Расставание

(Отрывок из повести)

       В последний вечер в Лёлю опять вселилось веселье, она хлопотала на кухне, вбегала в комнату, прижималась к Виктору, снова уходила на кухню и возвращалась, забывая, зачем пришла, она перебирала Витины волосы, а он улыбался. «Что, всё-таки она нашла во мне?»
      – За что ты так относишься ко мне, Лёля?
      – Как – так?
      – Ну, любишь…
      – А как не любить такие глаза золотые, волос густой… и весь ты налитой, как статуя!
      – За внешность, значит? Понравился рост, фигура, лицо?
      – Нет, нет, всё не так. Ничего ты не понимаешь. Я тебя полюбила за всё и за… ничто, просто за то, что это ты. Мне кажется, что я знаю тебя давным-давно. У другого не может быть такого лица, пусть он будет красивее, всё равно для меня он будет хуже.
      – Интересно.
      – Садись за стол, хватит нам рассуждать, стынет всё.
     После ужина Витя ещё некоторое время крутил ручки старенького приёмника. Лёля плотней задёрнула шторами окошки, приготовила постель. Часы-ходики с висящими гирями стояли. Лёля хотела было их перевести, запустить, но передумала. «Пусть на них всегда будет сегодняшний вечер».
     Виктор выключил приёмник, потом свет. На один стул аккуратно легли его брюки, ковбойка, Лёлина одежда. Стало тихо… Очевидно, взошла луна, в комнате отпечатались проникшие сквозь негустые шторы белые полосы на полу, на стенах.
     – Как бы ни получилось у меня дальше, я никогда не буду жалеть, что узнала тебя, – прошептала Лёля. – Ты такой хороший.
     – И я не буду жалеть никогда.
     – У тебя большие руки, прямо лапищи, а такие ласковые! Как это так? У других бывают тонкие да гладкие, а какие-то не такие, грубее твоих. И откуда ты знаешь, чего мне хотелось бы? Ты как-то делаешь так, как мне нравится… Удивительно. Давай-ка я лягу повыше, а ты положи мне голову сюда. Как бархат твоя голова. Викентий! – Лёля рассмеялась.
     – Тебя в основном Витей называют?
     – Не все. Кто – Витя, другие – Кеша.
     – Кеша, Викеша, Витя и Кеша. Ты, как золото, притом, настоящее, а не поддельное, как  другие мужики...
     – Почему же другие из поддельного золота?
     – Потому что глянешь – человек вроде хороший, а узнаешь поближе – окажется просто пустельга, дрянь. А на тебя посмотришь – золото, а потом ещё лучше. Смеёшься…
     – Ну да, золото самоварное. А ты, знаешь кто? Ты – сирень.
     – Отцвётшая?
     – Нет, цветущая, лиловая сирень.
     – Ну, это ты точно придумал.
     – Ладно, буду спать.
     – Спи… я ещё не видела, как ты спишь. Ложись удобно, а мне только руку дай. Тяжёлая.   
Витя слегка сжал её руку и тут же стал засыпать. Лёля чувствовала, как его ладонь расслабляется, становится ещё тяжелее. Она замерла с открытыми глазами, боясь его разбудить.
     «Всё – думала она – теперь больше никого и никогда, пусть он – последний. Как мне хорошо с ним! На миг Виктор, казалось, проснулся, что-то пробормотал, потом снова отключился, а Лёля додумывала заманчивую идею и ребёнке. «Пусть бы жил. А вдруг он уже есть? Такой мальчик, как этот, что сейчас тут, с такими губами, глазами…» Потом и Лёля уснула.
     Но был ещё день. Гора Хамелеон. Целая низка «куриных богов» – камней с дырочкой – на счастье. Мороженое. Какое-то детское веселье, когда ты забыл обо всём, исчезло время, обязанности, привычки. Всё!
И снова ночь. Мечты и ребёнке, а Витя думает, что же дальше-то будет, когда он уедет. С ней? С ним? Всё это исчезнет? Море, Лёля, ночи, солнце…
Утром он вышел из домика с сеткой в магазин. За ним заняла очередь какая-то женщина, довольно молодая, потом вошла другая, постарше. Витя взял побольше хлеба, чтобы осталось ему в дорогу.
      – И куда столько? – Спросила женщина, что стала позади него.
Виктор не успел ответить, как подключилась другая женщина:
     – Да ведь Лёльку-то нашу легче убить, чем прокормить, насытить… – Обе засмеялись. Витя остановился.
     – Зачем вы так говорите? – Заволновался он.
     – Да ты не сердись, милый, не ты первый, не ты и последний! – Сказала пожилая дама.
     – На шлюху всегда дурак найдётся! – С вызовом крикнула молодая. Все, включая продавщицу, смотрели в его сторону.
     – Сама такая, – только и смог буркнуть Витя.
     – И какая это такая, я не вожу к себе мужиков, у меня отдыхающие не ночуют. Я хоть и одна живу, да честно, а она – старая уже, а каких парней щиплет!
     Витя выбежал из магазина.
    – Беги, беги к своей крале, она утешит, – неслось вдогонку…
      Он побежал куда-то, толком не зная, куда именно. Стучало в висках, хлеб в сетке бил по ноге, лицо горело. Он остановился у моря…
     «За что? Почему? Почему люди такие? Ах, сирень… И водить к себе можно по-разному. Нет, нельзя верить тому, что говорят. Что у неё на душе? Они знают? Она дрожала, как струна…» Витя повернул к домику, успокаивая себя: «Это просто зависть бабская. К ней ходят, а к ним – нет. Может, и их понять нужно». И вдруг решил Витя, что лучше уж ошибиться, думая о человеке лучше, чем он того заслуживает, чем, упаси бог, хуже…
      С этими неожиданными мыслями какой-то особой терпимости к людям Витя и вошёл к Лёле.
     – Что с тобой? – Тут же спросила она.
    Витя молчал.
     – Я поеду с тобой в Феодосию, хочешь?
     – Нет, лучше у моря, я хочу видеть тебя здесь, а не в суете автовокзала. Ехать мне долго с пересадками. Обо всём подумаю.
     – Хорошо. Как скажешь.
    Лёля не стала убирать со стола после завтрака, они вместе вышли. Море совсем рядышком, но оно ничем не могло им помочь. Оно ласково подбегало мелкими волнами к ногам, но они не замечали этой ласки. Витя обнял Лёлю, увидел, как она побледнела, и пошёл прочь. Потом он делал всё машинально. Чемодан, палатка, вещи. Всё как-то само собой упаковывалось, переходило из автобуса в автобус. Кто-то протягивал ему билеты…
      Очнулся он только в поезде, увозившем его из Москвы, наверное, от голода очнулся. А Москву не помнил, хотя провёл там несколько часов. Метро, переходы, схемы, люди… Остаток времени сидел на вокзале. Карусель какая-то.
      Проехали Красноярск. Сеялся мелкий дождик.