Серая и одноликая

«Посей утром семя твое, и вечером не давай отдыха
руке твоей, потому что ты не знаешь, то или
другое будет удачнее, или то и другое равно
хорошо будет».             Экклезиаст.

Как ошибаются люди, считающие себя знатоками душ человеческих, если они имеют дело с теми, кто еще не прошел процесса формирования тела, но кто давно прошел все стадии созревания своей души. Не учитывали наши преподаватели, что мы, учащиеся одного класса, незначительно отличающиеся друг от друга по возрасту, резко отличаемся своим отношением к жизни.
Даже два близких по крови человека, находящиеся в одних и тех же условиях, отличаются друг от друга по душевному восприятию одних и те же событий, ибо Бог каждому дал то, что только тому и присуще. Моих товарищей по учебе можно было разбить на две большие группы: бывшие на оккупированной территории и вернувшиеся из районов страны, где о немцах имели представление по сообщениям радио и из газет. Первые не проявляли никакого интереса к оружию и взрывчатым веществам, вторых захватывал повышенный интерес к ним.
Так, Леня Савранский, отец которого возглавил Керченскую фабрику индпошива, умирал от гордости, обладая немецким «Люггером». Он тайком от отца демонстрировал его друзьям, любовно поглаживая тяжелую его рукоять. Мне кажется, что его ожидал в перспективе печальный конец. Положение дел спасла милиция, предупредив о необходимости сдать все виды оружия в трехдневный срок. Уж и не знаю, как, но на Ленина, 8 знали все, чем обладала пацанва. Похоже, сеть осведомителей работала исправно. Была категория и тех, кто все свое время посещал поискам оружия.
Один из них сидел неподалеку от меня. Фамилия его была Пугачев. Я открыто опасался его, зная, что в потайных карманах его пальто можно обнаружить любой конструкции взрыватель. Вскоре его страсть стала известна не только товарищам по классу, но и педагогическому коллективу. Его стали обыскивать при входе в школу. С ним разговаривали, его убеждали. Ничего не помогало. Он шел сознательно навстречу судьбе. И она настигла его через три месяца после того, как мы сели за парты. Произошло это во дворе школы, на одной из перемен. В результате взрыва чего-то, так и не установленного, он потерял правый глаз и кисть правой руки. Лицо оказалось деформированным от множества небольших, но глубоких ран. По несчастью, у него позднее возникло симпатическое воспаление левого глаза, и пятнадцатилетний мальчишка полностью ослеп. Школа Пугачева больше не видела.
Меня никакое оружие не привлекало, я его вдоволь насмотрелся за годы войны...  Перенесшие оккупацию тоже различались по тому, что кому выпало на долю. Были те, кто войну провел только в деревне, где наезд немцев был большой редкостью, а всеми делами ведал сельский староста.
Я относился к той части школьного товарищества, которая более других хлебнула ужасов войны. В этот период я дружил с товарищем, на четыре года старше меня. Саша Зборовский проживал с матерью. Отец жил в Ленинграде, был сотрудником института языковедения имени академика Мара. Саше пришлось пройти нелегкий путь. На работу в Германию он прибыл в товарном вагоне, куда его после облавы бросили русские полицаи. Саша не любил вспоминать о том времени. Дружба между нами стала толчком моей любви к математике. Я же, в свою очередь, пристрастил его к отечественной и зарубежной истории. Дружба наша прервалась в средине девятого класса, когда отец забрал Сашу в Ленинград. Потом, через много лет, мы встретились. Оказывается, Саша окончил Ленинградский кораблестроительный институт, но пришлось строить не корабли, а энергетические установки для борющегося с американцами Вьетнама.
Я с трудом сходился с одногодками, мне было скучно с ними, они подавляли меня своей ограниченностью, хотя от природы многие из них были одаренными людьми. Просто они не знали о своих талантах. Многим из них я завидовал. Например, завидовал абсолютно пустому Агапову. Его умению налаживать контакты с девушками, его умению отлично, я бы даже сказал, талантливо танцевать. Завидовал тем, кто умеет рисовать! У нас было двое таких: Бычков и Пироженко. Ни тот, ни другой художниками не стали. Ваню Пантелеймонова можно было представить кем угодно, но только не военным. А он стал заведующим отделом генштаба вооруженных сил Союза. Леха Картушинский, страшно заикающийся, стесняющийся своего дефекта, собирался стать аграрием, а стал заместителем Пеньковского, того самого, который был расстрелян за шпионаж и передачу секретной информации ЦРУ. Мне никто не завидовал. Я учился, увлекаясь только математикой и шахматами. Но играл в шахматы не с учащимися  нашего класса, а ребятами из вечерней школы – Геной Томом и Марком Мурашковским. За мной закрепилась кличка «Монах». Я не любил подвижных, грубых игр, хотя занимался плаванием и выжимал тяжелую металлическую болванку в 24 килограмма. Что поделать, если гантелей у меня не было!
Сдается мне, что наши преподаватели так и не смогли предугадать судьбу каждого из нас, неправильно оценивая наши способности. И все же большинству из них я благодарен хотя бы потому, что я из-за их скудно выдаваемой информации, вынужден был приучиться к самостоятельной работе с книгой, что мне здорово помогало потом при изучении медицинских предметов, да и вообще в жизни.