Журнал наблюдений

Лица 60-х


Идеальное конечное решение (ИКР)
1.
Нужно ли вглядываться в лица, которым 50, 60 и более лет?
Действительно ли это лица, с таким же успехом можно сказать, лики, вглядитесь.
Совсем не обязательно, не обязанность, скорее, любопытство. Кому-то: была ясность. Кому-то: была кровь. А кому-то достаточно: была сила. Мы уверенно смотрели вперед. И не видели, что наши лица начали меняться. На самом деле, менялись не лица, а только выражение лиц. На наших лицах читалось выражение подлинного равенства, на всех лицах, одинаково жесткое. Когда оно исчезло? Этого-то мы и не заметили, слишком увлеченно смотрели вдаль, когда было смотреть под ноги. Да и зачем, шагали-то широко.
Наша история очень проста. Из окна кареты. Из окна поезда. Из окна спутника.
Наша жизнь очень проста. В бараке. В коммуналке. В плане.
Наша душа очень проста. На воле. На трибуне. На плакате.

Да пребудет с нами, вечно живая диалектика, если нет других источников, хотя бы этот.
И желанный принцип = свободный остаток, мы были вполне свободны, уменьшать этот остаток.
Очередной тупик? Не тупик, а развилка. «Молодец! Моя школа» (Хрущев). Жизнь как школа. Жизнь и должна быть учителем, не живешь, а учишься, непрерывно. Сущая мелочь, выбирать учителя. Главное, не опоздать с выбором школы. Опоздали, школа одна, на всех. Опять свободный остаток, забирайте. Пусть не получается у всех, но хотя бы одно лицо надо «в люди вывести», придать ему светлый лик.
Так и жили, каждый раз возвращались, выросли, срезали.
Не вернуться ли еще раз.
Как знать. Может быть, мы увидим собственные лица. В тех чертах, которые темнели, мелькали или хотя бы мельтешили в те, не столь отдаленные годы. Сколько было ожиданий, надежд, да просто радостных эмоций. Можно выйти погулять, по улице, по набережной, в парке. Гуляй, напевай, никому нет дела до тебя. Мы все идем к коммунизму, вы только подумайте, все вместе. Товарищи, братья, как легко шагается, само собой. Не всем это нравится, надо закаляться. Должны быть трудности. Поэтому пусть будут испытания.
Кто остался с нами?
Столыпин делал ставку на сильных. Хрущев на послушных. Брежнев на слабых.
Наши павшие. Наши часовые. Наши передовые. Наша «Правда». А где же страсти, без них человека нет. Страсть в деле исполнения, возможно ли? Если можно вложить душу, почему же нельзя страсть. Горит на работе, это о человеке, который всей душой предается страсти исполнительства, гнать, подгонять.

Лица одинаковые, хотя бы выражением, лики, одинаково темные.
Но вот размеры, они разные. Есть обычные, есть побольше. Есть очень крупные, а есть замечательно крупные. Выделяются своими гигантскими размерами. Это миллионеры. Не пугайтесь. В середине 50-х шел поток (вал?) сообщений, в печати, «о колхозах-миллионерах – хозяйствах, доход которых достиг миллиона рублей» (Валовой, с.386). Неужели ходить с крохотным, едва заметным лицом. «Один из районов Северного Кавказа взял обязательство: в течение года сделать все колхозы миллионерами» (Там же). И что? Да ничего, взяли, выполнили. Не так уж это и сложно. Нужно объединить несколько малых колхозов в один большой.
Чем меньше колхозов, тем больше миллионеров.
В пределе?
Почему все так хотят, так стремятся быть большими. Стали большими, живите. Нет, хотят стать еще больше. И еще. Не стать большим, а стать растущим, как-то забывалось. Расти постоянно. Не здесь ли идеал постоянства. Тогда надо признать, мы – несовершенны. Стать совершенными, нам явно не грозит, коли так, приходится останавливаться, перед выбором. Расти самому или останавливать рост других. Не загнать ли весь народ в один большой колхоз. Опоздали, уже загнан. Зачем же тогда создавать миллионеров?
Затем, чтобы обрести свое лицо, есть достойные, их немного, но есть.
Несколько сотен колхозников встают за спиной председателя. Трудно дышится председателю, легла, навалилась на него ответственность, надо держать, держаться. Правда, появилось нечто вроде вотчины. Тут-то он может проявить себя хозяином, всех в кулак. У него появился капитанский мостик. Кого-то может и пригласить на этот мостик, докажи делом. Сгрудились, глядишь, команда собралась, будем стоять.
Ну а я, решил Никита Сергеевич, буду стоять за вашей спиной.
Опоздал, за его спиной уже сгрудились.

ИКР/1
В чем же действительный смысл перелома 60-х?
А в чем трагедия 90-х. Именно в 60-е годы в СССР была преодолена «культура бедности», или как иногда говорили, "жизнь на грани". Преодолели, забыли, жили не голодая, не бедствуя. Как вдруг, в высокие 90-е годы предлагается вернуться к этой самой «культуре бедности», вспомнить "жизнь на грани". А если пойти дальше? Из городов – в деревню, а там, своими руками, да на свой хлеб. Здесь-то обнаруживается смысл 60-х, не просто преодолели «культуру бедности», но преодолели через городскую цивилизацию, стали горожанами. А если мы так и не сделались горожанами? Поменяли место жительства, место работы, место поклонения. Обнаруживается смысл? На деле, я сам приписываю этот смысл 60-м, могу я позволить себе такой произвол.
Именно в 60-е, число горожан превысило число сельских жителей .
Но изменились сами города, они стали терять свои городские черты. Получил широкое распространение феномен т.н. «барачной субкультуры с соответствующим типом … маргинального человека» (История, с.562). Выбраться из глухого села, чтобы забраться в маргиналы. Архаичное лицо управления вытаскивало за собой столь же архаичный «организм». И в самом деле, куда-то надо было вытащить эту архаику. И куда же притащили новых спартанцев ? В мир вещей, бери зарплату, шагай в магазин или в чайную, покупай все, что захочешь.
Мир открылся, навстречу твоим желаниям, желай.

2.
Где-то в России. Деревня, деревенский дом, рано утром остановилась машина.
Не часто бывают гости, приехал сын, да не один, жена, на руках грудной ребенок. Встреча, проходят в дом. Три года пролетело, ничего не изменилось. Стол, круглый. Диван, с порванной спинкой. Голландка, на большой кровати «два младших брата», стали длиннее. Сестренка, она тоже подросла, вытянулась. Быстрые хлопоты, на столе картошка, огурцы, графинчик. Как и не уезжал.
По стопке, и отец на работу.
Младшим, бегите, погуляйте. С матерью серьезный разговор, начало здесь. Где-то надо пожить, пока в родительском доме, больше негде, соглашение достигнуто. Мать принесла старую люльку, сын подвесил, уложил ребенка, долго забавлялся. Сохранила, а если бы выбросила. Нагрянули, не предупредили. «Шурка улегся поудобнее и задумался» (Овсянников, с.40). Шурка = персонаж рассказа Сергея Овсянникова.

Присесть, подумать. Прилечь, подумать.
Самая середина 70-х, о чем же призадумался взрослый человек? «После школы не захотел в деревне оставаться» (Там же). Надоело! Рванул в город, есть другое предложение? Техническое училище: «Веселая жизнь была!» (Там же). Далее завод, устроился, пока был один, жил неплохо. После свадьбы стало труднее. Квартира, даже не обещают. Задумался? Неизвестно. Быстро загородился шкафом, за занавеской, и началась семейная жизнь. Тут как тут комендант, любо ему, и занавеску срывать, и разносы строить. Куда денешься, пришлось идти за маленькой. Дальше, больше. Ребенок, ночные крики, жалобы. Почему-то денег не хватает. Задумался? Неизвестно. Начал продавать веши, свадебный костюм, туфли, рубашки, дошел.
А вот здесь, в родном доме, задумался.

И как-то все стало устраиваться, со скрипом, но жизнь пошла.
Младшие, средние, старшие. Средние, с внуком в передней комнате, все прочие в задней. Сам Шурка устроился, с утра до вечера слесарит. Квартиру обещали сразу, «но прошел месяц, а конца обещаниям все не было» (Там же). По старой привычке начал скандалить, с директором, с председателем сельсовета. «Дома нелады». У невестки все валится из рук, свекровь домашнее хозяйство взяла «на себя». Младшим, их трое, надо учиться, каждому дай место, тесная жизнь пошла в большой рабочей семье.
Прилег бы Шурка, задумался бы, глядишь, надумал бы.
Слишком беспокойно все это, стал поддавать. Как-то зашел в чайную, а там отец.
Такой повод, кружки, пиво, угощаю батя. И к главному: не дают комнату. Понятно, о квартире речь уже не идет, хотя бы комнату, поэтому мучаюсь. Насчет мук перебрал, отец резанул: «На подносе никто не принесет, не жди» (Там же, с.42). Сделай сам-то, хоть что-нибудь, не только шляться. «О чем думал, когда ехал?!» Не написал заранее, даже пеленки, теперь за вас стирай, накипело. Сына прорвало: «Куском хлеба попрекать вздумал» (Там же). Не надо! К буфетчице, «кинул ей мелочь», подхватил куски, кушай отец. Тот каменно сидел, молчал, сжав кулаки. А сын все тащил и тащил, куски хлеба «падали со стола».
Все что может, мелочь, мелкий человек, мелкая жизнь, а нужна ли другая.
Может ли человек пожить без обязательных подвигов, для себя.

Получил Шурка, когда вернулись домой, «влетел во двор вместе с калиткой» (Там же).
Утром большая «шишка между глаз», голова трещит.
Видать приперло, резко на жену замахнулся, та в слезы. Решил прибегнуть к испытанному средству. Пошел на речку. Сел, «прислонился спиной к плетню огорода, задумался» (Там же). И что вы думаете? Как-то все устроилось. Отец нашел неплохой вариант, неподалеку соседи, уступают «мазанку за сто пятьдесят». И как хорошо, «несколько половиц заменить», «печь подмазать», весь труд, живи. Тепло, окна большие, мир виден. Как повеселел Шурка, даже какие-то коленца стал изображать. Вот она, новая жизнь, ему в затылок дышит. Он будет решать, он уже решает, берем. Но так просто не оторвешься от Семьи, из прежней жизни не выйдешь, как из осеннего парка. Так и норовит прихватить. « … если тронешь – убью! Понял?» (Там же). Это снова батя, насчет невестки. Сказал, дверью хлопнул, и нет его. Или есть? тень маячит, но первый шаг сделан, начнут отдаляться, отрываться. А как же внук, были бы способности, а способ найдем.

Понял Шурка, конечно, понял, зря, что ли техническое училище окончил.
Космос, научно-техническая революция, мирный атом, генетика, это прекрасно. Но семья была миром патриархальных традиций, и осталась таким миром. Где-то прошумели, просвистели революционные ветра, залпы великой победы, космические трассы, все поверху. А внизу? как стоял древний двор, так стоит. Как тянулся строй древних мазанок, так и тянется. Всего-то, окна стали побольше, смотри, широк мир, мелькает, мелькнул. Что же такое понял Шурка, до сих пор задумывался, теперь одумался? Вряд ли. Зарекся? Может быть, просто решил подождать, когда придет его время. На самом деле, ушло время его отца.

ИКР/2
Отказаться от общества потребления?!
Ведь нас позвали именно в мир потребления, хотя название было и другим, зазвали. Ожидания росли, требовали удовлетворения, но производство продовольствия – явно недостаточное. Тут случилось первое чудо, нашлась рента, возникла рентная экономика. Туда – нефть, оттуда – зерно. И вот второе маленькое чудо, сытый народ, может быть, впервые за всю историю России. «Это было написано на их лицах…» (История, с.572).
Сказано о чиновниках, но их сытое высокомерие суть признак устойчивого положения.
бывают же заповедники, кусочки истории.
В заповеднике не бегают, но сидят на отведенных местах. Люди, остановленные в своих городах. В самих городах без шума определились закрытые зоны. Как-то надо было застопорить движение социальных лифтов. Ответом стало постепенное возрождение корпораций. Общество, еще совсем недавно, рассыпанное на атомы, начинает выталкивать из своей утробы сообщества. Номенклатурное лицо раздвоилось, за ним, чуток позади – выглянуло корпоративное лицо. Что тут странного, если в стране есть корпорация № 1 = Номенклатура.
Грубое лицо старого мира = конкуренция + солидарность.
Светлое лицо нового мира = абсолютное равенство.

3.
Надо умываться, надо снять очки, снимай.
До революции Василий Васильевич, после оттепели Семен Семенович.
Умылся, а где же? очков нет! Приходится щуриться, разглядывать, отделяться? Скорее, разделяться, и по какому же варианту, это известно, «двое против трех». То есть, меньшинство отделяется от большинства, закрывает свою жизнь. Дом должен быть теплым, удобным, круглым, полагал известный философ. Тут его поправили, дом должен быть закрытым. Могут пустить, могут не пустить. Но сначала надо закрыть, это мое право, закрыть свой дом. Какой ценой удается закрыть номенклатурный мир? приходится мир большинства держать открытым, ваши двери должны быть открытыми, распахивайте, показывайте, показывайтесь.
Почему у вас горит свет ночью?
Понятно, стали закрываться, точнее, обособляться: у меня отдельный счетчик.
А по коридору-то ходите, все ходят. Все убирают, и мы в очереди. Вы грязи тащите больше других, а убираете не чаще. Вот кто-то радостно закричал, затхлый мир коммуналок, прощай! пропади ты пропадом. Обособляясь, мы присоединяемся к меньшинству. Личное пространство, отделенное от публичной сферы, начало появляться еще в довоенное время. Ввели сдельную оплату, индивидуальную сдельщину. Да, кто-то стал покупать костюмы, часы. Кто-то, как прежде, обходился телогрейкой. Но в 60-е личное пространство уже было принято как ценность, утвердилось. Не лезьте в мою личную жизнь, плывете? Не ваше дело! Давайте, поплывем вместе, обойдусь. Будет плот, понадобится и плотник, тогда и позовем.
Хотя в начале времен, как известно, был бы плотник, а плот будет.

Время Хрущева = советская Античность, "и комиссары в пыльных шлемах…".
Время Брежнева = советское Возрождение, мир признал нерушимость послевоенных границ.
Святой Франциск, тот искал подобных себе, эталоном ему служила собственная личность. А скажем, Ленин? Он тоже искал, кого? Ему ли  опускаться до простых агентов. Искал, подбирал, отбирал, зачем? Он дополнял себя самого, исполнителями, инструментами, средствами. То есть, дополнял себя такими людьми, с которыми мог бы выполнять действия, необходимые ему. Лично ему. Конечно, все ради угнетенных.
Причем угнетенные во всем мире.
полное бескорыстие, если исключить жажду личной власти.
Нечто подобное, пытался проделывать и Хрущев, неудачно. Потому что не было угнетенных? Скорее, не было гудящей толпы, инстинкты которой можно было бы зажечь лозунгами. Сколько бы он ни ходил по полям, своим или чужим, он был всегда плотно окружен, номенклатурой. Как его поздравляли, обнимали, возносили. Неужели тебе плохо, царствуй, царь Никита. Он же хотел управлять, следовательно, должен был дополнять себя нужными людьми. Дополнил, Брежнев, Косыгин, Подгорный, Шелепин, далее вереница. Тогда зачем этим людям, "второму человеку в партии", третьему, четвертому, зачем этим людям, ведущим реальное дело управления, в их руках реальные рычаги управления, зачем им этот смутьян. Все дружно встали, надо проводить: «Никита Сергеевич подходил к каждому, пожимал руку» (Барсуков, с.285). Держал рядом двоих, на всякий случай. Пусть, мол, подерутся, а я кулаком стукну. Они объединились.

Хрущев охотно уселся за стол, накрытый «социалистической скатертью» (Трукан, с.110).
Но в 1953-м, это уже был Стол, накрытый ленинской скатертью. Как же Ленин усадил массы «за стол, накрытый большевиками социалистической скатертью» (Там же), да, очень просто. Он перевел на русский язык знаменитый тезис Маркса: экспроприация экспроприаторов. По-русски это: Грабь награбленное. Когда думать о столе, нужно тянуть скатерть, на себя. Хрущев и перетянул, сел за стол, дал пример. Почему бы и нам, людям, управляющим страной, не сесть за стол. Подвинься, не желаешь, тогда подвинем.
Когда-то белые пытались «оторвать массы от этого стола».
Теперь попытался Никита? Не смешно, наоборот, широкий жест, приглашаю, всех.
Только собрался, этого оказалось достаточно, чтобы оторвали его самого. Что же они ему сказали, его выдвиженцы, то есть, как они оправдывались? Стандартно, понимаешь, ведь это «противоречит основным ленинским принципам» (Барсуков, с.288). Возвращение к ленинским нормам партийной жизни, ленинское лицо партии, страны, все это уходило в прошлое, остался ПЛАКАТ. Наплывало лицо номенклатурное, мы заслужили. Сдавайся Никита, замри и ляг, он замер. Но рядом, столь, же неотвратимо, требовало себе место корпоративное личико. А что вы хотите, надо же смотреть и на Запад, и на Восток.

Само существование Номенклатуры было историческим вызовом.
Считалось, великая страна бросила вызов прочему миру, за мной или погибнете. На деле, тот вызов, который новая держава бросила всем миру, был вызовом Номенклатуры, я есть новое лицо мира. А народ? Со скрипом, но пошел на службу, почему бы и нет, если новому историческому субъекту требуется широкое "историческое полотно", краски и кисти у него были свои, мазки ложились щедро, признак щедрости? Раз есть щедрость, должна быть и теория щедрости. В переводе на марксистско-ленинский язык, раз социализм построен, то есть и «теория его построения» (История, с.552).

ИКР/3
Еще раз вернусь к метафоре, плот и плотник.
Как известно, ортодоксальные марксисты стояли неколебимо, капитализм должен создать необходимые производительные силы. И уже только после этого, возможно введение социализма. Введение или построение, в данном случае это не столь важно. Получается, антагонистический строй?! способен создать столь мощные производительные силы, а вот союз людей труда не в состоянии? Странное утверждение, какая-то здесь загадка. Буржуй может создать, а освобожденный коллектив трудящихся нет. Образно говоря, пусть буржуи создадут нам такой надежный всепогодный плот, мы их оттуда спихнем, и поплывем навстречу счастью. Получается, у буржуя есть и плот, и плотник, или хотя бы верфь для сооружения плота и плотник. А вот у союза трудящихся только перспектива, захватить плот, когда он будет создан. Но сами-то трудящиеся, они-то, почему не могут построить всепогодный плот. Плотники не могут построить плот. Странно, непонятно. Зато появилась некоторая ясность в другом отношении. Стройте, да получше. В конечном счете, вы строите не для себя, но для нас. Придется потерпеть какое-то время, потерпим, ведь время работает на нас. На кого, на нас? На новых фанатиков .
Верно, лучше всего взойти на готовый плот.
Готов, благоустроен, абсолютно надежен, отплываем в вечность.

Вместо заключения
1.
В чем же смысл решения, которое нашел буржуй?
Он соединил в себе замысел и исполнение. Это значит, он приобретает топор и руки, которые держат этот топор. Это его топор, его руки, и он, сжимая в этих крепких руках свой же топор, усиленно им машет. Рубит, отрубает, вырубает. Как это ни печально для марксистов, но работает именно буржуй. Поэтому ему не нужно присваивать чужой труд, это все равно невозможно. Да и зачем, когда в его распоряжении есть труд собственный. Тогда как же называется его идеальное конечное решение?
Внешняя рабочая сила, точнее, внешний рабочий потенциал.
Еще точнее, покупка внешнего рабочего потенциала.
Что же требуется от буржуя, именно от него самого? Довольно трудная вещь, нужно превратить этот вечно колеблющийся потенциал, всегда готовый мгновенно рассыпаться в прах, в постоянную величину, сделать его постоянно функционирующей величиной. Проще говоря, арендованный потенциал он должен превратить в реальную рабочую силу. И средства производства, и рабочие руки – это только потенциал, не более. Буржуй соединяет их, превращает в действующую производительную силу, именно тогда возникает то, что принято называть рабочей силой. Соответственно, может ли наемный рабочий продать рабочую силу до ее возникновения? Он продает только потенциал. В чем быстро убедились большевики, когда пришли к власти. Товарищи, устанавливайте рабочий контроль, над заводами и фабриками, рабочая сила ваша, она же с вами. Начинайте работать, явите миру чудо освобожденного труда. Явили, очень быстро. Большевики не стали церемониться, еще бы, «пролетариату не знакома лень и пощада» (Оссендовский, с.275).

2.
Чем же отличается коммунист от буржуя? ведь когда коммунист у власти, он должен решить ту же задачу. Он должен превратить имеющийся потенциал в реально действующую рабочую силу.
А значит, предложить свое идеальное конечное решение.

Буржуй вводит относительное ограничение, аренда рабочего потенциала, на время.
Рабочая сила = его владение, работает. За пределами этого времени, буржуй и рабочие равны.
Коммунист пытается ввести ограничение абсолютное. Например, может потребовать «поголовного участия всех граждан в управлении, выборности всех должностных лиц и их сменяемости» (Волков, с.111). Разве это ограничение? Это же, напротив, снятие ограничения. Должно быть, каждый захочет порулить. Но возможно ли тогда собственно управление? На деле, из процесса управления выводится слой (или группа?) профессиональных управляющих, и вот тут, уже проглядывает что-то абсолютное. А именно, предлагается провести окончательное упразднение «профессионального аппарата и социального слоя – управления» (Там же). В свое время, такое предложение «и сделал Маркс, в качестве панацеи от всех управленческих бед» (Там же). Панацея, или другими словами, универсальное, а значит, окончательное решение всех возможных проблем организации управления. Не только существующих, но и возможных.
Но если управление становится совершенным? допустим.
Такое совершенное управление, в каком мире возможно? Очевидно, в совершенном мире. Остается неясным, управление, нужно ли вообще управление в совершенном мире. Там и люди, должно быть, станут совершенными. В чем же тогда смысл идеального конечного решения коммуниста?
Это абсолютное решение, рабочий потенциал должен принадлежать ему.
Без каких-либо ограничений, во времени и пространстве.
Неизбежный результат ; ГУЛАГ.

Вы можете представить себе человека, который бесконечен во времени и пространстве.
И правильно делаете. Отец-основатель полагал, что сможет быть таким, он так и утверждал: в нашем распоряжении есть "чудесное средство". Хрущев полагался на самого прилежного учителя, на саму жизнь, которая обратит в социализм даже самых упертых капиталистов. Некоторым предлагал вступить в КПСС, что тут скажешь, волюнтарист. Вспоминал ли он об этом учителе, когда оказался на пенсии. Брежнев был осторожнее, главное для нас – хлеб и оборона. Наступило время больших корпораций, вроде Минводхоза. Упоительное время, надо было делить бюджет, разве встанешь из-за стола, место тут же займут. Если я сам не могу быть бесконечным во времени и пространстве, так пусть будет бесконечным мой бюджет. В этом, наверное, суть человеческой природы = стремление к абсолюту. Просто большевики это стремление довели до предела, следовательно, до абсурда. Подхватили традицию, насчет скатерти-самобранки? Подхватить, это, верно, подхватили, но ведь не простые начетчики, развили, подняли на недосягаемую высоту.

Абсолютное лицо коммунизма = безумие.
Если перевернуть, безумие – может быть, это признак абсолюта.
Не придать ли коммунизму человеческое лицо? Очередной парадокс нашей истории, Хрущев передал Брежневу эстафету очеловечивания коммунистического лица. Что из этого получилось, известно. Сначала Пражская весна, потом советские танки в Праге. И ближе к концу, «Солидарность» + Афганистан. Такой затянувшийся переход от смысла к бессмысленности, для чего, зачем? Вовсе нет, переход от одного смысла (= мировая революция) – к смыслу другому (= революционный мир). Если проще, баланс, планетные весы.
каждый лагерь живет по своим идеологическим правилам, идеология правит бал.


Литература:
1. Барсуков Н.А. Беседа с Шелепиным А.Н. и Семичастным В.Е. – В кн.: Неизвестная Россия. – М.: Историческое наследие, 1992.
2. Волков Э.Г. Карл, ты не прав! // Кентавр, 1994, № 1.
3. История России. XX век. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2001.
4. Овсянников С. На пороге // Юность, 1976, № 1.
5. Оссендовский Ф. Ленин. – М.: Партизан, 2006.
6. Трукан Г.А. Была ли альтернатива большевистской власти // Кентавр, 1993, № 6.