Дневник Марии Смирновой 1918 г

Посвящается Анне Франк


5 марта 1918 г.
Меня зовут Мария Смирнова. Я потомственная дворянка, мне 11 лет. И еще я дочь офицера царской армии Смирнова Александра Игоревича, служащего в должности штабс-капитана. Сегодня решила начать писать дневник, ибо события, проистекающие в Москве в последнее время все интереснее и интереснее. Ведь мы живем в прекрасную эпоху начало построения общества социальной справедливости.

15 марта 1918 г.
Сегодня наша повариха Капитолина Анатольевна сбежала вместе с горничной к матросам с Балтики. Они сказали, что не в силах выносить гнет со стороны буржуазии и дворянства. Сбежали потому, что мои родители на их предложение уплотниться ответили решительным отказом. Но они грозно пообещали вернуться, напоследок хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась.
Готовить ужин пришлось самим не долго, ибо из еды была только гнилая картошка и тухлые куриные яйца. Сегодня я первый раз в жизни мыла посуду. Все таки от прислуги решительно есть толк!
Папа за ужином читал нам вслух газету «Новое время». Ситуация получалась для России унылая – кругом забастовки. Маме неприятно было слушать его чтение. Но она из вежливости не перебивала и слегка морщилась от обилия не русских фамилий в новом советском правительстве. Н что папа иронично сказал, что и до 17 года в России людей у власти с русскими фамилиями было по минимуму.
- Вот так вот Машутка – сказал он мне – раньше немчура кровь нашу пила, а теперь жидовня из всех щелей поперла.
Ну я раньше видела на улице жидовню. Это были люди в основном в пенсне и тихие как мышки. Но сейчас они чего-то поперли  изо всех щелей.

1 апреля. 1918 г.
Весь день болтались по центру Москвы в попытках обменять что ни будь ненужное на что ни будь съестное. Гимназии все позакрывали - обилие свободного времени. Настроение толпы разное. Одни разъезжают под красными флагами на грузовиках по своим делам и радостно поют интернационал. Другие исхудавшие с серыми лицами ходят по улицам стараясь не смотреть друг другу в глаза и озираясь по сторонам в поисках наживы.
Мой папа уже давно не ходит в военной шинели. Так как матросня и солдатня из безродных еще год назад за ношение офицерской формы убивала на месте. Такое ощущение, что мы попали из белокаменной в крысиное царство как в той сказке.

15 апреля 1918 г.
Сегодня утром нас разбудил стук в дверь. Мы открывать по началу не хотели, но стук усиливался.  Раздались громкие наглые уверенные в себе вопли из за двери:
 - Открывайте вашу мать буржуйское отродье! Или откроем огонь!
Мы открыли на пороге стояли пьяные матросы в кожанках и с маузерами в руке. За ними с чемоданами в руках наши повариха и горничная. Они тоже были малость навеселе. Их можно понять – старые девы 30-ти лет наконец то нашли свое счастье.
Один из матросов друг поварихи сказал нам, что наше время истекло, что нас всего 3 человека на 5 комнат и время уплотниться, ибо социалистическая революция за полное равноправие.
- Ладно, сволочи, заходите. – сказал мой папа, - придется уступить требованиям трудящихся.
В то время в апреле еще красного террора не было и быдло чувствовало себя перед преступлениями неуверенно. Напивалось иногда для храбрости.

22 апреля 1918 г.
Сегодня мы пошли на красную площадь поглядеть на товарища Бланка. День был прекрасный солнечный. Наконец-то наступила теплая погода! У Бланка был день рождения и он решил выступить на броневике. Народу на площади было тьма тьмущая. Все кричали радостно и махали красными тряпочками.
Когда мы пробились к броневику я увидела ужасное зрелище – маленький мужик в кепке грозил куда то своим кулачонком. А речь его была ужасно картавой. Не просто классическое грассирование, а полная омерзительная для уха картавость. Его выступление сопровождалось овациями так часто, что не было разобрать ни одного слова. Публике было все равно что он говорит, самое главное было просто вовремя орать.
Отец был в шоке, да и мы с мамой тоже. Это было странно, что из толпы на него не  орали:
-Вон убирайся пошлый карлик!
Но нет все молчали. Общество вполне устраивало, что ими будет править недомерок. Даже я ребенок видела это несоответствие законам природы – гигантская Россия под пятой гремлина.
Домой мы вернулись голодные и в подавленном настроении.

1 мая 1918 г.
Первое мая. Нас разбудило пение интернационала под окнами на Тверской. Особенно сильно старался толстый трубач, он не попадал в ноты, но радостные вопли толпы пьяных солдат, рабочих и матросов заглушали музыку и все всё же пытались идти в ногу. За оркестром шли люди с портретами Ленина и Троцкого.
К нам в гости заходил бывший полковник Н. Они с папой долго что то обсуждали на кухне и сошлись на мнении что большевики долго не продержаться. От силы еще пол года.
Из окна нашей квартиры на Тверской мне открыт целый мир. На улицу гулять не пускают, ибо стреляют теперь не только по ночам, но даже и днем. Еды нет но навалом семечек. Их едят все – бывшие курсистки, солдаты, матросы, интеллигенция. Буквально все улицы покрыты белой шелухой. Дворники явно не справляются с этой бедой.
Каким-то образом исчезают уже даже кошки. Надеюсь, хотя бы крыс не съедят.

15 мая 1918 г.
Моя подруга Светлана Ларионова заходила сегодня попрощаться. Света живет по соседству, мы с ней давно дружим. Она старше меня на пару лет. Ее родители уезжают в Екатеринодар, где по слухам организовывается какое-то движение против Совдепии. Все наши ненавидят большевиков и называют их почему-то Совдепами. Революция обогатила наш язык разными словами и «совдепия» одно из них.
Света сказала мне, что будет писать о своей жизни на юге. Почту вроде бы пока еще не упразднили. На прощанье мы обнялись и разрыдались как маленькие.
Дома стало неуютно. Особенно чувство неуюта обострилось после того как партийный друг нашей горничной матрос Василий стал специально мочиться мимо унитаза. Очевидно, крестьяне проявив свою природную смекалку придумали очередной способ выжить нас из дома.
Что же касается Капитолины, то она повязала себе на голову красный платок – символ революции и ходила по квартире с гордо задратым носом снуя туда сюда.

1 июня 1918 г.
Приходили чекисты с обыском. Обыскивали только комнаты родителей и мою. Апартаменты новоявленных пролетариев не трогали, что навело меня на некоторые соображения. Одеты были по последней моде все в коротких кожаных куртках. За поясом у главного огромный маузер. У отца конфисковали наградное оружие и обязали явиться на допрос в местный отдел ВЧК по поводу выяснения его отношения к контрреволюционным организациям.
Во время обыска в качестве понятого присутствовал и матрос Василий. Его гнусная похабная физиономия старалась не излучать при нас радость от происходящего. Но было видно, что в глубине своей собачей души он светился от счастья. Это было видно по его маслянистым от ежедневной выпивки глазам. Капитолина тоже держалась подрячком и строила глазки главному чекисту – здоровенному под два метра роста детине в кожаном коричневом пальто. Детина, почему по-русски говорила с сильным заграничным акцентом, хотя было видно что это не иностранец. Папа мне потом обяъснил что это латыш, сиреч чухонец.
Дак вот вы какие северные олени подумала я тогда. После того как чекисты ушли мы не досчитались пары серебряных вилок.

23 июня 1918 г.
Несмотря на то что с утра лил дождь мы решили в этот день святой троицы сходить в храм Христа спасителя. Город выглядел просто ужасно. Дома посерели от влаги. Люди, обыватели многие из них выглядели измождено, некоторые еле держались на ногах. Улицы были полны неубранного мусора.
Мы поставили свечки в храме за спасение России. Лично мне молиться не хотелось. Я только делала вид что молюсь, на самом деле мыслями я была очень далеко в своем придуманном мире. Глядя на то скотство, что происходило в Москве в те годы хотелось думать о чем то прекрасном, и я представляла себя где-то там где тепло на юге со своей Светкой. Там мы купались на море и ели досыта.
По выходу из церкви к нам подошла нищенка и стала клянчить на пропитание. Она нам что то бормотала про то как ей было видение, дескать, большевики скоро убьют царя, и Россию ждет верная погибель. Но я спасусь, если отдам ей все свои деньги. Я ей не поверила и денег не отдала.

10 июля 1918 г.
Во дворе нашего дома стало негде гулять. Семьи рабочих и крестьян стройными рядами потянулись в квартиры буржуев, то есть таких же как наша семья. Многие попривозили своих жен и детей и теперь все лифты в нашем доме описаны. Наверное, таким образом новое пополнение из низших слоев общества пытается самоутвердиться на оккупированной территории. Гадят в лифтах и на лестницах в основном крестьянские дети. Дети же рабочих и коммунистов ведут себя менее дико.
Раньше во дворе нашего дома было скучно гулять. Теперь же помимо салочек появилась новая забава – расстрел кошек камнями. Играть очень просто – ловиться кошка, потом ей связывают лапы, потом с торжественным видом зачитывают приговор и «расстреливают» за контрреволюционную деятельность. Моя мама была в шоке от услышанного и строго настрого запретила играть с крестьянским отродьем. Но я не собираюсь сидеть сиднем все время в четырех стенах, так и вся жизнь пройдет.

18 июля 1918 г.
Все шепчутся по углам, что, якобы большевики расстреляли царя. Папа сказал, что он был плохой руководитель и заслужил такую смерть. А мама сказала, что он был хороший человек. Кому верить? Что есть хорошо, а что есть плохо в этом суетном мире?
При царе в продаже были конфеты, эскимо, а при большевиках все исчезло куда то. Само собой царь лучше банды крестьян полудурков, которые не умеют вести дела. Наша жизнь при большевиках значительно ухудшилась, да и не только наша. Мои родители распродали уже все драгоценности, включая обручальные кольца, чтобы прокормиться.
Мама теперь вышивает из старых обрезков ткани всякую дребедень вроде платочков. А папа торгует махоркой и газетами на углу Тверской – Ямской. При старом режиме такого не было.

3 августа 1918 г.
Получила письмо от Светки.
«Дорогая Марина!
Очень надеюсь, что прочитаешь мое письмо. Я по тебе сильно скучаю. В Екатеринодаре мы похоже на долго. Здесь теперь более безопасно. Мой папа служит в добровольческом корпусе русской армии в чине подполковника, так что устроены мы вполне сносно. Читаем в газетах про всякие ужасы, что творятся в Москве и Петрограде. Надеюсь. Что ты еще жива.
Противно писать, но мы здесь слава богу устроены лучше – еды завались, ешь от пуза.
Ты не поверишь, я кажется, влюбилась. На днях командование Дроздовской дивизии, что сейчас квартирует в Е.,  разрешило устроить своим юнкерам бал и пригласили нас медсестер госпиталя. Там на балу мне строил глазки юнкер Драгомиров Владимир. Племянник того самого Драгомирова ну генерала. Ну я ничего не обещала, однако он клялся в любви до гроба к концу бала. Верить ему или нет?»
Вот это жизнь! Вот повезло! Настоящий военный. А ей соплячке всего 15. Ничего когда мне будет 15 в меня будет влюблен не какой не будь сопляк а настоящий штабс-капитан! Выпендривается еще! Верить ему или нет? Ах ах ах.

25 августа 1918 г.

В камере Бутырской тюрьмы полным полно народу – старый профессор, приват –доцент, несколько военных разных чинов, уголовники, участники заговора «Локкарта» и мы. Нам сказали, что было совершено злодейское покушение на В.И. Ленина и мы заложники. На допросы вызывают только папу. Мы с мамой жмемся в углу. Еды дают пол фунта хлеба в день и кипяток на человека.
Из соседних камер слышаться дикие вопли, плачь заключенных. Основной караул состоит из латышей и грузин. К нам обращаются «товарищ заложник (ца) красного террора».
По вечерам из каждой камеры выводят по нескольку человек и примерно через 15 минут во дворе раздается залп из винтовок.


Рецензии
Очень похоже на правду.
Понравился рассказ.

Павел Пронин   18.08.2013 21:15     Заявить о нарушении