Василий

Невыносимая жара стояла на улицах города этим летом. Знойное солнце обжигало асфальт, превращая его в пыльный мягкий ковер. Уже с восьми утра, пока еще солнце не превратилось в жгучее небесное пламя, рынок принялся за свое обыденное дело: с каждой минутой разворачивались всё новые и новые лавки с одеждой, бытовыми товарами, едой, отворил свои двери городской туалет и, спустя полминуты, воздух, которым дышал рынок приобрел далеко не благоприятный аромат, с таким же запахом, но уже отдавая табаком, распахнул свои окошки сигаретный ларёк. Единственное, что радовало нюх - расположившаяся рядом шаурма, от куда доносился аромат жареного мяса, которое виртуозно приготавливал молодой джигит, держа в белоснежных зубах тонкую сигарету.

Молодая девушка, недавно пришедшая на место продавца разливного кваса тоже принялась за работу, которая заключалась в терпеливом ожидании покупателей, желающих утолить свою жажду. Таких желающих, как ни странно, было мало, а до окончания рабочего будня оставалось более полудня, и девушке ничего не оставалось делать, как скучно разглядывать машины такси, ожидающих поездки в нескольких метрах от ее лавки. Интересно было наблюдать лишь за таксистами, похожими на самую настоящую стаю хищных зверей, которые, притаившись, терпеливо выжидают свою жертву. Стоит только увидеть, как водитель, прячась в тени от беспощадного солнца, при виде человека с объемными сумками срывается с места и торопится к своей машине, уже набегу начиная предлагать свои услуги!  Спустя секунду после увиденного, можно понять, что сравнение халдея с хищником совершенно справедливо. Не справедливо будет сказать, что только лишь таксисты похожи на хищников: весь рынок - непролазные джунгли и каждый двуногий в нем - зверь, различие лишь в тишине, которая свойственна лесу и совсем неизвестна городу, а тем более рынку.

Так, коротая свой скучный день, продавщица в который раз окидывала взором ряд раскаленных жарой машин. Вдруг, взгляд остановился на горе  картонок, лежащих около бордюра, а вскоре и на самом владельце бумажного “богатства”. Прямо на земле сидел Человек. Странно, ведь картина со стоящими в ряд машинами и, снующими вперёд- назад, людьми была давно знакома девушке, но при этом она только сейчас заметила этого Человека. Все благодаря красному ящику из-под “Coca- Cola”, служившему своему хозяину столиком для жестяной банки. Если бы ни этот яркий ящик, Человека и вовсе не было бы заметно. Человек этот сидел прямо под жгучими лучами солнца, видно, именно поэтому был неимоверно загорелым. На вид ему было лет пятьдесят. Грязное тело, оброщее лицо, еще более испачканные вещи рядом - все, как подобает обычному бомжу, просящему милостыню. Вот только в добавок ко всему у него не было ноги, зато на месте были обе руки, одна из которых была ужасно изувечена, а другая - худощавая, но необыкновенно жилистая. Если, что было здорового у этого калеки, так это глаза, карие умные глаза. Казалось, что им известны все тайны мира, вся его мудрость и глупость.  Продавец отвела свой, наполненный грустью, взгляд лишь тогда, когда заметила, что Человек, с огромным трудом встав на костыли, направляется прямо к ней. Подойдя к лавке, а точнее, преодолев нескончаемые адские пять метров расстояния, бедолага в буквальном смысле слова, держась зубами за воздух, начал здоровой рукой отсчитывать мелочью три гривны, ровно столько, сколько стоит стакан кваса. Осушив его за считанные секунды, Человек произвел жесты, похожие на благодарность. Ответив взаимностью, девушка поняла, что ее покупатель еще и глухонемой.

День за днём продавец наблюдала одну и ту же картину. Девушку поражало то, что по прибытию ее на работу, калека уже был на своем месте, а по ее уходу оставался сидеть на асфальтовом “троне”, поэтому она не могла понять, есть ли у несчастного пристанище. Понимание это ей и вовсе не было нужно, оно бы все равно ничего не решило ни в ее жизни, ни в жизни того Человека, но, всё-же, знать, что у объекта её печального наблюдение есть хоть какой-то приют, она хотела, хотя бы для успокоения собственной души.

Несколько дней спустя девушка поняла, что загорелого бродягу (нет, скорее загорелого сидельца - бродить у него нет никакой возможности) здесь все знают и зовут величаво с иронией, а то и с насмешкой, Василий. Часто случалось, что Василий, сидя на своём месте, (хоть что-то в его стране принадлежало поистине ему и то, потому, что это место было “подарком” судьбы, а не тем, кто контролирует стоянку такси здесь и многое, многое другое в стране) издавал крик, подобный крику чайки, только звук этот был гораздо грубее и порывистие. Тогда кто-то из продавцов подходил к Василию, а позже приносил ему что-то, по-видимому то, что просил зовущий, зачастую это были сигареты и пиво. Василий, жестикулируя, искринне благодарил за оказанное ему внимание и вынимал из жестянки нужное количество монет. На протяжении дня к Василию подходили разные люди, кто для того, чтобы бросить монету, кто из знакомых, чтобы помочь, кто из таких же, как он, чтобы попить пива, а кто для того, чтобы просто сфотографировать. Когда кто-либо из этих представителей человечества посещал его квадратный метр “уюта”, искаженное чем-то непонятным для обычного горожанина, торопящегося домой или из дому, лицо Василия приобретало выражение радости и, одушевленный, он пытался шутить.

Наблюдая за происходящим, девушка-продавец склонила в раздумьях голову и нахмурила брови, её посещали мысли: “Кто этот Человек? Кем он был раньше? Разорившийся богач? Хотя нет. Может он прошёл Афганистан? Возможно, он просто человек, ставший жертвой крутого поворота судьбы? А может он в прошлом тюремщик? Нет. Врядли. Откуда у тюремщика столько радости в глазах и благодарности в жестах?...” Раздумья девушки прервал крик продавщицы из сигаретного ларька:
- “Ты смотри, гад, что наделал! Взял и нагадил прямо на асфальт!”
- “Жри теперь это всё!”, - грозя гаду кулаком, добавил, стоявший неподалёку таксист.
Василий кивал головой в ответ, мол сейчас все исправит и уберет за собой. Сзади подошёл другой халдей и облил негодяя холодной водой, таким образом выместив на том свою злость. Одной здоровой, но уже трясущейся рукой Василий достал из кармана пакет, а локтём другой, чтобы не упасть, уперся в острый край бордюра и принялся собирать результаты того, что культурные люди, имеющие обе ноги, делают в специально отведённых для этого местах. Наконец, управившись с уборкой своего квадратного метра, Василий издал, свойственный ему крик. Никто не подходил.
- “Достал уже! Только пьет и гадит, паршивец! Раньше сам за своим пойлом ходил, а сейчас совсем обнаглел! ”, - донеслось со стороны.
Когда и на второй зов никто не отреагировал, Василий поднялся на своей одной трясущейся, но прямой, как струна, ноге, вытрусил мелочь в карман, взял пакет и на своих двух… костылях самостоятельно отправился за пойлом. Из рядом расположившегося кафе доносились “Городские цветы”, весёлые крики что-то празднующих людей и запах готовящегося на костре шашлыка. Справившись с нелёгкой задачей, которая заключалась в преодолении расстояния в семь метров туда и обратно, Василий принялся курить и пить, доставшееся ему с таким трудом пойло.
- “Опять мерзавец пьёт! А потом распрострётся на асфальте, как на пляже, а не то, чего хуже, нагадит опять!”, - послышался уже другой, но также возмущенный, как и в прошлый раз, голос.

Удивительные люди! Упрекают калеку, лишённого приюта, здоровья и попросту всего, кроме своей жизни под палящим солнцем возле красного ящика, в том, что он пьёт в то время, когда молодёжь, полная сил, энергии и здоровья, имеющая будущее и способная наслаждаться настоящим, ходит по улицам города одурманенная алкоголем и сигаретным дымом. Отличие такой молодёжи от Василия лишь в возрасте, точнее во времени, которое невозможно повернуть вспять, и в том, что они, имея это время, не умеют радоваться приятным мелочам, а имея голос, не благодарят, как это делает Василий жестами.
В конце дня Василий снова зашевелился, встал на костыли, собрал своё нехитрое “богатство” и удалился необыкновенно рано.

Новый день продавщицы кваса начинался так же: с дурных запахов рынка и ряда ожидающих такси напротив. Всё, как и всегда. Вот только за весь день ни разу не было слышно грубого, порывистого крика, похожего на крик чайки. “Возможно, Василий решил больше не просить о помощи.”,- подумала девушка и взглянула на место, где обычно стоит красный ящик. Но ящика там не было, да и самого Василия тоже. Не появился он и на следующий день. Рыночники заметили ничего нестоящую пропажу лишь на третий день, и то благодаря все тому же яркому ящику.
- “Нету нашего Василия, гадить, слава Богу, больше некому!”
- “Да ладно тебе. Без него даже скучно как-то, потешный был старик.”,- слышны были голоса двух женщин.
По окончанию  рабочего дня девушка- продавец не спеша и задумчиво шла на остановку. Шли её ноги, мыслями же она была где-то далеко. Вопрос “куда подевался бедолага?” не покидал её голову аж до самого дома.

Такси продолжали стоять в ожидании клиентов, закрывалась шаурма и сигаретный киоск. Сворачивался рынок, для того, чтобы завтра вновь распахнуть свои двери, наполнив воздух кучей разных, смешанных друг с другом, запахов, … а где-то пятьдесят лет назад, возможно даже в этот же день, в одной из палат роддома, а может на одной из заброшенных улиц раздался первый крик младенца, тогда еще не похожий на крик чайки.  Материнские руки прижали малыша к груди, нежный, слабый голос сказал: “Здравствуй, Васенька. Вот ты и появился на этот свет. Ты будешь счастлив в нём, обязательно. Я знаю.”…