А я иду и еду по Москве...

  Будущая отличница

Автобус уныло катится по перегруженной транспортом улице, то и дело застревая в пробках. Движение прекращается, и пассажиры начинают нервничать. Кто-то просит водителя открыть дверь немедленно, прямо там, где стоим, но он возмущенно мотает головой. Иногда даже покрикивает на пассажиров, чтобы отстали со своими дурацкими просьбами и предложениями.
Я сижу у окошка, поглядываю на непролазную серость улицы. Поздняя осень, самое безрадостное время в году. Пока едешь, движешься, как-то все ничего. Но вот остановились, и тоска моментально скрутила душу.
У меня за спиной сидят молодая мама с дочкой лет пяти. Держит ее мама на коленях, потому что народу в автобусе много. Девочка о чем-то щебечет. Невольно прислушиваюсь. Малышка обсуждает с мамой свои предстоящие занятия в танцевальной группе. Прекрасно! В такой противный, пасмурный день что может быть лучше, чем потанцевать!
Девочка рассказывает маме: зал танцев украшен-наряжен, там есть пианино, одна тетенька играет им музыку, и они танцуют: «Такая красивая тетенька!» Перечисляет какие-то танцевальные движения, и мама внимательно слушает ее, иногда вставляя словцо-другое – видимо, и сама когда-то училась танцам.
Но вот девочка перешла к обсуждению самой себя. Прежде всего – своего наряда. Платьице у нее, оказывается, розовое, с блесточками, - «Знаешь, мамочка, оно всем очень нравится!» Может быть, мама и сама пошила эту прелесть. Хотя, скорее, купила – сейчас всего полно.
И вдруг малышка спохватывается:
- Ой, там одна пудовичка сегодня оторвется! Она висит на одной нитке. Все остальные пудовички хорошо пришиты, а эта – нет
- Ой, как ты неправильно говоришь! – поправляет мама. – Не «пудовичка», а «пуговичка». Повтори: пу-го-вич-ка.
- А бабушка сказала, что она два пуда весит. Значит – пудовичка, - не сонласна девочка.
- Нет, пуговичка….
- Нет, пудовичка!
Мама от неожиданности умолкает, а девочка раскрывает сумку-пакет и долго возится там.
- Бедненькая, миленькая моя пудовичка, - приговаривает девочка. – Ну, пожалуйста, не отрывайся сегодня, дай мне хорошо станцевать. Отрывайся завтра, тогда мама пришьет тебя.
- Повтори: пу-го-вич-ка! – настаивает мама.
- Пудовичка! – говорит девочка. – Моя маленькая любимая пудовичка!
Снова смотрю в окно. Что это случилось на улице? Будто вдруг светлее стало…

                Вставай, дядька!

Бутовский автобус не переполнен, но все-таки места в основном заняты. На улице страшно жарко, в такой день и час очень трудно ехать в толчее, да еще стоя. Слава Богу, все сидим.
На очередной остановке в автобус «влезают» молодая мама и хорошенькая девочка лет трех – попка и бантики. То есть на ней очень симпатичные шортики, белые в черный горошек, и такие же банты на головке, справа и слева, как два крыла у бабочки.
Автобус трогается дальше. Девчушка недовольно оглядывается вокруг. Мама указывает ей на свободное место в конце автобуса. Но у девочки свое мнение о ситуации. Ей, видно, очень хочется сидеть у окошка, тем более что за ним так красиво. Она подходит к мужчине лет пятидесяти, сидящему у окна на «одинарном кресле», и капризно-командным голоском заявляет:
- Дяденька, вставай! Женщине уступи место!
То есть – ей, котенку с бабочкиными крылышками.
Мужчина удивленно смотрит на нее. Не включился – не врубился – в ситуацию, весь в своих мыслях. Не встает.
- Я кому сказала – вставай, дядька! – вдруг требует юная пассажирка, и все горошинки на ее шортиках так возмущены, что, гляди, скатятся сейчас на пол и понесутся в разные стороны.
- Дядька, вставай! – сердито-командным голоском повторяет девочка. – Я кому сказала, надо уступать место женщине!
Ее мама уже прошла в тыл автобуса, села на свободном месте не у окна. Пассажиры, завороженные сценкой, хохочут. «Дядька» и не думает «уступать место женщине». А мне что-то совсем невесело от этой сценки.

               
                Для домашнего образования

Он сидит передо мной довольный, розовощекий. В глазах – свет. Только что рассказал, как дела в школе. Там всё отлично. И по английскому языку, которым с ним занимаюсь, тоже: он в классе давно первый. Его хвалят, ставят в пример. Правда, когда ребята обращаются с какой-то просьбой – объясни! – он потыркается немного, а объяснить не может. Пару раз было, что в конец запутал ребят, и они его потом втихаря отдубасили. Кое-кто даже саркастически спросил: «Ну зачем ты дома к училке заниматься ходишь, если всё равно знаешь английский плохо?» Он злится. Лезет драться, чтобы постоять таким образом и за свою честь, и за мою, но объяснить, что его случай крайне трудный, не может. Его способности к языку невелики, еще учиться и учиться, возможно, что годами.
- Только никогда не бросайте меня, ладно? – просит он, понимая свои трудные проблемы.
Ну… это как жизнь пойдет! Мне уже очень немало лет. Да и они собираются переезжать в другой район. Юркины родители разошлись. Точнее, отец бросил семью и мальчишкой почти не интересуется. Юрка очень расстраивается, но не в его силах тут что-то изменить.
Учеба, может быть, единственная настоящая радость в его жизни. Да еще бабушка, славная, интеллигентная женщина, очень добрая. Она не просто души в Юрке не чает, но старается восполнить ему всё, что недодала жизнь. С бабушкой куда легче, чем с мамой, которая запросто может и подзатыльник сыну дать, хотя он уже ростом с нее. Знает, что учиться ему трудно, но считает, что наказаниями поможет.
Юрины пятерки в школе – результат занятий со мной. Но способности у него своеобразные: больше зубрит, чем понимает. Послезавтра в школе не сможет объяснить того, за что вчера получил пять. Однако худо-бедно но дело у нас идет. Какие-то элементарные вещи я все-таки крепко засеяла в его память и понимание. Он так счастлив, когда удается что-то хорошо понять!
Еще неделька, и учебный год останется позади. Безделье долгих летних дней на даче – катастрофа для его английского. Надо, чтобы сам постоянно занимался. Раза четыре в неделю присаживался за стол и что-то читал, писал. Я продиктую ему очень подробное задание, распишу по дням, и если он будет следовать этому, как я прошу, то не растеряет наших трудно завоеванных достижений.
Что бы сейчас ни говорили о возможности изучить язык за два чоха, это ерунда. Язык требует большой работы, объяснений, это такая же наука, как всякая другая.
- Подобрала для тебя целую английскую библиотечку, - говорю я. – Книжки нетрудные, интересные. У меня есть другие экземпляры их, так что эти тебе подарю. Поставила на каждой номер карандашом, чтобы ты знал, в каком порядке тебе их читать.
На минуту исчезаю в другой комнате. Приношу несколько книжек. Английские сказки, рассказы для детей, «Пиноккио», «Алиса в Стране чудес», «Волшебник Изумрудного города». Конечно. Все сильно адаптированные. Потом, осенью и зимой, будет перечитывать и обсуждать эти книжки. А пока один их постоянный вид перед Юркиными глазами вызовет у него желание читать. Хотя книжки куплены давно, все в отличном состоянии. Я свою  профессиональную библиотеку собирала годами. Многие книги сегодня переизданы, можно купить. Но часто – в них много ошибок. А уж цена – запредельная. Не надо Юркиной маме тратиться. Найдет куда девать эти деньги.
Юрка уходит с урока счастливый: в одной руке несет свой портфель-сумку с нашими тетрадями, учебником, лингафонным пособием, грамматическим сборником, со всем этим багажом он обычно приходит на занятия. В другой руке держит весомый пакет с моим подарком. Тянется поцеловать меня в щеку. Забавно: не девчонка ведь. Но, с другой стороны, ему же всего десять лет.
На следующее утро иду во двор к большому контейнеру с крупным мусором: убиралась, и надо кое-что выкинуть. И тут останавливаюсь в шоке. Из контейнера торчит тот самый пакет, в котором Юрка отнес подаренные ему мною английские книжки, и все они так и остались в пакете…
Проходит еще два-три дня, Юрка приходит на наш последний предканикулярный урок. Очень расстроен. Мы хотели с ним на прощанье устроить его пробное летнее самостоятельное занятие, такое задание и получил, как раз в связи с одной из книг.
- Ничего я не сделал! – грустно говорит Юрка, краснея. – Мама отнесла все ваши книжки на помойку. Сказала, что это старое дерьмо и мне они не нужны. Хотел отобрать у нее пакет, а она только оттолкнула меня.
Нахожу Юрке еще пару книг. Уходя, он спешит заверить меня: спрячет их так, что «мамочка ни за что не  найдет».
Двери лифта закрываются, и Юрка как бы уезжает от меня в лето. А я долго-долго стою за своей дверью, горько переживая дурацкий, грубый и неумный поступок его матери.

               

                А вот звери своих не убивают…

По утрам, едва выйду на кухню позавтракать, первый взгляд – за окно, на Ярмарку выходного дня, которая существует у нас уже года два. Работают они три дня вы неделю, с пятницы по воскресенье. Жизнь оживает на ярмарке в четверг, когда торговцы завозят свои товары, расставляют лари-прилавки, натягивают одинаковые желтые тенты, которые прикроют товары и от дождя, и от снега. Местные жители уже давно со всеми приезжими перезнакомились, у каждого свои любимые продавцы, которым полностью доверяешь, потому что продукты у них добротные, свежие, отличающиеся от магазинных в лучшую, даже в гораздо лучшую сторону. На ярмарке интересно не только походить от прилавка к прилавку, но и поговорить с приезжими. Столько узнаешь о местах, где никогда не бывал и, может быть, никогда и не будешь. Будто  перед твоими глазами оживает вся страна, и ты узнаешь о ней гораздо больше, чем из газетных и телевизионных сообщений.
Пожалуй. больше, чем о других, мы знаем о Белоруссии и ее жителях: у нас целых четыре белорусских прилавка. Складывается тяжелое впечатление: живут люди крайне трудно, многие бедствуют; для них приезды в Москву и возможность что-то продать – большая удача. Часто рядом крутятся ребятишки: дома их оставить не с кем, вот и берут с собой. Но они хорошо воспитаны: помогают родителям, как настоящие взрослые. Белорусы привозят молочные продукты, колбасы, ветчины всё у них очень вкусное. Многие покупатели устремляются к ним больше, чем к другим продавцам, еще и из желания помочь им своими покупками, и те, кажется, всё понимают, потому обслуживают нас первоклассно и никогда ни в чем не обманут.
И вот как-то в воскресенье утром я вышла на ярмарку. Последний день торговли из трех самый лучший – всё становится дешевле, и это очень удобно. Вхожу, прикидываю, что мне нужно купить, с кого из знакомых продавцов начать. Конечно, прихватила с собой сумку на колесах, с ней можно купить много всего, довезешь до дома без труда.
Но что случилось на рынке? Почему все  разве что не машут крыльями? Чем взволнованы? Кругом стоят группки людей человек из трех-четырех и что-то горячо обсуждают.
Первая мысль: случилась беда, а я не успела послушать радио, посмотреть новости по телевизору, заглянуть в интернет. Но вдруг понимаю: случилось не в стране и не в мире, а здесь, у нас, на нашей ярмарке.
- Подумать только, - говорит мне одна из продавщиц, не дожидаясь моего вопроса. -  Вот сволочи поработали! Ночью раскрыли снаружи сетку забора и полностью обчистили один ларь. Ничего не оставили, ни единой сосисочки! Гады!
Несколько секунд молчу, оторопев. Потом вопросы задаются сами:
- Чей же ларь? И много ли там было товаров?
- А как они смогли раздвинуть части забора?
- Но есть же охранник, что он-то делал? Спал? Но вы же его работу оплачиваете.
- Воров  поймали?
Этот ларек, как скоро становится ясно, как раз белорусский, они продают очень вкусные товары. Уперли всё, действительно до последней сосиски. Однозначно, что обокрали ларь ночью, когда хозяева ушли  переночевать в снятой квартире. Кто-то уже вызнал: свои обокрали, не просто какая-то шпана, шлявшаяся здесь ночью. И выбор сделали не случайный: знали, что здесь отменные товары. Они, может быть, не из Белорусскии, откуда-то еще, но свои в том смысле, что уже давно работают на этой ярмарке бок о бок. Скрылись бесследно – может быть, уже где-то  продают эти товары как свои или распределяют между своими.
Обстановка в этот день на ярмарке была очень нервозной. Люди кипели от возмущения. Очень переживали за ограбленных. Но и насчет себя каждый понял, что и его в любой день, точнее – в любую ночь, может ждать такая же участь. Что же делать? До сих пор легко оставляли всё. что можно спокойно храниться в их контейнере или глубинной части ларя. А теперь как быть? Всё уносить домой? Но их «домой» это чужая квартира, и вряд ли хоть какой-то хозяин, сдавший им комнату или даже квартиру, позволит превратить ее в склад товаров. Даже в машине своей, которая обычно стоит прямо у забора рынка, только с наружной стороны, ничего не оставишь, потому что если в движении ее без ключа-пульта не приведешь, то вырезать окна и даже крышу багажника специалист сумеет без особого труда.
И все-таки главное, из-за чего люди клокотали в тот день, было другим. Все очень переживали за своих коллег и собратьев. Потом кто-то пошел с шапкой по кругу – собрали беднягам кое-какую помочь. Те были тронуты. Очень благодарили, хотя, конечно, этот были деньги только на обратный путь домой. Кто-то прикидывал, что, может быть, надо ночами по очереди, группками дежурить, другие не соглашались, потому что  в чужом городе такое осуществить трудно. Высказывались и всякие другие мысли и предложения.
- Подумать только! – подытожил кто-то за всех гнусность этого поступка. – Звери своих никогда не обижают, а для людей нет никаких законов. И куда только катится человек в наши дни?!
Ответом на этот вопрос была тишина: народ безмолвствовал…


                Тысяча пассажиров - по одному билету.

То, что в трамвае слишком шумно, стало ясно сразу, едва я вошла в вагон. Спорили где-то в его середине, ближе к заднему выходу. О чем шумели люди? Прислушиваться не хотелось, ибо нет ничего хуже, чем людские свары, где бы и по какому бы поводу они ни возникали.
Однако, едва заняв место, я поневоле прислушалась к разговору и даже оглянулась.
Молодой парень, судя по всему – очень сильный, с каким-нибудь карате или дзюдо «в запасе», иначе он вряд ли пошел бы на такую сложную работу, как транспортный контролер, стоял около одиночного места у окна, явно зажимая молодую пассажирку и не давая ей встать и выйти. О том, что он именно контролер, догадывались все, по особому значку на руке, на пальце, как они носят. Рядом стояла крепкая тетенька лет пятидесяти, на вид – совсем недавно из деревни. У нее на руке был точно такой же контролерско-опознавательный прибор, потому не догадаться о том, что они работают в паре, было просто невозможно. Ну а если еще и прислушаться…
- Между прочим, не надо мне тыкать, - явно защищалась девушка-пассажирка. – Я с вами разговариваю на вы.
- Сопля! Она еще учить нас будет! – откликнулась «мамочка» с контролерским почти-кастетом на руке. – Плати штраф, не то прокатишься с нами до отделения.
- Никуда я не поеду! – возражала девушка. – У меня нет денег, и платить мне за проезд нечем. Ни здесь, ни в отделении.
- Там найдешь, чем заплатить! – хмуро пообещал молодой и ретивый контроль-работник.
- Отпустите меня, я выйду! – сказала девушка. – Мне сейчас плохо станет!
- Не станет! Тебе хорошо! – откликнулась контролерша.
Пассажиры молча слушали  противную перепалку, никто и слова не вставил. Но тут одного из них проняло.
- Вот стерва! – тихо сказал он. – Хорошо девчонке… Это ж надо так садистски говорить!
Кто-то услышал, потому что у многих сразу проснулось желание вмешаться и высказать свое мнение.
-  Уплатила бы за билет – не пришлось бы штраф платить! – отреагировала контролерша.
-  Да отпустите вы ее, будьте людьми, а не зверьми! – вмешались сразу несколько голосов.
-  И не подумаем! – дуэтом ответили оба контролера. – Уплатите за нее штраф, вот и отпустим.
- Да мы все сами нищие, у кого есть бросовая тысяча? – возразил какой-то пассажир.
- А коль так, то и не вякайте. Не то…
Все на секунду замерли, остолбенев оттого, что контролер, оказывается, может сделать что-то еще, не только оштрафовать за безбилетный проезд. Но обошлось, они оба, не шевелясь, насмерть стояли у безбилетницы: парень «организовывал» настоящую клетку из ее сидения, а «мамка», похоже, охраняла тылы.
- Сволочи олигархи! Окажись кто-то из них в трамвае, уж они могли бы и десять тыщ заплатить, не то что одну рваненькую!
- Ха-ха-ха! – дружно отозвались пассажиры. – Олигарх в трамвае! Ну и анекдот ты придумал!
Почти арестованная девушка, видимо, не теряла надежды вырваться на свободу и сделала даже такую попытку, но контролерская «охрана» лишь сильнее зажала ее. Снова возник шум, говорили, даже галдели теперь все сразу, но никто не вступился за них, каждый легко представлял себя на месте безбилетной пассажирки и потому все были на ее стороне. Вполне возможно, что она своей ситуацией даже прикрыла их от контролерской расправы, потому что они сильно отвлеклись на нее.
Попытка девушки вырваться на свободу разъярила контролеров, и теперь вовсе не пассажиры, а они вовсю горланили, оскорбляли девчонку и обещали ей все девять кругов ада, «вот только доедем до отделения».
Неожиданно со своего места поднялся старик-пассажир. Постоял секундочку, «налаживая ноги», потом развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся на прорыв. Из-под его кепки легко выбивалась седая, почти как снег, шевелюра – видимо, годочков ему было уже восемьдесят.
- Отпусти девчонку! – сказал он командирским голосом, обращаясь к контролеру.
 Тот и бровью не повел, и никаким ответом его не удостоил. Вот только чуть покрепче налег на «клетку» девушки.
- Отпусти, я кому сказал!
Публика напряженно замерла: похоже, начиналось настоящее представление, если вообще не светопреставление.
Не дожидаясь следующих слов контролеров, старик кинулся на штурм их. «Отодвинул» парня. «Мамка»-охрана кинулась на него всем центнером своего живого веса, но старик резко схватил ее за руку и громко рыкнул:
- А ты вообще пошла отседа! Тебя в колхоз надо гнать, а не на такое хлебное место! Взяточница!
- Ах, ты, гад! – жахнула она. – В колхоз!.. А тебя куда? Ясное дело, в тюрягу! Оскорбляешь представителей власти!
- Знаем мы вас, представителей! – отшвырнул ей старик. – Я сегодня в интернете прочитал, что один такой ваш представитель, полицейский прости господи, надрался пьяным и сбил двух людей! Одного сразу насмерть! Представители хреновы… Отпускай девчонку, кому я сказал?
- И не подумаю! – жахнул теперь молодой контролер. И чуть-чуть игранул мышцами, которые и под курткой у него крепко ощущались. Мол, ты еще словечко вякни – я и тебя скручу в бараний рог!
- Да ты бы спросил у нее, ела она сегодня что аль нет? – не отступал старик. – Шутка сказать, почти тридцать  рублей билет стоит! Это в трамвае-то! Раньше три копейки стоил! Да на тридцать рублей тыща пассажиров могла проехать!
- Допотопное чучело! – отплатила ему толстая контролерша.
- Сама ты чучело! – не остался он в долгу. – Баба, называется! Женщина, тойсть! Да где твоя бабья жалость? Пожалела бы девчонку! Если бы все бабы на Руси были такими, как ты, род людской тут вымер бы давно, потому как мужики от вас бежали бы, как от чумы!
- Сам ты чума! – ответствовала дама.
- Сам, сам… Да мне плевать, что ты мне скажешь! – не унимался седой джентльмен. – Отпусти девчонку, вот и все, о чем прошу! Народ должен быть заодно. Все в одной лодке плывем, а точней сказать – все в одной заднице сидим!
- Плати за нее тыщу, и отпустим! – снова дуэтом ответили контролеры.
- Да у меня вся пензяга восемь тыщ составляет, мне самому жить не на что! Но если б она голодная подошла к моей двери, я б ее накормил!
- Мы на работе, - ответила ему баба. – При исполнении служебных обязанностей. Не будем их исполнять, нас прогонят.
- Хорошо бы, - кивнул старик. – А то – ишь, дряни всякой понаехало, на работу всех понабрали! При исполнении она… А совесть твоя человеческая при чем находится?
- Ладно, хватит базарить! – вмешался молодой контролер. – Не мешайте нам  работать!
Трамвай только отошел от остановки и устремился к другой, не очень далекой. Едва он стал притормаживать, как старик вдруг мощным рывком оттолкнул контролера, схватил безбилетницу за  руку и, едва вагон остановился, вытолкнул ее наружу. От неожиданности оба контролера остолбенели и смотрели на происходящее, почти как на спектакль. А безбилетница Быстро шмыгнула в ближайший двор и была такова.
- Гад! – опомнилась толстая контролерша и крепкой ручищей ухватила старика за рукав плаща.
- Пошла вон! – отдернулся тот. – Подумать только, какая-то сопливая девчонка должна  платить почти тридцать рублей за билет! Говорю же: тыщу пассажиров она одна провезла бы на эти деньги в старые времена. Вот как мы живем теперь!
- Да тебе давно на свалку пора! – осмелела контролерша. – Зажился ты, в нашем времени засиделся!
- Я те ща покажу – засиделся! – закипел старик. – И это за такую шваль воевали наши солдаты! Счастливое будущее им строили!
- Ща тебя в отделение доставим, там разберутся!
И оба контролера пошли на приступ брать старика.
- Что-о-щ? – взревел тот. – Да я тебя… Я ща тебя, как фрица поганого, разгоню!
Он чуть сощурился и, будто сняв с себя несколько десятков лет, приготовился принять врагов на грудь и выкинуть их вон из трамвая. Те от неожиданности опешили?: оказывается, за белой как лунь сединой скрывалось столько силы! Они быстро-быстро, спинами попятились назад, а старик шел на них так, как, наверное, шел бы в пехотном бою лет шестьдесят тому назад. Стоявшие пассажиры тоже попятились назад, а сидевшие прижались плотнее к своим креслам, но не страха ради, а чтобы случайно не попасться п од сильную, как чувствовалось, старикову руку.
Трамвай резко добежал до следующей остановки. Двери открылись, и в ту же секунду оба контролера оказались на остановке. Может, и хотели вернуться назад, но развоевавшийся седой солдат стоял у двери, взяв ее приступом, и строго следил за тем, чтобы в вагон входили только пассажиры.
Потом, когда трамвай двинулся дальше, он спокойно вернулся на свое место и глянул в окно. Уже чуточку назад. А там так и стояли, разинув рты от неожиданности, два блюстителя трамвайного порядка. И справедливости, конечно, тоже.