people

Холодны, расчётливы, умны…
Вы так напоминаете машину, свинченную из острых шестерёнок и ледяной стали. Вашим действиям свойственна отточенная механичность и горькое, несколько обидное пренебрежение. Какая безупречная игра, браво! Увы — это лишь первое впечатление неопытного и наивного ребёнка. Игра неидеальна и выдаёт Вас с проржавевшим металлом, на котором коррозия прогрызла рваные дыры…

Усталость. Хроническое недомогание овладело Вами столь давно, что Вы не помните, когда в последний раз искренняя, по-детски беззаботная улыбка касалась ваших тонких губ. Бледные, посиневшие от непрекращающейся работы пальцы скользят по пыльным клавишам, пятная поле сообщения чёрными, как одеяние вечной Вашей спутницы — депрессии, - буквами. Всё чаще это кажется бессмысленным, но отказ от этого можно приравнять к маленькой смерти. Ведь в этих пиксилизированных излияниях мысли Вы находите сомнительное утешение.

Разочарование. Несмываемыми пятнами машинного масла въелось оно в Ваше сердце. Одно из них посажено чьим-то губительным безразличием; другое — человеческим эгоизмом; третье, вероятно, предательством того, кому Вы так глупо поверили свою душу… С каждым годом клякс становилось всё больше, и теперь за слоем загустевшей черни Вы не можете разглядеть собственного, всё ещё живого сердца. Вы с отвращением смотрите на тёмный, скукоженный комок, и Вам уже кажется, что он — это Вы. Вы примеряете на себя все человеческие пороки, отчего впадаете в тихое, беспомощное отчаяние, заполняющие каждую клеточку Вашего тела…

В такие минуты мне хочется снять очки с Ваших серых, уставших глаз и, туго обвязав их чёрной, не пропускающей света материей, взять Вашу руку и бежать… Бежать, не разбирая дороги, ведь моё сердце, облепленное вязкой грязью терзаний, тоже давно ослепло. Но путь наш недолог — внезапный обрыв прерывает его. Короткое падение и резкая, пронзительная боль. Всё это так мгновенно, мимолётно, что Вы не успеваете испугаться, потому как не успеваете осознать тот факт, что…

Сейчас это неважно. Снимаю повязку с Ваших глаз. Теперь всё видно, и вместе с тем — ничего. Вы недоумённо озираетесь по сторонам, понимая — сторон у белого пространства быть не может. Или это чей-то навязчивый стереотип? Подаю Вам палитру и толстую, беличью кисть и говорю просто: «Рисуйте». Вы ошеломлённо всматриваетесь в ослепительно белую пустоту, затем — неуверенный мазок кистью, за ним другой, третий… С каждым разом движения Ваших рук становятся всё решительнее и размашистее. Я тоже не отстаю, оживляя девственно чистый холст причудливыми образами. Наши линии сходятся в чудную композицию, являя собой нечто совершенно новое — известное только нам измерение. Оно идеально. Оно дышит нашими безумными идеями и несбывшимися мечтами. Оно — прекрасно. И больше слов не надо.

Почему мне кажется, что Вы сейчас всё же читаете это неотправленное сообщение? Потому что знаю совершенно точно — Вы не смогли пройти мимо.
Однако не подумайте, что вышеизложенные мысли появились от сентиментальной глупости. Моё сердце из стали, не забывайте. Я лишь заметил, что мы с Вами похожи. В Ваших грёзах я вижу свои мечтанья, в Ваших глазах — свои страданья, в Ваших мыслях — свои пороки.

А это значит — я практически Вас ненавижу.