Шаббат и сирена

    Просыпаюсь утром. Один глаз приоткрыт на миллиметр, тянется проверить время — вдруг пятница? А тело, как магнитом, разворачивает обратно и шепчет с ленивым акцентом:
— Куда ты, душа моя? Сегодня шаббат... Оставайся...
Вот тогда и приходит озарение: да, именно из таких утр родилась песня — "Лама ло коль йом шаббат?" Почему, ну почему не каждый день суббота?
   Если бы шаббат был каждый день, меня бы не мучила совесть: ни за пыль на полках, ни за гору белья, ни за немытые окна. Всё — шаббат! Нельзя! Запрещено! Даже думать об уборке — уже работа. А готовка? Курицу на плату — и спать, как праведница, с чистой совестью.
 Но увы — жизнь требует вставать и изображать бодрость.
Во мне живёт некто. Внутреннее "второе Я". Оно не платит аренду, но раздаёт приказы: "вставай!", "не ешь халу — поднимает сахар", "сделай что-то полезное". И всё бы ничего, но даже любимых выбирает как-то странно. Словно из вредности или в рамках эксперимента по выживанию в условиях душевного дискомфорта.
Но я не об этом. Я же о шаббате. О нём, родимом.
В шаббат главное — Поспать. Мы с ним в нежных отношениях. Взаимная любовь. Без измен и претензий. Особенно, когда никто не требует быть бодрой до восьми утра и включать "настроение выходного дня".
А ещё — еда. О, еда!
Хала с изюмом — как поцелуй детства. Кугл — вершина еврейской гастрономии.
  И, конечно, чонт. Тяжеленная, добротная еда, как память о бабушках. Коровья башка, кишкес, картофель, яйца, морковь, лавровка, перец — всё это варится всю ночь перед шаббатом, чтобы утром ароматом выносить крышу всем соседям.
У меня для чонта до сих пор хранится огромная алюминиевая кастрюля, подаренная когда-то покойной свекровью. Люди ели такое — и жили долго. А теперь кастрюля живёт на верхней кухонной полке, в статусе ветерана. Муж говорит, что такая тяжёлая еда вредна и шаббат лучше проводить с курицей. Зато кугл он заканчивает ещё до наступления святого шаббата!. Макаронная лепёшка с яйцами, карамелью и перцем, как символ всего, что нельзя, но очень хочется.
А иерусалимская шаббатняя тишина? Нет гула машин, только птицы поют гимн выживания. В домах — стук вилок и ножей. Это наш национальный вид спорта.
...Но не сейчас, когда иранские ракеты бомбят больницы и жилые дома, нам уже не до сна и не до свечей. А покой нам только снится, если удастся поспать.
Тут только соберёшься, по всем правилам, зажечь шаббатнюю свечу — как начнёт выть эта проклятая сирена, словно капланисты с усилителем.
И надо бежать. Не в духовное возвышение, а в бетонный бункер.
С четвёртого этажа. Без лифта. С куском кугла и Лялькой в охапке. Потому что она от сирены орёт хуже, чем сама сирена.
И ведь бежим не одни, а всем подъездом — я с Лялькой, Сари с двумя её подружками, а за нами — наш харедный сосед, который вчера ещё кричал, что "шаббат важнее страха". А сегодня — вперёд всех, в чёрной шляпе, с кипой под ней и с рюкзаком, как на пикник.
Но главное испытание — само "убежище".
Точнее, то, во что его превратили наши шаббатние соседи — хардкорные соблюдающие, у которых шкафы, старые матрасы, табуретки времён "беит ами", старые коляски уже лет пять как прописались в укрытии.
Там столько барахла, что если бы туда попала ракета — мусор бы выжил, а мы нет.
На этом полузагрязнённом пятачке — двадцать взрослых, три собаки...
А ещё — детский сад и ясли вместе. Харедимные. Детишки соседские, чтобы они были нам здоровы... Кто-то же выполняет задачу с демографией.
Десять ангелочков в возрасте от полутора до пяти, несколько в возрасте хедера, которые в убежище продолжают делать всё, что делали до сирены:
петь, бегать, орать, совать пальцы в чужие пакеты и спрашивать:
— А почему ваша собачка такая толстая?
— А можно потрогать её?
— Только не совать пальцы в глаз...
— А у вас телевизор есть? Это авода зара!
И тут ты понимаешь, что если не попадёт ракета — то святое терпение точно треснет.
У харедимных соседей, понимаешь ли, в шаббат в телефон смотреть нельзя.
Но это их не останавливает от того, чтобы каждые две минуты устраивать перекличку в стиле боевого штаба:
— Ну что там?! Уже можно выходить?
— Кто-то слышал распоряжение?!
— Моше, спроси у светских, у них же телефоны работают!
И так — по кругу.
Я, между прочим, тоже не мечтала проводить субботу, отвечая на голосовые запросы в стиле «Новости из ада».
Но выбора нет — я тут официально назначена "светской связной".
Всё потому, что не боюсь смотреть в экран, даже в шаббат.
Сижу, потная, в обнимку с Лялькой, дети чавкают сухариками,
— Цева адом! Цева адом! — орут неугомонные хедерные.
А из угла доносится:
— Ну? Уже?! Что там? Можно?
— Подождите, у нас тут вай-фай на минус первом этаже — как духовность в Тель-Авиве.
И вот так, друзья, проходит наш шаббат.
Ничего не скажешь — святость момента.
Так что — слава Б-гу, что не каждый день — шаббат.
Н.Л. (с)