Авантюрист 15 начало главы

(продолжение)

Начало:
http://www.proza.ru/2013/07/24/1612

ПЯТНАДЦАТАЯ  ГЛАВА

    Всё дальше уносит поезд Виктора от Российской Империи и от жандармского полковника Тимошина. Денег, внесённых в «Лионский кредит», ему хватит надолго.

    Виктор уехал бы и раньше, в начале лета, но задержала его внезапно нагрянувшая к нему после двухмесячной отлучки Розалия. Он рассказал ей о своём вызове к жандармскому полковнику Тимошину, о  хорошей осведомлённости того в том, где Виктор был, с кем и чем занимался. Розалия с сожалением проговорила:
   – Нам придётся на некоторое время расстаться, милый. Очень жаль, что жандармы помешали нам. Я е*усь с четырнадцати. Много у меня было мужчин, но настоящих своих ё*арей я перечислю по пальцам, и ты один из них.

    Уже уходя, поправляя причёску перед зеркалом, она попросила Виктора задержаться в России на некоторое время.

   – Поскольку ты едешь за границу, то я попрошу тебя заехать в Женеву и передать от меня одному человеку секретное письмо. Я занесу его тебе позднее. Дождись меня.
    Она принесла письмо через месяц. Оно было спрятано в обложке томика Гёте на немецком языке. И сообщила адрес. Ему предстояло заехать в столицу альпийских негров Женеву.

    С волнением Виктор пересёк границу. Ему казалось, что жандарм, проверявший его паспорт, сейчас прикажет ему подать томик Гёте и начнёт потрошить подозрительную обложку, а его самого отведёт в тюрьму. Но жандарм лишь  пролистал его паспорт и, козырнув, пожелал счастливого пути.

    Теперь, когда волнение улеглось, Виктор с нетерпением ждал, когда поезд придёт в Женеву. Выглядывая в окно, он видел сверкающие на солнце рельсы, мелькали придорожные строения, перелески, поля – мазки света и ночи.

    Наконец, пыхтя и шипя сбрасываемым паром, поезд стал приближаться к городу. У переездов за полосатыми шлагбаумами стояли вереницы разнокалиберных повозок и колясок. Потом отдельные дома сгрудились в целые кварталы. Промелькнула табличка: «ЖЕНЕВА».

    Виктор покинул вагон. Вокзальные часы показывали полдень. Из бездонной синевы неба падал белый огонь. Рассекая горячий воздух, Виктор вышел на площадь и увидел извозчика, прячущегося в тени здания вокзала.

    Виктор сел в удобную коляску, дожидавшуюся седока, и назвал адрес непривычно чёрному извозчику:
   – Рю де Каруж.

    Коляска плавно покатилась по мостовой мимо старинных зданий, укрывающих от прямых лучей палящего солнца улицу, погружённую в мир и покой.

    Вот и нужное Виктору здание на Рю де Каруж. Расплатившись с извозчиком, Виктор подошёл к входной двери, как из неё вышли два господина. Они говорили, а точнее, о чём-то спорили по-русски. Виктор задержал их и, прервав их спор, спросил:
   – Скажите, здесь я могу увидеть Владимира Ильича?

    Один из них окинул элегантно одетого Виктора и поинтересовался:
   – Какого Владимира Ильича?
   – А у вас их несколько? – парировал вопрос вопросом Виктор.

    Второй господин был более благожелателен и сказал:
   – Он сейчас в редакции. Поднимитесь на второй этаж. Там определитесь.

    На втором этаже Виктор увидел приоткрытую дверь, услышал голоса. Говорили по-русски. Виктор вошёл в квартиру и чуть не столкнулся с невысоким лысым господином в затрапезном пиджаке. Виктор сразу узнал его – Володя Ульянов, он же Николай Петрович. Господин остановился и, прищурив, татарские глаза спросил его:
   – Пйостите, товагищ, вы к кому?
   – Я к вам, Владимир Ильич, – ответил Виктор.
   – Мы с вами знакомы? – удивился Ульянов.
   – Да, вы семьёй приезжали к нам в Москву в восемьдесят пятом году. Мой отец был гимназическим другом вашего папы.
   – Да-да, – кивнул головой Ульянов. – Я хойошо помню ту поездку.
   – Ещё бы, – про себя усмехнулся Виктор – Бонну Луизу Карловну не забудешь.
   – Значит, вы тот маленький мальчик, котогый кйутился под ногами?
   – Я. За мной ходила Луиза Карловна.
   – Да-да, я помню и Луизу Кайловну, – сказал Ульянов. – Что мы стоим в койидойе, товагищ. Пйоходите.

    Они вошли в комнату. Их встретила женщина в мышиного цвета холщовом платье, мешком сидевшем на ней. В мешке вольно бултыхались не обременённые корсетом груди.

    Уже в комнате Ульянов спросил:
   – Вы пйямо из Госсии?
   – Да, Владимир Ильич. Я привёз вам письмо от Розалии Землячки.
   – Пйекйасно! – воскликнул Владимир Ильич. – Давайте.
   – Оно здесь, в задней обложке, Владимир Ильич, – сказал Виктор, протягивая томик Гёте.
   – Надя, у нас где-то был нож, – обратился Ульянов к женщине. – Дай нам. Пйишла почта из Москвы. Буду потйошить Гёте.

    Разъединив картон обложки, Ульянов извлёк тонкие листки папиросной бумаги, исписанные мелким убористым почерком.

   – Надя, угости человека чаем, – распорядился Владимир Ильич и, сев на потёртый продавленный диван, начал читать послание.
   – Как добрались? – поинтересовалась женщина.
   – Ничего, – ответил Виктор. – Не растрясло.
   – Давно из Москвы?
   – Нет. Я прямо из неё. Только в Варшаве сделал пересадку.
   – Вы впервые заграницей?
   – Впервые. Решил посмотреть, как здесь люди живут.
   – Интересно, что сейчас делается в Москве. Как там народ?
   – А что народ, – Виктор усмехнулся – По-разному.
   – Мы слышали, бурлит.
   – Народ? Нет, пожалуй, разве только рабочие, порой, устраивают забастовки. А так, Москва живёт и веселится. Народу в «Яре» и «Стрельне» не уменьшилось.
   – А как там наши товарищи? Что они предпринимают для того, чтобы поднять людей на борьбу?
   – Вы о революционерах? Я из них практически никого не знаю. Коба уехал в Тифлис, Лонгвиновы – в Питер. Перед отъездом видел только Землячку. Кстати, если вы Надежда Крупская, то вам от неё привет.
   – Спасибо, – улыбнулась женщина. – Да, я Крупская, Надежда Константиновна.
   – А вас как звать-величать?
   – Виктором Петровичем Репьёвым. Можно просто Виктором, без отчества.

    Крупская хотела ещё о чём-то спросить Виктора, но Владимир Ильич прервал их беседу.

   – Виктой, – сказал он – можно я буду вас звать так? Вы, как я понял, пйосто сочувствующий геволионному движению. Я не ошибся?
   – Не ошиблись, Владимир Ильич.
   – Но Гозалия Самойловна довегяет вам. А она женщина суйовая. Ладно. Вы не куйсе наших пайтийных дел, но гаскажите нам о том, как живёт Москва, чем дышит.

    Рассказ Виктора на заданную тему затянулся до вечера. Возможно, он был бы короче, но Владимира Ильича интересовали разные мелочи, которые попадают в глаза человеку и, кажется, проходят мимо, но мозг их фиксирует и при умело поставленных вопросах эти забытые мелочи вдруг всплывают в памяти. Владимир Ильич умел расспрашивать. Только в начале шестого он спохватился и сказал:
   – Мне пора, товагищи – и посмотрев на Виктора, предложил: – Не хотите, Виктой, сходить со мной на наши партийные посиделки в кафе и выпить пива. А потом пейеночуете у нас. Пйавда, в нашем сквойечнике не слишком йазвейнёшься, но уголок для вас найдётся.

    Кафе Ландольт находилось на тихой улочке. В большом зале было накурено и пахло пивом. Виктор огляделся. За мраморными столиками в основном сидели белые и чёрные мужчины в рабочих блузах и в свитерах. Между столиками ходили полуодетые потасканного вида женщины.

    За одним из столов сидела компания из четырёх мужчин. Ульянов подошёл к ним, поздоровался, представил им Виктора, назвал их Виктору:
   – Это наши товагищи: Бонч-Бйуевич, Потйесов, Луначайский и Майтов.

    Едва они сели за стол и успели сделать по глотку пива, как завязался спор, точнее, продолжился спор, который начат был до их появления. Ульянов, как показалось Виктору, был в меньшинстве с Бонч-Бруевичем. Спор зашёл о войне России против Японии, шедшей сейчас на Дальнем Востоке.

    Ульянов доказывал своим оппонентам, что наступило время активных действий, что война должна явиться теми дрожжами, которые должны всколыхнуть народ и поднять на борьбу с самодержавием.

   – Мы, геволюционейы, должны сделать всё, чтобы помешать госсийскому самодейжавию одейжать вейх над японскими самугаями, – говорил Ульянов, – потому что пойажение цайского пйавительства вскйоет его гнилость и слабость. Сейчас наступило пйизвать гуский пйолетаийат к забастовкам и стачкам, особенно на военных заводах и на железных дойогах.
   – Это будет предательством, – доказывали его оппоненты. – Мы не будем призывать русских рабочих к измене Родине.
   – Изменой Йодине нужно считать пособничество цайскому гежиму, – утверждал Ульянов. – Позойный конец позойной войны недалёк. Наша пайтия должна готовить пйолетагиат к йешительному наступлению на одйяхлевшую власть гуского самодейжавия и дйахлеющую власть междунайодного капитала. У нас, большевиков, нет иного пути.

    Виктор помалкивал, хотя он тоже никак не мог примириться с тем, что говорил Ульянов. Он не желал поражения своей стране. Это оскорбляло его патриотические чувства. Россия превыше всего.

    Когда пиво было выпито. Ульянов отодвинул кружку, встал.
   – Мне пойа.

    Виктор поднялся тоже. Потресов схватил за руку проходящую мимо негритянку, спросил:
   – Сколько за час?
   – Два франка, – ответила та.
   – Приемлемо, – сказал Потресов и пошёл следом за проституткой, покачивающей антрацитовыми ягодицами.
    На улице уже стемнело. Призрачным светом горели газовые фонари.

    Виктору бросилась в глаза вывеска с двумя тщательно выписанными голыми девицами. Такая вывеска была бы недопустима в России. Но здесь была не Россия, а Швейцария. Над входом светилась надпись: «ТОЛЬКО У МАДАМ ЖОРЖЕТЫ ДЕВУШКИ ВЫСШИЙ КЛАСС!».

   – Вот она отйыжка загнивающего капитализма, – заметил Владимир Ильич. – Если есть денежки, можешь купить себе женское тело. Бйак, семья – всё побоку.
   – Брак и семья – буржуазные предрассудки. При социализме будет главенствовать свободная любовь, – сказал Виктор.
   – Это вас пйосветила Розалия? Вы с нею имели трали-вали? – поинтересовался Ульянов и сам же ответил: – Имели. А то с какой стати вы поехали бы сюда в столицу негров? Она да Сашка Коллонтай ягые побойницы свободной любви. Обе ненасытные стейвы. Особенно Гозалия. Эта баба-скала. Она не упустит понйавившегося ей мужика. Ей бы в публичном доме йаботать. Как, ты управлялся с нею?

    Виктор пожал плечами.
   – Управлялся.

    Посмотрев ещё раз на нарисованных голых девиц, он спросил Ульянова:
   – Не хотите посмотреть на девиц высшего класса?
   – Э, Виктой, там двумя фйанками за час не обойдёшься.
   – А всё-таки, Владимир Ильич?
   – И на пйосто посмотйеть деньги нужны, а в моём каймане финансы поют йомансы. Хотя и любопытно…
   – Мне тоже. А если дело только в деньгах, так у меня они есть.

    Они поднялись на крыльцо, и Виктор толкнул стеклянную дверь. На первом этаже размещался небольшой ресторан. За высокой стойкой обнаружился портье, мулат с набриолиненными чёрными волосами.

   – Вы в ресторан или сразу пройдёте в заведение? – спросил портье.
   – В заведение, – ответил Ульянов портье и пояснил Виктору – К полуночи мы должны быть дома, а то Надежда Константиновна поднимет шум, кинется на поиски пйопавшего супйуга, обйатится в полицию. Нехойошо, если нас вытащит полиция из тёплых постелей мамзелей мадам. Меньшевики растйезвонят на весь свет…
   – Тогда поднимитесь по лестнице и подождите в салоне, – сказал портье, принимая от Виктора франк. – Мадам выйдет к вам. 

    В ресторане на десяток столиков играла тихая музыка, вкусно пахло едой и ароматным табаком. За столиками сидели четыре пары – дамы в изысканных нарядах, мужчины – в смокингах, один, чернокожий, в белом фраке и с громадным бриллиантом в массивном золотом перстне. Он, не сводя глаз, смотрел на блондинку в зелёном платье.

    В глубине зала была крутая лестница, винтом вкручивающаяся в потолок. Она вела на второй этаж, в заведение мадам Жоржеты, служившую одновременно и гостиницей для приходящих влюблённых парочек.

    Виктор с Владимиром Ильичом поднялись по лестнице.

    Салон украшали бордовый плюш, массивные бронзовые канделябры с горящими свечами, хрустальная люстра, сияющая всеми цветами радуги, пышные плерезы, цветы в горшках и огромное зеркало во всю стену. Пахло смесью дамских духов, пудрой, холодным сигарным дымом.

(продолжение следует)
http://www.proza.ru/2013/08/16/1490