Зигзаг

              "Папа! Мама! отрубите мне голову, я больше не могу терпеть эту боль!!!…"
Я вскрикнул и проснулся весь в клейком поту. Господи, опять этот сон не дает мне покоя. Прошло уже почти полгода с тех пор, как  мы с женой похоронили нашу пятилетнюю дочку. Адские боли, разрывавшие ее мозг, были следствием злокачественной опухоли. То, что происходило тогда, я помню временами  ярко, временами смутно. Мы с моей супругой (бывшей) дежурили в нейрохирургическом отделении днями и ночами. "Папочка, мамочка, отру… мне голову… как больно!" Врачи делали все, что могли, лекарства  не помогали. Снимки энцефалограмм показывали, что метастазы полностью разрушили ее мозг. "Господи! - рыдала моя супруга. - Почему она так страдает?!" У меня уже не было сил плакать, я находился в каком-то трансе. " Тише! Она уснула… Сбегай в магазин и купи ей чего-нибудь попить. " В магазине я купил две бутылки нарзана и поспешил в клинику. Из центрального корпуса нейрохирургии, бледная как туман, вышла моя жена. Губы ее произнесли: "Все. Все. Она скончалась." Бутылки с нарзаном выскользнули у меня из рук и словно бомбы взорвались, ударившись о каменные ступени, ведущие в отделение. "Тело нашей девочки только что увезли в морг, - произнесла супруга. - Все. С меня довольно. Пойдешь в отделение морга сам." Она махнула рукой и, покачиваясь, двинулась к выходу из клинического городка. Однако пойти в морг за телом  дочери я смог только на следующий день.
Когда я вошел в морг, в ноздри мне ударил запах формалина и сырости. Двое сторожей выпивали, травили анекдоты. На одном из секционных столов лежало тело моей дочери; черепная коробка была распилена, темно-серый мозг, будто желе, почти вывалился из нее. Рядом на столе лежала никелированная патологоанатомическая пила. Все задрожало в моих глазах и, схватившись за горло, я рухнул на пол… Что было потом? Меня в параноидальном состоянии отвезли в психушку. Единственным, что я помнил перед тем как меня увозили, были какие-то белые халаты, пятна, похожие на кровь, и звон пилы, которую выбили у меня из рук.
Я пролежал в психиатрической клинике пять с половиной месяцев. Вначале меня пичкали нейролептиками, затем антидепрессантами, под конец применяли атропиновые шоки (весьма неприятная вещь). Порой со мной беседовали врачи.
 Мне было настолько плохо, что я едва отвечал на задаваемые врачами вопросы. "Как вы себя чувствуете?" "Нор-маль-но." "Вы помните, что с вами произошло?" "Нет." "Вам снятся кошмары?" "Да, конечно." У меня перед глазами все время стояла распиленная голова моей девочки. "Вы помните, что одному из санитаров морга вы сломали нос?" "Допускаю такую возможность." "Ну, хорошо, ступайте. Скоро состоится консилиум, и вас выпишут." После консилиума меня стали готовить к выписке. Мне поставили параноидальную форму шизофрении и дали «вторую группу». Одно было неплохо: кошмарные сны, связанные с моей дочерью, перестали меня мучить. Но сны,  которые овладевали моим сознанием, были пугающими и яркими: рушащиеся здания каких-то древних городов; мертвые тела людей,  которые плавали в синем воздухе; проносящиеся по небу рваные тучи; плачущие кровавыми ливнями  вершины гигантских гор, на которые я карабкался и постоянно падал в бездонные пропасти; зеркальные дворцы -ослепительные, острые, переливающиеся в лунном свете самыми невероятными красками.
Перед выпиской лечащий врач вручил мне короткую записку от моей жены. Супруга писала: «Прошу извинить меня, но после того, что произошло, мы больше не можем быть вместе. Прости.  Но я уже давно живу с другим. Он очень  хороший и милый человек. Если я буду тебе необходима, вот номер моего телефона: 26-73-25.» Выходя из больницы, я почувствовал, что теряю над собой контроль. Волна ненависти захлестнула меня. Сука! Подлая сука!
Уважаемый читатель! Настала очередь вернуться к тому, с чего я начал. Кошмарный сон заставил меня вскочить с постели. Это началось опять! Моя девочка приснилась мне снова. О Боже! Я действительно серьезно болен...
Игнорируя предостережения медиков, я налил себе полстакана коньяка, выпил. В ту же секунду в дверь резко позвонили. Я вздрогнул... Странно. С тех пор как я снял эту убогую квартирку, меня еще никто не навещал. Ни разу. Я отворил дверь, в лицо мне ударил студеный ветер зимы. За дверью никого не было… Я  оглядел снег возле входа:  пушистый снег был девственен, какие-либо  следы отсутствовали. У моих дверей лежал почтовый конверт, на котором был каллиграфически выведен мой адрес. Черным карандашом. Адрес отправителя на конверте отсутствовал. Кстати, у меня самого был блестящий почерк. Но все-таки: что бы это значило? Я положил на письменный стол конверт и вскрыл его. О Господи... кроме белого листка бумаги и еще чего-то темного, я ничего там не обнаружил. Я вынул из ящика письменного стола лупу,  подошел к окну и принялся рассматривать черный зигзаг на белом бумажном листе. Сердце мое провалилось в пятки, когда я увидел в увеличительном стекле волос, приклеенный к бумаге запекшейся кровью. Не отдавая себе отчета, я провел по нему пальцем, смоченным слюной. Яркая вспышка помутила мое сознание: окровавленный волос оказался светлым, как у моей… Я подбежал к початой бутылке и из горлышка допил ее до дна. Затем проглотил пол-упаковки родедорма и рухнул в постель.
Прежде чем вырубиться, я прочитал "Отче Наш"… Потом я увидел сон… Мне почему-то казалось, что могилку моей дочери кто-то разрыл... И этот кто-то присылает мне конверты с ее волосами. Чтобы убедиться в правильности моих предположений, я отправился на кладбище: долго бродил среди памятников и, наконец, отыскал могилу дочери. Все оставалось на своих местах -даже белый пушистый снег, покрывающий холмик, не был потревожен. И вдруг я почувствовал, что сзади на меня кто-то смотрит. Я резко повернул голову: в нескольких метрах стояла темная высокая фигура. Я не мог рассмотреть в подробностях ее лица. Только огромные блеклые глаза отчетливо выделялись на сером фоне…
Я проспал почти сутки, часы показывали семь вечера. Покачиваясь, я поднялся с кровати, снова сел за стол, привел в порядок свои бумаги, поставил в стаканчик несколько черных, остро  заточенных карандашей.  Нечаянно столкнул со стола ножницы. Когда я потянулся за ними, то почувствовал в руке ноющую боль. Снова раздался резкий звонок… Чуть не поскользнувшись на влажной тряпке, которая служила для протирания мебели, я бросился открывать. Под ногами лежал точно такой же конверт без обратного адреса. Все было так же, как и в прошлый раз. Я пытался лихорадочно анализировать. Первое. Кому и зачем это понадобилось. Второе. Каким образом доставщик не оставлял на снегу следов? И тут я вспомнил о записке, которую передала мне моя милая жена. Найдя её,  я начал изучать почерк. К слову будет сказано, что наши почерки были настолько похожи, что даже графологи поразились бы их сходству. Но каким образом она это делала? Подсылала своего ангела-хранителя, который, не касаясь снега, клал послания под моей дверью и также незаметно улетал? 
Единственным, что заставило меня насторожиться, был её телефонный номер. Одевшись, я вышел на  улицу, подошел к автомату и набрал цифры, написанные чёрным карандашом.  Последовала длительная пауза. Потом раздался голос моей жены: "Алло, это ты, дорогой! У тебя сегодня операция? Знаешь, от моего чокнутого  мужа нет никаких известий. По-моему у нас всё получилось…"  Я бросил трубку.
Получилось?! Получилось!! Так-так… Глядя на часы и на вечернее небо, я не сомневался, что её ухажером  был хирург, делавший операцию моей дочери. И сейчас он готовится к следующей. Войдя в отделение нейрохирургии, я накинул белый халат, который висел в сестринской, и двинулся в операционную. К моему счастью, ненавистный докторишка почти столкнулся со мной. "О Боже: что вы тут делаете?" -  его лицо было изумленным. - "У меня через 15 минут сложная операция." Я натянуто улыбнулся и вежливо сказал, что только что звонил его любимой и она попросила в устной форме передать ему нечто весьма важное. "Ничего не понимаю!" - бормотал хирург. Мы, минуя медперсонал, вошли в операционную.
"Так вот, - улыбнулся я, - твоя сука, велела передать тебе, что ты сегодня сдохнешь"! Не давая ему прийти в себя, я изо всех сил саданул ему между глаз. Ноги нейрохирурга подкосились, и он, как мешок, осел на пол хирургического кабинета. Ударив его ещё несколько раз по голове, я положил его на операционный стол, закрепил ремнями, врубил операционное освещение. Взяв циркулярную пилу, я нажал на кнопку пуска и зажал доктору ладонью рот. Доктор захрипел, глаза его закатились, пила визжала как сумасшедшая. "Вот тебе за мою дочку!" Во все стороны полетели брызги крови и мозговой каши. Сделав свою работу и не выключая пилы,  я открыл окно и выпрыгнул из операционной…

Им снова овладел бред. Он сидел в своём доме, за письменным столом. Перед ним лежало несколько почтовых конвертов и тщательно нарезанная бумага. Его указательный палец ныл от ран, сделанных бритвенным лезвием. Он выдвинул ящик стола и извлёк оттуда целлофановый пакет с прядью волос его дочери, которую он хранил как талисман. Пинцетом он извлёк из пакета один из волосков, смочил его в своей крови и бережно приклеил к белому листу бумаги. Затем достал карандаш и своим каллиграфическим почерком вывел на конверте свой адрес. Он  распахнул дверь, бросил конверт на снег и с ужасом нажал на кнопку дверного звонка.
"Господи! Опять!"  Из его горла вылетел звериный вой.