненые стаканы, которых дядь Валера накрал из санатория на три поколения вперед, то видно, что они заняты делом, которое знают и никто лучше них его не сделает.
Мы с Аней уходили в сад и ели лимоны с дерева (если лимон посолить, его можно есть не морщась). И мне казалось, что такие запахи и звуки могут быть только в начале времени, когда мир еще очень молодой, а людей совсем мало, и они не успели его испортить.
Когда мы вернулись, Володя поднял голову и спросил: каша еще есть?
Я подняла крышку на кастрюле – каши не было.
Он сказал: - Так иди вари!
Глеб сказал: легче, полковник, ты здесь не в своей конюшне!
И Соня, которой полагается молчать с мужчинами, авторитетно сказала: невоспитанный мальчик, хоть и полковник.
Я спросила: правда полковник?
Алешка сказал, что правда. Еще и мент.
И я пошла варить кашу.
Соня предложила варить вместо меня, но полковник, Лешка и даже Джаван заявили, что у меня каша вкусная, а у Сони из тех же продуктов, но невкусная. Значит, я что-то знаю. А я знаю только то, что Соня гречке не доверяет, поэтому считает, что она должна быть расцвечена специями, в то время, как любимая всеми мамалыга может не иметь никакого вкуса. Поэтому Соня кладет в гречку кориандр и грецкие орехи. Получается традиционный кавказский вкус, как в лобио и сациви, которое каждый день едят вместе с мамалыгой. А я варю примитивно, как на фронте, где кориандр и грецкие орехи в крупу не клали, а в лучшем случае могли положить лавровый лист. Чтобы не показалось совсем уж пресно, я выжимаю в кастрюлю два лимона и сыплю молотый перец большими ложками, но они никак не чувствуются,  вкус у каши получается простой и примитивный, как на фронте, если, конечно, на фронте  в гречку выжимали лимон.

Вахтанг приехал с мамой и с тётей. Мама в юбке до земли. Со статью, с ушами, с бровями, с носом. Тот редкий случай, когда смотришь на человека, а он – княгиня. Про Вахтанга рассказали, что он княжеской фамилии и ореховые сады в горах у него фамильные. Да по нему и видно. А по мамаше Вахтанга видно, по чьей именно фамилии он князь. Фамилия, строго говоря, грузинская, поэтому ее застенчиво умалчивают. Но все, что прилагается к фамилии, у обоих есть. Тётя тоже выглядит будь здоров! Тоже княгиня, но поношенная. У обеих убедительно княжеская грузинская девичья фамилия, а имена русские, простые. Ольга и Елена. Хотя Олей и Леной их никак не назовешь. Они именно Ольга и Елена. Но если мама Вахтанга со своими бровями и отвисшими ушами с большими серьгами выглядит не как княгиня, а как царица Тамара, то ее сестра похожа на еврейку, прошедшую через Холокост. И у нее есть взгляд. Видно, что исступленно погружена внутрь самой себя. Я заинтересовалась, что в ней такого интересного, чтобы так смотреть, а после они мне рассказали. Оказалось, действительно интересно.  Действительно до исступления.
Интересно, что когда обе пристегнули булавочками георгиевские ленточки, то на Ольге лента стала выглядеть как императорский знак отличия, а на Елене поникла и провисела весь день вянущим цветком.
Обе удивились, откуда у меня столько ленточек. Я сказала, что у нас в центре города ребята в оранжевых футболках раздают их вместе с булавочками и мы берем у них сколько нужно. Они еще больше удивились, потому что понятия не имели о значении георгиевской ленты. Мужчины знают, а дамы – нет. Причем мужчины искренне считают, что дамам это знать и не нужно.
Я спросила Вахтанга: а где твоя жена?
Вахтанг сказал: жена должна сидеть дома, я сказал!
Как владельцу юридического агентства ему, конечно, виднее, где должна быть жена, когда муж празднует День Победы, но интересно на нее посмотреть.
Я спросила Олеську, как выглядит жена Хагбы, и Олеська показала большой живот. Я спросила: толстая?
- Наоборот, беременная. УЗИ показало – опять девочку родит!
А у них уже есть две маленькие дочки, что Вахтанга безмерно обижает. Он любит своих девчонок. Но в гости их с собой не берет. Дочери с мамой сидят дома, я сказал.
Папа и дед Батухана не юристы, но их жены тоже сидели дома. А Олеська праздновала. Алешка – дипломированный юрист, но попробовал бы он ей сказать: жена сидит дома, я сказал! Она бы ему сказала.
И для мамы и тети Вахтанга исключение.
Соня рассказала маме Вахтанга, как я лет десять назад назвала Шамиля похожим на цветочек гиацинта (дикая такая формулировка, но тогда он действительно был похож не на весь гиацинт с кудряшками сверху донизу, а на одно нежное соцветие). Я никак не ожидала, что Соня это запомнит и будет напоминать всю жизнь.
Мама Вахтанга обрадовалась и спросила, на какой цветок похож Вахтанг. Объективно он похож на внушительный плоский гардероб, но как сказать это княгине с георгиевской ленточкой, я не знала, поэтому стала подбирать для Вахтанга большой цветок и не могла вспомнить ни одного цветка, кроме сирени и жасмина, на которые Вахтанг не похож, а еще почему-то мальвы, у которых жесткий шершавый ствол и сизые шершавые листья. В Абхазии они растут, как бурьян. Сказать княгине, что Вахтанг похож на мальву, которая растет, как бурьян, все равно, что сказать про гардероб. Потом я все-таки догадалась: гладиолус. Большой пышный гладиолус. Она обрадовалась. Могла бы и сама догадаться. Она его видит каждый день.

Дом полковника
На другой день полковник повел нас к себе смотреть дом. Дом его собственный. В первую войну его разбомбили, и он частично сгорел, но все-таки это дом. Веселый, живой, как будто парящий в воздухе. На втором этаже отделаны две комнаты: в одной живет полковник с женой, в другой родители Батухана с Батуханом. В остальных комнатах нет ни окон, ни дверей, крыши в некоторых местах тоже нет, а там, где она есть, растет молодая катальпа и веселая стройная березка (откуда она взялась на этой крыше, если березы вообще очень редко растут в Абхазии?). Под крышей много ласточкиных гнезд, ласточки и их стремительные тени чиркают перед глазами. Есть новенькая каминная труба и камин с кружевной чугунной решеткой в розочках, а рядом с камином комната с окнами без рам, старой дырявой дверью, и в ней стоят новая стиральная машина, японский генератор и газонокосилка.
Ласточки, пчелы, шмели и шершни летают по всему дому, а в винном погребе с большой дырой от влетевшего снаряда живут летучие мыши, которых пока не трогают, но полковник сказал, что как только очистит подвал, мышей будет выгонять.
Входная дверь закрывается на швабру. Конечно, жена и невестка дома, я сказал, но все равно непривычно видеть дверь без замка и с дыркой на месте ручки. Сонина семья на ночь то запирает дверь, то забывает и все спят с открытой дверью, а я боюсь, поэтому перед сном иду и сама запираю дверь, и надо мной смеются. Говорят «хозаин пошел, хозаин». А мне не смешно, я не умею спать с незапертой дверью и всю ночь боюсь, что влезут воры и всех поубивают.
Володя показал, как у него всё будет, и было видно, что будет прекрасно. Уже теперь почти прекрасно, с видом на четыре стороны света под ослепительным майским солнцем и с молоденьким тюльпановым деревом сбоку от крыльца. Большая лужайка перед домом пострижена, как газон в английском парке, и посреди лужайки стоит катер на прицепе. А перед центральным крыльцом вкопаны четыре толстые сваи, и полковник сказал, что строит крытый навес, сверху будет настоящая черепица, и он сам высчитывает сопротивление материала.
Я всегда думала, что сопротивление материала (сопромат) - такая штука, которая не применима в жизни и придумана только для того, чтобы ее боялись на экзамене. Оказалось, сопромат нужен. Лешка сказал: рухнет он у тебя, я говорю!
Полковник сказал: не рухнет.
Во дворе три собаки, которых он привез в милицейской машине из Казачки: Ванька, Люся и Бесценный. Бесценный - большой добродушный пес без передней лапы, с мордой пойнтера. Его на глазах у полковника переехал мотоциклист, и одна лапа у него болталась на лохматом кусочке кожи. Мотоциклиста полковник с подчиненным поймали и «отбуцкали», потом вернулись к собаке, полковник отсек ей лапу ножом, кинул в багажник, привез домой и назвал Бесценным. Он уточнил у Алешки, что они сделали с мотоциклистом, и Лешка авторитетно сказал: отбуцкали. Видно, что процесс полковник знает, а в формулировках путается.
Вдвоем с Лешкой они рассказали милицейский случай из жизни российского мясокомбината, сотрудники которого украли тушу свиньи, надели на нее соломенную шляпу, завернули в парео, посадили на заднее сиденье жигулёнка, охранник поднял шлагбаум, и они вывезли с территории свинью.
Бесценный валялся на лужайке вверх животом и по нему скакала нежная беленькая козочка. Беременная невестка, мама Батухана, поливала из шланга грядки с зеленым луком. В огороде по струнке торчат двухметровые колья, а под кольями новорожденные, в два круглых листика, ростки фасоли. И мама Батухана, по виду девчушка, - тоненькая, молоденькая, с детской широкой челкой, на мужчин не смотрит, с женщинами разговаривает глазами в пол, - сама как новорожденная фасоль.
Удивительно, что такая кроха родила такого большого грязного Батухана, но она его родила и еще родит, сколько полковник скажет - столько и родит. По полковнику было видно: у него есть дом, Батухан, хозяйство. И невестка опять беременная. И всем этим он гордится.
Люся следила, чтобы у нее не украли Ваньку, а Бесценный со всеми дружил, протягивал всем остаток лапы, а перед Лешкой он падал на спину и изгибался подковой, и Лешка вынимал ногу из шлепанца и чесал ему живот.
Полковник рассказал, что когда Бесценный поправился, то первым делом в припадке оптимизма переспал с Люсей, и они родили восемь щенков. Пара они неподходящая: Люся кряжистая непородистая болонка, коротко остриженная, чтобы не жарко было, а Бесценный дворняга размером с пойнтера. Полковничиха оставила им одного Ваньку, чтобы не расстраивались. И Ванька получился неподходящий: короткий, на высоких тяжелых лапах, в которых путается, сбивается с хода и не понимает, зачем ему столько лап. Тем более перед глазами отец, у которого в этом смысле все в порядке. Он не путается, не сбивается с хода и помнит, что нельзя бегать в огород топтать грядки. Ванька знает, что нельзя бегать в огород и копать ямы в помидорах, но ему кажется, что можно, и он бегает. Бесценный бросается следом, тянет его назад за загривок, за уши, кусает, треплет и строит по-мужски. Люся сдержанно сердится и не понимает, для чего такое рвение.

17 мая 2012
Анзор с Давидом, у которых нет собственной козы, поймали белую козочку полковника и по очереди носили на руках. От кошек и собак козы отличаются тем, что они негибкие и ноги у них не гнутся. Маленькая коза на руках выглядит как белый процессор, который несут впереди себя, прижимая к животу.
Батухан с кузенами ее затаскали, она идет на руки ко всем. Когда мы сидели на качелях, она прыгала по нашим коленям, и все ее гладили и чесали уши.
Зорик сказал: папа, давай купим козу.
- Зорик, нет.
Лешка сказал: чего это «Зорик, нет»? Когда он скажет «папа, давай ты станешь полковником», будешь говорить «Зорик, нет». Я вам козу из командировки привезу.
- Зорик, нет. Леша, тоже нет.
- А тебя не спрашивают.
- Я сказал: Леша, тоже нет. Где в наш двор может жить коза?
- Вот ты турок! Коза может жить в любой двор, потому что она неприхотливая.
- Зорик, возьмешь козу и бабушке пойдешь жить, - сказал Шамиль.
- Я даже старый дом жить уеду, где бабушка Лия родила бабушку Соню.
- Зорик, замолчи уже, да! Ты с кем так разговариваешь? Ты с младший брат так разговариваешь или с родной отец? Я тебя побью, если не перестанешь разговаривать.
- Зорик, в этом месте ты должен прослезиться, - сказал Алешка.
Пришел с огорода полковник и спросил: а что он хочет?
-  Козу.
- В сарафане? – спросил полковник.

***
Мама Вахтанга Хагбы Ольга не помнит себя лет до пяти, а ее мама и соседи помнят и рассказывают о ней удивительные вещи. Во-первых, она видела домовых. Один домовой был генерал, никак себя не проявлял, а стоял в одном месте возле старого шифоньера (шифанера) и раскачивался. На шифоньере бабка-домовушка высиживала яйца, из которых вылуплялись новые домовые. Ольга их видела и разговаривала с ними, рассказывала о них родственникам и показывала пальцем, но ни родственники, ни соседи, которых приводили посмотреть на домовых, ничего не видели. Но девочке верили, потому что всем было интересно.
Во-вторых, она видела человеческую ауру и говорила, что люди очень красивые, потому что вокруг каждого из них разноцветное сияние. Люди с синим сиянием хитрые и злые. А самые добрые люди с аурой большой и коричневой, как медвежья шкура.
У больных людей аура драная и тусклая, и на них тягостно смотреть.
И мать ей верила, потому что разные вещи бывают в жизни. Лет в шесть девочка перестала видеть всё необыкновенное и почти сразу все забыла. А мать и соседи помнят.
Младшая сестра (Елена) была обычная девчонка и ничего постороннего не видела. Хорошо училась в школе, потом отлично училась на юрфаке в сухумском универе, а после универа хорошо вышла замуж и родила Карину, потом Кристину. А потом началась война, они увидели, что дальше жить в городе нельзя, и уехали в Россию.
Ольга с семьей поселилась в Адлере, слышала залпы над Абхазией и видела пожары, а Елена с мужем и дочками уехала в Воронеж. Муж преподавал в техникуме, а она сидела дома, растила дочек, тосковала по Сухуму и невзлюбила Воронеж за долгие и снежные зимы. Манера всех южан, которые видят летящий снег, - фотографировать его и одновременно ждать, что он тотчас растает, и он действительно сразу тает, а в Воронеже снег лежал четыре месяца, и она не могла к этому привыкнуть.
В Воронеже внезапно, без всякого на то повода, в ее голове поселились два грузина и начали скандалить. Она не знала, откуда они взялись, а ругались они непрерывно, круглосуточно, на грузинском языке, который она не знала. Они ей очень мешали, особенно по ночам, когда ей хотелось спать. Она начала бояться, что между ними начнется поножовщина, и они продырявят ее череп.
Она не знала, куда от них деваться. В квартире было место, на кухне, около посудной мойки, где можно было сказать: а ну-ка тихо! и грузины на время успокаивались. А потом опять скандалили.
Когда с ними стало невыносимо жить, ее положили в психушку и начали лечить. Русский лечащий врач был худой, незначительный, улыбчивый, в вязаной в две нити шерстяной жилетке. Ей не понравились его улыбка и жилетка. Она подумала, что он слишком простой, и начала прятать от него своих грузинов.
(Она и ее сестра – тётки очень непростые: обе с высшим образованием, и старшая сестра преподает в университете, а младшая бросила из-за того, что считает некорректным учить детей с грузинами в голове, которых ей нужно перекрикивать). По сравнению с врачем ее два грузина были гораздо колоритнее. Во время сеансов они замолкали и обиженно сидели рядышком на краю кушетки. А после уколов пели ей целыми ночами.
Она прятала их от врача, говорила, что у нее ясная голова, никого постороннего в ней нет. Постепенно она начала понимать грузинский язык и сообразила, что грузины делят ореховые и персиковые сады в Самтредиа. Ей очень хотелось поехать в Самтредиа увидеть эти сады, но с ее абхазской фамилией об этом не могло быть и речи.
Мы ей показали Самтредиа по спутниковой карте в компьютере, но ничего знакомого она там не увидела и даже не удивилась, что по спутниковой карте можно увидеть любой дом на любой улице в любом месте любой страны. Даже ее собственный. После тех вещей, которые они видели с сестрой, их ничем не удивишь.
Больше всех удивлялся и двигал бровями дядь Валера. Причем не тому, что мы показали ему Самтредиа, а тому, что в любой момент можем показать девочек Мзиури.
Восемь лет назад, с грузинами в голове, она вернулась домой и некоторое время преподавала в сухумском колледже. Грузины скандалили и сбивали с мысли. Она с ними договаривалась, что они заткнутся на время, пока она ведет занятия. Они соглашались, садились на бревнышко и ждали. Потом начинали тихонько переругиваться, потом орать. Преподавать, перекрикивая скандал на грузинском языке, оказалось невозможно, студенты жаловались, что она очень громко говорит, - и она бросила преподавание.
Дочка Карина уехала в Америку и живет в Атланте. Она ездила к ней в Атланту с грузинами и  абхазом-мужем. Мужу в Америке понравилось, а грузинам нет. В Атланте один из них по-русски сказал ей: уже домой пора ехать, уже сколько можно здесь сидеть!
И они уехали. Муж потом вернулся в Америку и остался жить, а она  поселилась в Келасуре с младшей дочкой, которая преподает в сочинском университете.
Два года назад грузины исчезли. Она смотрела на Первом канале шоу «Две звезды» и так сильно за кого-то болела (не помнит, за кого), что забыла о грузинах, боялась, что симпатичный участник вылетит из программы, а когда вспомнила о грузинах, то оказалось, что их нет. Она отсыпалась, получала ни с чем не сравнимое удовольствие от тишины и безлюдья в своих мозгах и была счастлива, как никогда в жизни. Потом ей показалось скучно и чересчур тихо. Когда грузины семь лет подряд выносили ей мозг, у нее были самые разные ощущения, часто почти невыносимые, но ей не бывало скучно, а без них оказалось, что самое страшное из всех ощущений – скука.
Прошло полтора года, а грузинов нет и ничто не говорит о том, что они вернутся и начнут делить сады в Самтредиа.  Без них она мается и не понимает, зачем живет. Хотя у нее есть Кристина, а у Кристины есть дочь Амира (Принцесса), красивая толстая девчонка, действительно похожая на принцессу, и они живут вместе. Мать при этом едва замечает свою семью, ей зачем-то нужны ее грузины, которые отбыли в чей-то чужой несчастный мозг и долбят его как дятлы.

Покажи, как летит орёл
Любая большая птица здесь называется Орёл (арол). И к нему особое почтение.
Идем в Айтар по широкой, живой от солнечных зайчиков дороге, настолько в этом месте широкой, что кроны больших деревьев не смыкаются над ней, и видно, как по нашим головам и солнечным зайчикам медленно скользит тень большой птицы с зубцами на прямоугольных крыльях.
Зорик вскидывает руки вверх и за спину и точно вписывается в тень птицы.
С этого они начинают танцевать. Ребенок приходят учиться лезгинке и ему говорят: покажи, как летит орёл.
Уточняют статику и учат редкому умению одним взмахом рук показать, как летит орёл.
Он усваивает – и всю жизнь потом летает.
И орлам бы так летать, как они танцуют.

***
Давид, похожий на своего папу, который похож на индийскую принцессу, какими принято представлять индийских принцесс, унаследовал Шамиля неприятную манеру выглядеть на фотографиях не индийской принцессой, а лицом кавказской национальности.
На фотографиях у Шамиля щёки, хотя в жизни никаких таких особенных щек у него нет. И мрачный взгляд, за которым чудится тяжелый характер, хотя в жизни он почти невесомый, как индийская принцессочка.
В отличие от папы Давид – товарищ закрытый. С капризным и мрачноватым убеждением в том, что жизнь штука противная, много ему недодает и собирается недодавать дальше.
Ни папа, ни школьный хореограф, который поколение за поколением РАСТАНЦОВЫВАЕТ маленьких лезгиночных гениев в превосходных взрослых танцоров, не научили его не только сносно танцевать, но даже двигаться под аккордеон и восточный барабан. Правда, всегда было ощущение, что не танцует он не потому, что его НЕ РАСТАНЦЕВАЛИ, а как будто из протеста. И нельзя понять: не танцует он потому что не умеет, или умеет, но не хочет, или для того, чтобы он затанцевал, ему нужна высокая сцена, на которой он бы стал бы лучшим.
Когда часто видишь танцующих людей,  а особенно детей, начинаешь замечать самое интересное, что есть в этническом танце: видишь кухню! Общее, всегда очень мощное впечатление взрывной энергетики раскладывается на на детали. И понимаешь, как они это делают. Хотя любишь от этого не меньше. Когда девятилетний мальчик танцует так, что меркнет солнце, к этому не привыкнешь и каждый раз открываешь заново, что есть мальчики, которые умеют летать впереди орла. И красивее, чем орел. И красивее, чем всё, что ты видел в жизни.
Хотя, конечно, не все мальчики – очень сильные танцоры. Есть действительно сильные, а есть просто ребята, которые любят танцевать и никак не натанцуются.
Зорик, который танцует с детства, и симпатяга Христофор, счастливый брат застенчивого Магеллана, танцуют лучше всех, кого я видела, но не так, как их учили, а по собственному внутреннему ЗНАНИЮ, что танцевать нужно так, как когда-то танцевал незнакомый паренек на чей-то свадьбе, а они случайно увидели, и им понравилось, и каждый решил, что танцевать нужно только так, потом увидели кого-то еще и опять понравилось, и опять запомнили, и сбить их с выбранной манеры – значит всё испортить, потому что когда танцует Зорик или Христофор, а особенно когда они танцуют вместе, кажется, что небо обрушилось на плечи и лучше этого ничего не бывает в жизни. Их нельзя ничему учить, потому что как нужно танцевать, они знают с младенчества, знают лучше всех. А слушают обучающих и поучающих взрослых потому, что взрослых нельзя не слушать, это вживлено в их сознание вместе с умением танцевать.
У маленьких танцоров учишься очень многому. Они не могут научить только одному: танцевать, как они танцуют. И показать, как летит орёл. Зато они могут научить достоинству. Патриотизму. Нерассуждающей, горячей любви к своей малой родине, независимо от того, бедная она или богатая, в беде или процветании. И главное, чему у них можно научиться: ЗНАНИЮ. Тому что есть вещь, о которой ты можешь сказать: Я ЗНАЮ, КАК ЭТО НУЖНО СДЕЛАТЬ. И СДЕЛАЮ. ПОТОМУ ЧТО КРОМЕ МЕНЯ ЭТО НИКТО НЕ СДЕЛАЕТ.
Поразительно, как много они дают нашей душе. И как мало даем им мы. И что, кроме денег, мы можем дать, при условии, что мы не олигархи, которые помимо денег привозят техногенные катастрофы, загрязнение окружающей среды и онкологию.
Способного мальчика можно научить трюкам. Как вертеться, как падать на колени. Как подойти к девочке и как ее вести. А как нужно танцевать, мальчик знает сам, знает лучше всех и делает так, как чувствует, взмывая над собой и над всеми. ТалантливыеСпособные мальчики летят впереди себя и впереди своего таланта. Из десяти-двадцати танцующих выбираешь одного. И на него смотришь. Хотя каждый из них – непревзойденный танцор и превзойти себя может только сам. И никто другой. И так почти с каждым мальчиком. Редкое свойство крови – уметь быть непревзойденным. И среди десяти-двадцати непревзойденных обязательно оказывается один-единственный, по которому видно, что он подлинник. Один-единственный. Подлинников всегда маловато. И их не учат, они случаются.
Когда смотришь на танцующих лезгинку детей, выражение Бог поцеловал в темечко теряет смысл. Потому что этих ребят Бог целует взасос. Всех вместе и каждого в отдельности.
Есть старый фильм «Сережа», в котором мальчик Сережа говорит: у меня есть сердце. Не верите – послушайте.
Ребята, которые начинают танцевать, делают открытие, что у них есть сердце. Оно дает ритм ногам, распрямляет плечи и распирает душу.
Есть Зорик – гениальный танцор, который один раз увидел, запомнил и воспроизводит, взмывая над собственным талантом. С ним в группе танцует Магеллан, тихий мальчик. Когда танцует Магеллан, видно, что он хороший мальчик с оленьими ногами и тонкой талией, но смотришь всегда на Зорика, потому что Зорик гениальный танцор, и его не учили быть гениальным, он сделался таким с тех пор, как стал танцевать, смотреть, как танцуют взрослые и перенимать манеру. Его невозможно научить. Ему нужно показать. А Магеллан учится. Старается. Запоминает. И когда танцует, видно, что он хороший мальчик.
Когда живешь в эпицентре разных культур, которые по выходным и в праздники приезжают из горских и черноморских поселков со своими костюмами, старинными инструментами, красивыми детьми и говорят тебе: на, смотри, - быстро замечаешь, какие эти культуры разные. И выбираешь, какая из них твоя. Какую ты лучше всего чувствуешь. Как правило, танцуют дети, которых привозят в город из горных поселков и аулов и для них танцевать так же естественно, как есть завернутую в лаваш петрушку.
А поскольку горцы любят своих детей, на детях дорогие костюмы и подлинное музыкальное сопровождение из взрослых с вековыми кавказскими барабанами и аккордеонами.
Амшенские армяне держатся вместе, рядышком, за руки. У них сложные перестроения и ритмичные подскоки, они строят башни. Костюмы у них с крестами на спине, часто простонародные и никогда не агрессивные. Они бывают обвязаны платками вокруг талии. По костюмам видно, что это мирный, добрый народ, который никогда на кого не нападал и не завоевывал, дорожил своею письменностью, растил виноградники и не имел привычки насыпать в газыри кукурузную муку.
У равнинных адыгов рукава до колен, они плавные, величавые, как лебеди, девочки их в робронах и колпаках с длинными вуалями, увенчанных мусульманским полумесяцем. Они часто танцуют на котурнах. Из всей женщины видно только лицо и кисти рук. Хотя и кистей иногда не видно.
У черноморских абхазов четкая линия танца расплавлена солнцем, черноморской ленью, простодушным юмором и привычкой никуда не спешить и подолгу пить кофе и вино.
Но есть причерноморские горные адыги (адыги хассе, шапсуги). И вот они отличаются от всех. Девчонки у них танцуют в черных атласных костюмах с брючками и у них видны ноги в чешках. Они не летают и не парят, они подскакивают. Они мягкие, немножко замкнутые и очень женственные. А мальчики у них особенные. В танцах черноморских адыгов (шапсугов и черкесов) есть то, чего нет в лезгинке других народов. У них есть линии. Четкие, резкие, орлиные, с совсем особенным, свойственным только им сжиманием и разжиманием кисти и чрезвычайно благородной - не равнинно, а высокогорно благородной манерой двигаться, так что от них невозможно оторвать глаз. И в них всех заключена сатанинская гордыня. Гордыня в непостижимой степени, какой нет у других народов. Линиям, в принципе, можно научить, а способному мальчику просто показать и он запомнит и начнет воспроизводить их в танце. Но едва ли даже способного мальчика можно обучить сатанинской гордыне в каждом жесте. Вряд ли ее можно перенять. Но ее можно унаследовать. Она изначально присутствует в крови, кровь кипит, и перекипая, выплескивается в ювелирную технику лезгинки. Чтобы танцевать лезгинку, нужно, чтобы кипела кровь. А чтобы танцевать горскую черкесскую лезгинку, нужны резкие орлиные линии, абсолютная ритмичность и сатанинская гордыня. Когда все это есть – есть танец, который можно танцевать под любую музыку, даже под песню «Гордая моя Россия». От этого только интереснее.

***
Так хорошо, когда солнечным утром в открытой прямо в лето двери сидит большой кот. Так хорошо.
Девятое мая мы празднуем в Туапсе. Заранее поздравляем деда, которого не интересует точное время поздравления, и увозим мальчиков в шум, в праздник, в фейерверки. Мальчикам нужен шум. А Туапсе – город воинской славы, и с шумом и фейерверками у нас очень хорошо, особенно Девятого мая.
К тому же у нас танцуют. Для танцующих мальчиков это важно. С побережья и с гор приезжают танцоры в возрасте от семи до восемнадцати лет, и наши дети танцуют с местными ребятами. Они берут с собой костюмы в чехлах, и пока они их не наденут, я ношу их костюмы перекинутыми через локоть и чувствую себя причастной высокому искусству. Местные руководители наших мальчиков уже знают и включают в концертную программу. А если не включают, то Девятого мая и в день рождения Туапсинского района они танцуют на центральной площади вне программы. Им так даже больше нравится, потому что концертные номера короткие, а на площади танцуют, пока не натанцуются.
В прошлом году на фестиваль «Золотой абрикос» приезжал счастливый Христофор, брат тихого Магеллана, и всем понравился. В этом году приехал опять - и ухитрился подружиться с местной знаменитостью - культовым барабанщиком Гамлетом с бровями.
Если судить по имени - Гамлет армянин. Армяне любят называть сыновей Гамлетами, а дочерей Офелиями. 9 мая, когда Христофор приехал в гости, я открыла, что Гамлет – адыг, а это две разные культуры, настолько разные, что если абхаз Христофор способен убедительно станцевать адыгейскую лезгинку, то показать ритмичную вязь армянского танца он не сумеет, запутается в ней так же, как я запуталась в национальности Гамлета, у которого армянские брови и армянская манера с утра до вечера сидеть с барабаном между ног.
На большой сцене большой концерт, сбоку сцены установлен большой экран, на котором для дальней трибуны крупно показывают, что делается на сцене, в стороне от сцены высокий стол с телеоператором, перед сценой импровизированный танцпол, на котором большая толпа смотрит концерт, а посредине танцпола сидит Гамлет с восточным барабаном, и кто хочет танцевать, те танцуют.
Танцевать хотят десять или двадцать, а смотреть, как танцуют, двести, оттягивая внимание от профессиональной сцены, потому что вокруг Гамлета с барабаном танцуют интереснее, чем фольклорные ансамбли в костюмах, даже профессиональному оператору интереснее, и он показывает на большом экране не артистов на сцене, а танцующих вокруг Гамлета ребят, те видят себя сильно увеличенными, радуются и приветствуют публику, публика смещается к Гамлету, в круг не протолкаешься, и актеры на сцене, недополучившие успеха и аплодисментов, обижаются на организаторов. Зрителей можно понять: там с короткими номерами фольклорные ансамбли в сложных одеждах, а тут перед тобой живой танец только что оттанцевавших на большой сцене и не натанцевавшихся ребят, взмывающая в небо душа, - такая красивая!
Шамиль и Христофор танцевали дольше всех, и им уступали, хотя у молодых ребят вокруг них горели пятки. Но все-таки уступали, потому что было видно, что этим двоим нужнее, и если им не дать танцевать, их разорвет. А они всем нравились. Поэтому ребята терпели, а когда самых терпеливых начинало разрывать изнутри, вылетали из зрительской толпы и танцевали втроем и вчетвером. И получалось интереснее, чем на сцене, особенно когда на сцене танцевали русские девочки, и кавказские мальчики, трепетные к красоте танцующих девочек, начинали баловаться, и не под гамлетов барабан, а под «Купите бублики» в своей орлиной манере пунктирно отчеканивать рисунок танца.
Зорик танцевал как большой, и его приветствовали уважительно, как взрослого танцора – местные профессионалы ценят умение танцевать, омобенно если кто-то новый профессионально показывает чужие линии. Это всем интересно и его не сразу перебивают, хотя, конечно, выскакивают и теснят.
Не могу вспомнить, когда именно Давид увидел девочку: Девятого мая или в День района, растянувшийся на три дня. Девочка выступала со своим ансамблем все дни праздников, и рано или поздно он должен был ее заметить. Она была не совсем обычная. Танцующим девочкам положено скромно смотреть перед собой и вниз, а она все время смотрела в сторону, как будто искала кого-нибудь знакомого и ей никто не нравился.
После номера, когда они спустились с большой сцены в народ, я случайно услышала, как ее отчитывала молодая хореографша: «….позволяешь себе такие вещи!»
На другой день она опять танцевала и опять смотрела в народ и в сторону. Она была пограциознее других девочек. Какая-то немножко другая. С особенным разрезом глаз. Очень необычная. В ней была странноватая взрослость, отчужденность.
Я обрадовалась, когда увидела, что Давид на нее смотрит. Что он выбрал именно ее среди танцующих. Девочки танцевали в черных атласных брючках и среди традиционных подскоков делали какое-то необычное раскачивание на перекрещенных цыпочках. Они и вне сцены продолжали танцевать под чужую музыку. А он продолжал на нее смотреть, слегка повторял за ней подскоки и вдруг спросил: - интересно, как ее зовут.
Я сказала: Кристина.
- Твоя знакомая?
А я просто слышала, как хореографша сказала ей: Кристина, я с тобой разговариваю или не с тобой? Смотри на меня, хватит уже зыркать.
Это было в первый день Туапсинского района, и тогда она нам уже казалась старой знакомой. Значит, мы увидели ее Девятого мая. Два праздника, между которыми ребята уезжали к себе домой и доучивались в школе, слились в один длинный прекрасный день.
Что ни говори, девочка нам досталась сложная, и когда она вместе с другими девочками вышла из-за сцены и начала смотреть концерт с танцпола, Давид находил ее глазами. Без костюма, ниже и моложе ее, но все равно заметный, - девчонки его разглядели и показали ей. Она холодно посмотрела на него своими странными глазами и дала понять, что она столько видела заметных и незаметных, танцующих и нетанцующих мальчиков, что ей неинтересно.
Кстати, Зорику она не понравилась. Зорику нравятся беспонтовые блондинки, а серьезных девочек он не понимает.
Гордый Давид с тихим Магелланом стояли в толпе со зрителями. 
Алешка щелкнул Давида по макушке и сказал: Давид, ты как крыса Чучундра, которая всю жизнь плачет оттого, что никогда не выйдет на середину комнаты!
Давид поискал глазами отца, но отец в это время танцевал, а Алешка злорадно сказал: папа тебе еще добавит!
Шутку про Чучундру дети знают и не обижаются, но тут Давид вдруг обиделся, или у него внутри в связи с красивой девочкой на высокой сцене произошло что-то необычное, чего он сам от себя не ожидал. Он протолкался между взрослыми, выскочил в центр круга и протанцевал секунд, может быть, 20 или 30. То, что он выскочит и станцует, предсказуемо, если зацепить его гордость. Но чего мы никак не ожидали, особенно его папа никак не ожидал, что он в двух жестах успеет молниеносно показать орлиные линии и сатанинскую гордыню чужого танца. Свою апсуа акуашара он знает, хотя почти никогда не соглашается танцевать. А среди адыгов он показал их резкое сжимание и разжимание кулака на взмахе.
Его поприветствовали радостным галдежем и пронзительным добродушным свистом, значения которых он не понял, испугался и выскочил из круга. Влетая в тесный круг, он чуть не сшиб с ног девочку, партнершу Шамиля, и испугался, что поэтому на него гикают, кричат и свистят. Но между тем, как он влетел и как испугался, он успел показать, а мы успели увидеть линии. Непередаваемые, неподражаемые орлиные линии шапсугов. Их сатанинскую гордость. И сильно удивились, откуда в нем все это взялось. Он воспроизвел их как свои, как кровные. Шамиль его точно этому не учил, потому что Шамиль, даже если умеет так делать, так никогда не делает и не станет учить сына чужим линиям. И видно было, что Давид их не передразнивал. Он их просто показал. И вступил он грамотно, лицом к девочке и взглядом в эту девочку.
Шамиль так удивился, что перестал танцевать и как потерянный, ходил и искал его в толпе.
На набережной рядом с батутом и скейтерской площадкой, стволами в море, стояли три длинные артиллерийские пушки. Гаубицы. К ним нельзя было подойти, но смотреть на них с близкого расстояния было интересно, и дети, прыгая на батуте, все время на них поглядывали и беспокоились, чтобы их не увезли.
Я сказала, что в десять вечера будет артиллерийский салют, а после залпов праздничный фейерверк. В прошлом году мы смотрели фейерверк от сцены и слышали залпы, но не понимали, откуда они брались. Удобнее всего смотреть со скейтерской площадки, с нее лучше всего все видно, а тем более все слышно. Получается двойной эффект: ты видишь, как большая огненная ракета с протяжным тонким визгом и тяжелым звуком «боммм» вылетает из ствола, взвивается в небо и рассыпается на огни и звезды.
Шамиль не понял, для чего нужно стоять так близко к гаубицам, но и не возразил, а мы не поняли, почему он не понял, что это классно: стоять в десяти метрах от трех гаубиц и слушать, как они бахают стволами в акваторию.
Около десяти часов вечера мы действительно стали у ограждения скейтерской площадки, и три гаубицы с расчетами были у нас прямо под ногами. Алешка предупредил, чтобы не затыкали уши, а открывали рты, чтобы не полопались перепонки.
Когда начали бахать, мы поняли Шамиля и пожалели, что стали так близко к пушкам, даже мальчики, которые думали, что артиллерийский огонь вблизи – это интересно. А в артиллерийском залпе заключена запредельная, нечеловеческая мощь, от которой должны были полопаться не только барабанные перепонки, а полопаться всё. Полопаться и стечь на асфальт. Непонятно, как кто-то выживает, когда в него стреляют из пушек. Но как-то же выживают и живут, Шамиль вот выжил со всем семейством, и даже Олеська, которую увезли в Россию после того, как в нее постреляли и побросали бомбы, выжила без особых проблем для психики.
Кстати, Шамиль и Олеся возмущены идеей в праздничный день стрелять из пушек. Ничего праздничного в артиллерийских залпах для них нет и, видимо, никогда не будет. Но вообще человек очень выносливый. Мы стояли под нечеловеческой мощью артиллерийских залпов, но хотя бы на расстоянии метров в 10. А парни из артиллерийских расчетов, которые заряжали, отбегали, давали флажками отмашку, выбрасывали патрон и опять заряжали и стреляли, все время были около своих пушек. Самое интересное, что эти парни, когда начался фейерверк, снимали на мобильники. А я думала, их ничем не удивишь.

01 июня 2012
А на День рождения Туапсинского района ребята приехали опять и Христофор с ними в электричке. Гамлет ему ужасно обрадовался, носил по площади на плечах и сказал, что Христофор будет ночевать у них в ауле. Пока я сомневалась, можно ли отпустить шестнадцатилетнего мальчика в аул через перевал, Шамиль сказал: пусть едет. Только много вино не пей.
Я этот аул знаю. Мы в нем с коллегами моей сестры Алёнки каждый год празднуем в середине лета день медицинского работника. Хотя при чем тут Христофор? Он не медицинский работник.
Я сказала: Алеша, юрист, иди сюда! Можно отпустить Христофора с ночевкой в А-Ш?
- А Шамиль что говорит?
- Шамиль говорит, чтобы он там много вино не пил.
- Ну, правильно Шамиль говорит. Пусть едет. Там моя печальная родина.
На самом деле его печальная родина – Ростов-на-Дону, а вблизи А-Ш живут его бывшие тесть и теща. И не в горном ауле, а у моря.
Ребята, с которыми Христофор собирался ехать в аул, стояли перед нами и подрагивали ногами, как скаковые лошади. Я не поняла, у кого из них он собирается жить, а спросить было неудобно. Шамиль не спросил, а женщина сидит дома, я сказал. И даже если бы Христофор показал мне мальчика, я его все равно не знаю. Мальчик оказался в розовой рубашке, с виду русский и очень симпатичный.
Счастливый Христофор – ему все радуются. В Абхазии этой почти необъяснимой радости нашли прикладное применение и называют ее длинно и витиевато «он пришел – и маршрутка сразу пришел». А в Туапсе его называют Крис.
Зорик с Магелланом и Христофор танцевали на большой сцене, а Давид, внутри которого тайно живет чужая культура, смотрел на них с танцпола. И девочка опять танцевала.
Оказалось, что и в тусовке Христофора почти все школьники или совсем недавно выпустились, потому что один из ребят увидел учительницу и все побежали с ней любезничать. Вежливые, как первоклассники. Видно, что хотели ее обнять, но с учительницами это нельзя. Она смотрела концерт, и по ней сразу было видно, что учительница. Выглядит как Олеська, когда Олеське будет за сорок лет, на шпильках, в джинсах и коротком пиджачке с прованскими розами. Она сказала мальчикам: Гамлет, давай ты начнешь уважать приезжих артистов.
Гамлет сходу начал уважать приезжих артистов и со своим барабаном свалил в другой конец площади, а за ним свалили танцоры и большая часть публики, которая смотрела и хлопала, неважно кому, - главное, что много народа. Приезжие артисты должны были обидеться. Приятнее выступать перед толпой. Учительница осталась смотреть приезжих и сказала, что она их обожает. Они действительно были очень красивые. И очень профессиональные. Мы с Аленкой и Олесей немножко постояли и пошли посмотреть, что делается возле Гамлета. Внутри густого круга зрителей приставными шагами скакал Христофор и с солнечной улыбкой просил: шире-шире-шире-шире.
Русские это делают с полицейским выражением. И правильно делают, потому что никто не сдвинулся и не обеспечил ему это шире-шире-шире.
Давид, которого Магеллан обучил дома шагам и трюкам, а главное, обучил его делать шаги и трюки в темпе (можно вылететь и показать, что ты умеешь, но для того, чтобы танцевать, нужно знать пробежки и повороты, на которых держится танец, и нужен темп, почти всегда бешеный, орлиный) раза три-четыре танцевал с Кристиной, причем оба были надутые и казались недовольными друг другом. Девчонка, которой не очень хотелось танцевать с незнакомым мальчиком, действительно могла быть недовольна, и хореографша опять сказала ей «… позволяешь себе такие вещи». А Давид выглядел надутым независимо от того, что чувствовал.
Мальчики из ансамбля Кристины теснили его, заслоняли ее собой от чужака. И не потому, что им хотелось танцевать именно с этой девочкой, а потому, что девочка из их клана, почти сестра, а он непонятно откуда взялся. Поэтому девочку нужно заслонять.
Когда ребята переоделись и грузились в свой автобус, хореографша взяла Давида за плечо и сказала: мы завтра приедем к трем часам. Ты придешь? – Приду. - У тебя есть костюм? Давид ответил: нет. Костюмы были у Зорика и у «Колумбов», а у него костюма не было. Она сказала, что привезет ему костюм.
Мы немного посмотрели на гамлетовских танцовщиков, которых не видно было из-за толпы, и пошли покупать мальчикам репетиционные чешки и лосины. Я подумала, что хорошо бы купить Христофору джинсы до колен и спросила: ты пойдешь с нами? Он ответил: нет. Мне ничего не нужно.
Я попросила у организаторов веревочку. Они мне оторвали кусок оградительной красно-белой ленты. Я вызвала Христофора из круга и оградительной лентой померила ему бедра. Потом, просто для себя, талию. Делала ногтем дырки в ленте. Христофор сначала не понял, для чего это нужно, потом сказал: вы бы спросили, я бы сказал, я знаю. У меня есть целая тисяча!
Я сказала: не потеряй!
Талия у него 47 сантиметров. Как у Гурченко, у которой талия наверняка была уже или шире, но все талии положено сравнивать с  талией Людмилы Гурченко.
Мы ему купили симпатичные джинсы до колен и две футболки. Спросили Давида: тебе лосины и чешки покупать? Давид сказал: покупать. (Вот что девочка может сделать с мальчиком!)
Когда мы в магазине «Маленькая фея» купили 12 лосинок и 12 пар чешек трех размеров, и девочка-продавщица, складывая лосины и чешки в два пакета, с серьезным выражением спросила нас – танцуете? и мы ответили, что танцуем, Шамиль сдержанно светился, как свете тихий.
На другой день с утра был ливень, и Давид молча, но грозно переживал, что праздник не состоится, девочка не приедет, и он ее никогда больше не увидит. В этом возрасте невыносимо работает слово «никогда». Почти смертельно.
Натыкаясь на него взглядом, Алешка разбрасывал руки в стороны, теснил его в угол и трагически говорил: злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал!
Но к трем часам ливень перешел в дождик, можно было ходить по улицам без зонта, и мы поехали в центр. Центр был весь в лужах, но поделен на районы, в которых угощали национальными блюдами, показывали этнические фишки вроде турецких сковородок и старых самоваров, вокруг украинского сектора был плетень и пахло варениками с жареным луком и картошкой, армянские девочки танцевали среди луж, и приехали дети с нашей девочкой и с ними, как родной, Христофор.
Хореографша махнула нашим троим ребятам, чтобы шли в автобус, и Давид вошел в автобус в черной футболке с белыми силуэтами Нью-Йорка, а вышел уже в костюме и с умеренно сатанинским выражением.  Дети танцевали прямо на улице. Когда любой желающий может потанцевать с любой профессионально танцующей девочкой или мальчиком, это называется словом, похожим на саундчек. По звучанию вроде бы чейшчек, но я не могу это воспроизвести. Хотя при мне это слово говорили.
Опять мальчики из ансамбля перебивали у Давида свою девочку, но тут уж был Христофор, и он раскинутыми руками, как крыльями, и своей сорокасантиметровой талией заслонял их обоих от агрессивных мальчиков.
Кончилось тем, что хореографша спросила: - Давид, где твои родители?
Давид позвал Шамиля, Шамиль подошел, и она ужасно обрадовалась: ой, Шамиль, привет, ты что здесь делаешь? Это твоя уже такая большая деточка? А я думаю: чья же это деточка? Я так и знала, что он твой, я его как только увидела, сразу подумала: интересно, где Шамиль?
Она перечисляла места и конкурсы, на которых они вместе выступали, а он молча улыбался и мучился от того, что ее не помнил. Места и конкурсы помнил, а ее нет. (По-моему, девочек и не положено помнить, если на них не женятся).
А ее все эти дни объявляли – художественный руководитель Зарема Г-ва, и я сказала: Зарема, у вас такие талантливые дети!
Шамиль обрадовался, стал называть ее по имени. Она сказала, что Давид перспективный, она может взять его в ансамбль, но с ним нужно отдельно заниматься, чтобы его растанцевать, а затем наработать темп. Они будут все лето ездить, и Давид будет ездить с ними, но будет все лето репетировать.
Она даже не спросила, где они живут. Может, подумала, что местные. Ее не интересовали Анзор и Христофор, по которым было видно, что они уже профессионально танцуют в своем ансамбле. Она их отсекла, как чужое, которое нельзя трогать. А Давид был пока ничейный. И со случайно влетевшей в него чужой культурой, которую он принял, как свою, и которую она знала, как взлелеять.
Шамиль сказал: я против. Я свой Давидик никому не отдам.
И он прав. Такой Давидик я бы сама никому не отдала. А вот со случайно влетевшей в Давидика чужой культурой нужно считаться, потому что она красивая, и Давидик умеет показать ее как-то ювелирно.
Зарема сказала: он запоминающийся. Его можно даже сделать лицом ансамбля.
Шамиль сказал: он дома занимается. Я свой Давидик никому не отдам.
Большие ребята вокруг нас, и, кстати, Христофор, который молча, но солидарно улыбался, заговорили на своем языке и как-то недобро засмеялись. Мы это заметили, а Давид не заметил и сказал: я хочу с ними танцевать. Зарема наконец спросила, где они живут. Шамиль сказал - в Абхазии. И она потухла. Местного мальчика берешь в ансамбль и растишь из него хорошего танцора. А чужая республика – это как минимум опёка, доверенности, проблемы с регистрацией и я даже не знаю, что еще. И она не знает. Научить умеет, а как быть с чужим гражданством, пока не знает. Хотя на всякий случай сказала: он может у меня жить. Мой Русик с ним будет заниматься. (Русик у нее рыжий и улыбка у него была даже сложнее, чем у больших ребят). Шамиль, он перспективный. Почему ты не хочешь слушать?
Я сказала, что если Шамиль не хочет отдавать Давида в горный аул, Давид с Аней могут жить у меня и ездить туда рейсовым автобусом.
Шамиль рассердился и сказал: не надо меня уговаривать, я даже не хочу слышать.
И мы попрощались с Заремой и ушли. Давид надел на себя сатанинскую гордыню и с виражением сказал: я хочу с ними танцевать!
- Давидик, что я твоему дедушке скажу? Что ты будешь России с адыгейские дети танцевать? Что дедушка мне скажет?
Давид сказал: дедушка обрадуется
А Зорик по-братски сказал: Давид, я тебя убью сейчас!
Когда подошли Алешка с Олесей, и Шамиль повторил при них: Давид, как я твоему дедушке скажу, что ты с адигейские дети остался танцевать? Что дедушка мне скажет? - Лёшка заездил бровями по лбу и влиятельно сказал: дедушка скажет - какой молодец Давидик, танцевальную карьеру России делает. К совершеннолетию большой дом себе построит!
- Леша, если ты такой умный, иди с адыгейские дети сам танцуй!
- Ну ты орел! Ну ты конь в плаще! Ты указал мне свет, а-то я никак не придумаю, чем заняться в жизни! Пойду с адыгейские дети танцевать! Давиду карьера на хрен? Давид у нас женится на другой день после выпускного и мандаринами будет торговать!
- Я сам буду его учить. Чему я не могу его научить? Я всему его научу.
- Ну давай учи! А чё ты до сих пор его не учил? Чё он у тебя в чужих костюмах? Если ты такой гордый, чё он у тебя до сих пор не умеет танцевать? А чужая девочка его научит! Давай учи!
Давид сказал: я умею.
И Шамиль сказал: он умеет. Про него сказали, что перспективный.
- Тогда чего он у тебя такой перспективный в костюме чужого народа ходит?
- Леша, роди свой Давидик и учи его танцевать как хочешь. Свой народ. Чужой народ.
Олеська сказала: Леша, сначала построй свой дом, а потом я тебе рожу Давидика. Или Елисея.
Шамиль сказал: Давидик, хоть одно слово скажешь, не знаю, что с тобой сделаю сейчас!
Не смея разговаривать, Давидик начал картинно вздымать грудную клетку.

Христофор, переведи меня через реку

Любимая шутка с Христофором: - Христофор, переведи меня через реку!
И он жизнерадостно отвечает: давай, пошли!
Хотя при конфликтном характере мог бы сказать: а ты что, Иисус Христос, чтобы через реку тебя водить?
Появилась даже привычка произносить «Христофор, переведи меня через реку» в значении «Господи, помилуй нас грешных». И он всегда говорит: давай, пошли.

04 июня 2012
Алёша, перестань строить дом!

Когда виноват мужчина, его могут побить. Когда виновата женщина, ей высказывают. Считается, что всегда во всем виновата младшая невестка, и когда нужно найти крайнего, крайней  делают младшую невестку. А если нет младшей невестки, выбирают более или менее подходящую из женщин. Если женщин две, берут ту, которая не умеет говорить: «Леша, перестань». Если она говорит «Леша, перестань», то это уже не младшая невестка, и ее нужно либо не трогать, либо совершенствовать.
Шамиль виртуозно вычислил младшую невестку из нас с Олеськой и сказал мне: - как вы тут живете? Как тут можно жить? Пушки стреляют! Дети везде танцуют! Как можно тут жить вообще?
Человека привозишь на праздник, а он делает тебя «младшей невесткой» и высказывается.
Я сказала: - вот так и мучаемся.
- Ты виновата. Всегда говорила: Давидик особенный. Давидик особенный. Вот он стал особенный!
Получила! Хотя я никогда не говорила, что Давидик особенный. Я говорила «особенно Давид» в житейском контексте вроде «дети шумят, особенно Давид» или «дети вообще не слушаются, особенно Давид», потому что Давид был младший. Но он действительно был особенный, видимо, поэтому Шамиль повернул в его пользу абсолютно невинные слова «особенно Давид».
Мы возвращались домой в летней душистой темноте, в которой со всех оград лились вьющиеся розы, над головами цвели катальпы, в траве дружили коты, а мы шли сердитые и недовольные жизнью и друг другом. Кроме Алешки, которого все устраивало.
Между мальчиками что-то произошло: или они начали бить Давида, или Давид побил Магеллана с Зориком или случилось что-то третье, - они все куда-то метнулись и в темноте почему-то заорал кот, потом они вышли из темноты с лепестками в волосах и с мокрым ежиком, которого начали делить. Ежику хотелось домой. Он фыркал и кололся. Мы потребовали, чтобы его отнесли на то место, где поймали, чтобы он не ходил и не искал, где его семья. И дети вроде бы отнесли, а около нашего дома оказалось, что Магеллан несет его под футболкой, чтобы оставить его себе и увезти на родину, хотя у них там ежиков больше, чем у нас, они непуганые, любят шашлык, и когда оставляешь в траве решетку или шампуры, приходят и объедают кусочки мяса.
Непонятно, зачем ему понадобился чужой ежик. Уговорили его отнести ежика назад. Живот у него был исколот и чесался. Весь вечер изобретали, чем ему намазать живот, чтоб перестал чесаться. Когда относили ежика, я спросила Алешку: а как с гражданством? Как она себе это представляет?
Лешка сказал: смешная. Думает, он сейчас свои Зорики и Давидики начнет разбрасывать по чужой стране. Он жлоб. А она смешная. Кто бы ей разрешил сделать абхаза лицом адыгейского ансамбля? Она кто вообще?
- Художественный руководитель.
- Который учит ритмично прыгать и показывать, как летит орел. И над каждым таким руководителем знаешь сколько серьезных дядек, которые решают, кто лицо, а кто не лицо. Ты не забывай, где живешь. Что здесь решает женщина? Женщина сидит дома, я сказал! Олеся, когда мы женимся, тоже будешь сидеть дома, я сказал.
- Леша, сначала дом построй!
- Вот всё в человеке хорошо! Кроме двух фраз на все случаи жизни: «Лёша, построй дом» и «Лёша, перестань». Олеся, как только ты выучишь третью фразу - «Лёша, перестань строить дом!» я сразу пойду к Борис Иванычу и скажу ему: дядь Боря, отдайте мне вашу дочь!
Я спросила: - а зачем ты Шамилю все нервы вытрепал?
- А пусть попсихует. Ему полезно. А то - пушки ему не нравятся! Дети ему не нравятся! Ты гляди на него – гаубицы ему не нравятся!

***
Христофора вернули за час до отъезда ребят на родину. В гости он уехал с рюкзачком и с концертным костюмом. А привезли его в черной, огромной как дом, Инфинити. На локте у него висел чехол с костюмом, и он прижимал к ребрам низкую широкую миску с вакуумной крышкой. В другой руке был пакет с какой-то одеждой и планшет. Вид у него был взбудораженный и какой-то виноватый. Когда стали спрашивать, что с ним, он сказал, что все нормально, только ему подарили планшет. Чего он никак не ожидал.
В домофоне зашумели, завозмущались, Лешка сказал: по-моему, они хотят НДС за планшет получить. Пойду узнаю.
Оказалось, ничего страшного. Планшет подарили без чехла, поехали в центр покупать чехол и просят нас не уезжать, пока не привезут.
Лешка сказал: молодцы ребята. Поехали на Инфинити за чехлом. Ты срубила фишку?
Я сказала: срубила. Когда едут на Инфинити за чехлом для планшета, это фишка.
- Не срубила, - с сожалением возразил Алёшка. - Фишка в том, что парень на Инфинити поехал в центр купить сумку для планшета, а мы со всеми хатулЯми, шамилёвыми детЯми и с планшетом в чехле поедем на вокзал на таски.
Новое слово – хатулИ. В значении барахло. Видимо, хопёрское, если он не сам его изобрел.
Я сказала: ничего страшного. Поработаешь и купишь себе Инфинити.
Лешка ответил, что «как два пальца».
Я спросила, зачем чехол. Лешка сказал: а это как если бы он узнал, что у Криса есть собака, и установил бы на нее сигнализацию «Партизан», чтобы собаку не украли.
Мы стали ждать чехол, рискуя опоздать на адлерский экспресс. Христофор с ребятами сидел на диване и размазывал по экрану планшета вылетающие снизу фрукты. Все были счастливы.
- Легкий способ устранения конкурента, - сказал Алешка, - Хочешь устранить конкурента – подари ему планшет, и он будет целыми днями сбивать мячем консервные банки и искать в темной комнате старый пистолет. Он теперь вообще танцевать разучится. - Снял с миски вакуумную крышку: в ней оказалось килограмма два отборного шашлыка, и начал есть.
- Кстати, шашлык отличный. Пацаны, идите есть шашлык! И миска жлобская. Глянь, какая миска. Миску оставляем себе.
Я сказала: миску надо вернуть.
- Как ты себе это представляешь? Отнесешь мужчине в Инфинити пустую миску?
- Не пустую. Леш, все так делают: моют миску и кладут в нее символически два яблочка или горсть конфет.
- Я с тобой. Посмотрю, как ты это сделаешь.
И Шамиль спросил: а кто так делает?
- Все.
- Кто все так делают? У нас так никто не делает.
- Шамиль, ты у нас, а не у вас. У нас посуду возвращают. Тем более, она дорогая.
Лешка сказал: да не дорогая она. Просто удобная. Тест на интеллект: умный покупает миску и ездит на шашлык как умный, с миской, а не как олени, с эмалированным ведром.
- Леша, куда ты на шашлык ездишь? – спросил Шамиль - Ты шашлык за столом кушаешь.
- Не умничай.
- Леша, а где старый пистолет? – спросил Анзор.
- Ищи!
- Леша, пожалуйста, где старый пистолет?
- На полу валяется.
Я отнесла детям большую тарелку шашлыка, вернулась в кухню, села рядом с Олеськой, и мы с ней стали смотреть на миску.
Бывает, что по одному кухонному полотенцу и по одним висящим на веревке джинсам все понимаешь про их хозяйку. Миска была очень большая, низкая и совсем новенькая, гладкая, неисцарапанная, без плохо смытых и въевшихся пятен от прежних шашлыков. За ней стоял большой дом, светлая просторная кухня на первом этаже, окно которой открывается в старую корявую яблоню и в сад, посреди кухни светлый стол из натуральной сосны и светлые скамейки, которые заказывают и привозят из Белоруссии; хороший кофе в больших пакетах, хорошая посуда, хорошие отношения, никто ни на кого не кричит, и любят своих детей, и ореховый сад за домом, большая ленивая собака алабай, который любит, когда его берут на ручки, и пропитанная солнцем бабушка, которая не говорит по-русски и почти никогда не ездит в город, потому что ей там ничего не нужно, в солнечной тени грецкого ореха и нежном запахе цветущего винограда золотым шелком вышивает лучшим в мире внукам и внучкам, которые знают, что они лучшие в мире, потому что им это внушили с первых дней, орнамент по старым-престарым трафаретам на княжеских концертных костюмах из тонкого красного сукна, и за нитками ездят в Леонардо, и газыри пахнут мятой, потому что их начистили зубным порошком, коробочку с которым хранят в ящичке старинной швейной машины вместе с узорчатым пояском и ножницами.
Смотришь на какую-нибудь такую вещь, и хочется покоя, благополучия, и чтобы все блага земные были в пределах твоей обвитой цветущими розами ограды, и не хотелось никуда выходить из дома, и в огороде свои огурцы, помидоры, перцы, и всё в цветах, и скворцы в скворечниках, и грузные, темно-красные от спелой черешни старые черешни, и соловей щелкает в лесу, и скворцы пытаются ему подражать, и дети, на которых не орут, которых любят и дают им интересные имена, могут мальчика назвать Максимиллиан, легко!
Даже в прямолинейности, с которой в миску положили два кило отборного шашлыка: вот тебе шашлык в дорогу – сиди и ешь, было что-то чрезвычайно обаятельное. Грубое, мужское, но обаятельное. Какая-то совсем другая жизнь и состоятельный быт, непохожие на наши. Совсем не как русская женщина, которая нажарит отбивных из куриной грудки, и положит каждому по яичку, по огурцу и по помидору, и сулугуни нитями, и яблочки, и кетчуп, если не жалко кетчуп, и салфетки, которые выбрасывают мятыми и неиспользованными. И термос с чаем, который получишь обратно в следующий визит с чужим ароматом чужой заварки.
Об этом хотелось думать, хотелось разговаривать. Хотелось такую миску. И такую состоятельность, упорядоченный быт, из которого к нам попала эта миска. Быт, где любят детей, в том числе чужих, где не едят, не жрут и не перекусывают, а садятся за стол и кушают.
Я сказала: Лёша, миску отдашь Рузанне.
- Кто такая Рузанна?
- Мама Христофора.
- Зачем ей миска, у нее есть планшет!
- Алеша, пожалуйста, отдай миску маме Христофора.
Лешка позвал: Христофор!
- Ая!
- Тебе нужна шашлычница?
- Какая шашлычница – мангал?
- Спустись на землю – какой мангал? Всё, ему не нужна шашлычница. Оставляем ее себе.
В это время вернулся Инфинити, и в квартиру влетел мальчик в розовой рубашке. Я спустилась во двор, и серьезный мужчина опустил тонированное стекло своего Инфинити. У меня загорелись уши. Я сказала: извините, вам вернуть чашку из-под шашлыка?  - И показала ее размеры. Мужчина малость остекленел и молчал до тех пор, пока не утвердился в мысли, что всё правильно услышал.
- А что, уже съели?
- Нет еще. Будут в дороге есть.
- А как они его будут есть без чашки? Из чего они будут есть?
Я сказала – извините, и поднялась к себе наверх. Когда люди говорят «женщина сидит дома, я сказал», им нужно верить, а не проверять на себе их опыт.
Наши покидались в машину и уехали на вокзал. А я вызвала такси и с горящими ушами поехала догонять, потому что они забыли на кухонном столе миску с шашлыком.

19 июня 2012
В Агой к родителям приехала Ленка с детьми, моя давняя подружка, с Алёшкиной дочкой Лилей и новым ребенком Мишкой. Лиле двенадцать лет, она толстая, с тяжелой косой и с большими сиськами. А Мишка роскошный и кудрявый. Мишка Бляхман. Слышишь фамилию – и сразу хочется посмотреть, что за человек.
Они позвонили Лёшке и потребовали, чтобы он привез денег. Обеспечил дочери летний отдых. Лешка позвонил мне, чтобы обсудить, с каким выражением лица ехать к родственникам и сколько привезти денег. Ленка беременная и обидчивая до такой степени, что с ней невозможно разговаривать. Рассказала, что муж возил их весной в Израиль, и они там ели из одноразовой посуды. Я спросила: почему?
Она обиделась. - Почему-почему! Воду экономят.
Даже Шамиль, когда сердился на гаубицы и маленьких лезгиночников, разговаривал беззлобно.  Я сказала: Лен, если я тебе не нравлюсь, то я уеду.
Она ответила: а ты мне никогда не нравилась за свой язык.
Такое впечатление, что они ездили не в Израиль, а в Одессу. Но домой ночевать не отпустила.
Я подумала: бедный Лешка. Тридцать тысяч, которые они потребовали на Лилькин отдых, он им все равно не соберет, а продержат они его не меньше суток. Я спросила - израильские фотографии есть? Она ответила, - фоток куча, и показала ламинированный снимок УЗИ с чем-то вроде тритончика с растопыренными пальчиками. Снимок ей подарили в клинике. А тритончик - девочка.
Никаких других фотографий я не увидела. Интересная вещь: человек в каждой фразе говорит гадости – и при этом не отпускает тебя домой.
И ее мама просит побыть еще. Говорит – боится.
Зато Мишка у них роскошный. Ходит по двору в шортах, и в него  чуть не врезаются тяжелые смертоносные шершни. Он на них внимательно смотрит, потом разжимает кулак и смотрит, что в кулаке. А в кулаке ничего нет. Его хочется тискать и называть по фамилии. Фамилия ему идет. Он такой и есть. Бляхман. Самостоятельный, как сфинкс. Я позвала: Мишка! Бляхман! Иди поцелую!
Ленка сказала: еще раз по фамилии назовешь…
- И что?
- Не выноси мне мозг! Не надо называть моего сына по фамилии!
- Почему? Я не понимаю.
- Не придуривайся. Всё ты прекрасно понимаешь!
Тут уже ее матушка за меня вступилась и они начали друг на дружку орать, а роскошный Мишка разжал кулак и посмотрел, что в кулаке. Если бы в них в каждую врезалось по шершню и их повезли в больницу снять интоксикацию, от этого было бы очень много пользы. Всем. Особенно Мишке, живущему в состоянии скандала. Лилька инфантильная. Шепелявая. Горячая. Шепелявая от какой-то особой ласковости и убеждения, что если она шепелявая, то она принцесса, потому что принцессы шепелявые. А если вдруг перестанет шепелявить, то перестанет быть принцессой и перестанет нравиться.
ИН рассказала, что на новогодний утренник ей купили платье без плечей и с глубоким декольте; она в нем не очень отличалась от других девочек, потому что почти все девочки были сильно декольтированы, а приз за лучший костюм получила девочка в костюме английского гвардейца в медвежьей шапке, которую сделали из рюкзачка плюшевого мишки: отрезали мишке голову, натянули рюкзачек на трехлитровый баллон и накрахмалили. Высушили и надели девочке на голову. И она получила приз. Лилька приз за костюм не получила, но развила в себе манеру шепелявить, прижиматься горячим телом и пересказывать кинофильмы с детского канала Дисней: тетя Юля, я вчера смотрела кино, то что Зак и Коди…
В этом месте хочется уйти от нее как можно дальше.
- Тётя Юля, мне один мальчик сказал то что…
И опять живешь с ощущением, что мальчик мог бы сказать что-то интересное.
- Тетя Юля, а я видела в Израиле… - Я навострила уши, потому что в Израиле можно реально увидеть интересное. - то что одна девочка уронила мороженое, а мама ее поругала по-израильски.
Я сказала: наверно, на иврите?
- На идиш. Почему на иврите! – сказала Ленка.
- А ты знаешь идиш?
- А ты знаешь иврит? Не выноси мне мозг. Мне и так противно.
Трудно понять, что ей противно. Когда я услышала, как плюшевый рюкзак надели на трехлитровый баллон, чтобы сделать шапку английского гвардейца, мне начало нравиться на даче, я перестала хотеть домой и подумала – вдруг еще что-нибудь услышу и расскажу Алешке, тогда ему будет не так страшно ехать к дочери и к теще. У них большой дом, хороший сад и бассейн с зеленой водой, в которую ИН высыпала три пачки крашеной морской соли. Соль оказалась с пеной, а в открытом бассейне не должно быть никакой пены. Ленка сказала, что в бассейн с пеной не полезет и не пустит в него детей. ИН заставила мужа ловить пену шваброй с обмотанным концом. Он немножко повозил шваброй по воде, потом бросил ее плавать, загрузил в багажник несколько баллонов с прошлогодним компотом из фейхоа и уехал к своему другу ловить рыбу в Азовском море. Швабру не вынули из воды, с нее раскрутилась марля и плавает отдельно от швабры, как будто в бассейне утонуло привидение.
Кроме бассейна с привидением всё именно так, как должно быть на южной даче: на вишнях вишни, на смородине смородина, на клумбах импортные цветы, которые покупают в горшках цветущими, высаживают в землю, и они непрерывно и пышно цветут до поздней осени. А если противно, что в доме гости, то гостей можно отпустить, и они с удовольствием уедут к себе домой.
Я спросила ИН: может быть, Ленку кормить из одноразовой посуды, чтобы стало похоже на Израиль и ей перестало быть противно, но ИН сказала, что в Израиле Ленке тоже было противно, потому что у нее был токсикоз. Ей там подавали какие-то таблетки и подарили на память снимок УЗИ с тритончиком.
Ленку если не трогать, она не разговаривает, но ей нужно, чтоб в доме был кто-то кроме матери, с которой она все время ссорится. А вот Лилька не просто разговаривает. Лилька координирует слушателю психику. Начинаешь мысленно перестраивать ее фразы, чтобы сделать их вменяемыми, и приспосабливаешь себя к ее речевой манере, чтобы в случае чего сказать ей: твой папа говорит то что у него нет тридцати тысяч, которые составляют треть бюджета республики, в которой он живет, и которыми твоя мама хочет обеспечить твой летний отдых, и нет свиньи, которую он мог бы продать за тридцать тысяч.
А юрист Хагба говорит то что детский отдых у бабушки в деревне не стоит тридцать тысяч.
А я вчера видела по телевизору то что наша команда вылетела из чемпионата по футболу, – и дальше в таком же духе.
Я заметила, что Ирине Николаевне нравится раздражать Ленку, и она ее не боится. Почему-то в присутствии Ленки, которая в детстве была нормальная девочка и любила прогуливать уроки на лётном поле, где ее все знали и дядя Петя летал с ней на вертолете за МЧСниками на вершину горы Семашко, с тех пор, как она повзрослела и вышла замуж, приходит в голову мысль, что ее надо бояться. Но раз ИН не боится, я тоже не боюсь. Тем более, я в любое время могу уехать. Вот только Мишка Бляхман, который выглядит так, будто он Алешкин. От него жалко уезжать. Его хочется целовать и называть строго по фамилии.
Я уговорила всех пойти на пляж искупаться, и Ленка уплыла неожиданно далеко, как в детстве, а тяжелая Лилька висела на моей шее и топила. Мишка совсем не захотел в воду. Стоял на полотенце сухой и чистый. В шортах. Так и простоял все время, что мы купались. С пляжа меня опять не отпустили домой, пришлось возвращаться ужинать. Я рассказала то чтовсё время забываю, что я замужем. Ленка спросила: а как ты замужем? За кем?
Я сказала – за Глебом.
Она оскорбилась, просчитала что-то в уме и сказала, что мы родственники. А сама Бляхман.
Я спросила: почему?
Она опять оскорбилась и объяснила, что раз Глеб алешкин брат, то я лилькина тетя и как нормальная тетя должна делать ей подарки.
А Лилька толстая. Любит получать на ДР золотые колечки и браслетики. Я прикинула, во что мне обойдется ее родство и подумала: ну кто меня за язык тянул!
После ужина меня отпустили. Как будто только за тем и держали, чтобы обнаружить наше с Лилькой родство.
Когда вырвешься из стресса и едешь домой, то чувствуешь себя так, как будто тебя хотели убить и передумали. Они там живут как знают, а у меня своя жизнь, и в ней мое море, мои горы, моя манера разговаривать, не пристегивая к началу каждой фразы «то что», и у меня есть самое главное, мое, кровное, то, что (то что) Глеб однажды веско назвал своим заповедником, а я переделала в Заповедный лес. Он тихий. И в нем Шамиль, который в последнюю встречу сделал из меня младшую невестку, чтобы высказать недовольство залповым огнем трех гаубиц, но все равно он родненький. Он не соотечественник и даже не родственник, но ему больше всех из моей родни подходит слово «родненький».
А еще там есть Христофор, который переведет через реку. Он еще маленький, но когда он танцует, не жалко умереть, потому что в этом случае умрешь с мыслью, что видел самое красивое, что бывает в жизни, а если останешься жить, то впечатления запылятся, и будет жалко умереть, но скучно жить. Видимо, то же самое почувствовал именитый иностранец, который приехал в 19-м веке в Петербург, увидел решетку Летнего сада и быстро-быстро вернулся к себе в Европу, зная, что ничего лучше Петербург ему не покажет.
Я позвонила Алешке, и он спросил: - ну что там?
- То что Христофор, переведи меня через реку.
- А что хотят?
- Денег.
Лешка промолчал.
- И подарков ко дню рождения.
- От меня?
- От меня. Я тетя.
- Чья? – спросил Алешка.
- Хотя есть светлый момент. Мишка Бляхман.
Лешка согласился, что это правда светлый момент.
Я сказала Алешке: полное очучение, что он твой сын.
Лешка сказал: чумачечее очучение вообче!
(Очучение правда чумачечее. Особенно когда они увидели друг друга, и Мишка немного постеснялся и позакрывал лицо ладошками, а потом как встал между лешкиными коленями, так и простоял со стаканчиком, из которого по ягодке доставал и ел красную смородину. Лилька нежно сказала: папа говорит то что…
- Какой папа? – спросил Алешка).
Когда по телефону говорили о Мишке, он не спросил: а как там Лиля?
Видно, совсем от нее отвык. Ленка приезжала зимой, чтобы взять у него разрешение на лилькину поездку в Израиль, но ее с собой не брала, и Лильку он не видел с прошлого лета, а она выросла, и ему нужно было отдельно подготовиться к тому, что у нее сиськи, она горячая, шепелявит и неистребимо говорит «то что».

22 июня 2012
Через пару дней он приехал в шамилевом УАЗе. С двадцатью тысячами для Лильки, с чачей в больших бутылках, всякой снедью и Христофором, который переведет нас всех через реку. И собственно, уже переводит, потому что на заднем сиденье стояла миска с гостинчиками от его мамы для серьезного господина на Инфинити.
Я обрадовалась и сказала: а вот и миска! – хотя миска была уже не такая торжественная, как в первый раз, но все равно внушительная, приятная для глаз и Христофор жизнерадостно сказал: теперь так и будет ездить туда-сюда. И показал «туда-сюда» балеринским жестом. Лешка вздохнул и сказал: я надеюсь, она когда-нибудь все же прилипнет к нашему берегу.
И мне вдруг было видение: Христофор возвращается на Родину и прижимает к ребрам миску с шашлыком.
Его пригласили до конца июля фестивалить по побережью с детским танцевальным ансамблем. Зарабатывать они ничего не будут, но им будет очень весело. В Адлере его привезут на пост, а на посту его встретят родственники.
И прощай, миска.
Я подумала – бедный Лешка. Это ты Лильку еще не видел. А собственно говоря, и Ленку, с которой неминуемо вступишь в диалог.
Мы ели в нашей кухне холодную окрошку, парни были в шортах, загорелые и литые, как дельфины, и Алешка учил Христофора: как только получишь от меня СМСку «Христофор, переведи меня через реку», немедленно мне звони и кричи как можно громче, что я должен везти тебя в «Орлёнок». Иначе я оттуда не выберусь!
Я сказала: в «Орлёнок» лучше не надо. Ленка скажет – берите в «Орлёнок» Лильку то что Лилька еще там не была.
И почти сразу мне стало стыдно. У парней кожа светится, как янтарь на солнце, а я черт знает как с ними разговариваю. И Ленка не говорит «то что». И Лилька еще в таком возрасте, когда ее можно научить говорить вместо «то что» «потому что».
Голому Христофору сел на голову попугай, Христофор перестал есть и сидел очень торжественный. Лешка сказал: птичка, иди ко мне! Хорошая птичка! Слышь, Крис! Я его один раз нехорошее слово научил говорить в значении падшей женщины.
Христофор улыбался, но было видно, что ничего не понял.
Лет семь назад, когда к нам прилетел этот попугай, Алешка действительно учил его нехорошему слову, но я не помню, чтобы попугай его говорил. Он перелетел на Алешку, боком семенил по плечам и говорил «тем более что птичка, хорошая птичка, такая хорошая птичка»,а они радовались и от радости перестали есть.
Христофор спросил: - зачем ему упадшая женщина нужно говорить?
- Вырастешь – поймешь. Там все не так прямолинейно на самом деле.
- Он  забыл?
- Он не выучил.
- Я еще тогда заметил, что птичка туповатая.
- Не туповатая, а интеллигентная.
- Зачем ему упадшая женщина нужно говорить? – опять спросил Христофор.
Я сказала: Леш, а ты зря радуешься, что Олеськи нет. Я тоже умею говорить: Леша, перестань!
- Не умеешь. Она говорит это с искренней претензией. У тебя так не получается.
За Христофором приехала красивая девушка на светло-зеленом «марче» в бабочках, которая на праздниках в очередь с Гамлетом стучала в восточный барабан, играла на аккордеоне и была какая-то всем своя. Христофор с рюкзаком и миской загрузился в ее машину и уехал.
Лешка еще два часа поспал. Потом повздыхал. Потом поел. Потом мы поехали в центр и купили Лильке пляжную сумку с пляжным полотенцем, а Мишке - зайца в панамке и штанах.
Потом поехали на ленкину дачу. Я предупредила то что Ленка беременная. Лешка сказал: не от меня. Я сказала: и очень злая.
- Странно. Чем ее Бляхман не устраивает.
- И пена у них в бассейне.
- А воду поменять в лом?
- Они туда много соли высыпали. ИН сказали, что это самая лучшая соль. А она оказалась с пеной.
Лешка неожиданно начал злиться и делать из меня младшую невестку.
- Чёт-то ты на измене вся!
- Леша, ты еще не все знаешь. У Лильки сиськи.
- Что у Лильки?
- Грудь.  - Я показала обеими руками.
- Что, прям такая?
- Ну…
- Ну правильно. Лилька девочка. Давай ей лифчик купим.
- Там еще не настолько, чтоб прямо лифчик.
- А ты зачем тогда четвертый размер показала, если не настолько? Чёт-то ты на измене вся.
- То что я вообще не хочу туда опять ехать.
- Кто тебя научил так разговаривать?
- А что?
- А то, что я к людям со всем добром, а мне навстречу такая пошлость!
- Извини.
- А месячные у нее уже есть? – спросил Алешка.
- Не знаю. Нет, наверное. Она бы с этого начала. Выскочила навстречу и сказала: теть Юль, а вы знаете то что у меня уже месячные есть!
- А как мелкому фамилия?
- Бляхман.
- Прости, Господи, что скажешь.
- Ты только вслух это не скажи.
- А как там вообще?
- А вообще там Христофор, переведи меня через реку.
- Да жлоб твой Христофор. Миску с собой упёр. На хрена им миска?
- В ней подарки.
- Что ты хочешь сказать? Что мы лохи с эмалированными ведрами, а Христофор с миской?
Мы еще не доехали до тёщи, а он уже злой. И при чем тут эмалированные ведра? Никаких ведер я у него не видела.
- Христофор поедет назад и привезет тебе ее с шашлыком!
Потом все-таки доехали. Ирина Николаевна ему обрадовалась, она по нему скучает. Всегда спрашивает, не знаю ли я, где он, и мне приходитс делать вид, что я не знаю. И  Лилька ему  радовалась. Как шепелявая принцесса, и на ленкином месте я бы давно это прекратила.
На даче собачка Жёлтик и четыре кошки: Стёпка, Багира, Старая Бэтти и Маркиз. Все кошки с улицы. И все холеные. Когда муж Ирины Николаевны обедает, Стёпка с Багирой прыгают на стол и едят из его тарелки. ИН их гоняет. И вместе с ними мужа. Он молчит и ссаживает под стол кота с котлетой в зубах. Старая Бэтти благородная. Жила на соседней даче, а когда хозяева уехали в город, ее оставили. Сказали, что на даче ей хорошо, она себе птичку может словить, а в квартире скучно. Ловить птичек старая Бэтти не умеет, поэтому сразу перебралась в дом ИН.
Жёлтика обрили почти под ноль, оставили шерсть на ногах и на хвосте, он похож на отдыхающего в первый день приезда. Зато видно, что он Жёлтик. Я забываю и называю Рыжик, а меня поправляют: Жёлтик. У него шерсть бледнее рыжей, бледно-бледно желтая. И он очень улыбчивый.
Лешка сказал: у вас собака сгорит. Взял Жёлтика под мышки и бросил в бассейн. Ленка закричала: ты с ума сошел? В нем дети плавают!
- Где? – спросил Алешка. – В нем плавают пена и швабра, а дети вон сухие стоят.
Жёлтик погрузился, вынырнул и поплыл к лесенке. Потом передумал, доплыл до швабры, зацепился за нее лапами и начал грызть. Мишка закрыл лицо ладошками. Если б Лешка был маленький, он сделал бы то же самое. Он даже выглядел так, будто закрывался от всех ладошками.
А теща сказала: Лёша, ты знаешь, что ты мой любимый зять? Несмотря на все твои выкрутасы ты все равно мой любимый зять.
Лешка ее обнял и искренне сказал: и ты моя самая любимая.
С тещами ему повезло. Если не считать мачеху Олеськи, которая все равно не теща, вряд ли есть тёщи лучше ИН и Тёщечки.
- На сколько ты приехал?
- Как пойдет. А вообще у меня дела после пяти.
- Какие дела могут быть в субботу после пяти? Поживи несколько дней. Смотри, как тебя дочка любит, как она по тебе скучала!
Лилька действительно прижималась к нему всем телом. Он посмотрел на беременную Ленку, на бассейн с Жёлтиком и шваброй и уныло сказал: давайте лучше вы к нам.
- Куда к вам?
Он повздыхал, поцеловал Лильку в волосы и искренне сказал: зачем я вам, когда у вас такой Бляхман, прости Господи что скажешь.
- Считай, что я этого не слышала. А Мишка у нас – дааа. Всем Мишкам Мишка. Сама не перестаю удивляться, как у моей Лены получилось такое чудо!
К Ленке она с самого детства относится объективно, и Ленка до конца жизни не простит ей, что ходила в школу в резиновых сапогах и вязаной кофте по схеме из журнала «Бурда».
Мишка стоял в панамке и стеснялся. Я пощекотала зайцем его пухлые ладошки, и Мишка их разомкнул, сжал на заячьей шее и, прикрываясь зайцем, ушел в смородину.
А потом он из нее выходил и каждый раз приносил по гроздочке. Давал каждому по очереди и одной рукой прикрывался зайцем. Смородина была белая, прозрачная, с коричневой косточкой внутри. Потом он привык и перестал прикрываться зайцем. А потом сидящий на качелях Алешка раскрыл перед ним руки и колени, и он вошел, как птенчик под сень взрослого пингвина.
Я завязывала бантом длинные заячьи уши и говорила Мишке: связанный заяц! Он деловито оглядывал зайца со всех сторон и расковыривал бант, пыхтел, никому не разрешал помогать и, расковыряв, поднимал голову, протягивал зайца и говорил: еще!
ИН пыталась накормить всех горячим борщем и свиными отбивными, но обедать никто не хотел и ели одну смородину. На столе в большом тазу с холодной водой стояла кастрюля с компотом – как в Абхазии, в Абхазии тоже варят компот и ставят его в большой таз с холодной водой, которая постепенно становится горячей. Только в Абхазии принято стесняться компота на столе, если в доме гости; там считают, что на столе должно быть вино, а на столе у ИН официально стоял большой таз, в нем кастрюля с перевернутой крышкой, а на крышке чашка со знаком зодиака стрелец. Я не знаю, кто у них стрелец. Если судить по характеру, то Ленка. Все остальные добрые.
Лилька прижималась к папе горячим боком с шелковистой косой, он наматывал косу на руку и сидел обвитый похожими на него детьми, похожими повадкой, сложением, цветом волос и глаз, как примерный отец,  и слушал, как Ленка высказывает ему все, что в ней накипело против него за эти годы. А когда угорел от упреков, жары и горячей Лильки, отставил в сторону Мишку, поднялся с качелей и сиганул головой в бассейн. Мощно, с круглыми шелестящими бульбами от обеих рук, доплыл до другого края, затем под водой доплыл до швабры и выбросил ее на газон. Затем восстал из воды, шумно отдуваясь. Жёлтик подумал, не прыгнуть ли ему опять в бассейн, но побоялся, стоял на бортике и махал хвостом, как флагом.
А Мишка перекинул зайца через голову, как букет невесты, разбежался и ногами вперед влетел в бассейн. Лешка повозил его по воде и поподбрасывал. Следом прыгнула Лилька. Хотела, чтобы он ее тоже поподбрасывал. Нечаянно ударила его коленом в нос. Он крякнул, вскинул Мишку на кафельный край и вылез, шлепая босыми ногами и оставляя добродушные следы с круглой пяткой и всеми пальцами. Ленка надела на сына махровый халатик с бегемотиком и вернулась к Алешке на качели.
Стали договариваться скинуться Лильке на лагерь, потому что вокруг хорошие лагеря, где ей будет весело, а подружек в поселке у нее нет, и она скучает. Лилька сказала: я в лагерь не хочу то что я там никого не знаю.
Я сказала: познакомишься. Там все такие, как ты.
Ленка возразила: неправда. Такая, как наша доча, одна-единственная. Правда, папа?
Лешка пил компот из мишкиной кружки и не услышал. Она повторила – правда, папа? Потом спросила то же, но зазвеневшим голосом. Лешка сказал: при детях держи себя в руках.
Она действительно била током.
Мишка пил из кружки компот и проливал себе на грудь и Алешке на колено. Компот стекал с его грудки на трусы с красной глазастой тачкой. Мокрая Лилька подсела к папе и прижалась боком с шелковистой косой. Но теперь она была холодная, и Алешку передернуло.
Он стянул с Мишки мокрые трусы – и тут мы наконец увидели, как выглядит обрезанный мальчик. Собственно говоря – никак особенно он не выглядит.
Пока ему отмывали грудку и ноги, и надевали сухие шорты, он начал засыпать, и его хотели унести в дом, но он закапризничал и уснул стоя, приткнувшись головой на алешкином колене.
Когда его унесли, начал засыпать и Алешка. Сидел с Леной на качелях и что-то обсуждал с ней со страдальческим лицом под мишкиной панамкой.
На его месте я бы давно отправила Христофору СМСку, чтобы Христофор прокричал в мобильник, что им срочно-срочно пора ехать на концерт, но он как будто забыл про Христофора, а потом я вдруг поняла, что он спит.
В «Анне Карениной» Льва Толстого есть момент, когда Стива Облонский в гостях у фрейлины случайно попал в богословскую беседу, а когда начали читать богословскую книгу на английском, он захотел спать и вдруг понял, что уже спит и собирается храпеть. Лешка не храпел, но он спал, и что-то внушать ему, убеждать стать другим, благотворительным, верным, чутким или не знаю, каким еще, было бесполезно. Ленка сидела рядом и разговаривала с ним как-то тихо, скучно и абсолютно беспросветно.
А может, он все-таки послал СМСку. Я получила на свой мобильник какой-то странный текст «ваша форель еще плавает, а ваш баран еще бегает». Наверно, и Христофор что-то получил, потому что в шестом часу к сквозной ограде со стрижеными розами подъехал маленький шумный скутер, и на нем три юноши, под которыми скутер просел до самой земли. Всех юношей я знаю. Не по именам, а видела на праздниках. Один – беленький и голубоглазый, с лицом, нечистым от подростковых прыщиков. По виду очень спокойный, русский, но когда танцует, то сразу понятно, что кавказец. В ансамбле всегда солирует, и когда на сцене много ребят, я всегда смотрю на него, потому что он лучше всех. У него щеки как у Виктора Цоя, и когда он танцует, щеки двигаются. Второй - розовый мальчик из Инфинити, невыдающийся танцор, а сзади, с растопыренными ногами и прижатой к ребрам миской, Христофор в шортах и серой рубашке с зебрами.
Ленка сказала: какие-то пацаны на дырчике.
Мальчики оставили дырчик у калитки, поздоровались, подошли к качелям, и Христофор поставил рядом с Алешкой миску. Алешка прозрел и сдвинул с глаз панамку. Снял с миски крышку и широким жестом предложил горячий шашлык, густо посыпанный маринованным луком и укропом.
ИН усадила ребят за стол пить компот с домашним тортом, а после торта они поели отбивных с малосольными огурцами и молодой картошкой.
Алешка сказал: прибыли мои упыри, сейчас поедем в администрацию составлять договор на осуществление концертной деятельности.
- На дырчике? – спросила Ленка.
- На машине.
- В субботу вечером?
- Курортный сезон, что ты хочешь! Крутятся!
- А без тебя им никак не обойтись?
- А не надо без меня обходиться, потому что один из них абхаз, и его гонорар и суточные оговариваются отдельной строкой со сносками.
- Леша, ты не забывай, с кем ты разговариваешь. С какими сносками? Хочешь свалить – вали, кто тебя здесь держит. Только тазик оставь, я в него смородину буду собирать.
Бывает, лет десять не можешь понять, почему люди поженились. И вдруг какая-то одна фраза – и всё ясно. Лешка сказал: не могу. В нем ужин для десяти детей.
- Ужин для десяти детей? Шашлык? А запивать они его будут коньяком?
- Это емкость руководителя коллектива. Видишь, ему шашлык привезли. Половину могу тебе отсыпать.
Я взяла миску и отнесла в машину.
Мальчики попрыгали в бассейн.
 А что они умеют? – спросила Ленка.
- Они танцуют.
- А абхаз?
- И абхаз танцует.
- Здесь все танцуют. Для чего ты еще абхаза сюда привез?
- Он танцует апсуа куашара. Здесь так не умеют.
- Не выноси мне мозг.
- Да ни Боже мой!
Лешка нырнул к мальчикам в бассейн, а потом они все вылезли и начали отряхиваться.
- Который из них абхаз? – спросила Ленка.
Я посмотрела: все трое светлые. Стройные. В черных шортах. В шлепанцах.
Я позвала: Христофор!
- Это я.
- Господи. Где они такие имена берут? – удивилась Ленка.
- Это очень хорошее имя. Оно значит «Перевожу Христа через реку».
- Да ладно! Ты бы своего сына так назвала?
А я не знаю. Для того, чтобы дать ребенку необычное старинное имя, нужна определенная смелость. И нужно, чтобы ему с этим именем было хорошо. Я нарвалась, когда хотела назвать сына Кристиан, а муж сказал –Даниил. И родился Даниил, который вырос и не может простить, что он не Кристиан. Спрашивает – почему не настояла! А имя Кристиан, судя по звучанию, тоже напрямую связано с Иисусом Христом.
Подошли мальчики, Христофор виновато посмотрел на беременную Ленку и спросил: хотите, мы вам станцуем?
Я сказала - хочу.
Они включили в телефончике какую-то свою музычку с канала «Девятая волна» и начали для нас танцевать – не как на сцене, а как танцуют для себя на узком пространстве: по одному и в очередь. Но с первого такта жестко, мощно – как ракета вертикально уходит вверх.
А потом попрощались, сели втроем на дырчик и уехали. ИН дала им с собой половину торта. Я подумала, что нужно как-то объяснить, почему они уехали, а мы остались, если Алешка напрямую связан с их концертной деятельностью. Оказалось – не нужно. Они все объяснили фактом своего присутствия.
И мы уехали. Алешка тяжело молчал и рулил по федеральной трассе. Я сказала: зато у тебя теперь есть миска!
Он молча дорулил до автозаправки и залил бак, а когда мы опять поехали, сказал: давай у них Мишку украдем.
- Посадят!
- Статья 126 УК, срок от четырех до восьми. То же деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору - на срок от пяти до десяти.
- Лёш, зачем тебе чужой Мишка, если ты можешь сделать своего точно такого же?
- Так она не рожает!
- А ты на ней женись.
- При чем тут «не рожает» и «женись»? Какая связь, я не понимаю.
- Как юрист не понимаешь или как гражданский супруг?
- Как гражданский супруг она хочет, чтоб я ей построил дом.
Я спросила: где?
- А вот именно, - веско сказал Алешка.

Солнечные дети солнечного края
  Раз в неделю ездим с Ваней и Алёнкой в А-Ш проведать Христофора.
Там речка. Чтобы поехать на речку, нужен повод, в то время как на море идешь без всякого повода: просто идешь на море. Всякая поездка на речку обставляется торжественно, с мясом, помидорами, пакетом с углем и решеткой-барбекюшницей. Во-первых, потому что все чистые и живописные горные речки текут за городом, и к ним нужно ехать. Во-вторых, приехав к ним, стараешься пробыть там как можно дольше.
Что можно повезти мальчику, гостящему в богатой адыгейской семье? Он говорит: ничего не нужно. Покупаем фруктовый торт, конфеты и пару пакетов машмеллоу, который ребята жарят на костре.
Южные реки редко бывают выше колена, и там, где прошлые наводнения снесли мосты, можно проехать по реке на первой передаче. На них нет никаких лодок и суденышек. Только рафты. Машины переезжают их вброд по каменистому дну. Мосты они сносят обычно в августе, когда в горах выпадают смерчи. На равнине они широкие и чистые. В них отражаются горы, большие нависшие деревья и плавают змейки с точеными головками и черными бусинками глаз. Бывает, что ты плывешь себе, она – себе, и обе наблюдаете, чтобы никто ни на кого не напал. Теоретически змейка может лежать под любым камнем, и если бояться змей, то в реке лучше не купаться. Лучше просто о них не думать. Тем более, я не слышала, чтобы змея покусала кого-нибудь в воде. Хотя во дворах и в садах иногда кусают. Но тоже редко.
Чтобы нормально купаться в речках, выбирают места поживописнее, выбрасывают со дна камни и делают запруду. На месте запруды образуется «яма», в которой плавают и даже ныряют. Если яма достаточно глубокая, приносят шпалу, укладывают между камней и ныряют со шпалы. В одну небольшую яму набивается человек пять взрослых, маленькие дети и бабушки в цветных халатах, а речка несет мимо листики деревьев, веточки, и мелкие голубые бабочки отдыхают на бережку, на солнышке.
Зрелое лето пахнет зноем, цветущими лугами, горячей сосновой хвоей, речной водой. Реки окружены лугами, на которых пышными кустами в человеческий рост растет душица с сизыми и мягкими, как шёрстка котенка, листиками, горная мята и пустырник, у которых стволы не круглые, а четырехгранные, как квадрат, и их очень приятно вертеть между пальцами, ощущая грани. В июле на лугу цветет все, а вода в реке зеленая и много мелкой рыбы, которая стучит носиками в ноги.
Мы позвонили Христофору, что мы на речке, и сказали, чтобы он не спешил, потому что мы будем долго. Он в это время был в «Орлёнке».
Пресная речная вода, попадая в рот, обдирает горло. Она жёстче морской, и ее с трудом проглатываешь. Но купаться интереснее. Можно просидеть в воде час,  два, три – и не заметить, как наступает вечер. Начало вечера как будто осыпано золотой пыльцой. Пришли черные кони, постояли на берегу, попили воды, перешли на другой берег и исчезли в зарослях.
Бабушка в цветастом халате привела купаться внучек, все три вежливо поздоровалась, внучки познакомились с нашим Ванькой и ныряли вместе со шпалы, а бабушка сидела в тени под ивой, свесив в воду босые ноги.
Затем на квадроцикле, разбрызгивая воду и гальку, с грохотом, от которого в горах заметалось эхо, принесся полный симпатичный мужчина с золотой цепью с образком Богоматери размером со спичечный коробок. Остановился и спросил, не видели ли мы лошадей. Мы сказали: видели. Он спросил: рыжих? Мы сказали – черных. Он по-адыгейски поговорил с бабушкой и поехал дальше, разбрызгивая гальку.
Потом мы увидели своих ребят. Они шли по воде, медленно, как все в этот вечер было медленно, как во сне: Христофор, его друг и девочка в сборчатой юбке до земли. Девочка прижимала к боку миску. Когда миску несет пацан, то сразу ясно, что он несет ее неслучайно, потому что в ней шашлык. В других случаях он не стал бы ее нести. Девочка несет миску как горянка, прижимая ее не к ребрам, а к бедру, и ее стан слегка гнется, как тополевая веточка. И видно, что она горянка на несколько поколений вглубь, и ей очень идет ходить по речкам в шлепанцах из двух продетых между пальцами ремешков и смотреть вокруг себя, как будто все вокруг принадлежит ей, - эта речка, эти горы и эти мальчики.
Мальчики подошли и спросили: вы лошадей не видели? Мы сказали: видели. - Черных?  - Мы сказали, что черных.
Идите приведите, спокойно сказала девочка, и мальчики перешли речку вброд в том месте, где ушли лошади, а девочка села около нас и открыла миску. Миска была старая, с голубой крышкой, и в ней – горячие чебуреки. Отдельно была вторая мисочка с гыном. Гын, или гн – штука, которую любят и постоянно едят адыги, а русские не могут понять, за что его так любят. Это блюдо из капусты и сельдерея. Кочан капусты нарезается крупными кусками и слегка отваривается. Затем сильно отжимается, чтобы с водой вытек специфический капустный запах. Потом капусту крошат ножом, сыплют много сельдерея, солят, перчат и заливают кефиром. Всё. Иногда для цвета добавляют свеклу. Тогда гн (гэн, гын) становится малиновый.
Пацаны переехали речку верхом на конях, без седел, с выражением вольницы в голых ногах и гибких станах. В загорелых ногах отражался цветущий луг и речка. Юношеские ноги летом, когда мальчики по полдня сидят в море и в речке, делаются настолько глянцевитыми, что отражают пейзажи.
Мы им сказали, чтобы шли есть уху.
Они отвели коней домой, вернулись и стали есть из красного чугунного котелка уху, которую мы сварили из килограммовой головы сига и трех форелей-мальчиков, которых купили весной на Красной Поляне, я держала их в морозилке и забыла. Тетенька на Красной Поляне продавала рыбу и громко говорила, что у нее все форели - мальчики, а девочки в это время размножаются. Нам понравился милосердный способ транспортировки мальчиков, которые после продажи помещались в темный пакет и засыпали.
А наши мальчики рассказали про «Орлёнок», в котором они давали в концертных костюмах мастер-класс, и орлятские дети научили их танцевать «Ёжики». Мы попросили показать, - они показали. Танец вроде «Танцующих утят», где все прыгают. А не хотят – не прыгают.
Одна украинская девочка научила их танцевать «дики танци». А другая девочка все время спрашивала, из какой они страны и какие у них там деньги. Так что непонятно, кто кому давал мастер-класс. Но «Орлёнок» им понравился. Там несколько больших лагерей на огромной территории. С разными названиями и разными знаками отличия в виде цветных косынок. Им подарили по косынке, которая представляет собой трехцветный галстук и носится на шее. У каждого отряда своя беседка, которая называется костровая. И свое отдельное море с мелкой водой и золотым песчаным пляжем. Мелкая вода и песчаный пляж в наших местах большая редкость. Мы – не Анапа, у нас пляжи галечные и вода сразу от берега глубокая.
А в начале лета они танцевали на фестивале «Солнечные дети солнечного края». Не знаю, какая умница придумала назвать так фестиваль, но точнее про этих ребят не скажешь.
  Девочка, которая привела ребят на речку, плавная, с опытом ведения большого дома и поездок в большой машине, девочка, которую бабушка лет в шесть научила, развешивая на веревках постиранное белье, первой вешать белую мужскую рубашку, чтобы не пошел дождь, причем повесить ее не как попало, а как можно красивее, чтобы было видно, какой представительный мужчина ее носит, и тем самым внушившая внучке, что мужчина главнее природы и может повелевать дождем, а у представительного мужчины чистые и красивые рубашки с нежными пуговками, с заманчивыми лэйбочками, и если подросшая девочка тайком от всех примерит на себя такую рубашку, то она в ней красивая-прекрасивая и наверняка будет очень счастлива, когда выйдет замуж; девочка, на которую никто ни разу в жизни не наорал и не оскорбил, заласканная, залюбленная своей родней, которая дарит ей золотые сережки и браслеты ко дню рождения, и которая, когда придет время, найдет ей мужа, рубашки которого после стирки она будет вешать первыми, чтобы не пошел дождь.
Я подумала – влюбится такой мальчик, как Христофор, привыкший выживать за счет мандаринового сада, козы и своего мимолетного везения, в такую девочку – и как ему с этим жить? Что делать? Хотя он легкий, искренний, он никогда не купит Инфинити, но в его большом пустом доме в тихой бедной республике ей будет теплее и веселее, чем со строгим богатым мужем, который раз и навсегда запретит ей спрашивать, куда он идет и когда вернется. Он будет радоваться своим сыновьям и любить дочек. Все кавказцы любят своих детей, но он будет делать это чуть искреннее всех. Дочкам он будет привозить бусики и заколки с зайчиками, а сыновей научит танцевать и стрелять на свадьбах. И ее он будет любить чуть искреннее. И их дети до конца жизни будут вспоминать свое удивительное детство с говорящими на двух языках и гордящимися друг перед другом бабушками, дедушками, дядями и кузенами количеством до ста человек.
Для этого мальчик должен понравиться ее родителям. И принять условия и традиции чужой нации. Родственной и близкой ему по духу, и все-таки чужой. Тем более, что на родине мальчика условия и традиции еще жестче и прямолинейнее, чем те, в которых  живет девочка сейчас. И никогда этого не будет. Потому что на его родине никто ей не обрадуется, кроме его мамы и брата. И еще потому, что сам он не знает слов, способных убедить ее отца и братьев доверить ему вести ее через реку.
Что он чувствует к ней, а она к нему, я не поняла. Скорее всего, ничего особенного никто не чувствует – просто лето, гуляют, и одинаково музыкально одарены, поэтому им интересно вместе.
А девчонка сложная. Даже имя – Бэлла! В том возрасте, когда девочкам еще рано замуж, и они повелевают мальчиками, а мальчики разрешают им командовать, потому что обе стороны знают: поженятся – всё изменится. Мальчик станет главным. И быстро научит ее опускать глаза в пол, встретив на кухне свекра.
Плавно ела уху, смотрела вокруг себя, как будто босые мальчики на черных конях, и горы, и речка принадлежат ей одной, и говорила: сейчас придет Света. Вот увидите. Узнает, что он здесь – и придет.
И Света действительно пришла. 14-летняя школьница с утренними глазами и лопатками, как крылья неудавшегося ангела. С беспечной шумной подружкой, обе в сарафанчиках, которые идут всем девочкам и которые, как ни страдай, не наденешь после тридцати, потому что будешь глупо выглядеть. И шли не по воде, а пришли по бережку, через луг, в шлёпочках из кожаных шнурков с нанизанными бусинками. Которая из них Света, я поняла по прозрачным рдеющим ушкам и нечеловеческому старанию не замечать мальчика, который нравится. Не знаю, как выглядит любовь на лице незагорелой девочки, а загорелая девочка расцвечена страстью, страхом, волнением не понравиться, беспокойством, что уже нравится другая девочка, взрослая и опытная, как нежный букет невесты, составленный из самых разных цветов, веточек и травок.
Мальчики им обрадовались, вылезли из воды, забрызгали и начали зазывать купаться. Девочки постеснялись, повздыхали, категорически отказались купаться в речке – и тотчас скинули сарафанчики, явив симпатичный пляжный эффект, когда девочка, придя на пляж, снимает через голову нечто широкое, и из-под цветного парашюта внезапно выныривает тоненькой-претоненькой, загорелой и отражающей пейзажи.
У Светочки сложно заплетенная коса с «дракончиками» и завитой кистью на конце, на запястье красная шерстяная ниточка с узелком и загаданным желанием, а сверху браслетик из монеток. Когда она вышла из воды, я завернула ее в свое парео, и она сидела около меня, от волнения не могла есть, и я совала ей в рот кусочки щёк из головы сига, а Христофор вынул из костра кружку с заваренными травками, повыкидывал травки пальцами и дал ей пить. Она глотнула, обожгла губы и смотрела сияющими глазами, а вода с тяжелой косы струилась по парео, и спина у нее была мокрая, тоже очень летний эффект, когда с утра до ночи все ходят с мокрыми волосами и спиной, с блестящим свежим загаром красного цвета, и от зноя и сумасшедшей влажности как будто воспаленными щеками и глазами.
Я помню, как прошлым летом приехала в Ростов, где все были с сухими спинами, и я переживала при виде незагорелых детей - а что случилось?
А случилось не с детьми, случилось с тобой, потому что всегда всё случается с тобой. Случилось то, что ты уже никогда не будешь смотреть утренними глазами на чужого мальчика и обжигать об него глаза, и прятать в кулаке мертвого шмеля, которого он поймал в реке и посадил тебе на голову, и вы не будете танцевать «Ёжики», оступаясь на речной гальке, и ломать пальцами голову сига из ухи, вместе есть и вместе нырять в речку, чтобы отмыться от натекшего из головы сока, и… и как ему с этим жить, и как нужно балансировать, чтобы нравиться и не обидеть ее, и не задеть родственных чувств ее братьев, которые у нее наверняка есть и которые за нее зарэжут.
И как соблюсти закон, о котором русский контрактник говорил с пленным чеченским мальчиком: - ты с ней уже целовался?
- Нет. У нас так не делают.
- А у нас еще и не так делают.
А потом, когда оба вырастут,  если ему сильно повезет, и они не передумают, и соседский парень с Лексусом не будет сильно претендовать на эту девочку, ее родители согласятся взять в родню небогатого иностранца и разрешат ему вести ее через реку.
18 июля 2012
Сара бара бзия бзой
Ленка уехала в Москву. Увезла нашего любимого Мишку Бляхмана. На прощание сказала, что мы здесь овощи. А жить можно только в Москве и Питере. Ну, овощи так овощи. Если помыть и посолить, то можно есть.
Лилька ей подтявкнула то что у нас здесь нет никакой культуры и могут обокрасть и убить.  Насчет культуры – действительно: культура у нас была, когда ее мама ходила в поселковый ДК и пела в хоре альтовым голосом «Ярко горя, взметнулась в небо заря, октябрьским громом Авроры разбужен простор земли. Ленин зовет с собой рабочий народ, по зову партии люди на правое дело шли».
Мама уехала – и культура кончилась. А что касается обокрасть и убить, то чаще все-таки сами лезут купаться – тонут, неосторожно обгоняют и бьются.
Воруют и убивают реже.
Я позвонила Алешке и сказала: уехали твои родственники. Ленка сказала, что мы здесь овощи.
- В смысле?
- Некультурные.
- А как она представляет себе культуру? Все коты в ошейниках, а самые мудрые советы дает судья?
- Жалко, что Лилька унаследовала от тебя размер попы, а от нее – нелюбовь к родным местам. Лучше бы от тебя толерантность, а от мамы – полуокружность талии.
- Чёт-то тяжело в жару все утро слышать шьыжьы бзиа (доброе утро) и Анца улпха хат (хвала Создателю), а потом сразу - толерантность.
- А почему анца улпха хат? Что вы пьете?
- Я тебя умоляю. Что мы здесь можем пить?
Наверняка какая-нибудь бабушка или сосед-кофейщик принес трехлитровый баллон вина, и они его выпили под тосты, а первый тост всегда Анца улпха хат (хвала Создателю). Поэтому голос у  Лёшки томный.
Абхазы очень любят Господа Бога. Есть предание, что когда Бог раздавал земли, и все народы стали в очередь за своим куском земли, абхаз в это время спал (воевал). Бог оставил себе кусочек самой красивой и удобной земли с морем и горами, и когда всё раздал и приготовился  почивать на своем кусочке, пришел абхаз. Создатель повздыхал, поискал вокруг себя и отдал ему свой кусок, на котором и процветает сейчас Абхазия.
Поэтому абхазы любят говорить анца улпха хат и говорят это искренне и с чувством.
- Как мелкому фамилия?
- Бляхман.
- И его увезли?
- Конечно.
- Надо было Мишку у них украсть! Я бы научил его говорить лехаим.
- Трехлетнего мальчика – лехаим?
- А это никогда не поздно. Привез бы абхазам просвещенного пацана, он бы сказал – лехаим, а они научили его пить красное вино, говорить Сара бара бзия бзой (я тебя люблю) и петь Щарда аамта.

19 июля 2012
Лешка ездит на земельные участки по сделкам с недвижимостью и случается так, что получает гонорар не деньгами, а разными интересными вещами. У кого что есть – тем и платят. Мандаринами. Лесными орехами. Саженцами. Цветочной рассадой, которой очень рады Соня с Тещечкой. В декабре он привез в щербатой столовской тарелке кустик примулы, который Соня воткнула в землю в углу двора и долго пожимала плечами, что за странный дар, а к февралю он разросся розовой клумбой размером в зонт, и все вокруг него ахали и не могли наглядеться, а мальчики ощипывали его как козы (примула съедобная).
В декабре же он привез гусыню, которую ему подарили к новогоднему столу; сказали, - если он хочет, гусыне отрубят голову и ощиплют. Он возразил: не надо, и привез гусыню живой. Дома ей сделали  загончик с краю курятника. Кто бы и когда бы ни шел мимо загончика, она стоит у загородки и смотрит. Потом вытягивает шею и хлопает крыльями. Куры ее  не замечают, а петух попытался завести с ней отношения, дал понять, что он главный, и пару раз на нее взлетал, но она была против отношений.
Несмотря на отсутствие секса с петухом она несет большие бледные яйца, напоминающие пупырчатую руку незагорелой девочки, трогательные и невкусные. Никто не хочет их есть.
По поводу общего нежелания есть гусиные яйца Соня время от времени скандалит, жарит из них яичницу, которой угощает Джавана, замешивает на них тесто, смешивает их с жареной картошкой и мамалыгой, но почти всегда их некуда девать, и когда на дверце холодильника образуется два, а не дай Бог три гусиных яйца, у Сони портится характер, она громко высказывает негативное отношение к родне и упрекает детей, что бедненькая гусыня старается, а никто не эст!
Из жалости к гусыне кто-нибудь из мальчиков берет вареное яйцо, счищает водянистый белок, который расслаивается на много слоев, и с осторожной брезгливостью съедает желток, а белок относит курам, которые не понимают, что с ним делать.
Мальчики гусыню жалеют и на руках носят на лужайку пощипать траву. Гусыня весит чуть меньше Давида, и он таскает ее перед собой большим белым кулем с вытянутой щеей, как узел белья из прачечной. На лужайках и в лужах гусыня ведет себя спокойно. Но иногда ее относят поплавать в море, и тогда видно, что морская вода домашнему гусю не подходит. Она плавает, ныряет и доныривает до дна, но при этом нервничает, вытягивает шею, хлопает крыльями и пытается взлететь. Взлетев над водой и осознав, что у нее получается летать, она становится неуправляемой. Чтобы она не улетела и не уплыла в открытое море, за ней гоняются на водном мотоцикле и катамаранчике, хватают на плаву и доставляют на берег, зажав ногами. За это время она успевает раздолбать всем руки и ноги в кровь, так что после ее морских заплывов один взрослый и пара мальчиков ходят в синяках на голых руках и ребрах.
В субботу приехал в гости нинкин дядя Мурат, у которого свой пруд и штук сто гусей, обменял гусыню на чачу и увез в горы. Сказал, что ей у них будет веселее.
А весной Алешка привез козу. Горная бабушка с большим садом и двухэтажным домом подарила ему беленькую козочку. Он привез ее Соне, а Соня начала всплескивать руками, желать бабушке здоровья и всяких благ и быстро-быстро бегала по двору, который вместе с ее городскими привычками никак не рассчитан на козу. Они позвонили маме Магеллана, и та сказала, что козочку возьмет. Магеллан приехал за ней на велосипеде, который ему подарили на день рождения.
Козочка белая и нежная, как жасмин, с противным капризным голосом. Пока наши мальчики ждали Магеллана, они носили ее на руках, знакомили с гусыней, и совещались, как ее утаить и не отдать маме Магеллана.
Маленькие козы негибкие, ноги у них не гнутся, глаза прозрачные, а живот как барабан.
Приехал Магеллан и стал кормить ее стеблями кукурузы с метёлками соцветий, которых надергал по дороге. Наверняка кукуруза чья-то, и за нее могут дать по шее.
Магеллана остригли, от жары он как-то истаял и похож на застенчивый темноглазый призрак. Я сказала, что козу можно назвать Лали, как козочку Эсмеральды в «Соборе Парижской Богоматери».
Мальчики захихикали. Оказалось – Лали зовут их сероглазую кузину, которая живет в Очамчире. Кузина смотрит на них серыми глазищами, и они стесняются. Козу назвали Белка. Магеллан увез ее на велосипеде. Одной рукой вел велосипед, другой прижимал козу к животу, и она капризно блеяла.
Он берет ее с собой в гости. Она ручная, и когда ребята сидят на качелях, прыгает к ним на колени, играет и бодается, а когда сидят за столом – орёт, толкается и ищет, на чьи колени вспрыгнуть.
А из самой последней поездки Алешка привез три банки меда. Померанцевый, каштановый горный мед и ореховый мед с прополисом. Последний мёд самый удивительный - остро душистый, со вкусом и запахом чего-то давно знакомого, не можешь понять чего. Соня говорит, что это и есть прополис. В его вкусе есть что-то как будто из предыдущей жизни.
Соня отлила каждого меда в глубокие тарелки и положила на стол два горячих лаваша. Все макали в мед рваные куски лаваша и говорили, что очень вкусно. Потом достали из выварки пригоршню жгучего маринованного перца, настрогали в миску и полили подсолнечным маслом, а Соня вывалила сверху мелко нарубленное гусиное яйцо вкрутую. Стали есть, стараясь не попадать вилками в яйцо. Оказалось еще вкуснее.
На следующее утро новый гость Казак Григорьевич сказал: давайте чистить сосуды.
Соня полезла в буфет – и вынула три пустые банки. Мед накануне съели мальчики, которые имеют особое чутье на вкусные и необычные вещи. Старые банки с медом пылятся и засахариваются, но если вдруг прозвучит волшебное слово «померанцевый» или тоненько, как французским парфюмом, потянет расплавленным прополисом, против этого ни один из детей не устоит. А взрослые любят, если дети возьмут и съедят что-нибудь полезное вроде мёда, а не как в прошлый раз, когда непонятно зачем и непонятно как сожрали шесть банок сардинеллы, с которой бабушка собиралась печь слоеный пирог.

23 июля 2012
 
В субботу мы с Аленкой и Ванечкой поехали в пансионат для детей нефтяников, где Христофор с ребятами из ансамбля должен был на открытии четвертой смены (для больших детей) замедленно танцевать композицию «Гордая моя Россия» в костюмах и в рисунке своей республики.
Я видела этот номер на дне рождения Туапсинского района, и он меня потряс. А после случилась другая интересная штука, которая тоже потрясла. Зорик с Магелланом выступали на армянском фестивале «Золотой абрикос» и привезли свой диск, а он почему-то не пошел, и оператор спросил: под что вы еще танцуете? Родную мелодию можно было заменить любой кавказской, но мальчикам это не пришло в голову, они растерянно сказали, что под «Россию». Этот оператор ведет все праздники, на которых много чего танцуется под «Россию». Он даже не спросил, под какую, и для их номера поставил композицию «На самой лучшей из всех планет народ могучий и президент. Моя Отчизна, моя Россия, моя страна».
И они с оторопевшими лицами станцевали под это апсуа акуашара, как будто это был мастер-класс, и они показывали публике, из каких движений строится дивная вязь лезгинки с орлиными взлётами на цыпочках. Меня это поразило даже больше, что танец, поставленный на стадионе режиссером, где никто никуда не улетал, а все спокойно ходили вокруг своих плавных девочек.
Поэтому, когда Крис сказал, что они будут танцевать на открытии новой смены, я уговорила Алёнку поехать посмотреть - без всякой надежды на то, что нас пропустят.
Нефтяные и прочие пансионаты со стороны Сочи хотя и охраняются, как положено, но если сказать охранникам, что у тебя там сын, и показать пакет с гостинцами, то тебя пропустят. Еще и посмеетесь вместе, что охранник тоже любит гостинцы. А если попадешь в пансионат со стороны моря, с электрички, то просто поднимешься в гору по дорожке среди дубов и сосен, ежевики и жестких летних ромашек, наполучаешь удовольствия – и попадешь к своему сыну без проблем. А вот Новороссийская трасса – другое дело. Попасть без пропуска в пансионаты новороссийской стороны нереально.
Я все-таки уговорила Аленку съездить. Охранник общался со мной по скайпу, врезанному в бронированное оконце, за которым был виден желтый календарь с Ермаком Тимофеевичем в большом челне, и так был сосредоточен на слове «пропуск», что общение получилось зажатое и нельзя сказать, что искреннее. Поиграв словом «пропуск», он произнес хорошее слово «приглашение».
Я показала свое удостоверение и перечислила сферы сотрудничества моего предприятия и головной конторы пансионата. Перечислила фамилии их головного начальства, которое строит православные храмы и часовни на склонах гор и просит у нас то бульдозер, то кран для этих целей, а я бегаю согласовывать заявки.
Наобщавшись по скайпу, парень вышел. В полевой форме рядового Третьего рейха. С рацией, автоматом, рожками и чуть ли не ракетной установкой «Метель». Полное впечатление, что Германия выиграла Вторую мировую войну.
Рожа у парня сытая, видно, что целыми днями решает кроссворды на сменах «день-ночь-сорок восемь» или «сутки-через трое».
Я рассказала ему про мальчика. Он попросил наши паспорта и спросил имя мальчика. Я сказала, что Христофор Конджария. Он заржал – видимо, первый позитивный момент за смену. Действительно, смешно, когда профессионального лезгиночника зовут Христофор Конджария. Потом спросил, где в наших паспортах вписан Христофор. А он нигде не вписан.
Я забрала паспорта и сказала – скажи спасибо, что я не впечатлительная. На моем месте ветеран Отечественной войны приехал с однополчанами и решил проблему. Кроссворды, которые он сутками решает на своем посту, вытренировали его мозг, потому что он не озадачился, в чем именно проблема, а бодро сказал: то есть вы сами поняли, что нужно сделать пропуск, и мы вас пустим.
Ехать в соседний поселок делать пропуск и объяснять, что я хочу увидеть на стадионе медленный танец из композиции «Гордая моя Россия» нам обеим показалось немыслимо, и мы с Аленкой поехали на пляж в надежде, что с пляжа попасть на территорию.
Вход с пляжа охраняли ребята в форме Третьей рейха, а еще четверо длинными сачками вылавливали из моря коричневые водоросли.
 - Чего ты не видела? Ты все это видела! И еще сто раз увидишь! Что ты ездишь позоришься, как, блин, фанатка! Попроси пацана – он станцует для тебя индивидуально!  - на обратном пути говорила Аленка.
Фанаткой в моем возрасте быть стыдно. Хотя, с другой стороны, если Ленка права, и мы здесь овощи, потому что у нас нет никакой культуры – то культура в виде лезгинки у нас есть. А наша с Аленкой подружка Аня, уехавшая в Санкт-Петербург и пребывающая в восторге от всего, что видит и слышит, все время смотрит какие-то оперы на площадях и концерты в парках, пролезая  через дыру в заборе.
Выходит, Питер сам себя отстоял и с ребятами из Третьего рейха там адекватно. А у нас они прижились. И им с нами хорошо. Даже нам с ними хорошо, при соблюдении условия, что мы ничего не нарушаем. Были бы у нас пропуска, я бы подумала о ребятах: какие стильные!
На другой день я позвонила Христофору и спросила: ну что, вы танцевали? Он сказал, что танцевали два своих танца и один общий. Только ничего не видели, потому что пот заливал глаза. Стадион – открытое место, в пять часов вечера на солнце плюс 50, а они в костюмах: шелковая рубашка и черкеска из плотной ткани. Плюс башлыки, лосины и кавказские высокие сапоги. Зато им подарили часы с логотипом нефтяной компании, дорожные сумки с логотипом, футболки и кепачи. Всё с логотипом, который он называл факелом из проволок.
Я сказала, что мы завтра едем в Абхазию. Он сказал: я с вами!

26 июля 2012

В воскресенье Глеб прилетел самолетом в Аддер, и мы с Шамилем и Христофором должны были встретить его в аэропорту.
Христофора провожали три мальчика и две девочки. Выжженная солнцем платформа, загорелые сонные от зноя курортники с чемоданами и сумками, из которых торчат завернутые в мокрую марлю цветы магнолии, дети с новыми школьными рюкзачками за спиной. Спина под рюкзачком мокрая, задник рюкзачка тоже мокрый. У тех, кто прямо с пляжа, мокрые косы, и все как один со сгоревшими ушами. Христофор весь в подаренных девчонками браслетиках с завязочками, на мобильнике бисерный мышонок, на шее кожаный шнурок с рыбьим скелетиком, дырявой монеткой и какими-то каббалистическими символами.
Купили двухлитровую бутылку  воды «Смирновская», она оказалась соленая, вылили ее друг на друга. Купили холодный аналог швейцарского глинтвейна и банку чипсов. Ухитрились засыпать чипсами всю платформу. Воробьи интересовались, но не клевали – значит, химия.
Одна девочка – Света, вторая, как ни странно, Кристина, которая понравилась Давиду. Кристина в огромных очках своей сестры, и все эти очки трогали, надевали, фотографировались и обсуждали, что они стоят пять тыщ на распродаже.
Вспоминали, что на репетиции хореограф требует повязывать голову мокрым полотенцем, а сверху надевать кепку. Без этого к репетициям не допускает. Отправляет домой за полотенцем. И то, что на всех кепачи без полотенец – это уже такая вольница, так им всем хорошо от этого! Показали на мобильнике ролик репетиции, забитый звоном цыкад и ветром: на всех кепачи и полотенца, а помимо них на мальчиках только шорты, а на девочках маечки и шорты. И все босые. Шлепанцы скинули в одну кучу, и когда после репетиции стали их разбирать, у Светы оказалась только одна шлепка, и она спросила: а я что, Золушка?
Репетировали «Я живу, я дышу, этот воздух теплом согрет». Девочки изящно стоят на месте, а мальчики медленно и гордо вокруг них ходят, не соприкасаясь ни единой частью тела. На самом деле мальчики незаметно для хореографа теснят девочек бедрами и голыми животами, а девочки от них пятятся и ломают рисунок танца. Хореограф ругается, девочки дерутся и всем весело.
Солнечные дети солнечного края.
И Крис бы от них не уезжал, но у него дома мандариновый и ореховый сады на тридцати сотках, за ним нужно ухаживать. Они это понимают, потому что у каждого из них ореховый сад в горах, как гарант высшего образования. В бедных семьях если есть ореховый сад – ребенок учится. Выбирает себе университет и учится. Ореховый сад обеспечивает ему образование. В августе собрали орехи – продали – оплатили обучение на год вперед. Все они это понимают, и все же не любят август, когда все они пропадают в своих ореховых садах, и от сумасшедшего зноя у них болит голова, жесткие листья орешника немилосердно нажалили руки до локтей, а ноги исхлестаны и исцарапаны стелющейся по земле ежевикой. В начале августа ореховые сады тщательно выкашивают и всю траву убирают, но ажина все равно остается, а шершавые листья все равно раздражают кожу.
У Криса свой мандариновый сад на тридцати сотках и проводить август в чужих ореховых садах ему совсем некстати.

В электричке он вынул из рюкзака горячую икеевскую миску и поставил на колени. В миске была обернутая тонким лавашом жареная курица весом не меньше двух кило, и когда ей надломили ногу, из нее посыпались тушеные с рисом потрошки.
У меня тоже была курица, хотя и не такая торжественная,  нарезанная, по Джейми Оливеру, - чтобы брать и есть.
Я сказала: давай сейчас есть моё, а твое съедим с Глебом и Шамилем.
Он завернул курицу в лаваш и спрятал опять в рюкзак.
Мобильник у него звонил непрерывно. Звонили все. Рингтоны почти все национальные, с Азиком Биштовым и «Чучукой», под которую они танцевали на платформе. Они баловались, выстроившись паровозиком, а курортники снимали на мобильники и камеры. Удивительно, сколько народу смотрело и снимало. Могли сидеть на скамеечках в тени, а вышли на солнце и смотрели. Все-таки профессионализм –вещь бесспорная, и смотреть на него пойдешь не только на открытое солнце, а если совсем невтерпеж - полезешь в пекло.
Когда звонил Крисов телефончик, я просила держать подольше, чтобы слушать рингтон. Он держал, и мы не думали, что других это раздражает. Электричка, хотя и экспресс, была набитая.
Самый мой любимый рингтон - когда телефон начинает внезапно выть басовым мужским многоголосьем: оооо-оооо, гэщэмэщь гагващи. Оооо-ооо, гагващи гэщэмэщь! (СМС пришла. Пришла СМС).
Ему звонили и слали гэщэмэщки, и в конце концов нам в спину постучали как в дверь, и спросили: это когда-нибудь кончится? Или никогда?
А нам обоим как раз хотелось, чтоб это было вечно.
Он поставил мобильник на виброзвонок, и мое веселье кончилось.
Я спросила, а как там Светочка?
Светочка прислала эсэмэску «как у тебя дела?» со смайликом, по которому невозможно было понять, чего он хочет. То ли он недоумевает, то ли не может решить, в какой университет хочет поступать. Хотя для универа они все маленькие, а выбрать смайлик поискреннее Светочка постеснялась.
В Адлере мы встретили умирающего Шамиля в черных шортах и сером свитере, который всегда лежит в багажнике на случай ночевок и случайных поездок в горы. Всю прошлую ночь он ехал и стоял на посту, а днем продавал на открытом солнце фрукты и схлопотал тепловой удар. Под ярким загаром он был белый, его лихорадило, температура у него была под сорок градусов, он одновременно трясся, горел, умирал, вел машину в аэропорт по пробкам и временами терял сознание.
Крис, который хорошо водит у себя дома, сказал: Шамиль, я поведу! А ты поспи.
- У тебя документы нет.
- Никто не догадается.
- Они тебе скажут: покажи права!
С машинами, у которых на номерном знаке ладошка с флагом, обычно так и делают: останавливают и говорят - покажи права. С правами у нас было нормально, салон пропах абрикосами, загорелый мент пристально оглядел серый свитер, белое под коричневым загаром лицо с опаленными губами, и сказал вещь, которую никак не ожидаешь услышать от мента: ты тут не колеси. Езжай лечись. Ну ты красавчик вообще!
И видно, что ему было весело. Если посмотреть на Шамиля, то часто бывает весело. Сам не знаешь отчего, а просто весело. Парень умирает – а людям весело. А может, ему просто нравилось в несусветный зной смотреть на человека, который мерзнет в свитере.
Мы надеялись, что из аэропорта машину поведет Глеб, но Глеб благоухал «Белым медведем» с красной крышечкой, веселый и расслабленный. Спросил, почему мы ему не сказали, что Шамиль болен. Тогда бы он весь полет пил минералку и боялся.
Христофор обрадовался, что по своей земле машину точно поведет он. Но до поста ее вел умирающий Шамиль, и дважды ее бросали в пробке: Глеб шел писать, Христофор за минералкой, а Шамиля рвало. Я оставалась внутри и боялась, что все поедут и нужно будет ехать со всеми, а мальчиков собирать на ходу на новом месте.
После поста УАЗик как-то смело и отчетливо повел Христофор, у которого оказалась неприятная манера при встрече с нарядными летними ГАИшниками вместо того, чтобы стараться выглядеть старше, или, наоборот, как можно незаметнее и скромно следовать мимо них на нужной скорости, высовывать в окно бесправную шестнадцатилетнюю физиономию и приветствовать громким криком: дядя Мануэль, асалам! Тристан! О, Тристан, бара бызбау? (как поживаешь?).
И Тристан с Мануэлем искренне радовались, как у него хорошо получается вести УАЗик. А там еще немного – и Прованс. Шамиль тоже высовывался из своего окна и махал ГАИшникам с виражением, что такое дело, учу мальчика водить машину на безопасном участке трассы.
И ГАИшники относились с пониманием. Дважды все вылезали и обнимались. Причем Шамиль в обоих случаях едва не терял сознание, и на него махали полотенцами, поили кофе и дали один раз нурофен, а в другой раз искрошенный анальгин в замызганной обертке и неряшливую коробочку липерамида со сроком хранения 2009 год. Анальгин мы сразу выбросили, а на коробочке увидели срок хранения, и я запретила ему глотать, поскольку не слышала, чтобы липерамид пили от головы.
Но на своей земле ему было легче, и он даже ел христофорову фаршированную курицу, которую сразу после поста разломали и съели, перемазавшись как черти куриным жиром.
Немножко непривычно было ехать без «Чучуки» и Тхагалегова, когда все встречные ехали с «Чучукой» и пронзительным по наивности шедевром лета «Море, верни мне сына, море, верни мне дочь. Море вернуло сына, но не вернуло дочь». Интересно, зачем морю чужая дочь?
Шамиль иногда просыпался и говорил, чтобы включили музыку, она ему не мешает. Но мы ехали под чужие записи, как русские туристы в Венеции катаются на гондолах под песни гондольеров с других гондол.
Решили сначала заехать в больницу и полечить Шамиля, потом отвезти домой Христофора, а потом уже ехать к себе домой.
В больнице Шамилю очень обрадовались, уложили на узкую клеенчатую кушетку в сестринской, засуетились, закричали и принесли штатив с двумя флаконами. Пахло чесноком и рассолом. Капельницу ставила пожилая толстая медсестра в пижаме, а за ней ходил и ничего не делал, а только смотрел, очень свежий чистенький мальчик, похожий на интерна Лобанова, вежливый и весь какой-то стерильный, нездешний, европейский. Такого белого халата, как на нем, я не видела даже в алёнкиной больнице, где почти все ходят в пижамах, а если в халате, то все равно не такие белые. Толстая медсестра и вторая, молоденькая медсестра, называли его Тиграни и хотели отпустить домой, но он сказал, что «теперь уже» останется.
Мы хотели съездить домой выгрузить вещи и поздороваться, пока Шамиля прокапают, а потом за ним вернуться, но нас с Глебом усадили тут же в сестринской, запретили уходить и приставили к нам чистенького мальчика следить, чтобы мы никуда не делись. Имя у него явно армянское – Тигран, чуть-чуть подправленное абхазами в Тиграни.
Сестринская точно такая же, как в Аленкиной больнице: узкая комната с открытой дверью в сломанный душ с поддоном, с квадратным обеденным столом со всякой принесенной из дома снедью и гладильной доской около двери. Только у Алёнки все новое, и душ работает, а здесь облезлое и нужно идти умываться в туалет. Посреди стола со снедью стоит стерилизатор без крышки, в котором квасятся помидоры и чудесно пахнет рассол, а рядом со стерилизатором двухлитровая бутыль из-под минеральной воды, на этикетке которой фломастером крупно написано «хлорни р-р» (хлорный раствор). Почему хлорни р-р стоит посреди обеденного стола, мы с Глебом не поняли, и Глеб перенес его в угол душевой. Вошедший толстый дядька в пижаме тотчас его хватился, принес из душевой и водрузил опять на стол.
За окном старый грязный кондиционер. Холодит как зверь. В комнате было градусов восемь, и ужасно мерзли руки, ноги, уши и мерзло всё.
Шамиль лежал в свитере и под одеялом, на иглу возле вены ему положили ваточку, чтобы он не боялся иглы, а радовался ваточке, ноги у него были голые, ему нравилось лежать под одеялом в свитере с голыми ногами, а я мерзла и не могла выйти и погреться на солнце, потому что в сестринскую набились медбратья, врачи и больные отделения, а также медбратья, пациенты и врачи других отделений, и все следили, чтобы мы с Глебом ели, а главное, чтобы мы с ним пили домашний коньяк из бутылки с этикеткой «хлорни р-р»: за Создателя. За прекрасную Абхазию. За мертвых. За живого Шамиля. За всех присутствующих.
Женщин не принуждают пить, но любят, чтоб они ели. Если приезжая женщина сидит с куриной ногой в руке и ест мамалыгу, ее все любят. Если нет - считается, что абхазы ей не нравятся, а значит и абхазам она – не очень.
Я ужасно замерзла и начала выбираться наружу, в зной. Глеб сказал: принеси два больших бутыля из синей сумки. Вышла в огненный, яркий полдень и увидела, что машины нет. Обошла больницу, посмотрела вдоль трассы – нет. Вернулась и сказала ему: - ты будешь смеяться, но машину угнали.
- Со всеми манатками? – спросил Глеб. Ясно, что Христофор, который не захотел заходить с нами в больницу, поехал на ней домой.
- Зорика сегодня повэшу, - сказал Шамиль, который лежал под одеялом, а загорелые ноги голые. Ему нравилось, чтобы ноги мерзли. Врач сказал: лежи спокойни, я на сами медленни тебе сделал, чтоб ты не парился!
Капало действительно еле-еле и двух флаконов должно было хватить часа на два. А хотелось домой, в солнечные зайчики под виноградной беседкой, с которой осенью сыплются на головы и в тарелки мертвые осы и мухи без животов, которые съели пауки; к Соне, к Анети, в море.
На гладильной доске лежала хирургическая пижамная куртка примерно шестидесятого размера, которая выглядела как чистая, а когда я ее надела, немилосердно воняла потом и была в каких-то, я надеюсь, что неорганических розоватых пятнах. Снять при всех было неудобно, раз уже надела: могут подумать, что я брезгую. А во-вторых, все-таки больница. В больнице не станут класть грязную вещь на гладильную доску, а бросят на пол. Тигран смотрел как-то очень странно, но переодеться ничего не принес.
Глеб выглядел счастливым. Это значило, что сейчас он начнет либо петь, либо со всеми целоваться, и я попросила: пожалуйста, не пой «Расцветай под солнцем, Грузия моя», если захочешь петь. Скажи всем – давайте петь, и они сами выберут, что петь.
Когда он внезапно и каждый раз некстати начинает петь «Какой лазурный небосвод сияет только над тобой» или прямо с припева: расцветай под солнцем, Грузия моя, - местные делают вид, что перестали понимать по-русски, но в душе все же обижаются. Когда так делает Лешка, все понимают, что это Лешка, а когда так делает Глеб, то на лица снисходит непонимание – чего вдруг.
- А когда я так пел? – спросил Глеб.
- Всегда.
- Неправда. Я даже слов не знаю.
Слов-то он, может быть, и не знает, но однажды он спел по-грузински с интонациями Нани Брегвадзе.
- Захочешь петь – скажи всем: давайте петь.
Тигранчик, который все время стоял около штатива, спросил: я не понял, а почему надо петь про Грузию?
- Мужчина первый день из Москвы. Там еще не знают, что Абхазия вышла из состава Грузии.
В этих местах гости ничего не решают, всё продумано навека вперед. И хорошо продумано. Пока Тигранчик улыбался, бритый налысо доктор в пижаме, как у меня, встал со своим стаканчиком и солидно сказал: эту песню ми посвящаем самой красивой жэншыне!
Я поняла, что мне. Если за столом гости женского пола, они всегда самые красивые. Даже если сидят в окровавленных пижамах с вонючими подмышками. И это всегда очень приятно.
Мужчины запели, а Шамиль сказал: песня называется «Белая кофта». Ты сидишь зеленой кофте, поэтому мы поем тебе песню «Белая кофта».
Очень красивая и бодрая песня, никогда не слышала таких красивых песен в таком красивом исполнении, немножко даже заплакала (за столом прилично плакать, когда расчувствуешься или мужчины вспомнят своего любимого президента). И содержание очень нежное. Я нашла ее в интернете, и показала Соне, которая от обиды, что мы пили в больнице, когда нас ждали дома, сказала, что такой песни нет. А песня есть. И она очень нежная, и девушка, которой ее поют, должна быть счастлива.
И тут где-то рядом пропел петух. Я подумала – какая прелесть, еще и петух! - но все стали петь потише и смотрели на меня. Оказалось – петух поет у меня в кармане. Племянник Ваня накануне перебросил мне со своего мобильника рингтон, который мне очень нравится: сначала поет петух, потом кудахтают куры.
Я хотела отменить вызов, но мне сказали: ответь. Вдруг это твой папа хочет приехать с нами випить!
Насколько у людей все продумано – живи и радуйся. Все опять запели, хотя немножко потише. Алешка спросил: - вы где?
-  Мы в больнице.
-  А от чего вы лечитесь хоровым пением?
-  Мы Шамиля лечим.
- От алкогольной зависимости?
- От обезвоживания. У него солнечный удар.
- Бывает. Я один раз с солнечным ударом на Крит летел. А что пьют? Медицинский спирт?
- Домашний коньяк из бутылки «хлорни р-р».
- Голубой двухлитровки?
- Да!
- Это Виталика коньяк. Он бабушку им привез. Какой молодец Анчба, не заныкал! Вах, я говорю. – Анчба молодец: Виталика коньяк не стал ныкать! Они его пьют. Вахтанг спрашивает, по какому случаю поют «Акофта шваква»?
- Я в зеленой пижаме сижу. С вонючими подмышками.
- Юридическая консультация не нужна?
- Нет.
- А-то смотри. Я дам. И Шамиль в пижаме?
- Шамиль в свитере и под одеялом.
- Какие у вас интересные ролевые игры. Хочет получить второй тепловой удар? А на термометр он не хочет посмотреть?
- А сколько?
- 56.
- В тени?
- В какой тени?
- Леш, я должна буду сказать тост, когда споют?
- Какой тост, женщина! Вы и так в пижаме. Скажешь им: мэрси вам, господа, за «Акофта шваква». Они будут счастливы это слышать. Сидите, не уезжайте, мы щас подъедем. В больнице мы еще никогда не пили. Даже когда Виталик им бабушку привез.
Я поняла, что к Соне мы попадем нескоро. Если вообще попадем.
Мужчины допели, и я сказала им: даарадза итабуп, авва бзыуп. А как сказать во множественном числе «я вас люблю», я не знаю, поэтому сказала по-русски: я вас очень люблю. Вы лучшие.
Все-таки язык надо подучить. Или оставить манеру говорить тосты.
Все выпили, и опять настала угроза, что Глеб запоет «расцветай под солнцем, Грузия моя…» Его можно понять - все-таки встал в три часа ночи. Если вообще ложился спать. Потом летел. Потом ехал через пробки и стоял на посту в УАЗике без кондиционера. А в итоге домашний коньяк и хоровое пение.
Я стала ждать, когда приедут юристы с Лешкой, но до того, как они приехали, и собственно, отменив собой их приезд, в дверь, как гранвильский паровоз на монпарнасский вокзал, вошла Соня. Мы ей страшно обрадовались, Глеб начал продираться из-за стола и от полноты чувств запел «Здравствуй, первая нежная и большая любовь», а все мужчины мужественно и многоголосно подхватили «ты и та, и не та уже, оооооооо.  Почему - не пойму! Почему же ты замужем, ооооооо, почему-почему».
Песня из советского времени, когда ее в сезон гоняли из динамиков на всех пляжах.
Мне как законной жене со штампом в паспорте, видеть и слышать это было даже приятнее, чем Соне. Соня спросила: - что за балаган? Почему вы больных не лечите? Глеб, вставай! Иди сюда! Юля, вставай, иди сюда! Шамиль…  - С Шамилем она заговорила на абхазском и все отделение за него вступилось, а Тигран перевел зеленое колесико на капельнице, чтобы капало быстрее – и минуты через две-три мы были свободны, вышли на ослепительное солнце и увидели свой УАЗ, а в УАЗе Анзора в кепаче с логотипом российской нефтяной компании («факелом на проволочках») и в желтой шейной косынке, на которой русскими буквами написано, что будущее страны – в его руках. «Будущее страны – вмоих рукакх». Такие заявления резко поднимают самооценку. Зорик сидел за рулем с пламенным лицом убежденного борца за справедливость.
- Это ты Павлик Морозов? – спросил Шамиль.
Анзор гордо не ответил, но виражение борца за справедливость плавно поменял на непримиримое виражение борца за независимость. Павлик или не Павлик, а будущее страны в его руках. И с нами в машину сел Тигран. Глеб спросил – Тигранчик, тебя куда подбросить? Оказалось, что никуда. Соня сказала: он мой любимый внук! Со мной живет.
Как-то неожиданно, что у нее такой взрослый и чистый внук. Вещей такой степени белизны, как его халат, я у них не видела.
Подкатили юристы в Тойоте Хагбы. Лешка сказал: стесняюсь спросить, это чьи на вас абортные пятна крови?
И я увидела, что вышла в зеленой пижамной куртке. Тигранчик заулыбался и сказал: это марганцовка.
- Вы теперь всегда будете ходить в этой акофта шваква?
Шамиль сказал: Зорик, бистро побежал отнес больницу кофту. Зорик, я сказал: бистро побежал!
- Даже не мечтай.
- Зорик, что с тобой? Как ты разговариваешь?
- Я бабушку люблю!
- Я эти дети скоро за ноги начну вешать, - сказал Шамиль. Анзор стал вхолостую крутить руль и делать губами ттттрррр, как маленькие дети играют сами с собой в машину.
Соня обижалась и ни с кем не хотела разговаривать. Я ей сказала: мы приехали в больницу лечить Шамиля, а там все оказались родненькие и спели «Белую кофту», «Акофта шваква».
Соня сказала: такой песни нет!
Шамиль возразил: чего это ее нет? О бара вай нейя акофточка шваква (примерно так). Чего это ее нет?
До конца дней не простит, что мы ели в больнице мамалыгу, когда  нас ждали дома, и на столе остывал нежнейший сочный кебаб, нарубленный ножом новым родственником-армянином по имени Казак. А внук – Казакчик. Если дед Казак, то внучёк обязательно Казакчик.
Поехали к нам, и как только Вахтанг за рулем уяснил, что наш УАЗ ведет 12-летний Зорик, то сразу нас обогнал, долго обидно просигналил и показал немножко непочтительный знак. Мы некоторое время ехали в хвосте его нарядной тойоты, а потом он поехал вперед, а мы почему-то в Дранду.
Хотя путь домой был прямой и короткий как стрела.
Шамиль осторожно спросил: Зорик, куда мы едем?
Зорик молча делал губами ддддрррррррр и с очень серьезным видом сигналил знакомым машинам, а они ему, и приветствовал встречных покачиванием приподнятой над рулем руки. Только ради этого стоило ехать в Дранду.
- Зорик, это ты Павлик Морозов? – спросил Шамиль.
- Не трогай моего внука, - сказала Соня. – Сиди катайся.
- Я немножко боюсь – до Очамчир не доедем, нет?
Зорик молча приветствовал встречные машины. Пока ему всё это будет нравиться, мы действительно можем доехать до Очамчир. Позвонил Лешка и спросил: а вы куда?
- А мы не знаем. У нас Зорик решает. Он тут главный.
- А по шее не пробовали дать?
- А в кувэт не хотите? – спросил Анзор.
-Ты смотри, как меняет человека убеждение, что у него в руках страна, - удивился Глеб.
- А еще у него есть бабушка. Кого ему бояться!
- Обратила внимание – у них нет своего национального Павлика Морозова? – спросил Глеб.
Я обратила внимание.
И Соня тоже обратила внимание. Сняла с Зорика кепач и поцеловала в макушку. Потом сказала: Тигран, тоже голову давай. И Тигран наклонил к ней чистую черную башку. Когда я вижу, как Соня общается с внуками, мне жалко, что моя бабушка Лена умерла. Она была лучшая в мире бабушка, потому что она была наша с Аленкой бабушка. Но она умерла, а мы остались. И оказалось, что очень трудно привыкнуть жить без бабушки. А Глеба с Алешкой мамаша, моя свекровь, нашла какого-то фельдмаршала и хочет за него замуж. И вообще мы какие-то сироты казанские. От этого неудобно перед Соней.
А с Зориком получилось так: когда мы с Шамилем вошли в больницу, Христофор остался снаружи, и Зорик, который ехал на велосипеде нам навстречу, увидел свою машину, посадил в нее Христофора, загрузил велосипед и отвез его с вещами домой, потом приехал к себе домой, выгрузил вещи и подарки и настучал Соне, что мы пьем вино в больнице.
Разгневанная Соня села к нему в машину, приехала и разогнала наш невинный больничный кайф. И очень хорошо сделала – иначе сидели бы до ночи. Но она на нас обижалась и принципиально разговаривала только с Анзором. Даже Тиграну сказала: никогда так больше не делай. Люди приехали в гости – вези их в гости.
- Мы капали Шамилю глюкозу, чтобы не умер от обезвоживания.
- Когда другой раз придет, дай ему в рот глюкозу и скажи: иди домой. Тебя мама ждет.
После Дранды Зорик повернул наконец домой.

Акофта шваква, окоторой Соня говорит, что такой песни нет. А она есть.
О ты, идущая там в белой кофте
О ты, идущая там в белой кофте
День мой, ты ль заставляешь меня волноваться или кто другой?
Посмотри сюда длинная коса! Слышишь что говорю!
Ех ты, ех ты
День мой, ты ль заставляешь меня волноваться или кто другой?
Уаа уараида раида Уасараида ра (непереводимый рефрен)
Уаа уаридара Уасараида ра (непереводимый рефрен)
О ты, идущая там в белой кофте
О ты, идущая там в белой кофте
С того дня как увидел тебя
Не умещаюсь на земле
Спросил у цветов - встрепенулись лишь
Ласточка улетела
О бара уа, О бара уа
День мой, ты ль заставляешь меня волноваться или кто другой?
Уаа уараида раида Уасараида ра (непереводимый рефрен)
Уаа уаридара Уасараида ра (непереводимый рефрен)
О ты, идущая там в белой кофте
О ты, идущая там в белой кофте
услышь, что я говорю!
Будем спутниками в жизни дорогая девушка!
О бара уа, О бара уа
День мой, ты ль заставляешь меня волноваться или кто другой?
Уаа уараида раида Уасараида ра (непереводимый рефрен)

***
- Чё? – удивился Лешка. – «Будущее страны – в моих руках»? Что за фигня? Кто тебе сказал? Ты за этим мотался в Дранду? Там сильно испугались? Юридическая консультация нужна?
- Нет.
- Зорику нужна. Зорик, ты прежде чем такие лозунги выбрасывать и с таким лицом ходить, с юристами советуйся. Это спасет тебя в жизни от многих неприятностей. Зорик!
- Это я.
- Стоять. В глаза мне смотри. Ты абхаз или не абхаз?
- Я абхаз!
- Ну? Зорик, я предлагаю тебе дружить с юристами. Они знают, как сделать жизнь долгой и счастливой.
- Леша, что ты хочешь?
- Если ты абхаз, ты должен догадаться. Давай не ломать традиции.
Зорик начал снимать кепач.
- Зорик, это понты!
Зорик развязал косынку и молча отдал Алешке.
- Молодец. Абхаз, - похвалил Алешка, повязал по-ковбойски и пошел эпатировать юристов. А Зорик сел в тени гаража, прислонился спиной к горячей стене и начал ковырять свой мобильник.
Телефончик у него нельзя сказать, что старенький, мобильники редко бывают старенькими, особенно когда их раз в год меняют. Но у него он был какой-то несчастненький, с заиндевевшим окошком, в котором при дневном свете ничего нельзя разглядеть. Не знаю, почему прошлогодние мобильники выглядят такими жалкими.
- Я сказала: позвони Христофору. У него много чего напрятано!
- У меня денег нет.
У обоих мальчиков и, кстати, у меня почему-то никогда не бывает на телефоне денег.
- Не сиди такой несчастный. Нормально всё.
Глеба он игнорировал, а со мной соглашался разговаривать. Женщин они прощают легче, чем мужчин, считая, что женщины безмозглые.
- Мы вам вирастили вот такой розовый помидор, чтобы приехали и скушали, а везде дети бегают, вдруг сломают, и вы тоже больницу поехали песни петь.
Я сказала: а покажи помидор!
Он повел в огород и показал помидор, похожий больше на зверя, чем на овощ: невысокий мощный буро-зеленый куст с молодое деревце, подпертый со всех сторон бамбуковыми палками, и на нем громадный розовый помидор с большими трещинами. Как такой сорвать и съесть?
Новые турецкие дети (армяне по происхождению, но какие-то европейские и по ощущениям не армянские, а именно турецкие) носились по двору с ошалевшим и каким-то тоже чужим Давидом и орали. Когда кричат на знакомом языке, даже очень громко, это можно не замечать, а можно радоваться, что у детей такие здоровые и звонкие голоса.
Когда орут непонятно что и непохоже ни на какой другой язык – хочется знать, чего все-таки хотят. Этнические армяне Казакчик и Виолетта, всю жизнь прожившие в Конье, говорят только на турецком и армянском. Хотя чаще на турецком. Давидик с ними общался с молчаливой агрессивностью, а когда отвлекался и смотрел на нас с Глебом, то у него сам собой открывался рот.
Когда мы приехали и поздоровались, он объявил, что любит бабушку, а мы можем ехать опять в больницу.
Глеб сказал: очень хорошо, сейчас развернемся и уедем.
Пока мы дарили бабушкам, дедушкам и родителям скучные и неинтересные для пацанов подарки, они стояли в стороне от всех и с независимым видом ждали, когда придет их очередь. Очередь до них так и не дошла, а подарки кончились. Их это поразило.
Мы им привезли сенсорные мобильники, но решили отдать попозже, когда их характеры гармонизируются и они начнут любить не одну бабушку, а кого-нибудь еще – например, родителей. И гостей родителей. И другую бабушку. К тому же около них были маленькие турки, которых мы не учли, и вручать своим ребятам мобильники при турецких детях было не совсем хорошо, хотя у тех ой-ё-ёй какие мобильники болтались на черных шнурках в чехольчиках со стразами. Наши попроще, и понятно, почему через год они будут казаться жалкенькими.
Зорик молча грустил, а Давид, бегавший по двору с маленькими турками, внезапно останавливался, смотрел на нас в упор, и у него сам собой открывался рот.
Мимо нас прошел Хагба в шортах и новой желтой бандане.
Я сказала: Зорик! Твое будущее в руках у Хагбы. Зорик посмотрел ему вслед и заулыбался. Улыбка у него была очень хорошая. Я ушла от него к столу. В тени гаража было градусов 60, а беседку все же продувал ветер, и скакали солнечные зайчики. Зорик нашел способ позвонить, потому что вышел из-за гаража с веселым лицом и начал обливаться из шланга.
- Им целую пачку подарили. Девочки себе никто не взял, а они взяли по семь штук. Магеллан привезет!
- Зорик! – позвал Глеб, и Зорик быстро-быстро вернул мокрому лицу отчуждение и независимость.
- Чего тебе?
- Свободен. Еще раз скажешь – «чего тебе», будем ездить в Турцию.
- А что ты хочешь?
- Любви. И искренности.
Зорик подошел и начал снимать кепач.
- Это оставь себе.
- А что ты хочешь?
- Иди!
- Ты больнице песни пел. Я тебе вирастил вот такой розовый помидор (показал руками размер футбольного мяча), чтобы ви приехали и кушали, а ты песни пел больнице.
- Неправда. Песни пел Анчба. А я хотел есть розовый помидор и ждал, когда ты приедешь. Кстати, ты почему так долго не ехал? Или ты ехал через Дранду?
- Ты больнице «Акофта щваква» пел. Я слышал.
- Зорик, я не умею петь «Акофта щваква». И я тоже считаю, что это была очень странная идея – петь в больнице «Акофта щваква». В больнице я спасал от смерти твоего папу. Раз я теперь знаю, что в больнице приходится петь «Акофта щваква» и тебе это не нравится, в другой раз мы будем жить по твоему сценарию: папа будет страдать, а мы приедем покушаем кебаб, потом попоем, потом ты нам потанцуешь, потом постреляем, искупаемся, опять попоем, назавтра отвезем папу на кладбище, а после этого опять покушаем, попоем, потанцуем, постреляем. Такой вариант тебя устраивает?
- Ты больнице «Акофта шваква» пел.
- И что?
- Я бабушку люблю.
- Хороший мальчик. Всё, не стой около меня. Иди бабушку люби.
Зорик подумал, повздыхал, переломил в себе невидимый жесткий стержень и обнял его за шею. – Все равно тебя больше всех люблю!
После него подошел Давид с продуманным и очень сложным виражением на склоненном прозрачном личике, как будто собирался танцевать для нас адыгейскую лезгинку.
- А вот и мой Давидик!
- Я бабушку люблю.
- Одну?
- Двэ.
- Тоже хороший мальчик. Иди двэ бабушки люби.
- Она отсюда знает. Зорик, отпусти его уже, да! Тебя тоже больше всех люблю. Только песни больницу не езди петь.
Шамиля, как только он вышел из машины и запутался головой в свисающих из подвешенного горшка петуньях, которые от жары как будто покрыты сиропом и прилипают, уговорили пойти наверх и выспаться. Аня разревелась и пошла вместе с ним наверх. Никому она особенно не была нужна, и только Тёщечка говорила: где она пропала? Стол профессионально накрывал Казак, но у Веры принципы, Вере нужно, чтоб Аня была среди людей. А она в это время сидела на лестнице и плакала от страха, что Шамиль может умереть. Хотя ему в это время было уже хорошо, он спал мокрый и блестящий, и если ему заглянуть в лицо, то сразу видно: проснется и сядет со всеми пить под тосты.
Нам с Олеськой вроде бы нечего было делать за столом, мы взяли тарелку с кебабами на палках, ковшик с маринованными перцами и вялеными оливками и ушли к Ане. Первый этаж был невыносимо душный, зато второй продут ветром, от которого хлопают двери и трепещут занавески, окна везде открыты, фикус бенджамин шелестит листвой, как будто осень и в море шторм, а на лестнице сидит Аня в сарафане, караулит, чтобы турецкие дети не бегали орать на второй этаж, и вяжет крючком салфетку.
Мы вошли в алешкину комнату с самой широкой кроватью в доме, , и я сказала: Анька, не хочешь посмотреть, как твои дети пьют вино?
- Хорошо, что не коньяк. Мама не ругается?
- Соня нет. А родная мама ругается.
- Не боится, что он умрет?
Олеська сказала: я тоже не понимаю, почему нужно бояться, что молодой здоровый мужчина вдруг умрет. Еще и от теплового удара. Ань, это патология.
Я сказала: наоборот, это счастье. Самое большое счастье – бояться, что здоровый молодой муж может умереть.
- Почему это счастье?
- Потому что любовь. Любят – боятся потерять. Не любят – не боятся. Любовь – это единственная штука, с которой понимаешь, зачем живешь. И с которой хорошо жить.
- Аня, у тебя уже дети вино пьют. И он тебя никуда с собой не берет. Ты даже не знаешь, куда он ездит. А ты все любишь и любишь. Любишь и любишь, - упрекнула Олеська.
- Правильно. Я дома его люблю! А ты не боишься, что Алеша умрет?
- Ты что, я об этом не думаю никогда!
Я сказала: Алешка у нее не умрет. Алешка вечный.
- Это что, наезд? – спросила Олеська.
Я сказала: нет. Понять тут можно только одно: Шамилю повезло больше, чем Алешке, потому что Шамиля любят больше.
- Я не поняла, в чем счастье, если боишься, что муж умрет?
- В том, что остро чувствуешь. Счастье состоит в том, чтобы остро чувствовать. Несчастье – когда ничего не чувствуешь.
- Для всех?
- Для каждого индивидуально.
У Олеськи из-под белого прозрачного платьица видны белые трусы с мелкими черными собачками. И это тоже счастье – когда всем нравится, что у тебя видны трусы, а тебе не стыдно. Я ей сказала про трусы, она возразила: это шорты. Логика наотмашь: назови трусы шортами и всем показывай.
Я повернулась спиной к кровати и с размаху упала навзничь. Не очень удачно – на что-то жесткое. В этом доме нельзя падать на кровати с размаху, особенно на спину. И нельзя по ним прыгать. Ложиться спать нужно аккуратно. Олеська пискнула – но уже после того, как я упала.  Под кроватью стояли несколько трехлитровых баллонов с помидорами и ведро с патронами. Из таких ведер уборщицы моют пол.
Внизу есть большая кладовая для трехлитровых баллонов и всякой снеди, но парни так забили ее резиновыми сапогами, спасательными кругами, спасжилетами, дизелем, перфоратором, что балоны в нее не помещаются, поэтому Соня носит их на второй этаж и ставит под кровати. А ведро с патронами в кладовой вообще никогда не стояло, всегда только наверху.
Внизу заиграла музыка «говорят, на Кавказе – дикий народ. Говорят, горцы носят папахи круглый год!» и я почувствовала, что началось лето. Сколько всего пережили и перечувствовали, и от жары все выгорело, гортензии стоят с поникшими головами и выглядят так, как будто теперь никогда не оживут (они так выглядят каждый год в июле и вообще неудачная идея – засаживать двор гортензиями, которые в середине лета напоминают о конце света), но вот мальчик запел приятным голосом – да-да-да-да-да, это Кавказ», мужчины загомонили – и мы поняли, что началось лето. Горчащее, как вяленые маслины, из которых не вытравили горечь. Есть их прочти невозможно, но очень вкусно. Особенно с нежными кебабами, которые, в сущности, котлеты, но душистые и нежные. Как будто целуешь ангела.
Олеся вынула из-за большого медведя  бутылку со сладкой изабеллой, и мы выпили за начало лета. Можно было высунуться в окно и пострелять в воздух, но, во-первых, мы бы разбудили Шамиля, а во-вторых, сделать это никак нельзя. Мужчины бы подумали, что мы чёкнулись. Они знают, что женщина от переизбытка чувств не станет палить в окно. А женщина тем более это знает. Поэтому радуется тихо. Самое большое, что она может сделать: когда стреляют мужчины, не бояться, что началась война.
Олеся снова полезла под кровать, куда-то за баллоны и ведро с патронами, так что видны были одни белые трусы с мелкими собачками и вытащила большого желтого медведя, который чуть-чуть застрял головой. Подсовывая баллоны под нашу кровать, Соня их наклоняет и проталкивает. А если нельзя наклонить, то поднимает кровать. На место они становятся прочно. То же было с медведем, который под кроватью лежал нормально, а когда его начали вынимать, то приподняли кровать, чтобы продернуть голову, и все равно зацепили носом, отчего я крякнула, а медведю это не повредило. Он и так уже был неновый. Я таких медведей вообще никогда не видела.
Голова у него гулкая и жесткая, видимо, из папье-маше,  губы в губной помаде, лапочки короткие, и весь тяжелый. Килограмма два. И голубые глаза. Я обрадовалась и спросила: с помойки?
- Ну конечно.
- А почему под кроватью?
- А где? У меня под кроватью чисто. Соня сказала: отнеси назад на помойку. И не вздумай Юле дарить. А я сказала, что Юля ему обрадуется. Он чистый, я его спиртиком протерла.
- Сама нашла?
- Ты что! Алеша. Алеша приехал и говорит: на помойке большой медведь сидит. Я спросила: Юля ему обрадуется? Он сказал: не факт. Он какой-то желтый. Я сказала: иди принеси, я посмотрю. Он пошел принес, я подумала: ужасный медведь, весь желтый, но наверно ты ему все-таки обрадуешься.
- Еще бы! Я бы его никогда на помойке не оставила.
- Представляешь, купили дом, а медведя выбросили. Накрасили ему губы губной помадой и отнесли на помойку. Он сколько лет в этом доме один под бомбежками сидел. А его отнесли на помойку вместе с рухлядью.
Мы попытались стереть губную помаду олеськиной жидкостью для снятия лака, но помада осталась, а желтая шерсть вокруг рта, наоборот, облезла. Олеська говорит, что рот можно обвести черным татуажем, но нужно точно знать завитки медвежьей улыбки, иначе медведя изуродуем, а татуаж потом смоем вместе с шерстью. Домоемся до папье-маше и, кстати, посмотрим, как это выглядит. Медведь сидит на нашей кровати в алешкином пионерском галстуке, с испачканным ртом и голубыми глазами-шашками. Ему лет семьдесят, не меньше. В просвещенной и милосердной Англии он продавался бы в антикварной лавке. А в Абхазии его посадили на помойку.
Я посадила медведя на подоконник и свесилась в окно, чтобы помахать Лешке. Но Лешка сидел под виноградом, а на открытом месте, на солнце, танцевал босой Зорик, который, увидев в окне желтого медведя, приложил руку к сердцу и сделал исполненный глубокого почтения жест, как они это делают, перебивая партнершу у человека в возрасте.
Солнце светило ослепительно и звон цикад заглушал почти все звуки, а Зорик танцевал для нас с медведем, и это было счастье. Так я вышла когда-то замуж. Выглянула в окно и увидела, как двухметровый красавец ломает крышу кирпичного сарая. И фамилия у него была красивая. И кровь была от Сергея Лазо, которого японцы сожгли в топке паровоза. Я тогда не знала про кровь Лазо, но подумала: счастье – это когда посмотришь в окно, а там Игорь. И вышла за него замуж.
Теперь счастье – когда танцует Зорик. Когда он смотрит вверх, щурится на солнце и босиком танцует на обжигающем асфальте для нас с медведем.
Кавказские женщины правы в том, что не сидят за столом с мужчинами. А мужчины правы в том, что не зовут их с собой сидеть. Сколько интересных дел можно переделать за это время! В сумерках мы ушли на пляж и влезли в густую воду.
Курортники в сумерках боятся далеко заплывать и лежат в у самого берега, как морские котики. Тело в теплой воде, а голова сверху. Над водой торчали головы, и когда мы шли на свое обычное место, одна голова сказала: смотри на них! Мы купаемся, а они ходят ноги моют.
Во дворах вечером нечем дышать и комары, а в море все-таки посвежее, поэтому все, кто хотели, перекочевали на пляж. В воздухе было что-то новое. Мы даже не поняли сразу что. А на деревьях не звенело ни одной цикады. Было тихо. И, значит прохладно, если тихо. Цикады очень точно чувствуют температуру воздуха: станет чуть прохладнее – и они уже не звенят или звенит какая-нибудь одна, самая капризная. Хотя нам казалось, что очень душно.
Я помню, как случайно увидела по телевизору начальника ГИБДД, который давал интервью под большой катальпой, и цикады вокруг него звенели так, что только их и было слышно. А его – периодами. И он это чувствовал, потому что все время поднимал голову и смотрел на крону. Отвести его от дерева, чтобы его было лучше слышно, журналистке не пришло почему-то в голову. Это было самое мирное интервью с начальником ГИБДД, какое мне приходилось слышать.
В темноте над пляжем носились ласточки. Чего только не бывает в жизни, даже ласточки в темноте. И пахло травой со склонов гор. И летом.
Курортницы в темноте говорили о тарифах ЖКХ. Мы от них отплывали, а их подносило к нам косыми волночками, и мы слышали, как они говорят о тарифах ЖКХ. Стоило ехать в Абхазию и лежать в ночном море, чтобы говорить о тарифах ЖКХ. Соня спросила: а что это?
- Свет. Вода. Газ. Горячая вода. Лифт. Вывоз мусора.
- Дорого?
- Да не особенно. Но раз уже приехали – выкиньте из головы.
У нас неожиданно начали стрелять. Олеся сказала: Анька, Шамиль проснулся!
Постреляли совсем немного, но черные головки над водой встревожились, встали на ноги и стали смотреть в сторону поселка. Выстрелы в темноте всегда звучат угрожающе. Особенно если не знаешь, куда бежать.
Соня очень громко сказала: - не бойтесь! Не бой-тесь! Это они так радуются.
Мы подумали, что пляж успокоится и уляжется, но пляж продолжал стоять на ногах, и из темноты кто-то искренне сказал, что нужно убивать за такую радость.
Недалеко от нас плавали мама с девочкой, которые пришли с нами из поселка и держались около нас. Здесь принято, если чего-нибудь боишься, пристраиваться за людьми, не вызывающими подозрений. Советуют также постараться вызвать их расположение, но когда не стараются, то это гораздо лучше, потому что не надо разговаривать.
Когда мы в свои первые приезды сюда попадали в малонаселенные и совсем заброшенные места, нас учили, случайно встретив вооруженную группу лиц с очевидными намерениями, не паниковать, а как можно спокойнее спросить, где можно купить здесь хлеб. Наивность вопроса должна их расположить, и тогда они не убьют, даже если бы и хотели, а начнут вспоминать, где поблизости можно купить хлеб. Или даже поделятся своим.
Мы, правда, так никого и не встретили. И не ощутили разницы между понятиями расположить и заинтересовать.
Мама с дочкой встали на ноги и смотрели вместе со всеми на поселок, а потом опять легли в воду и мама сказала: когда вы будете уходить - можно мы с вами назад пойдем? А то нам очень страшно.
Пожилые курортницы вышли из воды и одна из них в темноте сказала: они неспокойные. Я тебе говорю: они очень неспокойные. Они войны хотят.
О тарифах ЖКХ больше не говорили. Переоделись и в темноте ушли домой.
Прибежали наши мальчики и побросались в воду, а за ними Алешка, который забил по воде руками и как нерпа с глазами начал ловить Олеську. Олеська строго сказала: Леша, перестань!
Лешка не перестал, но посмотрел, кто есть кроме Олеськи, кого интересно утопить, увидел нас с Соней и опять забил по воде руками.
- Леша, не подплывай близко, я без лифчика.
Подплыл и начал топить. Пришлось отбиваться.
- Соня, и ты без лифчика?
Соня сидела в море в лифчике и в цветастом сарафане и сказала: Леша, как ты себя ведешь?
Лешка остепенился и завел светскую беседу: Юля! Слышь! Ты слышишь? Где ты там плаваешь?
- Я слушаю.
- К тетьке Ленке приходили ее грузины. Спели дуэтом «Бэль».
- Между каким и каким тостом?
Лешка обиделся и как нерпа с глазами поплыл приставать к маме с девочкой. Перепугал их до смерти. Мама тоже оказалась без лифчика и в нашей спокойной и безопасной близости не ожидала нападения незнакомого мужчины. Она завизжала, и пляж опять подумал, что началась война. Соня вышла из воды и громко сказала: не бойтесь! Не бой-тесь! Это он так радуется!
Как о большой собаке, которая ворвалась на детскую площадку и роняет детей.
Незнакомые курортницы назвали все это удивительно удачно: неспокойные. Маму девочки пришлось уговаривать отдельно: вы его извините. Он хороший, добрый! Он вас перепутал с женой. Он ее не заметил в темноте. А вообще он юрист, у него диплом есть.
 О резвящемся мужчине с высшим образованием и о большой собаке говорят, в принципе, одними и теми же словами и обязательно упомянут диплом, если он есть.
Олеська вывела Алешку на берег, он упал на теплую гальку и уснул.
Мама с девочкой надели белые сарафаны в красных больших цветах и стояли ждали, когда мы отведем их домой. Было прохладно, девочка обхватила себя руками и тряслась. Я не могла понять в темноте, что у нее с лицом. Оно было какой-то пятнистое. И было видно, что своими перестрелками и ночными нападениями мы испортили им отдых. Хорошо, если ненадолго.
Но ходить ночью в темноте и в одиночку они точно уже не будут.
Выжимая сарафан, Соня неожиданно вступилась за Лешку.
- Ты почему не поверила, что грузины приходили? Он это не придумал. Приходили и пели.
- И что, прям «Бэль»?
- Что такое бэль?
- Это «свет озарил мою больную душу. Нет, твой покой я страстью не нарушу…» Три тенора поют совершенно бесподобно. Квазимодо, пастор и мальчик с нежным высоким голосом.
Мама девочки сказала: Квазимодо – не тенор. У него хриплый баритон.
- Классический Квазимодо – Вячеслав Петкун. С рокерским голосом.
- С рокерской манерой. Он – не тенор.
Соня сказала, что грузины пели не «Бэль». Я стала добиваться, что все-таки они пели. Она почему-то упрямилась, не хотела говорить и спрашивала: тебе зачем это знать? Вот ты Юля! Все спрашиваешь и спрашиваешь!
Слово Юля в этом случае Алешка заменяет словом «дознаватель».
А девочка стояла и мерзла. И ожидала, когда мы ее отведем домой.
Я сказала: - мне просто интересно, что поют грузины, вернувшись к абхазской женщине.
Соня еще поломалась и наконец сказала, что грузины пели Елене «Море вернуло сына, но не вернуло дочь. Дочка русалкой стала в ту голубую ночь».
- Так это к ней Азик Биштов приходил!
- Ну нет. Своих грузинов она ни с кем не спутает.
Как я Азика Биштова.
- Мам, я домой хочу, - сказала девочка. А нужно было еще разбудить Алешку. И хорошо бы не на глазах у девочки. Мы вызвали мальчиков из воды и попросили отвести их домой. Сказали обеим: это Анзор, это Магеллан. Они тут самые главные и всех знают. И их все знают.
Думали, им понравится, что у мальчиков такие интересные имена, но мама и дочка заупрямились и сказали: мы лучше с вами.
С нами было не лучше, с нами был Алешка, который спал на гальке. Мальчики сказали: идите домой. Мы с ним придем.
И мы ушли. Я оглянулась и увидела, что Зорик прыгает у Алешки на груди. Находчивый. Нам бы не пришло в голову так сделать.
Довели маму с дочкой до их большого дома, а у них на террасе тоже что-то праздновали, и мама сказала: это на всю ночь.
Я сказала: так это же хорошо, когда поют и радуются!
-  У нас был вариант дешевле отдохнуть в Вардане.
Почти у всех есть вариант дешевле отдохнуть в Вардане. Для этого надо не фокусничать, а выйти из поезда в Вардане.
Я спросила: муж предложил поехать в Абхазию?
- Друзья посоветовали. Им здесь очень нравится.
Соня спросила: что вам здесь плохо?
- Мы не привыкли к кукурузной каше.
- А вы когда заселялись, как сказали: кормите нас абхазской едой или кормите как мы привыкли? – спросила Соня.
- Мы никак не сказали. Нас не спрашивали.
Я разглядела лицо девочки при свете и поняла, почему оно мне в темноте казалось «леопардовым». Девочка обгорела, а потом облезла очень необычно - видимо, потому, что неравномерно обгорела: сгоревшая кожа сошла не со всего лица, а небольшими фрагментами под глазами, на носу, на лбу и на подбородке. На подбородке были еще и какие-то болячки, похожие на воспалившиеся натертости, когда лежат на кругу или на матрасе и натирают подбородок. Кожа сошла очень глубоко, потому что облезшие части были бледно-розовые на темном лице, а лицо несчастное, с веснушками и повисшими светлыми прядками волос. Я представила, как они целый год копили денежки, шили сарафаны, а потом ехали за двести километров от любимого Вардане. Вернутся домой и будут рассказывать, что в Абхазии по ночам стреляют, а в море нападают мужчины.
- Рая! Иди сюда! – позвала Соня, когда мама и девочка вошли во двор. Рая подошла к калитке, и Соня заговорила с ней по-абхазски, через слово повторяя слово апацха (абхазская национальная кухня). Очень удобный язык: ацха – мед. Апацха – кухня. Акрыфарта – столовая. Апсуа – душа. Апрокурор – прокурор.
И Рая то ли оправдывалась, то ли напирала.
Потом мы пошли домой и Соня в темноте говорила: такие разные все! Такие разные.
- Не переживай. Русские за границей – всегда трагедия. И для принимающей страны, и для самих себя. Мы из любого отдыха драму умеем сделать.
- Такие разные! Я когда делаю, думаю: Юле с Глебом понравится, значит, и всем понравится. А Алеша говорит: смотря кто за чем ездит.
(На самом деле Алешка говорит: согласны трижды в день мамалыгу жрать – чтоб только искренне). Но во-первых, Соне никогда этого не выговорить, во-вторых, она не знает, обижаться или радоваться.
- Вы за чем ездите?
Я сказала, что мы за искренностью.
– А другие зачем? – спрогсила Соня.
– Не знаю. Но искренности им, судя по всему, хватает у себя дома.
- Ты когда научишься понятно разговаривать?
- А что я непонятно сказала?
- Как понять, что вы ездите за искренностью?
- Мы ездим сюда к тебе.
Если по-абхазски, то за душой. За апсуа. За апсуа акуашара.

***
Мальчики с Алешкой пришли раньше нас, отвели Алешку наверх, сидели за столом голодные и ели мясо. Эти мальчики всегда если не очень сытые, то очень голодные. Сытый Глеб сидел с ними за столом, с мокрым полотенчиком на плечах. Увидев нас, легко вздохнул и раскинул руки.
Мы с Соней сели к нему под крылышки.
- Без ёжика?
Мы были без ёжика.
- А-то Давидик пришел обниматься с ежиком.
- С не ежиком, а с котом, - сказал Давидик. – Ты его вот так прижал – он вот так царапался.
Кот был тут же на столе и лакал из чьей-то тарелки остатки хаша. Видимо, пришел посмотреть, что празднуем, и остался кушать. Худой, длинный, из тех котов, которые не полнеют, а еда распирает им живот, и когда он смирно сидит, то живот выпирает из-под длинных лап.
От полноты чувств Глеб наконец запел:

Тбилисо! Мзис да вардебис мхарео
Ишенод ситсот клетс арминда.
Садарис шваган ахали варази
Садарис шагара мтацминда…

Нелогично, но очень искренно. Удачная получилась песня: сколько времени прошло и сколько после нее всего написали, и сколько после нее всего случилось - а петь от избытка искренности некоторым эмоциональным товарищам все равно хочется ее.
Мальчики перестали есть и хотели петь вместе с ним, но не знали ни слов, ни музыки. Знали только, что время от времени он это поет, хотя и не так часто, чтобы они выучили и пели с ним. А я знала. И Соня тоже узнала. Это была та самая «Расцветай под солнцем, Грузия моя», которую он поет, когда ему хорошо и когда он не контролирует себя.
Я включила на мобильнике диктофон и держала около его лица, чтобы на другой день дать ему послушать. Мы с Соней сидели под его крыльями, а Алешка, который спустился из своей мансарды, чтоб поесть, сказал нам: тетьки! Вы чё сидите? Махайте лифчиками!
Я очень люблю абхазов, но объективно грузинский язык красивее. В смысле – на нем удобно петь.
Попросила Зорика установить Глебу рингтон на все входящие. Утром все ему звонили и сбрасывали. Он даже не сразу отвечал, а некоторое время пристально смотрел на мобильник, как будто старался разглядеть, что случилось с его мозгами. Получилось не очень отчетливо, потому что в запись вписались все ближние цикады, и ветер, и неуснувший дом. Но все равно можно понять, что кто-то поет Тбилисо очень прочувствованно.
Глеб спросил – это я пою?
- Ты поешь.
- Это сколько ж я выпил, чтоб так петь?
- А много и не нужно. С самолета, да в такую жару, да в такой компании.
- А компания где была? – спросил Глеб.
- Почти все спать уже ушли. А мы купались. А ты сидел ждал, когда мы придем.
- Вот я молодец. Сидел и ждал. А Алешка где был?
- Алешка сначала купался с нами, потом ел хаш вместе с котом, а когда ты запел, он сказал: чё вы сидите? Махайте лифчиками.
- Вы махали?
- Я была без лифчика. А Соня переодела сарафан и ты его надел на голову, чтоб сидеть как под водопадом.
- Черт, сколько я всего пропустил хорошего.
- Зато ты спел Тбилисо.

***
Разговариваем с Соней про Глеба.
- Ты его люби. Его хорошо любить.
- Любить его не хорошо, а интересно. Интересно любить человека, у которого двое невзрослых детей, жена Катя, любовница Катька и депрессивная секретарша Катерина. Нервную систему укрепляет до состояния лилльского клинка.
- Бедненький дитё. Ты его жалей.
И тут я вспомнила, что я замужем. И как раз за Глебом. Действительно бедненький дитё.

05 сентября 2012

Когда я проснулась утром, было слышно, что большинство еще спят, но что-то все-таки очень буйно и темпераментно жило и радовалось. Прозрачную тишину захолустья с криками петухов, куриным кудахтаньем и редкими-редкими разговорами идущих искупаться до жары отдыхающих властно и весело резали какие-то звуки, как будто кто-то что-то праздновал, пока все спят.
Я вышла. Дядь Валера и Казак Григорьевич с мокрыми седыми завитками волос на головах и солидных животах сидели под виноградом и пили кофе. Посуду кто-то убрал, и стол был чистый. Весной кто-то воткнул в землю вокруг беседки тыквенные семечки, которые проклюнулись, превратились в сочные плети, и пока их никто не замечал, вползли по виноградным лозам наверх, и с середины лета среди черных кистей изабеллы начали свисать оранжевые тыквы, грозящие обрушить беседку всем на головы.
Маленькая турчанка Виолетта, которая выглядит так, будто она родное дитя Анджелины Джоли и ее красивого мужа, и не менее красивый Давид занимались чем-то очень странным, но все-таки веселым, и было видно, что им очень нравится заниматься этим, пока все спят. Перед дедами на столе лежал телефончик и в нем играло что-то умеренно турецкое или, наоборот, необычно веселое для армян, и дети маршировали под эту музычку, нагнувшись и размахивая руками, как будто собирали монетки, потом решили не собирать и ходили так, потому что весело. Но, паразиты, талантливые! А когда кто-то талантливый еще и балуется, то это такая прелесть.
- Кофе будешь? – спросил Казак.
Кофе он варит интереснее, чем Шамиль. Шамиль варит без фокусов, а Казак затейливо, по-турецки, у него свои музейного вида турочки, которые ему вручную выковал в Конье старший зять, и свои музейного вида чашечки, которые отчеканил горными козлами и виноградами средний внук, и своя, нешуточно старинная кофемолка длиной с кабачек-цуккини, которую дети по очереди крутят, ходят по двору и крутят, крутят, пока он не позовет к себе, чтоб не смололи кофейные зерна в пыль. И у него специальная сковородочка для обжарки зерен. И сиреневая салфетка, которой он протирает сковородочку. И он никому не дает их в руки, а только посмотреть.
На фоне его музейных вещичек и большого седого живота вечный кофейщик Шамиль как-то потерялся. И кофе Казак варит такой, что сидеть за столом и спокойно пить не получается, а обязательно встанешь, начнешь ходить с чашкой по двору и бояться, что кофе кончится.
Пришла Тещечка, выпила турецкого кофе и оставила сливочное масло, которое мокрой, кисленько пахнущей глыбой лежало на столовской старой тарелке, как любит Джейми Оливер: чтобы тарелка была большая, растрескавшаяся и обязательно с «блошинки». Когда на казенной зачуханной тарелке лежит чистая глыба сливочного масла, даже столовские советские тарелки смотрятся очень хорошо. Хочется переложить с нее масло, прилепить петелечку, повесить на стену и смотреть.
А хлеб был черный. Мы привезли черный хлеб и держали в холодильнике, чтобы не зацвел.
Большой помидор, который мальчики растили и подставляли под него табуреточку, чтобы не сломал куст и не упал, срезали, помыли и положили в отдельную тарелку. Висеть дальше ему было нельзя: трещинки начинали гнить. Казак быстро и ловко нарезал его большим ножом на кубики, так что помидор стал похож на банковский сейф с ячейками. Сверху в него воткнули зубочистку, которой из него вынимали кубики, а он сохранял форму и лежал очень внушительный, внушительный до самого дна, до трещинок, до несъеденных семян в красноватой лужице.
Дети ели хлеб с маслом и танцевали. Я спросила Казака – что они танцуют. Оба деда бровями показали, что сами удивляются. Удивляться действительно было чему, особенно этим двум дедам, у которых грузины в войну сожгли дома, потому что Давид с Виолеттой танцевали танец кенто. А если кенто по определению тбилисские ремесленники, то и танец грузинский, и чтобы дети стали его показывать, их ему надо научить. Странно для этих двух мужчин научить своих детей танцевать грузинский танец кенто.
Знали это деды или нет, я так и не поняла, и спросила, кто научил.
- Никто не учил. Как сами знают – так и танцуют.
Кто-то все-таки научил, дети не могли такое придумать. Давид с Виолеттой маршировали и размахивали руками, я видела этот танец по ТВ и вспомнила, где я его видела. Пел Сосо Павлиашвили, а маленькие грузинские мальчик с девочкой танцевали вокруг него. Я нашла их в Ютубе и показала дедам. Сосо, конечно, Сосо, но в песне он нигде не упоминает Грузию, а поет в общем про Кавказ. Посмотрев клип, дядь Валера потребовал девочек Мзиури, а Казак позвал детей, большим ножом отрезал два тонких ломтя черного хлеба, намазал маслом, настрогал тончайшей соломкой длинный жгучий красный перец, посыпал им сверху бутерброды, и дети стали их есть, а потом с ними танцевать. Он сделал мне точно такой же красивый бутерброд, я откусила, сожгла все у себя внутри и потихоньку ссыпала перец в кастрюлю с хашем. А дети ели, и Виолетта сказала, а дед перевел, что танец они разучили в садике. В Турции она ходила в детский сад и выучила там много песен, много танцев и манеру непринужденно  есть с ножом.
Шамиль молол кофе и смотрел на танцующих детей. Задумчиво и молча. Скорей всего, танец ему не нравился, но дети были под крыльями двух дедов, которые были не против кенто, и он не смел ничего сказать.
Я спросила: Давид танцует?
Он молча покачал головой. Значит, его не растанцевали;и мы зря покупали чешки. Дома он может танцевать с красивой девчонкой и маршировать под музыку, но когда он приедет в следующий раз в Туапсе, где танцуют лезгинку и кочари, он сильно пожалеет. Мальчики будут танцевать, а он расстраиваться, как крыса Чучундра, которая плачет оттого, что никогда не выйдет на середину комнаты.
Но я же видела - он танцует. И то, что он выучил танец кенто, танец чужой и враждебной ему культуры, тоже значило - он танцует. Я могу посмотреть, запомнить и захотеть станцевать, но я не станцую. Для этого нужен талант. И мы уже знали про него, что он влетел в чужую культуру, и чувствует себя в ней лучше, чем в своей. Комфортнее, так сказать. И он это с самого детства нам показывал и дрался с нами за свое странноватое в этих местах свободолюбие. Там, где он живет, любят не свободу, а Родину. Что делать со свободой, толком никто не знает, поэтому у всех дома и сады, в которые все вросли корнями.
В жизни Давида, как могут, пресекают, и он неохотно подчиняется. Но в манере танцевать никто не может запретить ему танцевать, как нравится, и именно в танцах он довел свободолюбие до абсолюта, до дури. Но до красивой дури, с которой он смог бы танцевать публично, если бы ходил на репетиции, как другие мальчики. А он на них не ходит. Значит, зря покупали чешки.

06 сентября 2012

Третий или четвертый год подряд я замечаю переход лета в осень. Обычно это бывает в августе. В середине августа: живешь в оглушительном зное под обжигающим солнцем и вдруг чувствуешь: наступила осень. Еще жара, но уже не лето. Все дело в степени прозрачности воздуха. Когда его обычная прозрачность внезапно становится хрустальной, это значит, что наступила осень. Живешь в оглушительной жаре, но уже в осени, и будущие дождливые недели, ветры, листопады, ранние сумерки и сумрачные красные восходы подходят к тебе вплотную. Я даже помню, как впервые заметила это в Абхазии и сказала всем, а никто ничего не чувствовал, один Шамиль подтвердил: это правда. Я утром ехал – а кругом осень наступил.
Оба деда сидели в хрустальной осени. Степень родства у них прозрачная, как осенний воздух: Казак Григорьевич был директором санатория, в котором дядь Валера работал завхозом и украл необходимые в хозяйстве фанфары. У Казака было два высших образования, и он дружил с литераторами, когда те приезжали отдыхать. Особенно с Щекочихиным и Вардгесом Петросяном, которые между курортными сезонами не забывали, как он выглядит, и обращались к нему по имени.
Дядь Валера был выдающимся или, наоборот, классическим завхозом, судя по тому, что через двадцать лет после своего директорства Казак сохранил манеру сопровождать слово завхоз особым движением бровей, в котором гораздо больше значений, чем в коротком слове завхоз, по звучанию похожем на увядающий кочан пекинской капусты. В движении директорских бровей очень сложное отношение к завхозам вообще, а особенно к завхозам со склонностью помимо манеры неумеренно списывать ресторанную посуду украсть еще и фанфары.
Он любит произносить фразу, которую дядь Валера повторяет со скромной гордостью: по крайней мере одно большое дело ты в жизни сделал - родил Шамиля.
Дядь Валера ее слегка интерпретирует и когда воспроизводит, всегда потеет, - Казак всегда говорит: Валера много больших дел своей жизни сделал. Одно из самих больших дел – Шамиль родил.
Но у дяди Валеры козыри. Когда их обоих разбомбили, дядь Валера с семьей доехал до Адлера, прожил несколько мутных лет в пансионате беженцев, затем вернулся и восстановил дом. А доблестный директор поехал сначала в Адлер, из Адлера в Ереван, а из Еревана – в Турцию. Зачем ездить так далеко и долго, когда можно восстановить дом и жить на своей земле, дядь Валера понять не может и чувствует, что у него козыри.
Этого даже я не могу понять. Почему армяне, с их генной памятью о турецком геноциде и справедливым нежеланием простить туркам геноцид – поехали жить именно в Турцию и прожили там 12 лет. У нас с Казаком вроде бы хорошие отношения, поэтому я прямо спросила: а почему в Турцию?
И он ответил: когда по твоим детям открывают прямой залповый огонь, побежишь в любое место, где тебе сделают вот так. – Поднял с коленей руки и развел их как можно шире. Выходит, что именно Турция шире всех открыла ему  свои объятия.
Хотя и у нас все пансионаты сделали «вот так», и многие прижились, построили дома и живут, а на историческую родину ездят как мы к бабушке в деревню. С той разницей, что у бабушки в деревне не ахают, а в Абхазии хоть над чем-нибудь, но ахнешь.
Козыри дядь Валеры еще и в том, что его внуки говорят на языке местности, в которой они живут, а внуки Казака – по-турецки и по-армянски, причем оба этих языка в Абхазии не знают, а они приехали, чтобы жить в Абхазии. На родине своего деда. И деда деда. И того деда, которого вырезали в его доме вместе с его женой, сыном и беременной невесткой, а его внук в это время пас коз в горах, поэтому уцелел, и от него пошли Казак и Виолетта с Казакчиком, которые выглядят как дети Анджелины Джоли и умеют есть с ножом, а внуки дядь Валеры ножом умеют только порезаться и тыкать окровавленные пальцы в бутылку с чачей. Все небольшие раны лечатся тем, что в бутылку с чачей тычется палец, которым мажут порез. А чачу после этого пьют.
Хотела написать «пан директор» и «пан завхоз», но они не паны. Они на всю жизнь просто директор и завхоз, причем отношение к слову завхоз Казак виртуозно выражает бровями. И разница между директором и завхозом в том, что дядь Валера в сложных ситуациях умеет огорченно ездить бровями по лбу, а Казак умеет выразить ими отношение. А может, сказываются два высших образования, которых у дядь Валеры нет.
Вышел из дома Алешка в шортах и дамских шлепанцах (когда выходишь утром, что первое попадается на крыльце, то и надеваешь), которого разбудили на работу, с неприязненным виражением на спящем лице: все вокруг дармоеды, один я работаю.
При Глебе он с этим выражением не ходит, потому что Глебу оно не нравится.
В этих местах летом в чем ходят весь день – в том и ныряют в море, а ночью ложатся спать. И если хочешь сделать как-то иначе, то от этого получается только хуже. Все равно все липнет и мокрое непонятно отчего: то ли еще от морской воды, а то ли оттого, что морская вода давно высохла и ты ходишь мокрая от жары.
Казак сделал ему большой бутерброд, он сел за стол, начал есть, посмотрел на танцующих детей и посоветовал: - вы им монетки разбрасывайте, чтоб зря не бегали. Пусть деньги собирают.
- Мелочи много нет. Будем орехи рассыпать. Или конфеты.
- Вот этого не надо. Соберете енотов со всей республики. Будут греметь каструлками, вообще спать не дадут.
- Еноты каструлки любят, - согласился Казак, немножко повздыхал и устроил для нас с Алешкой представление: Давид, иди сюда! Покажи, как ты говоришь!
Давид перестал танцевать, прискакал к нам, вскинул кулак и провозгласил: победа деда – моя победа!
- Всегда плачу, когда он так говорит, - слабым фальцетом сказал Казак и действительно заплакал, а дядь Валера заездил бровями по лбу и посмотрел на меня с надеждой, что я тоже расплачусь и скажу, что у него лучшие в мире внуки. Тогда и он расплачется.
Девятого мая наш город в транспарантах, на которых ветеран с орденами, современный мальчик в пилотке и написано «Победа деда – моя победа». Туапсинские дети считают, что так и есть. Сначала я очень остро реагировала на транспаранты, потом привыкла. Показала их мальчикам и сказала: запоминайте! Ваш дедушка Ушанги победил в Отечественной войне.
И они запомнили. Им понравилось весь май кричать по любому поводу «Победа деда – моя победа». Жалко, для деда Ушанги это сложно. Ему бы тоже понравилось. Он бы тоже плакал. Мы с мальчиками вычисляли, как сорвать и привезти деду один такой транспарант, но они большие, повешены высоко и хорошо закреплены. Передать их смысл можно только словесно, что Давид и делает, вызывая в зрителях слезы.

***
Пришел усталый-усталый Магеллан, овеянный осами, как большой цветок. Принес банку мелких, размером с оливки, огурцов и кисточку крошечных, как красная смородина, помидоров-черри. Его мама, на которой мандарины, огород и плантация кукурузы, для души выращивает красивенькие овощи, на которые весело смотреть, но жалко есть.
До этого он пол-дня срезал красный острый перец (абхазы не знают слова чили, а говорят «жьгучи» (жгучий), а мама нанизывала его на нитку и делала связки.
В начале осени во всех домах на крыльце за дверью, в тени козырьков и винограда висят большие тяжелые связки красного перца. В первые дни он яркий, сочный, очень красивый. Такие большие, двухкилограммовые связки продают на сухумском рынке по 200 рублей бабули в глубоком трауре. И каждый раз хочется купить и увезти домой самую больную связку, потому что каждый раз упрямое, неподтвержденное жизнью убеждение, что сначала она будет живописно висеть и украшать кухню, а за зиму мы ее всю съедим. И мы действительно увозили, и я, и Глеб один раз купил такую связку на рынке в Сухуме у старой-престарой бабушки и увез в Москву.
И у меня в кухне две осени подряд висели связки красного перца. Только маленькие.  А результат был один и тот же: подсыхая, перец терял свой радостный красный цвет и становился тусклым. От сквозняка в нем звенели семечки. Связки собирали пыль, окутывались паутиной с мертвыми бабочками и почему-то черепашками, которых называют вонючками, и в них заводилась моль, которая любит селиться в высохшем красном перце и проедает дырки.
Чтобы его есть, из него нужно выгнать моль, отмыть от пыли и перетереть в ступке, а это не просто хлопотно, но и очень остро. Он щиплет руки. Когда на связку становится совсем уж тяжко смотреть, ее выносят к мусорным бакам и из уважения к республике, откуда привезли, вешают на дерево с надеждой, что кто-нибудь обрадуется, унесет домой, перемелет и съест. Некоторое время ее треплет ветер и звенит семенами внутри высохших перчин. Затем дворники, удивляясь, кому и для чего понадобилось столько красного перца, снимают связку с дерева и бросают в мусорный бак.
А в Абхазии связки красного перца съедаются за зиму дотла.
Перед Магелланом поставили глубокую тарелку горячего харчо, он взял ложку, вынул из харчо нежный кусок горячего мяса, положил в рот и уснул. Лицо загорелое и видно, как он вымотался за лето, как его измотали мандарины, фасоль, орехи, перец и мамина красивенькая экзотика, за которой нужно ухаживать отдельно. Я попробовала кормить его большой ложкой. Он глотал, но харчо было очень сильно наперчено, и он кашлял.
Мы ели небольшую жирную рыбку, которая называется рыбец, и с которой, когда с нее сдирают кожу, капает прозрачный душистый жир, отрывали кусочки красной плоти и клали ему в рот. Он жевал, но при этом спал. Прижимали к его губам пивную кружку. Он отпивал, и пиво пузырилось у него на губах, а мелкие злые осы вились над ним, и их никак нельзя было отогнать.
Осенние осы прожорливые и чаще не жалят, а кусают. Нижняя челюсть у них как ящик, а аппетит зверский. Две осы ухитряются отбить у взрослых людей кусочек мяса, оттащить его в сторону и съесть. При этом видно и слышно, как у них двигаются челюсти, когда они откусывают.
Больше всего они любят вяленую рыбу. Чтобы спокойно, без ос, съесть рыбу, нужно содрать с нее кожуру, показать осам, куда ее несешь, отойти и положить на видном месте. Они полетят следом и некоторое время будут откусывать с кожуры кусочки плоти, пока не сообразят и не учуют, что вблизи них едят самоё рыбу, и эта рыба вкуснее кожуры. В августе не столько ешь вяленую рыбу, сколько боишься ос.
Алешка бьет их плашмя таранкой. Они умирают, принимая интересные позы с растопыренными крыльями, потом решают, что обидно умереть раньше, чем съели рыбу, выходят из интересной позы и продолжают есть.
Я сказала, что знаю, как оживить покойника. Надо поставить возле гроба кастрюлю с хашем. Он начнет есть хаш, забудет, что умер, и останется.
Все начали всерьез это обсуждать, а дядь Валера произнес комплимент: люблю, что Юля глупости всегда говорит. Я решила пока не обижаться и посмотреть, что дальше.
- Завхоз! – тонко сказал Казак и поиграл бровями.
- Соня, почему ты никогда глупости не говоришь? Давидик! Принеси большого мишА, чтобы я его держал и эту женщину никогда не видел.
Давидик принес шиншиллу, которой дали на ладошке два маленьких огурчика, и она их ела, шевеля пышными усами и двигая большими ушами. Потом дали кусок рыбца, и все стали смотреть, как она будет есть рыбца, но прилетели осы и стали рвать его челюстями.

А Магеллан спал, сидя за столом. Я ему сказала: иди в нашу комнату поспи. Он поднялся и ушел в дом.
Когда мы ночью вошли к себе и зажгли свет, то увидели, что он спит противолодочным зигзагом посредине нашей кровати, а рядом с ним, огибая толстым телом его худые линии, на спине лежит кот Вазген вверх пыльными короткими лапами.
Мы посовещались, как поместиться вокруг этой композиции, выключили свет, примерились и легли каждый со своей стороны кота и мальчика. Я попала спиной на что-то органическое, холодное и влажное, вроде новорожденного котенка или недоеденной крысы, неуместное и неожиданное в постели, и тихо взвыла противным низким голосом.
- Это ты или привидение? – спросил Глеб.
- Это я. Здесь что-то живое.
В этих местах нужно смотреть, на что ложишься. Один раз уличная кошка родила котят на мешке с сахаром. В другой раз мышка прогрызла подкладку кожаной куртки и вывела мышат. Когда Ширван-шах надел куртку, мышата посыпались на пол, как большие тараканы. Потом еще летучая мышь вцепилась в середину подушки и когда ее отцепляли, визжала и цапала за пальцы.
Глеб поднялся и включил свет. На покрывале лежала большая куриная лапа с пальцами и когтями, которую Вазген взял в постель на случай, если ночью захочет есть. (В Чеховской «Степи» Настасья Петровна сказала Егорушке, что если он ночью захочет кушать, то чтобы сам вышел в коридорчик и взял там на окне цыпленка, накрытого тарелкой). Егорушка вряд ли ее послушался, а Вазген взял.
Среди ночи он проголодался, нашел лапу на полу и стал есть с хрустом и громким чавканьем, которые разбудили Магеллана. Магеллан поднял голову и заговорил с котом по-абхазски. При этом кот ему что-то отвечал идущими из пищевода звуками. Поговорив с котом, Магеллан сел, из кармана его шорт посыпались патроны, которых он хозяйственно накрал из ведра под нашей кроватью, и бдительно спросил: - а вы кто?
Мы ответили.
- Вы у нас спите? – обрадовался Магеллан.
- Это ты у нас спишь.
Глеб перевернулся и уперся ребрами в рассыпанные патроны. Перевернулся на другой бок и начал стряхивать их с покрывала на пол.
- Блин, пацан, ты если патроны тыришь, хотя бы с ними не спи.

***
У голубоглазых внуков Казака роликовые коньки, наколенники, налокотники и черные перчатки без пальцев. Во всем этом они живут. Едят, играют, гоняются за котом Вазгеном. Роликовые коньки грохочут по цементным дорожкам, и дед Ушанги встает со своего места в тенечке от летней кухни и приходит посмотреть, что случилось. Может быть, ему кажется, что опять началась война.
Внуки Казака замирают не месте и смотрят на деда небесными глазами, в которых отражаются зеленые кроны хурмы с плодами. Дед долго осмысливает увиденное и на абхазском, которого они не понимают, убедительно говорит: а-ну пошли вон!
После этого дед возвращается на место, а дети, как отпущенные на волю, продолжают носиться по двору и греметь коньками. Казак им иногда говорит: тише себя ведите, да!
Они подъезжают переспросить, чего он хочет, и чего-то горласто требуют. Переговоры заканчиваются обычно тем, что он поднимается и что-то ищет в карманах широких брюк, что-то достает и протягивает им в ладони. Они иногда берут, а иногда возмущаются и уезжают ни с чем. Дед опять садится и добродушно говорит: деньги хотят все время.
После обеда он ушел строить дом и ругаться с прорабом Сашей, который ставит ему ограду. Накануне он убедительно сказал Саше: колышек туда передвинь, я тебе сказал!
А Саша ему ответил, что когда вернется сосед, на участок которого он передвинет колышек, а затем на месте колышка поставит ограду, то сосед скажет – а ну-ка поставьте все на место, и это будет грозить Казаку новой войной, тем более, что Казак – армянин, а сосед все ж таки абхаз и в своей республике вправе иметь столько земли, сколько ему положено. Он еще не приехал, но в прошлый приезд написал на воротах, чтобы его не трогали. И написал, что он абхазец. Его мнение нужно уважать. Прораб Казаку не нравится, хотя Глеб говорит, что он очень деловой и если бы Глеб решил строить дом и возводить вокруг участка изгородь, он бы работал с Сашей. Саша обнял его за талию и сказал: брат, давай я тебе что-нибудь построю!
Иногда на участок приходит жена Казака – и тоже требует, чтобы колышки стояли как можно дальше на территории соседа. Саша разговаривает с нею довольно вольно, и когда она возвращается с переговоров и пересказывает мужу свои диалоги с Сашей, Казак деловито переспрашивает: так и сказал, что бл…?
– Так и сказал!
Жена у него худая и интересная. Зовут Цовик, Цовинар. Кожа на лице темно-серая, вокруг глаз – темно-коричневая, а глаза обуглены. Она похожа на несчастного Демона, который сидит в темнице возле Кисловодской питьевой галереи и о котором мы говорим Шамилю: видишь, это Бемон.
Когда в третий раз бомбили поселок, Казак уехал с женой, дочкой и двумя сыновьями сначала в Адлер, потом в Ереван, а потом в Турцию, в Конью, где очень выгодно устроился рубщиком мяса в мясную лавку, а Цовик сидела дома, в двух комнатах на первом этаже с решетками на окнах и из-за решеток на турецком языке скандалила с соседками. В доме напротив, тоже с решетками на окнах, чтоб не покрали жен, жил бай и его четыре жены – ровно столько нужно для работы на винограднике. По субботам бай выводил жен на рынок, после рынка отпускал на пикник, а все остальное время после работы на винограднике жены переругивались с Цовинар из-за своей решетки.
О прошлой веселой советской жизни в большом доме под сенью большого санатория она вспоминает словами: вы не видели, какие у меня были занавески!
И глаза обуглены. Видно, что нервы сгорели вместе с занавесками.
И когда дядь Валера вспоминает, как привозил из Мархаула баранов, и как в летней кухне стояли боченки с вином и домашней чачей, а бутыли с домашним коньяком торжественно держали в спальне, прикрытыми сониными юбками, а Соня рассказывает, как на пляж в сарафане веселая и ко всем приветливая приходила англичанка Джан Евтушенко со смышленым, темноглазым блондином Сашкой и кудрявым Антошкой, и дядя Ваня Тарба читал ей свои стихи, а шепелявый молодой Щекочихин ел суп из ковшика, и вечерами жгли большие костры, на свет которых из темноты выходили пограничники, спрашивали, что празднуем и требовали залить водой, жена Казака молча смотрит обугленными глазами, а потом горестно говорит: вы не видели, какие у меня были занавески!
В Турции она выучила турецкий язык, чтобы сказать это женам бая. И из-за занавесок, скорей всего, переругалась с ними. Вредные турчанки могли сказать, что занавески были плохие.
Голубоглазые внуки ездили на роликах по тихой улице под большими пекановыми деревьями, с которых звучно падают несозревшие пекановые орехи, а около полудня въехали во двор и начали орать на двух незнакомых языках. Из голубых глаз поперла уже не Европа, а стамбульский рынок Мысыр Часыр, где все орут непонятно что и очень громко. Мы вчетвером попытались выяснить, что им нужно, на абхазском и странной смеси русского языка с английским. Глеб знает по-английски «гуд афтенун» и «о май гад», и когда оба эти выражения произнес перед рассерженными детьми, то дети немножко успокоились, в глазах появилось выражение, и на первое приветствие они ответили тем же слоганом, а второе их сильно озадачило, и они начали кричать что-то немножко другое, чем в первый раз, а я спросила у Сони: а какой они веры?
Соня ответила, что не знает.
Пообедавший Лешка, съевший две большие миски огненного харчо, отдыхал после обеда и сибаритствовал в своей комнате в мансарде, перед тем, как уехать опять в агентство. Все ждали, когда он спустится, и как действующий юрист, разрулит ситуацию. Шамиль ушел на стройку вместе с Казаком, Соня, как главная, сварила Алешке кофе, а маленькие турчата стояли потные, похожие на тонконогих оленят с большими наколенниками, и от нетерпения подпрыгивали и ездили коньками на месте.
Лешка молча выслушал крики обеих сторон на трех чужих и одном родном ему языке, почесался и процитировал Галыгина: - и наконец крот. Многие скажут, что крот не птица. Но если дать кроту ногой в рыло, то он, сука, летит.
Сразу после этого неожиданно прояснилось, что полковник Володя, дед пацана по имени Батухан, пригласил турчат в гости к часу дня, чтобы ехать с ними в другие гости, на мобильниках половина второго, а дети все еще не в гостях и нервничают.
- Если еще хоть один заорет как потерпевший, отнесу в море и утоплю, - сказал Алешка. – Турецких армяней это касается больше всех.
Я спросила Лешку: а какой они веры?
Лешка ответил, что не знает и если нужно, сам проследит за тем, чтобы никто не переставил колышки, а прораб Саша поскорее восстановил им дом, и они отсюда съехали. Давид повел турецких армяней в гости к полковнику, а Соня сказала: Лешечка, сядь, дитё, покушай.
Лешка сказал, что недавно кушал, взял из миски котлету и начал есть. Когда он сел, шорты на нем вздохнули и надулись пузырями. Эти шорты я купила ему в «Нью-Йоркере», поэтому чувствовала себя за них ответственной.
- Интересно, откуда берутся нетонущие шорты? – спросил Алешка.
- Нетонущие?
- Да чтоб я сдох! Начинаешь плыть, они вздуваются пузырями и зад из воды как арбуз торчит. Выше головы. Я не жалуюсь, но непривычно плавать, когда зад выше головы.
- Понятно. Шорт тебе больше не дарю.
- А чё так сразу? Если в море не лезть, то не вздуваются, - примирительно сказал Лешка, а Соня виражением лица попросила не беспокоить его, пока он ест.
***
Сумерки. По пустой улице идет старая-престарая бабушка в черных чулках и глубоком трауре и протяжно, однообразно кричит: Бату! Бату!
Я спросила: Шамиль, что она кричит?
- Она говорит: Батухан, сынок, иди домой, уже спать пора.
- А разве он ей не правнук?
- Когда говорят "сынок", обично всегда очень сильно любят.

***
Казак ушел контролировать строительство ограды и препираться с соседом, который защищает свою территорию с охотничьим ружьем, которое хранит в сейфе, а бывший завхоз задумался, начал стряхивать раскрытой ладонью крошки со стола, и когда Соня подошла протереть мокрой тряпкой стол, поднял на нее глаза и спросил: Соня, когда мы уже с тобой приобретем сейф?
- А ты почему не украл, когда работал?
- Женщина! Как ты можешь говорить – почему ты не украл сейф? Я два украл!
В этом месте Соня виртуозно перешла на родной абхазский язык, и дальше я ничего не понимала.
Хотя историю сейфов знаю.
Лет 25 назад дядь Валера списал и привез домой шестидесятикилограммовый кабинетный пузатый сейф с дверцей во весь фасад и солидной вращающейся ручкой. Сейф привезли и сгрузили без него, так как он в это время был в Сухуме, а дома была одна Соня, которой не понравился размашистый инвентарный номер на боковой стенке со множеством нулей впереди и тремя цифрами 412. И когда ребята спросили, можно ли не заносить сейф в дом, она разрешила оставить его прямо на дорожке.
Леван, который работал всю жизнь водителем и понятия не имел, для чего в доме нужен сейф, видел, как его выгружали и вносили, вошел во двор, начал ходить вокруг сейфа и осторожно обсуждать с Соней, какую полезную для хозяйства вещь привез Валера. Сейф ему понравился.
Прямодушная Соня сказала: сделай так, чтоб он тебе его подарил!
И когда вечером дядь Валера пришел с работы, Леван опять вошел во двор и начал цокать языком и восхищаться сейфом. Прижимистый дядь Валера односложно соглашался, что сейф хороший. Но не настолько, чтобы им прямо восхищаться.
Соня сказала: Валера, ты абхаз или не абхаз?
И привела в пример шашлычника из Сочи, абхаза, у которого над мангалом висела фанерка с тонко выжженными прибором для выжигания девочками «Мзиури». Валере фанерка очень понравилась, и он сильно ее хвалил в абсолютной уверенности, что шашлычник, абхаз, снимет ее со стены и подарит. Шашлычник оказался не столько уже абхазом, сколько сочинцем, картинку не подарил, а посоветовал выжечь себе такую же на крышке посылочного ящика.
Дядь Валера посомневался, насколько выгодно всегда быть абхазом, и велел Левану забирать сейф – в тайной надежде, что сейф тяжелый, и Леван его сразу не утащит, а позже к нему остынет и забудет, что получил в подарок. Леван привел соседских парней, и они кряхтя перетащили сейф в его дом, в дальнюю комнату, чтобы он как можно реже попадался Валере на глаза. Запер в сейф документы и драгоценности жены, а ключ повесил на связку.
Валера ощутил, что без сейфа в доме нельзя, и поскольку списать второй кабинетный сейф было невозможно, списал и привез домой большой и безобразный сейфовый шкаф, запирающийся одним простым ключем. Внутри шкафа было пять или шесть полок и плоский запирающий штырь по высоте шкафа. Штырь густо облили машинным маслом из масленки, оно стекало на пол, и в этом месте стелили тряпочку. И сколько стоял в доме этот шкаф, столько из него текло масло и лежала тряпочка. Он был железный, местами ржавый, а местами выкрашенный половой краской, с размашистым инвентарным номером со множеством нулей впереди и цифрой 417. Соне он не понравился еще больше, чем компактный пузатый сейф. И Зауру он тоже не понравился.
На нижнюю полку шкафа положили большие резиновые сапоги, которые не представляли материальной ценности, но вечно валялись на проходе и всем мешали, выше – фанфары, имевшие неприятную манеру падать с серванта, на котором они лежали, еще выше – штук десять тяжелых мраморных пепельниц в виде лебедей, а еще выше - все домовые и личные документы (кроме паспорта дядь Валеры, который он, как завхоз, всегда носил с собой) и все драгоценности бабушки и Сони.
А ключ почти сразу потеряли. Никто не мог вспомнить, куда его положили или повесили.
Драгоценности у Сони были точно такие же, как у жены Левана, тогда еще не Тещечки, поскольку Шамилю было лет пять или шесть, и он еще не знал, что женится на дочери Веры Аньке, своей ровеснице, а потом приедет Глеб и станет называть Веру Тёщечкой.
Соня и Вера ездили за ними в Сухум и давились в очереди. Один ювелирный магазин был в универмаге «Бзыбь», второй – отдельный, и пока росли и развивались Соня с Тещечкой, ювелирные украшения можно было приехать, выбрать, померить, купить, носить и радоваться.
В сониной и тещечкиной молодости были большие тяжелые перстни и серьги из золота 586 пробы с массивными рубинами. Рубины оттягивали уши и делали в мочках дырки. Они ничего не стоили, так как были фальшивыми, но в СССР их называли искусственно выращенными и они были так же популярны, как искусственно выращенные аметисты и аквамарины. Аквамарины, правда, были проблемными. Считалось, что нельзя носить один аквамарин, а обязательно парой, потому что один аквамарин принесет несчастье. Несмотря что искусственно выращенный.
А потом всё куда-то делось и, когда Соня с Тещечкой имели уже детей, украшения стали продавать тонкие, легкие и какие-то нежелтые, с мелкими, как блохи, бриллиантами, которые стоили очень дорого. Они появлялись только время от времени и продавались с милиционерами, криками и давкой. Размер и назначение вещи значения уже не имели. А мимо шли русские курортники и смеялись, что бедные абхазы давятся в очередях за брильянтами.
Так Соня с Тещечкой узнали русское слово «давятся».
У всех было подозрение, что бриллианты тоже искусственно выращены, и если украшения сдать в скупку, то бриллианты выковырнут и выкинут, а оценят только золото. Хотя продавцы клялись, что бриллианты подлинные и в скупке их никто выковыривать не будет. Хотя и не купят. А купят только золото. Бриллиант же нужно отнести ювелиру, который его оценит и купит себе или возьмет на комиссию с 20-процентным налогом.
Это звучало угрожающе, потому что знакомых ювелиров ни у Валеры, ни у Левана не было. Поэтому серьги с бриллиантами женщины носили, а перстни с рубинами их мужья держали в сейфе.
Когда началась война, все документы и драгоценности семьи А-ба оказались блокированными в сейфовом шкафу, в связи с чем дядь Валера пламенно надеялся, что войны не будет и можно продолжать жить без документов и драгоценностей.
И только когда поселок стали бомбить, и все побежали в эвакуацию, дядь Валера побежал искать у соседей ножовку по металлу. В доме была своя ножовка, но никто не знал точно, где она лежит. Ножовку он не нашел, зато нашел дрель, надолбил в сейфе дырок вокруг замка и выбил замок и внутренний штырь по высоте сейфа. Причем грохота и визга от взламывания сейфового шкафа получилось гораздо больше, чем от бомбежек, и звучали они страшнее.
В эвакуацию он поехал как полагается хорошему завхозу: с соседской дрелью, документами и золотыми украшениями жены. Дрель и драгоценности продавали поштучно и на них жили. Причем выгоднее всего ушла дрель. Перстни с рубинами скупщики принимали очень охотно, выламывали из них рубины и взвешивали без рубинов. Но в перстнях было много золота. А с бриллиантовыми колечками и сережками случилось именно то, чего боялись: бриллианты из них выкидывали и отдавали хозяевам, а невесомые колечки и сережки оценивали в копейки, на которые можно было купить два Сникерса.
Завернутые в носовой платок бриллианты потеряли так же быстро, как ключ от шкафа. И никто о них не жалел, потому что адлерский ювелир смотрел на них, как на мусор, и не соглашался купить даже с 20-процентной скидкой.
А когда вернулись домой, то почти сразу же нашли ключ, который лежал в ящике кухонного комода среди отверток, плоскогубцев, старых ножниц и ржавых орехоколов. Собственно, он и сейчас там лежит, в корке от машинного масла.
А шкаф стоит во дворе и портит впечатление.

***
Вардгес
Когда начинаешь думать, что все вокруг дурнее тебя, а ты самая умная, это часто имеет необратимые последствия.
Сидели два деда и рассуждали о финансах, значительно двигая бровями и растопыренными пальцами. Один молол кофейные зерна в кофемолке, у второго было такое серьезное лицо, что ясно – он ничем не может заниматься, когда он думает. Дядь Валера всегда либо думает, либо занимается.
И я одному из них показала Хента в своем онлайн-дневнике, черную собаку в морском прибое. Думала, что он удивится и обрадуется, как удивляется дядь Валера, что в Яндексе есть девочки Мзиури, которых всегда можно там найти и которые никуда из него не отлучаются.
Казак и правда немножко удивился. А дальше пошло непредсказуемо. Потому что он оказался умным. Нужно было учесть с самого начала, что он все ж таки директор, а директорские мозги нужно учитывать всегда. Особенно когда показываешь в своем дневнике чужих собак.
Хента я показала вечером, а когда утром увидела Казака, то он так значительно и неприятно смотрел, что я поняла – не нужно было показывать собаку, которая и так всегда лежит посреди дорожки, и об нее все спотыкаются, а если нужно пройти, то нагибаешься и двумя руками убираешь в кусты ее башку с длинным языком и тяжелым дыханием, а она бьет метелкой хвоста и вздымает пыль. Хвост у нее султаном и выгорел на солнце, поэтому светло-рыжий и переполнен всяким мусором.
А раз уже показала, и раз он теперь так смотрит, то нужно или уезжать, или каяться, или о чем-то договариваться. О чем-то таком необычном, что будет нам обоим мешать и усложнит наши простые отношения, которые нам обоим нравились.
Я сказала: всем доброе утро, а он ответил – удивляюсь, что женщины бивают умные.
Я сказала, что мы вообще-то умные. Почти все. Он вздернул два пальца найковской скобочкой и уточнил: удивляюсь, что бивают такие умные!
С ударением на слово «такие».
Оказался умным. Директорские мозги сработали таким образом, что он увидел не столько собаку в море, сколько разные вещи вокруг собаки, что-то запомнил, что-то вычислил, где-то поискал – и за ночь много чего прочел, в чем мне нужно было или извиняться перед хозяевами, или уезжать, или вступать с ним в переговоры, которые всё испортят, потому что когда два человека знают одну тайну, их отношения переходят из разряда простых в разряд запутанных и с запоздалым желанием: лучше б я тебя никогда не видела!
И я его попросила никому не говорить про мой дневник, потому что, если о нем узнают и начнут обсуждать, мне нужно будет отсюда уехать и никогда не приезжать. Потому что я не смогу смотреть в глаза сониной семье. И потому что они при мне перестанут разговаривать. И потому что мы все начнем стесняться.
Он понял всё это слёту. Даже сказал, что сам догадался, раньше, чем я начала оправдываться. И хорошо, что не начал шантажировать, потому что простить можно все, кроме шантажа. Шантаж убивает уважение к человеку напрочь. После этого мы с ним почти перестали разговаривать. Я его начала стесняться, а он начал меня дразнить. Если я шла мимо, он вздергивал два пальца найковской скобочкой и говорил простодушному Валере: Юля поставила вам всем памятник.
Дядь Валера кивал головой и при этом продолжал думать свои мысли, но из вежливости отвечал что-нибудь простенькое вроде: «да. Вот как», «тоже люблю, что глупости всегда говорит», или «грузин тоже сильно любит. Чтоб они ее так любили, как она их любит!»
Собственно, и всё. О дневнике мы с Казаком больше не говорили, а мои абхазы про него вроде бы не знают.
А потом он мне подарил книжку Вардгеса Петросяна. «Армянские эскизы». И прямо сказал, что дарит. Потому что «ты это всё понимаешь».
А книжка непростая. Ему ее подарил сам Вардгес, которого в 1994 году убили в подъезде собственного дома несколькими выстрелами в упор никто не знает за что.
Лет 20 назад за одной моей русской коллегой – кокетливой, пустой и ничтожной теткой, мечтательно говорившей, что в 46 лет жизнь только начинается, ухаживал грустный небритый армянин, который дал ей почитать Петросяна. Она, понятно, не стала его читать, и книжка бесхозно валялась на тумбочке у нас в кабинете, желтенькая, с каменотесом с горбатым носом.
А однажды я вынула ее из мусорной корзины и начала читать. Она оказалась о любви. О любви к Армении. О любви к Армении, потому что автор был армянин, и у него не было выбора, о какой стране писать. Был бы негр – писал бы о Нигерии.
Он писал о любви к любой родине, к своей родине, какая она ни есть. Писал, что в смысле родины у тебя нет выбора. Ты можешь ее любить, можешь презирать, но есть только одно место, которое твоя родина. Все другие  –  просто места, где ты прижился.
И, по-моему, он первый написал или я у него первого прочитала и остро осознала, что на родине можно не просто жить, предаваясь размышлениям, куда бы подальше с нее свалить, а родину можно еще и любить. От души и со всею искренностью. До спазма. До рыданий, как он любит свою Армению.
Я помню, что когда дочитала книгу, то поехала в Армению, в апреле, в поезде, через цветущие персиковые сады Имеретинской долины, и через цветущие мандариновые сады Абхазии, и через зеленую-зеленую Грузию, на улицах которой совсем не было людей, потому что все были в своих садах.
Армения была именно такая, какой ее описал Вардгес. Жёлтенькая. Каменистая. С григорианскими храмами. Старая-престарая. Мать-Армения.
А когда мы 19-го апреля возвращались назад, то все цветущие персиковые и мандариновые сады были завалены снегом, и было холодно. Ровно один день лежал снег и было холодно.
А куда делась книга – я не знаю. Она была не моя и с тех пор я ее не видела. Но любить родину я училась по Вардгесу Петросяну. И довольно поздно – после двадцати лет. До него мне постоянно казалось, что я живу не там и не так, а всё счастье в том, чтобы сесть и куда-нибудь уехать. Все равно – куда, главное подальше.
А Вардгес открыл, что не нужно никуда ехать. Можно спокойно жить у себя дома и любить всё вокруг себя. Что видишь – то и люби. Дополнительное удовольствие: тебе на голову не бросают бомбы.
И если тебе нравится смотреть, как взрослые дельфины семьями учат детенышей загонять рыбу, и танцующие мальчики, и опрятные серенькие горлинки в кипарисах, и первые подснежники и пролески накануне Нового года, и смерчи, и горные речки, и каштанники, то не нужно никуда от них уезжать и тосковать по ним далеко от дома. Можно любить все это на месте.
Книга поставила всё на свои места. Что вообще-то редко. Обычно прочтешь – сравнишь с тем, что у тебя – забудешь и живешь независимо от книги, даже если это Глазастик Финч, на которую я хотела быть похожей в детстве, и иметь соседом Страшилу Рэдли, чтобы не было скучно по ночам.
У себя дома ты как индеец в прериях, Ты можешь далеко уехать, одеться в политкорректное офисное барахло и делать вид, что ты не индеец, но ты все равно индеец, и твои прерии, и озера, и леса тебя все равно потянут. Ты будешь сидеть в офисе и скучать по тому, как пахнет озерная вода. И какие холодные по ночам твои звезды, под которыми летают большие совы. И ничего с этим не поделаешь. Нужно либо терпеть, либо возвращаться.
И для Казака тоже это была Книга.
Он – армянин, а армяне уникальные. Когда их громили, вырезали и выгоняли из собственных домов, они уходили и брали с собой детей и книги. В их алфавите за все время его существования не изменилось ни одной буквы. Он такой же старинный и каменистый, как мать Армения.
Когда Казак уехал от бомбежек, он взял семью и книжку «Армянские эскизы». Желтенькую. И увез ее с собой в Турцию. И читал или не читал – не знаю, но однажды, прожив больше десяти лет в Турции, очень сильно затосковал по родине и поехал в Ани, первую столицу Армении, город-видение, город-грёзу, который теперь на турецкой территории, за речкой. Поехал в Ани, чтобы помолиться в разрушенной церкви святого Григора и спросить, как ему жить дальше. А была зима, и вокруг маленького храма была рыжая равнина, и телевышки вдали, низкое небо и камни, а за речкой была Армения. Ее было видно и ее было слышно. В ней свистел ветер. Он свистел и над турецкой равниной, но по другую сторону реки был армянский ветер. И туда свободно летали птички. И об этом писал Петросян, который ездил смотреть на Ани с армянского берега реки, а турецкий армянин по ту сторону играл на волынке, и армянские ребята танцевали кочари под его волынку.
Когда Казак приехал в Ани, на равнине никого не было, кроме пограничников, а из разрушенного рыжего собора св.Григора вышел черный щенок, начал бодать тяжелой башкой колени Казака и смотреть ему в глаза. Он был точно такой, как собака Казака, погибшая при обстреле. Как будто сын той собаки. И Казак понял – нужно возвращаться домой.
В свой воздух и в свой цвет моря. В свои эвкалиптовые рощи.
И назвал щенка Хент. И вернулся с семьей и Хентом.

17 декабря 2012
Слава тебе, Полковник

Погиб молодой голубоглазый Полковник Володя, дед четырехлетнего пацана по имени Батухан. Полковник, которого пожилые дядьки Валера и Казак Григорьевич почтительно называют «балшой хозаин».
И он такой и был. Большой хозяин. Действующий полковник с орденами на парадном мундире. И он был классный. С пацанской манерой ездить в командировки в горячие точки и привозить большие командировочные, на которые он купил мощный внедорожник, построил дом, выкопал пруд, насадил новый сад из трехсот мандариновых деревьев и поставил ограду из чугунного литья с воротами, как в Зимнем дворце, через которые большевики лезли свергать правительство.
Он продолжает держать внимание. О нем все время думаешь. О жизни, которую он никогда не проживет.
Он был флагман. Командор. Командир подразделения.
К нему в гости приезжали упакованные в защиту байкеры, похожие на черепашек ниньзя, которые перестали быть тупыми и стали стильными. Байкеры давали ему поездить на Харлеях и чёперах. В шлеме. У всех дорогие шлемы, в которых не страшно падать. Шлем раскалывается, а голова остается целой. Выбрасываешь шлем и лечишь неопасные для жизни травмы рук, ног, лопаток.
И хотя Полковник ездил очень хорошо, однажды он упал и расколол шлем, а байкеру Мише заплатил 12 тысяч за шлем и 130 тыщ – за ремонт Харлея.
В последний раз приехал приятель Миша на Kawasaki 1400GTR, в новом удивительном шлеме, как серый бутон стрелеции. Полковник походил в шлеме по двору и попугал внуков и маленькую невестку, которая испугалась больше всех. Сфотографировал в шлеме Батухана и нового внучка Володю, которого ему родила невестка. Володя получился интереснее всех, потому что из-под шлема торчали одни пинетки. Испытал шлем на возможность пить в нем пиво и есть таранку. Вытер о бетонный столб испачканные рыбьими потрохами пальцы, аккуратно снял шлем и поехал кататься на кавасаки.
Какой же дурак ездит на мотоцикле в шлеме?
Одновременно с ним по тишайшей улице, по которой почти никто никогда не ездит, ехала бедная копейка с мандаринами в багажнике и с владельцами в салоне, которые за всю жизнь ни разу не разогнали ее до 40 км/час. Увидев мчащееся навстречу видение с задранным передним колесом, копейка развила скорость до 30 км\час и съехала в кювет, чтобы не мешать. Кавасаки нашел ее в кювете и снес, а Полковник пролетел по воздуху 9 метров и затормозил головой. Если бы он был в шлеме, шлем бы раскололся, а голова осталась цела.
Он заплатил бы за него Мише 15 тысяч, и они бы поговорили о дальновидности властей, призывающих байкеров ездить в шлемах.
Но без шлема у него не было ни одного шанса выжить.
Что это было – никто не знает. И истиннее всех представляется алешкина версия о том, что Аллах главнее, чем доблестный Полковник, хотя бы потому, что слышит молитвы, а Полковник, когда ему посоветовали надеть шлем, иронически хихикнул и водрузил шлем на холодильник.

Когда в Абхазии кто-то умирает, его хоронят на кладбище, а иногда в собственном дворе. Кладбища далеко, а дворы большие. И ставят памятник с изображением представительного мужчины в широких брюках и рубашке навыпуск с важным выражением. Если мужчина был водителем, то за его плечом очень подробно изображают автобус КАВЗик с хорошо читаемым номерным знаком. А иногда – мотоцикл. И тогда все ясно. Ни о чем не спрашиваешь и все понимаешь молча.
Глубокая черная воронка в том месте, где был ироничный голубоглазый парень. Балшой хозаин, который цементировал жизнь своего клана. И клан был холёным и обласканным, как ухоженное мандариновое деревце. Не стало хозаина – и деревце заплакало черными слезами.
И вдова Полковника, по местным законам в глубоком трауре, мрачно смотрит вокруг себя и спрашивает: на что нам столько собак, раз Володи нет?
И все три собаки - Ванька, Люся и Бесценный - чувствуют себя непривычно.

***
На похороны полковника я приехала на электричке 4.40 до Сочи, из Сочи до Казачки, от поста на маршрутке до Сухума и из Сухума на другой маршрутке в Поселок. Нигде никого не было, было тихо и торжественно. С большого пеканового дерева, под которым мы в прошлый раз стояли с дедом, все еще сыпались орехи и щелкали об асфальт. Пахло мятой, которая растет и цветет в канавах.
Соня была в неглубоком трауре и встретила как-то неожиданно: - скажи ей, юбку надо носить! Если она думает, мы здесь дикие, то ты там у себя недикая, и знаешь, что девочки юбки должны носить. Так ей и скажи.
А я ожидала от нее какой-то особенной торжественности в духе притихшего поселка.
- А к мачехе не хочешь ее отправить?
- Как можно к мачехе. Я ее жалею.
Мачеха конопатая женщина без нервов. Без нервов и с железным характером. Привезла Олеське из Самары серого плюшевого мишку, который Олеське не понравился, и когда Олеська не захотела с ним ни играть, ни спать, посадила в компьютерное кресло, отлучив этим Олеську от компьютера. Олеська не может попасть в свой домашний комп, потому что в кресле сидит мачехин медведь. Хотела передарить его мне, но и я его почему-то испугалась.
Алешка говорит, что это нервы.
- А она совсем без юбки ходит?
- Это не передать, как она ходит. Тут мужская рубашка, тут чулки, тут сапоги. Я ей говорю: платьице надень. Как можно девочке интересном положении ходить без платьица?
(То, что Соня называет чулки, на самом деле шерстяные лосины. И не просвечиваются. Хотя юбку можно бы все-таки носить).
Я спросила, где сама девочка интересном положении. Хотелось посмотреть на нее без юбки. Наверняка влияние секретарши Юльки, которая любит ходить без юбки и которую Олеська считает самой просвещенной особой в городе. Вместе с собой.
Соня сказала, что Олеся ночевала с невесткой Володи Нэлей, которая боится и плачет, потому что призрак свекра ходит мимо нее и обдувает ветром.
- Прямо ветром на нее веет и волосы вот так, - сказала Соня и показала ладонями, как веет ветром и как встают дыбом волосы невестки.
Ванька и Бесценный хозяина чувствуют, ласкаются. А Люся на него лает. И уходит за дом, чтоб его не видеть. А Олеська в сапогах и без юбки.
Накануне вечером Соня поставила холодец, который она варит в старой зеленой выварке литров на десять или больше. Нога коровы без копыта заливается водой и всю ночь кипит, а утром получается холодец.
Копыто варят для мальчиков отдельно. Они показали, как его нужно есть, но я не ела, а жалела корову, разваренное копыто которой раскрылось лепестками, как роза, и из него выедали прозрачное желе.
Пришла Олеська. Без юбки, но в узких джинсах, сунутых в широкие голенища. Стильная. Вся в черном. Кто-то все-таки убедил ее, что на похороны принято приходить одетой. Вместе пошли на похороны. Стояли втроем с Алешкой, тихие, приличные и сочувствовали вдове Полковника Наде, которая то лежала на нем и просила забрать ее с собой, то вдруг, видимо, получив от него сигнал, что не заберет, срывалась и бежала бросаться в открытую могилу под молоденьким тонким эвкалиптом, с которого падали зрелые плоды, похожие на пуговицы.
Крепкие мужчины караулили, чтобы она действительно в нее не упала, и выражали на лицах понимание ее вдовьих чувств и некоторую озабоченность тем, что если она успеет спрыгнуть в могилу, то как они ее будут оттуда вынимать.
Полковника было не просто жалко, а было непостижимо, что так вдруг взяло и сделалось, и было пусто, неудобно, неловко, как будто все оказались в большой дыре, и не знают, как дальше жить с этой досадой, огорчением и жалостью к Полковнику.
Олеська тихонько плакала, и Алешка поглядывал, чтобы она не упала в обморок. Потом вынул свой мобильник и тихо, очень расстроенно сказал: Славик! Не алёкай мне! У меня в два часа процесс по иску Несуразной Нины Николаевны, найди телефон помощника Б-иа и попроси, чтоб перенесли. Славик, мне без разницы, что Б-иа где-то здесь, звони и не поднимай мне нервы. Я друга потерял, а ты спрашиваешь, кто у нас тут воет. Это я вою.
Отключился, посмотрел на меня и рявкнул: что?
Я спросила: - А что Надя имеет в виду? Что гроб на нее поставят?
Лешка спросил: а ты что имела в виду, когда хоронила мужа?
- Я ничего не имела в виду. Просто стояла с георгинами.
- Ничего страшного. У тебя есть шанс. У тебя есть Глеб.
- Леша, перестань.
- Блин! Еще один трагически одинокий субъект без юмора, - рассердился Лешка.
Когда Надя вскакивала и бежала кидаться в открытую могилу, крепкие мужчины подхватывали ее подмышки, отводили спиной назад и усаживали на табуретку.
Женщина, присаживайтесь, – тихо говорил Лешка.
- А почему с георгинами? – спросила Олеська.
Я подумала: если она не спросит про несуразную Нину Николаевну, то я спрошу, и она наконец спросила – а она правда несуразная?
- Кто?
- Нина Николаевна.
- А, да не. Это фамилия. По мужу. Несуразная Нина Николаевна. А в жизни нормальная тетка. Крашеная. Как ты.
- Леша, ты думаешь, когда говоришь? У меня волосы ни разу в жизни не окрашены! Как можно мне сказать «крашеная, как ты»? Как с тобой после этого жить?
- И как после этого от тебя рожать! Олесь, я имел в виду – нормальная, как ты.
- Неправда! Тебя послушать – можно подумать, что я крашеная! Надо же такое сказать! Крашеная, как ты!
- Всё. Успокоилась. Стоишь смирно и тихо плачешь.
- Да я вообще не собираюсь с тобой стоять! Надо же такое придумать! Хоронить мужа с георгинами!
Я сказала: возьми ее за руку, а то побежит бросится в могилу.
- Блин, тетки, вы чего? – рассердился Алешка и взял Олеську за руку, а когда она выдернула руку, то за волосы, потому что она была обтекаемая и держать ее было не за что, а волосы у нее длинные и ни разу не окрашены.
- Всё, Олеся, успокоилась. Считай, что твоя светская жизнь на этом мероприятии закончилась. Наденешь юбку и будешь сидеть дома в юбке.
- Леша! Я никогда не буду сидеть дома в юбке.
- Значит, будешь сидеть в халате. Или в пижаме. Жена сидит дома, я сказал.
- Леш, ты кому это сказал? Да я вообще с тобой жить не собираюсь. И на похороны к тебе не приду. Пришлю тебе георгины и лежи один под георгинами.
- Смотри не передумай. Мне не нужно, чтобы меня опускали боком и чтобы со мной лежал кто-то посторонний. В своей могиле я хочу лежать один. И под георгинами.
Подошла Соня и спросила: вы с ума сошли?
- Да мы тихо!
- Что вы тут шипите, как змеи?
В это время вдова в соответствии с ритуалом начала искать глазами знакомых мужчин, окликать по имени и спрашивать, как ей жить без Володи. Мужчины сокрушенно пожимали плечами и опускали глаза, как бы соображая, не нужно ли им на ней жениться, но при этом следили за тем, чтоб она не прыгнула в могилу.
Когда она спросила соседнего от нас мужчину, Алешка испугался, что должен будет дать ей юридический совет, как жить без мужа, перешел к Вахтангу и спрятался за ним. Вахтанг миролюбиво посоветовал Наде что-то по-абхазски, хотя она русская, с девичьей фамилией Голубь. Надя Голубь. Олеська перешла к Нэле, а я осталась с Соней.
И поняла, что пропала. Аня с Соней воспитанно стояли, скорбно опустив головы, а мне вдруг показалась ужасно смешной несуразная фамилия нормальной крашеной тетки, а потом и фамилия вдовы Полковника, Надя Голубь, и я начала смеяться. Позорно и безнадежно. Так бывает на похоронах и в подобных им торжественных случаях, когда нужно соответствовать, а ты стоишь красная, потная и ржешь. И  что с этим делать – никто не знает.
Глеб говорит, что с ним такое бывает, хотя не на похоронах. А Алешка сказал, что с ним это было каждый раз, как он стоял 9 Мая в торжественном карауле у памятника Вити Черевичкину в центре Ростова-на-Дону. Нужно было стоять с пламенным пионерским выражением, а он стоял весь в слезах и в смехе, и за это ему снижали оценки по поведению.
Соня укоризненно спросила: с ума сошла? Я хотела сказать, что это нервы. Что мой муж умер, когда ему было 36 лет, и что после этого я нервная. Но ничего не могла сказать, потому что некстати вспомнила Влада Кадони (а как он пишется?) из «Битвы экстрасенсов», который, когда ему нужно было пойти в лес и найти человека, которого ради него закопали в землю, пришел на кладбище, лег на чужую могилу в красивых черных ботинках и стал курить, а братья Софроновы не очень удивились, что он лежит на чужой могиле, потому что он Кадони, ему положено. В другое время это не очень смешно, хотя и мило, а когда стоишь на кладбище и хоронишь друга своего мужа, то почему-то смешно, и никак не можешь перестать смеяться, что он Кадони, а Нина Николаевна Несуразная, а Надя Голубь.
И было очень приятно, что моя Анька, жена Шамиля, стоит в юбке и улыбается, низко опустив голову. Не так одиноко, во всяком случае.
Лешка потом сказал, что это не нервы, а закалка, и что реакции человека, у которого умер муж, отличаются от реакций людей, у которых никто не умер.
Я подождала, что может быть, пройдет и получится выглядеть, как все, но все равно было очень смешно, что Кадони лежал на чужой могиле, а Надя Голубь, и я ушла гулять между сквозными эвкалиптами и памятниками, на которых авторитетные мужчины стояли под березами, а на женских памятниках целовались голуби.
Дошла до моря, умылась и пожалела, что ушла с похорон и не попрощалась с Володей. Можно было теперь пойти и попрощаться, но там уже все кончилось, и все были на поминках, даже Надя Голубь, которая просила похоронить ее вместе с мужем.
Часа два спустя пришли Анети с Соней, и прямолинейная Соня сказала: клоуны! Как не стыдно, что веселилась, где все рыдали?
Я оделась, попрощалась с Анькой и уехала домой.

БАБОЧКА

Когда в июле Олеська поняла, что забеременела и платный сухумский врач это подтвердил и сразу испугал тем, что при своих полутора метрах роста и сорока кило она не сможет родить, а значит пусть обратится к нему опять, она вернулась в поселок и побежала посоветоваться с маленькой невесткой полковника, такой же маленькой, как она сама, но родившей здоровенного Батухана, а месяца четыре назад – здорового Володю.
У нее есть собственный двухэтажный дом с кружевной верандой, в котором умерла ее мама, а к отцу приехала дама из города Самара с конопатым лицом и во все сезоны в черном платье-футляре с голыми подмышками. Приехала и осталась жить. Решительная женщина с ключицами и жилистыми квадратными ногами.
Олеська вроде бы ее не боится, но не любит и почти сразу переселилась к Соне, а когда поняла, что ждет ребенка, то попросила всех ничего не говорить отцу и мачехе. Никаких отношений у Олеськи с дамой в футляре нет. А значит, и дома нет.
Поэтому жаловаться она побежала к полковничьей невестке, своей маленькой подружке. Но прежде чем увидеть невестку, она наскочила на Полковника, который поставил ее перед собой и спросил, что с ней. Она объяснила, и он сказал, что беременность – это лучшее, что может случиться с женщиной, а ее рост и вес значения не имеют.
Олеська спросила: а как я скажу Алеше? Он безответственный!
Полковник пообещал внушить Алеше, как стать ответственным.
Посадил Олеську за стол и стал кормить. При этом ее красивая подружка молча приносила горячую еду. С глазами в пол.
Потом она позвонила мне. Я обрадовалась и сказала, чтобы она ничего не делала с ребенком. Мы с Глебом удочерим ее вместе с ним.
Когда она пришла домой, сонино семейство сортировало в гараже мандаринки. Позвала Соню в дом, застенчиво рассказала ей свой секрет и попросила никому ничего не говорить. Соня так громко обиделась, что не она первая узнала, а почему-то чужой Полковник с его невесткой, что даже расплакалась в сердцах, а Тещечка ушла к себе и принесла килограмм сливочного масла с кисленьким запахом сулугуни, чтобы Олеська не испытывала недостатка в витаминах.
Шамиль заулыбался и сказал: теперь еще один малчик доме будет.
На что Ширван-шах, у которого две непутевых дочери, ответил: откуда знаешь, тоже, может быть, девочку родит. Девочки учатся хорошо.
Откуда он это знает, непонятно, потому что обе его дочки учились плохо.
Шамиль ушел в сад и принес в большой тарелке зеленых мандаринок и лохматых киви. Когда его Анька была беременная, она ела зеленые мандарины и киви, которые здесь едят вместе с мохнатой кожурой, но беременным мохнатая кожура противна, поэтому Шамиль разламывал их пополам и выворачивал наизнанку. И Анька ела.
Можно сказать, что Алешка узнал последним. Когда он пришел домой из своей юридической конторы, знали все, включая детей, и сообщила ему не Олеська, а кто-то другой, может быть, Полковник, потому что Алешка пришел потный и радостно-взволнованный. Назвал Олеську моя звезда и осторожно поцеловал, как куклу, а Соня сказала ему: иди мой руки, не трогай ее теперь грязными руками.
Олесиному отцу и мачехе никто ничего  не сказал, но дня три спустя отец приехал в Поселок, нашел дом и долго сидел с дядь Валерой в беседке под виноградом, тяжело вздыхал, много пил и много ел. Алешка прибежал к нему из своей конторы и тоже поел и выпил. Отец с завистью смотрел на дядь Валеру, который всхрапывал на сентябрьском солнце с голым животом, и наконец, спросил: ну так ты женишься на ней?
Алешка пообещал, что женится. Отвезет в Ростов и женится. В Ростове у него мама, которая любит Олеську и обрадуется. (Когда они осеньтю поехали в Ростов, оказалось, что мама Олеську не любит и не хочет, чтобы Олеська жила в ее квартире). Но олеськиному папе очень понравилось, что Марина любит Олеську, он даже захотел сам с ней познакомиться и пригласил приезжать купаться. Сказал, что познакомит со своей женщиной. Алешка привычно назвал ее женщиной в футляре. Отец возразил, что не в футляре. А что она героическая женщина. В своем городе работала завучем в средней школе, всегда за собой следила и ходила на работу с нарощенными ногтями, а когда у него «случилось горе», бросила всё и приехала к нему. Алешка согласился, что бывают женщины, которые ради чужого мужа бросают всё.
Примерно через неделю в салон к Олеське пришла сама героическая женщина и, как двоечнице, объяснила ей, что родить ребенка в ее положении немудро, а мудро уехать в Адлер и сделать карьеру визажистки.
Значение слова визажистка Олеся знает. Оно значит, что в пятницу и субботу, когда люди играют свадьбы, ей нужно приехать в салон к семи утра и празднично накрасить невесту, которой в это время другие мастера делают прическу, маникюр и педикюр. При этом нужно уговорить невесту не накладывать слишком длинных, «подиумных» ресниц, которые «провалят ей глаза».
Как сделать карьеру визажистки, Олеська знает. Ее насторожили слова «мудро» и «немудро», которых в повседневной жизни она никогда не слышала. Героическая женщина употребила их много раз, с расчетом, что они врежутся в олеськино сознание и убедят ее уехать делать карьеру в Адлер.
После ее визита у Олеськи начался токсикоз, с которым она и проходила почти все месяцы.
Но мачеха ее в чем-то убедила, потому что, ввернувшись в поселок, она спросила Соню, мудро ли ей иметь ребенка. Соня сказала: с ума сошла?
Она спросила Алешку. Алешка вытаращил глаза и искренне ответил – а при чем тут мудро или немудро? Надо родить, пока ветер без камней.
Соня велела уволиться из салона и сидеть дома, чтобы больше не видеть мачехи, тем более - салон частный, никому ничего за нее не отчисляет, и никаких декретных она получать не будет.
В октябре к Алешке в гости приехали два огромных байкера, Черечукин и Тактараков, осторожно покатали ее на мотоциклах и подтвердили, что нужно родить, пока ветер без камней. Потом я привезла ее к нам, поставила на учет, и врач-узист сказал ей, что у нее мальчик.
В Туапсе она сделала потрясающее открытие, что не она одна беременная. В Туапсе действительно, когда идешь по центру, видишь очень много беременных девчонок и молоденьких мам с колясками. У себя в поселке она была такая одна, хотя у нее до середины зимы ничего не было заметно, но поскольку об этом знали все, а ни свадьбы, ни малой и большой компании они с Алешкой не сделали, то у себя дома Олеська ходила как потерянная. А у нас она оказалась среди своих. И не факт, что все из этих своих были официально замужем.
Узист ей сказал: мальчишечка. Хороший. Зевает. Палец сосет.
И подарил снимок, на котором из слоистой толщи, как из медузы, торчал длинный лысый череп с круглыми пустыми глазницами.
Прикольный у нас пацан, сказал Алешка и повез семью в Ростов, чтобы обрадовать Марину. Марина не обрадовалась, а, наоборот, ужасно испугалась фотографии своего внука и спросила, какой может быть мальчик, если у Алешки уже есть девочка в Москве, которая занимается большим теннисом и ждет, когда папа приедет ее воспитывать.
Алешка сказал, что большой теннис дочки он, скорей всего, не потянет. Что это очень дорогие тренировки плюс снаряжение плюс поездки на соревнования за счет родителей. Что ему дешевле родить сына и не отдавать на большой теннис.
Слов «мудро» и «немудро» в словарном запасе Марины нет, но она дала понять Олеське, что ее не любит и не хочет видеть на своем холодильнике снимок ее сына, а Алешку любит, только когда знает, что он пристроен и нормально работает, а не приезжает к ней в гости с беременной невестой.
Она сказала Олеське: Олеся, ты же девочка, ну как тебе не стыдно? Олеська ответила – очень стыдно.
Ей действительно было стыдно, она считала, что никому этот ребенок не нужен, никто его не любит.
Они с Алешкой пошли и расписались. В чем были. Молча. Как в прошлом году мы  с Глебом, с той разницей, что я не хотела  выходить замуж, потому что мне нравится моя свобода, а Олесе свобода не нужна, ей нужен муж.
В ЗАГСе работает алёшкина знакомая, с которой он был активистом в Клубе Интернациональной дружбы и переписывался с польской девочкой по имени Ивонна, причем Ивонна писала ему охотно и присылала глянцевые, непривычные для СССР яркие открытки с польскими замками и кошками. И в каждом письме упрекала, что он ей редко отвечает. Русская девочка писала часто, но открыток с кошками получала меньше. Всё это оба вспомнили, обменялись номерами мобильников, и из ЗАГСа молодые вышли зарегистрированными и с алешкиной фамилией, которая очень нравится Олеське.
Алешка долго кряхтел и удивлялся, как странно выглядят девочки-ровесницы. Как будто и не ровесницы. А были нормальные девчонки. В юбках. А Ивонна была лохматая. С черными бровями. И у всех были вареные джинсы «мальвина». В девятом классе он дружил со Светой, которая носила джинсы «пирамиды», очень пышные. Один раз ее мама постирала и повесила их сушить, а вечером они шли гулять компанией. Света сняла их с веревки и надела. Был ноябрь, подмораживало, и джинсы на ней заледенели. Мальчики по очереди снимали с себя куртки и давали ей погреться, потому что свитер на ней был тоже почему-то сырой. И папин. Она всем сказала, что свитер папин.
- Ваши были лучше, чем мы? – спросила Олеська. Алешка ответил, что теперешние девчонки лучше, потому что чаще чистят зубы и моют голову.

***
Когда разбился полковник Володя, огромные байкеры приехали его хоронить и ужасно нашумели и накоптили своими большими мотоциклами принципиально без глушителей.
А потом они приехали снова: Черечукин, который утверждает, что в его фамилии после буквы «ч» стоит буква «ю», и Тактараков, у которого на спине кожаной куртки написано «Дракон», и он любит, чтобы его звали Драконом, а все уважительно называют Стёпа, и другие байкеры на громадных мотоциклах с сундуками на боках, как навьюченные ослики. И Алешка устроил малую компанию в своем вкусе: мужчины сели на мотоциклы и уехали в Ткуарчал, а беременная невеста и обиженные подружки невесты осталась дома.
Вернулись они дня через четыре, и Дракон Тактараков с виноватым лицом вручил Олеське подарочный конверт: на веревке, сцепившись лапами, висят разноцветные кошки и таблички с буквами «ТЫ наше все. Это тебе на всё, что захочешь». А в конверте деньги.
Олеська очень обрадовалась и не поняла, а скорей всего, не заметила виноватого выражения Дракона Стёпы, которое объяснилось скоро и очень просто. Олеська получила совсем небольшую часть подаренных байкерами денег. Потому что на их основную часть Алешка купил мотоцикл, на котором разбился полковник Володя. Мотоцикл пострадал меньше, чем полковник, и ремонт ему требовался косметический, но продавался он совсем недорого.
Вот от этого Тактараков и страдал.
Байкеры, насколько я смогла их понять, только с виду жесткие и мужественные. В душе они трепетные, нежные, любят, чтобы на мобильнике был рингтон из «Санта-Барбары» (когда у кого-нибудь из них звонит мобильник, в моей голове сами собой начинают наслаиваться радуги), любят красные шейные косынки и помогать детдомовским детям, не разглашая своих имен. Детдомовские дети думают, что их зовут Мурзики, и взаимно очень любят.
На своих байках они живут в зоне повышенного риска, поэтому суеверны, и купить мотоцикл, на котором кто-то разбился, мотоцикл-киллер, даже очень хороший, новый, считается дурной приметой, - по крайней мере, у ребят, с которыми дружит Алешка, и у которых он за умеренную цену купил мотоцикл-киллер. Никто не купил, а он купил.
Олеське никто не сказал, что «кавасаки полковника» - вещь очень такая спорная и неоднозначная. Здравомыслящий человек понимает это на уровне подсознания. Она сама это поняла и была так ошеломлена, что даже не сказала вечное «Леша, перестань», а ходила молча, уходила в сад и ела лимоны с дерева, с кожурой (от этих зеленых лимонов с кожурой ребенок до сих пор весь в красных пупырышках, хотя ему уже месяц, и она давно не ест лимонов).
Когда в ней оформилось в слова всё, что она думала и чувствовала, она спросила, что я почувствовала, когда потеряла мужа. Я честно ответила, что сначала досаду. А потом сразу облегчение. Я почему-то именно так и чувствовала. И в такой последовательности. У нас с Игорем не совпадали темпераменты. Я любила ходить и ездить, а он любил мирно сидеть на порожках дома, курить и философствовать. И еще он любил подводную охоту, у него было подводное ружье, а я не могу видеть, как ловят рыбу даже на удочку.
Олеська спросила, как скоро я почувствовала облегчение. Я ответила, что вообще-то не очень скоро. Очень долго была ужасная обида, что все с мужьями и счастливы, а мы с сыном – без мужа и без папы.
Мы позвонили Глебу. Он старший алешкин брат и знает, как на него воздействовать. Всё, что он почувствовал, Глеб оформил в легкомысленный, совсем не братский смешок, а потом сказал: попросите Ширван-шаха скатить этот мотоцикл с обрыва.
Ширван-шах большой, и мотоцикл тоже большой, но никаких обрывов около дома нет, а водить мотоцикл он не умеет, и Глеб это знает лучше нас с Олеськой. Просить тех, кто водит, бесполезно – они не станут скатывать с обрыва мотоцикл, который можно продать.
Тогда мы стали воздействовать на самого Алешку, а он очень жизнерадостно сказал, что у него есть тетка Райка, наша родственница, поскольку мы все теперь родственники и переплелись корнями, как деревья, выросшие из пятиэтажного дома в центре Ткуарчала, тетка Райка гадает по руке, а у него на руке написано, что он проживет 96 лет. А другая наша родственница, тетька Тонька, которая тоже гадает по руке и не любит тетку Райку, сказала, что не 96, а 97, по руке она читает лучше. И мы последние дуры, если при таком мощном долголетии боимся мотоцикла, который на самом деле никого не убивал.
Мы с Олеськой даже не знали, что у нас в родне столько ведьм, с которыми мы переплелись корнями.
Алешка сказал, что мотоцикл очень хороший, умный и никого не убивал. Полковник не справился с управлением и разбился. Прикатил мотоцикл и поставил его в затишке около летней кухни, постелил коврик и вечно торчал на нем с промасленными тряпками, голубым раскрытым ящиком, какими-то генераторами, клеммами, аккумуляторами и двумя байкерами, неторжественными без своих клёпаных экзотических одежд. Одного из байкеров зовут Гриша клёпаный, и он какой-то очень душевный, всегда напевает «там, на гоорi», и жалеет Олеську.
Он хочет завести себе кота-мэйкуна «черный мрамор на серебре», и однажды в Сочи мы с ним и с Алешкой пошли на выставку кошек в надежде купить мэйкуна. Никаких особенных кошек там не было, даже мэйкуны были все очень похожи на наших дворовых кошек, за которых не надо платить 40 тысяч, а можно поймать и принести в дом, и кот будет благодарен.
Но там в соседнем зале оказалась еще и выставка бабочек, которые летали среди посетителей, по выражению Гриши и Алешки «как обдолбанные». И действительно обдолбанные. Нам рассказали, как их кормят: на большие подогретые стекла с лампами внизу кладут кружки нарезанных апельсинов, апельсины скисают, в них вырабатывается алкоголь, бабочки пьют пропитанный алкоголем сок, пьянеют и летают медленно, как во сне.
Гриша сфотографировал Олеську с бабочкой, - а они похожи, как сестры. После той выставки у него стойкое убеждение, что Олеська куда-то не туда залетела, и он жалеет ее, как бабочку.
Строго говоря, их брак не понравился и Глебу. Не по основаниям Светланы, которая боится, что Олеська заселится к ней с ребенком, а только потому, что Глеб говорил с самого начала: Олеська  – маленькая. Даже когда в начале весны стала непомерной – осталась маленькой. С обиженным выражением сиротки.

***

Обручальное кольцо Алешка купил только Олесе, а себе на сэкономленные деньги – фашистский шлем, который в случае аварии не спасет, а расколется вместе с головой.
Я спросила, зачем ему шлем, если я точно знаю, что он против фашизма и насилия.
Он ответил: как раз поэтому. Чтобы вы боялись. Потому что вы достали. Когда я в шлеме эсэсовца, в вас будет срабатывать генетическая память, и вы не будете приставать ко мне, чтобы я стал совершенным, а займетесь чем-нибудь конструктивным и самоусовершенствуетесь. Олеська его фразу наверняка не запомнила, ей, впрочем, и не нужно, а я почти сразу побежала ее записывать, потому что такие сложносочиненные фразы забываются очень быстро. Помнишь только их общий смысл.
Он был прав. Генетическая память в нас оказалась сильной. Когда он ходил по двору в фашистской каске, как гестаповец, мы с Олесей к нему не лезли. Кто в здравом уме начнет приставать к гестаповцу и просить его сделать для тебя что-нибудь хорошее? Хотя он очень многое может сделать. Может сделать так, что тебя вообще не станет.
Кстати, к политическим убеждениям фашистский шлем никакого отношения не имеет. Носят их очень весело и как бы в знак того, что мы победили фашизм, поэтому хотим – носим. Не хотим – не носим.
Аленкин муж Саша - очень хороший и справедливый человек, а на лыжах катается только в шлеме. И возвращается в нем домой на электричке.
Шамилю шлем не пошел. Когда он его надел, Алешка сразу сказал: сними. А то ты на выродка похож.
Ширван-шах выглядит в нем как бесстрастный тибетский будда со склонностью к нацизму.
Дядь Валера в нем вспотел, задремал и начал храпеть, а проснувшись, возвел под него брови и философски сказал: да. Вот как.
Зато он сильно не понравился деду Ушанги, который умер только видимой своей частью, а невидимой частью остался жить и сохранил привычку замахиваться палкой. Однажды Алешка в шлеме ковырялся в хромированных железках мотоцикла и вдруг основательно крякнул, встал и почесал поясницу, а Зорик, который живет возле мотоцикла до и после школы, радостно спросил: тебя дедушка побил? Меня тоже побил, когда я вот так сидел.
Некоторое время спустя дух деда еще раз треснул Алешку по спине тенью своего посоха, и мы ему сказали – не сиди в этом месте, как эсэсовец. Это святое место.
Алешка начал оставлять шлем на обеденном столе. Дикие соседские дети с Батуханом приходили его померить – и тырили при каждом удобном случае, мы потом искали их по всему поселку. И вечно в нем оказывались то пять котят, то пасхальные крашенные яйца, то луковки гладиолусов, которые мальчики несли от одной бабушки к другой. И это тоже генная память, потому что обычные шлемы, в которых приезжают байкеры, даже очень дорогие и красивые, такого стойкого и горячего интереса у мальчиков не вызывают.
Один раз, в начале апреля, Алешка оставил его висеть на ручке руля – и той же ночью мотоцикл пропал. Пропал бесшумно, при выключенном двигателе – значит, его вытолкали со двора и толкали по улице до поворота, чтобы мы не услышали его рев и продолжали спать, потому что глушителя на нем нет.
Утром Алешка вошел на пустой коврик в затишке около летней кухни, упер руки в бока и простоял минут сорок, пожимая плечами и заглядывая под большие кусты жасмина и гортензий. Пока он стоял, Шамиль сообразил, что вместе с мотоциклом и шлемом исчезли Анзор и Магеллан, который ночевал в доме, сел в свой УАЗик и уехал.
Мальчиков и мотоцикл нашли в Адзюбже, где у своей бабушки Хатуны живет приятель Анзора, негритенок по имени Астемир, сын Фридона, и в это время был сам Фридон, который сначала поездил на мотоцикле в шлеме, а потом захотел помыть его в реке Кодор, чтобы он стал еще красивее. У нас за такие дела штрафуют. В моем детстве мы ездили в живописные места на речки Курджипс и Белая, чтобы помыть машину, а теперь моем свои машины только в автомойках, а в Абхазии - во дворе из кёрхера, и мальчики всегда воюют за этот кёрхер.
Возвращали мотоцикл очень торжественно. За рулем сидел нарядный мент Спартак в милицейской фуражке, за ним в фуражке и весь в каких-то поясах и рациях мент Адам, а третьим, в фашистском шлеме, ехал Шамиль, которому Алешка сказал: сними. А то ты на выродка похож.
Детей привезли в УАЗике. Анзора, Магеллана и кучу незнакомых детей, из которых два были негритятами, причем одна из негритят была девочка с синими глазами. Фридон сказал, что они так и катались на мотоцикле «кучей», пока он не отбил у них мотоцикл и не загнал в Кодор.
Детей громко поругали и позамахивались на них метлой, но они все были очень счастливы, - во-первых, потому, что успели накататься, а во-вторых – нафотографировались.
Мотоцикл сверкал на солнце. Оба молоденьких милиционера, как только загнали его во двор и перестали быть при исполнении, быстренько сфотографировались на нем по очереди в фашистском шлеме и сели есть.
Соня кормила их вместе с детьми, всем было очень весело, как будто вернулись с праздника, и ругали почему-то только девочку, которая единственная наверняка его не угоняла, а попала в эту компанию случайно и, как сказал Алешка, «с целью покататься».
Если мальчик угоняет мотоцикл и возвращает его неискалеченным, и если он с трех лет умеет водить машину почти без рук отца – он считается очень хорошим мальчиком, славой и доблестью семьи. О нем будут рассказывать с восхищением и произносить тосты. Другое дело – девочка. Девочке полагается сидеть дома и не попадать в компании мальчиков «с целью покататься». Даже таким отчаянным, как Джульетта Фридоновна Джопуа. (Такие ФИО может изобрести только сама жизнь, фантазия которой всегда пышнее и красочнее осторожной фантазии гомо сапиенс, которые имена своим детям стараются давать очень осторожно).
Я спросила ее: Джульетта через два «т»? И все насторожились, потому что всех нервирует моя привычка выяснять точное количество парных согласных букв в их золотых именах. По-моему, они считают ее легким и неопасным для жизни помешательством.
Девочка ответила: зачем два «т»? Хватит один «т». Кому нужно два «т»? Хватит один «т». (У внучки Казака Джульетты имя пишется правильно – с двумя «т»).
Алешка сказал: ты дорассуждаешься, королева мотоцикла. Адам перестал жевать, поднял вверх палец и важно сказал: Алеша! Ты с этим не шути, потому что согласно постановления не помню какого номера негру нельзя сказать – ты негр! Потому что обижяется!
- А я что, сказал ей, что она – негр? Я сказал, что она – королева мотоцикла.
Девочка, которую все утро ругали за мотоцикл, который она не угоняла и не каталась, а только принесла старые ползунки маленького брата, чтобы его помыли, неожиданно расплакалась.
- Видишь? Обижяются! – торжественно повторил Адам.
- Она не за это плачет, - возразил справедливый Магеллан. – Она обижается, что ей не дали померить шапку. Все мерили шапку, а ей сказали: девочка, да! Иди домой! Она за это обижается, что тоже Астемир не разрешил померить шапку. Сказал: Джульета, иди домой.
- Какую шапку? – спросил Алешка, и Магеллан показал прозрачным пальцем. Алешка снял с себя шлем и надел на девочку. Синеглазая негритяночка в фашистком шлеме выглядит еще хуже, чем мы с Олеськой. Совсем противоестественно.

ДЕД
Умер дед Ушанги.
Он не был не старый, а древний как Абхазия. И казалось, как Абхазия – вечный. От него пахло мёдом. У него был горбоносый профиль и длинные княжеские пальцы с очень толстыми костяшками.  Его звали УшАнги, а отчество, кажется, Георгиевич. По отчеству мы его не называли, а просто: дед Ушанги. Хотя помню, что-то такое было, как детская считалка, в которой Георгий родил Ушанги, Ушанги родил Валерия, Валерий родил Шамиля и Ширвани, Шамиль родил Анзора и Давида, а Ширвани нарожал девчонок.
Он всегда сидел под козырьком летней кухни в больших садовых галошах, а летом в кожаных чувячках, которым лет сто, не меньше. От жары они прокисали и от них тонко и пронзительно пахло размякшей кожей, горами и седлом. У него была прямая спина и палка, которой тоже лет сто, не меньше. Палка, собственно, пастушеский посох с рогаткой сверху, на которую пастух, отдыхая, опирается руками, а между рук кладет подбородок. В таком положении отдыхает спина и нет риска, что уснешь, а овцы в это время уйдут за гору. Пчёлы чувствовали запах меда и садились ему на ноги. Он брал пчёлку двумя пальцами и некоторое время монотонно и доброжелательно с ней беседовал, а потом отпускал и тёр пальцы, как будто сыпал соль.
Если ему на колени клали кота – он двумя пальцами тёр кота за ушами, отчего кошачьи брови вместе с глазами уезжали на затылок, и кот мощно мурлыкал, как дизель-генератор. И с котами он разговаривал монотонно и доброжелательно.
Он любил, когда весной прилетали скворцы. Два скворечника висят на грецком орехе около летней кухни, и скворцы у деда над головой очищали их от прошлогоднего мусора, роняя на него высохшие перья и комки спрессованного мусора. На скворцов он кричал, поучая их обустраиваться как можно лучше.
И с людьми он разговаривал. Причем очень лаконично. В последние два года он не говорил по-русски, и для людей у него была одна короткая фраза, которую он произносил всякий раз, как с ним здоровались или шли мимо. Я спросила Шамиля: что дедушка говорит? Тактичный Шамиль ответил: хочет, чтоб ты была здорова. А Зорик однажды перевел честно: он говорит – а ну пошли вон!
Застеснялся и уточнил: он всем это говорит.
Действительно всем. Долгая жизнь научила его, что все новые люди вокруг него - курортники и бездельники с невоспитанными крикливыми детьми, которые рвут зеленые мандаринки с веток, сбивают резиновыми кругами люстры в комнатах, забывают на веревках вылинявшие плавки и полотенца, которые противно хранить и жалко выбросить.
Исключение - Джаван, с которым дед вел длинные беседы, и Джаван иногда возмущался, иногда хихикал, но сидел около него подолгу.
На людей он замахивался палкой, и надо было уметь ходить так, чтобы не треснул.
Длинными фразами он иногда говорил с Шамилем, если ему казалось, что Шамиль что-то делает не так. Особенно когда за летней кухней выстраивали синие высокие бочки, в которых бродят изабелла и хаджич. Дед всегда был оживлен, возил по земле палкой и длинно разговаривал. Шамиль внимательно слушал и делал, как он хочет. Судя по всему, дед хотел добра, потому что вино неизменно получалось вкусным.
Он давно жил в замкнутом узком мире, в котором у него была палка, вставная челюсть в кармане изодранной яркой куртки и походная алюминиевая кружка в другом кармане куртки. Из своего мира он выходил, когда нужно было погладить по голове собаку или кота, отчего глаза у них уезжали на затылок, или сказать по-абхазски «а-ну пошли вон», если явились гости.
Но в гробу он лежал очень значительный. Как вековое дерево из священной рощи. И гроб был красивый, новый, обитый сиреневым атласом. Как крокус на опушке священной рощи.
Когда дед умер, в доме плакали домовые, которых он лет сорок назад привел в большой новый дом.
Замуж за дядь Валеру Соня вышла в старом доме, а новый огромный дом с широкими верандами строился у них на глазах и каждый день становился все больше похож на белый свадебный торт. Когда Соня родила Ширван-шаха, дом, наконец, достроили и вызвали бульдозер, чтобы приехал снес старый дом. Но старый дом был привычный и уютный, и сонина семья жила в нем.
В тот день, когда вызвали бульдозер, все были на работе, только Соня во дворе стирала в тазу белье и в старом доме спал новорожденный Ширван-шах. Бульдозер должен быть приехать через час или через полчаса, и она услышала, как в старом доме заплакало, закричало, зарыдало большое козье стадо. Маленькие козочки и большие козы. И в доме спал Ширван-шах. Соня метнулась в дом, выхватила его из кроватки и побежала на улицу. На улице стояли соседки и слушали, как в доме плачут взрослые козы и маленькие козочки.
А потом пришел дед Ушанги, тогда еще молодой и в памяти, и сказал: домовые плачут. Новый дом хотят перейти. Боятся, что их забудем.
И провел обряд приглашения домового в новый дом: подпер поленьями открытые двери старого и нового дома, поставил на порожках мисочки с вином и от старого дома к новому насыпал дорожку соли.
Потом сказал: батюшки домовые, идите с нами в новом доме жить, мы будем рады.
И отошел в сторонку, а по солевой дорожке из старого дома в новый дом с топотом, блеяньем и плачем прошло невидимое стадо коз и козочек. Прошло – и угомонилось, только в старом доме некоторое время металась и плакала отставшая молодая козочка, которую дед пригласил отдельно.
Дед умер - и я услышала, как мечутся, тоскуют и плачут осиротевшие взрослые козы и маленькие козочки.
Я спросила: где-то овечки заблудились?
А Соня ответила: это домовые с домовятами скучают по нашему бабу.
Бабу по-абхазски дедушка.
Родственники плакали с какой-то азартной радостью, что один из них вознесся.
Искреннее всех горевали домовые.

***
У него были особые отношения с картиной. Картина «Дорога на Рицу» размером с ковер висит в гостинной, и иногда он шел мимо нее к себе наверх, то останавливался, замирал от неожиданности, с видимым удовольствием произносил ваххх, опирался подбородком на свой посох и в пастушеской расслабленно-сторожащей позе разговаривал и хихикал с картиной, как с девкой, разглядывал ее, вспоминал, что картина ему знакома, находил в ней рваную дыру, проверял пальцем и разговаривал с дырой.
Года три назад дыру заделали с изнанки куском дерюжки и по лицевой стороне покрасили зеленой масляной краской как ворота. Не найдя на месте дыры, дед так занервничал, так гонял всех своим посохом, задевая люстру и зеркала, что дерюжку оторвали, как только получили доступ к картине. Дырка от этого стала еще лохматее, трогать ее по ощущениям стало еще приятнее – и дед стал дольше радоваться картине и разглядывать ее, положив подбородок на кулаки в развилке посоха.
Ему всегда приносили кофе. У него была своя кофейная чашка с рифленым ободком и большой чайной розой. Сразу видно, что чашка из советского санатория. Он пил кофе медленными большими глотками с большими перерывами и держал чашку в горсти, как цветок магнолии. Она очень горячая и должна была жечь ему пальцы и ладонь, но, видимо, его руки способны были держать живой огонь.
У него был свой желудевый кофе, который он любил. В сезон созревания желудей мальчики собирают самые красивые желуди, Шамиль мелет их в кофемолке, обжаривает и ссыпает в килограммовую банку с фиолетовой крышкой и круговой надписью «100% Colombian Premium ground coffee». Глеб когда-то привез ее из Лондона и подарил Шамилю.
Желудевый кофе варится как обычный, только в него наливается много молока, и дед пьет его без сахара, а мы с сахаром. Это очень вкусно. Для желудевого кофе у него своя большая белая кружка, которая наводит на мысль не о советском санатории, а о послевоенном времени, когда из таких больших белых кружек желудевый кофе пила вся республика, и с того времени людям понравилось пить желудевый кофе.
И вот у этого деда была одна фантастическая странность, тем более фантастическая, если знать, что он почти не говорил по-русски. В его речи было русское слово Ваня, сразу за которым следлвала абхазская фамилия Тарба, так что русским языком здесь даже не пахло. А слово, которое часто говорил дед и которым он называл все головные уборы и предметы, которые могут сойти за головные уборы (банданы и майки, которые обвязывают вокруг головы на манер банданы) – украинское слово капелюх.
Его он произносил отчетливо и если был в настроении шутить и ему нравился внучек, который подошел к нему в кепаче или капюшоне с заячьими ушами, дед мягко смеялся и говорил «кепелюхи».
Как украинское слово попало в лексикон деда, который никогда не был на Украине и не принимал в своем доме украинских отдыхающих (украинские курортники ездят отдыхать в Крым) – никто из домашних не знает и не может точно сказать. Попало – и попало. Дед всегда говорил капелюх, к этому привыкли и все в доме благодаря деду в хорошем настроении называют шапки капелюхами.
А моя тетя Маруся разгадала. Маруся, хохлушка, пережившая войну в оккупированном Запорожье и никогда ни одну шапку не называвщая капелюхом, почти со стопроцентной уверенностью сказала, что слово капелюх дед принес с фронта, где у него был однополчанин-хохол, который нравился деду, в ироничной украинской манере называл пилотки и каски капелюхами, и дед сохранил слово в речи в память об однополчанине.
А если он не приезжал в гости (никто не помнит, чтобы кто-то из хороших друзей деда приезжал в гости из России (Украины), то он, скорее всего, погиб, и тем более дед постарался сохранить в память о нем слово капелюх – и тем больше поводов у него замахиваться палкой и произносить на родном абхазском «а ну пошли вон!»
***
Когда лет 30 назад умерла сонина свекровь, супруга деда Ушанги, была проблема с гробами. Всех умерших хоронили в гробах, и тем не менее гроб трудно было купить, и когда хоронили бабушку Нино, оборотистый дядь Володя заказал сразу два гроба. Второй – для деда, который был крепким и здоровым, но сильно тосковал по жене и захотел иметь свой гроб, чтобы в случае его смерти не было проблемы, где взять гроб, а сразу положили, расселись вокруг и запричитали, не отвлекаясь на поиски и взятки.
Деду привезли персональный гроб и поставили в сарай. Предусмотрительный дядь Валера, завхоз процветающего санатория, на средства санатория вместе с гробом привез металлическую гробничку-клумбу и памятник со звездой, который в ожидании смерти деда ржавел от сырости, и который дед время от времени красил краденой серой краской с названием молотковая эмаль.
Дед хотел, чтобы на памятнике была цветная металлическая картинка с двумя гвоздиками: одна гвоздика целая, а вторая – со сломанным стеблем.
И художник по имени Шэтэ нарисовал ему картинку на металлической дощечке с четырьмя дырками в углах и торчащими шурупами. Правда, вместо гвоздик он нарисовал тюльпаны, один со сломанным стеблем, и дядь Валера, когда принес картинку домой, заранее договорился со всеми, что все будут восхищаться цветками и говорить: как красиво!
Семья восхищалась, а дед, не обратив внимания, что вместо гвоздик нарисованы тюльпаны, выкрутил из дощечки шурупы и высыпал в стеклянную банку из-под кофе Пеле, а дощечку положил в гроб.

С тех пор, как в сарай поставили пустой гроб, Ширван-шах стал бояться не только ходить в этот сарай, но даже один выходить во двор, хотя был уже большой мальчик, и его страхов никто не понимал. Зато Шамилю гроб в сарае очень понравился. Соседские ребята приходили на него посмотреть и даже приезжали из Дранды, ложились внутрь и делились впечатлениями, какой он просторный, длинный. В связи с гробом придумали игру в прятки, которая не имела смысла, потому что все прятались в гробу, и водящий должен был делать вид, что он тупой, не знает, кого где нужно искать, и некоторое время слонялся вокруг курятника. В гроб набивались по нескольку человек, накрывались крышкой и восхищались акустикой.
Шли годы, дед продолжал жить, крысы выводили зимой в гробу крысят, изгрызли углы, и влезать в него полежать стало противно. И даже Ширван-Шах перестал его бояться.
Когда поселок стали бомбить, и семья быстро-быстро собралась в эвакуацию на новой нарядной Нивке, дед сказал, что без гроба никуда не поедет. Ему резонно ответили, что гроб в Нивку не поместится. Он резонно возразил, что гроб можно поставить на крышу, а внутрь положить мешок кукурузной муки и боченки с вином и чачей.
Дядя Валера закричал: папа, как ты себе это представляешь? Кто въезжает в Россию с собственным гробом? Что о нас подумают? Что мы умирать приэхали?
Дед молча треснул его палкой поперек лба и ушел сидеть возле летней кухни, а Леван с Джаваном, которые уезжали одновременно с семейством деда, посоветовали ему лечь в гроб и въехать в Россию на крыше Нивки.
Дед не вынес насмешек, сел в машину и уехал в эвакуацию без гроба. В пансионат для беженцев. А в оскорбительных, скотских условиях пансионата ушел в свой мир, в котором гордо закрылся от грязного быта и соседей, и как у себя дома под сенью летней кухни, положив подбородок на ручку посоха, целыми днями сидел на дальней скамейке за продуктовым магазинчиком, в который никто не заходил, во-первых потому, что не было денег, во-вторых, потому, что в магазине продавались только мужские ботинки и новогодние игрушки.
Однажды облезлая бездомная кошка с животом как битком набитый чемодан подошла и начала карабкаться на его колени. Видимо, у зверей особое чутье на доброту, если из всех возможных мест она выбрала тощие колени деда. Он поднял ее за загривок - и она начала рожать. Рожала часа четыре и с помощью деда, который пропустил обед, родила шестерых котят. Маленький Шамиль с друзьями принесли деду столовскую еду и покормили его и кошку, которую вместе с шестью котятами тайком от вахтерши пронесли в обувной коробке в комнату, где жили трое взрослых и два мальчика. И соседи им завидовали, потому что рождение котят на коленях деда значило удачу и прибыль.
И действительно, когда вернулись домой, большой дом, летняя кухня и сарай оказались не особенно сожжены, не особенно разрушены и не особенно разграблены. Даже мандариновый сад не нужно было насаживать заново - его просто подлечили.
Кстати, из всего домашнего скарба лучше всего сохранился гроб. Он даже не обгорел, только был очень грязный и сильно изгрызен крысами. Дед про него не вспомнил, и Валера его разрубил и стопил в печи.

***
В пансионате детям сделали загранпаспорта, поздравили родителей с тем, что у их детей есть загранпаспорта, а у родителей нет и никогда не было, помыли, переодели во все новое и чистое и увезли отдыхать в Эйлат.
А спустя некоторое время в пансионат приехали два улыбчивых еврея, собрали родителей на танцплощадке и гостеприимно предложили поискать у себя еврейские корни. Для тех, кто их сможет подтвердить, откроется возможность уехать на ПМЖ в Израиль. К детям.
Для родителей это прозвучало так, что детей им не вернут. Валера тяжело засопел и сказал жене и деду, что мальчиков они больше не увидят.
Когда поорали, повозмущались, передрались и начали расходиться, дед остался сидеть на месте. У него случился инсульт.
Эвакуация может и понравиться, смотря в какие условия попадешь. Но некоторых особо гордых она ломает.
Лечили его в Туапсинской неврологии, симпатичной больничке под большими серебристыми тополями, немножко похожими на абхазские эвкалипты. Как только дед понял, что способен встать и идти, он надел резиновые галоши, спер у соседа жестяную цептеровскую кружку и пешком пошел в Израиль. За внуками.
И детям в Эйлате приветливо и неосторожно предложили поискать у себя еврейские корни, чтобы остаться жить в Израиле. После этого дети собрали все денежки, у кого какие были, купили карту и стали смотреть по карте, как им вернуться домой к родителям. Карта была на иврите, и в ней никто ничего не понял, но все 36 человек целыми днями возили по карте пальцами, советовались и знали примерно направление, в котором им нужно возвращаться.
Детей вернули сытыми, спокойными, одетыми во все дорогое, с рюкзаками новой одежды и плоскими вышитыми подушками, про которые никто не знал, то ли на них молиться, то ли спать, и даже с хорошими манерами. За месяц жизни в Эйлате они разучились разговаривать с нервами и криком, а их манеры стали немножко европейскими. Даже вахтерша перестала шлепать каждого проходящего мимо по непутевой башке, а подзывала к себе и уютно спрашивала: ну, расскажи, как там они живут в Израйле?
И у нее была подушка, про которую руководители сказали, что на ней нужно сидеть. Выходить на улицу, класть на камни, садиться и зырить по сторонам. А родителям сказали, что дети у них неразвитые, ничем не интересуются, не хотят ни играть, ни гулять, ни знакомиться с местными детьми, на автобусные экскурсии их загоняли силой, запирая за ними комнаты, и что все 36 человек склонны были сидеть на полу в игровом зале и о чем-то совещаться c недетским выражением.
Получив назад детей и деда, семья собралась и уехала домой. Дед увез с собой чужую цептеровскую кружку, бархатную подушку с еврейской вязью и тревожное убеждение, что его в любую минуту могут посадить в Нивку и вернуть в пансионат для беженцев.
А дом, между тем, стали восстанавливать. И насолили целую выварку оливок, которые ели с мамалыгой.
Строитель, который залатал дыру в крыше, бросил на чердаке цветную лыжную куртку с яркими полосками и с изодранной подкладкой. Куртка была грязная, и пока Соня размышляла, сшить из нее фартук или отнести на помойку, дед забрал куртку, надел и положил в карман жестяную кружку. И с тех пор сидел в куртке с кружкой, со спокойным сознанием, что морально и физически готов уехать из просторного дома в грязь и свинство.
В третий раз ему повезло, когда курортник положил вставную челюсть в стакан с водой и оставил стакан на столе в беседке. Домашняя дворняжка вылакала воду, опрокинула стакан и гоняла лапами челюсть по дорожке. Это видели Соня и Валера, которые отняли у нее челюсть, убедились, что она сломана, и вернули ее собаке, а два небольших отколовшихся фрагмента Валера затоптал в землю. И видел дед, вблизи от которого собака зарыла челюсть в клумбу.
Когда утром курортник стал искать стакан с зубами, Соня с Валерой вместе с ним ахали, заглядывали под все кусты и удивлялись, куда они могли деться со стола. Соня дополнительно притоптала клумбу около деда.
Курортник уехал домой без челюсти.
Зато дед, который не терпел во рту никаких протезов и даже пломб, постепенно сообразил, что вставная челюсть с нежными беленькими зубами, приятная и гладкая даже с виду, вещь очень хорошая, чтобы ее иметь, нужно долго хлопотать, ездить, ждать и дорого заплатить, а деду она досталась даром, хотя и поврежденная. Он вырыл ее из клумбы, вымыл под краном и положил в кружку. И с тех пор готов был если не морально и нравственно (морально он все-таки упирался), то, во всяком случае, спокойно и с достоинством ждать эвакуации, имея три необходимые для переезда вещи: лыжную куртку, кружку и вставную челюсть.

В последний раз я видела его живым под пекановым орехом. На улице растет большое пекановое дерево, с которого в сентябре и октябре с очень приятным стуком сыплются на дорогу зеленые орехи. Есть их еще нельзя, но они красивые, вроде желудей в тонкой кожуре. Дед всегда приходит постоять под деревом и послушать, как длинные легкие орехи ударяются о землю. Уносит с собой и катает на ладони. Мы собирались уезжать, и я вошла к нему под дерево, постояла и послушала. Он хотел было запротестовать, но, видно, вспомнил, что я каждый май привожу ему георгиевскую ленточку, проворчал что-то примирительное и угостил зеленой мандаринкой, которую вынул из кармана.
У мандаринки был пронзительно кислый вкус. Вкус острого желания жить.

И БУДЕТ ЖИЗНЬ С ЕЁ НАСУЩНЫМ ХЛЕБОМ
Семнадцатого апреля Олеся родила Елисея Алексеевича, почти четырех килограммов весом, а моя сестра Алёнка неделей позже родила такого же большого мальчика и назвала Глеб.
Нам всем нравится имя Алексей, и если бы неделей раньше Олеся не родила Елисея Алексеевича, своего второго сына Алёнка назвала бы Алёшей.
Но раз у нас есть Елисей, которого мы называем, как Лёшку в детстве,  Лёлик, то мы рассудили, что два новых мальчика Алексея, имена которых звучат, как будто их назвали в честь одного Алёшки  – чересчур много для двух семей. Поэтому у нас Глеб.
Елисей Алексеевич и Глеб Александрович.
И значит, жизнь продолжается.
И о ней я напишу после.