Тринадцатый... глава 24

24
«Мам, я приеду к тебе. Я успею сделать все дела перед поездкой и приеду. Ты только не ругайся»...
Он ехал к матери. В лицо ранними лучами капала весна, радуя ясными, но пока ещё морозными днями. Жизнь открывала для него новую страницу, которую не терпелось перевернуть и посмотреть, по кому так ноет в груди его радость. Он подумал о Наташе и улыбнулся. Провожая у двери, она поправила ему шарф, небрежно наброшенный на шею. А сейчас он ехал и думал:
«Кто же там у тебя внутри? Не терпится мне. Ох, как не терпится! И много думается о том, что чья-то жизнь уходит сейчас вместе с горстью сырой земли, чья-то только зарождается, а наша следует дальше».
Он гнал машину, разжигая в себе уверенность: сброс скорости, короткий отдых, вновь на педаль и поехали дальше.
- Тавай, милая. Тава-ай.
Короткая встреча с матерью, с сестрой и её семьёй. И укоризненный взгляд мамы, в котором всегда читался тайный смысл с одним вопросом: «доколе?» И новым утром домой. А там...
- Привет, Тимоха.
- Уходишь «туда», Ваня? Леса Сибири и просторы степей: мы тут, и этим сильны. Чутьё, глаза, хитрость - это наше. Понял, Неволин? Клыки не сломать, клыки только в заточку.
- Да, этим мы сильны. Всё своё я взял из деревни, оттуда все корни.
- Ты должен быть осторожным. Я видел сон: ты в белом и на белом кровь. Я ясно и отчётливо видел. Хочу сказать тебе, что в этот раз у меня колышется внутри. Тебе надо быть на пределе внимательным, кто-то из твоих ребят может сделать шум. Шорох слышу. Поверь, я знаю, что говорю. Я расскажу тебе об этом позже. Берегите себя.
- К батюшке сходил вчера, у Лёхи был, мать повидал. Всё в порядке, Тимоха. Я спокоен. Когда вернусь, то не хотел бы видеть в тебе товарища, потом знакомого, потом - никого. Живи и жди.
- Вань, ты человек, который стал мне дорог. Очень! Все мимо, Ваня. Ты один, настоящий и лучший. Жду.

«Тебе от меня, девочка моя. Письмо без адреса и ответа, которое ты никогда не прочитаешь. Для него у меня есть ещё время.
Мой маленький, сейчас я далеко, за тридевять, в таком далёком царстве. Твой горький мёд, пишу тебе письмо, я о своём «ивановом» мытарстве. Ну что тебе, мой маленький, сказать? Обычно в жизни я неразговорчив. Мне одиноко без тебя, не передать. Что написать ещё мне между строчек? О том, что голова гудит опять, щемит на сердце, что-то там взрывая. И небо надо мной - рукой достать. И, кажется, что там ключи от рая. Сказать о том, что в бешеных краях обрыв на линии, все связи на замочке. А я пишу, и неба благодать несёт к тебе скупые эти строчки. Скучаю, далеко я от тебя, носки несвежие... Такая вот работа. Небрит, щетина, и ругаюсь на..., спина опять промокшая от пота. А ты сейчас со мной, и всё же там... Одна, молчишь и веришь, что я рядом. И эти с гарью тридевять земель не стоят твоего, родная, взгляда. Заткнётся телефон, и кляпом в рот засунет тишина корявость строчек. А я пишу, и буковки в наклон ты прочитай в морзянке моих точек. А ты молчишь... Не слушай этот бред, который никогда не прочитаешь. Мой жуткий бред!.. И я не жду ответ, и чувствую, сейчас ты засыпаешь, зарывшись в одеяло, и одна. Как это всё до боли мне знакомо. Я тоже засыпаю, и пока. Твой горький мёд. Я скоро буду дома».

     Крайняя командировка... Она унесла много физических, а больше всего моральных сил. По разведданным, глубоко в горах на границе с соседней республикой, бывшей не так давно в составе большой страны, находился внушительный схрон с оружием и взрывчаткой. Видимо, переправили братушки. Добиралась разведгруппа до него долго, по узкому проходу в ущелье с перепадами высоты и подарками в виде неустойчивой погоды. В охране схрона было семь боевиков, вооружённых самым современным оружием. Они убрали их тихо, на чуть проснувшемся рассвете, чтобы не делать большого шума перед уничтожением самого схрона. Пока двое готовили тайник к подрыву, остальной состав группы вкруговую наблюдал за местностью. Перед операцией они тщательно поверили территорию вокруг: ничего подозрительного не было.
- Командир, там человек. Сунулся сюда, потом сразу в кусты и пропал. К ним кто-то шёл, - подбежавший Хан озабоченно глянул на него. - Почуял, что ли?
- Сколько по времени?
- Только что. Я сразу сюда, чтобы сообщить. Я погнал, - Хан дёрнулся в сторону и скрылся в гуще деревьев.
- Куда? - рявкнул он вслед Хану. - Граф, за мной, Бах за старшего.
     Боевика они заметили примерно в трёхстах метрах от себя: придерживая автомат, он ладошками пил воду из ручья.
- Не стрелять, - приказал он шёпотом. - Хан, из винтореза убери тихо.
Боевик осмотрелся вокруг, отпрыгнул за скалу и пропал. Спустившись к речке по кустам, они осторожно облазили всё вокруг, проверяя возможные укрытия. Боевика нигде не было. Он с досадой вытер вспотевший лоб. Время жутко поджимало. А больше всего томила неизвестность: в любой момент здесь могли появиться боевики, и тогда они встряли бы по полной, без боя бы не обошлось. В этих глухих горах каждый камень, каждая скала и каждый куст таят тревогу. Высоко в горах весь снег не сошёл, и каждый шаг нужно было выверять, идти по проталинам и тропам, не оставляя следов.
- Где его искать? Он тут дома, - он помолчал пару секунд. - Надо взрывать и делать ноги. В темпе, и бегом за мной. Хан, что со щекой?
- Об ветку дёрнулся, - Хан вытер проступившую на скуле кровь.
Вернувшись к группе, они набрали воды из ручья и быстро свернулись, пока санитар обрабатывал Хану щёку.
- Ты всё? - спросил он у санитара, тот кивнул. - За скалы, взрываем схрон и заряжаемся на четыре часа бега. Движение: час бега - десять минут отдыха. Дыхание держать: два шага - вдох, два шага - выдох. Ровный спокойный бег на сохранении сил. Соловей и Гоша в «головняк». Бах, Хан, я, санитар, замыкает Граф. Выход из ущелья один за узким переходом, другого здесь нет. В случае засады, занимаем круговую оборону. Всё.

     Четыре часа бега с короткими привалами, с подъёмом и спуском по раскатам гор. И только тихие команды смены «головняка» после каждого часа. Упав на короткий привал, они вытащили из запасов по куску хлеба и по последней банке тушенки. Разогревать на портативном разогревателе до кипятка её не стали из-за нехватки времени, чуть подогрели и смолотили так.
- Говядина тушеная, высший сорт, двести пятьдесят граммов, - не удержался Соловей, разглядывая этикетку на банке. - И крупный штамп: «безерунды». Так и написано.
- Нормальная тушенка, - кивнул Граф, постукивая ложкой по колену.
- Давайте, по-шустрому. И срываемся дальше, - приказал он.
Сложив эРДэшки, они хотели двинуться дальше, как Граф вдруг сделал знак - «тихо». Все затихли, и до них донеслись отрывистые мужские голоса. Сзади был тяжёлый подъём с фигуристыми загибами между камней, который они только что прошли. Голоса становились всё громче, по их следу шли.
- Пл... Щас засветимся. В сторону, в кусты. Ступать мимо снега. Без команды не стрелять, оптикой не блестеть, проверить маскировку на автоматах. Держать дистанцию в пределах пяти метров, в кучу не падать. Хан, за мной. Всё. Нет нас тут, - крайние команды он отдавал уже на ходу.
     Наблюдая, как ребята маскируются в кустарнике за островками небольшого снега, он напряжённо успевал простреливать глазами тропу. В белых и уже грязных маскхалатах, они слились с местностью среди проталин и кустов. Минут через пять они заметили, как внизу по тропе идёт группа боевиков из одиннадцати человек.
- Тагыр, чэтыры часа гоным. Ушлы, сабакы. Усман на другой трапэ и уже пэрэгнал нас. Аны ыдут впэрэды и пачты у выхада из ущэлья. Пэрэкроют.
- Всо равно дагану, сабака. Далжны гдэ-та тут быт, пасэродкы. Аны выдахлыс ужэ. Палчаса ы прывал малэнкый дэлат нада. Сколка их толка?
- Нэ знаю. Я пэрэд схронам трох выдэл.
     Он вжался в землю. Сердце долбилось в рёбра, отдавая гулким стуком в виски. Закусив травинку, он медленно жевал её. Бандгруппа прошла мимо, оглядывая окрестности вокруг. И тишина. Минут через десять он поднял руку: «все ко мне».
- Плохо, ребята. Можно было перестрелять, да там Усман ещё есть, - он усмехнулся. - Мы не знаем сколько их там. Это очень плохо. Они разделились и ушли вперёд в двух направлениях. Теперь залягут и будут ждать.
- Надо сходить следом и посмотреть, - Граф упёрся взглядом ему в глаза, как бы утверждая, что пойдёт он.
- Давай мы с Графом пошарим? - Соловей вопросительно посмотрел на него.
- Сам пойду. Бах - за старшего. Граф, маску на лицо и за мной.
- Воля, - Соловей развёл воздух руками и прищурился. - Если чё, то тебе не положено, командир.
- Соловей, не обсуждать, - он опустил маску на лицо. - Отдыхай, будет тебе сегодня работа.
     Шли осторожно, выверяя каждый шаг и наступая строго на траву, чтобы даже ветка не хрустнула под ногой. Удивительно, но тишина стояла такая, словно никто сейчас мимо них не проходил. Только тишина эта была тревожной.
- Как сквозь землю, - одними губами прошелестел Граф и тут же прошипел сквозь зубы: - Ванька-а.
- Вижу.
Они стояли двое надвое метрах в двухстах друг от друга и смотрели в упор. Автоматы у тех и у других были направлены точно в цель.
- Ну и прывэт, дарагой, - нарушили молчание с той стороны. - Ты аткуда на нашу красату свалылса? Глубако залэтэл, орол.
- Ну и здравствуй. Подышать горным воздухом вышел. Говорят, что он полезный.
- А чо с автаматамы?
- Да так, на всякий случай. Мало ли тут бывает. Ты вон тоже не пустой.
- Ну и дышы тагда чашэ. Нэ спорло дыхалку-та?
- Нет. Хороший воздух, свежий. И весело опять же, в прятки вот играем.
- Ты сэйчас у мэна в скакалкы будэш прыгат, - дёрнул тот автомат. - Ха-ха, нэ сы, дарагой, а то савсэм мокрый будыш.
- Если тебя припёрло, то давай, дуй на свою красоту горную. А я подожду, - дёрнул и он автомат. - Чё не отдыхаешь? Устал поди догонять?
- Ха-ха. Ты, чо? Эта ты сылы бэрэгы. Ты нэ понымаэш, что тэбэ всо? Тэбэ канэц вмэстэ с тваымы сабакамы. Костачка от вас нэ найдут. Мамай кланус.
- Попробуй. Только зубы не поломай, когда грызть будешь. И маму оставь в покое. Она рожала и не знала, что ты шакалом станешь. Граф, держишь второго? - спросил он, не отрывая глаз от переговорщика.
- Держу.
- Пагаварыт рэшыл? Давай, пагавары. Я закурыт магу дат. Нэ танэт покурыт на пасашок да Бога твоэго?
- Спасибо, не курю. Дыхалку берегу, она мне здоровая нужна. А ты закури. Я думаю, что у тебя есть чё круче покурить.
- Ну давай, пагаварым. Как мужчыны. Я нэ тараплус. Давай, ыды одын паблыжы. На камышкы садым и пагаварым. Апусты автамат, и я апушу.
- Давай, поговорим. Только автомат я привык держать правильно, так надёжней.
- Кланус, всо будэт чэстна. Нэ давэраэш?
- А с какого бы я тебе доверял? Большая ошибка - это недооценить противника.
- Ну давай, пашлы навстрэчу. Давай пасыдым, атдахном. Ты устал, я устал.
- Ва-ань, - прошипел Граф сквозь зубы.
- Граф, держи второго. Давай, - крикнул он боевику.
Они пошли навстречу, упёршись автоматами один в другого, и остановились метрах в пяти друг от друга.
- Садэм на камны? Я хазаын этых гор, и апускаю автамат пэрвый, - боевик опустил автомат и сел на валуны, напряжённо вглядываясь в его глаза.
- Сядем, - он прищурился, посмотрев на его автомат, и опустил свой, но руки постоянно были в напряжении, в готовности в любую секунду вскинуть его навстречу.
- Чо морда спратал? Ты кто? Зват как?
- Положено мне морду прятать, - усмехнулся он боевику и сел рядом на камни. - Иван.
- Ха-ха. Кто бы мог ышо быт? Канэшна, рускый Ыван. Схрон твая работа?
- Моя. Иначе, зачем бы ты охотился за мной.
- Чо тэбэ тут нада? Зачэм залэз суда?
- Твой схрон? Многовато будет. Что хотел взорвать?
- Нэ мой, но пад маэй ахранай. Ты панымаэш, чэм эта мнэ вылэзыт? Мнэ тэпэр твая башка на сдачу нада прэдъявыт. Тэбэ, канкрэтна, эта нада?
- Чё тогда хреново караулил? И башка моя при мне, её ещё достать надо. А про твоё «канкрэтна нада» так скажу - работа моя такая, и ты в курсе, как она делается.
- Ты за дурака мэна тут взал? Я панымаю, с кэм ымэю разгавор. Нэ валнуйса, нэ взарвалы мы - падарвут другыэ.
- Других, могут другие остановить. А если и получится, так опять же своих тут подорвёте.
- Мама-папа, жэнщын, дэты эст?
- Есть. И мама, и женщина. Дети? - он улыбнулся. - Будут.
- Ты увэрэн, что будут? Нэ падрэжут тэбэ нычэго тут?
- Уверен. Жду, должен быть к осени. Твоё имя? - кивнул он боевику.
- Тагыр.
- Тагир... Вот ты мамой своей тут клялся. Я тоже всегда клянусь маме, что вернусь. А клянусь мамой и клянусь маме - это большая разница. Матери трудно смириться с тем, что сын родился солдатом. И он никак не сможет стать пианистом, танцором, сталеваром или плотником. А тебя дома ждут?
- Мама, отэц, жэншына и два сына.
- Ну так спускайся с гор, иди и живи дома, с женой и сыновьями. Тогда и я сюда не приду.
- Я ыстыный мусулманын. Эта мой дом, мая зэмла, а ты тут прышол.
- Истинный мусульманин не будет подрывать свой народ. Истинный мусульманин встречает любого, как самого дорогого гостя. Не позорь нацию.
- Эта всо палытыка, всэ псы русскых. Устроыл двэ вайны и тэпэр нэ закончат.
- Да, ты прав, две войны. А ты вспомни, кто оплачивал наёмников в первую чеченскую? Ты спроси у своих родных, кто постарше, хотели они этой войны? Пришли наёмники из-за бугра и взяли половину Чечни за доллары. А вы волосы на груди клочками: гордый Кавказ, гордый защитник! Ваш народ веками трудился на земле и жил этим. А сейчас, кто кого круче сделает. Орёте только, что вас обидели, на вас напали. Запад далеко, а Россия всегда была рядом. И Россия ни в чём не обидела кавказский народ. Ты даже речь свою больше на русском языке льёшь, чем на своём.
- Мы за свабоду сваю стаым. Зачэм прышлы суда, как сабакы, прыкрываяс высокымы славамы - долг и чэст.
- За какую свободу? Ты свободный человек, иди и живи, - усмехнулся он Тагиру. - Собаки? Нервы мои пробуешь? Ты хотел говорить, так говори. А если кроме поганых слов сказать нечего, то забей и иди молись Аллаху.
- Сколка бы врэмэны нэ прашло, вы всэгда будэтэ утвэрждат, что вы лучшиэ и нэ в чом нэ выноваты.
- Почему мы, русские, не побежали массово уничтожать? У нас в той войне погибло много парней. От этого и злости хватает, и ребят, готовых стереть вас с лица земли, достаточно. Так почему? Да потому что мы другие! Ваши умудрённые старики-мусульмане называют свиными выродками тех чеченов, которые по горам с оружием скачут. Вам дулляров насовали по самое горло, вы и продались. Мы бы раскатали тогда ваших правильных нохчей, если бы нам дали это сделать. Гордый кавказский народ! Знаем мы, как вы сало втихаря жрёте, и как на коленях просите не убивать, когда вас прижмёт.
- Эй, ну всо. Нэ шумы, как баран горный. Дэлыт на харошых и плахых лэгчэ всэго. Страдалы всэ в том канфлыкты. Кагда на тэба смотрат дэты и просат покушат, а дэнэг нэт, тагда и задумаэшса. Бэсплатна нэ кармыл ныкто. Вас это нэ каснулас, вот и палучылас кышкы намотаны на Кавказ. На калэны ныкто нэ хочэт стаят.
- И меня никто на колени не поставит. Это вам, с-сукам, не живётся спокойно. Горный баран ты, если не понимаешь. Выплеснули эмоции, поговорили, и всё. Только не мороси про нас, как про собак, а то язык отвалится.
- Ты аткуда, чумазый такой?
- Оттуда, из нашей с тобой страны. Хоть мы и чумазые сейчас, зато у нас совесть чистая. А вы продались с потрохами. Сколько тебе за мою башку отвалят по тарифу?
- Хытрый, ылы патрыот такой? Ты тожэ за дэнгы тут бэгал.
- Чё тебе объяснять? Говорю же, работа моя такая. Чтобы жили люди и не боялись, что придёт вот такой и подорвёт. Чтобы спали и не думали, что к ним дядя бородатый завалит, за ухо вытащит из постельки, изнасилует дочку и на глазах убьёт сына. А ты за что тут бегаешь?
- Нэ лэзтэ к нам, и мы вас нэ тронэм. Кавказскый воын всэгда будэт за свой народ и зэмлу.
- Конечно, не тронете. Кто вас отсюда выпустит. Пасите отары, и попрёт у вас богатая жизнь. Работать надо, а не взрывать, дорогие воины ислама. Я не открою военной тайны, если скажу: когда был сигнал - в селе «духи», то наши легко это проверяли. Они подъезжали на броне и предлагали женщинам и детям покинуть село. Если «духов» не было, то все выходили, а если были, то никто не появлялся из домов. А потом воины Аллаха бежали из села, прикрываясь своими детьми.
- Складна гаварыш. Тэбэ эта нэ панат, Кавказ нефт пално.
- Да куда мне, понять тебя. У России нефти и так хватает. Вы с девяностых годов злые, что побили ваших отцов и братьев, бегаете и мстите теперь. А кто начал геноцид русских в Чечне? А наших солдат на ножи, на кресты да на крюки живьём? Это, как? Бесполезный разговор, Тагир. Закрываем тему и остаёмся каждый при своём. А если башку пробьёт на правду, то сообщи, и мы ещё встретимся. Мужества у меня на тебя хватит.
- Ты какой-та добрый, и нэ матэрышса дажэ. Расставаца с табой нэ хачу, - хохотнул Тагир.
- А чё мне злиться? Мне вылезти отсюда надо, вот про это и думаю. Зато твой гордый горец вон как от злобы русским матом захлёбывается. Ты посмотри-ка.
Второй боевик стоял в стороне и кричал что-то вроде: «в рот-нос, заканчивай, Тагир, на...». Тагир повернулся и посмотрел на своего боевика.
- Вот так, Тагир. И это заслуга моего великого русского языка. Послушай, как он в совершенстве им владеет. Даже гордость во мне прёт. Чабаны, пл...
- Да? У нас чабанамы былы вы, дэсантныкы. Чо, забыл как вас тут па гарам ганалы? Толка паткы свыстэлы. Вы как мэшкы с дэрмом падалы сразу мортвымы. Лубытэлы сынэвы. Воэват дажэ с вамы была нэынтырэсна.
- А ты забыл, что рядом с русскими десантниками были и чеченцы, и с ними можно было стоять спиной к спине, оглядывая округу. Вспомни тех же дагестанцев, погибших в Чечне и у себя дома. О ком из них можно сказать плохо? Наши с вашими тогда флягу воды делили, патроны половинили, и друг друга братьями называли. А ещё плакали над погибшими и не делили - кто из них русский, а кто кавказец. Что кавказец мог бы сделать за спиной у русского? Судя по твоим разговорам, он стрелял бы в спину. Но таких там не было. Были кавказцы, которые стояли рядом со славянами. Они были настоящими кавказцами, настоящими мусульманами. Они стояли за чистоту своей веры. И сейчас есть такие, и их много. А про десантников, - он резко и с прищуром посмотрел на Тагира. - Не связывайся ты с десантниками. А то снова придут, люлей отвесят и загонят в землянки. И будете сидеть в горах не мыты, ни стрижены как крысы.
- Складна трош па мазгам.
- Никто не говорит, что вы трусло и не умеете воевать. Но спецура вас валяла, валяет и дальше будет валять.
- Давай ка мнэ, будыш баран пасты и воздухам дышат. Одын хрэн нэ вылэзэш атсуда. А так, чэлавэкам жыт будэшь.
- Не переживай за меня. Ходи и думай, что я смотрю в прицел, который ты так настойчиво просил опустить. Не в обиду, но у тебя нет ни памяти, ни мозгов. И программка в твоей башке перегорела. Перегрузись, советую, - он улыбнулся Тагиру.
- Званыэ эст?
- Капитан.
- Таропышса, капытан? Тарапыс. А то я вызаву, и ишо с дэсатак наших на помаш прыдут. Папал ты, капытан, - Тагир сидел и довольно улыбался. - Сколка тут тваых?
- Ты прав, надо торопиться. Домой хочу, - он посмотрел в небо. - Сколько тут моих, то не твоя печалька, а моя. У меня тоже кнопочка имеется. Ты прячься хорошо, когда будешь караулить. И бойся неба, мало ли кто там мимо пострекочет.
- Нэ пастрэкочэт. Я тваэго байца в заложныкы бэру. Нэт, лучэ тэба самаго, пака нэ сдаш всэх. Думай, сыды харашо, капытан Ыван. Давай, как будэм разбэгаца?
- В заложники никого не отдам. Да и толку-то от заложников. Тропинка тут одна, мимо неё я не пройду. А ты её перекроешь. Как-нибудь так давай, без заложников, Тагир - сын гор.
- Я тэбэ так скажу. Я впэрэды, а выхад тут да, толка чэрэз эту дарогу. Ыначэ ты нэ вылызэш. Палэзэш, а там я. Нэ палэзэш, с голаду падохнэш. А ты палэзэш, - Тагир взглянул на него. - Давай в заложныкы, чэстный угавор и ныкакых прытэнзый.
- В заложники, говоришь? Честный? - он встал, поднимая автомат на грудь. - Такие днём хлеб с тобой делят и друзья-братья, а ночью в спину стреляют. Двуличный народ. Короче, ни я, ни он, - он кивнул в сторону Графа, - в заложники не пойдём. Лучше сразу тут лечь. На выстрелы подтянутся мои ребята, и за нас положат всех твоих. Ох, и не завидую я тебе. Помощь не успеешь позвать, как положат вас. А успеешь, так и тех положат, даже если сами тут лягут. Понял?
- Ты нэ дуры, - сказал Тагир, глядя на автомат и улыбаясь. - Я па чэснаму, как мужчына с мужчыной.
- Я не дурю. Расходимся по-чесноку, Тагир. Или стреляемся щас, или ты караулишь, а я выхожу. Поиграем?
- Харашо, капытан Ыван. Расходымса.
Глядя друг на друга, они разошлись в стороны, держа руки на автоматах. Отойдя к напарнику, Тагир поднял руку и скрылся за деревьями. Они с Графом нырнули в кустарник и откатились в сторону группы.
- Воля, как я выдержал. Мелкая дрожь от напряжения. Стоял и думал, как бы лупануть на опережение, если стрелять начнут, - Граф бежал и по его лицу скатывался мелкий пот.
- Худо, когда мелкая дрожь. Надо быть спокойным, - сказал он, шумно отдувая воздух. - Да понял я.

     Они вернулись к группе. Граф с размаху упал лицом в снег и растёр им покрасневшее лицо. Он сел рядом.
- Гоша на тропе?
- Да. Караулит, - Бах стоял, засунув руки в карманы. - Чё случилось?
- Поговорили маленько. Засада, - он тоже потёр лицо снегом. - Четыре часа бега, все голодные и устали. Пожалел я вас, а надо было бежать. По закону разведки - шесть часов на отрыв. При необходимости, в бой можно было вступать перед выходом из ущелья. Я пропустил их вперёд, и теперь они его перекроют. А если поддержка со спины, то нам капкан.
- Кто знал, что они по следу идут? И чё сидеть тогда? Чё время тянуть? - Соловей закинул на плечи снаряжение. - Они теперь во все глаза караулить будут.
- Так. Если он вызовет подмогу, то посветлу им четыре часа бега. Дело к ночи, и время растянется для них на пару-тройку часов. В темноте они будут идти осторожно, чтобы не нарваться. У них тоже страх, они тоже уши поставят. Значит, будут идти до рассвета. Будем прорываться. Если чё, то прикрою вас, - прищурившись, он обвёл ребят глазами.
- Придумал. Уга-га, - тихо хохотнул Соловей. - У спецназа есть собственный боевой медведь с позывным «Есличё». «Есличё» всегда прикроет.
- Уга-га, - отозвался Граф. - Теперь нейроны в башке надо вертеть. На привале в ночь будет караул. Они тоже спать хотят. Надо ближе подтянуться и в сторону свалить. Ночью сходим, снимем охрану, остальное сделаем тихо. Без шума и выстрелов.
- Да он же, сука, знает, что мы следом пойдём. Деваться-то некуда, - он нервно потёр лицо. - Грязные все. Башку уже сносит, пл... Где Гоша?
- За камнями стережёт. Граф, ты чё? Неужели струсил? - Бах присел на жухлом пятачке прошлогодней травы рядом с Графом.
- Струхнул за Ваньку, когда они беседовали на камешках.
- Давай подойдём поближе, и я жахну по их привалу из РПГ, - повернулся к нему Бах.
- Ты жахнешь, и аукнет по горам. А если рядом ещё двадцать-тридцать рыл? Куда поскачем? Нам до базы ходу ещё, - он уставился в невидимую точку. - Схрон важный был. Зацепило их, что мы его грохнули.
- Не-е, - откликнулся Граф. - Осторожнее надо, вдруг ловушку сделают. Они же разделились.
- Надо караулы убрать по темноте и сразу накрыть остальных. Они думают, что помотали нас и мы будем спать. Точняк! Надо сделать их, нехрен сидеть. Пошли, - Соловей утвердительно кивнул.
- Сил хватит? Ночью добирались, охрану и схрон убрали, побегали. Ещё эту ночь на «ура» брать? - он достал флягу с водой. - Жажда прёт, как с похмелья.
- Вань, выдвигаемся ближе, а там видно будет. Ползком, но за ними. Быть рядом и ловить момент, - Соловей кромсал руками булку хлеба. - Закусывайте и пошли домой, там ждут. Берите хлеб. Гусака с яблоками не предлагаю. Не пропёкся.
- А я бы жахнул по ним с РПГ, - повторил Бах.
- Тебе бы только жахнуть, - он взял хлеб из Пашкиных рук. - Подъели все запасы.
- Не-е, Бах. Мы будем аккуратно и ручками. Не надо шума, и так в посторонние хлопоты вляпались, - Пашка подал Феде хлеб. - Ешь хлебушек, Федот. Я же понимаю, что тебе пельменей охота. Ну не обессудь. Домой приедем - гусак за мной, коньяк за тобой.
     Хлеб не лез в горло. Он сидел и думал, как вытаскивать группу. Ребята... С ними не одну дорогу вместе протопали. А эти молодые пацаны, Игорь и Хан. Он обязан их привести домой.
- Про чё голову паришь, командир? Жуй-пей и вставай. Мы живые пока и здоровые, - Пашка укладывал оставшийся хлеб в рюкзак. - Воля, разреши в «головняк» с Гошей.
- Нет. Береги силы. Граф с Гошей в «головняк». Мы через пятьдесят метров за вами. Двигаться в кустах, в стороне от тропы. В бой не вступать, в открытую не стрелять. Если что, то откатывайтесь к группе и будем отбиваться. Это приказ. И ещё, - он вздохнул. - Ровно через час мы встаём по правой стороне тропы, маскируемся и ждём. Вам: провести разведку их лагеря и найти место для расположения группы. Работаем в полной тишине.
     Граф и Гоша ушли вперёд. Шли около часа, прощупывая взглядом каждый куст. Было пока светло, тугие сумерки медленно ложились на землю, отдавая этот день очередной ночи. От ушедших вперёд ребят не было ни звука. Он нервничал. Раньше в таких случаях легче было идти самому в «головняк», а сейчас приходится отправлять других. Казалось, что время застыло на месте и не движется. Вскоре они замаскировались в кустарнике и стали ждать возвращения ребят. На исходе второго часа из чащи вынырнули Граф и Гоша.
- Чё так долго? Запарились вас ждать, - выдохнул он с облегчением.
- Их пятнадцать всего было. Встали на выходе из ущелья, тропа ими хорошо просматривается. Замаскировались по-умному. Помните слева скалы и высокие кусты? Если вызвать вертушку, то она их не увидит. Мы можем только координаты дать, - Граф пожал плечами. - Только там вообще нет подлёта. Глушь. Да и ночь уже накануне.
- Пятнадцать? Хо! - шёпотом воскликнул Соловей. - По паре на рыло, а на Федю троих, пусть дерётся.
- Нашли удобное место в стороне, примерно в километре от них. Они даже не подумают, что мы у них под боком, - сдвинув шапку на макушку, Граф вытер влажные волосы.
- Да, - подтвердил Гоша. - Сплошные скалы. Там можно отдохнуть немного, время терпит. И вода там есть.
Воцарилась тишина, каждый из них прокручивал в голове полученную информацию.
- Чего сбледнул, командир? Точняк мало хлеба поел, - грустно улыбнулся Граф. - Не переживай. Их там одиннадцать осталось.
- А где остальные?
- Другой тропой четверо шли. Ходят они неосторожно. Ой, как неосторожно. И обкуренные в хлам, - улыбаясь, Граф подмигнул Гоше. - Мы с Гошей их осторожно в ущелье спустили, и даже следов не оставили.
- Ребята, не хотел вам говорить. Связь с базой оборвалась при заходе в ущелье и пока не появилась. Всё, пошли. Граф и Гоша в «головняк».
     По небу плыли тяжёлые тучи, цепляясь рваными кусками за вершины гор. В воздухе стояла ужасно звенящая тишина. Природа словно нахохлилась в ожидании то ли дождя, то ли снега, и неприветливо притихла.
- Не хватало дождя до кучи, - тихо буркнул Бах. - Хан, чё ты такой молчаливый? Хоть бы угу сказал. Устал?
- Я? Нет, я ничего. Иду и иду, - смущённо прошептал Хан и смешно улыбнулся, прикрывая узкие глаза.
- Ты держись около папки, - подмигнул Бах. - И ни шагу влево-вправо.
- Ему приказано быть возле меня. Всё, затихли. В воздухе тишина стоит.
Все давно заметили, что Хан постоянно находится возле него, и шутили: «Хан теперь в фаворе у Воли».
     Они дошли до скал и спустились по камням до небольшой площадки, с нависающим над ней выступом.
- Хорошая защита на случай дождя. Не зажмут нас тут? - шёпотом спросил Соловей.
- Не думаю. Мы чуть ниже стоянки и обошли их с тыла. Дальше идут глухие дебри и обрыв в пропасть. Отсюда нас не ждут, а к ним пройти можно. Только попотеть придётся. Мы пошарили тут всё с Гошей, выход один, и они там стоят, - шёпотом ответил Граф.
- Сань, - шёпотом позвал Хан санитара. - Ты переклей мне щеку, чешется там от пота.
- Давай, - откликнулся санитар и полез в рюкзак за аптечкой.
- Сань, а чё ты с нами всегда ходишь? Пару раз давали другого, а в основном ты, - поинтересовался у санитара Граф.
- Я к вам почти приписан. Как вы на выход, так обязательно я с вами, - все говорили теперь только шёпотом, тишина и только тишина.
- Ну что, бойцы. Сейчас я покормлю вас перед весёлой ночкой, - Пашка достал из рюкзака две пол-литровых банки настоящей говяжьей тушёнки.
- Во! Где взял? - Бах впился глазами в банки.
- Из дома привёз. Запас, так сказать, - отвечая Феде, Пашка быстро вскрыл банки. - Исключительно для тебя, Федот. Ешь, и укладывай свой боекомплект на тропу обороны.
Две банки на семь голодных мужиков. Это так мало, но всё-таки чувствовалось, что в желудке есть что-то серьёзное. Запаса взятых с собой продуктов не хватало, они рассчитывали к утру быть на базе. Наконец-то, за весь этот день выпала возможность сделать горячий чай. Когда очень хочется горячего, то даже чай становится необыкновенно вкусным. Он достал из рюкзака две плитки шоколада и кинул их на круг.
- Бах, ты хлеба больше кусай, а то отощаешь, - Пашка отломил Феде хороший кусок хлеба. - Небо в густых тучах, хоть бы дождь не пошёл.
- Тихо вы. Они тоже там ухи поставили. Зажмут тут и положат. Вдруг ещё подмога у нас на хвосте, - Граф положил тушёнку слоем на хлеб и с аппетитом ел, запивая чаем.
- Аха, - подхватил он мысль Графа. - И полетим мы в пропасть с распахнутыми крыльями.
- Щас прям! Пусть только сунутся, - Федя огляделся и полез вверх на скалу. - Я на караул, а вы усните хоть на пару-тройку часов. Я потом разбужу.
- Да, давайте малёха поспим. Молодые в середину. Хан, ко мне, - он кинул рюкзак под голову и лёг на краю.
- Командир, обидно, - возразил Игорь.
- Парни вы здоровые, но молодые, за вас больше всего ответ. Так что слушаться. Я сказал!
- Верьте, аль не верьте, а жил на свете Федот-стрелец, удалой молодец. Служба у Федота - рыбалка, да охота.
- Паша, не молоти. Нигде от тебя покоя нет, - тихо откликнулся Федя. - Отдохни. Стемнело уже.
- Вот спасибо за заботу, - Пашка лежал, засунув руки под голову. - Федь, а мне твоей горячей спины не хватает. Спокойной ночи. Не храпи там.
- Спи. Не буду, - повернувшись, Федя посмотрел вниз, где они лежали.
Федя, большой добряк: он всегда по собственному желанию караулил их сон.
- Вань, - Пашка повернулся к нему, - а сейчас они нас вообще не ждут. Они думают, что мы спать будем.
- Я думал об этом. И что?
- А ничего. Они щас по-любому уже обкуренные. Два часа на отдых и пошли. Пока дойдём, пока ориентировку на месте сделаем. Может, ещё какие хлопоты будут. А там и светать начнёт.
- Я тоже так думаю, - откликнулся Граф. - С тыла они нас точно не ждут.
«Неспокоен я сегодня. Больше чем всегда неспокоен. Волчьи законы! А жизнь, как подарок сейчас, и она доверяет мысли тоскливо бегущим облакам. Волчьи законы! Они вжали тебя в холодные камни, и тревога на душе. Тревога... И нельзя дать разгула слабости и сомнению. Зубы - в заточку! И надо попробовать уснуть, если получится».
- Бах, буди через два часа, - он закрыл глаза.
Федя хмыкнул что-то сверху, но он ничего не услышал, проваливаясь в темноту.

     Были ли эти два часа? Наверное, были. И они дали, хоть какой-то небольшой отдых. Кажется, что он только что уснул, и вдруг через вязкую тишину снова услышал голос Феди.
- Вань, пора, - Федя трогал его за плечо.
Он вскинул глаза, сел и огляделся. Как же ему жалко было будить их: вымотанных, грязных, холодных, и благодаря стараниям Пашки не совсем голодных. Ребята растёрли лица руками, попрыгали и размялись, чтобы взбодриться.
- Граф и Гоша в «головняк». Дорогу вы натоптали. Бах, ты как, уставший?
- Норма всё. Сдюжу, Вань.
     Этот выход получился у них слишком напряжённым и тяжёлым по нагрузкам. Неожиданные обстоятельства ложились одно на другое, не оставляя времени на отдых. Работа шла на пределе сил и возможностей, но их ведь учили выживать в любой ситуации и находить выход из самого безнадёжного положения. Двигались тихо и осторожно, выверяя каждый шаг, стараясь глушить хруст веток под ногами. «Стоп» - поднял руку Граф. Они подтянулись и залегли в кустах.
- Отсюда метров триста до них, теперь только ползком, - чуть слышно шепнул Граф.
     Скинув багаж под дерево, они подобрались чуть ближе к стоянке боевиков и затихли, вглядываясь в темноту. В ночном небе проглядывал довольно крупный месяц и мелькали яркие звёзды. Порывистый ветер гнал облака вдаль, не давая им скучиваться в большие тучи. Внизу на стоянке было тихо. И только тлеющий костёр освещал немного площадку, где расположилась группа боевиков.
- Ветер, это хорошо, - прошептал он Графу в ухо. - От него шорохи посторонние. Если что, то на шум ветра могут списать.
- Давай мы с Соловьём тут пошарим? - шепнул Граф, показывая на горло.
Боковым зрением он заметил, как сидевший за Графом Соловей потрогал нож на ремне.
- Да-а... Или ты, или тебя, - он посмотрел на Графа. - Не хрустите ветками.
Граф и Соловей уползли, и начались минуты жуткого ожидания.
     Они прислушивались к каждому шороху, держа автоматы наготове. Место, где расположились боевики, находилось на небольшой площадке, прикрытой со стороны выхода из ущелья высоким кустарником и немного открытой со стороны подхода группы.
- Аккуратно встали, умно. К выходу из ущелья незаметно не пройти, и их не видно, - прошептал он Баху. - По-любому вокруг в кустах сидят. Сунься, и всё.
- Да вижу я. Это мы хорошо зашли с тыла. Щас бы по ним с РПГ.
- Нашумим. А если подмога подошла и сидит где-то рядом?
     Около часа томительного ожидания, и из темноты бесшумно появились Граф и Соловей. Соловей с размаху ткнулся в землю и затих.
- Убрал охрану. С трёх сторон сидели, - прошептал Граф, кивнув на Соловья. - Восемь осталось.
- Восемь на семерых. Один лишний получается, - он вглядывался в темноту площадки, где чуть видимыми огоньками сверкал затухающий костёр. - Санитар. Саня, берёшь одного на себя. При случае, действуй согласно своим медправилам, - санитар кивнул. - Соловей, я понимаю, что запахался. Но надо ещё разок. Давай Паша.
- Щас. Дай минут десять, - Пашка перевернулся на спину и смотрел в хмурое ночное небо. - Всё путём.
Резкие порывы ветра разгоняли остатки облаков, делая ночь немного видимой. На краю неба, за вершинами гор, заметной полоской просыпался новый день.
- С Богом, и чтобы без «груза», - нащупав на груди крестик, он поднёс его к губам.
     Светало. Они подползли ближе к стоянке и распределили кому и кого брать. Из лежавших на земле боевиков, он сразу вычислил Тагира и знаком показал всем: «мой». Всё получилось быстро и слаженно, действия были распределены и просчитаны. Подобные моменты много раз отрабатывались на тренировках до мелочей. Но в жизни иногда случается форс-мажор, и приходится подстраиваться под реальную ситуацию. Всё и всегда не предусмотришь. В первую очередь, каждый из них был нацелен на «своего», а потом, в случае надобности, помощь другим. Граф контролировал Гошу, он - Хана. Бах и Соловей - общую картину: где труднее, туда и вперёд. Восьмой по распределению был «общий», кто быстрее сделает «своего», тот переключается на «общего».
     Ударом ноги в лоб, он вырубил вскочившего на шум Тагира и нашёл взглядом Хана. Его пробило током. В двух метрах от Хана корчился на земле боевик, а рядом был тот, «общий». В руках боевика сверкнул нож, направленный Хану в живот.
- Ха-ан, - взревел он натужно.
Пытаясь выбить нож, Хан успел заслонить себя ногой. Боевик полоснул Хану по бедру, и на землю брызнула кровь. В два прыжка он оказался рядом с Ханом. Выбивая нож у боевика, в горячке он не заметил как тот немного задел и его. Ударом ноги в грудь, он выкинул боевика подальше от Хана. Отлетев к кустам, тот упал навзничь на снег. Навалившись на боевика всем телом, он стал резко долбить его лицо кулаком.
- С-сука. Ты-ы... Хана... Этого... Мальчика-а... Ножо-ом...
Он долбил, не помня себя. Он вминал это лицо в окровавленный снег, прижимая другой рукой горло боевика к земле. Очнувшись, он не сразу понял, что кто-то разжимает его руки, пытаясь их освободить.
- Воля, всё уже. Слышишь? - Бах тряхнул его за плечи. - Разожми руки. У тебя кровь на ноге.
Он медленно поднялся и тряхнул головой, как бы освобождаясь от чего-то страшного.
- Хан, где? - хрипло спросил он, выдавливая из себя слова, и тут же взревел: - Где Хан?
- Санитар обрабатывает. Кровищи много ушло, поперёк бедра попал. Чуть обрезание Хану не сделал, с-сука. Ребята помогают края потуже стянуть. Что с этим делать? - Федя кивнул на Тагира.
Всё произошедшее прокручивалось в голове, как на киноплёнке. Направленный в живот нож боевика. Ещё мгновение, и он разворотил бы Хану всё. Они не донесли бы Хана, как Лёху... Груз «200».
- Бах, - он поднял глаза на Федю.
- Я понял, командир. Что с этим делать? - Федя тряхнул его за плечо и вновь кивнул на Тагира.
Тагир сидел в стороне у дерева со связанными руками. Соловей держал его на прицеле.
- Ну что, Тагир? - он подошёл к дереву, слегка качаясь от полного опустошения. - Как ты нас называл? Собаки?
- Сабакы, Ыван. А ты проста звэр! Давай, капытан, канчай, нэ тяны.
- Зверь, говоришь? А кто сказал, что я тебя убивать буду? У тебя дома сыновья, жена. Иди.
- Куда ыды? Ты атпускаэш?
- Заткнись на минуту. Прошу, - он устало опустился рядом с Тагиром и откинул голову на дерево.
- Задел он тебя немного. Погоди, щас санитар залепит, - Федя ушёл к санитару.

     Холодно... За макушками гор ясно вырисовывалась полоска далёкой зари. Влажная земля и влажная одежда, студили тело до озноба. Он закрыл глаза.
- Устал? Нэ шуты са мной, капытан. Што я скажу, кагда прыду? Что ты парэзал всэх, а мэна атпустыл?
- Это твоя забота, что ты там говорить будешь.
- Да там прыстрэлат пазорна! Стрэлай ты. Лучшэ тут са всэмы, чэм аднаму дамой. Нэ буд паслэдным шакалам, стрэлай.
- Чего? - взвился подошедший Соловей. - Ты кого тут шакалом обозвал? Ты, сайгак горный. На шакала рожа твоя неумытая катит.
- Капытан, заткны сваэго барана рускава.
- Какого хрена ты катишь на русских? Тебя отпускают? Вот и иди, - Соловей показал рукой на простор. - Беги в свои горы. К козлам, которые тут пасутся.
- А ты, кто? Орош стаышь, бэз рода ы плэмэны. Всэ расы замэшаны в твой кров. Походу трус ты всэгда. Мала вам глоткы рэзалы.
- Ты это, вот этим бородатым своим скажи, - Пашка кивнул на лежавших вокруг боевиков, - у кого в штанах круче. Нам пули отливать не надо.
- Эй... Как тэба зват?
Соловей медленно, как бы сдерживаясь, присел перед Тагиром. Соловья понесло. Внутреннее состояние Пашки было на взрыве. Устранение охраны на схроне и работа тут, хорошо подмотали Соловья. Он не стал его останавливать, пусть скинет пар.
- Вот видишь того, самого здорового? - Пашка показал на Федю. - Вот он - Илья Муромец. Слыхал про такого?
- Слышал. Гавары сказкы далшэ.
- Вот этот, - Пашка ткнул в него пальцем. - Этот - Добрыня Никитич. Ну добрый он. По-другому не может. Не получается у него злым быть.
- Звэр он, паходу. А ты басны гаварыш? Красывый вашы басны, гавары.
- А вот тот, - Пашка показал на Олега. - Тот у нас - Алёша Попович. Происхождение у него такое по отцовской линии: благородство, честь офицерская.
- Чо за другых чэшэш. Про свой кров гавары.
- А я просто-ой, - протянул Пашка прищурившись. - Соловей-разбойник я. И если бы не этот Добрыня, - Пашка опять потыкал в него пальцем, - то ты давно бы уже в пропасти ширинкой за сук зацепился. Усёк?
- Да-а. Ты, навэрна, эта вслух сэбэ гаварыш? Гэрой! Да-а, нармална. Матэрыс далшэ. Дабрына, ты нэ пэрэживай, - повернулся Тагир к нему. - Ыма у тэба, Ыван, прам сказачнай. А твой Салавэй нэ вышэл с этава возраста, а? Сказкы кыдаэт, как в школы.
- Я тебя, с-суку, просто сейчас убью, - Пашка приставил автомат к шее Тагира, а он сидел и улыбался, зная, что Пашка не будет стрелять. - У нас Алёша Попович, Добрыня и Илья - герои былинные. И имя у меня самое русское, историческое. А у вас, что? У вас даже вспомнить нечего. Разве - Абрек Зелимхан? Так и тот получил однажды люлей и никто его не помнит. А нашего Илью Муромца весь мир знает.
- Сказкы кыдаэш? Маладэц, знаэш сваы сказкы. Дабрына, - Тагир вновь повернулся к нему, - ты хот знаэш, что в руках у тваэго байца? Ылы ты думаэш, что это дрын у нэго? Скажы эму, пуст жмот на курок.
- Свободный и гордый народ! Убей соседа - вот она, вся ваша свобода. Научись говорить, а потом жизни учи. Гавкаешь, шкура продажная, - Пашка отвернулся и посмотрел вокруг на горы. - Я тебя, пса бородатого, точно щас на цепь посажу. Глоткы он рэзал.
- Нада за всо платыт. Правылна? Вас тожэ ышут, и найдут тут. Аллах с намы. Ны что нэ забыто, Ыван, ты знай.
- Чё-ё? - Пашка присел к Тагиру. - Рот закрой, и язык засунь, пл... А мы, по-твоему, живём и думаем как бы завалить кого-нибудь из калаша. Я уважаю расы и религии, и в гробу я видел всю эту вашу войнушку. Надо было вывозить русских из Чечни. Вы резали их тут, как баранов, упиваясь кровью и насилием. Нехрен было задираться и кидать кровь свою горячую на круг.
- Уже какой эст. Был и будэт у нас такой кров.
- Значит, кровопускание будем делать. Говорят, что слив кровушки от больной головушки хорошо помогает. Виноваты, с-сука, русские! Мозгов нет и не допрёте, что война никому не нужна. Ни одной, ни другой стороне.
- Соловей, видишь как провоцирует, чтобы ты убрал его, - он отвёл ствол Пашкиного автомата в сторону. - Пусть живёт и до своих чешет. Может, ему там тоже кишки намотают, как нашим ребятам в войну. А, Тагир? За схрон, и за то, что своих положил, а сам живой вылез. Есть ваши близко?
- Вызвал я. Толко мы дэн шлы, а оны ноч ыдут. Долга. Патаропышса, то успээш, уйдош. Капытан, а чэго ты нэ спал-адыхал? Устал вэд.
- Не спится. Домой хочу, там ждут, - звук сигнала связи прервал их разговор, вызывали боевиков. - Говори. Спрашивай, где и сколько, - приказал он Тагиру. - Скажешь лишнее - умрёшь позорно для мусульманина. Я обещаю.
Он включил переговорное устройство и поднёс его Тагиру. Минуты две Тагир разговаривал на своём языке, вставляя между слов русское «да» или «нет». Некоторые знакомые слова проскальзывали в разговоре и были ему понятны.
- Всо, чэрэз палтара-два часа тут будэт дэсат байцов. Ухады, капытан. У тэба жрат нэт, вазмы тут, - кивнул Тагир на плотно набитый рюкзак.
- Жрать? - Соловей даже захлебнулся от такой наглости. - Ты щас всё у меня тут сожрёшь.
- Уйдём, конечно, - он посмотрел на рюкзак с едой. - А рюкзак оставь, тебе назад грести надо. Пригодится.
- Гордый, - Тагир с ухмылкой посмотрел на него. - Пуза урчат ат голада. Бэры, плоха галодный горы хадыт. Сытый вэсэлэй пабэжиш.
- Домой я на коленках доползу, - ответил он, поднимаясь на ноги. - Граф и Соловей, собрать и скинуть оружие в пропасть. Бах, вяжи его покрепче к дереву. Гоша и санитар, в лес за вещами и уходим.
- Шыфрой работаэш, капытан Ыван. Рожа пад маскай. А сам-та, кто?
Присев на корточки перед Тагиром, он резко и отрывисто сказал:
- Можешь «Волей» запомнить. Можешь «Добрыней», Иваном. Сейчас мы соберём снаряжение и уйдём, - он криво улыбнулся. - Тагир, спроси у мудрых и старых кавказцев, они знают, что такое - русский гнев. Меня учили выполнять любые задачи. Реальные, нереальные, с большим риском, и благодаря духу, который привили с первого дня службы. Меня учили воевать упёрто, и умирать с честью. Это говорю тебе я - десантник-спецназовец. Из тех, кого ты так грязно поливал словами. Для нас нет невыполнимых задач. Убедился?
- Командир, притомил он меня. Может, его повесить? - Бах присел рядом и Тагир бросил на него тревожный взгляд. - Повесить так, как они наших пацанов на крестах вешали и живьём резали. Чё глазами стреляешь?
- Бах, да боится он конкретно. Дишь тыбля, Тагир, - он подвинулся ближе к Тагиру, глаза в глаза. - Как там у вас? Повешение - самая страшная пытка? Мусульманин, убитый без крови да ещё с отрезанными ушами в рай не попадёт? Суровый твой Аллах. Наш Бог милосердный, он всех замученных и побитых ребят в рай забрал. Верю. Пока.
Отвернувшись, он пошёл прочь, но вдогонку вновь услышал голос Тагира.
- Стой, капытан. Сымы маску, хачу в твой лыцо пасматрэт.
- Сильно хочешь? - он вернулся и вновь присел к Тагиру. - Хитрый вы народ, Тагир. Сегодня ты свой, чай вместе пьём, а ночью идёте и режете, - он поправил маску на лице. - Я же ещё сюда приду. Да, Тагир? Со могуш вац. Я плохо себя чувствую, - они сидели и молча смотрели друг другу в глаза.
- Глаза у тэба сыный, добрый. Бэгы, капытан Ыван. Я скажу, что давно ты ушол, нэ дагнат. Ташы сваэго байца дамой. Жывы долга.
- Тагир, не мучайся словами. Догонят, я и их завалю. И вылезу отсюда. И жить буду.