Придётся немного подождать

* * *
Смолину не спалось. Узник сидел на нарах, сцепив руки, закованные в браслеты, в замок и в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой. «… День простоять и ночь продержаться…» - он усмехнулся, вспоминая слова брата. Руки сводило судорогой от застоя крови, но Алексей привычно гасил боль, отрешённо думая о чём-то своём. Накануне перед этапом чекисты так перебдели, что даже не удосужились отомкнуть наручники, лишая заключённого возможности самостоятельно сходить в туалет. Он подозревал, что в этом заслуга самого полковника Белова. Теперь, когда ему припирало сходить по нужде, Смолин вынужден был, как последняя замшелая отморозь ждать прихода «смотрящего», который под дулом автомата, в компании с другим вертухаем, отщёлкивал «браслетки» и разрешали посетить «парашу».
«Шахматист, недолго тебе осталось! Отыграюсь, слово даю. Ты пожалеешь, что родился на этот свет, обещаю тебе!»
  Мысли постоянно лезли в голову, мешая отдохнуть и привести в порядок изрядно истрепавшиеся нервы. Завтра его пустят по этапу и привет, Соль-Илецк! Всё, что Смолин знал про закрытую тюрьму «Чёрный дельфин» это было то, что ни одному из «зэков» так и не удалось «соскочить» с зоны. Алексей ненавидел тюрьмы, зоны и прочие следственные изоляторы, опутанные обманчивым ореолом тайн, воспетых в блатном шансоне Михаилом Кругом. Жить по расписанию было для него подобно смерти. Младший много рассказывал ему о жизни в колонии: расчерченное на квадраты звёздное небо, солнечный зайчик на стволе винтовки часового, караульный на вышке, остервенелый лай собак, лязг тюремного замка.
 Смолин содрогнулся, представив какой ад удалось пережить младшему брату в колонии. После того, как заключенный попадал на зону, жизнь разграничивалась на «до и после»: время замирает, как в сказке Льюиса Кэррола, когда на часах всегда файв о клок. Каждый, кто оказывается за колючей проволокой «Чёрного дельфина», куда на утро должны были этапировать Алексея,  автоматически считается  невозвращенцем, живым мертвецом, а становиться покойником он явно не собирался. Его друг по легиону по кличке Зима непременно что-нибудь придумает, один раз у них это уже получилось, он выйдет на свободу,  хотя бы для того, чтобы поставить ненавистному полковнику Белову «шах и мат»,  и найти ту мразь, что посмела подложить «закладку» под сидение его «Мерседеса»…

* * *

- Направо, лицом к стене, стоять!  -  рявкнул крепкий здоровяк, впечатав  Смолина лицом в обшарпанную, покрытой тёмно-зелёной масляной краской стену, едва не сломав тому нос.
 - Налево, теперь пошёл! – бесцеремонно ткнул другой конвойный дулом автомата в спину Алексею. Скрипнув зубами, Смолин, развернувшись, пошёл по тюремному коридору,  отгородившись  стеной ледяного презрения ко всему происходящему. Одному Богу известно, каких трудов ему стоило  не выхватить автомат у конвойного и не уложить всех к чёртовой матери.
Не выспавшийся, в серой арестантской робе, с всклокоченными немытыми волосами, запавшими смоляными глазами, струйкой крови, стекающей из разбитого носа, Алексей мало походил на того стильного парня, умеющего одним своим видом внушать страх и подчинять своей воле. Неизменным оставалось одно – тёмные глаза, горящие холодным непримиримым огнём, да медальное непроницаемого выражение лица человека, чело которого  при рождении судьба отметила особым мрачным поцелуем.

* * *
В шесть утра Алексея Смолина, в окружении пяти конвойных, вывели из здания следственного изолятора №2 УФСИНа «БУТЫРКА» и подвели к автозаку для перевозки заключённых. Увидев два военизированных джипа, стоящие по бокам автозака, Алексей внутренне напрягся - слишком много внимания было привлечено к его персоне. Белов явно перестраховывался, бросив все силы на этапирование особо опасного преступника, и теперь план его побега, ещё  пять минут назад казавшийся таким реальным и осуществимым, лететь коту под хвост. Больше в этот день кроме него на этапе никого не было, и в душу Алексея закрались самые скверные подозрения.
 Военный джип, возглавивший колонну, двинулся вперёд, следом, соблюдая дистанцию,  тронулся с места автозак, а следом, с равным интервалом, замыкал шествие другой джип, нашпигованный бойцами из спецподразделения.  В голове ворочался шуруп, словно рука садиста медленно и планомерно вкручивала его, причиняя арестанту неимоверную боль. В автозак  вместе с ним загрузились все пятеро конвойных. Крепкие молодые парни – гора железных мускулов, бычьи шеи, свирепый взгляд.
«Суки, завалил бы всех! - злобно подумал Алексей, глядя прямо перед собой, в который раз укорив себя за свой мальчишеский поступок: шахматная партия, затеянная  для услады собственного эго, не только стала причиной ареста Алексея, сломав ему судьбу, исковеркала её Павлу, Круглому,  но и унесла жизни  близких ему людей, Вероники, Гарика. В ночных видениях он раз за разом возвращался в тот вечер, где в дурманном полузабытье высаживал обойму в грудь ненавистного полковника, являющегося причиной всех его несчастий. В глубине души Алексей понимал всю абсурдность собственных суждений, выказывая согласие с тем, что это именно он виноват в аду, на который он обрек не только себя, но и преданных ему людей, но сделать с испепеляющей его ненавистью к Белову, был не в силах.
« Жаль я не прикончил тебя тогда сразу, шахматист! Партия не закончилась, ничья меня не устраивает, это лишь временное  отступление! Жизнь это игра, Белов, а перевес в развитии  ненадолго! Пат не для меня. Мой ход будет последним, рокировка, угроза, шах и мат! Молись, сука, я ещё приду!»
Мозг его заработал с чёткостью ЭВМ. О том, чтобы соскочить с этапа не могло быть и речи.  Белов постарался на славу – Смолина охраняли с огромной перестраховкой,  вон какой кортеж из военных джипов выстроили. Устроить побег,  когда его будут перевозить в столыпинском вагоне, в свете последних событий тоже представлялось маловероятным, но допустить, чтобы он доехал до Соль-Илецка и сталзэком, этого Смолин допустить не мог.…
Просчитывая комбинации побега,  он просчитался в самом главном – вновь недооценил Белова, и теперь шанс вырваться на свободу без помощи извне призрачен, если не равен нулю. Алексей мысленно простонал, вспоминая ясные, небесной чистоты, глаза сына:
«Папа, ты хороший!» - вспомнил он и лёд, сковавший сердца Алексея, треснул – он выберется на свободу, только за тем, чтобы у Пашки был отец, чего бы ему это не стоило!

* * *
Дорога до вокзала заняла минут пятьдесят. Увидев знаменитые столыпинские вагоны для перевозки заключенных, сердце Алексея застучало в утроенном ритме: спецвагон, камера 3,4 квадрата, до отказа забитое урками купе, грязь, духота, тряска в провонявшем потом, страхом, отчаяньем и ненавистью вагоне, после чего прощайте мечты о свободе…
Пока ситуация  «на доске» была в пользу Белова - Смолина перевозили как царя, в одиночном купе, в сопровождении  пяти конвойных. Со стороны ни дать ни взять император и его свита: прямая спина, холодный и расчетливый взгляд высокомерного любимца фортуны,  а рядом -  чернь, вассалы, послушные воле господина. Один из конвойных, с бегающими, маленькими как у крысы, глазами, не сводил со Смолина пристального взгляда, и Алексей поднял на него тяжёлый взор, сумрачно горевший в оправе чёрных длинных ресниц.
- Б*ть как душно! – выругался конвойный, с бусинками на изрытом оспой лице, смачно сплюнув себе под ноги, - Ненавижу весну, зима другое дело! – добавил он, ни к селу, ни к городу.  – В этот сезон я подготовил дом к ЗИМЕ основательно!
Парни переглянулись между собой, один даже повертел пальцем у виска.
- Ты что, Колян, не выспался? Чем тебе весна не угодила?
- Бл*ская слякоть, грёбанное солнце, птицы расчирикались, а мы тут, мразь всякую перевозим,  короче, ЗИМА – не повод для депрессии!
Конвойные усмехнулись, явно не разделяя точку зрения товарища. Смолин же напрягся, уловив двойственный смысл  дважды оброненной фразы. Этот обглоданный оспой конвойный явно что-то пытается передать ему, и если он не сошёл с ума, то Зима это ни кто иной, как Дмитрий Зимовский, друг по легиону и единственный оставшийся на воле человек, кто реально мог помочь ему выбраться на волю. Алексей нахмурился, припоминая их последнюю встречу. «Зима тогда говорил, что на первое время осядет в Украине,  потом перебазируется в Москву.
«Есть одно дело, сведу счёты и приеду в столицу! А там найду тебя, Лёха!» - отчётливо прозвучали в голове слова Дмитрия. Значит, Зима вернулся в Москву, и нашёл способ для передачи устной «малявы» старому другу, которому обязан жизнью.
Алексей, приподняв одну бровь, скользнул незаинтересованным взглядом по связному.
«Без помощи Зимы мне не соскочить. Единственный выход из «Чёрного дельфина» - в позе трупа. Зима, вот кто организует мою собственную смерть!  Алексей Смолин навсегда останется в стенах «Дельфина».
«Придётся немного подождать!» - Алексей прикрыл глаза и задумался.

* * *
Первые часы, проведённые за колючей проволокой в «Чёрном дельфине»  показались  Смолину сплошным непрекращающимся кошмаром. Любой, даже самый чёрный день в его жизни даже на сотую долю не мог сравниться с тем ужасом, который свалился на его голову. После  утомительной дороги в Оренбургскую область, Смолина бесцеремонно выволокли из вагона на улицу, а затем снова запихали в автозак в компании  с остальными арестантами, приговорёнными  к пожизненному заключению. Дорога до зоны не заняла много времени, так что когда  автозак въехал на территорию  славившегося суровыми условиями,  «Чёрного дельфина», Алексея вновь вытряхнули на улицу, моментально надев  повязку на глаза, и повели  по мрачной территории к своим камерам под остервенелый лай сторожевых собак.
Смолин, скрежеща зубами от злости, как последний висельник сквозь строй охранников и рвущихся с поводка псов, шёл на свой пожизненный эшафот, не смея не только сделать глоток свежего воздуха, но и обозреть территорию «Чёрного дельфина». Мыслей не было, лишь тупая как заноза месть с методичностью отбойного молотка стучала у него в висках: «Я прикончу тебя, шахматист, дай только оказаться на свободе! Слово даю!».